3. АLTER EGO.
Второе я (лат.)
Саша проснулся рано, где-то после пяти часов, и сразу в голове у него мелькнула мысль, не дававшая ему заснуть вчера: «Так что же случилось с этими двумя бандитами, почему они так скоропостижно уснули?»
Первое, что пришло ему в голову, это предположение, что в водку была подмешана какая-то снотворная дрянь, вроде клофелина. Но он тут же возразил себе: они не могли заснуть так одновременно, в один и тот же миг. Во-первых, они пили с каким то разрывом во времени, во-вторых, организм любого человека воспринимает любое лекарство по-разному, тем более яд.
«Нет, здесь что-то другое, - подумал он. - Надо искать, искать, искать».
Осторожно, чтобы не разбудить Лену, он вышел из комнаты в кухню, открыл кран в раковине, плеснул в лицо холодной водой.
«Гипноз, - продолжал он перебирать варианты. - У меня или у Лены открылась вдруг способность гипнотизировать людей. И кто-то из нас заставил их уснуть».
И эту свою мысль он отмел сразу: для того чтобы загипнотизировать человека, надо смотреть ему в глаза, а он прекрасно помнил, что этого они сделать не могли, их обидчики сидели сбоку, закрыв лица воротниками.
«Но зато я очень хорошо помню, - сказал он почему-то вслух и еще раз освежил память холодной водичкой, - о чем я подумал перед этим».
Да, тогда он так и подумал: «Ну, и спали бы вы себе спокойно». И сразу после этого они отключились.
«Чертовщина какая-то, - взбунтовались мысли в его голове. - Не может быть такого: я захотел, подумал, и они тут же уснули».
Холодная вода не помогала, Саша почувствовал, что так недолго и свихнуться.
Его выручила соседка Люба, шумно вторгшаяся в пределы кухни. Не говоря ни слова, она оттеснила Сашу от раковины и до предела открыла кран. Брызги воды полетели во все стороны, все помещение заполнил звонкий шум
- Здравствуйте, - вежливо сказал Саша.
Люба ничего не ответила, подвинула под себя табурет, уселась, широко раздвинув ноги, и приготовилась чистить картошку. Голос ее Саша услышал, лишь когда первая картофелина шлепнулась в огромную кастрюлю.
- Дожили, - сказала она хрипло, - без зазрения совести хахалей стали водить в квартиру. А если эти хахали что сопрут из квартиры? Участкового тогда вызывать, что ли? А на вид мы такие уж интеллигентные, прямо барышня из Голливуда, не меньше.
Почему из Голливуда, Саша не понял. Да ему сейчас было не до подобных тонкостей. Все его существо наполнилось жгучей злостью.
«А ну-ка, спать, стерва!» - про себя выкрикнул он и услышал, как в кастрюлю булькнули сначала нож, а потом недоочищенная картошка.
Опустив руки долу, уложив голову на роскошную грудь, Люба тихо похрапывала во сне.
Несмотря на чрезвычайную необычность случившегося, Саша на этот раз не стал валить это на чертовщину и повел себя весьма хладнокровно.
«Теперь ясно, - трезво подумал он, - хотя ничего не ясно. Начнем с того, что у меня откуда-то появился дар усыплять людей. Стоит мне только подумать об этом, и… Вопрос: всех ли… Или только тех, кто причиняет мне зло и обиду? Второй вопрос: как я объясню Лене, что случилось с этой скандальной бабой. Отсюда третий вопрос; могу ли вернуть ее в прежнее состояние. Надо попытаться, а в случае успеха, уберечь себя от возможных тяжелых последствий. Эта гордая женщина не потерпит совершенного насилия, она или прибьет меня тут же, либо подаст в суд. Попытаемся избежать первого, и будем надеяться, что скорого суда не бывает».
Саша тихонько приоткрыл дверь в Ленину комнату и проскользнул туда. Лена еще спала.
Саша сквозь щель в дверном проеме посмотрел на Любу и мысленно нежно попросил ее: «Проснитесь, уважаемая мисс Дулитл...». Он назвал ее так, потому что Люба торговала на Измайловском рынке цветами.
Люба тут же дернула головой вверх, потянулась, и как ни в чем не бывало, продолжила чистить картошку.
«Здорово, - воскликнул про себя Саша, - по всей видимости, у нее нет никаких воспоминаний о случившемся. Иначе бы она разнесла здесь все по косточкам, выискивая меня».
Саша успокоился не скоро, он еще не мог осознать, что за странная вещь произошла с ним и каковы будут последствия всего этого мистического явления.
Но суровые будни жизни давали о себе знать: на тумбочке запиликал будильник, почему-то исполнивший по этому случаю «Турецкий марш» Моцарта, Лена тут же подскочила на своей кровати, бодро вскинула руки вверх и сказала Саше: «Привет!»
Завтракать не стали, потому что кофе «Московский» без сахара не прельстил никого из них. Решили быстро собраться, до часа пик проскочить метро и позавтракать в долг, или как у них говорили «под запись», в школьной столовке.
Они вышли на «Пушкинской» и почти бегом пустились по переулкам к родной школе. Шел все тот же противный осенний дождичек, редкие машины обгоняли их, шурша шинами по мокрому асфальту. Одна из них прижалась к самому тротуару и обдала их волной брызг.
Скорее всего по привычке, а не по умыслу Саша выругался про себя и добавил: «Заснул что ли за рулем, сволочь…». А вот закончил он фразу уже с определенным намерением проверить свои феноменальные способности и заодно отомстить невольному обидчику: «… ну, и спал бы дальше».
Он тут же пожалел, что сделал это, потому что машина, вместо того чтобы повернуть направо, поехала прямо и врезалась в фонарный столб.
Правда, скорость ее была невелика, и даже звук разбившейся фары был не таким уж устрашающим, но Саша бросился к машине изо всех ног.
Он заглянул в окошко и увидел, что водитель мирно спит за рулем.
«Проснись, Шумахер!» - мысленно заорал Саша, и грузный автолюбитель медленно поднял голову и взглянул на него вполне осознанным, незамутненным взглядом.
- С вами все в порядке, вы не пострадали? - нервно спросил Саша.
- Да, вроде, нет, - спокойно ответил водитель. - Только не пойму, чего это меня понесло на этот столб.
Но в эти тонкости Саша вникать уже не захотел. Он подхватил Лену под руку, и они бросились бежать к школе.
У порога Саша попросил:
- Ты дуй в столовую, договорись насчет завтрака, а я - на ковер к завучам. Знаешь, как говорится: повинную голову и меч не сечет.
Но стоило ему шагнуть на ступеньку, как он явственно услышал глухой мужской голос:
- Александр Александрович, вы поступили сейчас очень плохо.
Саша оглянулся вокруг, но кроме мелюзги из начальных классов, которые почему-то приходили в школу раньше всех, рядом никого не было.
- Я говорю с вами по телепатической связи, Александр Александрович. Не пугайтесь и не ищите меня в кустах, - вновь прозвучал тот же голос.
Человек-невидимка говорил на чистейшем русском языке, но вот имя и отчество Саши он произносил с трудом, даже по слогам. Не успел Саша удивиться этому, как человек отозвался на его мысль:
- Правильно, я впервые встречаюсь с таким трудно произносимым сочетанием. Как можно обратиться к вам попроще?
- Зовите меня просто Саша, - отозвался Санников, сам не замечая, что вступил в диалог с какой-то потусторонней личностью.
Собеседник ненадолго замолчал, затем его голос зазвучал вновь:
- Я думаю, что это будет слишком фамильярно. Для нашего дальнейшего общения я предпочел что-нибудь более официальное.
- Хорошо, - согласился вслух Саша, и окружавшие его дети с любопытством взглянули на него, после чего он продолжал уже мысленно - Мои коллеги и даже ученики называют меня Сан Саныч. Это подойдет?
- Я думаю, да, - принял его предложение голос. - Только не надо разговаривать вслух. Я выйду с вами на связь в восемнадцать ноль-ноль по московскому времени. Постарайтесь, чтобы в это время с вами рядом никого не было.
Саше показалось, что в голове у него даже раздался щелчок, словно на другом конце положили трубку или выключили радиоприемник.
- Куда ты запропал? - возмущенно встретила его в холле Лена. - Я уже стол накрыла и у завучей побывала, а тебя нигде нет. Кстати, я договорилась с Фаиной Андреевной, что планы мы сдадим завтра.
- Ну, вот и отлично, - рассеянно ответил Саша, все еще думая о фантастическом разговоре.
На столе дымились две чашки кофе, а на тарелке лежали его любимые блинчики с абрикосовым джемом.
Саша обнял ладонями горячую чашку и почувствовал себя спокойным и уверенным.
«Не забудьте, ровно в восемнадцать часов по Москве» - неожиданно напомнил ему знакомый голос.
«Будь ты неладен со своими напоминаниями», - в сердцах подумал Саша.
«А вот ругаться нехорошо», - насмешливо укорил его собеседник, и вновь раздался щелчок.
Саша понял, что теперь кто-то невидимый и неведомый читает все его мысли, и ему стало страшно.
Restitutio 3.
Возвращение в прошлое (лат.).
Мальчишкой Саша отдыхал вместе с отцом в Крыму, в санатории, принадлежавшем очень серьезному ведомству, связанному с секретными научными изысканиями.
Именно поэтому отдыхать там было очень скучно.
Целыми днями по ухоженным дорожкам, среди субтропической зелени ходили ученые мужи в пижамах и дамы в белых одеждах и вели нудные разговоры: мужчины - о науке, женщины - о моде. Иногда между ними появлялись люди в теннисках и брюках. Саша уже знал, что они охраняют засекреченных ученых от шпионов.
Единственным светлым лучом в этом царстве полудохлого отдыха был ученый муж под именем Яков Иванович. Вообще-то, его звали не Яковом, а Джакомо, потому что он был итальянцем. Еще у себя в Италии он стал знаменитым ученым, но считая, что по-настоящему наука может развиваться только при социализме, то есть в Советском Союзе, приехал к нам на какой-то симпозиум и остался здесь жить и работать.
Как только он освоил азы русского языка, он велел называть себя Яковом Ивановичем, потому что его отца звали Джованни, а это по-русски означает Иван.
Он не мог равнодушно смотреть, как среди субтропиков, вблизи от моря изнывает от скуки замечательный молодой человек, всего десяти лет от роду, и бунтарская натура итальянца проявилась в этом вопросе во всей своей силе и великолепии.
- Bambino! - кричал он в неподдельном гневе. - Куда смотрит твой padre intelligente? Perche ты здесь, а не в море azzurro?
- Мой папа очень занят, а одному купаться он мне не разрешает, - отвечал послушный Саша.
- E stupidita! - продолжал орать неистовый карбонарий. – Это есть глупость! Теперь я возьмусь за твой отдых, basta!
Он действительно уговорил отца перепоручить ему заботу о Саше, и теперь почти каждый день они стали ходить на море, в горы, посещать музеи, цирк и зоопарк, толкаться на шумных приморских рынках.
Все это было бы замечательно, если бы не одно но: Яков Иванович взялся обучать Сашу итальянскому языку. А так как по части педагогики он был далеко не Песталоцци, то для Саши процесс обучения стал сплошной пыткой. А процесс этот длился постоянно, когда они были вместе.
- Che cosa e questo? – спрашивал его на высокой ноте Яков Иванович, указывая на книгу, лежащую на столе.
- E una tavola, - робко отвечал мальчик, дрожа от напряжения.
- O, Dio mio! - возмущенно кричал итальянец. - Это не есть стол. E un libro. Это есть книга.
Саша это прекрасно знал, но ему казалось, что его неспособный учитель показывает именно на стол.
Но, тем не менее, через неделю интенсивных занятий Саша уже довольно сносно отвечал на вопросы сеньора Джакомо и, что было особенно приятно учителю, мог сам задавать ему несложные вопросы.
Потом случилось это небольшое приключение, которое положило конец добрым отношениям между ними.
В порт пришел итальянский лайнер с туристами, и, узнав про это, Яков Иванович схватил Сашу за руку и помчался туда быстрее аппенинской лани.
К судну их, конечно, не пустили, и Яков Иванович стал чутко прислушиваться к разговору проходящих рядом людей, в надежде услышать родную речь. Но группы туристов были, вероятно, собраны со всего мира, и слышалась речь на любом языке, кроме итальянского.
Однако острый глаз ученого засек молодого морячка в непривычной для русского населения форме, который вразвалочку вышел из ворот порта. Он тут же прикупил бутылочку Жигулевского пива и, прислонившись к парапету набережной, стал неторопливо потягивать его из горлышка и одновременно наблюдать за красивыми девушками.
Сеньор Джакомо заволновался.
- Слушай, - обратился он к Саше, - я хочу, чтобы ты поговорил с этим моряком. Мне нельзя говорить с ним, потому что некоторые люди подумают, что я шпион.
- А эти люди не подумают, что я шпион? - спросил простодушный Саша.
- Ты не можешь быть шпион, - быстро ответил Яков Иванович, - ты еще очень маленький. Подойди к нему, поздоровайся по-итальянски, спроси, как его зовут и откуда он, из какого города. Ты сможешь все это сказать, как я тебя учил?
- Certamente, - гордо ответил Саша и пошел к парапету.
Он в точности выполнил поручение учителя и вернулся к нему через десять минут
- Его зовут Пьетро, - доложил он, - и он из Наполи.
- По-русски это Неаполь, - поправил его Яков Иванович и тут же оживился. - Я так и знал! Только в Неаполе могут быть такие моряки! Слушай, сходи к нему еще раз и спроси, не знает ли он в Неаполе семью архитектора Де Бернарди.
- Я не знаю, как будет по-итальянски «архитектор», - признался Саша.
- Scusi, mio bambino, - повинился учитель, - архитектор по-итальянски есть «l`architetto». Это семья моего хорошего друга, сеньора Луиджи.
Саша вновь поплелся к воротам порта, уже не испытывая особого энтузиазма.
Вернувшись, он сообщил, что моряк Пьетро хорошо знает семью архитектора Де Бернарди, а с сеньором Луиджи даже ездил на фестиваль песни в Сан-Ремо.
- Да, я знаю, - воскликнул сеньор Джакомо, - Луиджи больше всего на свете любит слушать итальянские песни. Мы даже пели с ним в одном хоре, когда учились в школе. Правда, это было не в Неаполе, а в Палермо. Он жил там у своего дедушки, сеньора Марио. Я тебя очень прошу, сходи еще раз к моряку, спроси его, женился Луиджи на красотке Беттине или нет.
- Я не смогу этого спросить, - чуть не плача, сказал Саша, - я не знаю таких слов.
- Я научу тебя, - закричал учитель, - ты сможешь это сказать.
Саша посмотрел на раскрасневшееся, потное лицо Якова Ивановича и подумал: «Будь ты неладен со своими сеньорами и сеньоритами, старый дуралей».
Никогда до этого дня он не посмел бы так грубо подумать о любом взрослом человеке. Но эта нестерпимая крымская жара, бесконечная беготня к моряку и обратно и огромное напряжение при разговоре на иностранном языке заставили его скатиться до подобной неучтивой мысли.
И здесь произошло нечто необъяснимое. Яков Иванович как-то сник, его глаза потухли, плечи опустились, и он глухо, с откуда-то появившимся сильным акцентом, сказал:
- Почему, Саша, ты так плохо подумал про своего professore?
… Тогда Саша подумал, что Яков Иванович просто догадался о его хамской мысли по выражению его лица.