***
По белой холодной пелене укрывшей замёрзшую спину Вуоксы, движутся сани, запряженные матёрым комолым лосем. Сани украшены резной спинкой, крыты ковром и бараньим пологом, валдайские бубенцы дилинькают не в лад.
Закат окрашивает сугробы в тревожный цвет, розовеют берёзы, враждебно темнеют ели.
В санях двое: матёрый поп разбойного вида, лиловая скуфья на макушке, чёрная бородища сапогом, выцветшая ряса, неновый крестьянский армяк, поверх всего - накинута рыжая, необъятная собачья доха.
Второй - по виду типичный учёный - худощав, взгляд голоден и рыщущ, под глазом застарелый фингал, три дни не брит. Одет в длинное свободное манто с пелериною, на голове котелок с замшевыми чехольцами, пристраевыми на уши. Видно, что манто знавало и лучшие дни, а на блестящей тулье котелка, если приглядеться, можно заметить прожженную дыру, щедро замазанную чернилами. На переносице черепаховое пенсне.
Поп - иеромонах Патрифеевской обители отец Нафталимон, его попутчик - известный палеомизантроп и микрозоофилофил Рийк Худайбердаускас.
Едут долго, все дорожные разговоры потихоньку иссякли, и за санями летит молчание.
В это время, на высокий сугроб, в котором утонули невысокие прибрежные елки, выметывает длинным прыжком карельский заяц.
Заяц в расцвете лет и сил, напряг метровые уши с яркокрасной внутренней поверхностью. Примерно 60 сантиметров в холке, весь покрыт серого цвета сегментированной бронёй, исключая четыре лапы и недоразвитые младенческие ручки с длинным средним пальцем.
Фасеточные буркалы, поворачиваются на толстых стеблях вслед саням. Вот он распознаёт добычу. Раздаётся глухое хорканье, и по этому знаку из лесу, прорываясь через сугробы и ломясь прямиком через кусты, скатываются с крутизны его собратья, почти не уступающие вожаку в росте самцы. Их броня отличается от панциря вожака - они девственно белы. Скатываясь на лёд один за другим, зайцы устремляются в погоню…
Случайно оглянувшись через плечо, отец Нафталимон вдруг замечает погоню. Вскочив на ноги, поп тряхнув вожжами, гаркает на всё округу:
- «Ахти, штоб твою отцемать! - Икарка, гони-и-и-и!!!!!». Лось, встрепенувшись, прибавляет скорости, переходя на иноходь, но поп нахлёстывает его по крупу вожжами и он переходит на галоп. В это время справа, с другого берега, наперерез саням стекает другая стая зайцев, возглавляемая изящной самкой. В другое время, Рийк, со своей присущей всякому натуралисту страстью к наблюдениям, залюбовался бы грациозными прыжками животного, но сейчас совсем не до этого.
Наконец Икарус замечает зайцев и дико всхрапнув, рвёт когтями лёд под себя, словно бы оправдывая свою кличку, он обретает крылья, деревья по берегам, сливаются в полосы…
Нафталимон, скидывает доху, и продолжает энергично нахлёстывать животное. Рийк, покопавшись в матросском сундучке с пожитками, достает, шестиствольную «дриндетту» - последнее изобретение папских оружейников и взводит один за другим курки.
- Батюшка! - кричит сквозь свист ветра и натужное дыханье лося отважный прелюбознатец - да перестань его хлестать, бестолку это!!
- А!? - не слышит поп.
- Хлестать говорю бесполезно, у него на жопе костяные пластины, два с половиной вершка толщиной. Хоть ухлестайся!
Поп секунду поразмыслив, бросает: - И то верно! - и полезши за пазуху достаёт «моргенштерн» - кистень на толстой короткой рукояти, за цепь прикован железный шар величиной с яблоко усыпанный гранёными шипами. Взвесив кистень на ладони, священник продевает кисть руки в ременное кольцо на конце рукояти и свесив оружие вдоль ноги, вглядывается в неумолимо приближающихся зверей, примериваясь к самому наглому.
Томительно летят мгновения погони. Лось, роняет с удил хлопья пены, скрежет его когтей по льду мечется эхом меж берегов, зайцы высоко вскрикивают от возбуждения на бегу.
Вот преследующая лава хищников уже в нескольких бросках от цели. Часть стаи, возглавляемая зайчихой, которая предусмотрительно выпустила впереди себя двух поджарых семилеток, начинает атаку.
Рийк, вскинув рушницу, выпаливает картечным зарядом в гущу преследователей, «дриндетта» гулко срыгивает свинец, ветер смахивает жёсткой ладонью клуб порохового дыма, двое зайцев, катятся кувырком под ноги собратьям, один, захромав и сбившись с ритма, кричит как маленький ребёнок.
Широкий замах - удар, хруст - следующий безмолвно тычется мордой в лед, затылочный гребень прошибает гранёное железо, гипофиз разрушен. Вот зайцы навалились всей массой, виснут, вцепившись кривыми ручонками в полог, пытаются запрыгнуть в сани, обходят с боков, один пытается вцепиться в пах Икарусу, но тот, мотнув головой, ловит зайца на лету и сомкнув мощные челюсти, усыпанные острыми резцами и снабженные пятнадцатисантиметровыми клыками, встряхивает его как тряпичную куклу, ломая хребет.
«Ездовой карельский лось» - мелькает мысль в голове Рийка - «это конечно не лось охотничий, или боевой, но тоже ничего…» … поп вертится как угорь, машет смертельную мельницу - в правой кистень, в левой широкий короткий тесак… вот заяц, ловким прыжком влетает в сани, и с лёту бьёт Рийка в грудь вытянутыми вперёд, сильными задними лапами.
Рийк падает навзничь, в ноги занятому боем попу, заяц, сидя на нём, рвёт тупыми когтями лап манто на груди и животе учёного, «дриндетта» выбита из рук, заячьи страшные ручки тянутся к глазам…
Левой рукой схватив зайца за свисающий под челюстью кожистый мешок, а правой потянувшись к стилету за отворотом сапога, и глядя на щёлкающие возле самого лица, острые как бритвы оранжевые резцы, Рийк цедит сквозь стиснутые зубы:
- «Врёшь су-у-у-у-к-к-а, не возьмёшь!» - и с усилием, вырвав наконец стилет из сапога, всаживает его в точку между лопаток - единственное уязвимое место на теле зайца, если не считать глаз и внутренней поверхности ушей. Заяц, парализованный, закидывает голову, широко разинув пасть в смертной зевоте, потом резко обмякает и наваливается словно бы многопудовой тяжестью. В это время, Рийк слышит радостное восклицание попа - « Спасены»! и приподнявшись, видит, что из за мыска слева по ходу движения, вылетает лава тяжелых рейтар, грозно опустивших в атаке четырёхметровые пики. «Спасены»! - с этой мыслью сознание оставляет Худайбердаускаса…
Эльзасский маршал-философ Шмольтер, говаривал, бывало, за кружкой горячего шнапса:
- «Жизнь человека, словно шкура новобранца - никогда заранее не знаешь, сорвут ли её с тебя шпицрутенами или насверлят дырок под ордена…». Так и наши герои - ещё не отошедшие от схватки, ещё не осознавшие что смерть миновала, с дикой радостью приветствуют бравых усачей, трясут руку командиру - титястой вахмистерше с сизыми подусниками и широченным прямым палашом на боку.