ЧАСТЬ – 2
Р.Г. ИГНАТЬЕВ
АНДРЕЙ ГЕОРГИЕВИЧ БОГОЛЮБСКИЙ
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ
СУЗДАЛЬСКИЙ
окончание…
Новгородцы, бесспорно, приняли участие в войне за оскорбленную честь недавнего врага их Боголюбского, дружины их выступили в поход под предводительством князя Георгия Андреевича. К ним должны были присоединиться рязанцы, смоленцы и суздальцы. Уже Боголюбский не боялся оставить без присмотра Новгород, высылая оттуда сына, тогда как прежде пребывание его там было необходимо – значит, новгородская партия его была слишком сильна, и можно на нее было положиться. Быть может новгородцы охотно шли за добычею в страну, где давно не бывали как враги, посещая Южную Русь только по купеческим промыслам. Заметить надобно, что Роман Смоленский шёл против родных братьев, с которыми недавно был дружен: бесспорно, он боялся Боголюбского.
Близ Чернигова рать эту усилили собою черниговцы, и северцы и войско вступило в Киевскую область, заняв без сопротивления самый Киев, где не хотели, или не могли защищаться Ростиславичи, потому что недавно разорённый Киев не мог еще быть так скоро приведен в оборонительное положение, чтобы выдержать осаду. Противники Боголюбского для этого избрали города более крепкие: Рюрик запёрся в Белгороде, Мстислав Ростиславич в Вышгороде, Давид отправился в Галич, для испрошения помощи против Боголюбского. Между тем войско последнего окружило Вышгород, где находился Мстислав, и осадило его. Оно делилось на три отряда: одним начальствовал Всеволод Георгиевич, сводный брат Боголюбского, с ним находились дружины черниговская, смоленская, северская, переяславская, здесь были даже киевские и наёмные торки и берендеи. Второй отряд составляли суздальцы, рязанцы и муромцы, ими начальствовал старый воевода суздальский Борис Жидиславич. Говорят, что будто бы войско Боголюбского состояло из 50000 человек (32).
Пропускаем здесь все интриги партий, все подробности происков действующих лиц и самую битву под Вышгородом, много бы надобно было распространиться для объяснения темных мест сказаний и фактах событий 1173 года. Я пропустил также, прежде этого, подробности переговоров Боголюбского с Ростиславичами.
Осада была неудачна; князья между собою перессорились, начались между ними измены, этим воспользовался Мстислав – и одержал победу над многочисленным, но не единодушным неприятелем. Князья и дружины по большей части разошлись во свояси, даже не вступая в битву; первый из них был Георгий, сын Боголюбского. Князь Новгородский (33), который не мог в этом случае заменить брата своего Мстислава, умершего в 1171 году, после неудачного похода против болгар (34).
Что же сделал Боголюбский, узнав о неудаче своей против Киева?
Молчал, точно так же, как и после отражения рати его в 1170 году под Новгородом, но в этом-то самом молчании его скрывалось многое. Главные добродетели его были: всегдашняя находчивость, твердость духа, умение скрыть печаль и радость, и обдуманное мужество. Обстоятельства, как мы выше видели, заставляли его только переменять план действий, но никогда не отступать от намерений. В это время он также рассчитал, что власть над Киевом не потеряна: братья его Михаил и Всеволод, несмотря на все смуты, удержались на данных им уделах Переяславле и Торческе и он дал время пройти всей буре на Юге Руси. Значит, поступил точно так, как поступил после кончины отца своего в отношении к Киеву. К тому же, ему нужно было напрячь весь ум свой, чтобы удержать в том же повиновении к себе и князей, и Новгород; все это могло быть потеряно при малейшей неудаче.
Между тем Киев не достался Ростиславичам: они остались в тех самых городах, где защищались от Боголюбского. Ярослав князь Луцкий, бывший сначала за Боголюбского при осаде Вышгорода, изменил, перейдя на сторону врагов его и при объявлении старшинства, и прав своих, овладел Киевом, вынудя уступку его от самого Мстислава, который после битвы Вышгородской ему сказал: «ты старший в роде Мономаховичей, иди же княжить» (35). Но едва новый князь водворился в Киеве, как явился новый искатель Киевского престола, также недоброжелатель Боголюбского, Святослав князь Черниговский. Считая права свои равными с Ярославом, этот князь не хотел уступить их, он пошёл даже на сношение с Боголюбским, предлагая ему снова начать военные действия, но тот понимал Иуду предателя и не удостоил его ответом. Между тем Святослав напал на Киев ночью и захватил жену, сына и бояр ярославовых; сам Ярослав успел скрыться. Святослав только 12 дней жил в Киеве, ограбил его и ушел в Чернигов, уведя с собой в плен семейство и бояр ярославовых. Тогда Ярослав снова вступил в Киев, и упрекая жителей в измене, наложил на них тяжкую, поголовную дань, не пощадив, чего не бывало на Руси, ни духовенства, ни проживающих там иностранцев, и тем едва мог удовлетворить Святослава и выкупить из плена свое семейство и бояр (36).
Тогда князья дома Ростиславова ясно увидели, что ничего хорошего не будет от тех людей, которые казались им полезными тем, что они недоброжелатели Боголюбского и что «вне заступления последнего нет спасения», они решились снова быть ему покорными, снова искать его милостей. Тот же самый Мстислав, который недавно так явно презирал великого князя Суздальского, бесчестил нагло его посла, теперь бил ему смиренно челом, просил мира «и дозволения старшему брату Роману княжить в Киеве».
Боголюбский торжествовал, предположение его исполнилось, как он ожидал и снова восстановился на Руси порядок, им данный, согласный во всем с его давней целью; со Святославом и Ярославом он бы управился. Боголюбский тогда помирился или, лучше сказать, простил Ростиславичей, но о Киеве хотел советоваться со сводными братьями Михаилом и Всеволодом и потому не дал решительного ответа: то было последнее торжество сына Долгорукого.
Провидение судило иначе: Боголюбский не видел того, что близился уже к роковой катастрофе и один день, час разрушил предприятие многих лет.
Русь с ужасом услышала весть об ужасной кончине Боголюбского, погибшего от руки убийц, в ночь на 29 июня 1174 года.
Происшествие это было случайное, не имевшее ни чего общего с исследованными нами событиями. Виновниками заговора были шурья его, Кучковичи, бояре и слуги, все руководствовались одною личною местью
Разгневавшись на одного из Кучковичей, вероятно за дело, Боголюбский приказал «казнить его», и это поразило, озлобило бояр и дружину великокняжескую. Почему же? Кажется. То было действие правосудия? По-нашему так, но о каждом веке надобно судить по его понятиям. Древние узаконения Ярослава или «Русская Правда» всего лучше объяснит нам. Смертная казнь не входила в состав закона, она была не известна, значит, должна была здесь сильнее подействовать на умы, нежели там, где она обыкновенна, истина неоспоримая. По узаконениям Ярослава, ни за какие преступления не полагалось смертной казни: за убийство предоставлялось ближайшим родственникам мстить кровью за кровь убитого (37). Поэтому родственники казнённого Кучко могли видеть здесь из поступка Боголюбского не судью, не дело правосудия, а убийство, требующее кровомщения: казнь Кучко должна была казаться прочим превышением власти, и недовольных этим поступком Боголюбского оказалось много, особенно, которые знали за собой дела, могущие принять такое же окончание. Это опасение все выражено в словах Якима Кучки, брата казненного; по законам Ярослава он был прямой местник крови брата, которого участи по вышеприведенным причинам и он опасался. «Сегодня он казнил брата, завтра казнит меня, не потерпим, предупредим его» – говорил Яким Кучко зятю своему Петру, Ефрему Моизичу, великокняжескому ключнику Аибалу Ясину и другим двадцати чиновникам (38), твердо уверенный, что это, так должно быть. Сообщники согласились и совершили убийство.
Пропускаю здесь подробности злодеяний: картина их прекрасно обрисована летописцами (39), здесь же на нее опускаю завесу. Говорят, но не доказывается, что будто бы в заговоре участвовала сама жена Боголюбского, урожденная Кучко. Конечно, она могла злобиться на мужа за смерть брата, однако же, не имея фактов к обвинению, не можем утверждать об её участии (40).
Возвращаемся к рассказу. Мстителей за Боголюбского не явилось. Чернь, пользуясь смятением, грабила дома нетерпимых ею бояр и чиновников. Все оставили своего государя. Нагое тело его лежало поверженным в огороде. Из всей дружины один только старый слуга Козьма-киевлянии, сидел, плакал и причитывал над телом могущественного князя, которого недавно «боялась вся земля Русская», но теперь никто не решался хоронить его, пока какой-то Козьмо-Димианской игумен Арсений не сжалился над ним: он положил в простую буду, внес в церковь и отпел тело грозного владыки Суздаля. Мятеж в Боголюбове продолжался, народ бежал туда из окрестных селений, грабил, пил и резал. Из Владимира никто не хотел унять их, потому что начальные люди сами боялись раздраженной черни. Мятеж прекратило духовенство; тело Боголюбского перевезено и предано земле в основанном им Владимирском соборе.
* * *
Если мы будем смотреть на деяния Боголюбского, как наблюдатели Киева и Новгорода, то бесспорно, в отношении к ним, он будет казаться враждебным, но, тот же самый Андрей Георгиевич, как глава Суздаля, явится пред нами, как мудрый властитель своей отчизны. Другого взгляда по нашему мнению сделать и нельзя, то есть, нельзя смотреть на тогдашнюю Русь, как на государство, но, как на народ, составляющий отдельные общины. Следовательно, должно рассматривать эти отделы каждый особо, выводить, согласно данным, особые результаты. Сделаем теперь несколько очерков характера Боголюбского, главы одной из этих отдельных общин древнего Русского народа.
Мы по нашим выводам приходим к такому результату: Боголюбский, может быть, не был ни героем, ни полководцем, каким у нас его выставляют многие, однако же, это нисколько не унижает его в глазах потомства: оно видит в нем величайшего политика и последнего, может быть, предпочитаемо первому во многих случаях.
С того самого времени, как Андрей Георгиевич поселился на Севере Руси и когда сделался самобытным властителем Суздаля, он, как мы видим, не предпринимал личного участия ни в одном из тогдашних походов рати его на Киев, Новгород и в землю Болгарскую. В этих походах предводительствовали или сын его старший Мстислав, или воевода Борис Жидиславич; в последнем походе против Ростиславичей, в 1173 году, как мы видели, предводительствовал сын его, князь новгородский. Боголюбский умел только обдумать план и пользу от военных действий, но не был лично действователем в частности военных распорядков. Точно таков был Иоанн III: он также умел с пользою употребить оружие, но никогда сам не водил против неприятеля дружин своих, никогда не распоряжался битвами, но всегда оставался победителем.
Боголюбский, по моему мнению, никогда не был тем Оссиановским или Тассовским героем, каким он является, например, хоть у Карамзина. Полевой называет его неукротимым воителем (41). Нет, то был человек более положительный, следовательно, не пылкий и незаносчивый, тем более, не рожденный военным гением, он хорошо понимал это и при первой возможности отстранял себя от всякого участия в военных действиях.
Лета Боголюбского, когда он явился в первой битве при Луцке, не были летами юности; как хотите, – человек, переступивший четвертый десяток жизни, муж, отец немалого семейства, оставленного далеко, на Севере Руси (42), не мог быть новым Русским Баярдом, – это несогласно с чувствами сердца человеческого. В невольных битвах на Юге, мысли его должны были переноситься на Север, в Суздальскую область, настоящее его родное пепелище, туда, где оставались залоги столь близкие его сердцу. Ещё при жизни своей, кажется, Долгорукий приготовлял его к будущей обязанности правителя и продолжателя своих планов, видя в этом случае способность своего сына. В 1150 году сдана ему была в управление Волынская область, состоящая из Турова, Пинска, Дорогобужа и Пересопницы. Андрей же (говорит летопись) «шед поклоншеся отцю и седее в Пересопнице» (43): вот отношение его к Долгорукому. Здесь Боголюбский показал, что рожден быть более правителем, нежели полководцем, без оружия смирив хищных половцев, грабивших окрестности города Переяславля (44), тогда как в битвах при личном предводительстве он не бывал победителем.
Рассмотрим же теперь его, как гениального правителя.
Есть люди великие, которые умели воспользоваться имеющимися уже у них средствами, развить и увеличить их, но есть и такие, которые, не имея их, сами собою должны прежде приобрести, а потом уже достойно пользоваться ими.
В 1155 году Боголюбский поселился во Владимире, правил им, как в Пересопнице, т. е. как наместник Долгорукого. Вокруг его были уделы сводных братьев его Всеволода и Михаила, но Боголюбский желал один владеть во всей Суздальской области, чрез это желал быть сильнее других князей. Но, при жизни отца, не смел ничего предпринимать открыто против братьев, или же, показывать вид о своем умысле, хотя в тайне собирал партии в Ростове и Суздале, где не совсем любили детей от второго брака Долгорукого, и ожидал смерти отца, бывшего уже в преклонных летах.
Наконец, Долгорукий умер в 1157 году. Намерения Боголюбского обнаружились: ростовцы и суздальцы выгнали сводных его братьев и мачеху. Боголюбский принял, обласкал изгнанное семейство отца своего, и дал убежище во Владимире, но взял себе Ростов и Суздаль и сделался князем сильным; к этим городам принадлежали области, находящиеся в нынешней Московской, Владимирской и Костромской губерниях. Владения его окружали земли князей рязанских, смоленских, полоцких и вольного Новгорода.
Вот еще предположение об одной из числа прочих причин удаления Боголюбского из Киева. Увлекаясь военными действиями на Юге Руси, Долгорукий оставил семейство своё в Суздале, т. е. вторую жену свою и младших сыновей; старшие дети первого брака должны были следовать за ним и принимать участие в его войнах. Семейство Боголюбского оставалось также в Суздале. Здесь между двумя этими семействами могли быть неудовольствия. Вторая жена Долгорукова могла не ладить с женою Боголюбского и прочее, тем более что первая имела преимущество пред последней, как мать властителей страны. Это могло не нравиться родственникам жены Боголюбского, урожденной Кучко или Кучковой, и они склонили Боголюбского, зная образ его мыслей, скорее переселиться во Владимир. Может быть это и несправедливо. Как бы то ни было, Боголюбский, овладев Суздалем и Ростовом, вскоре овладел Муромом, сделав тамошних князей своими вассалами.
Все думали, что Боголюбский будет искать Киева, но напротив того, он устраивал свое княжение. Смоленск, Рязань, Полоцк занимали его: он хотел и там владеть. В Смоленске управлял Ростислав Изяславич, двоюродный брат его; он хотел искать также власти над Киевом, но боялся Боголюбского, который мог также искать ее. Но Боголюбский предоставлял Ростиславу полную волю домогаться Киева, предоставляя за это себе право протектора области Смоленской. Этого мало, он овладел почти умами всего семейства Ростислава, и оно единогласно признало старшинство Боголюбского. Князья рязанские, еще тогда не так как впоследствии, могущественные (одна р. Ока разделяла области их от великокняжения Суздальского). Князья рязанские признали старшинство Боголюбского, которого уже слушались в Смоленске, точно также поступили князья полоцкие и еще кривские: Боголюбский, уже властитель многих своих собственных земель, мог обещать им защиту и покровительство, а в случае грозить и заставить силою повиноваться себе. Словом, в короткое время Боголюбский сделался князем над князьями.
После этого он уже начал свои отношения к Новгороду, гораздо более сильному, нежели властители слабых уделов. Слабые средства, совокупленные воедино, доставили ему способы уже не слабые, но достаточные для исполнения этого намерения. Мы уже приводили примеры из отношений его к Новгороду. Теперь начинаются его действия на Юге Руси. Покуда княжил там покорный Ростислав, Боголюбский не вступался в судьбу Киева, но когда по смерти его взошел на престол Киевский Мстислав Давидович, князь не из числа преданных ему, тогда Боголюбский начал действовать против него: взял Киев и отдал его Глебу Переяславскому, князю из преданного ему семейства.
Походы против болгар, в 1164 и 1171 годах, были частными обстоятельствами в жизни Боголюбского. Это не завоевания, не набеги, не подвиги его, но больше ничего, как усмирение этих непокорных данников Суздаля. Болгары платили дань еще Долгорукому после похода его против них в 1120 году. Заметим, что эти данники два раза выходили из повиновения и два раза вынуждали Боголюбского посылать для усмирения их войско. Последний поход был весьма неудачен: суздальцы бежали, преследуемые 6000 болгар. Старший сын Боголюбского, Мстислав, больной возвратился к отцу из этого похода и вскоре скончался (45).
Опять обратимся к отношению Боголюбского к князьям Русским.
Мы видели, что, желая властвовать над уделами, он, прежде всего, старался усилить свой Суздаль. Мысль об усилении Суздаля принадлежала более Долгорукому, который не давал уделов детям в Суздале, покуда не овладел Киевом. Точно так Андрей Георгиевич хотел властвовать один в своем Суздале. Это, разумеется, не нравилось современникам, которые видели здесь новость предприятия; летописи отзывались о нем с негодованием (46). Киевляне, новгородцы и другие видели в нём врага, идущего против правил века. Главная идея Боголюбского была та, чтобы князья боялись и слушались его. Мысль эту постепенно он усиливал, и наконец, во всем успел совершенно. Все живет в современном понятии, – на уделы смотрели тогда, как на необходимый порядок внутренний. Мы признаем даже, что удельное владение было пожизненное, временное, впрочем, какое бы оно ни было, Боголюбский разделял мнение о необходимости уделов, но при всем том был врагом удельной системы; враг был в отношении независимости этих отдельных общин. Он хотел, чтобы эти отделы были принадлежностью Суздаля, самого большого из всех уделов, хотел, чтобы князья или владетели их зависели от него, чтобы он мог распоряжаться окончательно и ими самими, и их областями, чтобы даже власть удельная раздавалась тем лицам, которым он желал, словом, хотел быть князем всей Руси. Быть может Боголюбский, при больших средствах и, если бы еще далее пожил, начал бы постепенно уничтожать эти уделы, но тогда еще было не время: мысль эта осуществилась чрез четыре столетия, в славные дни Иоанна III-го.
Мы назвали, в статье нашей об осаде Новгорода в 1170 году, Боголюбского предтечею Иоанна, и теперь не изменяем, но подтверждаем наше мнение. Если Боголюбский понимал управление уделов, как управление отдельных частей Суздаля, смотрел на властителей их как на слуг, – значит, смотрел взглядом государя на правителей подвластных себе областей. Но есть ли уже это стремление к единодержавию, хотя еще стремление тёмное, менее ясное, нежели впоследствии, стремление не огрупированное, но мысль, хотя более или менее неразвитая, если только она стремится к чему-либо, не есть ли уже сама в себе начало будущего предприятия?
Конечно, Боголюбский с другой точки видел и смотрел на единовластие, нежели Донской, Калита, Темный и, наконец, Иоанн III. Он видел единодержавие в покорстве уделов, и более, и более ограничивая их, делал себе покорными, смирял всеми средствами республиканский Новгород, преследовал, где мог, вольность Новгородскую, и сделал бы еще более, но средства сначала у него были, как мы видели, малые и то, чего достиг он, было все делом его великого ума и необычайных усилий. Здесь употреблено было все: ум, оружие, угрозы, хитрость, словом, Боголюбский был из тех людей, которые сами себе должны искать средств, и потом уже пользоваться ими (47).
Совсем не то, Иоанн III, не тот век, не те средства. Прадед еще решил, что совсем не нужно ни каких уделов, хотя также не мог вдруг, но постепенно начал уничтожать их. Преемники пошли по проложенному пути: дед Иоанна Василий Дмитриевич ещё при существовании уделов именовался уже князем всея Руси, значит, уделы считали за области, управляемые наместниками, не многим чем постарше воевод и дворчан великокняжеских. Но вступил Иоанн III, многих уделов уже не было и ему следовало только уничтожить остаток; оставался один Новгород еще вольный, независимый. Там, то же Русь, там княжили то же князья Русские, так Новгород моя отчина, сказал Иоанн и стал требовать от Новгорода покорности (48).
Но возьмите начало правления Иоаннова, оно было подобно во многом правлению Боголюбского – отношения к уделам теже. Сначала от князей требовались только покорность, призвание старшинства; сколько раз Иоанн даже клятвенно обещал не нарушать этих прав и всегда изменял своему обещанию. Обратим внимание на первое покорение Новгорода в 1471 году, когда Иоанн, добивался только дани и власти над вечем, не уничтожая ни его, ни прав народных, и, получив все это, довольствовался до 1478 года титлом «Господина Новгородского». Но это был один приступ, и этот приступ к будущему был во всем согласен с идеей Боголюбского, разница та, что Боголюбский тем окончил, чем начал Иоанн III, но как тот, так и другой видели одно благо – первенство власти. По-нашему: предприятие, начатое гораздо ранее самого исполнения, даже более усовершенствованного, впоследствии, не есть ли в буквальном смысле предтеча будущего?
Вот наше мнение об отношениях Боголюбского к удельной системе (49). Власть Боголюбского была, поэтому временная, т. е. пожизненная в отношении к повиновению князей, что со смертью его она уничтожалась, потому что не явился человек подобный ему, который, может быть, сделал бы еще более.
Теперь о внутренней народной жизни Суздальского великокняжения. Образ управления в нем был почти такой же, как в Новгороде: также было вече в Ростове, Суздале, Владимире, как и в Новгороде, но только вече ограниченное властью княжеской, не имеющее никакого права входить в рассмотрение действий князя, даже действий судей, от него поставленных, как то делало Новгородское. Вече суздальское ограничивалось решением обыкновенных дел народных, таких притом, которые представлялись его рассмотрению и, может быть, иногда дел судебных, и принимало характер веча Новгородского, более государственного, только тогда, когда не было верховной власти. Например, по смерти Боголюбского было вече во Владимире и Суздале для решения вопроса: что предпринять после кончины князя, когда братья были далеко, в Киеве, сын княжил в Новгороде, между тем как мятежи свирепствовали в целой области, удельные князья могли пользоваться смутами и захватить области Суздальские, – словом, в Суздале смотрели на вечевое право со всем другим взглядом. Делаем ещё предположение: не хотел ли Боголюбский дать вечу Новгородскому характер Суздальского, и домогался этого. Надобно отдать полную справедливость терпению и твёрдости его: если к чему стремился Боголюбский, то не был скор и крут, но все предоставлял времени. Неудачи не отвращали его, но заставляли переменять планы, и что же? Все всегда ему удавалось так счастливо, как он желал.
Может быть, наше предположение о Новгороде и не справедливо. Не знаем, думал ли Боголюбский о будущем, о судьбе своего рода, хотел ли он сделать Суздаль вечною родовою отчиной, но он действовал, как человек, вступивший в права наследства, долженствующего перейти после него к потомству. Он так устраивал его, как вечное владение, созидал памятники зодчества, устраивал монастыри, церкви в областях суздальских, строил и укреплял города, словом, все действия его нисколько не показывают временного владетеля. Двор Боголюбского не был подобен дружине какого-либо другого тогдашнего русского князя, но, то был двор государя могущественного, где пышность и роскошь являлась во всем. Боголюбский любил учёных, иностранцев, художников, которые к нему стекались отовсюду, а в особенности греки. Построение Владимирского собора, Боголюбского монастыря, золотых и серебряных врат (50) и других церквей и зданий, всё это совершено их трудами. Где только возможно, Боголюбский всюду возвышал славу и величие своего Суздаля. В самых походах его на болгар являлась пышность восточного государя: двор, бояре и не малое число духовенства сопровождали рать великокняжескую в неверную Болгарскую землю (51).
Не менее всех других деяний своей жизни, Боголюбский удивлял современников набожностью, не уступающей набожности Иоанна IV. Все видели его не только днем, но даже ночью обходящего церкви, чтобы молиться и ставить свечи. Он хорошо знал Священное писание, любил беседовать о нем с тогдашними книжниками и заниматься богословскими спорами с католиками и даже евреями, которых часто обращал в христианство, наделял имуществом и поселял близ себя, в Боголюбове.
Вот его отношения к иностранцам: если приходил к нему лях, болгар, немец или еврей, – Боголюбский обыкновенно приветствовал его, говоря: ведите его в церковь, а потом в мои палаты, пусть видит христианство и крестится (52).
Все это, по-видимому, составляет разность в характере одного и того же человека, но эти примеры у нас на каждом шагу, мы везде встречаем их.
Так действовал во всю свою жизнь знаменитый в истории нашей Боголюбский, постепенно стремясь к цели, не как временный владетель, но провидение судило иначе, и неожиданная кончина прекратила все его предприятия.
Надобно прибавить, что при конце жизни, по сказаниям самих летописцев, он до того увлекся современной политикой, что уже мало обращал внимания на распорядки внутренние, предоставляя их боярам. Последние стали употреблять во зло доверенность, чем и заслужили всеобщую ненависть. Неблагонамеренные поступки одного из них, Кучко, вынудили Боголюбского употребить строгость, что он и сделал: не пощадил преступника хотя и близкого себе, поступил слишком круто, и эта вспышка порывистого характера, как мы видели, сгубила его.
Боголюбский, казалось, все взял с собой в могилу; семейство его расстроилось, сводные братья стали княжить в Суздале, стараясь, сколько возможно, подражать ему. Но всего более пострадал сын его Георгий: выгнанный новгородцами после смерти отца, он скитался по Руси, где никто не дал ему убежища, наконец, он бежал в Грузию, там женился на царице Тамаре, но вскоре был ею выгнан, и умер где-то в неизвестности.
* * *
Итак, представляя эти краткие выписки из полного сочинения моего о Боголюбском, предоставляю, до выхода его в свет, по ним судить о целом: ново ли моё мнение об этом замечательном представителе уделов XII столетия.
Во всяком случае, прошу себе снисхождения. «И ныне господи и отци и братия, о же ся где буду, описал, или не дописал, чтите исправливая Бога, деля, а не кляните; занеже книгы ветшаны, а ум молод, не дошел; слышите Павла Апостола глаголюща: не кляните, а благословите» (53). Это сказал некогда смиренный мних Лаврентий, продолжатель Несторовой летописи, это же говорю и я.
________________
Примечания:
(32) «И сочтан (сосчитав) обреете в них 50 тысяч… …..казав им, Рюрика и Давида веля им изнати из отчины свое, а Мстислав емше не створите ему ни чтоже, приведите и комне» (Ипатьевская летопись. С. 109).
(33) «В лето 6681 (1173) идее князь Гюрги Андреевиц с новнородци и с ростовьци Кыеву на Ростиславице, и прогнаша из Кыева, и стояши под Вышегородем 7 недель, и придоша здорови всы Новгороду» (Новгородская летопись. С. 15).
(34) Ипатьевская летопись. С. 107.
(35) Там же. С. 153.
(36) Кенигсбер. С. 253.
(37) Полевой, отвергая родство Кучковичей с Боголюбским, предполагает, что название Кучкович, Кучко, Кучковитин значит уроженец Москвы, называвшейся тогда Кучковым. Последнее замечание, очень может быть, верно (История русского народа. Т. III. С. 72). Но уже нами были приведены факты, на которых основано доказательство, что Боголюбский был именно женат на дочери Суздальского боярина Кучко (Новгородские губернские ведомости № 36, на странице 222 в примечании).
(38) Ипатьевская и Лаврентьевская летописи. С. 117 и 154.
(39) Ипатьевская летопись. С. 110 – 111. Лаврентьевская летопись. С. 154, Кениг. С. 254, Софийский список Т. I. С. 201 и Новгородская летопись С. 16.
(40) Воскресенская и Ростовская летописи. «Требоваше бе пригорновения и прочие, совещася зломыслием на господина своего, и по некоем времени оттай приведе их к ложу мужа своего и предаде в руце врагом» (Синодальная летопись № 92). В древних летописях этого ничего нет. Вероятно, что выше приведенные летописи внесли это, может быть, мнимое событие с народного предания, чему бывали примеры. Во Владимировской губернии есть предание о плавучем озере. Озеро это близ г. Владимира, на нем находится несколько островков, состоящих из торфа, обросшего землею и травою. Эти острова плавают, и народ говорит, что это тела казненных жены и убийц Боголюбского, которые будто бы были зашиты в коробья и брошены в воду, но вода не приняла их, и они осуждены плавать до скончания мира. Суеверные слышат, как они по ночам стонут. Татищев об этом предании упомянул в своей истории (История России. Т. III. С. 217). Предание о Боголюбском не одно и мы исследуем их в полном сочинении.
(41) Карамзин. Т. II. С. 142 – 153; Полевой. История Русского народа. Т.III. С. 73.
(42) г. Погодин полагает Суздаль местом рождения Боголюбского, и что он родился около 1109 года, провел юность и женился в Суздале. С этим мнением мы согласны. См. Журнал министерства народного просвещения. Сентябрь. 1849 г.
(43) Ипатьевская летопись С. 103.
(44) Карамзин. Т. II. С. 146.
(45) В первом походе начальствовал Изяслав, а в последнем Мстислав Андреевич и возвратясь из этих походов оба умерли, один в 1065, а другой в 1171 годах.
(46) «Хотя самовластен бытии во всей земли Суздальской» (Воскресенская летопись II С. 181.) ; «Побеждается властолюбием, единодержатель бытии желаше всему отеческому наследию» (Степенная книга. С. 75.
(47) г. Устряков согласен с нами: в Истории своей он говорит, что Боголюбский первый из князей Русских стремился к единодержавию (История Росс. С. 1).
(48) «Хотим Государьства своего, как есмя на Москве, так хотим быти на отчине своей, в Великом Новгороде» (оф. Временник 711. С. 188).
(49) В январской книжке «Современника» 1850 г., в рецензии Новгородских губернских ведомостей за 1849 год, рассмотрена статья об осаде Новгорода в 1170 году, там требовали объяснения некоторых недоразумений в нашем мнении о Боголюбском. Сколько дозволяет краткость статьи, спешим объяснить его. Признаем вполне все замечания «Современника» о погрешностях и от души желали бы слышать справедливый суд его. Для автора дорого мнение журнала, совет которого облегчает его в будущих трудах и который своим беспристрастием вполне постиг настоящую цель здоровой критики. Не знаем, когда-то кончатся препятствия к изданию в свет Молотковского списка, требующему значительных издержек.
(50) Ворота эти получили название свое от того, что над ними были устроены золотые и серебряные главы; над этими вратами находились церкви. Золотые ворота доныне сохранились во Владимире, они находятся на Московском въезде. Серебряных не только не сохранилось, но даже неизвестно, где они существовали. Ни одно предание не указывает на место их. Предполагать можно, что они находились на противоположной стороне, на выезде из города, будучи обращены на нынешний въезд к Боголюбову монастырю. В Лаврентьевской и Ипатьевской летописях подробно описано построение собора и этих врат.
(51) «Исходяшу ему на Болгар, повелеваше крест честный священникам носити пред полки своя» (Минея Четв. 1 августа). Очень может быть, что Боголюбский слышал от своих греков о подобном обычае Византийских императоров и хотел подражать им.
(52) Лаврентьевская летопись С. 153. «яко же и бысть: и крести болгаре и жидове и вся поганы» (Ibid. С. 154). Боголюбского во Владимире называли «вторым Соломоном», конечно, этим именем его назвали приближенные, в особенности греки, ученые, которые были облагодетельствованы им. Карамзин справедливо заметил, что суздальская летопись писана одним из преданных Боголюбскому (Карамзин. Т. III. Прим. 24).
(53) Лаврентьевская летопись С. 209.
Источник: газ. «Новгородские губернские ведомости». 1850. Часть неофициальная. №№ 36, 38, 40, 41.
Текст публикации подготовил А. Одиноков.