После сорока

Вероника Москвина
Посмотрела в сто пятьдесят восьмой раз почту, сидя в мягком кресле на Ярославском вокзале. В почте, к моему удивлению, оказалось - таки  долгожданное письмо от Тома, который ответил не сразу, а дней через пять. Письмо начиналось искренним "how wonderful it is, oh, how wonderful..." и заканчивалось очень вежливым, рафинированным, тем, чем обычно и заканчивают, мол, уютного вам с сыном нового года и Рождества.... Сразу поняла, что это означает, мол, дальше не продолжаем. Но все-таки ответила. Так, на всякий случай. И еще потому, что свербила мысль о том, как могли оказаться really wonderful плохого качества фотки, сделанные ночью с телефона, они могли быть wonderful только благодаря моему авторству.... но вот уже прошло 9 дней, а продолжения так и не последовало... Значит, у него просто  плохой вкус...

Но почту так и проверяла, каждый день, по несколько раз... Ну, раз по десять точно.
А потом, через ночь, доехали до места - небольшого северного городка, где жила то ли подруга то ли сестра - так сразу и не скажешь, кто. Близкий кто-то. И сразу все стало хорошо, как только переступила порог старой, в сталинском доме, квартиры. Она ее купила недавно, почти идентичную той, что в городе нашего детства, и на точно такой же улице. И квартира оказалась настолько старой, неремонтированной, с мебелью и коврами из прошлого, что стала домом сразу в тот момент, как переступила порог. Нет, переступиЛИ - я же была с сыном. И она, Марина, тоже с сыном, меня там ждала. Мы были так рады, обе. И так сдержанно обнялись, совершенно по-американски психотерапевтично, потому что обе достаточно скромны в выражении теплых чувств. Интересно, отчего это люди, сдержанные в теплых чувствах, более, чем не сдержаны в разрушительных? Впрочем, возможно это я только о себе....

Через несколько часов приехал Маринин муж, бывший, из Москвы, где некоторое время встречал, а потом провожал, свою новую любовь. Маринин муж тоже был практически родственник, потому что только вот такие долговременные институтские связи и делают мир добрым и своим. Хотя бы в праздники. Мужа звали и по сей день зовут и я надеюсь будут еще много лет и дальше звать, Алексей. Он мне нравился в институте, хорошо сложенный и с непроницаемым лицом. Я таким никогда не нравилась, с такими лицами. Мой контингент - это кто попроще, если я сама не пристану, конечно. Могла бы и к Леше пристать еще тогда, в институте, но в то время формула полюби мужчину настолько, чтобы у него не было выбора, кроме как полюбить тебя, была мне, к сожалению, не знакома. Тогда я еще могла надеяться и ждать, наверное... Это сейчас уже не могу. Потому что всем организмом ощущаю разницу между собой и тридцатилетними, не говоря уж о более юном возрасте. Когда мне исполнилось сорок, моя женская  жизнь закончилась. Больше для окружающих мужчин,  чем для меня, но они меня в этом быстро убедили, так как и раньше своим вниманием не баловали, а стали обращать его на меня еще меньше и еще реже. Ну те, разумеется, кого хотелось. А кого не хотелось - они и сейчас есть... Господь дает тебе не то, что ты хочешь, а то, в чем нуждаешься. Знать бы, в чем моя нужда, если к моему берегу только такие - старше лет на пятнадцать, теперь уже и не всегда с потенцией, а то еще и сварщики.... нет, я совершенно не против сварщиков - от сварщика и сын у меня - но поскольку они варили и трахались, зарабатывали бабки, гуляли, женились, разводились и строили дома в то время, когда я читала и училась и была хорошей девочкой, у меня со сварщиками, электриками и слесарями даже самой высокой квалификации оказался к моменту взаимодействия  совершенно разный интеллектуальный фон. И поэтому долговременное общение меня злит, раздражает и делает в собственных глазах абсолютной дурой. Поэтому я не хочу сварщиков, но Господь упорствует...

Так вот, вернемся к Алексею. Он был все таким же - хорошо сложен и с непроницаемым лицом. Пока были в гостях, обнаружилось, что на меня такими лицами можно смотреть через призму еды - вот тоже еще старый фокус, о котором я совсем в своей новоприобретенной старости и забыла, а потому удивилась. Испекла пирожки с картошкой, потом творожно-яблочный пай - а Леша возьми да и скажи, мол, не жениться ли мне на тебе, раз такие паи пошли вкусные... пошутил так, конечно. А запомнилось. Захотелось еще всякого вкусного наготовить, чтобы еще больше понравиться, не смотря на широкий зад и плечи. Можно же и так? А потом, как говорил мой однокласник, женившийся на страшненькой польской пани, можно всегда устроить так, чтобы ее реже видеть. Меня, конечно,  в случае с пирожками и Лешей...

А Марине не понравилось. Всё не понравилось, начиная с пирожков. Пирожки не входили в ее планы, но вошли в мои. Когда я не могу заняться своими обычными любимыми делами, как-то: читать, писать и думать, то я начинаю  готовить и убираться. Формула, выработанная за годы жизни с   Ветровым. Мне с ним обычно не было комфортно читать, писать и думать. Мне с ним надо было чем-то заниматься, чтобы  избежать моральных издевательств и плоских шуток, а проще всего было заниматься едой и квартирой, к тому же он всегда такой способ организации моей жизни одобрял. И рефлекторно я так и делаю везде, где не могу читать, писать и думать или тупо смотреть в одну точку.  А тут к тому же такой дополнительный бонус появился. В виде Лешиной похвалы.   В процессе пирожков Марина спросила меня осторожно, зачем  я делаю пирожки, если итак много еды есть, ведь она меня хорошо знает и никогда во мне этой страсти к кухне не наблюдала. Ну, ответила я, Женя хочет пирожков. И Сашка. Дети то есть.  Она больше не спрашивала, но сигнала о назревающей опасности при посягательстве на чужую кухню  я не уловила. Потом случился пай и котлеты. Котлеты я заморозила, чтобы были, и когда Марина хотела их снять с доски, на которой он мерзли в морозилке, я обеспокоилась целостностью ее рук от ножа, потому что уж очень они там замерзли, и  сказала, ты, мол, не трогай, а то порежешься, я потом сама сниму. Она сказала, все еще спокойно, что все умеет и знает. И снова я сигнала не уловила.  И стала печь пай. А она села в уголок вязать мне шапку. К тому же она себя плохо чувствовала -  простыла под Новый год. Я испекла пай, который как раз и понравился Леше. После того творожно - яблочного пая  он и  посмотрел на меня сквозь призму еды, а то до этого вообще не смотрел.   И я стала тогда тоже на него смотреть. То есть, ждать письма от Тома, по десять раз на дню проверяя почту, и смотреть на Лёшу, то уступая ему  лучшее кресло перед телевизором, то придумывая что бы такое еще приготовить  вкусное на ужин.

А жизнь тем временем все улучшалась. Во-первых, мы спали  до часу дня минимум, потому что болтали и смеялись с Мариной и Женей до пяти утра, а Сашка  по уши завяз в своем новом планшете, который ему принес Дед Мороз. Во-вторых, мы гуляли по заснеженному городу, смотрели на елки, сидели в кино и в Макдональдсе.  Марина хотела посмотреть один фильм, и мы договорились не ходить на него, пока она не выздоровеет. Но когда она выздоровела, оказалось, что ее напрягает громкий звук в кинотеатре и поэтому она не может смотреть  там кино.  Пока она болела, мы гуляли и радовались. Когда она выздоровела, и мы пошли гулять все вместе, оказалось, что у нее все время мерзнут ноги, а мы ходим слишком медленно и вообще все делаем медленно, и  у нас созерцательный ритм жизни, а у нее   быстрый и стремительный. Только вот до сих пор мне не понятно, как с созерцательным ритмом жизни я зарабатываю в месяц в 4,5 раза больше, чем она со своим стремительным.  Но, наверное, причина была в моем кухонном доминировании все-таки. А не в громком звуке и не в  ритме жизни.  Потому что если признать первое, то становится понятным, что ей просто напряжно еще с кем-то делить свое пространство, что  объяснимо и широко распространено. А если признать второе,  тогда получается, что моя Марина – маленькая девочка с капризами и выкрутасами, не контролирующая свое бытие на взрослом уровне. Но тогда я выгляжу наоборот. Если признать первое, то я есть алчущая мужчины сорокалетняя невостребованная тетка, а если признать второе, то я такая симпатичная взрослая женщина, приехавшая культурно в гости и не ожидавшая таких странных капризов в наши «после сорока». В общем, не решила, как лучше смотреть. Но я скорее  согласна признать себя алчущей, чем ее капризной.  Мне так жить будет куда  уютнее, даже не  смотря на то, что  она «хотела бы» после этого чудесного отдыха «меня больше никогда не видеть».  Потому что когда в после сорока ты  все еще капризничаешь, то это плохо выглядит, не красиво. Лицо не соответствует  внешним проявлениям и  теряется гармония. А нас в наши «после» уже ничто не украсит так, как гармония и  душевный покой.

В общем, ушли мы  на утро после ссоры рано на автобус домой. Нас никто не проводил, потому что  я гордо отказалась от предложения Жени под шипение Марины, из которого было не понятно, то ли она одобряет Женин порыв, то ли нет. Лёша уехал еще ночью,  до разразившегося скандала. А пока еще не уехал, сказал мне, что ему очень Маринино поведение не нравится, и он переживает, какой же она будет в старости – наверное, и вовсе невыносимой. И как будет с ней ее текущий еврейский муж - не известно. Тем временем в туалете плакал великовозрастный Женя,  которого Марина уже успела довести притязаниями на его личное время, претензиями по поводу переписки с девушками в режиме нон-стоп и недостаточное внимание к окружающим в короткий период отдыха. Я  поддержала Лешу мужественным  «но пасаран» и напоминанием о том, что он уже через 2 часа уезжает и потерпеть-то совсем немного осталось. А у самой терпения до утра не хватило, когда она добралась и до меня. Потом, позже, поведав Леше в почту про разразившийся-таки  скандал с выгоном меня на улицу,  получила в ответ его сухое: про ссору тебе ничего не скажу, так как ни на кого в мире зла не держу и мне так проще.  Таак…. Подумала я в автобусе Ярославль – Москва… Таак…. Который раз говорю  себе, не лезь в чужие семьи, даже и бывшие.  Но неприятно стало до невозможности. Зачем  ты мне тогда жалуешься на свою бывшую жену, не понятно. И выросшая пропорционально жалобе симпатия  стала уменьшаться в арифметической прогрессии с размышлениями. Почувствовала себя в который раз лишней за хлопнувшей перед носом дверью. А оказывается, после сорока такие варианты проходят гораздо болезненнее, обида  с кровью переносится по телу и оседает на стенках сосудов. Вот что такое атеросклероз на самом деле. И вот почему он начинается после сорока. Потому что кровь, уже насытившись обидами, утрачивает  растворяющую  способность, становясь вязкой и выбрасывая куски обид на стенки. И надо начинать пить аспирин. Или поглощать любовь тоннами. Божественную, конечно. Потому что другая в этом возрасте уже недоступна.
Пока были свежи воспоминания о пае и возрождалась симпатия, мои шансы на получение письма от мужчины, как в том анекдоте про девственницу и кровать, увеличились вдвое - я стала смотреть почту не только от Тома по десять раз на дню, но и от Леши тоже. В другом почтовом ящике.  И от Леши я его-таки получила.  не сразу, конечно,  а дня через три. И то самое, которое как дверь по носу стукнуло. Конечно, если по-честности, я же кроме справедливого гнева, хотела показаться хорошей, лучше, чем его бывшая жена Марина, и таким образом выиграть конкуренцию. А жена Марина, даже и бывшая, даже и объективно не в лучшем своем амплуа, оказалась неприкасаемой, а от этого вне конкуренции. Как и 20 лет назад, когда он выбрал ее, быстро сделал ее беременной и она ушла рожать с четвертого курса института. Стала, так сказать, вне конкуренции- вне оценок, вне дипломов,  вне симпатий-антипатий. Рядом с ним, хорошо сложенным с непроницаемым лицом.
От этих мыслей у меня значительно ускорился процесс оседания эритроцитов на стенках сосудов в рейсовом автобусе Ярославль-Москва.

А пока он ехал, покачиваясь, по длинной дороге, репертуар песен в плеере успел поменяться на русский. И началась серия Семена Слепакова - та музыка, которой я упивалась еще полгода назад, когда у меня была любовь и одновременно с любовью едва не начался параллельный бурный роман. Сережа. Даже имя менять не буду.  До сих пор жалею, что не сдалась. Надо было все разом пережить, чтобы сейчас не жалеть о не сделанном. Вот она, истина : лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и потом тысячу раз пожалеть о несделанном. Народная мудрость наверняка основана на том, что если ты что-то делаешь, то реализуешь свои желания и потом ты либо испытываешь удовлетворение при воспоминании о содеянном либо раскаяние, и оба этих чувства тоже являются частью процесса, его органичным продолжением. А если не дать себе сделать то, что хочется, или, еще хуже, если обстоятельства меняются так, что реализация желания становится невозможной, то происходить замыкание желания самого на себе и линейное движение прекращается. В психике образуется такой маленький цикл, в котором  болезненно движется сначала острое сожаление, потом тоска, потом постоянно - неудовлетворение. И каждый раз при воспоминании о человеке или возможности, память услужливо провожает к этому кругу и мысли попадают в тот самый бесконечный не имеющий решения и конца цикл. И прокрутившись в этой ловушке достаточное время, образуют энергетический сгусток неудовлетворенности, которая, оседая в нас вязкой массой, затем перерождается в болезнь. И насколько она окажется  разрушительной,  зависит от силы породившего ее неудовлетворенного желания.

... Когда сердце пустое, эта музыка из плеера услужливо заполняет его образами тех, кто когда-то в нем жил. Они всплывают сами, как только начинается та или иная композиция. " мы курим"  - Сережа. " I wish you were here"  - Игорь. "Осень" Ветров.  " Ябоки на снегу" Валерочка… Перечень, как говорят юристы, не исчерпывающий. И чем старше женщина, тем он, конечно, длиннее. И даже если она замужем. А те, которые говорят, что это не правда - лукавят.

Сереже я написала «В контакте» перед Рождеством. Такая меня разобрала тоска. Все песни эти, будь они неладны.  Я скучаю, написала я. Напиши мне что-нибудь. И стала ждать ответа, прислушиваясь к его шагам в глубине своего сердца. Все еще ждала его от Тома, а теперь и от Сережи. Ответ пришел после Рождества. Такой, дежурный, мол, с новым годом, дорогая, забыл тебя поздравить, извини.  Читай между строчек, я увлечен многими вещами, спасибо, что вспомнила, удачи тебе и пока. Атеросклероз не усилился, но шаги в сердце через пару дней затихли. Если сердце  пустое, то там сквозной проход  и люди-образы  не задерживаются, со входа сразу на выход, в течение буквально пары-тройки дней.

Подружка Наташка позвонила после Рождества и сказала, чтобы я немедленно ночью погадала. Мол, сделай то-то,  скажи то-то и жди, кто во сне придет. Я все сделала, как велели, и кто только ко мне в том сне не пришел. И тот, о котором думать забыла, и тот, кого любила этим летом и еще даже один неизвестный. С именем и фамилией. Ну, чтобы, видимо, не ошиблась, когда встречу. К вечеру того же дня дошла до маразма - поискала этого неизвестного со всеми реквизитами в «Одноклассниках». Нашлись трое и все лет на 20 младше меня. Лет на 20, Боже мой... После сорока очень, очень трудно привыкать к возрасту и к этому постоянному ощущению, что ты уже " вышла в тираж".... В принципе, то, что наступило "после сорока" понимаешь именно по этому признаку - никаких физических изменений в теле еще нет,  сердце все еще большое, как автобус, секса хочется тоже как всегда, не меньше, это точно.  Но, наверное, больше, чем секса, хочется придти домой к кому-то. Чтобы он ждал. И обрадовался. И, наверное, на женском языке, это называется обогрел. Согрел. Потому что после сорока начинаешь мерзнуть и от этого плохо спать. Даже если очень, очень устаешь и еле доползаешь до подушки.

Всегда ненавидела эти физиологические эпитеты:  холодно, согрел, обогрел и прочая бабья сопливая муть. Мне казалось, что  их наличие в жизни напрямую связано с интеллектом. Но вот интеллект все только растет, а эти согреть- обогреть вдруг появляются. Вместе с ощущением беспомощности перед их наличием... Несколько дней назад пришел один из рабочих, тоже сварщик. Сложно ему было писать, а надо было один документ подписать, и соображал он так же, как и писал - очень туго. Я предложила ему развивать мелкую моторику и спасать себя от грядущего маразма путем писательских упражнений. Он попробовал пошутить, неудачно, как всегда, чем вызвал  некоторый гнев с моей стороны. Не сильный, так, влегкую. И пока я изощрялась в изящной словесности на повышенных тонах, с ужасом смотрел на меня, а потом сказал, когда я замолчала, тихо так сказал, спокойно: так ты ж не глаженная, потому и злая. Гладиь тебя надо, гладить. Поднялся и вышел, оставив меня сидеть с  острой неприязнью внутри. Почему-то вспомнила мать. Как она  так же быстро-быстро, гневно говорит, заводится с полоборота и потом долго не остывает... Всю жизнь замужем. Но, исходя из сварщецкой теории, удовлетворенность поглаживаниями от наличия супруга не зависит...

Я понимаю, мне уже сорок... но ему-то, сварщику, все шесьдесят! А я не хочу с 60 в мои 40! И арифметически вроде правильно не хочу, но мужчины в 40 хотят тех, кому 20, и там уравнение чаще всего решается просто - им дают. За деньги, за статус, за ум, за мужскую целостность, за просто так. Я согласна за все вышеперечисленное, кроме за просто так, потому что мужчина в 40 - это очень привлекательный и состоявшийся партнер, а мужчина в 60 уже обязан что-то добавить к своему стареющему телу. И многое добавить. Желательно ум, образование и деньги. Ведь те, сорокалетние, чаще всего для двадцатилетних добавляют! Тогда почему же это не работает при той же разнице через 20 лет? Потому что женщина после сорока должна в принципе радоваться любому случайному вниманию, так как она постарела? Похоже, так. Но я не дам за просто так.   Да, вот такая капризная фифа....

... Когда праздники кончились и началась рабочая неделя,  сквозной выход из моего сердца нашел и Том. Оказывается, он отдыхал с подругой в Баден-Бадене, и эти сигналы предновогодней симпатии закончились. Наконец-то, с облегчением подумала я и перестала каждые несколько часов проверять почту. Сердце просто мерно стучало внутри. Ни о ком. Ни за кого. Пустое сердце.

...А потом я ехала в автобусе. И смотрела на этих красивых молодых полных энергии девах. И вспоминала почему - то один и тот же день, 7 ноября лет 20 назад. Мы с подругой после демонстрации идем к ее бабушке. Вокруг свежий блестящий снег, на нас уже зимние дубленки, меховые шапки и шарфы. Мы заходим из холода в тепло, а там - пирожки, салаты, тортик, горячий чай, воздушные шары, флажки и куча Танькиных родственников. И нет никого, ни парней нашего возраста, ни сексуальных мужчин, но есть это острое ощущение счастья от морозного дня, новых варежек и горячих беляшей с мясом, от сморщенных заботливых  рук бабы Лизы, от собственного смеха и того ощущения, что жизнь такая длинная и так много еще впереди... Куда же я потратила этот самый главный, жизненный свой ресурс - время? Что же я делала или не делала такого, что сейчас я просто жалею о том, что этот ресурс уже исчерпан  каким-то таким глупым способом, что нет удовлетворения от того, что было со мной и того, к чему я сейчас пришла? Как я так жила, что даже пожелать другим нечего?..

...и как же я буду жить дальше...Оказывается, самый главный наш ресурс - время - расходуется даже тогда, когда я не живу, а удерживаю себя от жизни, даже тогда, когда трачу его не на себя, а на других, даже тогда, когда совершаю благородные поступки. А Господь его за добрые поступки и сочувствие другому не возвращает, оказывается,  и не компенсирует. И наступают эти самые "после сорока". Неминуемо. Через тот же период, что и у тех, кто жил своей мечтой,  шел своей дорогой и был с теми, кого любил. Только по-разному пахнет утро в сорокалетний день рождения. У кого-то новым зарождающимся днем и кофе Якобс, а у кого-то душной комнатой с закрытыми окнами. Как у меня...