В начале 1943 года 383-я «шахтёрская» стрелковая дивизия вела кровопролитные бои в районе Новороссийска. Она участвовала в Новороссийско-Таманская наступательной операции войск Северо-Кавказского фронта, продолжавшаяся с 10 сентября по 9 октября 1943 года, заключительной операции советских войск в битве за Кавказ.
Войсками фронта был прорван мощный оборонительный рубеж противника, впоследствии названный «Голубой линией», разгромлена сильная группировка врага и полностью освобождён Таманский полуостров. 7 ноября дивизия, сформированная из горняков Донбасса, принимала участие в форсировании Керченского пролива и высадке десанта под Керчью.
Пётр Шелехов в этих знаменитых боях участия не принимал. Военный врач Юлия Коновалова замолвила за него словечко, и он надолго задержался в госпитале.
- Будешь служить при госпитале… - обнадёжила тайная возлюбленного его отца.
Выздоровевший Шелехов слонялся по санчасти без дела, помогал врачам во время наплыва раненых, заполнял карточки и перевязывал раны. Медицинский персонал был рад, так как дел всем хватало, работали неделями без сна. Петю определили в так называемую KB - команду выздоравливающих.
- С ними не соскучишься! - сразу понял он.
Это было очень своеобразное подразделение. От тридцати до семидесяти здоровенных лоботрясов с затягивающимися ранами. У некоторых рука на перевязи, другие с костылём под мышкой, третьи с марлевой наклейкой на груди, спине или заднице.
- Здесь же - страдающие въедливым фурункулёзом... - удивился Петя разнообразию болезней.
Попадались даже обгорелые - голова чёрная, в струпьях, с белыми глазами и зубами. В основном этот контингент составляли любители разжигать печи артиллерийским порохом.
- По крупинке он горит медленно, - разъяснил такой любитель, - но стоит неосторожно зажечь побольше и вспышка, от которой не убежишь.
- Пулю тоже не перегонишь…
Среди раненых была молодёжь. Разведчики, связисты, радисты, те, кто побывал на передовой, в самом пекле. Ребята собрались бывалые, видевшие виды. Они хорошо знали, что такое смерть и с презрением относились к «тыловым крысам», в частности к персоналу госпиталя.
- Сладить с ними очень трудно! - жаловался начальник госпиталя.
Гвардии сержант Шишкин, брякнув парой медалей на груди, послал к известной матери хорошего человека, командира медсанроты капитана Михаила Айзиковича Гофмана. А затем, повернувшись к раненым, он цинично добавил:
- Ложил я на него с прибором!
- Вот это ты правильно сказал… - одобрили раненые.
В другой раз неосторожно послали в качестве ординарца к очаровательной докторше Нине Плотниковой бравого разведчика, кавалера ордена Славы двух степеней Константина Перкова. Когда Нина Николаевна, мило улыбнувшись, попросила его почистить её сапоги, он ответил неокрепшим басом:
- А хуху не хохо?!
- Как ты смеешь так со мной разговаривать?
Костя тут же добавил, чтобы докторша катилась к своему комдиву, который наградил красавицу медалью «За бытовые услуги». Так шутники называли солдатскую медаль «За боевые заслуги» если её награждались работницы тыловых подразделений.
- Пусть он не только дырки чистит, - добавил гордый герой.
- Хам! - у Плотниковой, говоря штатским языком, был роман с комдивом.
Говоря по-армейски, она была ППЖ комдива, то есть «полевой женой». Контакты нового ординарца и Нины Николаевны на этом, разумеется, прервались, и он, не долечившись, вскоре последовал на передовую, к себе в разведку.
- Что же делать? - ломал голову начальник госпиталя.
- Таки я нашёл выход, - сказал мудрый доктор Гофман.
Из среды раненых выделили старшину команды выздоравливающих, через него и шли все приказы. Своего слушали, и дело пошло. Однажды прежний старшина поправился и ушёл воевать, а начальство нашло на освободившееся место новую кандидатуру - сержанта Шелехова, так как лечиться ему предстояло долго.
- Человек он вроде бы порядочный. - Гофман на совещании по этому вопросу одобрил выбор.
- И не вредный...
- Со многими связан, так сказать, кровно! - прикинул Петя заманчивое предложение. - В боях спасали друг друга, делились последним сухарём.
Конечно, он горой стоял за их интересы, а они никогда не подводили его. Правда, ему приходилось выслушивать их бесконечные истории.
- Через неделю наш корпус в полном составе двинулся на границу с Венгрией! - вспоминал Тимофей Латышев. - Попал я в 32-й гвардейский кавалерийский полк 9-ой казачьей дивизии. Определили меня в звании сержанта помкомвзвода в сабельный эскадрон. Мы вошли в 1-ю гвардейскую конно-механизированную группу генерал-лейтенанта Иссы Плиева. Атаковали, в основном спешившись, но где могли, в конном строю наступали. Однажды двигались походной колонной, вся техника осталась позади, ждали заправки. Вдруг немцы открыли шквальный огонь трассирующими пулями. Весь полк бросился врассыпную. Выскочил начальник штаба полка осетин Шакшаев на коне, а они лихие кавалеристы, кричит: «А, испугались казаки трёх немцев!» Шакшаев возглавил атаку в конном строю, в полку оставались старые казаки, как они рубали этих немцев, красота. Те по улице бегут, а они с саблями прямо на них. Я тоже рубанул одного, но зарубить не смог. Сабля плашмя по каске немца попала, тот закружился, его следующий кавалерист зарубил.
… Шелехов старался вести дела разумно. Например, начальство приказывало выставить ночью шесть постов для охраны палаток санроты. Он всегда коротко отвечал:
- Есть!
Начертил красивый план охраны и обороны объектов с обозначением шести постов, секторов обстрела и другими указаниями. План начальством естественно подписался. Потом пошёл к ребятам и предложил:
- Надо бы ночью по очереди покемарить перед палатками.
- Зачем?
- Мало ли что, вдруг «фрицы» пожалуют…
Все понимали, что надо. Вечером кто-нибудь брал автомат под мышку и выходил на воздух, посидеть-покурить часа полтора. Потом будил другого, и никаких шести постов не надо, один разведчик стоил двадцати постов.
- Всё отлично, - радовался Пётр. - Начальство довольно и люди спят.
Однажды пришёл к нему милый, тщедушный начальник аптеки, старший лейтенант Аарон Мордухаевич, посмотрел через сильнейшие очки и застенчиво попросил помочь оборудовать аптеку.
- Аарон Мордухаевич, а как с горючим?
- Будет, всё будет! - радостно сказал он.
Петя поспрашивал у ребят, не был ли кто в прошлой жизни плотником. Таких оказывалось трое.
- Нужно помочь аптекарю, - сообщил им просьбу.
- Оплата?
- Обещал литр спиртика...
Ребята быстренько сделали художественную мебель для аптеки. Военно-дипломатическая деятельность продолжалась, и Петя присох к медсанроте надолго.
- Обязанностей почти никаких, - вскоре он обленился и прибавил в весе.
Раз в день он сдавал рапорт о числе людей, выписавшихся и вновь прибывших, передал приказы о мелких поручениях и всё. Уже и рана его заросла, а он валял дурака в тылу. Однако ребята его не осуждали. Однажды Шелехов подслушал, как товарищи обсуждали его синекуру. Все единодушно решили:
- Ему можно балдеть, он своё отползал!
… Однако, как обычно бывает на войне, его срочно отправили на передовую. Прожорливому советско-германскому фронту позарез требовались солдатские жизни. В апреле 1944 года воины 383-й стрелковой «шахтёрской» дивизии освободили Феодосию и подступили к городу Севастополю. 5 мая первыми перешли в наступление войска 2-й гвардейской армии. Они наносили вспомогательный удар с севера.
7 мая после полуторачасовой артиллерийской подготовки и при поддержке всей авиации фронта на штурм пошли войска Приморской армии и левофланговые соединения 51-й армии, наносившие главный удар. Наиболее жестокие бои развернулись за Сапун-гору, являвшуюся ключом обороны.
Здесь сражались части 10-го, 11-го гвардейских и 63-го стрелковых корпусов. В тот же день над Сапун-горой взвилось победное красное знамя. Взломав три оборонительных обвода, войска 4-го Украинского фронта 9 мая с севера, востока и юго-востока ворвались в город и к вечеру очистили его от врага.
Остатки разгромленной 17-й армии скопились на мысе Херсонес. Надеясь спастись морем, гитлеровцы упорно обороняли свои позиции. Подтянув силы, войска фронта прорвали последний оборонительный рубеж врага на крымской земле и 12 мая завершили его разгром. На мысе Херсонес были пленены двадцать тысяч солдат и офицеров противника, захвачено большое количество вооружения и боевой техники.
***
В конце победоносного года «шахтёрскую» дивизию спешно перебросили на пулавский плацдарм в Польше. Вопреки обычной военной неразберихе переезд прошёл достаточно организованно и быстро.
- Целая армия едет в десятках эшелонов! - восхитился Николай Сафонов, недавно присоединившийся к роте, где служил Пётр Шелехов в составе обильного пополнения.
- За годы войны научились… - легко согласился Шелехов.
Они сидели на полу грохочущего вагона, и пили раздобытый танкистами спирт. Танкисты, пехотинцы и артиллеристы ехали вместе. По дороге солдаты меняли у населения барахло на самогон, и пьяные эшелоны с песнями, гиканьем, иногда со стрельбой, перекатывались по территории Польши на запад. На станции начальство запретило продажу самогона.
- Вы позорите звание советского воина-освободителя! - смешно копируя официальный тон, сказал молоденький механик-водитель танка Гнатюк.
- А вы? - спросил осоловевший Петя.
- Командир приказал мне забраться в стоящий на транспортной платформе танк, - блестя карими глазами, пояснил танкист, - я развернул башню и бабахнул противотанковой болванкой в дом коменданта между этажами.
- Да ты что!
- Начальник удрал, в чём мать родила, - засмеялся Гнатюк.
- После такого всё пойдёт по-старому... - заключил серьёзный Сафонов.
На следующем перегоне поляки умудрились отцепить последнюю платформу с танком и угнали. Командир бригады разбушевался, всех подняли на ноги, но никто не знает где танк. Поляки его в лес загнали и скомандовали экипажу:
- Выходите!
Красноармейцы внутри спали. Услышали чужую речь и поняли что попали в беду. Похитители ухрожали:
- Открывайте, вы всё равно никуда не денетесь!
Тогда командир танка сказал:
- Надо что-то предпринимать!
Завели танк, прямо на платформе развернулись, раздавили её, и начали стрелять из пушки. Сослуживцы услыхали и кинулись туда, но поляки сбежали.
- Спасли танк! - радовался Гнатюк.
Они встретили новый 1945 год в товарном вагоне на станции с нежным название Лида. Лейтенант Босинов мрачно разбил кулаком свои часы, а солдаты танцевали вокруг раскалённой печки и пели дурными голосами пьяные песни:
- «Расцветали яблони-и-и и груши-и-и!»
Местное население с опаской и недоумением смотрело на веселящихся солдат. Польша была разграблена, разрушена и подавлена немецкой оккупацией. Столица государства представляла собой горы руин, подвалы которых были заполнены телами убитых восставших поляков.
- Могилы натыканы повсюду, - крутил лысой головой Сафонов, когда они проезжали Варшаву, - на улицах, во дворах и в скверах.
- Много поляков погибло за время восстания. - Шелехов печально согласился с ним.
- Без нас немцы их порвали на фашистский крест…
Их часть не бросили сразу в бой, а оставили в дивизионном резерве. Стояли они в маленьком городке Томашув. Польские поселения имели жалкий вид.
- Ниц нема! - твердили испуганные жители.
- Нам бы молочка… - попросил Николай.
- Ниц нема! Масло, яйки, мясо - фшистко герман забрал! - повторяли поляки на любой вопрос…
- Где у вас уборная? - спросил Пётр у дородной хозяйки дома, где они остановились на ночлег.
- Ниц нема, фшистко герман забрал.
Шелехов с ребятами, человек десять, сели в машину и поехали за Одер. Приехали в деревню, а в огороде яблоня стояла во всей красе. Яблок на ней было полно и все крупные. Ясное дело, решили набрать. Постучались, вышла красивая полячка. Прошло немного времени, а поляки уже заняли брошенные немцами дома.
- Откройте ворота! - велел Сафонов.
- Зачем это?
- Яблок нарвём! - честно ответил Петя.
- Не открою, это дом бургомистра! - отрезала полячка. - Он уехал, но сказал никого не пускать!
Тогда они объехали дом и подогнали машину задом прямо под плодовитую яблоню. На них стала кидаться собака, и Кузьмин брезгливо застрелил злую овчарку.
- Ненавижу! - сказал он и показал шрамы на правой руке от укосов лагерных собак.
- Эти поляки предатели, - зло заметил Гнатюк. - Мне, кажется, это нехороший народ.
- Сегодня они с одним, завтра с другим… - иронично согласился Николай.
Они так тряханули яблоню, что зрелые плоды посыпались прямо в кузов. И вдруг из-за угла вышло три польских полицая с карабинами:
- Вы чего делаете?
- Ничего, яблоки рвём! - небрежно отмахнулся Шелехов.
- А почему так по-варварски?!
Тут Володька Петров из Смоленской области вступил:
- А вы кто такие?
- Мы полицаи!
- А карабины-то у вас русские, - добродушно засмеялся Николай. - Ну-ка дай посмотреть!
Он отобрал у всех затворы и выбросил в кусты.
- Что за люди, - буркнул он, - мы их страну освободили, шестьсот тысяч при этом погибло, а им яблок жалко.
… Однажды ночью их неожиданно разбудили. Полусонные, понукаемые командой, солдаты взвода Шелехова схватили автоматы и гранаты, взгромоздились на несколько танков. И лишь когда те стремительно ринулся вперёд, солдаты окончательно проснулись.
- Отряд разведчиков обнаружил в глубоком немецком тылу, километрах в сорока от нас, немецкий концентрационный лагерь, где содержалось несколько сотен еще уцелевших узников! - пояснил старший группы лейтенант Босинов. - Судя по стрельбе, доносившейся оттуда, там шла ликвидация заключённых.
Разведчики сообщили по радио координаты концентрационного лагеря, и советское командование бросило туда десант - четыре танка с солдатами на броне, спасать погибающих узников. Так как шло общее наступление и прочной немецкой обороны не существовало, танки стремительно проскочили вперёд, и вскоре, забрызганные грязным снегом из-под гусениц, они добрались до цели.
- Немцы всё строят по уму, по строгому плану… - увидав лагерь, присвистнул Колька.
- И воюют также…
Концлагерь был квадратной формы, с каждой стороны посередине виднелись массивные железные ворота. По углам торчали высокие сторожевые вышки с пулемётами. Танки подошли с разных сторон. Танкисты с хода, развернув пушки назад, высадили ворота и влетели на квадратную площадь по центру лагеря.
- Работаем по пулемётчикам ребята! - крикнул взводный Босинов.
Вдруг со всех бараков густо повалил народ. Лагерь оказался смешанного типа, но мужчины погибли в первую очередь. Оставшиеся в живых женщины, увидав русские танки, истерично побежали к ним и отчаянно полезли на скользкую броню.
- Как тут стрелять? - растерялся Петя.
- Давай назад! - решительно крикнул лейтенант.
Немцы очухались, молодой «фаустник» точным выстрелом подбил один танк. Кого возможно, бойцы из-под гусениц повытаскивали, остальные бабы в испуге от выстрелов дёрнули в бараки. Ошалевшие танкисты дали задний ход, прошлись давящим катком по замешкавшимся узницам и выехали назад.
- Куда прёте черти! - крикнул с досады Николай.
- Сколько бабёнок задаром подавили! - тоже опечалились красноармейцы, давно не видевшие семьи.
Раздосадованные танкисты из пушек и пулемётов метко расстреляли немецкие огневые точки на вышках, затем один танк снова въехал на территорию лагеря. После краткой, чрезвычайно ожесточённой перестрелки красноармейцы охотно отправили в ад охранников-эсэсовцев.
- Прекратить огонь! - приказал Босинов красноармейцам.
На броне их танка осталась одна испуганная дивчина. Пётр её в последний момент выдернул за руку из-под хищных гусениц. Сафонов крикнул ей прямо в лицо:
- Иди домой, - он махнул рукой на восток, - там немцев нет.
- Не хочу, - она заплакала и вцепилась в него.
- Русская что ли? - спросил её строгий Петя. - Есть хочешь?
Девушка кивнула коротко стриженой головой.
- Что прикажешь с тобой делать? - спросил её Петя.
- Оставайся, куда тебя девать? - сказал Коля, а у самого слёзы на глазах. - Поедешь с нами, а там как получиться.
- Спасибо вам дядечки!
- Какие мы тебе дядечки, - зло буркнул Сафонов, - ну рассмешила...
Дальнейшее Пётр помнил плохо, так как перед этим был оглушён гранатой, которую швырнул в его сторону здоровенный «фриц». Осколки иссекли его полушубок, немного поранив левый бок.
- Голова гудит, как колокол! - едва прошептал он.
- Давай я тебя перевяжу, - предложила бывшая пленница и ловко наложила повязку.
В скорбных бараках красноармейцы обнаружили несколько сотен уцелевших. Там сидели натуральные скелеты, обтянутые кожей, большинство уже не могло ходить. Они смотрели на освободителей огромными тёмными глазами, в которых плескался даже не страх, а ужас, отчаяние и смерть.
- Этот взгляд я не смогу забыть никогда… - сказал впечатлительный лейтенант. - А это кто у вас?
- Товарищ лейтенант, - обратился к нему Сафонов, - разрешите взять одну девушку в расположение части.
- Зачем?
- Она может помочь в медсанбате и хоть подкормиться…
- Берите! - милостиво разрешил Босинов.
Спасённую девушку взяли с собой. Определили на кухню помощницей повара.
- Худющая ужас! - сказал тот, когда увидел её. - Поешь деточка…
- Спасибо!
… Примерно через месяц выпала очередь Шелехову с Колей ехать в тыловой склад за продуктами в качестве грузчиков. От кухни поехала та спасённая дивчина.
- Принимать, считать и всё такое… - понимали спутники.
Поехали на старенькой «полуторке». Оперативно получили харчи и, возвращаясь назад, решили перекусить на природе. К этому времени в Германии значительно потеплело.
- Кругом благодать, - девушка немного окрепла, - весна, тепло и цветочки цветут.
- Будто война закончилась… - согласился добродушный Сафонов.
- Даже не верится!
Петю восхищал расцвет природы в эти апрельские дни. Часто вместе с лепестками цветов ветер разносил по улицам деревень и городов белый пух. Иногда он, как первый снег, устилал улицы и тротуары. То был пух из немецких перин, которые победители вспарывали ножами и выбрасывали из окон на улицу.
- А всё ж таки немцы умеют жить! - вздохнул Шелехов.
- И не говори…
Солдат поражала ухоженность садиков, с непременными уродливыми гномами на клумбах, благоустроенность вилл и домов, чистота, порядок, но раздражали высокие заборы с проволочной сеткой наверху, оберегавшие частные владения.
- Непривычны и отличные дороги, - ругнулся от досады Коля, - без ухабов, выбоин и грязи, обсаженные по обочинам яблонями…
- И каждое дерево пронумеровано!
Они остановились, у какого-то оставленного немцами имения. Не торопясь поели, разлеглись на травке и разговорились. Николай с ленцой спросил у неё:
- Как зовут?
- Александра.
- Откуда родом красавица?
Девушка улыбнулась комплименту и ответила, что из города Сталино. Тут Петя вступил в шутейный разговор:
- О, землячка!.. Какими судьбами?!
- Злыми земляк, недобрыми! - ответила Александра.
На войне всегда приятно земляка встретить. Будто дома побывал.
- А ты, с какого района? - она задала ему встречный вопрос. - Где жил?
- Да где я только не жил, - ответил весёлый Шелехов, - но происхожу из Калининского района.
- Ты из Калининского? - удивилась симпатичная дивчина. - И я тоже!
Они оба улыбались, как будто друг друга век знают. Парень даже выбросил недокуренную «самокрутку».
- А улица, какая? - спросила девушка. - Кого из знакомых знаешь...
- А то! - хорохорился Петя и с гордостью произнёс: - Бульвар Шевченко.
- Ой, как интересно, - произнесла заинтригованная девушка. - Я тоже живу на бульваре Шевченко...
- Бывает же такое! - удивлённо вставил Николай.
Помолчали синхронно, переваривая услышанное. Больше в разговор никто не вмешивался.
- А дом? - взволновано задала очередной вопрос девушка. - Дом какой?
- Саманный...
- А если без шуток? - поинтересовалась недавняя пленница.
- Номер восемь, - он продолжал заигрывать, - а ты из какого?
- Вот как! - воскликнула она с хрипотой в голосе. - И я из восьмого!
Шелехов с минуту натужно соображал. Он покрутил стриженой головой, как будто контуженный...
- Санька?! - спросил он неуверенно. - Сестричка?
- Боже мой! - девушка с ужасом посмотрела на него, зажав рот ладонями. - Братик? Петенька?!
- Какая ты худая, лысая…
- А ты так возмужал!.. Раздался в плечах, отрастил усы.
Опешивший Колька посмотрел на них, не понимая, что происходит.
- Так вы брат и сестра? - неуверенно спросил он.
- Да! - ответили они хором.
- Во дела! - удивился Сафонов. - Сколько лет вы не виделись?
- С начала войны, - ответил Петя и обнял сестричку, - она тогда совсем девчонкой была…
Напряжение, наконец, отпустило их, и они дружно засмеялись, радуясь столь счастливому случаю. Слёзы снова блеснули в глазах девушки, когда она спросила о родителях.
- Мать умерла в сорок втором, а об отце ничего не слышно... - хмуро ответил старший брат.
- Значит, дома у нас нет больше? - её голос снова дрогнул.
- Но мы-то нашли друг друга!
Ближайшую неделю они не расставались, словно хотели компенсировать разговорами годы разлуки. Потом Александру отправили в фильтрационный лагерь, куда стекались подневольные советские работники со всей Европы.
- Поспрашивай там мою сестрёнку, - попросил на прощание Николай, - может, кто видел Марию Сафонову.
- Её тоже угнали на работы?
- Осенью сорок второго… - пояснил он.
- Хорошо, я поищу её, - сказала Саша и, покраснев, опустила глаза.
Ей понравился весёлый и такой взрослый Николай, боевой товарищ её случайно нашедшегося брата. Но признаться ему в этом она так и не смогла.
***
После отступления 4-й армии Гота с Кавказа госпиталь, где работала военврач Юля Коновалова неоднократно менял своё месторасположение. В конце июня 1944 года началась подготовка госпиталя к перемещению на белорусскую землю. 3 июля войска I и III Белорусского фронтов замкнули кольцо окружения фашистской армии, отходившей к Минску. После приезда в столицу Белоруссии администрация госпиталя столкнулась с проблемами при размещении.
- Все уцелевшие здания в Минске заминированы, - сказала Плотникова.
Она недавно стала заместителем начальника госпиталя и получила звание подполковника медицинской службы.
- Разграблено и сожжено даже здание Академии наук! - добавила она.
- Сохранились же здания Клинического городка Минского Медицинского института… - предложила Коновалова.
Оказалось, что и они тоже заминированы. Не было ни воды, ни электричества. Были взорваны подъездные железнодорожные пути. Палаточный городок госпиталя развернули на пустыре у сожженного здания академии наук, на самой окраине города, где шли огороды, лес и овраги.
- Только немцев здесь не хватает! - смеясь, заметила Юля.
Из окружающих лесов просачивались группы немецких солдат, пытавшихся выйти из окружения. В госпитале была создана вооружённая охрана, которой пришлось принять участие в настоящих сражениях.
- Поток раненых такой большой, что трудно прервать работу даже для еды… - жаловались подчинённые Коноваловой.
- Идите, отдохните! - выбрав минуту, она отпустила всех на обед и осталась в перевязочной одна.
Устало села за стол, чтобы закончить оформление историй болезни осмотренных раненых. Вдруг раздвинулись створки палатки, и появились три немецких солдата с оружием через плечо. Стволы опущены вниз, это означало, что они не будут стрелять.
- Как они сюда попали? - от неожиданности она растерялась.
Женщина медленно поднялась из-за стола, судорожно вспоминая немецкое слово, но кроме «Was ist das» вспомнить ничего не смогла. Но у них запас русских слов был не богаче, и они дружно крикнули хором:
- Гитлер капут!
Охрана ворвалась в палатку, обезоружила и увела тихих немцев. Юлия сильно испугалась и Плотникова взяла её в машину, когда госпиталь перебазировался в Вильнюс. Красивый, живописный древний город, возник перед их глазами. Удивлённая Юля замолчала, а потом спросила:
- Может у нас будет возможности ближе познакомиться с его достопримечательностями?
- Не думаю, - покачала головой Нина, - так как большая работа ждёт нас.
В результате прошедших боёв город пострадал, так как немцы отказались сдать его добровольно. Имелись значительные разрушения зданий, и для размещения госпиталя пришлось искать пристанище. Остановились на зданиях университета. Они были тоже повреждены, но поломки были исправимы для опытных хозяйственников.
- Поблизости проходит железнодорожная ветка. - Плотникова осмотрелась вокруг.
- Значит, недостатка в раненых у нас не будет… - пошутила Юля.
Они расположились в сохранившихся корпусах, которые заполнялись ранеными, и приступили к своей работе уже через сутки после приезда.
- Иди, встречай белорусских партизан! - велела Нина следующим утром.
- Откуда они здесь?
Плотникова объяснила, что в освобождении соседней республики помогали белорусы, которых очень боялись фашисты. Партизаны сопровождали наступающие войска и сражались, несмотря на то, на какой территории шли бои. В партизанских отрядах имели возможность оказывать только первую медицинскую помощь.
- Фельдшер перевязывает раны, - пояснила Плотникова, - а тяжелораненых приходится с огромными трудностями доставлять с оккупированной территории.
- Некоторым помочь мы не в силах… - сказала Коновалова и пошла, встречать прибывшую партию.
На перевязочном столе лежал юный худенький партизан. Ему лет шестнадцать. У него была рана мягких тканей голени, он мог самостоятельно передвигаться. Наложенная ранее повязка густо пропитана засохшей кровью и стягивала ногу подобно гипсу. Её предстояло снять. Вдруг герой сел на стол и обеими руками стал защищать раненую ногу.
- Я очень боюсь боли… - признался он.
- Больно не будет!
- Может отмочить повязку водой, чтобы она легче отошла от раны? - предложил парень нервно.
Пришлось вмешаться Коноваловой. Она пообещала снять повязку, не причиняя боли. Деваться ему было некуда, и он согласился. Задавала вопросы о его жизни, о его подвигах и осторожно, послойно снимала бинт.
- Рана оказалась неглубокой, кровотечение из кожных сосудов уже прекратилось... - уверенно успокоила Юля.
Наложенная мазевая повязка его вполне устроила. Всё прошло без эксцессов, все оказались довольны, пациент опять весел. Он достал из внутреннего кармана трофейную самопишущую ручку с золотым пером.
- Она принадлежала немецкому офицерскому чину, - сказал он, протягивая её. - Я застрелил его из засады.
- Как можно?
- Это подарок в знак благодарности.
Юля отказывалась, чтобы он сам мог ею пользоваться, когда вновь сядет за школьную парту, ведь война уже подходила к концу. Их спор закончился в его пользу, трофей перешёл к врачу с её уверениями:
- Тогда я буду вспоминать тебя каждый раз, когда соберусь писать…
- Я этого и добивался!
После огромной перегрузки в течение всей войны они теперь просто отдыхали, имея и выходные дни, и нормальный рабочий день.
- Используйте свободные дни для отдыха на природе! - приказало начальство.
Ранней осенью заместитель начальника госпиталя по медицинской части подполковник Нина Плотникова предложила подруге путёвку для лечения в городе Ессентуки. Путёвка была в известный военный санаторий, лучшим на курорте, и она очень надеялась вылечить там женскую болезнь. На дорогу до северного Кавказа оставалось четыре дня. С её помощью Юлию отправили до Москвы на военном транспортном самолёте.
- Я никогда до этого на самолёте не летала, - призналась она подруге.
- Когда-то нужно начинать…
Члены экипажа стояли у огромного самолёта, всю войну перевозившего грузы. Они смотрели на своего необычного пассажира и о чём-то говорили.
- Жди неприятностей во время полёта… - буркнул командир корабля.
- Почему? - спросил второй пилот.
- Женщина на борту приносит несчастья в полёте!
Внутри транспортного самолёта особого комфорта не наблюдалось. Коновалова устроилась на жёстком сидении у небольшого круглого окна в надежде увидеть землю с высоты небес. Но кроме чистого голубого неба ничего видно не было. Часов через пять они успешно приземлились на московском аэродроме.
- Слава богу, я не принесла беды! - пошутила она на выходе.
- Это мы шутили… - смутился командир.
Они расстались, дружески пожав руки. Помощник коменданта пунктуально встретил её у самолёта и торжественно вручил билет на ближайший поезд. Он отбывал из Москвы вечером того же дня. В оставшееся время она не смогла даже попасть на притягательную Красную площадь. На южный курорт Юля была вынуждена ехать в своей старенькой военной форме со штопанной шинелью в руках.
- Кроме одного летнего платья, - ужаснулась она открытию. - В котором я уехала из Харькова летом 1941 года, и путешествовавшего со мной всю войну, у меня ничего нет.
Когда Юля ехала в дачном поезде «Минводы-Ессентуки», её не женственный боевой вид вызвал насмешливые взгляды разодетых в крепдешин жеманных попутчиц.
- На фронте все так одеваются? - спросила одна другую.
- Я бы ни за что не носила бы военную форму… - фыркнула та.
- Никакого вкуса.
- Знаем мы, чем там занимаются «фронтовички»!
Юлия не обращала внимания на злопыхания глупых попутчиц, она настраивалась на долгожданный отдых. К сожалению, от комфорта бывшего лучшего военного санатория остались лишь старые стены.
- Обслуживание, лечение и питание оставляют желать лучшего, - предупредили её старожилы.
Поместили Юлю в двухместную палату. Женщин были единицы, и то капризные жёны военнослужащих. «Лечение» ей назначили на другой день по прибытии - в грязелечебнице по талонам, которые принесла в палату мрачная медсестра. Процедур было две: ванна и аппликация грязи. На замечание Коноваловой, как же ей лечиться без осмотра врача, она ответила:
- Берите! Талоны нам дают раз в неделю, иначе и их не будет.
Отдыхающие питались в столовой три раза в день. В отличие от первых дней войны пшённая каша была заменена на манную, правда без масла и почему-то холодную. Положено было два кусочка хлеба - ржаного и пшеничного, к ним давался кусочек масла с чайную ложку.
- Зато чай с двумя кусочками сахара! - радовались соседи по столику.
В обед давали жидкий суп с лапшой и котлета с макаронами. Овощей и фруктов вообще не было видно.
- Так что нам остаётся свобода со второй половины дня и свежий южный воздух с далёких гор… - заметил капитан технических войск Половцев, сидевший справа.
- Хочешь - спи, хочешь - гуляй! - поддержала Алла Половинкина.
Компания для прогулок подобралась дружелюбная: Алла - жена военного корреспондента - соседка по палате, и стеснительный капитан. В первый день мужчина погладил симпатичной женщине руку. Во второй день - локоток. В третий, когда он осмелился тронуть Аллу за плечо, она сказала:
- Вы что думаете - я сюда на полгода приехала?
После этого разговора у них дело быстро пошло на лад. Теперь с помощью Половцева они имели возможность покупать абрикосы у старой бабушки, жившей на окраине города.
- Абрикосиков хочется! - надула губки капризная Алла.
У дома старушки росло абрикосовое дерево, сладкие плоды которого она могла срывать с нижних веток. Капитан ловко влезал на него, срывал и сбрасывал их вниз, а женщины собирали. Это доставляло им удовольствие и приносило пользу. Однако через две недели такого лечения у Юлии началось обострение противной кожной болезни, полученной за годы войны.
- Я отказываюсь продлить срок лечения, - сказала она главному врачу.
- Вам нельзя обратно на фронт! - он пошутил: - Роскошные женщины становятся военными врачами, только если их кто-то крепко обидел.
- Не смешно, - скривилась она. - Я же как-то жила там три года…
- Вот и хватит, - усмехнулся старый доктор, - я выпишу документы на комиссование вас из действующей армии.
- Ни за что! - крикнула Юля.
Главврач настаивал, Коновалова нехотя согласилась и спокойно добыла в санатории до конца срока лечения. За это время она написала Плотниковой письмо с описанием возникших проблем и получила обнадёживающий ответ:
- Ты своё отвоевала!
Находясь в прифронтовом госпитале, пробивная Нина умудрилась устроить подругу на работу в центральную ленинградскую больницу, там после страшной блокады не хватало квалифицированных врачей.
продолжение http://proza.ru/2013/01/18/3