Не любила Наталья мужа. Вот и всё. Силком её отдавали замуж, говорили, что стерпится, слюбится. Стерпелось, но не слюбилось. Жили вместе не один год, сына нажили. Ссорились редко, но не сблизились. Фёдор, как мог, пытался наладить отношения.
-Ты садись рядом. Поужинаем. Поговорим,- время от времени начинал деликатно ухаживать за женой мужик, не желая видеть, что женщина отворачивается от него.
-мм...мм...
-Не мычи, а слушай. Про что это я? А... Да. Кузьма говорит, что мне надо работать одному...
-а..., - жена не хотела его слушать и уходила к печке.
-Чаво?! Ты бы погромче говорила,- обижался муж.
-... – в ответ тишина.
Фёдор прислушивался, пожимал плечами и приступал к ужину. Эх, дикая, неразговорчивая у него супруга. Дать бы ей по шее, да вставать неохота. Наигрался с железками за день. Устал. После ужина муж брал гармонь и играл. Играл час и два, да так, что Наталья подходила и насупившись сидела рядом слушая. В селе люди слышали, как играет Федька.
-Тоскует, - жалели мужика бабки.
-Завлекает,- хмыкали старики.
Досужие бабы говорили Наталье, глядя ей прямо в глаза, что её Фёдор красавец на загляденье и герой войны, она его не стоит. По нему до сих пор сохнет Лукерья с Барского. Вон какая справная девка и сына от него родила. Сыночка одна теперь растит, от хороших парней отказалась, которые её замуж с ребёнком брали. Наталья на обиды не отвечала, мужа ещё больше не любила, красоты его не признавала, речей его не переносила. Так и жили молча, как слепой с немой. Их связывали алтарь, сын и общая фамилия Крашниковы.
В сердце Натальи для мужа места не нашлось, в нём она поселила мать и сына. Саша, сыночек её, уродился в отца и характером и внешностью. Но в отличие от мужа сына, свою кровиночку, которая без неё не смогла бы вырасти, она любила до исступления, а свою нежную матушку боготворила.
В те времена девушек рано выдавали замуж. Наталья была всего на шестнадцать лет моложе своей мамы, Анны Семёновны. Со свекровью, властной и жёсткой женщиной, Анне не повезло. Чего греха таить, свекровь не любила сноху за мягкий нрав, считала её размазнёй и часто обижала, опьянённая чувством безнаказанности. Анна искала тепла, сочувствия и утешения у своей старшей доченьки, которая помогала маме по дому. Дочь настолько взяла на себя заботы о братьях и сестре, что те почитали её, как родную мать, а звали нежно нянькой. Между матерью и дочерью, как у подружек, сложились доверительные отношения, и они укрепились после несчастливого замужества дочери.
Фёдор вырос в семье кузнеца. Он с детства любил бывать в кузнице, где помогал сначала отцу, потом старшему брату Кузьме. Когда он невредимым вернулся с войны, то усердно учился любимому кузнечному делу у отца и у брата. Вскоре освоился, начал работать кузнецом самостоятельно. После рождения сына, он подрядился к тестю, Михаилу Матвеевичу, выправить телеги, инвентарь, всякие инструменты, механизмы, приспособления. Работал и жил с семьёй у тестя зиму. Денег у работодателя не было и Фёдор по-свойски согласился ждать урожая. Когда зять с семьёй переселялись в свой дом отец предложил:
-Вот что, сынок! Мне с тобой расплачиваться зерном. Чего ждать осени? У меня есть два мешка отборной ржи. Я прямо сейчас отдам их. А осенью я вам ещё три мешка зерна привезу и будем в расчёте.
-Какая разница, отец? Где зерну лежать у тебя или у нас? Оно пока нам без надобности. Муки для хлеба много, нам аж до другой весны хватит, - зять не торопил тестя.
-Мало ли что. А вы хоть завтра распорядитесь зерном.
-Ладно. Пусть будет у нас. Я хочу в кузницу новые меха купить. Чего-то их на рынке давно нет. Если появятся, я их сразу возьму, коль есть на что обменять,- решил Фёдор.
В тот же вечер отец привёз в дом зятя центер зерна. А через месяц Михаила Матвеевича раскулачили и из его дома забрали всё. Даже то, что матери одалживала дочь. С помощью брата Кузьмы Фёдору с трудом удалось выкупить у сельского активиста Чарова похищенные вещи своей жены.
Когда родителей раскулачили, для Натальи закончилась привычная жизнь, опустел мир. Она знала, что два её брата сбежали куда-то на север. Отца отправили на лесозаготовки, а семью старшего брата, мать и сестру увезли неизвестно куда. Про них она ничего не знала. Не было часа и минуты, чтобы Наталья не ломала голову чем и как помочь матери, потому что все остальные родные, по её мнению, были крепкие и выносливые, а Анна была так истощена и замучена тяжёлой работой, что жизнь в ней едва теплилась. От таких переживаний Наталья не могла проглотить ни кусочка еды, ни глотка воды. Она быстро превращалась в тень. Муж страдал, глядя на неё, и ничем не мог ей помочь.
-Наташка! Ты так дюже не переживай за долг отца. Мы обойдёмся. Он не виноват, что его раскулачили, - однажды пытался утешить любимую Фёдор.
-Что ты говоришь? Там мама умирает, моя мама. Зачем я живу?! - залилась слезами жена.
-Как это зачем?! А как же я? А как же сын без тебя?
-Федя, ради Бога! У меня сейчас сердце лопнет!
Тем временем в селе создали колхоз, в котором много кузнечной работы. Оказалось, кузнецу платить нечем. Денег в колхозе нет. Колхозники отвозили в город молоко, яйца, мясо и всё, что выращивали, а денег за это им не полагалось. Им разрешалось продавать на рынке за деньги излишки продукции, но излишек почему-то не было. Напротив, долги колхоза государству росли без конца.
И в коллективном хозяйстве дела шли из рук вон плохо. Количество кур непрерывно уменьшалось. Ягнята и телята дохли в огромном количестве. Гусей и уток поели дикие звери, которых за речкой развелось так много, что дети их днём видели. Надои молока у коров стали до смешного малы, будто их сглазили. Вот только кто такой глазастый?
Свиньи прямо из свинарника пропадали. На заброшенных полях повылезал сорняк. Несчесть напастей. Колхозницы открыто и честно отлынивали от общественной работы. Их озабоченные мужики целыми днями курили у конторы. Председатель постоянно получал выговора, замечания за плохую работу. Он косо поглядывал на людей, подозревая наличие в селе врагов, но не мог их найти и уличить.
Наталья от душевной маяты места себе не находила. Она искала себе дело, но в её нехитром хозяйстве, где ни одной скотинки, кроме десятка кур и огородишко с меньше малого, все дела ею сделаны и переделаны.
-Федя, может мне пойти работать в коровник, а то коровы непоенные вон как ревут. Жаль их до слёз. Нам огород, как всем, дадут.
-Я в колхоз не пойду, и ты не моги! Скот дохнет. Тебя обвинят, - рыкнул муж.
-Почему обвинят? Меня все знают. Я вреда не приношу.
-Ты дочь кулака, иль забыла?
-Я твоя жена.
-А чья дочь? Нам надо уезжать. Второй кузнец здесь не нужен.
-Ну, ехать, так ехать.
Её, если правду сказать, ничто не держало в селе, где раскулачили её семью и сгубили маму.
Возможно, колхоз развалился бы с треском и шумом, если бы председатель Семён Андреевич не смог вынудить середняков влиться в коллектив. С приходом в колхоз умных хозяйственных середняков, заметно оживились общественные работы. Мужики без указов сами организовались в группы, наподобие бригад. Вскоре по жёсткому требованию райкома партии с опозданием началась активная заготовка сена для скота. Незасеяные засорённые участки земли обильно удобряли накопившимся на скотном дворе навозом и пахали, превращая пашню в чёрные пары. С грехом пополам отыскали и поправили конные косилки и так далее. Жизнь налаживалась.
Председатель удивился, растерялся, уже никого не поучал, не ругал, не агитировал. Он не смел вмешиваться в крестьянские заботы. Боялся сделать хуже. Он вспомнил, что деревня должна самовозродиться, и пустил дела на самотёк, но сам внимательно присматривался, учился по ходу дела крестьянскому ремеслу. Он был удивлён тому, что в таком простом деле оказалось немало заморочек. С этого времени всё пошло, как по маслу.
Середняки смирились с тем, что урожай с их посевов они поделят по братски со всеми работающими членами колхоза. А что делать? Дураку понятно, что в этом году пахотных земель засеяно меньше малого. В конце концов они все родственники и повязаны общим хозяйством. Этот факт, скрепя сердце, им пришлось принять, как данность. Значит, бороться с нуждой надо вместе, и выживать или погибать тоже всем миром.
Когда наступила страда, на поля вышло всё село от мала до велика, только младенцы и совсем недвижимые старики остались дома. Зерно убирали старательно, собирали с поля всё до колоска и бережно несли на ток. Договорились делить хлеб после завершения всех работ, а пока обмолоченное зерно свозили в общий амбар.
Когда была обработана большая часть снопов, из города
к амбару приехали машины с вооружёнными людьми, которые,
не спрашивая разрешения ни у кого, быстро погрузили всё зерно и увезли в город. Люди были на поле, грабителям никто не помешал. Их увидила древняя бабка Прасковья Горюнова.
-Семён Андреич! Семён кхе-кхе... Батюшка, горе! Скорей иди, спаси! Хлеб из амбара увезли, - изо всех сил вопила и хрипела под окном конторы запыхавшаяся бабка Горюнова.
В конторе сидел один председатель и потел над отчётом
о ходе работ в веренном ему колхозе. Вопли он не слышал, пока Прасковья не притащилась к нему в кабинет.
-Ну чего тебе, старая, не сидиться дома? – сморщился мужик, увидив её заплаканное лицо. Как любой представитель сильного пола, он не переносил бабьих слёз и рыданий.
-Батюшка, Семён Андреич! Горе! Зерно увезли!
-Какое зерно?
-Колхозное из амбара.
-Чего болтаешь? Амбар на замке! Ключ у меня.
-Замок сломали!
Ещё до конца не сообразив что к чему, председатель рванулся к амбару и увидел сорваный замок, распахнутую настежь дверь и чистый без зерна пол. В глазах почернело.
Это же неминуемый расстрел.
-Украли. А я всегда знал, что здесь есть враги. Есть!Затаились, бандиты! Но я вас достану!!!- председатель с перекошенным лицом яростно грозил кулаками небу и топтал ногами землю.
Подъехали парни на возке с очередными мешками зерна с тока.
Зыркнули на пустой амбар, на непохожего на себя председателя.
-Кто?! – грозно рыкнул Васька Царёк, сельский силач и непобедимый боец на кулаках.- Догоним и убьём воров!!!
Парни скинули на землю мешки, прыгнули в возок и погнали к току. Председатель, чувствуя поддержку, опомнился и бегом к бабке.
-Говори путём, старая. Кто забрал зерно из амбара?
-Не знаю. Военные приехали на машинах.
-Сколько машин? – уже догадываясь, кем был вывезен из амбара обмолоченый хлеб.
-Не знаю. Много.
-Две машины? – показал старухе число на пальцах Семён Андреевич.
-Больше. А сколько не соображу. Солдатиков много, в мешки собирали и в машину. Машины дюже большие. А я за тобой побегла.
-Больно долго бегла..., - опытному партийцу совершенно понятна картина происшествия, но на всякий случай он ещё поспрашивал свидетельницу, а сам соображал, как избежать неминуемой смерти от колхозников. Они не простят.
-Если бы мужики были здесь, без большой драки дело бы не кончилось. Неужели товарищи положили бы всех? – ужаснулся рабочий человек и шестым чувством осознал, что положили бы всех мужиков и не дрогнули.
Через четверть часа весь личный состав колхоза молча стоял у конторы.
-Товарищи, ток без присмотра оставлять нельзя. Работу надо продолжать. А я буду разбираться,- потея и пряча глаза объявил народу их уважаемый руководитель.
Народ не дыхнул. Молча развернулись и побрели в поле.
-А не такие уж они отсталые дураки. Они быстрее меня всё поняли. Уже догадались откуда гроза налетела. Как же мне теперь им в глаза глядеть? Как с ними работать? - разом похолодел Семён Андреевич.
Вне себя от возмущения председатель колхоза помчался выяснять причину грабежа в райком партии, где ему сказали, что наряд ОГПУ вызвал лично первый секретарь. Опасался, что председатель проявит слабость и раздаст хлеб людям.
-Колхоз остался должен государству ещё больше хлеба, чем у него забрали. За пользование пахотной землёй и всеми другими угодьями надо платить налог, - гремел секретарь.
Какой размер налога на землю? Никогда никем не говорилось и теперь председатель не посмел спросить, только несмело вякнул:
-Мы и так всё отправляем в город, ничего колхозникам не оставляем.
-Мало! Партия вынуждена ввести карточную систему на распределение продуктов. А вы срываете поставку!
-Мне нечего дать колхозникам за работу. Они сделали всё что могли, даже больше...- геройски защищал своих людей Семён Андреевич, покрываясь мурашками от своей смелости и душившего его возмущения.
-Вам самому работать надо лучше. Вообще-то ваш колхоз задолжал по поставкам молока, яиц и мяса. На первый год мы всё простим, но в следующие годы не стоит ждать поблажки,- заявил уже спокойнее первый секретарь райкома партии, глядя с усмешкой на потерявшегося руководителя колхоза.- Райком партии обязался установить жёсткий контроль за работой и колхозников, и председателей. Мы будем посылать на места представителей. Впредь мы не допустим разгильдяйства.
-Что я могу? Отзовите, увольте меня. Я слесарь, а не агроном, – Семён Андреевич всё бы отдал, чтобы очутиться в своём родном цеху с ключом и отвёрткой в руках у колеса раздолбанного паровоза.
-Уволить? А кто работать будет? А мне легко? Ты вот с одним колхозом не справляешься, а у меня их десятки. За любой недосмотр в любом хозяйстве мне голову снесут. Тебе выговор и всё, а с меня спросится по-другому. Работай и приступай к пахоте под озимые. Семенами запасся?
-Всё же увезли!
-Не всё. На току осталось. Ладно. Иди и не ной.
Как во сне шёл из райкома бывший слесарь, затравленный обстоятельствами. Он никогда не был дураком. Он сам, как рабочий человек, понимал, что людям надо жить, и за работу надо платить. Чем? Он, как слепой пастух, завёл стадо овец в болото.
-Все бараны, кругом одни бараны и овцы! Где искать выход? - сник председатель.
Здесь никаких мозгов не хватит. Как сказать, что остальное зерно пойдёт на семена?
Посмотрели бы на него сейчас его друзья и товарищи по партии. Как только он не запил?
Сельчане собрались на току среди поля. Где стояли, там и сели на тёплую землю. В тишине слышно только шелест соломы от слабого ветерка. Какая-то бабёнка всхлипнула, но на неё так шикнули, что готовый вырваться вздох застрял в груди.
Нарушил тишину член сельсовета Никита, человек честный открытый и видавший много на своём веку. Народ ему доверял.
-Мужики! Люди! Пришёл чёрный день, какого никогда не было. Мы много чего по своей серости наворочали. Я не поп и каяться никого не зову. В этом году нас ждёт невиданный до сих пор голод. Надо что-то делать.
-Надо зерно сейчас поделить промеж себя, пока этого нету. А то приедут и заберут, - заорал потомственный батрак Васичка.
Его поддержали завизжавшие бабы. Все вскочили и рванулись к зерну. Никита и несколько взрослых мужиков тоже вскочили, схватили вилы и стеной окружили ток.
-Не подходи! Назад! – ревели мужики с вилами.
-Правильно. Не напирайте! Давайте поровну делить!- им
вторили другие, оттесняя людей от кучи зерна.
-Нас обманут, - визжали бабы.
-Не дадим,- гудели молодые парни.
-Тихо! – истошно заорал Никита и это возимело своё действие. Установилась относительная тишина.
-Селяне! Давайте сначала подумаем путём, а потом быстро сделаем. Будем говорить все, кто хочет, по очереди,- надрывался Никита, но возбуждённые люди плохо его слушали.
-Я, я хочу сказать, - вылез из толпы невзрачный дед Пётр.
Почему он дед? Никто не знал, потому что его звали так чуть ли не с детства. Пётр был умён и сказочно хитёр. Он был самым грамотным в селе. Всем читал и писал письма. Всё знал. Умел писать прошения. Никогда не был ни старостой, ни выбраным куда-либо, но к нему все бегали за советом. Если бы он захотел, то стал бы самым богатым и влиятельным в селе. Он не хотел, не любил выпячиваться, бахвалиться. Жил в тени своей красивой и гордой жены. Никто ничего о нём не знал, хотя он ничего не скрывал. Воевал в окопах в мировую войну, участвовал в революции, в гражданской войне. Легко раненый вернулся домой и всё. Всё так, как у многих.
Когда Пётр вышел на середину, все затихли.
-Не бойтесь правде смотреть в глаза, сельчане. В ней, в глазах правды ищите совет и помощь. Мы русские, вспомните
об этом. Вспомните, что переживали наши деды и прадеды. Что недавно переживали мы. И это мы тоже переживём, если за ум возьмёмся.
-Правильно, растащим зерно и спрячем, - завизжал кто-то из молодых женщин.
-Неправильно! – прогремел бас Никиты.
-Неправильно, -тихо сказал Пётр и воцарилась тишина.
-Что нам делать, Пётр? –спросил могучий Васька Царёк.
-Нам надо быстро вспахать всю землю и засеять побольше площадей озимыми. Нам надо во что бы то ни стало сохранить лошадей, значит сберечь для них овёс. Обязательно надо.
-Правильно, - поставил точку Никита.
Все одобрительно загудели.
-Нам надо забрать по домам овец и кур, потому что они в колхозе все передохнут,- заявила старая баба Дуська.
Дуська знала о чём говорит. Она ухаживала за курами, а её муж пас овец. Дуське верили, она никогда в жизни никого не обманула. В селе все знали про падёж ягнят и кур.
-Не разрешат, - уныло сказал Никита.
-А как самим пережить? Чего сейчас есть будем? Чем детей кормить? – озаботилась Настя Некрасова.
-Надейся на свой огород, - тихо сказал Пётр.
-А если и это отберут, - так же тихо спросила Настя.
-Всё может быть, - ещё тише ответил Пётр.
-Корову бы вернуть,- заплакала Настя. Эх, как она в тысячный раз пожалела, что не завела козу.
-Не разрешат, - сплюнул Никита.
-Что ты заладил «не разрешат», да «не разрешат»? Мы пойдём и вытрясем дурь из председателя, - гаркнул Васька Царёк. Всем хорош Васька и высок и силён, но с выдержкой и сообразилкой у него недостача.
-Ну и пойдёшь на казённые хлеба, - напомнил Никита.
И тут вылез Пашка Ковырок. От него никто не ждал путного совета, потому что он постоянно говорил и делал глупости. Всё время искал лёгкого пути и сбивался с дороги.
-Я вот что думаю. Давайте предложим кур держать по домам, а яйца от них сдавать в колхоз. Можно скрыть немного яиц, посадить наседку и от новых кур яйца будут наши. А то наседкам по приказу председателя в колхозе рубят головы и сдают их на мясо.
-Ну Пашка! Голова! Правильно, - обрадовался Иван, член сельсовета.
-Обманывать и воровать нехорошо. Откроется, нам хуже будет, - пискнула какая-то девка.
-Это не обман и не воровство. Это военная хитрость. И язык надо держать за зубами,- твёрдо заявил председатель сельсовета.
-Может быть ты поговоришь с Семёном Андреевичем. Ты же наша власть,- предложил Пётр.
-И поговорю. На войне, как на войне.
С этого времени начало внедряться в жизнь села очень много военных хитростей, потому что крестьяне были вынуждены вести постоянную борьбу с новым режимом за выживание.
Когда председатель колхоза вернулся в село, он увидел усердно работающих людей на току. Никто не упрекнул его ни единым словом, никто косо не смотрел в его сторону.
-Всё-таки они настоящие овцы,- решил глава хозяйства.
Вместо благодарности за понимание и тактичность у него в душе росло презрение истинного пролетария к крестьянам.