Начало
http://www.proza.ru/2013/01/14/1393
Посёлок Лубяны. Фото из интернета
Глава вторая. Учеба продолжается. Село Кляуши.
По воспоминаниям бабушки и Инны Лубяны большое татарское село, застроенное деревянными домами, которые образовывали несколько улиц. В центре кое-где были сделаны деревянные тротуары. Нижняя часть посёлка во время паводка подтапливалась водами Вятки. Село граничит с Удмуртией и целая улица находится в Удмуртии, а остальное село в Татарстане.
В поселке размещались лесопункт, кирпичный лесозавод, лесной техникум, поселковая больница и отделение связи.
Лесопункт вместе с лесозаводом производили заготовку и переработку древесины для нужд фронта. Для транспортировки сортиментов была построена двадцатикилометровая узкоколейная лесовозная дорога.
В интернете я прочел:
«Село Лубяны располагается на левом берегу Вятки, при впадении в нее притока Лубянки в тридцати пяти километрах к юго-востоку от Кукмора – поселка городского типа. Река Лубянка считается самой чистой рекой в Татарстане.
Лубяны основал столбовой дворянин Ефграф Алексеевич Лебедев, который построил поташный и лесопильный заводы. По переписи 1897 года в деревне жили сто тридцать два человека. Во время революции Лебедевы, бросили свое имение и уехали в Америку.
Перед войной население Лубян превышало шесть тысяч человек, а по переписи 2010 года – одну тысячу шестьсот девяносто семь человек. (В 1942 году, Лубяны не насчитывали и девятьсот человек. Ред.).
Ежегодная убыль населения за последние пятьдесят лет составила двенадцать с половиной процентов.
Село населено татарами и русскими – почти сорок процентов. Удмурты и марийцы не превышают пяти процентов».
Определяющим значением для места дислокации, на время эвакуации института послужило наличие в Лубянах лесхоза-техникума, основанного в 1921 году на базе Биклянской лесной школы еще Уфимской губернии. Техникум располагал хорошей по тем временам материальной базой: имел учебный корпус и общежития для студентов, столовую, баню, прачечную. Все здания деревянные. Не имели ни водопровода, ни канализации, ни телефона. Отапливались здания дровами, которых недостатка не было, но их надо было заготавливать самостоятельно. Помогал лесхоз. Позже ситуация улучшилась с появлением газогенераторной полуторки, которая была необходима в хозяйстве.
Эвакуированных сотрудников института расселили в одном из общежитий и нескольких служебных помещениях техникума. Студенты жили в другом общежитии, бараках и частных квартирах.
Бараки ремонтировали сами, вставляли стекла. Все помещения утепляли, переоборудовали к началу учебного года.
На первых, вторых и третьих курсах занятия начались с пятнадцатого октября, а на четвертом и пятом курсах с первого ноября.
Дедушку с бабушкой поселили в небольшой комнате общежития.
Плохо было то, что в поселке не было средней школы и для продолжения образования Инну пришлось отправить в соседнее село Кляуши в восьми километрах от Лубян. Учебный год в школе уже начался. Стояла середина октября. Похолодало, и шли дожди. Все дороги были грунтовыми, и грязь стояла непролазная.
Все вопросы, выходящие за рамки ученой и преподавательской деятельности в семье, решала бабушка, поэтому устройство Инны в школу, определение на постой, кормежку – все эти непростые дела легли на ее плечи. Они с Инной вышли из Лубян ранним утром семнадцатого октября. Ноги в ботинках разъезжались в жирной желтой глине. Инна вспоминает:
- Я так устала, что не могла вытянуть из глины ногу. Смотрела на маму, она кусала губы. Я сказала, что больше не могу, а мама спросила:
-А как же Ломоносов шел из Архангельска в Москву? Он тоже мучился! – в общем, мама была как всегда… Удивительный человек! За поворотами ее мыслей уследить было невозможно.
Интеллигентный человек, владеющий тремя языками, выросшая в
обеспеченной дворянской семье с гувернантками, она чапала по грязи и вспоминала Ломоносова или как в Казани, голодная шла смотреть университет!
А тут и сесть не куда, кругом одна только желтая глина. Три шага и завязли, а мама говорит:
-Ничего, надо… Дойдем, все-таки мы движемся вперед! С огромным трудом мы дотащились до леса. Я просто падала от усталости, - вспоминала Инна, - измотались в конец. Мама была не в лучшем состоянии. На краю густого, непроходимого леса жила женщина – она пожалела нас и угостила лепешками из гороховой муки. Мне показалось это так вкусно! Мы были голодные. Помню всё до сих пор. Она дала нам по лепешке, и рассказала, как лучше дойти до Кляуш.
Село стояло высоко на горе. Она нам еще посоветовала, попроситься на постой к одной бывшей учительнице начальных классов, которая сейчас не работает, а содержит хозяйство, козу. Если она откажет, то надо попробовать определиться на постой к сестре – её дом стоит чуть дальше по улице. Надо только пройти через лес. Лучше ориентироваться по мху на деревьях. То есть смотреть, с какой стороны растет мох на деревьях – он всегда на северной стороне. Вот и нам надо было идти на север, но мы все равно боялись заблудиться. Огромные деревья, лес густой, а тропинки еле заметны. Сосны кривые, которые мне напомнили чудные картинки, из сказок Перро, известного иллюстратора из книги, которую мне подарила мама перед войной. Дошли.
На постой меня взяла к себе сестра той женщины из крайнего дома. Тетка была худая и длинная, неопределенного возраста. Она мне дала горшочек для приготовления пищи. Мы купили у нее картошки и брюквы. Потом мама пошла устраивать меня в школу. На следующий день она ушла в Лубяны. Я очень беспокоилась. Как она одна дойдет?
Основной объем диктофонных записей я делал в 2009 году и последние в 2012. Инна почему-то стеснялась, не хотела, чтобы я писал, а запомнить такой объем воспоминаний и не потерять их колорит, было невозможно. Поэтому я схитрил: сделал вид, что все выключил и спрятал диктофон. Публично прошу за это извинения, но, если честно, угрызений совести не испытываю. Бесценный для меня материал, возможно, был бы утрачен.
Расшифровывая записи, я вспоминал бабушку, ее рассказы. Удивительный она человек. Постараюсь следующие воспоминания посвятить исключительно ей. Никогда я не слышал от нее никакого нытья. Трудностей и горестей, смертельных опасностей хватало, но она всегда о них рассказывала с юмором, сама веселилась при этом, больше всех. Может быть, и не к месту, но слушая про Ломоносова, который шел в Москву пешком, и, наверное, где-то по грязи, вспомнил бабушкин рассказ о том, как однажды ей снилось, что она едет в поезде. В купе вместе с ней сидели Тургенев, Лесков, Блок и Мережковский, но последний ехал в соседнем купе, а к ним пришёл поиграть в карты. Играют они с бабушкой в дурака, вдруг, постучавшись, к ним заходит Горький. Весь такой жалкий… и оборванный. Она пожалела и дала ему три рубля!
Она спросила меня, что бы это значило? Причем вопрос больше к самой себе, а не ко мне.
Я пожал плечами и спросил про Мережковского. Он-то как затесался в компанию с Тургеневым? Бабушка не ответила, а потом сказала, что, наверное, Горькому надо было дать пять рублей, но у нее не было…
Если бы не ее энергия и способность с юмором выносить все тяготы, не знаю, что могло произойти бы с дедом и Инной.
Инночка постоянно жила в Кляушах и только в праздничные дни ходила домой к папе и маме. Восемь километров по грязи или по снежным сугробом часто не походишь.
Было очень голодно. Родители существенно помочь не могли. Бабушка при малейшей оказии стремилась помочь Инне и приносила ей какие-то продукты, но возможности у нее были небольшие. Они в Лубянах в основном питались в столовой, в которой кроме капусты, брюквы и картошки ничего не было, да и то не вволю. Слушая Инну, я всегда удивлялся, что, проживая на реке, где полно рыбы и лесе, который мог прокормить грибами и ягодами они постоянно голодали! Главное соль, сахар, хлеб. Как жалко, что меня тогда еще не было!
Инна утром резала картошку и брюкву в горшочек и заливала все стаканом молока, который ей выделяла хозяйка по условиям постоя. Уходя в школу, она ставила горшочек в русскую печку, а когда приходила из школы вынимала, и съедала свой горшочек, и больше ничего не было. И так изо дня в день. Один раз.
Эвакуированным школьникам не выделялось ни карточек, ни хлеба.
Инна вспоминает:
- В школу я вставала рано, надевала валенки, и приходила, когда печи были еще не топлены. Помогала носить дрова. Все школьники во время уроков жевали и чавкали смолу с сосен. Они ее как то готовили, может быть, варили, не знаю, но у всех было много лепешек смолы во всех карманах. Мне тоже давали. Отбивало немного голод. Их чмоканье было постоянным. Тяк, шмяк, чвак! Было очень не красиво, но удержаться было невозможно.
В школе кроме местных у нас преподавали эвакуированные учителя из московских школ. Учитель по астрономии и математике была родственница известного дирижера московской филармонии, пианиста и композитора Николая Семеновича Голованова. Были и другие знаменитые фамилии.
Однажды ко мне обратилась квартирная хозяйка с предложением почитать её односельчанам Библию. Среди них были грамотные, но не очень: они не могли читать книгу со старой орфографией. Кроме того надо было объяснить теткам, что там имеется в виду. Раньше им тоже читали, но растолковать не могли.
Я стала отказываться – ведь объяснить сама ничего не могла, Библию раньше не читала, но хозяйка сказала:
- Как это? В школе говорят ты лучшая ученица, а тут вдруг не можешь? А потом не просто так…почитаешь – после все вместе покушаем!
Против такой платы за чтение я отказаться не могла. Очень хотелось есть.
Я пошла и не пожалела. Каждое воскресенье я читала библию. Их собиралось в хате человек двенадцать. Был большой, пребольшой стол, они сидели вокруг, приодетые и внимательно слушали. Хуже обстояли дела, когда надо было объяснять, о чем там говорилось! Что могла понять сама – объясняла как могла.
Первая книга Моисеева прошла более или менее гладко. Тетки очень эмоционально воспринимали события. Охали. Когда Господь вынул ребро у Адама, все притихли. Кто-то всплеснул руками. Успокоились, когда Господь закрыл рану плотию. «Так бы наших раненых» - Сказала задумчиво одна из них. На фронте события были угрожающими. Начиналась битва за Сталинград. В село приходили письма из госпиталей и похоронки.
Про пьяного Ноя сказали, что у них бывало, мужики до войны и не так ещё напивались! Даже в луже валялись, не то, что в шалаше как Ной. Ахали казням египетским в Исходе. Дальше, хуже. Сама многого не понимала. Спрашивала у мамы, а потом объясняла, как могла.
После чтения они наливали огромную деревянную чашку (вот такую – Инна разводила руки, показывала какую именно) овсяного киселя. Его специально варили по очереди. Он был очень густой, как желе и не растекался. В него добавляли толченый порошок из черемухи, которая придавала киселю розовый цвет и кисловатый вкус. Чашку ставили на стол, доставали деревянные ложки и все очень аккуратно ели из общей чашки. Каждая брала ложкой кисель со своей стороны.
Как это было вкусно! Не забыть мне его никогда! Даже теперь, когда я беру в руки Библию, то ощущаю вкус кисленького овсяного киселя!
А в это время, несмотря на все трудности, "деятельность института «набирала обороты». Требовалось ликвидировать академическую задолженность студентов, которая возникла в результате военных событий и последовавшей эвакуацией. Выплачивались стипендии.
В январе 1943 года состоялся первый в эвакуации выпуск студентов окончивших институт. Дипломы инженеров лесного хозяйства получили сорок четыре выпускника. Студент В.А.Турбин получил диплом с отличием, а пяти студентам было рекомендовано заняться научно-исследовательской и педагогической работой.
В институте восстановили систему повышения квалификации работников производства. В феврале и в июле 1943 года провели курсы лесничих.
Утвердили план проведения научно-исследовательских работ, в которых десять финансировалось по хозрасчету и еще десять работ, которые, при все сложности военной обстановки, когда каждая копейка шла на оборону и люди голодали, финансировалась по госбюджету"!
Окончание http://www.proza.ru/2013/01/20/265