Император Николай Первый

 

                Николай Шахмагонов

                ВИТЯЗЬ РУССКОГО САМОДЕРЖАВИЯ
                ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ


                «– Константин царствовать не восхочет,
             памятуя судьбу твою, и от мора кончину приемлет. Начало же правления
             сына твоего Николая дракою, бунтом вольтерьянским зачнётся. Сие будет    
             семя злотворное, семя, пагубное для России, кабы не благодать Божия,
             Россию покрывающая…  Ни Цари, ни народы не могут менять волю
             Божию…» (Из беседы Павла Первого с вещим Авелем-
             прорицателем).
               
                Дитя равняется с Царями               

       25 июня 1796 года Екатерина Великая в письме к одному из своих адресатов с нескрываемым восторгом сообщила:
       «Сегодня в три часа утра мамаша (Великая Княгиня Мария Фёдоровна – Н.Ш..) родила большущего мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него бас, и кричит он удивительно; длиною он – аршин без двух вершков, а руки немного меньше моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого витязя. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом».
       Так появился на свет будущий Государь Император Николай Павлович, сын Наследника Российского Престола Цесаревича Павла Петровича, которому осенью того же 1796 года суждено было стать Самодержцем Российским.
       Великий Князь Николай начал удивлять и родителей, и Державную свою бабушку, и нянек уже с первых дней своей жизни. Рос он, как утверждают современники, не по дням, а по часам, словно покровительствовал ему сам Николай Чудотворец. В письме, направленном тому же адресату менее чем через две недели спустя после первого, Государыня писала, дивясь и радуясь:
       «Витязь Николай уже три дня кушает кашку, потому что беспрестанно хочет есть. Я полагаю, что никогда осьмидневный ребёнок не пользовался таким угощением; это неслыханное дело. У нянек просто руки опускаются от удивления; если так будет продолжаться, придётся по прошествии шести недель отнять его от груди. Он смотрит на всех во все глаза, голову держит прямо и поворачивает не хуже моего».
       Гавриил Романович Державин отозвался стихами на крещение Великого Князя Николая Павловича:
               
                Блаженная Россия!
                Среди твоих чудес
                От высоты святыя
                Ещё залог Небес
                Прими и веселися,
                Сугубым блеском осветися!
                Се ныне Дух Господен
                На отрока сошёл;
                И, как заря, расцвёл
                Он в пеленах лучами:
                Дитя равняется с Царями.
                Родителям – по крови,
                По сану – исполин,
                По благости, любови,
                Полсвета властелин.
                Он будет, будет славен,
                Душой Екатерине равен!

       Радости Императрицы не было предела. 6 июля 1796 года она подготовила Манифест о рождении Великого Князя Николая Павловича, который был печатан в Петербурге при Сенате 9 июля 1796 года. В нём значилось:

                Божиею Милостию
                Мы, Екатерина Вторая,
             Императрица и Самодержица Всероссийская,
                и прочая, и прочая, и прочая,
       Объявляем всем верным нашим подданным:
       В 25-й день июня Наша любезная невестка Великая Княгиня разрешилась от бремени рождением Нам внука, а Их Императорским Высочествам сына, наречённого Николаем.
       Таковое Императорского Дома Нашего приращение приемлем мы вящим залогом благодати Всевышнего, на Нас и Нашу Империю обильно изливаемой, и потому, возвещая о сём Нашим верным подданным, пребываем удостоверены, что все они соединят с Нами усердные к Богу молитвы о благополучном возрасте новорожденного и преуспеянии во всём, что к расширению славы Дома Нашего и пользы Отечества служить может. Повелеваем в прочем во всех делах, где приличествует, писать и именовать сего любезного Нам внука Его Императорским Высочеством Великим Князем.
       Дан в Царском Селе июля 6-го в лето от Рождества Христова 1796-е, Царствований же Наших Всероссийских в тридесят пятое и Таврического в третие на десять.
      На подлинном подписано собственною Её Императорского Величество рукою тако: Екатерина.
       «Дитя равняется с Царями», – написал Державин, но ведь Николай являлся третьим сыном Павла Петровича, а потому шансов когда-то занять престол Русских Царей у него было весьма мало. Тем не менее, у Императора Павла Петровича были свои мысли по этому поводу. Под вечер 11 марта 1801 года, то есть за несколько часов до своей гибели от рук заговорщиков, Император Павел зашёл в детскую, чтобы пожелать доброй ночи своим любимым младшим сыновьям Николаю и Михаилу.
       – Батюшка, отчего вас называют Павлом Первым? – неожиданно спросил Николай.
       – Потому что не было другого Государя, который бы носил это имя до меня, – ответил Император.
       – Тогда, значит, меня будут называть Николаем Первым?! – воскликнул маленький Великий Князь, который на пятом году жизни уже знал историю Династии.
       – Если ты вступишь на престол! – ответил ему Павел Петрович и, простившись с сыновьями, в раздумье покинул детскую.
       Существует предание, что незадолго до своей смерти Павел I, получив сведения о готовящемся заговоре, решил издать специальный Манифест, в котором объявить Наследником Российского Престола любимого сына Николая. Граф И.П. Кутайсов впоследствии вспоминал, что Государь сказал ему однажды: «Подожди ещё пять дней, и ты увидишь великие дела!», а потом, подумав, произнёс весьма загадочно что-то вроде того, что он или Престол помолодеет на двадцать лет. Чтобы провести в действие свой план, Государь срочно вызвал в Петербург преданных ему графа Алексея Андреевича Аракчеева и Фёдора Васильевич Ростопчина, но было поздно. Депешу, направленную им, тайком прочитал руководитель заговора Пален, под начало которого была и почтовая служба России. Он принял все меры к тому, чтобы Аракчеев не мог попасть в столицу.
       Кутайсов не понял намёка Государя, потому что ему были неведомы пророчества Авеля-прорицателя. Я привёл содержание той беседы в книге «Цареубийство Павла Первого» (М., 2007 г.). Так вот, во время той беседы, на вопрос, заданный Государём о том, кто взойдёт на престол после Александра, монах ответил:
       – Сын твой, Николай!
       – Как? У Александра не будет сына? Тогда Цесаревич Константин!
       – Константин царствовать не восхочет, памятуя судьбу твою, и от мора кончину приемлет. Начало же правления сына твоего Николая дракою, бунтом вольтерьянским зачнётся. Сие будет семя злотворное, семя, пагубное для России, кабы не благодать Божия, Россию покрывающая… Лет через сто примерно после того, оскудеет Дом Пресвятой Богородицы, в мерзость запустения Держава Российская обратится.
       Лет через сто! Недаром, добропорядочные исследователи Русского прошлого в один голос утверждают, что именно Государь Император Николай Павлович отодвинул падение России в бездну революции почти на сто лет.
       Удивительно то, что не только вещий Авель-прорицатель предсказывал Великому Князю Николай Царский венец. О том же говорится в описании видения схиархимандрита Илиодора. О. Илиодору, старцу Глинской пустыни, который ушёл из жизни в 1879 году, в видении открылись все главнейшие события Российской истории, когда он был ещё в сане иеродиакона. Авель пророчествовал о судьбе Державы Российской в самом начале Царствования Императора Павла, а о. Илиодор в самом конце правления Императора, известного нам под именем Александра I. В «Житие схиархимандрита Илиодора» приводится его рассказ о необыкновенном видении: «Стою я в ночное время на каком-то высоком здании. Вокруг меня было много громадных построек, как бывают в больших городах. Надо мною Небесный свод, украшенный ярко горящими звёздами, как то бывает в чистую безлунную ночь. Обозревая Небесный свод, я любовался красотою неподвижных звёзд. Затем, обратив свой взор на восток, я там увидел выходящий из-за горизонта громадного размера овал; он был составлен из звёзд различной величины. На середине овала, в верхней его части, были звёзды большого размера, постепенно уменьшаясь, они с боков закругления становились весьма малыми. Посреди овала было изображено большими буквами имя – АЛЕКСАНДР.
       Овал этот, взойдя на восток, шёл тихо, величественно подвигаясь и склоняясь к западу. Смотря на величественную красоту движения овала, я размышлял и говорил себе: какая славная и великая Православная вера наша, Царь Православный! Вот и имя его так славно и величественно на Небесах…
       Проводив глазами звёздный овал, пока он скрылся на западе за горизонтом, я опять взглянул на восток и вижу – выходит оттуда второй звёздный овал, столь же величественный и во всём подобный первому, а в середине его изображено было уже другое имя большими буквами – НИКОЛАЙ. И внутренний голос вещал мне, что после Александра I будет преемником его Престола Николай. И было то мне в удивление, ибо наследником Престола был не Николай, а Константин Павлович…»
       Николай Павлович не только сравнялся с Царями. В свой звёздный час 14 декабря 1825 года он возвысился над многими, себе равными, совершив великий подвиг во имя спасения России. И недаром, предвидя это, один из самых почитаемых святых России батюшка Серафим Саровский в беседе с Императором, которого мы знаем под именем Александра Первого, когда тот примчался к нему Дивеево, снедаемый сомнениями и тревогами за свою судьбу и судьбу Отечества, повелел вручить Престол Русских Царей брату Николаю, мужественному и волевому витязю, способному сокрушить революционную гидру.
       Но вернёмся в детские и отроческие годы будущего Великого Князя Николая Павловича. Императрица Екатерина II, души не чаявшая в своём новорожденном внуке, к сожалению, уже 6 ноября 1796 года, когда ему не исполнилось и полгода, оставила этот мир. На престол вступил Павел Петрович, имя которого в истории очернено незаслуженно и отвратительно. На самом деле Император Павел Первый был человеком необыкновенным и являл собой полную противоположность мифам, созданным о нём его убийцами.
       Дочь его, Анна Павловна, будущая королева Нидерландская, вспоминала о его отношении к детям: «Мой отец любил окружать себя своими младшими детьми и заставлял нас, Николая и Михаила и меня, являться к нему в комнату играть, пока его причёсывали, в единственный свободный момент, который был у него. В особенности это случалось в последнее время его жизни. Он был нежен и так добр с нами, что мы любили ходить к нему. Он говорил, что его отдалили от его старших детей, отобрав их от него с самого рождения, но что он желает окружить себя младшими».
       О том же сохранились довольно подробные воспоминания барона М.А.Корфа, который указывал в них: «Великих Князей Николая и Михаила Павловичей он (Павел Петрович – Н.Ш.) обыкновенно называл мои барашки, мои овечки, и ласкал их весьма нежно, что никогда не делала их мать. Точно так же, в то время как Императрица обходилась довольно высокомерно и холодно с лицами, находящимися при младших её детях, строго заставляя соблюдать в своём присутствии придворный этикет, который вообще любила, Император совсем иначе обращался с этими лицами, значительно ослаблял в их пользу этот придворный этикет, во всех случаях и им самим строго наблюдавшийся. Таким образом, он дозволял нянюшке не только при себе садиться, держа Великого Князя на руках, но и весьма свободно с собой разговаривать; нередко нагибался сам, чтобы достать с пола какую-то игрушку или вещь, выроненную ребёнком или нянею, которой тогдашние робронды, причёски, перья и фижмы были и без того уже значительной помехой во всяком свободном движении. Императрица со своей стороны, не обращая ни малейшего внимания на эти неудобства и маленькие мучения няни или гувернанток, никогда не удостаивала их ни малейшего смягчения в чопорном этикете тогдашнего времени, а так как этот этикет простирался и на членов Императорской фамилии, то Николай и Михаил Павловичи в первые годы детства находились со своей августейшей матерью в отношениях церемонности и холодной учтивости и даже боязни; отношения же сердечные, и при этом самые тёплые, наступили для них лишь впоследствии, в годы отрочества и юности».
       Николай Дмитриевич Тальберг писал: «Император Павел особенно любил этого сына (Николая – Н.Ш.)». Коцебу в воспоминаниях указывал, что когда княгиня Дашкова попала в немилость, то заступники её придумали для её помилования вложить прошение за пазуху младенца Николая. Император Павел, лаская ребёнка, заметил эту бумажку. Он разрешил княгине переехать из пошехонской избы в её прекрасное имение Троицкое.
       Великий князь Николай Павлович недолго пользовался женским попечением. Вскоре по вступлении на престол Императора Павла занимала уже мысль о выборе подходящего воспитателя для своего сына. Внимание его остановилось первоначально, как свидетельствуют современники, на графе Семёне Романовиче Воронцове, занимавшем тогда место нашего посланника при лондонском дворе.
       Но дни Государя Павла Петровича были уже сочтены. 1 февраля 1801 года он перебрался во вновь отстроенный по его указанию Михайловский замок и сказал в задумчивости:
       – На этом месте я родился, здесь хочу и умереть.
       Что-то пророческое прозвучало во фразе. Быть может, Император вспомнил свою беседу с монахом Авелем, которого пригласил к себе, узнав о том, что прорицатель точно предсказал кончину Императрицы Екатерины Великой?! 
        «Честный отец, – сказал ему Император, – о тебе говорят, да я и сам вижу, что на тебе явно почивает благодать Божия. Что скажешь ты о моём царствовании и судьбе моей?».
       «Эх, Батюшка-Царь, – отвечал Авель, – почто себе печаль предречь меня понуждаешь?».
       «Говори! Всё говори! Ничего не утаивай! Я не боюсь, и ты не бойся».
       «Коротко будет царствование твоё, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В страстную субботу погребут тебя… Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить память твою. Но Народ Русский правдивой душой своей поймёт и оценит тебя и к гробнице твоей понесёт скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец, неправдивых и жестоких. Число лет твоих подобно счёту букв на фронтоне твоего замка, в коем воистину обетование и о Царственном Дому твоём: «Дому твоему подобаетъ святыня Господи въ долготу дней».
       «О сём ты прав, – с волнением произнёс Император. – Девиз сей получил я в особом Откровении, с повелением воздвигнуть Собор во имя Святого Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский Замок. Вождю Небесных Воинств посвятил я и замок, и церковь».
       «А почто, Государь, повеление Архистратига Михаила не исполнил в точности? – спросил Авель-прорицатель. – Ни Цари, ни народы не могут менять волю Божию… Зрю в сём преждевременную гробницу твою, благоверный Государь. И резиденцией потомков твоих, как мыслишь, она не будет».
       В девизе, о котором говорил преподобный, было 46 букв, и на 47 году жизни Государь Император Павел Петрович был убит слугами тёмных сил Запада, возглавляемыми залётными проходимцами Паленом и Беннигсеном.
       Воцарившийся после гибели Павла Первого Император поручил воспитание младших своих братьев и сестры вдовствующей Императрице Марии Фёдоровне. Николай Шильдер писал, что «с 1802 года Николая Павловича начали занимать учением; вместе с тем старались, чтобы он реже видел своих гувернанток и нянюшку, во избежание быстрого перелома в установившемся образе жизни». С 1803 года он уже находился под надзором одних мужчин. Мыслитель Русского Зарубежья, Михаил Валерианович Зызыкин, отметил: «Детский период жизни Николая Павловича (от 1802 – 1809 г.) любопытен в том отношении, что в течение этого времени проявились задатки черт характера и наклонностей, составлявших впоследствии отличительные черты Императора Николая. Настойчивость, стремление повелевать, сердечная доброта, страсть ко всему военному, особенная любовь к строительному инженерному искусству, дух товарищества, выразившийся в позднейшее время, уже по воцарении, в непоколебимой верности союзам, несмотря на вероломство союзников, – всё это сказывалось уже в раннем детстве и, конечно, подчас в самых ничтожных мелочах. Дух товарищества развивался в Николае Павловиче под влиянием совместного воспитания с его младшим братом Михаилом Павловичем. Оба брата нежно любили друг друга. Если находившиеся при них воспитатели выказывали своё недовольство одним из них, то другой сожалел того и играл без всякого удовольствия. Если один был болен, то другой никуда не хотел идти, хотя бы даже и к Императрице Марии Фёдоровне, где им всегда бывало очень весело.
       Однажды, во время своего пребывания у Императрицы, младший провинился в чём-то перед матерью, и когда они вернулись на свою половину, Великий Князь Николай рассказывал дежурному воспитателю, что у него всё время были слёзы на глазах от страха за брата, который мог рассердить Императрицу своим упрямством, но что, слава Богу, она ему простила. Удивительно, что вопреки стараниям, которые прилагались по воле Императрицы, чтобы предохранить Великого Князя от увлечения военной службой, страсть ко всему военному проявлялась и развивалась в нём, тем не менее, с неодолимой силой; она особенно сказывалась в характере его игр. …Обыкновенно весьма серьёзный, необщительный и задумчивый и очень застенчивый мальчик Николай Павлович точно перерождался во время игр… Игры Великих Князей редко бывали миролюбивыми, почти каждый день они оканчивались ссорой или дракой, несмотря на то, что Николай очень любил своих товарищей по играм, а младшего брата любил страстно. Характерной чертой его детства является постоянное стремление принимать на себя первую роль, представлять Императора, начальствовать и командовать... С шестилетнего возраста начались занятия танцами, причём оба Великих Князя чувствовали необычайное отвращение к ним; но потом сильно пристрастились к ним, так что через год танцевали балет, сочинённый Великой Княжной Анной Павловной».
       Были, правда, и различия в поведении братьев. К примеру, Николай любил строить, а Михаил – разрушать. И биограф отмечал, что Николай, «заботясь о сохранении своих построек, боялся присутствия младшего».
       Строительство всегда как-то сочеталось с военной стороной дела. К примеру, выстраивая из стульев дачу для няни и гувернантки, сооружая что-то из песка, Николай всегда укреплял свои сооружения стенами и пушками. Игрушки были в основном военные. Множество оловянных солдатиков, пушек, ружей, алебард, предметов военной формы одежды. Первый из проснувшихся бежал обычно будить брата, одевшись в военную форму, и сдавал рапорт. Нельзя не заметить, забегая вперёд, что Николай Павлович всегда оставался до мозга костей военным человеком. Один из современников вспоминал, что во время манёвров 1836 года, Государь был неутомим и целый день находился на коне под дождём, а вечером у бивачного огня, в беседе с молодыми людьми своей свиты или в рядах войск, окружавших его маленькую палатку. А после столь многотрудного дня, большую часть ночи проводил за государственными делами, «которых течение никак не замедлялось от этого занятия Государя со своими войсками, составлявшего, по собственному его сознанию, единственное и истинное для него наслаждение».
       Автор известных книг по истории Наполеоновских войн генерал-лейтенант Александр Иванович Михайловский-Данилевский так рассказывал о детских летах Николая: «Необыкновенные знания Великого Князя по фрунтовой части нас изумили. Иногда, стоя на поле, он брал в руки ружьё и делал ружейные приёмы так хорошо, что вряд ли лучший ефрейтор мог с ним сравниться, и показывал так же барабанщикам, как им надлежало бить. При всём том Его Высочество говорил, что он в сравнении с Великим Князем Михаилом Павловичем ничего не знает; каков же должен быть сей? – спрашивали мы друг друга».
       Не исключено, что если бы Павлу Петровичу удалось разгромить заговор 11 марта 1801 года, он бы объявил Наследником Престола именно Великого Князя Николая. Но, увы, его «барашки» Николай и Михаил были слишком малы, Константин Павлович оставался в неведении, и «слабый и лукавый» Наследник Престола с помощью самых омерзительных представителей великосветской черни вырвал трон из рук отца.
       В печальной памяти 1801 году Великому Князю исполнилось 5 лет. Он ещё вряд ли мог понимать, какая беда нависла над Россией, лишённой слугами тёмных сил такого замечательного, справедливо названного народным и антидворянским, Государя Павла Петровича. Сколько бессмысленных войн, сопряжённых с гибелью людей, столь драгоценных, ожидало Державу в ближайшие годы. Причём, войны эти были за чуждые России и Русскому Народу интересы.
       Николай был ещё слишком мал, но его уже стали учить наукам, ибо Великие Князья играли в России весьма важные роли, даже если не становились Императорами. Начались занятия с изучения Русской азбуки и французского языка, а с 8 лет прибавились занятия и немецким языком. Постепенно подключались всё новые и новые предметы, причём с особенным удовольствием Николай занимался рисованием, пристрастился и к математике, об остальных же предметах говорил: «На лекциях наших преподавателей мы или дремали, или рисовали их же карикатуры, а потом к экзаменам выучивали кое-что, в долбёжку, без плода и без пользы для будущего».
      Воспитатель граф Ламздорф, приставленный к Николаю ещё Павлом Петровичем, был очень суров и не скупился даже на палочные наказания. Возможно, именно это обстоятельство повлияло на большие строгости в школах, введённые Николаем Павловичем уже в бытность Императором.
      Вдовствующая Императрица Мария Фёдоровна долго противилась военным наукам, боясь, что они разовьют в сыне грубость. Ей казалось, что грубые манеры неизбежно воцарятся в его сердце вместе с военными занятиями. Но судьба Николая не зависела ни от её желаний, ни даже от желаний царствующего Императора, которого Бог не вознаградил сыном. Судьба того, кого мы знаем под именем Александра I, была чрезвычайно сложна и трагична.

                Судьба Благословенного
      
       Аракчеев дал Александру такую характеристику: «Вы знаете его – нынче я, завтра вы, а после опять я». Историк А.Е. Пресняков указывает в книге «Русские Самодержцы»: «Самолюбивый и недоверчивый, занятый своей ролью, Александр пользуется людьми, умеет играть в откровенность, но они для него средства, и всегда не очень надёжные». Даже Сперанский заметил: «Занимаясь вещами, пренебрегает людьми».
      Жизнь свою Александр прожил очень одиноко. Историк отметил: «Семейные отношения, полные взаимной подозрительности, оглядки и притворства, наложили неизгладимую печать на всё его отношение к людям. По воцарении роль Императрицы в большом дворце он оставляет за Марией Фёдоровной, покушения которой на политическое влияние его тяготят и заставляют быть постоянно начеку, вступать в объяснения, даже защищаться».
       Вот здесь первая загадка биографии. Генерал-поручик Александр Яковлевич Протасов вспоминал: «Мой воспитанник – честный человек, прямой христианин, доброты души его нет конца, телесные доброты его всем известны… Невеста, ему избранная, как нарочно для него создана». Потом мы увидим в чём загадка, а пока остановимся на краткой биографии Великого Князя Александра Павловича, родившегося в Петербурге в Зимнем дворце 12 декабря 1777 года. Интересно, что при крещении Александра восприемниками были заочно Император Римский Иосиф II и король прусский Фридрих Великий. «Таким образом, – говорится в Русском Биографическом словаре А.А. Половцева, – будущий творец Священного Союза уже с колыбели связан был духовным родством с венценосцами Австрии и Пруссии». 
        28 сентября 1793 года Великий Князь Александр Павлович вступил в брак с Баденской принцессой Луизой-Марией-Августой, наречённой при Святом Миропомазании Елизаветой Алексеевной. Отцом её был маркграф Баденский. К моменту женитьбы Александру было 16, а его невесте 14 лет.
      Протасов записал в дневнике, когда его воспитаннику исполнилось 15 лет: «Если Александр Павлович имеет некоторые слабости, яко то – праздность, медленность и лень, имею надежду, что хорошие его качества переработают отчасти его недостатки… Если вперёд при нём будет хороший человек, не сомневаюсь нимало, чтоб он ещё лучше сделался». Современники почти в один голос отмечали необыкновенное духовное родство молодой пары. Даже, когда слухи о том, что Екатерина Великая хочет лишить наследования Престола Цесаревича Павла Петровича, в пользу Александра Павловича, тот заявил: «Если верно, что хотят посягнуть на права отца моего, то я сумею уклониться от такой несправедливости. Мы с женой спасёмся в Америке (имелась в виду Русская Америка – Н.Ш.), будем там свободны и счастливы, и про нас больше не услышат». Заметьте: никакого посягательства на Престол. И ещё одно – «будем там (с женой Елизаветой Алексеевной – Н.Ш.) свободны и счастливы»!
       Известно, что Елизавета Алексеевна родила двух дочерей: Марию Александровну, 8 мая 1799 года (скончалась 27 июля 1800 года) и Елизавету Александровну, 3 ноября 1806 года (скончалась 30 апреля 1808 года). Удивительно, что об отношениях Александра Павловича и Елизаветы Алексеевны после 1796 года современники говорят уже иначе. Супруга сначала Цесаревича, а затем Императора была всегда как бы в тени. Она никоем образом не участвовала в государственных делах, да и в личной жизни своего мужа не играла существенной роли.  С 1804 года её место в сердце Императора заняла М.А.Нарышкина, урождённая Четвертинская. Она, по замечанию биографа, «дала ему суррогат семейной жизни, жизни вне дворца и политики: ей был строгий запрет касаться общественных дел и политических тем; смерть их 18-летней дочери в 1824 году Александр пережил как большое горе, которое подкосило его и без того расшатанные силы…».
       Личность Государя Императора Александра Первого, наречённого Благословенным, занимала меня давно, особенно с той поры, как я выпустил брошюру «Павел первый и Сталин: история двух злодейских убийств». Работая над этой брошюрой, я смог оценить, какого замечательного Государя потеряла Россия 11 марта 1801 года. Естественно, сын Павла Петровича, Александр, симпатии вызвать не мог, ведь он был тенью заговора, он не возражал против свержения с Престола отца, взяв лишь формально с заговорщиков обещание сохранить жизнь коронованному родителю. История практически не знает примеров, когда свергнутым монархам заговорщики сохраняли жизнь. В очередной брошюре «Пушкин и Русские Монархи: соратники или враги?» я уже выразил мнение об Императоре Александре Первом, во многом основанное на оценке его Пушкиным. Вспомним Пушкинское:
                Воспитанный под барабаном,
                Наш Царь лихим был капитаном:
                Под Австерлицем он бежал,
                В Двенадцатом году дрожал.
               
       Но со временем я стал понимать, что не всё так просто в судьбе Александра Первого, а версия об оставлении престола 19 ноября 1825 года в Таганроге и уходе в старцы начинала обретать всё большую реальность. Во-первых, уход Императора в старцы предрёк преподобный Авель-прорицатель в беседе с Государём Императором Павлом Первым, заявив: «Но невмоготу станет ему скорбь тайная, и тяжек покажется ему венец царский, и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвы, и праведным будет на очех Божиих». Во-вторых, о старчестве, уже как свершившемся факте, говорил Государю Императору Николаю Второму его духовник Святой Праведный Иоанн Кронштадтский. Это случилось в 1901 году, когда Николай Александрович ознакомился с содержимым пакета, оставленного «царствующему потомку» Павлом Первым с указанием «вскрыть в столетнюю годовщину его смерти». В этом пакете были пророчества, касающиеся судьбы династии, и записанные Авелем по просьбе Павла Первого. Узнав, что ждёт его в годы революционной смуты, Император обратился к Святому Праведному Иоанну Кронштадтскому за советом. Тот сказал, что есть три пути: покинуть Россию и вместе с семьей уехать за границу, испить всю чашу с народом (что и избрал Николай Александрович) и третий – подобно своему двоюродному прадеду удалиться в старцы, сменив подвиг Государева служения на подвиг поста и молитвы. Не вызывал никаких сомнений факт ухода Александра Первого в старцы и у товарища обер-прокурора Святейшего Синода князя Жевахова. Два года назад я подготовил рукопись: «И никто не избавит от руки Моей!..», посвящённую размышлениям над судьбой цареубийц Андрея Боголюбского и Павла Первого. С убийцами Святого Благоверного князя Андрея Боголюбского всё ясно – они получили заслуженное воздаяние. Но что же произошло с убийцами Павла Первого? Ведь Император Александр Первый никого из них не казнил. Мало того, он сам был замешан в совершённом ими страшном преступлении. Ведь даже день убийства он выбрал сам. Во время работы над рукописью пришло понимание истины – судить Государей мы не вправе. Святитель Дмитрий Ростовский учил, что хула на Государя – Помазанника Божьего, есть хула на самого Господа. Я взялся за работу с задачей разобраться в содеянном Александром Первым, чтобы, если и не оправдать, что, конечно, невозможно ни при каких условиях, то хотя бы объяснить мотивы преступления. Перечитал немалое количество воспоминаний людей, близких к Александру Первому, работы биографов, историков. Подготовил небольшую рукопись, но всё откладывал её издание. И хотя сложилась уже внутренняя убежденность, что Император Александр Первый и старец Феодор Козьмич одно лицо, да и мотивация поведения Императора в целом тоже складывалась, чего-то не хватало, что-то заставляло вновь и вновь задумываться над происшедшим. Два года рукопись пролежала в столе. За это время вышли книги «Екатерина Великая в любви и борьбе за власть», «Андрей Боголюбский – первый Самодержавный Государь», «Наш Суворов», два тома романа «Офицеры России. Путь к Истине», а работа об Александре Первом всё оставалась без движения. Что-то задерживало её помимо моей воли. И вот совсем недавно понял: если бы издал её до выхода в свет книги Геннадия Станиславовича Гриневича «Тайна Императора Александра Первого», она бы сразу превратилась в макулатуру.
       Имя Г.С.Гриневича широко известно среди  читателей культурного слоя Русского общества. В 1983 году он прочитал загадочный Фестский диск, много лет не поддававшийся дешифровке, затем дешифровал надписи, сделанные на чугунной ограде нынешнего МВТУ в двадцатые-тридцатые годы ХIХ века. Об этом и многом другом рассказывается в его книгах, которые не скрыты за семью печатями и вполне доступны ищущему и мыслящему читателю. На чугунной ограде МВТУ значится: «Хасид Доминико Жильярди извещает, что повар Николая Первого находится в его руках». Жильярди занимался реставрацией архитектурного ансамбля, принадлежащего ныне МВТУ, и известил «своих сообщников и потомков», что дни Императора Николая Первого, разгромившего передовой отряд тёмных сил на Сенатской площади, сочтены. Известно, что Николай Первый умер от отравления, правда, лишённые совести выдумщики пытались выставить всё так, будто он отравился сам, забывая при этом, что Император был нелицемерно верующим Православным человеком и пойти на самоубийство не мог.
       И вот очередное уникальное открытие. Гриневич убедительно, на основании дешифровки тайнописи, оставленной старцем Феодором Козьмичём, доказал, что под именем Александра Первого скрывался его старший сводный брат Симеон Афанасьевич Великий, внебрачный сын Павла Первого, занявший место великого князя Александра. С выходом в свет уникального труда Г.С.Гриневича, всё становится на место. Понятны деяния того, кого мы знаем под именем Александра I, понятно забвение Русских интересов, порою, даже прямое предательство интересов России и славянских народов. Об этом я подробно рассказал в брошюре «Цареубийство Павла и тайна Александра (?) Благословенного». Вот что, по расшифровке Г.С.Гриневича, писал о себе Феодор Козьмич: «…Моё зло двойное: Император Александр – я, Симеон Великий. Я тьмы приверженец, суть злодей. Имя Первый – отсеку. Тайно наделю властью и силой Симеона – дурную главную ветвь».
       Весьма показательно, что Всемогущий Бог не дал этой «дурной ветви» разрастись – не было наследника по мужской линии. Да и дочери ушли в мир иной. Известно ведь, что за грехи родителей нередко расплачиваются дети. А разве не грех участие в убийстве отца? Разве не грех направление в 1805 войск на помощь австрийцам, лишь недавно предавшим Суворова? Разве не грех то, что своими действиями во имя интересов Запада, Россия потеряла десятки тысяч человек в войнах 1805 и 1806 – 1807 годов? Разве не грех предательство славянских народов и народов Архипелага?

                «Вас берегут для других случайностей!»
               
      Бездетность Императора заставляла задуматься над тем, кому придётся наследовать Российский Престол. «С течением времени, – говорит биограф, –  Императрице Марии Фёдоровне приходилось убеждаться в невозможности отстранять Великого Князя от занятий военными науками. Этому способствовали обстоятельства того времени, а именно непрерывные войны Наполеона в Европе. Словом, признано было необходимым пригласить специальных профессоров для преподавания военных наук в возможно большей полноте. С 1809 года Великий Князь вступил в отроческий возраст, прежние игры были прекращены, прежний курс, названный бароном Корфом гимназическим, был заменён чем-то вроде университетского. По первоначальному плану Императрицы занятия Великого Князя должны были продолжаться до 17-летнего возраста, то есть до 1813 года, ибо Мария Фёдоровна желала продержать Великого Князя за книгами возможно дольше, чтобы заглушить в нём задатки, которые не могли ей нравиться в нём».
       Но ведь сама международная обстановка заставляла размышлять над тем, что происходило на полях бесчисленных сражений. Россия в начале XIX века воевала почти непрерывно.  В 1805 году началась Русско-австро-французская война, знаменитая Аустерлицким сражением. В 1806 – 1807 годах снова произошло столкновение с наполеоновской Францией. Теперь уже Русско-прусско-французская война, знаменитая сражениями при Прейсиш-Эйлау и Фридландом. В 1808 – 1809 года гремела Русско-шведская война, в которой Россия в союзе с Данией выступала против Швеции и Англии. Профессор Зызыкин указал: «Беспрерывные войны, завершившиеся, наконец, 1812 годом, были сильнее всяких рассуждений и умозрительных заключений и способствовали страсти Николая Павловича ко всему военному; ему исполнилось 16 лет – он рвался на войну и встретил отказ со стороны Императрицы Матери. Когда он пожаловался Императрице Марии Фёдоровне на своё бездействие, в то время, когда Отечество в опасности, он получил ответ: «Вас берегут для других случайностей!»
       Тогда он обратился с письмом к Императору Александру, умоляя его о разрешении отправиться к армии: Император Александр призвал его к себе и старался утешить его, сказав ему с грустным и серьёзным видом, что время, когда ему придётся стать на первую ступень, быть может, наступит раньше, чем можно предвидеть его. «Пока же Вам предстоит выполнять другие обязанности; довершите Ваше воспитание; сделайтесь насколько возможно достойным того положения, которое займёте со временем. Это будет такою службою нашему дорогому Отечеству, которую должен нести Наследник Престола». Эти загадочные слова Государя, по-видимому, произвели сильное впечатление на юного Великого Князя, так как с этого времени в его характере начал подготавливаться какой-то перелом; на него стали находить моменты задумчивости, сосредоточенности, он становился более серьёзным в своих речах и поступках… Существуют другие, более положительные данные, по которым видно, что мысль о назначении Николая Павловича Наследником Престола и у Императрицы Марии Фёдоровны существовала значительно раньше 1812 года. Именно доверенный секретарь Императрицы Матери, Григорий Иванович Вильямов записал в своём дневнике следующие слова Марии Фёдоровны, сказанные ему 16 марта 1807 года: «Она видит, что Престол со временем всё-таки перейдёт к Великому Князю Николаю и поэтому его воспитание особенно близко её сердцу».
       Рассуждая о личности Государя Императора Николая Первого, иные историки пользуются традиционными источниками. Ну а источники эти уже известны своею тенденциозностью. Орден русской интеллигенции повелел историкам считать Николая Первого, во-первых, «чудовищем с оловянными глазами», во-вторых, «палкиным». Так и считают. А точнее, сами то, может быть, так и не считают, но пытаются убедить в этой лжи читателей, ибо ложь эта хорошо оплачивается, ведь история, сама по себе, по словам Льва Толстова, и есть «ложь, о которой договорились историки».
       Мнение же добросовестных исследователей и писателей отметается начисто, как, к примеру, мнение выдающегося православного мыслителя, профессора государственного и канонического права Михаила Валерьяновича Зызыкина (1880 – 1960), отрывки из трудов которого я уже цитировал. А ведь этот замечательный учёный и мыслитель в книгах, посвящённые спорным историческим фигурам, развеял многие мифы и поставив всё на свои места. Достаточно взять книги «Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи» или «Тайны Императора Александра I», чтобы оценить уникальность и важность его исследований. Профессор Зызыкин собрал огромное количество свидетельств современников Николая Павловича и его биографов Русских Царей. Так биограф Великого Князя Николая Павловича Поль Лакруа вспоминал: «Будучи только десяти лет, Николай не только знал наизусть военную историю России, но объяснял её и истолковывал с таким ясным взглядом, который был выше лет его». В физических же упражнениях он отличался «быстротой и ловкостью движений, как и грациозною своею походкою».
       А вот словесный портрет 18 летнего Николая Павловича, составленный лейб-медиком Бельгийского двора короля Леопольда Стокмаром: «Этот молодой человек чрезвычайно красивой наружности, в высшей степени привлекательный, выше Леопольда ростом, совсем не сухощав, но прям и строен, как молодая сосна. Черты лица его необыкновенно правильные: прекрасный открытый лоб, брови дугою, маленький рот, изящно обрисованный подбородок – всё в нём красиво. Характера очень живого, без малейшего принуждения или сдержанности, при замечательном изяществе манер. Он говорит по-французски много и хорошо, сопровождая слова свои грациозными жестами. В нём проглядывает большая самонадеянность при совершенном отсутствии притязательности. Говорить он умеет всегда приятно, и у него особая способность быть любезным с дамами. Когда он хочет придать своим словам особую выразительность, он несколько приподнимает кверху плечи, и взглядывает вверх с некоторой аффектацией. Кушает он очень умеренно для своих лет и ничего не пьёт, кроме воды. После обеда, когда графиня Ливен (супруга Русского посла) села за фортепьяно, он поцеловал у неё руку. Нашим английским дамам это показалось очень странно, хотя, конечно, всякая женщина желала бы себе того же. «Что за милое создание! – воскликнула леди Кембель, строгая и чопорная гофмейстерина. – Он будет красивейший мужчина в Европе!» Он пробыл день, и на другое утро Русские от нас уехали. Мне сказывали, что когда пришло время спать, люди Великого Князя принесли ему вместо постели и положили на кровать мешок, набитый сеном; уверяют, что у него никогда не бывает другой постели».
       Известна поговорка: в здоровом теле – здоровый дух. Думается, что и в красивом теле всё должно быть красиво. Не зря же Всемогущий Бог наградил незаурядной внешностью будущего Императора России, которому пришлось взойти на Престол едва ли не в самые тяжёлые времена. К этому священному служению Николая Павловича готовили с детских лет, словно бы знали, что именно ему, а не старшему брату Константину суждено сменить на Державном посту Императора, наречённого Благословенным.
       Но мы коснёмся размышлений М.В.Зызыкина о личности Императора Николая Первого. Мы уже познакомились с тем, что рассказал о детстве будущего поистине великого Государя России его знаменитый биограф Н.Д.Шильдер. Исследования Зызыкина значительно дополняют и расширяют это повествование: «Он не знал раздвоения личности, он не имел друзей в виде республиканца флорентинца Пиаттоли, просидевшего 8 лет в тюрьме у Габсбургов, или польского масона Чарторыжского, – писал о Николае Павловиче профессор Зызыкин: – Николая воспитывала его мать, Мария Фёдоровна, женщина достойнейшая… Заметим, что воспитывала она будущего Государя в Державном стиле. Поэтому неудивительно, что Шторх, преподаватель Великого князя, в записке, поданной в 1810 году Императрице Марии Фёдоровне о необходимости начать Николаю Павловичу курс, обнимающий собою все политические науки, в их общей связи и взаимодействии, говорит о Великом Князе, как о лице, которое когда-то будет нами управлять».
       Ну и остаётся напомнить об эпизоде после манёвров в Царском Селе, когда Император Александр I уже открыто заявил, что время вступления Николая Павловича на Престол не за горами.
       Вот как рассказал в своих Записках о той беседе сам Николай Павлович: «В лето 1819-го находился я в свою очередь с командуемою мной 2-й гвардейской бригадой в лагере под Красным Селом. Перед выступлением из оного было в моей бригаде линейное ученье, кончившееся малым манёвром в присутствии Императора. Государь был доволен и милостив до крайности. После ученья пожаловал он к жене моей обедать; за столом мы были только трое. Разговор во время обеда был самый дружеский, но принял вдруг самый неожиданный для нас оборот, потрясший навсегда мечту нашей спокойной будущности. Вот в коротких словах смысл сего достопамятного разговора.
      Государь начал говорить, что он с радостью видит наше семейное блаженство (тогда был у нас один старший сын Александр, и жена моя была беременна старшей дочерью Мариею); что он счастия сего никогда не знал, виня себя в связи, которую имел в молодости; что ни он, ни брат Константин Павлович не были воспитаны так, чтоб уметь ценить с молодости сие счастие; что последствия для обоих были, что ни один, ни другой не имели детей, которых бы признать могли, и что сие чувство для него самое тяжёлое. Что он чувствует, что силы его ослабевают; что в нашем веке государям, кроме других качеств, нужна физическая сила и здоровье для перенесения больших и постоянных трудов; что скоро он лишится потребных сил, чтоб по совести исполнять свой долг, как он его разумеет; и что потому он решился, ибо сие считает долгом, отречься от правления с той минуты, когда почувствуем сему время. Что неоднократно говорил о том Брату Константину Павловичу, который, быв одних с ним почти лет, в тех же семейных обстоятельствах, притом имея природное отвращение к сему месту, решительно не хочет ему наследовать на Престоле, тем более, что они оба видят в нас знак благодати Божией, дарованного нам сына. Что поэтому мы должны знать наперёд, что мы призываемся на сие достоинство.
        Мы были поражены как громом. В слезах, в рыдании от сей ужасной неожиданной вести мы молчали! Наконец Государь, видя, какое глубокое, терзающее впечатление слова его произвели, сжалился над нами и с ангельскою, ему одному свойственною ласкою начал нас успокаивать и утешать, начав с того, что минута сему ужасному для нас перевороту ещё не настала и не так скоро настанет, что может быть лет десять ещё до оной, но что мы должны заблаговременно только привыкать к сей будущности неизбежной.
       Тут я осмелился ему сказать, что я себя никогда на это не готовил и не чувствую в себе сил, ни духу на столь великое дело; что одна мысль, одно желание было – служить ему изо всей души, и сил, и разумения моего в кругу поручаемых мне должностей; что мысли мои даже дальше не достигают…
       Кончился разговор; Государь уехал, но мы с женой остались в положении, которое уподобить могу только тому ощущению, которое, полагаю, поразит человека, идущего спокойно по приятной дороге, усеянной цветами, и с которой всюду открываются приятнейшие виды, когда вдруг разверзается под ногами пропасть, в которую непреодолимая сила ввергает его, не давая отступить или воротиться. Вот – совершенное изображение нашего ужасного положения».
       Здесь казалось бы очень много загадок. Почему Император Александр I, который, как принято считать, любил покрасоваться на парадах и войнах, любил военный мундир, любил почёт и славу, вдруг решил сам отказаться от всего этого, дорогого ему, и, уйдя от дел, обратиться в старца Феодора Козьмича? Напомним, что разгадку предложил выдающийся учёный, талантливый дешифровщик древних текстов Геннадий Станиславович Гриневич. А точнее не он дал нам разгадку, а сам Феодор Козьмич, тайнописи которого расшифровал Гриневич. У того, кого мы знаем под именем Императора Александра, другого выхода просто не было.
       Уже в юности Великий Князь Николай Павлович имел на многие вещи свои суждения. Вот, к примеру, как отозвался он в своём дневнике о поляках и евреях, проживавших в Белоруссии: «В Белоруссии дворянство, состоявшее почти всё из богатых поляков, отнюдь не показало преданности России и, кроме некоторых Витебских и Могилёвских дворян, все прочие присягнули Наполеону. Так же не совсем бесполезно будет упомянуть, что здесь, в губернии, 37 католических монастырей, из коих половина почти иезуитских, воспитывающих юношей всех исповеданий; главнейшие – в Орше и Могилёве; каждый день они обращают в свою веру молодых людей и, так как они совершенно отделены от гражданского ведомства, даже их имения, то постоянно происходят беспорядки и замешательства». От себя профессор Зызыкин писал: «Благодетельное намерение Государя начинает выполняться, но, как всякое начало, терпит великие затруднения».
       А вот записи, касающиеся военного дела. В частности, о поселениях Елецкого полка, относящееся к тем самым, многократно оболганным в последующем «военным поселениям». Великий Князь Николай Павлович писал: «Батальон расположен в старых, весьма худых белорусских хатах, весьма тесно, особливо оттого, что, кроме, по положению живущих в них 2 семейств, на постое у них ещё двое холостых. Хотя они помогают хозяевам в работе, но, не менее, оттого им даже весьма тесно. А сю пору скота мало; по положению хозяин имеет двух лошадей и корову: лошадей у малых по две, и то самые худые, забракованные артиллерийские, и оттого поля, коих почва песчаная, не быв удобряема довольным количеством навоза, худо производит, и всё полосами, судя по богатству хозяина».
       Не случайно биографы отмечали, что колоссальную роль в воспитании Николая Павловича сыграла его мать, вдовствующая Императрица Мария Фёдоровна. Когда Император в 1814 году позволил, наконец, Великому Князю Николая отправиться в действующую армию, она напутствовала обоих князей, ибо Михаил Павлович тоже отправился вместе с братом на войну. Напутствия матери отличались высоконравственными тенденциями. Профессор Зызыкин, перечисляя их, писал: «Она советовала сыновьям продолжать быть строго религиозными, не быть легкомысленными, непоследовательными и самодовольными; полагаться в своих сомнениях и искать одобрения своего «второго отца», уважаемого и достойного генерала Ламздорфа, избегать возможности оскорбить кого-нибудь недостатком внимания, быть в разборчивыми в выборе себе приближенных; не поддаваться своей наклонности вышучивать других; быть осторожными в своих суждениях о людях, так как из всех знаний – знание людей самое трудное, и требует наибольшего изучения. Настойчиво предостерегая их от увлечения мелочами военной службы, она советует запасаться познаниями, создающими великих полководцев».
       Великий Князь Николай Павлович со вниманием относился к советам матери. Он вообще впитывал в себя всё, что говорилось ему полезного. Известно, что он любил читать Поучения Владимира Мономаха, глубоко проникающие в душу. Не могут не поразить, своей глубиной и поучения Вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны. В её инструкциях сыновьям говорилось: «Следует изучить всё, что касается сбережения солдат, которыми так часто пренебрегают, жертвуя ими ради красоты формы, ради бесполезных упражнений, личного честолюбия и невежества начальника».      
       Предметом особой заботы Марии Фёдоровны была нравственность Великого Князя Николая Павловича. Её сильно обеспокоили увлечения его легкомысленными женщинами, а потому она просила генерал-адъютанта Коновницына уделить этому вопросу особенное внимание, поскольку Великим Князьям придётся побывать в Париже – «столице роскоши и разврата». В частности она писала: «Я, конечно, ни мало не сомневаюсь, что внушенные им правила нравственности, благочестия и добродетели предохранят их от действительных прегрешений, но пылкое воображение юноши в таком месте, где почти на каждом шагу предоставляются картины порока и легкомыслия, легко принимают впечатления, помрачающие природную чистоту мысли и непорочность понятий, тщательно поныне сохранённую; разврат является в столь приятном или забавном виде, что молодые люди, увлекаемые наружностью, привыкают смотреть на него с меньшим отвращением и находят его менее гнусным. Сего пагубного действия опасаюсь я наиболее, по причине невинного удовольствия, с каковым Великие Князья по неопытности своей вспоминали о первом своём пребывании в Париже, не ведая скрытого зла. Но теперь, когда они стали старше, нужно показать им в настоящем виде впечатления, от которых прошу я Вас убедительно предохранить их Вашим отеческим попечением. Обращаю также внимание на выбор спектаклей, которые они посещать будут, и которые нередко вливают неприметным и тем более опасным образом яд в юные сердца».
        Впрочем, опасение Марии Фёдоровны оказались напрасными. Отправляясь в 1814 году в первую свою заграничную поездку, во Францию, Великие Князья Николай и Михаил переживали, прежде всего, то, что не могли участвовать в боевых действиях. Интересовало же их, особенно Николая Павловича, всё. Генерал-лейтенант Иван Фёдорович Паскевич вспоминал: «В Париже начались, как и в Петербурге, гвардейские разводы, и мы из гренадерского корпуса поочерёдно туда езжали. В один из сих разводов Государь, увидев меня, подозвал и совершенно неожиданно рекомендовал меня Великому Князю Николаю Павловичу.
       – Познакомься, – сказал он ему, – с одним из лучших генералов моей армии, которого я ещё не успел поблагодарить за его отличную службу.
       Николай Павлович после того постоянно меня звал к себе и подробно расспрашивал о последних кампаниях. Мы с разложенными картами, по целым часам, вдвоём разбирали движения и битвы 12-го, 13-го, 14-го годов. Я часто у него обедывал, и когда за службою не мог у него быть, то он мне потом говорил, что я его опечалил. Этому завидовали многие и стали говорить в шутку, что он в меня влюбился. Его нельзя было не полюбить. Главная его черта, которой он меня привлёк к себе – это прямота и откровенность. Брата Михаила Павловича он любил, но к серьёзным разговорам не допускал, да и тот их недолюбливал…
       Я сказал ему, что очень бы хотел представить ему всех моих генералов и полковых командиров, которых рекомендовал наилучшим образом. Великий Князь был с ними особенно любезен и прямотою своего общения обворожил их…».
       Уже там, в Париже, проявилось различие между Императором, постоянно унижавшим Русский народ и Русскую армию, и Великим Князем Николаем, воспитанным в Русском духе, на Русских традициях. Жаль только, что не волен он был в своей судьбе и даже не мог жениться в России, на Русской невесте. С петровских времён вошла в моду отвратительная «традиция» – женить Наследников Престола и Великих Князей на западно-европейских принцессах. Что касается Петра I, то он вообще женился на «ливонской прачке» Марте Самуиловне Скавронской. Великого Князя Павла Петровича, будущего Императора Павла I, оба раза женили на иноземках. Женили на иноземке и Александра Павловича.
       Трудно сказать, как бы поступил сам Павел Петрович со «своими барашками». Во всяком случае, когда Павел Васильевич Чичагов, уже будучи адмиралом, попросил у Императора Павла I выехать в Англию, чтобы жениться на английской подданной, Государь отказал ему на том основании, что «и в России невест довольно». Упрямство же Чичагова привело к тому, что Император, дабы остудить пыл адмирала, велел сдать шпагу и посадил его в Петропавловскую крепость, правда, совсем ненадолго.
       Впрочем, весьма часто попадали в супруги Русским Великим Князьям женщины достойные. Таковой была Мария Фёдоровна, супруга Павла Петровича. Ничего плохого нельзя сказать и о супруге самого Николая Павловича. Особыми любовью и почитанием пользуется супруга «последнего» Русского Царя Николая II Александра Фёдоровна, причисленная вместе со всею семьёй к лику святых. Я взял в кавычки слово «последнего», ибо только Всемогущий Бог может предопределить, когда и при каких обстоятельствах будет «последний Царь», а пророчества говорят нам о Грозном Царе «последних времён», которого ещё будет удостоена Русская Земля, выдержавшая невероятные испытания на своём крестном пути.
       Впрочем, в пору юности Великому Князю Николаю Павловичу было не до рассуждения о последних временах. Учёба и военные мероприятия не давали ему времени задуматься даже о личной жизни. Но вот в Париже он познакомился с герцогом Орлеанским, который был безмерно счастлив в браке и не скрывал этого.
       Великий Князь Николай сказал герцогу:
       – Какое это, наверное, счастье жить так, семьёю?!
       – Это единственное истинное и прочное счастье, – подтвердил тот.
      По пути в Россию, в Берлине, Николая представили его будущей супруге, избранной для него Императором. 23 октября 1815 года состоялась помолвка Великого Князя с прусской принцессой Шарлоттой-Фридерикой-Луизой-Вильгельминой. Генерал-адъютант Коновницын мог успокоить Императрицу следующими строками: «Их Императорские Высочества Великие Князья, благодаря Бога, находятся в вожделенном здравии: их поведение весьма согласуется с волею Вашей; господа кавалеры со свойственным им усердием бывают при их Высочествах неотлучны; о чём считаю долгом моим пред Вашим Величество засвидетельствовать о неусыпности и попечении их. Их Высочества каждый день изволят кушать у Государя; один раз были с ним в театре и во всех церемониальных выходах бывают при нём; в свободное время их Высочества обозревают здесь все заведения, достойные примечания. Третьего дня изволили осматривать укреплённые здесь окрестности с военными замечаниями».
       У профессора Зызыкина мы находим и подробнейшее описание европейского путешествия Великих Князей: «…Из Англии он (Николай Павлович – ред.) отправился в Мобеж, Брюссель, для свидания в Великой Княгиней Анной Павловной, затем в Штутгард к Великой Княгине Екатерине Павловне, где говел и приобщился Св.Тайн. Затем он был в Берлине на свидании со своей невестой Принцессой Шарлоттой. Потом он поспешил в Петербург, чтобы встретить свою невесту. 26 июня 1817 года последовал торжественный въезд Принцессы Шарлоты в Петербург. Все смотрели на неё с нежнейшим участием, вспоминая добродушие, красоту и несчастие её матери, королевы Луизы».
       Что касается Великого Князя Николая Павловича, то, как замечал историк Вигель: «Русские люди ещё мало знали его; едва вышел из отрочества, два года провёл он в походах заграницей, в третьем – проскакал он всю Европу и Россию, и, воротясь, начал командовать Измайловским полком. Он был необщителен и холоден, весь преданный чувству долга своего; в правильных чертах его бледного белого лица была видна какая-то неподвижность, какая-то безотчётная суровость. Тучи, которые в первой молодости облекли чело его, были как будто преддверием всех напастей, которые посетят Россию во дни его правления. Не при нём они накопились, не он навлёк их на Россию, но природа и люди при нём ополчились. Ужасные преступные страсти должны были потрясти мир, и гнев Божий справедливо будет карать их. Увы! Буря зашумела в то самое мгновение, и борьбою с нею он должен был начать своё царственное плавание. Никто не знал, никто не думал о его предназначении, но многие в неблагосклонных взорах его, как неясно написанных страницах, как будто уже читали историю будущих зол. Сие чувство не могло привлекать к нему сердец. Скажем всю правду – он совсем не был любим, и даже в этот день ликования Царской Семьи я почувствовал непонятное мне самому уныние».
       Вот здесь к месту вспомнить строки из завещания Иоанна Грозного своим сыновьям!.. Да, Государь обязан управлять даже тогда, когда подданные отвечают злом на добро и ненавистью платят за любовь…
       Очень важно и такое замечание профессора Зызыкина: «Нельзя упускать из виду, что в случае победы над Россией Наполеон не думал вовсе о её завоевании, подобно Гитлеру, а потребовал бы только восстановления Тильзитского соглашения и присоединения к континентальной системе и восстановлении Польши, призванной служить для концентрации своих сил на случай выступления России против Франции. Мысли его ограничивались восстановлением империи Карла Великого без притязания на Восток. Теперь военный успех дал Александру возможность принять меры для строительства Европы. Его главным намерением было усиление Пруссии и восстановление Польши как самостоятельного королевства. Никаких других Русских целей на Венском конгрессе он не преследовал. Его уполномоченными были граф Андрей Кириллович Разумовский, единственный природный Русский, но которого Шильдер называет «от России почти отрекшимся», Нессельроде, граф Священной Римской империи, уроженец Лиссабона, лифляндец граф Штакельберг, один эльзасец Антшед, один корсиканец Поццо ди Борго, один корфиот граф Каподистрия.
       К этим надо присоединить барона Штейна, который хотя и не находился на службе ни у одной страны, но пользовался особенным доверием Александра. В сомнительных чрезвычайных случаях Государь обращался к его советам. Подобно этому в войне сопутствовали Александру и Русские в лице князя Петра Михайловича Волконского, графа Николая Александровича Толстого и обрусевшего доктора Вилье, приехавшего в апреле 1812 года в Вильну. А также враги Сперанского, Аракчеев, Шишков, Армфельд, обиженные Бонапартом немцы, как Штейн и Фуль с другими немцами, носившими Русские мундиры, как Беннигсен (главный исполнитель заговора на жизнь Императора Павла) и Толь. Потом всякие англичане, шведы, итальянцы, приверженцы разных павших Бурбонов, вроде Вильсона, Паулуччи, Мишо и Сен-При». Великий Князь Александр Михайлович писал: «Все они стремились при помощи Русских штыков сразить владычество тирана. Истинно Русские воины скорбели и негодовали, чему служит наглядным доказательством переписка Багратиона, Ермолова, Дениса Давыдова, Раевского и других. Ещё 18 декабря 1812 года была написана Таурогенская конвенция шестью кровными пруссаками, из коих трое были на Русской службе – Дибич, Клаузевиц и граф Дона, и трое на прусской – граф Йорк, полковник Редер и майор Зейдлиц, и соглашение это было скреплено командующим Русскими войсками Витгегенштейном, тоже немцем. Влечение Императора Александра к иностранцам сказывалось во все годы его царствования. В числе аъютантов его были Винцегероде из Гессена, остзейцы граф Бенкендорф и Толь, бароны Рюрере, Розен и Меллер-Закомельский, два сардинца – маркиз Паулуччи и граф Мишо, среди генералов двадцатых годов фигурируют разные Палены, Эссены, Гельфирихи, Роты, Шварцы, Нейгарты, Розены, Корфы, Кноринги, Оперманы, Пейкеры и тому подобные».
      Далее профессор М.В.Зызыкин уточняет, что, приводя цитату из трудов историка Великого Князя Николая Михайловича, он не собирается опорочивать перечисленных лиц, а указывает, что «Император Александр выводил в люди, то есть возвышал, иностранцев, а не Русских».
       Это было сложное и тяжелое для России время. Во главе Державы стоял человек, который ненавидел Русских и до уничижения обожал иностранцев, прежде всего западноевропейцев. Он стремился помогать любым врагам России – а среди европейских стран к тому времени не успели побывать во врагах России разве что Италия, Испания и Португалия, – причём помогать за счёт Русского народа. К примеру, для поляков он создал условия жизни, значительно лучшие, нежели для Русских, будто не знал, сколько горя принесли Русской Земле зверополяки. Генерал Ланской, не одобряя политики по возрождению военной мощи Польши, писал: «В польском войске мы питаем змия, готового всегда излить свой яд на нас». Поццо ди Борго в 1831 году вспоминал: «Мне Александр I говорил о «бедной Польше», о необходимости восстановить Польшу и отдать ей древние провинции, взятые Русскими. Он выбрал меня для выработки Хартии для Польши. Я ему сказал, что это было бы не только ошибкой, но преступлением по отношению к России, воскрешать своего, самого жестокого врага, что Польша, таким образом восстановленная, была бы для Русских внутренних дел раком, как и для внешних дел, что враги России руководили бы всеми своими действиями и поддерживали бы свои надежды на Польшу, что древние Русские провинции были приобретены Екатериной II, что Русская нация никогда не простила бы ему распоряжения вещью, которая ему не принадлежит».
      Увы, увы… Подобные политики не перевелись в России… Так Ленин взял да передал вновь создаваемому странному новообразованию – Украине – исконно Русские земли вместе с пролетариатом и крестьянством, за счастье которых, якобы боролся, но спросить, желают ли они выйти из состава России, не посчитал нужным. Так и «оттепелитель» Хрущей по пьяной лавочке «отписал» Крым, а затем его самолично отдал Ельцин, да ещё и Севастополем, который никогда Украине не передавался, решил одарить. Что им – самовлюблённому Александру, обожавшему всех, кроме Русских, Хрущёву, перед войной стряпавшему кипы «расстрельных» документов, пока его не остановил грозный окрик Сталин: «Уймись, дурак!», люто ненавидевшему Русский Народ Ельцину, при котором Россия ежегодно сокращала своё население не менее чем на миллион, что им всем до того, к чему стремились, о чём думали и мечтали народы России!. 
       
      
Междуцарствие и мятеж декабристов

      27 ноября 1825 года в Петербург пришло официальное сообщение о смерти Императора. Все считали Наследником Престола Цесаревича Константина Павловича. И лишь очень узкому кругу людей было известно, что тот ещё два года назад отрёкся от права на престолонаследие. В августе 1823 года Император утвердил Манифест, по которому в случае его смерти трон по старшинству переходил к его брату Николаю Павловичу. Однако, по непонятным причинам Манифест оглашён не был.
       Николай Павлович узнал о Манифесте от матери, но генерал-губернатор Петербурга Михаил Андреевич Милорадович посоветовал во избежании династического кризиса быстро провести присягу Константину, поскольку в столице началось брожение, которое могло вырасти в беспорядки. Тогда Великий Князь Николай Павлович первым присягнул новому Императору, а вслед за ним это сделали войска, правительственные учреждения и население города. Однако, из Варшавы пришло сообщение, что Константин ехать в столицу не собирается и подтверждает свой отказ от Престола. Необходимо было вновь проводить присягу теперь уже Николаю Павловичу.
       Между тем в тайных обществах уже был взят курс на вооружённое выступление против Самодержавной власти в России, а стало быть, и против самой России, которую заговорщики решили пустить с молотка по указке своих европейских хозяев. Восстание намечалось на лето 1826 года, но известие о смерти Императора изменило планы. Заговорщики сочли удобным воспользоваться складывавшейся обстановкой. Поначалу планы были не столь радикальными. Предполагалось, используя смену власти, захватить побольше командных должностей в гвардейских полках. Но когда стало известно о повторной присяге, заговорщики решили действовать немедленно с более решительными целями. Присяга была назначена на 13 и 14 декабря. Причём во второй день, 14 числа, присягали Сенат и высшие правительственные учреждения.
       Вооружённое восстание заговорщики наметили на 14 декабря. Предполагалось вывести войска на Сенатскую площадь и принудить Императора Николая Павловича, ещё не успевшего укрепиться во власти, к введению конституционного правления, отмене крепостного права, ликвидации военных поселений. Разумеется, это были в основном общие слова, поскольку в недрах заговора вынашивались планы гораздо более жестокие – вплоть до физического устранения не только Государя, но и всех членов Царствующего Дома Романовых. Несколько затруднило исполнение планов то, что собрать достаточно сил заговорщики так и не смогли. На площадь вышли всего 3 тысячи солдат и 30 офицеров. Это стало, отчасти, результатом разногласий при дележе власти, которые возникли накануне, отчасти результатом того, что далеко не все верили выдумкам заговорщиков, будто бы надо выступить в защиту Константина Павловича, у которого Николай Павлович отнимает трон. Главари намечали убить Императора, но никто не соглашался стрелять в него. В большинстве своём, как и во всякой безбожной шайке, в руководстве мятежников были трусы, которые стремились к власти, но хотели загребать жар чужими руками. Постыдные продажность и трусость впоследствии проявились в ходе следствия по делу о мятеже.
       Некоторых руководителей мужество покинуло уже утром 14 декабря, до начала восстания. Князь Трубецкой, намеченный в диктаторы, побродив близ Сенатской площади, отправился присягать Николаю Павловичу. Не решились выйти на площадь и Рылеев с Якубовичем.
      Но опасность была слишком велика, ведь часть офицеров и солдат были просто напросто обмануты. Так солдатам, которые мало разбирались в политике и в терминологии, объявили, что они идут спасать супругу Константина, по имени Конституция и что Николай Павлович власть захватил самовольно. Были среди руководителей восстания и люди достаточно решительные, готовые идти до конца, были и такие, которые не могли свернуть с намеченного пути, повинуясь тёмным силам, тайными слугами которых они были.
       День 14 декабря 1825 года, тяжёлый для России день, день несчастья, как охарактеризовал его сам Николай Павлович, стал для него, едва ступившего на престол, поистине звёздным часом. Ещё за два дня до мятежа, 12 декабря 1825 года, получив сведения о готовящемся выступлении великосветской черни против Самодержавия, Николай Павлович написал князю П.Н.Волконскому в Таганрог: «14 числа я буду Государь или мёртв. Что во мне происходит, описать нельзя».
      Супруге же своей, Александре Федоровне, он сказал:
      – Мы не знаем, что нас ждёт. Обещай быть мужественной и умереть с честью, если придётся умирать.
      Утром 14 декабря 1825 года Николай Павлович обратился к командирам преданных ему частей с короткой, пламенной речью:
       – Вы знаете, господа, что я не искал короны. Я не находил у себя ни опыта, ни необходимых талантов, чтоб нести столь тяжёлое бремя. Но раз Бог мне её вручил, то сумею её защитить и ничто на свете не сможет у меня её вырвать. Я знаю свои обязанности и сумею их выполнить. Русский Император в случае несчастья, должен умереть со шпагою в руке… Но во всяком случае, не предвидя, каким способом мы выйдем из этого кризиса, я вам, господа, поручаю своего сына Александра. Что же касается до меня, то доведётся ли мне быть Императором хотя бы один день, в течение одного часа я докажу, что достоин быть Императором!».
       Некто Кюстин, состряпавший впоследствии о Николае Первом пасквильную книгу, и тот вынужден был признать величие молодого Государя в тот критический день 14 декабря. Он писал: «Очевидцы видели, как Николай духовно рос перед ними… Он был настолько спокоен, что ни разу не поднял своего коня в галоп. Он был очень бледен, но ни один мускул не дрогнул у него на лице. А смерть ходила около него. Заговорщики указали его, как свою первую жертву».
       Николай Павлович был постоянно в самых опасных местах. Он до последней возможности пытался избежать кровопролития. Лишь упорство самих декабристов, и, конечно, предательский выстрел подонка Каховского в славного героя Отечественной войны 1812 года генерала Михаила Андреевича Милорадовича – заставили отдать приказ на открытие огня.
        Решительные и смелые действия молодого Государя смели с Русской Земли банду заблудших, зараженных чужебесием дворянчиков. Пушкин справедливо отметил, что «мятеж декабристов обличил историческую несостоятельность идеалов, насильственно переносимых на Русскую почву; фальшивые призраки будущего переустройства России на европейский фасон, которыми тешилось незрелое, порвавшее с народными преданиями Русское общество, были разбиты».
        На протяжении всего действа Государь Император был постоянно на линии огня, несмотря на то, что положение его действительно было крайне опасным. Ведь к нему были посланы убийцы. К примеру, Якубович, вооружённый пистолетом, попросил Николая Павловича отъехать в сторону и нагнуться к нему, но вместо того, чтобы выстрелить, для чего он и отзывал в сторонку, пролепетал жалобно:
        – Я был с ними, но пришёл к вам, – и поспешил принести присягу Императору.
        Николай воскликнул:
        – Так идите к мятежникам и уговорите их прекратить бесполезное выступление.
        Якубович пошёл, но совершил новую подлость. Он заявил восставшим, ободряя их и призывая тем самым к продолжению бунта:
        – Держитесь, там все вас сильно боятся, – и, произнеся эту предательскую и лживую фразу, поспешил скрыться, чтобы не быть среди тех, кто должен был вот-вот оказаться под огнём.
       Помощник планируемого диктатора Трубецкого, некто Булатов, вслед за Якубовичем подходил к Николаю Павловичу, бродил рядом, как вспоминал потом, «мучительно, бессильно порывался убить его», но мужества «дворянским революционерам» явно не хватало.
        Известно, кстати, что когда накануне тянули жребий стрелять в Императора, и это выпало Каховскому, тот наотрез отказался, пояснив, что не хочет рисковать жизнью ради того, чтобы все лавры от этого выстрела достались Бестужевым. Каховского прогнали. Но он сам явился 14 декабря на Сенатскую площадь, правда, в гражданской одежде и без оружия, чтобы, видимо, оценить обстановку и окончательно решить, быть ли с восставшими.
Эта омерзительная личность с утраченной ориентацией имела крайне низкие моральные качества. Каховского неоднократно изгоняли из армии за трусость, низость и дурные наклонности, но он каким-то чудом вновь и вновь восстанавливался в службе. Вот и в то утро с лёгкостью снял военный мундир, хотя как раз числился в офицерах. Когда же Николай Павлович направил к войскам генерал-губернатора Санкт-Петербурга генерала от инфантерии Михаила Андреевича Милорадовича, которого все называли «храбрейшим из храбрых», а истинные воины, защитники Отечества, любили и уважали, Каховский пошёл на преступление. В толпе мятежников мало было истинных воинов, в основном её составлял светский сброд, для которого воинская служба казалась престижным времяпрепровождением, а военная форма – предметом для обольщения дам. Тем не менее, в рядах солдат послышалось брожение, когда перед строем появился прославленный генерал – герой Отечественной войны 1812 года, ведь среди старших возрастов было немало участников битв с Наполеоном. И тогда Каховский подбежал к Бестужеву, выхватил у него из-за пояса пистолет, незаметно, со спины, приблизился к Милорадовичу, ударил ножом его коня, а когда граф обернулся, чтобы узнать, в чём дело, выстрелил в упор, смертельно ранив. Командир лейб-гвардии Гренадерского полка генерал Штюллер, увидев это, смело подскакал, чтобы поймать падавшего с коня Милорадовича, но Каховский упредил смертельным выстрелом. Один из современников с горечью писал: «Милорадович и Каховский! Даже неудобно сравнивать эти два имени. Один – прославленный патриот и мужественный воин, второй – фантазёр и государственный преступник, кончивший жизнь на виселице».
       Когда несколько позже Великий Князь Михаил Павлович тоже попытался убедить мятежников сложить оружие, его попытался убить другой бандит – Кюхельбекер. Он уже прицелился в Великого Князя, но тут не выдержали обманутые дворянчиками нижние чины. Три матроса одновременно бросились к мерзкому и коварному чудовищу и выбили у него из рук пистолет.
       Мужественного Государя-витязя окружали мужественные, отважные Русские витязи, и пусть некоторые из них были не Русской крови, они оставались Русскими в душе, сражаясь за Россию до последней капли крови.
        Николай Первый! Его роль в великом прошлом России долгое время затушёвывалась, отчасти, из-за решительного разгрома масонского антироссийского, направляемого с Запада бунта декабристов, объявленного питекантропами от революции выступлением за счастье народное. Когда же это, позвольте спросить, революционеры выступали за счастье народное? За личный карман, за личную власть – другое дело. Но за народ – никогда.
И разве можем мы найти в среде вождей революционных такого, кто готов был рискнуть своей жизнью во имя спасения Отечества и своего народа?
Да, был один единственный – Товарищ Сталин. Но он не был революционным вождём, он был Самодержавным вождём, он был реставратором Православного Самодержавия в России. Сталин, как помним, не уехал из Москвы в критические дни сорок первого, хотя всё советское правительство отправил в Куйбышев. Когда Жуков попросил у него разрешения перенести штаб Западного фронта из Перхушково восточнее Москвы, а командный пункт – на Белорусский вокзал – с вокзала то уехать в случае чего проще – Сталин заявил, что займёт его место, если тот боится оставаться в Перхушково.
      Других примеров, подобных Сталинскому, не было. Ленинское правительство бежало в Москву из Петрограда, подмазав пятки, а Сталин остался защищать город от Юденича. Хрущёв, умудрившийся сделать за короткий срок своего правления хлеборобную Россию бесхлебной, едва узнав о Новочеркасских событиях, повинен в которых был прежде всего он сам, вместо того, чтобы подобно Николаю Первому, выехать к восставшим и вразумить их, приказал расстрелять рабочих. А ведь именно он, Хрущёв, вместо Сталинского планомерного (примерно два раза в год) снижения цен на необходимые продукты питания, перечень которых исчислялся при Сталине десятками, организовал планомерное, причём в денежном эквиваленте, более стремительное повышение цен на те же продукты. И он, Хрущёв, после этого был возмущён недовольством рабочих. Расстрел был подготовлен коварно и мерзко. Военных заставить стрелять оказалось невозможно, и тогда войскам выдали холостые патроны. Но лишь прозвучал залп холостыми, притом, в воздух, с чердака и верхних этажей областного комитета партии, по меткому определению Сталина, сделанному в Завещании, переставшей быть Русской, открыли огонь из пулемётов наёмные убийцы. Так в России зарождалась демократия Ельцинизма.
        А во времена Венгерских событий ещё один, тогда ещё только будущий псевдокоммунистический лидер Андропов учинил в Венгрии кровавую трагедию при молчаливом одобрении Хрущёва?! Наши войска были направлены против мятежников безоружными. Патроны им выдали лишь после того, как они понесли неоправданные потери. Андропов же, естественно, организовав кровавые оргии, отсиживался в стороне от опасностей. Очень похоже на то, как в своё время Грачёв направил в насыщенную не без его попустительства вооружением Чечню, войска, вооружение которых было слабее. Нельзя не вспомнить и трагические дни октября 1993 года, когда жалкие и трусливые людишки, оказавшиеся во главе Великой России, не отважились выйти перед восставшими, чтобы силою своего авторитета отвратить кровопролитие. Выйти так, к примеру, как вышел однажды Государь Император Николай Первый во время бунта на Сенной площади. Не в бронированном автомобили, а в обычной пролётке, не под охраной спецподразделений, а с одним кучером примчался он на площадь. Остановил перед толпою пролётку, поднялся во весь свой богатырский рост и скомандовал:
       – На колени, мерзавцы! Шапки долой!
       И вся толпа покорно опустилась на колени, признавая отвагу и мужество
Государя, признавая его власть и покоряясь ему.
      Вышел бы, к примеру, тот же Грачев, знаменитый ныне в народе лишь своим нелицеприятным, прилипшим к нему теперь уже на века прозвищем, которое будет справедливо помниться потомками, как помнятся и великие прозвания: Андрей Боголюбский или Иоанн Грозный, Потёмкин-Таврический или Суворов-Рымникский, как помнятся и отвратительные, типа Гришки-кровавого, то есть красного палача петербуржцев Зиновьева. Отчего же не вышли Ельцин или Грачев к Белому дому и не крикнули, мол, на колени, такие сякие, сложить оружие? Духу не хватило. Да и откуда у них дух Православный, откуда дух Самодержавный, откуда у них Русский дух, который Русью пахнет. Другой, у них даже не дух, а запашок, который отдаёт мерзостью.
       А ведь 14 декабря дело шло в большей степени не на жизнь, а на смерть. Если бы декабристы победили, началась бы кровавая вакханалия по всей России. Прежде всего, они собирались взяться за истребление Императорской фамилии. К примеру, Пестель, сын «сибирского злодея» (так характеризовал Пушкин отца бунтовщика, прославившегося жестокостью в Сибири), предлагал построить «экономическую виселицу» и повесить на мачте корабля сначала Императора, затем, привязав верёвки к его ногам, Императрицу и Наследника Престола, а затем, в том же духе уже четырех Великих Князей и Великих Княгинь и так до тех пор, пока будет кого вешать. Чем Пестель отличался от комиссаров, истребивших десятки тысяч офицеров в Крыму, тех самых офицеров, которые, поверив их посулам, остались в России? Когда они с наивной доверчивостью к новой власти пришли в указанные в воззваниях пункты регистрации, их арестовали и всех поголовно истребили. Их сажали в баржи и топили в море, их зарывали живыми в землю, их закрывали в бочки с вбитыми вовнутрь гвоздями, и пускали эти бочки с гор. А что делали ельциноиды с защитниками Дома правительства на краснопресненском стадионе?! Об этом написано много. Страшно даже повторять.
       Насколько же выше, неизмеримо выше всякого рода демо- лидеров был Самодержавный Государь Николай Первый. Вот вам и причина его неприятия, причина ненависти к нему со стороны всей этой трусливо демо- своры, к определению коей надо бы ещё прибавить приставку псевдо.
       Николай Первый, поразивший всех своими мужеством и отвагой, писал Великому Князю Михаилу Павловичу:
        – Революция у ворот Империи, но я клянусь, что она в неё не проникнет, пока я жив и пока я Государь милостью Божьей!
        Оценивая мятеж декабристов, он заявлял:
        – Это не военный бунт, но широкий заговор, который хотел подлыми действиями достигнуть бессмысленных целей. Меня могут убить. Каждый день меня пугают анонимными письмами, но никто меня не запугает.
        Пушкин справедливо отмечал, что «мятеж декабристов обличил несостоятельность идеалов, насильственно переносимых на Русскую почву; фальшивые призраки будущего переустройства России на европейский фасон, которыми тешилось незрелое, порвавшее с народными преданями Русское общество, были разбиты».
        Разве Хрущёв, Андропов, Горбачев, Ельцин думали о том, что нужно России и Русскому Народу, что нужно народам, населяющим огромные просторы Державы? Они думали лишь о том, что полезно и выгодно лично им. А Русские Самодержцы заботились о том, что нужно, прежде всего, России. В этом главное отличие всяких там либерализмов и демократий от высшей формы государственного устройства – Православного Самодержавия. И это прекрасно понимал Государь Император Николай Первый, которого можно по праву назвать ревностным продолжателем дела, заложенного святым благоверным князем Андреем Боголюбским, развитого местночтимым Святым Благоверным Царём Иоанном Грозным, названным митрополитом Иоанном Ладожским Игуменом Всея Руси, продолженного Екатериной Великой и Павлом Первым. Очень точны размышления Императрицы Екатерины Великой о республиканстве и демократических преобразованиях, которые пытались навязывать миссионеры тёмных сил Запада:
        «Знайте же, что если ваше правительство преобразится в республику, оно утратит свою силу, а ваши области сделаются добычею первых хищников; не угодно ли с вашими правилами быть жертвою какой-нибудь орды татар, и под их игом надеетесь ли жить в довольстве и приятности.
       Безрассудное намерение Долгоруких, при восшествии на престол Императрицы Анны, неминуемо повлекло бы за собою ослабление – следственно и распадение государства; но, к счастию, намерение это было разрушено простым здравым смыслом большинства.
       Не привожу примера (деления на уделы) Владимира и последствий, которые оно повлекло за собою: он слишком глубоко врезан в память каждого, мало-мальски образованного человека».
Высокую оценку деятельности Екатерины Великой по возрождению и развитию Русской государственности дал один из самых высокочтимых в народе пастырей современности Высокопреосвященнейший Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. В книге «Русь Соборная» он указал на причины падения Русской государственности, отметил, в частности, что Пётр I «не оставил своим преемникам сколь либо стройной системы державного обустройства земли Русской. Разрушено было более, чем создано, тем паче, что многочисленные новации «царя-плотника» далеко не всегда оказывались жизнеспособными, часто умирая, едва успев родиться. Среди наиболее явных недостатков государственного управления Российской Империи выделилось отсутствие института, аналогичного Земскому Собору, инструмента, который помогал бы Самодержцу ощутить острейшие народные нужды, «из первых рук» узнать о том, что тревожит его многочисленных и разнообразных подданных».
        И лишь Екатерина Великая сделала, по мнению о. Иоанна Ладожского, первый серьёзный шаг к возрождению Русской Соборности. Падение Русской государственности, как отметил он, «продолжалось до тех пор, пока  внутриполитическое положение России не стабилизировалось при Екатерине Великой, которая не замедлила воспользоваться этой передышкой, дабы в очередной раз попытаться восстановить разрушенную связь между Царским престолом и широкими народными массами. За время царствования сей Государыни произошли два события, которые несли на себе несомненный отсвет идеи Соборного народного представительства: созыв Уложённой комиссии и реформа местного самоуправления. В её деятельности приняли участие 564 депутата: 28 от правительства, 161 от дворянства, 208 от горожан  (из них 173 представляли купечество), 54 от казаков, 79 от государственных крестьян и 34 от иноверцев…» Иоанн Ладожский отметил, что «можно вполне обоснованно утверждать, что и по составу, и по задачам комиссия, созванная Екатериной II, явилась почти полной копией Земского собора», и что «именно труды этой комиссии помогли Императрице осуществить конструктивную реформу местного самоуправления, в результате которой применительно к новым историческим условиям были восстановлены традиционные для России начала сословной и территориальной организации». Особо отмечено в книге, что именно в этих деяниях Императрицы «своё новое воплощение (пусть неполное, частичное) нашла неистребимая Русская жажда Соборного единения, органично включающего в себя механизмы местного самоуправления как свидетельство полного доверия  Государя к своим верным подданным».
       Русское Православное Самодержавие, как власть от Бога, покоилось на таких великих столпах, каковыми были правления Андрея Боголюбского и Иоанна Грозного, Екатерины Великой и Павла Первого. Именно они, эти Государи, явили миру силу и могущества праведной власти, укрепляющей и возвышающей Державу, преумножающей её территории, численность её населения, поднимающей её международный авторитет. Я написал «Держава», без прибавления «Российская». К сожалению, в наши дни утрачено это священное понятие «Держава» и извращено. Державами в равной мере называют и Эстонию и США, и Грузию и Польшу и прочие страны или ещё точнее – злокачественные странные новообразования, несущие только зло и ничего иного. Говорить Российская Держава, тоже самое, что «масло масленое», ибо Державой правильно именовать Россию и только Россию, одну Россию во всём мире Божьем. Держава – понятие духовное и вытекает из словосочетания: «Удержание Апостольской Истины». На планете Земля есть только одна страна, одно государство, которое имеет великое предназначение, данное Самим Создателем – «Удержание Апостольской Истины». Это государство – Россия. И только России Всевышним дарована праведная «Власть от Бога» – Православное Самодержавие. Только Русский Государь именуется Удерживающим. С изъятием из среды Удерживающего наступает, как учит Церковь, хаос. Только Россия является Удерживающей на Земле. Если бы тёмные силы сумели (что, конечно, невозможно и никогда не случится) изъять из среды (с планеты Земля) Россию, мир бы немедленно погиб в наступившем хаосе и кровавой смуте. 
       Вот такими Удерживающими выступали на протяжении всей истории Русские Государи. Вот таким Удерживающим явился и Государь Император Николай Первый, которого, по мнению многих добропорядочных историков, следовало бы именовать Николаем Великим.
       Ему досталось тяжелейшее наследие, ему досталось общество, до крайности разложенное Императором, которого мы знаем под именем Александра Первого.
       Забвение Православной веры, отрицание основ Самодержавия, французомания, западничество, вольнодумство – всё это махрово расцвело в первой четверти  XIX века и всё это угрожало безопасности Державы, сильной своими национальными традициями, праведным укладом и, конечно, праведной верой предков.
       XVIII век поколебал устои Православного Самодержавия, надломил традиции, внёс раскол в Русское общество. XIX век грозил его разрушить, ибо худшее, что оставил в наследство минувший век, веку новому, аккумулировалось в дворянском заговоре против Православия, Самодержавия, против Помазанника Божьего на Русском Престоле. Это было первое гнусное клятвопреступление, ведь на Московском Земско-Поместном соборе в феврале 1613 года все без исключения сословия Русского общества, весь народ России, вся Россия поклялись верности новой, соборно избранной династии.
       Декабрьский бунт резко отличался от дворцовых переворотов минувшего века тем, что в дворцовых переворотах дворянство, опираясь на гвардию, произвольно меняло Государей, принадлежащих к одной всенародно избранной в 1613 году Династии. Декабристы планировали истребить правящую династию, чтобы установить власть произвола и беспредела, которая бы сделала Россию лёгкой добычей с нетерпением дожидавшихся её раздела между собой западных хищников. Государь Император Николай Первый сорвал подлые и коварные замыслы запада и разгромил передовой отряд тёмных сил запада, чем уберёг Россию от гибели.
      И недаром, Пушкин написал:
         Нет, я не льстец, когда Царю
         Хвалу свободную слагаю.

                Следствие и суд над декабристами

       Сразу после разгрома восстания началось следствие, в котором участвовал сам Император Николай Павлович. 289 офицеров и солдат были признаны виновными в выступлении против правительства. 121 из них предали Верховому суду. На следствии Император стремился быть строгим, но, когда считал возможным, милостивым. Юнкера лейб-гвардии Конного полка, молодого князя Суворова, он исключил из числа осуждённых, заявив, что внук великого Суворова не может изменить своему Государю. Поручика Коновницына, сына героя Отечественной войны 1812 года, он отправил к матери, с тем «чтобы она его высекла».
        В своих показаниях Рылеев и Трубецкой раскрыли планы Северного и Южного обществ. Немногие декабристы вели себя мужественно, отстаивая свои убеждения – это Пущин, Якушкин, Борисов, Муравьёв. Остальные с уничижительной поспешностью выдавали своих соратников, стремясь выгородить себя. Трубецкой, увидев в руках Царя манифест, написанный своей рукой, упал на колени и стал молить о пощаде. Каховский заявил, что обожает Императора, на что тот холодно ответил: «А ведь всех нас зарезать хотели». Пестель, планы которого не знали предела жестокости, не решился обратиться к Императору и написал генералу Левашёву: «Все узы и планы, которые связывали меня с тайным обществом, разорваны навсегда… Я прошу лишь пощады». А ведь ещё несколько дней назад рисовал чертёж «экономической виселицы» для Царской семьи. Декабристы Одоевский и Муравьёв составили списки солдат, которые вышли на площадь, и тем самым обрекли их на суровые наказания, хотя те участвовали в восстании не по своей охоте, а по их же, Муравьёва и Одоевского, приказам.
       Н.Шильдер привёл такие данные: «2 июля 1826 года суд избрал трёх членов для составления всеподданнейшего доклада, а именно: от Государственного Совета – Сперанского, от Сената – Козодаева, и из числа прочих лиц – генерал-адъютанта Бороздина. После обсуждения доклада в нескольких заседаниях он был подписан членами суда 9 июля и представлен Государю. Суд решил четвертовать пять человек, поставленных вне прочих принятых им одиннадцати разрядов, а именно: Павла Пестеля, Кондратия Рылеева, Сергея Муравьёва-Апостола, Михаила Бестужева-Рюмина и Петра Каховского, а затем предать смертной казни отсечением головы 31 человека, а прочих виновных послать в вечную каторгу и подвергнуть иным наказаниям, соответственно степени их вины».
       Здесь следует заметить, что Сперанский стремился к тому, чтобы к смертной казни было приговорено как можно больше декабристов, причём, в первую очередь вносил в списки заслуживающих казни тех, кто знал о его тайной причастности к мятежу. Дело в том, что, по словам Завалишина, мятежники предложили Сперанскому войти в состав Временного правительства, на что тот, едва скрывая испуг, возразил: «С ума вы сошли! Разве делают такие предложения преждевременно? Одержите верх, тогда все будут на вашей стороне!». В.Ф.Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонств от Петра I до наших дней» писал: «Общество намеревалось предложить во временное правление Мордвинова, Сперанского и Ермолова, которые и должны были разработать проект конституции по образцу просвещённых европейских государств. Масоны государственный мятеж представили Государю в невинном смысле, что бунтовщики – это заблудшие, которые не знали, что творили».
       Но, разумеется, многие понимали, что это далеко не так. 22 декабря 1825 года Цесаревич Константин писал Императору Николаю Павловичу: «Я с живейшим интересом и серьёзнейшим вниманием прочёл сообщение о петербургских событиях, которое вам угодно было прислать мне. После того, как я прочёл его, моё внимание сосредоточилось на одном замечательном обстоятельстве, поразившем мой ум, и именно на том, что список арестованных заключает в себе лишь фамилии лиц, до того неизвестных, до того незначительных самих по себе и по тому влиянию, которое они могли оказывать, что я смотрю на них только как на передовых охотников, чтобы по этому событию судить о своей силе и о том, на что они могут рассчитывать. Они виновны в качестве добровольных охотников, и в отношении их не может быть пощады, потому что в подобных вещах нельзя допустить увлечений, но равным образом нужно разыскивать подстрекателей и руководителей и, безусловно, найти их путём признания со стороны арестованных. Никаких остановок до тех пор, пока не будет найдена исходящая точка всех этих происков, – вот моё мнение, такое, каким оно представляется моему уму».
       Государь не пожелал подписывать суровый приговор. Он смягчил наказания всем мятежникам. Отсечение голов было заменено ссылкой, а вместо четвертования пятерым наиболее злостным бунтовщикам, предложил расстрел, однако, поскольку было в любом случае отменено четвертование, следственная комиссия стала настаивать на повешении. «Офицеров не вешают, а расстреливают!» – заявил Государь, но генерал-адъютант Бенкендорф, виднейший масон, стремившийся завоевать себе авторитет у Государя, убедил его, что преступление ужасно, а потому от примерного наказания будет только польза. Смягчая приговор, Государь подписывал другой приговор – самому себе. Нельзя было проявлять мягкость. Недаром заповедано Самим Создателем, что власть Помазаннику Божьему дается «на казнь злым, а добрым на милование». Никто из мятежников не раскаялся. Все они продолжали свою разрушительную работу. А выявлены были очень немногие из тех, кто в разной степени содействовал подготовке мятежа и ушёл в подполье при его провале. В омерзительной среде великосветской черни у Самодержавного Государя союзников не было, как не было в той среде союзников у России и Русского Народа. Мятежники и многочисленные их сообщники пытались насильственно переменить праведный строй в России – Православное Русское Самодержавие – на правление по западному образцу, чтобы пустить в распыл Державу, ибо известная Истина, с предельной точностью и ясностью озвученная Иваном Лукьяновичем Солоневичем: «Россия падала в те эпохи, когда Русские организационные принципы подвергали перестройке на западно-европейский лад».

       Приговорённых к смертной казни, повесили 13 июля 1826 года в Петропавловской крепости. Около 120 человек отправили на каторгу и поселение в Сибирь, где содержались они вполне сносно. Начальником Читинской тюрьмы лично Императором был назначен Лепарский, коего Император знал как доброго, мягкого и тактичного человека. Впоследствии Лепарский вспоминал: «За неимением казённых работ, занимаю их летом земляными работами, три часа утром и два часа пополудни, а зимою будут они для себя и для заводских магазинов молоть казённую рожь».
       Декабристы имели право получать посылки из дома и деньги. Всего официальным путём за первые десять лет пребывания на каторге они получили 345758 рублей, а жёны их – 778135 рублей. Таким образом, жили эти «свободолюбцы», стремившиеся, якобы, освободить крестьян, на средства от своих же крепостных. В 1828 году заключённых освободили от кандалов. Когда к ним приехали жёны, свидания поначалу разрешались в остроге, в течение дня. Затем жёны выстроили дома на улице, получившей название «дамской», и мужей отпускали к ним под охраной конвоиров. Позднее женатым позволили жить в этих домиках.
       На работы выводили только желающих, при этом сторожа несли инструмент, а заключённые шли налегке, распевая песню, в которой были слова, полные лицемерия: «Отечество наше страдает под игом твоим». То есть под игом того, кто уберёг их от отсечения голов, что настоятельно предлагал Сперанский, желая заткнуть рот всем, кто мог указать на него, как тайного участника заговора и одного из планируемых в случае победы правителей.
       Каторга же для преступников была весьма странной. Желающим  разрешили заниматься и более цивилизованным трудом. К примеру, декабрист Якушкин основал в Сибири два училища – одно для мальчиков, другое – для девочек. Александр Одоевский и Александр Бестужев-Марлинский добились перевода на Кавказ в действующую армию. Бестужев погиб под Анапой, а Одоевский умер от малярии.
        В 1832 году по случаю рождения Великого Князя Михаила Николаевича, Император сократил сроки каторги на пять лет. В 1856 году Императором Александром II была объявлена полная амнистия декабристам. К тому времени в живых осталось не более сорока человек.
       На Западе было много визгу по поводу наказания злостных мятежников, коих там называли борцами за свободу. Императора Николая Павловича обвиняли в жестокости. Да и не только на Западе. Борис Башилов в книге «История русского масонства» указал: «Казнь декабристов всегда выставлялась революционной пропагандой как незаконная и жестокая расправа Императора Николая Первого над милыми образованными людьми, желавшими блага Родине, угнетаемой суровым тираном». И никто не упоминал о планах декабристов по изуверскому истреблению Царской фамилии и подлом убийстве героя Отечественной войны 1812 года М.А.Милорадовича. А ведь все казнённые вместе по заслугам своим перед Россией не стоили «храбрейшего из храбрых» героя.
       Борис Башилов провёл интересные и поучительные сравнения с тем, как расправлялись с бунтовщиками на Западе. Он писал: «Представим себе, что Пестель и его друзья жили не в России, а в Англии и устроили восстание не в Петербурге, а в Лондоне. Как бы поступили с Пестелем и другими декабристами в Англии, которую революционная пропаганда, наравне с Соединёнными Штатами, всегда выставляла как образец просвещённого и демократического государства. Если бы декабристское восстание случилось в Англии, Рылееву не прошлось бы жаловаться, что это страна, в которой не умеют даже повесить. (Естественно, ведь в России со времён «бироновщины» не вешали). Вот что сказал бы судья Рылееву, Пестелю и другим декабристам, если бы их судили в свободной и демократической Англии:
       – Мне остаётся только тяжёлая обязанность назначить каждому из вас ужасное наказание, которое закон предназначает за подобные преступления. Каждый из вас будет взят из тюрьмы и оттуда на тачках доставлен к месту казни, где вас повесят за шею, но не до смерти. Вас живыми вынут из петли, вам вырвут внутренности и сожгут перед вашими глазами. Затем вам отрубят головы, а тела будут четвертованы. С обрубками поступлено будет по воле короля. Да помилует Господь ваши души.
       Но Пестель жил в России, и его просто повесили. А так как описано выше, был казнен в Лондоне в 1807 году полковник Эдуард Маркус Деспарди и его друзья. Причём небольшая разница. Пестель и декабристы – всего несколько человек из сотен заговорщиков – были казнены за участие в вооруженном восстании, а полковник Деспарди и его друзья – только за либеральные разговоры о желательном изменении строя «доброй демократической» Англии. Разница основная заключается в том, что Пестель жил в России, а полковник Деспарди – в Англии. А это совсем не одно и тоже, хотя одна страна считается варварской и деспотической, а вторая – просвещённой и демократической».
       Далее Борис Башилов советовал почитать об английских «декабристах» в английской книге: J.Ashton. The dawn of the XIX centuru in England (с.145-452. 1906).

                «Христианин… не может быть рабовладельцем».
      
       Император Николай Павлович не случайно принимал активное участие в следствии по делу декабристов. Его интересовали причины вооружённого выступления против Самодержавия и цели, которые ставили перед собой тайные общества. То, что стране необходимы реформы, он понимал. Теперь же хотел уяснить, какие, прежде всего, нужны изменения во внутренней жизни России, и каким путём их необходимо проводить. Из материалов следствия он вынес, что Правительству недостаёт правдивых сведений об истинном положении дел в государстве, что до него, Императора, доходят далеко не полные и слишком приукрашенные доклады.
       Разумеется, перед ним были преступники, которые всячески старались выгородить себя. Он понимал, что эти люди стремились совсем не к тому, что декларировали на следствии. Но они сообщали о недостатках, надеясь указанием на эти недостатки, хоть как-то объяснить своё выступление против власти. Сообщения же эти не всегда были надуманными – достаточно часто Император получал более чем достоверную информацию, которую при иных обстоятельствах из данного субъекта никогда бы не мог вытянуть.
       Из показаний бунтовщиков ему удалось узнать об истинном положении крепостных крестьян, о непосильном налоговом бремени, о произволе чиновников и о многом другом, не попадавшем в официальные отчёты. Император сделал вывод о необходимости наладить систему получения достоверной информации.
       В первые же дни своего Царствования Государь Николай Павлович должен был решить ряд непростых вопросов. Главный из них – способна ли Царская власть вывести страну из крепостного рабства? И второй – насколько может он, Император, опираться на дворянство, представители которого организовали вооружённое восстание 14 декабря, опутали всю страну сетью масонских ложь и антиправительственных заговоров.
       Михаил Зызыкин писал: «Приговор по восстанию 14 декабря хотя и расстроил и охладил отношения между дворянством и Царём, но положил начало сближению его с крестьянством. Так, народ, присутствуя при въезде Царя в Москву через неделю после казни декабристов, показал ему знаки обожания, которые продолжались по всей Империи до последних дней его жизни». Уж такова была обстановка в России во все времена – народ всегда искренне приветствовал действия Государей по наказанию своих мучителей. Поэтому подлинной народной трагедией был уход из жизни Государей Иоанна Грозного, Товарища Сталина, в которых широкие массы видели первейших и нелицемерных своих заступников. Ну а то, что они сурово обращались с врагами народа, не нравилось только самим врагам народа и сочувствующим им негодяям, готовым продать Россию кому угодно, лишь бы самим обогатиться на этой акции.
        Стремясь изменить положение дел в Империи, Николай Первый создал всесословное чиновничество и, опираясь на него, говорил, что Россией управляют столоначальники. В течение царствования Императора Николая I можно было зарегистрировать до 700 возмущений против помещиков. Это имело значение набатного колокола. Всё, что было чувствительного, великодушного в его душе побуждало его прислушиваться к страданиям крестьян.
       «Они (крестьяне) знают, что не имеют другого защитника, кроме меня», – сказал он однажды.
       Уже вскоре после завершения дела декабристов Император начал подготовку реформ по освобождению крестьян. Начал с малого: наметил, по словам М.Зызыкина, «освобождение одного миллиона двухсот тысяч домашних слуг и запрещение продажи крестьян без земли, но натолкнулся на оппозицию своего окружения». Царствование Императора Николая Павловича даёт нам ещё одно подтверждение, что Русские Государи, за исключением очень немногих, были первыми антипомещиками и антиэксплутататорами, что не они ужесточали крепостное право, а именно крупные землевладельцы стремились выжать из своих крепостных все соки.
       В отличие от своего предшественника на Русском Престоле, проникнутого либеральными идеями, Николай Павлович был монархистом до мозга костей. По отзыву старшей дочери знаменитого нашего поэта Фёдора Ивановича Тютчева Анны Фёдоровны, Николай Павлович видел «в Русском Самодержавии – единственный принцип порядка и прочности, ещё неколебимый революционными идеями Европы, и считал себя поэтому обязанным служить интересам государей, находящихся в противоречии с либеральными стремлениями народов…». Борис Башилов справедливо заметил, что идеалом Русского правителя для Николая Первого был не Пётр Первый.., а самый христианский правитель Средневековой Руси Владимир Мономах… Христианскую настроенность Николая Первого ярко показывает резолюция, которую он наложил на отчёте министерства иностранных дел, составленном к двадцатипятилетию его царствования перед тем как передать отчёт Наследнику: «Дай Бог, чтобы мне удалось тебе сдать Россию такою, какою я стремился её оставить, сильной, самостоятельной и добродеющей: на – добро, НИКОМУ – ЗЛО».
      Увы, враги России жили по иным принципам, по иным заветам. Они стремились всеми силами принести зло России и преуспевали в этом – они спровоцировали бунт дворянства, они порождали всякого рода слуг дьявола, типа дантесов, геккернов, нессельроде, они убили Пушкина, Лермонтова, они подготовили всеобщую агрессию Европы против России, частью которой было вторжение в Крым. Они и сегодня рвутся в Крым, посылая вперёд, в качестве авангарда передовой отряд оранжевых западленцев из Подляхии.
       Императору Николаю Павловичу досталась тяжелейшая эпоха, охарактеризованная Борисом Башиловым предельно точно и сурово:
       «Переломная эпоха, в которую правил Николай Первый, наложила на него неизмеримо тяжёлое бремя. Он правил, когда мировое масонство и руководившее им еврейство, окончательно утвердили своё господство в Америке и Европе. Это была эпоха, в которую, по меткому выражению Гоголя, «дьявол выступил уже без маски в мир… Когда «мир был в дороге, а не у пристани, даже и не на ночлеге», не на временной станции или отдыхе». В это время «на развалинах старого мира» села тревожная юность. В России это тревожное, родившееся во время наполеоновских войн поколение избрало своим руководителем не Николая Первого, Пушкина, Гоголя, славянофилов, а духовных отпрысков русского вольтерьянства и масонства, декабристов, и своим путём – путь дальнейшего подражания Европе»… Государь избрал более трудный путь: он решил восстановить Самодержавие в России и отказаться от традиций Петровской революции.
      «Вопрос ещё, – сказал однажды Николай Павлович, – хорошо ли сделал Пётр, что отменил некоторые Русские благочестивые обычаи. Не придётся ли их восстановить?».
       Прежде всего, необходимо было восстановить Православное Самодержавие, ведь по точному определению мыслителя, «за время от Петра Первого до Николая Первого у нас не было монархии…»
       Иван Лукьянович Солоневич писал: «Русские Цари и в особенности Царицы, от Петра Первого до Николая Первого были пленниками вооружённого шляхетства и они не могли не сделать того, что им это шляхетство приказывало».
       Период от Петра Первого до Николая Первого Ключевский называл дворяновластием, а Лев Тихомиров писал, что «нельзя обвинять монархию за то, что было сделано во время её небытия».
       Николай Первый однажды сказал маркизу де Кюстину: «Меня очень мало знают, когда упрекают в моём честолюбии; не имея малейшего желания расширять нашу территорию, я хотел бы ещё больше сплотить вокруг себя народы всей России. И лишь исключительно над нищетою и варварством я хотел бы одержать победы: улучшить жизненные условия Русских гораздо достойнее, чем расширяться».
       И всё же монархиста Николая Павловича события 14 декабря заставили стать до некоторой степени реформатором. Он внимательно изучил проекты, составленные своим предшественником, и многие из них стал внедрять в жизнь. Понимая необходимость реформ, он, в то же время, твёрдо считал, что инициатива по их проведению должна происходить только от Верховной власти. И потому сам, показывая пример, работал по 18 часов в сутки, а центр тяжести управления перенёс на Собственную Его Величества канцелярию. В этой канцелярии было создано шесть отделений: первое – ведавшее назначениями и увольнениями чиновников; второе – кодификацией законов; третье – благотворительными учреждениями и женскими учебными заведениями; пятое – реформой государственных крестьян и контролем за её исполнением; шестое – реформой управления на Кавказе.
        Главным оставался крестьянский вопрос. Для его решения Император создал 11 секретных комитетов, призванных разработать меры по ослаблению, а затем и отмене крепостного права. Борис Башилов справедливо указал, что Россия Петербургского периода являла собой отступление от народного идеала христианского государства – Святой Руси.  Несоответствие социальной структуры крепостнической России идеалам Православия понимал и Николай Первый, понимали это несоответствие и Гоголь, славянофилы, Хомяков, К.Аксаков и ряд других выдающихся людей Николаевской эпохи. Хомяков писал: «Христианин может быть рабом, но не может быть рабовладельцем». Глубокий смысл в этих словах. Да, защищая рубежи Отечества, христиане порой попадали в плен. Это, конечно, позорно, но, это объективно возможно. Но быть рабовладельцем может только моральный урод, питекантроп без чести и совести. Император создал пятое отделение своей Канцелярии, подчинил его генералу Киселёву, твёрдо заявив ему: «Это положение крепостного права не может оставаться в своём теперешнем состоянии. Мои министры меня не понимают. В моей семье братья против моих проектов. Я прибегаю к помощи, Бог вдохновит и будет нами руководить». В 1847 году Николай Первый сказал Смоленским помещикам: «Я не понимаю, каким образом человек сделался вещью. Я не могу себе представить иначе, как хитростью и обманом с одной стороны и невежеством – с другой… Этому нужно положить конец».
      Но положить конец оказалось очень и очень непросто. Известно, что Императрица Екатерина Великая уже пыталась отменить крепостное право, но встретила глухое и жёсткое сопротивление дворянства. В своём выступлении на Международной конференции «Екатерина Великая: эпоха Российской истории», состоявшейся 24 – 29 августа 1996 года  в Петербурге «в память 200-летия со дня смерти Екатерины Второй (1729 – 1796) и к 275-летию Академии Наук» историк А.Б.Каменский убедительно доказал, что обвинения Императрицы в том, что она поощряла крепостничество, являются отвратительной клеветой. Он отметил: «Реальная политика Екатерины и её законодательство неплохо изучены, и лишь самые упорные продолжают сомневаться, что её вера в идеалы Просвещения была вполне искренней, а документы, в том числе начертанные Императрицей собственноручно, свидетельствуют, что её отношение к крепостному праву было однозначно негативным».
       На конференции историк коснулся этого вопроса более глубоко. Остановимся на его размышлениях, поскольку они помогут нам во многом понять события, происходившие в период царствования внука Екатерины Великой, Императора Николая Павловича. Существует мнение, что Императрица не могла отменить крепостное право «поскольку опасалась (и не без оснований) нового дворцового переворота». А.Б.Каменский ставит вопрос несколько иначе: «В какой мере вообще в XVIII веке развитие института крепостничества зависело от воли монарха? В какой мере власть была в состоянии влиять на этот процесс и регулировать его?». И вот тут-то размышления А.Б.Каменского весьма близко сочетаются с тем, о чём писали в своё время и Иван Солоневич и Борис Башилов:
Каменский говорит: «А если окажется, что возможности власти были весьма и весьма ограничены (как выразился в связи с этим И.Д.Беляев, «жизнь волей-неволей пошла мимо закона»), то была ли эта власть действительно Самодержавной и, тем более, абсолютной? А может быть всё дело в том, что крепостничество в России было той самой объективной закономерностью, в существовании которой нас так долго убеждали историки-марксисты, и само упоминание которой так скверно действует на наших западных коллег?».
       А вот мнение историка о Петровских преобразованиях: «Конечно, на самом деле в центре проблемы взаимоотношения власти и дворянства то постоянное состязание в перетягивании каната, в котором они упражнялись весь XVIII век, начиная с петровского времени. Да и вообще, как и всегда, когда мы пытаемся что-либо объяснить о XVIII столетии, мы вынуждены обратиться к Петру Первому и его деяниям. Это он, с одной стороны, издал законы, обеспечившие складывание дворянства как полноценного и единого сословия, а с другой – намертво связал сословное становление дворянства с крепостничеством. Это он, Пётр I, с одной стороны, обязал дворянство служить ещё усерднее, чем прежде, и, хотя и уравнял в правах поместье и вотчину, но обусловил владение землёй бессрочной службой, а с другой, заставив помещиков платить подати за своих крепостных, – сделал этих последних полными рабами первых, ибо за этим, по словам того же Беляева, «скрывалось страшное разобщение крестьян с государством: …крестьянин сделался ответственным только перед господином… он утратил и все права как член государства».
       С этих пор процесс консолидации дворянства в сословие сопровождался его естественным стремлением избавиться от пут, которыми его опутало государство, но одновременно сохранить в своём владении крестьян, ибо только они могли обеспечить избавившемуся от пут дворянину безбедное существование. Впрочем, и государство не случайно увязало службу и крепостное право, ведь Пётр отлично знал, что собираемой подушной подати едва хватит на содержание армии, но выплачивать обещанное чиновникам и офицерам жалование регулярно и уж тем более платить им столько, чтобы на это жалование можно было существовать, Российское государство не сможет никогда».
       И далее историк определил то, что оказывало серьёзное внимание на власть не только при Петре и его преемниках, но и на власть Императора Николая Павловича, получившего такое тяжёлое наследство: «В истории противостояния государства и дворянства был один важный момент, который не то чтобы вовсе проходил мимо внимания исследователей, но нередко оценивался неадекватно или, по крайней мере, не совсем точно. Речь идёт о коротком, но столь важном для истории Русского дворянства царствовании Петра Третьего. Подписанный им Манифест сделал так, что «владение крестьянами уже никак не зависело от службы дворянина. Манифест уничтожил веками существовавшую иерархию соподчинённости всех групп Русского государства, окончательно нарушил обеспечивавшийся этой иерархией социальный баланс. Правовое признание исключительности дворянства вело к значительному расширению социальной пропасти между высшими и низшими». И ещё на один важнейший момент указал историк Каменский: «Манифест о вольности дворянства не был единственным достижением дворян в короткое царствование Петра Третьего. В январе 1762 года было ликвидировано введённое Петром Первым и сохранявшееся его преемниками ограничение на перевод крестьян из одного уезда в другой, ограничено для крестьян право записи в купечество наличием разрешения от помещика. Наконец, 29 марта 1762 года появился сенатский… указ, запрещавший фабрикантам покупку крестьян к заводам без земли. Этой мерой окончательно устанавливалась монополия дворянства на владение крепостными (хотя и по-прежнему не в виде позитивного закона, а путём запрета владеть ими другим категориям населения). По существу этими законодательными актами Пётр Третий совершил своего рода революцию в системе социальных отношений в России: возникла новая социально-политическая реальность, которая отныне и на протяжении последующих ста лет определяла развитие страны и с которой принуждены были считаться все, кто в это время оказывался у власти, в том числе, конечно, и Екатерина Вторая… Без учёта этого невозможно понять кажущуюся бездеятельность Императрицы в отношении крепостничества. Но так ли уже она была бездеятельна? На самом деле Екатерина не только инициировала первое публичное обсуждение проблем крепостничества в рамках конкурса Вольного экономического общества, но и в течение 34 лет сумела успешно противостоять давлению дворянства, настаивавшего на законодательном оформлении своих прав собственности на крестьянские души. Более того, её указами впервые было объявлено о возможности освобождения крестьян, которых после этого запрещалось крепостить вновь. С другой стороны, её попытки ограничить, например, продажу крестьян без земли успехом не увенчались. Всё это наводит на мысль, что реальная власть Российского монарха во второй половине XVIII века действительно была далеко не абсолютной и контролировалась определёнными политическими и социальными силами, действовавшими в интересах дворянства. Но значит ли это, что столь дорогое марксистской историографии понятие «правящий класс», под которым имеют в виду дворянство, – реальность? И можно ли просто отмахнуться от утверждения Я.А.Гордина, что «никаких выразителей интересов дворянства в природе не существует»?
       По утверждению историка, в России рождалось общество, которое в определённый момент не пожелало мириться с самодуром на троне Петром Третьим, и он был свергнут. Получается, что заговорщики действовали не в интересах дворянства, которое столько получило от Петра Третьего, а против него. В то же время общество признавало нелегитимную власть Императрицы Екатерины Второй в течение 34 лёт, поскольку волновало общество что-то другое – волновала политика, которую вела Императрица и которая устраивала общество, хотя и не устраивала многие слои дворянства.
       Отсюда вывод – необходима третья власть. И Екатерина Великая, будучи мудрой и прозорливой Государыне, всеми силами стремилась создать третье сословие, ибо, по словам историка, интересы политической элиты, составляющей наиболее влиятельную часть общества, не полностью совпадали с интересами дворянства, как сословия. То есть: Царствование Екатерины Великой было временем внутренней стабильности и внешнеполитических побед, что и устраивало общество.
       Переворот, в результате которого к власти пришла Императрица Екатерина Великая, ничего общего не имел с вооружённым восстанием декабристов. В первом случае, страна избавлялась от тирана и самодура, к тому же ориентированного в своих помыслах на Пруссию и готового даже переменить вероисповедание. То есть переворот 1762 года был во имя России. Декабрьское восстания преследовало по оглашению благие цели, а по умолчанию являлось попыткой членов тайных обществ захватить власть в России не во имя её народов, а во благо себе – декабристы, безусловно, были прообразом тех, кто сверг Государя в феврале 1917 года и вверг Россию в пучину кровавых событий.
       В 1762 году никаких лживых лозунгов никто не выставлял и никто не лицемерил – устраняли предателя на Российском троне и возводили на него Екатерину, которая успела продемонстрировать обществу и искреннюю любовь к России и приверженность Православию.
       Декабристы лгали о том, что возмущены крепостным правом, в то время как их отцы и делы во время заседаний знаменитой Екатерининской комиссии по уложению 1767 года, пресекали даже разговоры о возможном освобождении крестьян. Много сделал для облегчения участи крестьян Павел I, но и он не мог отменить само это крепостное право. Его преемник издал указ о вольных хлебопашцах, определяющий законодательные формы освобождения крестьян по желанию самих помещиков. Крестьян освободил лишь один человек – сын генерал-фельдмаршала Румянцева. Остальные стыдливо спрятали глаза, что не помешало им спустя два десятилетия вопить о страшном крепостном праве, которое привело их к необходимости выйти на Сенатскую площадь. Ну а затем они спокойно продолжали сидеть на шее крепостных крестьян и получать огромные по тем временам средства на своё безбедное существование на мягкой каторге.
        Император Николай Павлович продолжил поиски возможностей ликвидировать позорное крепостное право. На заседании Государственного совета в 1842 году он после детального изучения всех возможных последствий скоропалительных решений, прямо заявил: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем положении есть зло для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом более губительным». Он не мог не понимать, что крепостное право, при наличии омерзительных подстрекателей, коих немало развелось в России, может привести к крестьянской войне, что было бы крайне опасно для страны, находящейся в окружении жадных агрессивных соседей. Понимал он и то, что крепостное право сдерживает развитие промышленности и препятствует повышению обороноспособности страны. Но он не мог делать резких шагов, поскольку чувствовал дикое и жестокое противодействие великосветской черни, привыкшей уже к паразитическому существованию. Отмене крепостного права сопротивлялся и весь бюрократический аппарат. Каждое новое решение по крестьянскому вопросу запутывалось и искусственно задерживалось бюрократией. Когда же Император настаивал на немедленном предоставлении ему тех или иных документов по данному вопросу, их готовили таким образом, что проекты оказывались неосуществимыми. Императора постоянно пугали возрастающим недовольством помещиков, расколом общества и прочими бедами. Ссылались и на то, что в Западной Европе все беспорядки начались именно после отмены рабства.
      И Император вынужден был отступать. Но он не собирался отказываться от своих намерений. Так, в 1837 году он создал Министерство государственных имуществ, которое было призвано упорядочить управление государственными крестьянами. Во главе поставил заслуженного боевого генерала П.Д.Киселёва, уже показавшего себя деятельным администратором.
       В конце тридцатых годов XIX века в России было около 7,5 миллионов государственных крестьян. Для управления ими требовался человек, имеющий опыт работы и соответствующие убеждения. Император Николай Павлович знал, что Киселёв в своё время подавал его предшественнику на Престоле записку о том, как постепенно свести на нет крепостное право. Затем, будучи командующим Русскими войсками в Молдавии после войны 1828 – 1829 годов, он одновременно управлял и гражданской администрацией края. Деятельность генерала была направлена на проведение реформ, которые позволили дать Молдавии зачатки конституционного устройства, оградить законом интересы и личную свободу местных крестьян.
       Михаил Зызыкин писал: «Генерал Киселёв предвидел превращение крепостных не в гражданина и совершенно свободного собственника, а в хлебопашца, освобождённого от своего помещика, связанного с землёю в интересах государства». Это положение особенно важно. Нет, вовсе не частные индивидуальные хозяйства, в которых крестьянин работает на собственной земле, причём только на себя, и не слишком задумывается над тем, что необходимо государству, а такие хозяйства, где крестьяне трудятся в интересах страны, обеспечивая её продовольствием. Частник постепенно превращается в эгоистичного индивидуума, которого поражают почти те же «многомятежные человеческие хотения», что и эксплуататоров.
       Михаил Зызыкин указал: «Имея сильную поддержку Императора Николая I, Киселёв принимается за работу; он ставится министром уделов; ставит в распоряжение крестьян по 10 гектаров земли, создаёт сберегательные кассы и магазины для хлеба; организует медицинскую помощь, строит церкви и школы. Между тем, приготовления, касающиеся перемены в статусе помещичьих крестьян, продолжаются. 30 марта 1842 года Император Николай I собирает Государственный Совет и говорит там речь: Крепостное право есть зло, никто не может сомневаться в том, что настоящее положение не может быть навеки; думать об эмансипации крестьян в настоящий момент, значит, подвергать опасности общественный порядок. Но надо приготовить путь к постепенному переходу к другому порядку вещей».
       Михаил Зызыкин отметил, что «этот постепенный переход Император предлагал в виде создания новых категорий крестьян, так называемых «обязанных», прикреплённых к земле, но подчинённых ясно определённым повинностям и восстанавливающим лично свою свободу через соглашение с помещиком». Император понимал, что это лишь полумера, но понимал и другое – большего пока добиться в дворянско-крепостнической России практически невозможно. Крупные землевладельцы в первую очередь, да и вообще все помещики просто так не захотят слезать с шеи крепостных, где они за долгие десятилетия, начиная с петровского царствования, так удобно взгромоздились.
        Действуя по согласованию с Императором, Киселёв прежде всего упорядочил управление государственными крестьянскими хозяйствами. Им были открыты в деревнях школы, больницы ветеринарные пункты. Крестьянские сельские общества, которые имели недостаточно земли для своего развития, были переселены им в другие губернии, где получили гораздо большие наделы. Реформы Киселёва бесили помещиков-крепостников, обоснованно опасавшихся, что улучшение благосостояния государственных крестьян будет провоцировать стремление крепостных к переходу в государственные ведомства. Киселёв разработал программу постепенного личного освобождения крестьян от крепостной зависимости с выделением получившим волю земельных наделов. В ней предусматривались определённые размеры барщины и оброка, посильные для крестьян. Он разработал систему самоуправления, которая помогала обезопасить сельских жителей от неурожаев. Для этого часть земель отводилась под «общественную распашку». Здесь крестьяне работали сообща и имели право пользоваться результатами общего труда. Своего рода прообраз коллективных хозяйств Советского периода, поспешно осуждённых мироедами-демократами, а на самом деле имевшими много положительных качеств. Ведь именно коллективные хозяйства смогли обеспечить продовольствием Советский Союз в тяжелейшие годы Великой Отечественной. Единоличные крестьянские хозяйства с этим не справились бы. Алчные и жестокие эксплуататорские классы в лице помещиков и высшей бюрократии всячески мешали реформам, начатым Киселёвым. И всё-таки ему удалось под руководством и при поддержке Императора, сделать первые, самые важные шаги.
       Одновременно с решением крестьянского вопроса Правительство начало и реформу финансовой деятельности. Это было необходимо, поскольку к концу царствования предшественника, известного нам под именем Александра I, внешний долг России достиг 102 миллионов рублей серебром. Дорого стоили войны по освобождению Европы от наполеоновских банд. И всё было устроено так хитро, что Россия оказалась должна многим из освобождённых ею стран. Отчасти это, конечно, было организовано «австрийским министром Русских иностранных дел» Нессельроде, ну и, конечно, Канкриным, немало навредившим России.
       Императору Николаю I пришлось идти на срочные меры по исправлению создавшегося положения. Прежде всего, были увеличены пошлины на ввоз зарубежных товаров, что позволило защитить отечественных производителей. В 1839 – 1843 годах была проведена денежная реформа, и введён серебряный рубль, на который желающие могли обменять свои ассигнации. Мы помним, как относился к бумажным деньгам Император Павел I, считавший их обманом народа. Его сын, Николай Павлович был того же мнения. Количество находившихся в обращении кредитных билетов соответствовало государственному запасу серебра в соотношении шесть к одному.
       Во второй четверти XIX века стала налаживаться торговля, выросла денежная масса, которую население могло использовать для покупки продуктов и вещей. В начале века каждый житель России располагал в среднем 17 копейками для приобретения товаров, а к 50-м годам эта сумма увеличилась до 20 рублей. Как здесь не вспомнить огромные суммы, которые имели на безбедную жизнь на каторге «мученики» декабристы! Их наличные деньги исчислялись вовсе не копейками и не рублями, а тысячами рублей, в то время как их же собственные крепостные порой голодали, ломая спины на государственных преступников, пытавшихся пустить под откос Россию почти на столетие раньше, чем это сделали их верные последователи в феврале 1917 года.
        За годы правления Императора Николая I оборот внешней торговли вырос с 67 до 94 миллионов рублей серебром. Е.Ф.Канкрин, назначенный министром финансов ещё тем, кого мы знали под именем Александра I, сумел всеми правдами и неправдами сохранить свой пост и при Императоре Николае Павловиче. Недаром супруга Николая Павловича часто сетовала на то, что муж её благороден, верит людям, а между тем окружён в основном алчными и непорядочными чиновниками.
       Е.Ф.Канкрин оставил по себе память «неустанными заботами по спаиванию России», причём под благовидным предлогом. Прежде всего, он провёл реформу по отмене монополии на торговлю вином, сумев убедить Императора в её необходимости. Ведь откупная система продажи вина давала большую прибыль за счёт налоговых сборов. Но в первую очередь, благодаря этим мерам баснословно разбогатели виноторговцы, хотя выросли и доходы государства. В России же резко увеличилось употребление спиртных напитков. Впоследствии история не раз доказала, что пьянство значительно увеличивается именно тогда, когда государство выпускает из своих рук монополию на производство и продажу алкогольных напитков. Бороться же с таковым положением вещей крайне трудно, поскольку действуют те, кто спаивает народ, не в одиночку, поскольку их поддерживают слуги тёмных сил как в России, так и на Западе, причём поддерживают и финансово, и информационно, развязывая целые войны против тех, кто хочет поправить положение дел в стране.
       По указке Запада, отстававшего от России в разработке и проектировании железных дорог, Канкрин выступил против ассигнования проектирования этого вида транспорта, доказывая Императору, что для России это невыгодно экономически. Для большей убедительности была построена потешная дорога от Петербурга до Царского Села. Ну а поскольку в стране остро ощущалась нехватка финансов, Канкрину удалось в зачатке зарезать строительство железнодорожной магистрали, которой планировалось соединить центральные районы России с Крымским полуостровом. Это впоследствии отрицательно сказалось на ходе Крымской войны, ибо не было возможности своевременно пополнять действующую армию людьми, боеприпасами и продовольствием. Собственно и делалось всё именно для того, чтобы обеспечить Англии, Франции, Турции и Сардинии более благоприятные условия для атаки на Крым и Севастополь. Канкрин загодя сорвал строительство железной дороги, а «австрийский министр Русских иностранных дел» и один из организаторов заказного убийства Пушкина Нессельроде дезинформировал Императора относительно планов Запада в отношении Крыма и Чёрного моря. Все доклады послов о подготовке к войне блокировались Нессельроде. Об этом достаточно подробно свидетельствовал в своё время великий Русский поэт и талантливый дипломат Фёдор Иванович Тютчев.

                Система образования

       Мы уже упоминали о том, что почти все преобразования, которые проводил Император Николай I в период своего царствования, так или иначе вытекали из событий 14 декабря 1825 года. Они были результатом выводов, которые сделал Государь из вооружённого выступления дворянских мятежников. Целиком это касалось и строгой регламентации образования в стране. Государь считал, что одним из основных источников возникновения антиправительственных тайных обществ было неправильное обучение и воспитание дворянской молодежи. Учителями в большинстве случаев нанимали иностранцев, чаще всего русоненавистников французов, испепеливших Москву в 1812 году и едва не сравнявших с землёю Храм Василия Блаженного, Успенский Собор Московского Кремля и сам Кремль.
       Да и что это были за учителя!? Начиная со времён Петра I, в Россию рвался всякий сброд, а правила сложились, благодаря «великому преобразователю» такие, что любой иностранец мог стать офицером или воспитателем дворянских недорослей лишь только потому, что он прибыл из «просвещённой» Европы. В книге Русского историка А.Н. Фатеева «Потёмкин-Таврический», изданной Русским Научно-исследовательским Объединением в Праге в 1945 году, приводится такой весьма характерный для того времени пример, важный тем, что содержит признание самих европейцев: «Французский посланник при Елизавете Лопиталь и кавалер его посольства Мессельер, оставивший записки, были поражены французами, встреченными в России в роли воспитателей юношества. Это были большей частью люди, хорошо известные парижской полиции. «Зараза для севера», как он выражается. Беглецы, банкроты, развратники... Этими соотечественниками члены посольства так были удивлены и огорчены, что посол предупредил о том Русскую полицию и предложил, по расследовании, выслать их морем».
         Вот от этой «заразы для севера» и старался Император Николай Павлович избавляться всеми силами. Он считал необходимым взять образование под строгий контроль правительства, отдавая при этом предпочтение строгому сословному подходу к просвещению. В то время стала крылатой фраза: «Науки полезны только тогда, когда соль употребляется в меру». На деле всё выглядело следующим образом. Начальное и среднее образование разделялось на три категории. Для крестьянских детей создавался так называемый «низший тип школы» – одногодичные церковно-приходские училища. В них дети получали необходимые знания Закона Божьего, учились элементарной грамотности, письму и счёту. Затем шли трёхклассные училища, имеющие более широкую программу. В них могли учиться дети мещан и купцов. Для отпрысков дворян и государственных чиновников создавались гимназии с семилетним сроком обучения. Их выпускники имели право поступать в университеты и другие высшие учебные заведения.
       Когда-то, в середине XVIII века, в России гордились единственным Московским университетом. При Императоре Николае Павловиче действовали, кроме него, университеты в Санкт-Петербурге, Казани, Харькове, Дерпте, Вильне и Киеве. Равное им образование давали лицеи: Царскосельский, Демидовский (в Ярославле), Нежинский князя Безбородко и Ришельевский (в Одессе). В Санкт-Петербурге были открыты Технологический, Лесной, Межевой институты и Институт корпуса инженеров путей сообщения.
       За время Царствования Императора Николая Павловича число гимназий выросло до 77. Получило дальнейшее развитие и военное образование, которое было детищем самого Государя. При его непосредственном участии и под его личным контролем были открыты Академия Генерального Штаба, впоследствии получившая название Николаевской, а также Инженерная и Артиллерийская академии, существующие и поныне, несмотря на попытки ельциноидов в 90-е годы их уничтожить.
       Вопросу образования и воспитания Государь уделял особое значение, поскольку понимал большую важность этой деятельности. Недаром славист М.Спасовский писал: «Процесс нашего национального опустошения шёл сверху из тех общественно-политических кругов, из недр той «просвещённой элиты», которая ближе всего стояла к «окну в Европу» и которая первая оторвалась от всего того, что составляло нутро, чем дышала сущность нашего Русского национально-исторического бытия и крепли наши корни нашей Православной государственности. Правда, традиции петровской революции стали «не русскими традициями» главным образом для верхних и средних слоёв дворянства. Низшие слои дворянства и крепостные крестьяне чуждались этих традиций и жили ещё традициями Московской Руси. Россия вплоть до восшествия на престол Императора Николая I, в его царствование и позже жила одновременно в разных эпохах. Власть и высшие слои жили идеями революции Петра, основная масса народа – духовными традициями Московской Руси».
       И не случайно то, что в послепетровский период лучших людей России, лучших государственников, лучших полководцев и флотоводцев давали именно народные массы и низшие слои дворянства, стоявшие близко к народным массам. То есть те слои, которые не были заражены чужебесием, а воспитывались на лучших традициях допетровской Руси, традициях, имевших корни в Русской Православной, в Русской Ведической культуре. И Светлейший Князь Григорий Александрович Потёмкин, «гений которого царил над всеми частями Русской политики», и блистательный Русский адмирал Фёдор Фёдорович Ушаков, которого называли «Суворовым на море», как собственно и сам наш легендарный Суворов, и несгибаемый адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин, и Алексей Андреевич Аракчеев и многие другие выдающиеся полководцы, военачальники, государственники происходили из беднейших или во всяком случае не слишком богатых слоёв дворянства. А возьмём Михаила Васильевича Ломоносова! А вспомним легендарного Михаила Дмитриевича Скобелева, дед которого стал генералом, выйдя из получивших свободу крепостных. Кстати и высший командный состав Красной Армии, сокрушившей фашистскую гидру, в большинстве своём состоял из выходцев из крестьянских масс. Имена великих полководцев на слуху, их биографии ещё не забыты, хотя уже появляются школьные учебники, извращающие историю. Их ваяют малограмотные интеллигентики в так называемых независимых странах – странных злокачественных новообразованиях типа украйных Русских земель, ставших некоей Украиной или в Прибалтике, рассчитывавшей пересесть на шею более, как им казалось щедрой Европе, а в результате бедствующей.
       А ведь даже на Западе, порою видели то, что не хотела замечать европеизированная русская интеллигенция. Швейцарский историк Яков Бурхгарт писал: «Рядом с навязанной ей культурой она (Россия – Н.Ш.) с невероятной твёрдостью сумела сохранить свои древние врождённые обычаи, так что там – вопиющее несоответствие между «образованием» и «народной субстанцией». Думается, что это актуально и поныне. Ну а что касается образования, то правильнее его называть «образованщиной». Выдающийся Русский философ Иван Александрович Ильин очень чётко сформулировал, что «образование, само по себе, есть дело памяти, смекалки и практических умений, в отрыве от духа, совести, веры и характера».
       Кстати, один из мыслителей метко заметил, что Россию погубит «Пугачёв из университета». Иван Ильин оказался тысячу раз прав, говоря, что «образование без воспитания не формирует человека, а разнуздывает и портит его, ибо оно даёт в его распоряжение жизненно-выгодные возможности, технические умения, которыми он – бездуховный, бессовестный, безверный и бесхарактерный – и начинает злоупотреблять».
       То, что с такой предельной точностью сформулировал философ, понимали и Екатерина Великая, и Павел Первый. Это прекрасно осознавал и Император Николай Павлович, серьёзно занявшийся вопросами образования и воспитания подрастающего поколения. Он, так же как и Ильин в позднейшие времена, понимал, что «безграмотный, но добропорядочный крестьянин лучше «образованного» негодяя». Мы помним, как отзывался о крестьянстве Император Павел Петрович. Не случайно проявлял всестороннюю заботу о трудовом слое общества и его сын Государь Николай Павлович. И тоже не случайно, желая уничтожить Россию, троцкисты стремились к поголовному истреблению казачества и крестьянства. Не случайно с особой изуверской настойчивостью уничтожал деревню лживый «оттепелитель» Хрущев, первый жесточайший «расстрельщик», лицемерно переложивший на Сталина все свои грехи по необоснованным репрессиям, в учинении которых он сам был одним из организаторов, а затем и лидером.   
       В деле реформирования и совершенствования народного образования Император Николай I опирался на Сергея Семёновича Уварова. Вскоре после вступления на Престол Государь сделал Уварова министром просвещения. Сергей Семёнович так определил свою задачу на этом посту: «Мы живём среди бурь и волнений политических. Народы изменяют свой быт, обновляются, волнуются, идут вперёд… Но Россия ещё юна, девственна и не должна вкусить, по крайней мере теперь ещё, сих кровавых тревог. Надобно продлить её юность и тем временем воспитать её. Вот моя политическая система… Если мне удастся отодвинуть Россию на пятьдесят лет от того, что ей готовят теории, то я исполню свой долг и умру спокойно».
       Уваров имел в виду возврат к патриархальному укладу Руси. Он несколько ошибся. Россию для того, чтобы она была оздоровлена от «тлетворных влияний» западной идеологии, нужно было отодвинуть лет на полтораста назад. Это не значило, что её надо было лишить достижений научно-технического прогресса. Имелось в виду отодвинуть в вопросах нравственности, в вопросах чести и совести, поколебленных духом стяжательства, вольнодумства, лихоимства, предательства, которые пронизывали высшие слои общества.
       Сам же Уваров, уловив замыслы Императора и даже способствуя их исполнению, не был совершенно искренним в своём поведении. По духу он так и не сделался монархистом. В своё время он состоял в дружбе с некоторыми членами масонских лож и тайных обществ. Он не пошёл за декабристами, хотя и разделял некоторые их взгляды. Причиной тому была в первую очередь забота о личной карьере. Уловив затаённые мысли Императора Никлая Павловича, он заявлял, что наука, опираясь на национальные Русские начала – Православие, Самодержавие и Народность – станет важной опорой Самодержавного строя. Говорил он и о необходимости «истинно Русского просвещения», которое было невозможно уже потому, что большинство деятелей народного образования были склонны принять западные достижения научной мысли.
       Сергей Михайлович Соловьёв снял маску с псевдоконсерватора Уварова, написав: «Уваров придумал слова: Православие, Самодержавие и Народность – Православие – будучи безбожником и не веря в Христа даже по-протестантски, Самодержавие – будучи либералом, Народность – не прочтя за всю свою жизнь ни одной Русской книги, писавши постоянно по-французски и по-немецки».
 
                Православие, Самодержавие, Народность

       С развитием народного образования неразрывно связано и формирование официальной идеологии в государстве. Официальная идеология Правительства состояла в определении роли Русского Народа, как хранителя патриархальных традиций, почитающего Самодержавную власть, данною Богом. Русские Государи были выразителями официальной идеологии. К примеру, официальная идеология Петра I выражалась в следующем изречении: «С другими европейскими народами можно достигать цели человеколюбивыми способами, а с Русскими не так… Я имею дело не с людьми, а с животными…». Не случайно за годы правления Петра иноземцы в России обрели невероятные, несравнимые с исконно Русскими людьми права. Екатерина Великая говорила иначе: «Русский народ есть особенный народ в целом свете. Он отличается догадкою, умом, силою. Бог дал Русским особое свойство!». Можно отнести к идеологии Императора Павла I такие слова: «Крестьянство Русское содержит все прочие части своими трудами, следственно особого уважения достойно…». Идеологию питекантропов от революции выразил их демон Троцкий такими словами: «Мы должны превратить Россию в пустыню, населённую белыми неграми, которым дадим такую тиранию, какая не снилась никогда самым страшным деспотам Востока. Разница лишь в том, что тирания эта будет не справа, а слева, и не белая, а красная, в буквальном смысле этого слова красная, ибо мы прольём такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн. Крупнейшие банкиры из-за океана будут работать в теснейшем контакте с нами. Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках её укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть.
Путём террора, кровавых бань мы доведём Русскую интеллигенцию до полного идиотизма, до животного состояния... А пока наши юноши в кожаных куртках — сыновья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винницы, о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть все Русское! С каким наслаждением они уничтожают Русскую интеллигенцию — офицеров, инженеров, учителей, священников, генералов, академиков, писателей...» (Цит.по: Война по законам подлости. Минск. ЗАО "Православная инициатива". 1999. с.6).
       Сталин в 1943 году выразил свою идеологию в следующих словах: «Некоторые товарищи ещё не понимают, что главная сила в нашей стране ВЕЛИКАЯ, ВЕЛИКОРУССКАЯ НАЦИЯ, а это надо понимать!».    
      Идеология Хрущёва заключалась в том, что он обещал в скором времени «показать последнего попа по телевизору», а храмов и монастырей уничтожил больше, чем за те даже годы, когда в стране хозяйничали троцкисты.
       Идеология Ельцина ярко выражена им самим, когда он требовал всех защитников здания Верховного Совета РСФСР «порубить в капусту».   
       Казалось бы, это лишь слова, но исторические факты свидетельствуют, что у вышеперечисленных правителей России дела соответствовали этим их словам.
       Государь Император Николай Павлович полагал, что основа стабильности государства и благосостояния народа в его «замкнутости в себе», в особом по сравнению с Западом пути развития.
       Начиная с правления Петра I и вплоть до вступления на престол Николая Павловича, Россия существовала, как бы в двух эпохах. Высшее сословие и средние слои дворянства, как мы уже говорили, жили идеями европеизации. Низшие слои дворянства и крестьянство оставались верными патриархальным традициями и праведной вере своих предков. Трудовые слои народа и беднейшее дворянство смотрели на Царя, как на носителя Божественной силы и правды, а на европеизированную знать как на чужеродную массу. Именно по этой причине мятеж декабристов не был поддержан широкими слоями народа, а солдаты вышли на Сенатскую площадь по приказу, вовсе не понимая, с какою целью туда идут. Кстати, были и такие факты – солдаты Черниговского полка сами арестовали офицеров, подбивавших их на мятеж против Царя.
       Император Николай I в официальной идеологии делал ставку на возрождение здорового духа во всём Русском обществе, на возвращение к принципам Самодержавия и Православия. На протяжении всего царствования ему пришлось вести непримиримую борьбу с высшей знатью. Возврат к идеологическим принципам Московской Руси, к единству всего общества был возможен только при условии отмены крепостного права, при котором небольшая горстка людей была рабовладельцами, а основная масса народа оставалась рабами.
       Попытки Николая I укрепить Самодержавие и оздоровить обстановку в стране наталкивались на яростное сопротивление высшей дворянской знати. На знамени декабристов значилось, что они идут за народ и во имя народа. Но народ не принял их и не понял их идеи, потому что они были чужды народу, как и сами их носители, потому что те, кто выступал на Сенатской площади от имени народа, видели в народе лишь серую массу, предназначенную для содействия им в исполнении их «многомятежных человеческих хотений».
       Высшая знать времён царствования Николая I умела осуждать порядки в стране. Её представители, следуя моде, умели казаться либералами, но никто из них и пальцем не шевельнул, чтобы предпринять какие-то шаги по освобождению крестьян, поскольку им было экономически выгодно иметь крестьян своими рабами, а политически выгодно осуждать рабство в России, якобы происходившее от Императора.   
       Итак, «Православие, Самодержавие, Народность». Что же это такое? В книге «Сокровенное сказание о Руси, в её прошлом, настоящем и будущем» О.Е.Падунов пишет: «Православие означает: вера в Бога и религиозное стремление к добру и свету, как основе жизни, стремление к достижению благосостояния для своей семьи и близких честным трудом, почитание предков и их заветов, стремление к социальной справедливости и вера, что добро восторжествует, а зло понесёт неминуемое наказание».
              Провозглашая лозунг «Православие, Самодержавие, Народность», Император Николай Первый отчётливо сознавал, сколь низко пала к тому времени Россия с высот Русского Православного Самодержавия.
       Годы спустя Лев Александрович Тихомиров в книге «Монархическая государственность» написал: «Идея монархической верховной власти состоит не в том, чтобы выражать собственную волю монарха, основанную на мнении нации, а в том, чтобы выражать народный дух, народный идеал, выражать то, что думала и хотела нация, если бы она стояла на высоте собственной идеи».
       Борис Башилов справедливо отметил, что «к моменту вступления на престол Николая Первого в идейном отношении от политических принципов Самодержавия оставалось по существу только одно название. Верховная власть называлась по привычке Самодержавием, но политические принципы Самодержавия почти забыли уже сами Цари, как мы видим на примере действий Императора Александра Первого, бывшего по своим политическим симпатиям республиканцем. Монархия в Московской Руси по своему характеру являлась народной монархией. Царь Московской Руси был представителем «надклассовой власти», боровшейся за национальные интересы всего народа. После Петра Первого до Николая Первого, исключая его отца Павла Первого, большинство тех, кого по привычке называли царями, фактически перестали быть выразителями народных идеалов и народной воли… В большей или меньшей степени они были продолжателями идей, заложенных Петром Первым, то есть разрушителями самобытных традиций Русской культуры. Идея «государевой службы», то есть служение всех общественных сил государству и Государю, основа жизненной силы Русского государство, после Петра Первого вырождается в крепостное право. Крепостная зависимость, введённая в Московской Руси, вытекает из идей «государева служения», из интересов борьбы за национальную независимость. Крестьяне должны жить в тех местах, где это необходимо государству, и часть добываемых продуктов отдавать служилым государевым людям – помещикам. Помещики – потомственная каста воинов – должна поставлять в национальную армию известное количество воинов. Поместье было как бы первичная ступень организации национальной армии, ведущей борьбу за национальную независимость. Крестьяне служили помещику – государеву служилому человеку. Помещик – член сословия служилых людей, всю жизнь обязан в той или иной форме нести государеву службу Царю. Царь всю жизнь нёс свою – государеву службу – народу. Все должны служить государству – крестьянин, помещик, духовенство, бояре, Царь. Служить честно и грозно, не щадя «живота своего». Крепостная зависимость – это порядок подчинения, установленный в интересах борьбы за национальную независимость. Крепостное право – это порядок рабства».
       Недаром историю России называют историей осаждённой крепости. Русь пытались завоевать, пытались уничтожить, но ничего не получалось, ибо прочным было единство народа, великими его дух, его могущество. Первый ощутимый удар был нанесён церковным расколом, когда истинные ревнители и защитники Православия оказались отторгнутыми от участия в управлении государством, от его культуры, от влияния на общественную жизнь. Они погибли на кострах, на каторге, в заточении.
       Пётр Первый, ещё в юности подпавший под влияние Лефорта и прочих инородцев и иноверцев, устроил на Руси рабство по западному образцу и тем самым дал толчок губительному процессу превращения помещиков из сословия воинов-защитников Отечества в сословие рабовладельцев, живущих за счёт труда крестьян. Если крепостная зависимость своим строгим и справедливым порядком укрепляла единство Руси, то крепостное право раскололо русское общество на рабов и рабовладельцев. 
      Рабовладельцы постепенно деградировали, поскольку были избавлены от забот службы и вообще какого-либо общественно-полезного труда. Рабы же несли тяжкое бремя обеспечения беззаботной, весёлой, сытой и роскошной жизни своих хозяев.
       Дальнейший раскол общества усилил указ Петра III об освобождении помещиков от обязанности служить государству. Крепостное право потеряло всякий смысл, ибо крестьяне становились собственностью не служилого человека, а бездельника, несправедливо пользующегося результатами их труда. Императрица Екатерина Вторая попыталась исправить положение дел, но на заседаниях Комиссии о сочинении проекта нового Уложения рабовладельцы тонко, но одновременно твёрдо намекнули ей, что даже разговоров об отмене крепостного права не допустят. Она поняла, что будет немедленно свергнута или убита, если продолжит настаивать, положение же останется прежним. И лишь Павел Первый, облегчив несколькими указами положение крестьян, одновременно заставил дворян служить государству под страхом суровой кары. Это явилось одной из главных причин покушения на него. Его преемник вновь дал волю рабовладельцам.
       И только Николай Первый, как отметил выдающийся Русский философ Иван Александрович Ильин «удержал Россию на краю гибели и спас от нового «бессмысленного и беспощадного» бунта». Разгромив декабристский бунт, он отодвинул революционную катастрофу почти на сто лет.
       Автор уникальной по своему содержанию книги «Мистика, идеалы и поэзия Русского Самодержавия» консервативный писатель и мыслитель рубежа XIX – XX веков Николай Иванович Черняев начал свой труд с размышлений о мистических элементах в науке, искусстве, литературе и государственном устройстве.
       Он писал: «Всё, всё великое, священное Земли имеет мистическую сторону. Мистика составляет принадлежность не только каждой религии, не только Таинств, но и науки. Пытливая мысль человека, старающаяся разрешить все «проклятые вопросы», в конце концов неминуемо приходит в к вопросу о начале всех начал, к задаче, которая не даётся ни умозрительному, ни опытному знанию. Огюст Конт (1789 – 1857; фр. философ, социолог – Н.Ш.) верно подметил, что законы естествознания объясняют только, как происходят те или другие явления, но они не объясняют, почему эти явления происходят так, а не иначе. Таким образом, и в естествознании есть своя мистика».
       Далее автор ссылается на известное стихотворение величайшего поэта-пророка Фёдора Ивановича Тютчева:

          Умом Россию не понять,
          Аршином общим не измерить,
          У ней особенная стать:
          В Россию можно только верить.

       И делает вывод: «То, что сказал Тютчев о России, он с полным убеждением мог бы сказать и о Русском Самодержавии. Самодержавие нужно понимать, но в него должно и верить, ибо одним умом его нельзя обнять, да и аршином общим его нельзя измерить. В Русском Самодержавии есть много мистического, но и мистика его должна быть, насколько возможно, выяснена только Русским политическим самосознанием».
     И глубоко ошибаются те, кто полагают, будто в 1917 году Русское Православное Самодержавие окончательно перестало существовать, а в 1918 году окончательно перестала существовать Царствующая Династия.
     «Только грубое невежество и узкое доктринёрство могут считать наше Самодержавие делом случая и чем-то таким, что может быть изменено или устранено по произволу», – писал Николай Черняев.
     За долгие столетия, когда в сознании народа вместо правды о прошлом Отечества вбивали всеми возможными способами и средствами прокисший от времени винегрет, созданный безбожными сочинителями, было утрачено правильное понимание истинного смысла и значения Русского Православного Самодержавия. И теперь, прежде чем восстановить это понимание, предстоит осмыслить много казалось бы нового, но на деле являющегося хорошо забытым старым. Доказывая Божественность начал и основ Русского Православного Самодержавия, Николай Черняев писал: «Для человека, заражённого республиканскими и демократическими предрассудками, устройство монархии, которая непредубеждённым умам всех народов всегда представлялась наиболее естественной, наиболее простой и наиболее понятной формой правления, должно казаться воплощённым абсурдом. Но и беспристрастный исследователь не может не согласиться, что монархический принцип заключает в себе много таинственного, много такого, что может быть понято и оценено надлежащим образом только путём пытливых размышлений и пристального изучения прошлого. Беспрекословное повиновение миллионов одному человеку и их преданность монарху представляет явление настолько поразительное, что его нельзя объяснить никакой «хитрой механикой».
      Неограниченная монархия вообще и Русское Самодержавие в частности не могут не казаться делом сверхъестественным, которое удовлетворительно объясняется только участием Провидения в судьбах народов. Летописец прошлого и мыслитель, старающийся найти последовательность между событиями и указать связь, существующую между учреждениями и той почвой, на которой они возникают, не вправе отрицать Бога в летописи прошлого. Объективная наука, не желающая впадать в произвольные измышления и подкреплять их ссылками на случайности, не может идти вразрез с Православным учением о Промысле. Бог управляет всем миром, Бог управляет всеми людьми, и, следовательно, Бог управляет и жизнью народов. Для Православного верующего поэтому не может быть никакого сомнения, что монархи избираются и поставляются Самим Богом. При этом, само собой разумеется, что и Русское Самодержавие зародилось и окрепло и наложило свой отпечаток на весь Русский быт «не без воли Бога тайной».
      Могущество Русских Монархов и монархический дух Русского народа всегда будут для православных верующих иметь значение веского довода, указывающего на проявление воли Божией в событиях прошлого России.
       Государственное устройство, имеющее религиозную основу, не может не иметь мистического оттенка: его имеет и Русское Самодержавие, ибо оно построено на убеждении, что Император и Самодержец Всероссийский – Помазанник Божий, что он получил власть от Бога, что он Монарх Божиею Милостью, что сердце его в руце Божией. Мистика Русского Самодержавия всецело вытекает из учения Православной Церкви о власти и из народных воззрений на Царя как на «Божьего пристава». Русский монархизм, как народное чувство и народный инстинкт, коренится в той глубокой и таинственной области бессознательного, которая даёт начало и опору всем великим проявлениям человеческого духа. Здесь-то и заключается одна из мистических сторон Русского Самодержавия».
       Таким образом, только те Русские могут не быть монархистами, которые не умеют думать самостоятельно, плохо знают летопись прошлого Отечества и принимают на веру политические доктрины Запада. Не только опыт прошлого указывает нам на справедливость размышлений Николая Ивановича Черняева, приведённых выше.
       Спаситель учил, что Закон – это Слово Жизни, переданное живым пророком для живых людей. Во всём сущем записан Закон. Бог создал жизнь и всё сущее таковым, что они являются Словом вечной жизни и служат Учением человеку о Законах Истинного Бога. Бог написал свои Законы не на страницах книг, но в наших сердцах, и в нашем духе. Они присутствуют в воздухе, в воде, на земле в растениях, в лучах солнца, в глубинах и высотах.
       Так разве же не записан Закон Самодержавия и во Вселенной, и в жизни земной? Возьмите семью, настоящую патриархальную семью, где глава её – Отец, как созидатель её, по существу является самодержцем. Патриархальная семья, по мнению Святого праведного Иоанна Кронштадтского, это слепок со Вселенной. В книге «Начало и конец нашего Земного Мира» он писал: «Всемогущему строителю Вселенной угодно было в видимых явлениях начертать тайны невидимого мира и открыть, почему произошло падение звёзд горнего мира и доныне происходит падение множества людей, не имеющих твёрдой веры и потому отдаляющихся от Святой Церкви.
       Продолжая сравнение, можем утверждать, что Солнечная Система есть начертание семьи в том порядке, какой определён этому Божественному учреждению в плане домостроительства Создателя мира.
       В первой человеческой семье главенство и управление предназначалось Адаму, как Солнцу, а Еве, как происшедшей от него, назначено почётное, но подчинённое положение, подобное тому, как луна имеет в солнечной системе. Детям, подобно планетам, от солнца происшедшим, указана зависимость от того и другого светила, ибо они, благодеяниями обеих, неразрывно с ним и связаны.
       Падение, постигшее первую человеческую семью, произошло оттого, что жена вышла из назначенного ей подчинённого положения, стала помимо мужа внимать советам обожения. Своим падением в пучину гордости она едва не разрушила человеческой семьи, неразрывно с нею связанной. Всё человечество заключалось тогда в этой семье, и разрушение её погубило бы вконец потомство их. Оно обратилось бы сплошь в падающие звёзды. Всеблагий Создатель мира позаботился падающее создание поддержать и даже возобновить в лучшем виде.
      Предстояло Самому Небесному Строителю положить Самого Себя во главу нового здания великой человеческой семьи, или Церкви, которая есть столп и утверждение Истины.
      Имеем уверение Самого Небесного Архитектора, что никакие враждебные силы не поколеблют и не одолеют Церкви до последнего дня».
      Мы понимаем теперь, почему так стараются разрушить семью пропагандисты, ориентированные на Запад, слуги тёмных сил Запада из наших средств массовой дезинформации. Ведь семья – маленький сколок со Вселенной. А уж если ещё точнее, то из самодержавия семей складывается Самодержавие Державы и Богодержавие Всевышнего. Самодержец, что Солнце для планет. И если планеты откажутся повиноваться Солнцу, они погибнут. Если члены семьи выходят из повиновения главы семьи, семья гибнет, ровно как и разрушение государства неминуемо при разрушении Самодержавной власти, ибо с её разрушением, отнимается Удерживающий – Удерживающий от беспорядка и хаоса. Если Бог когда-либо попустил бы за грехи разрушение России – Дома Пресвятой Богородицы – неминуемо погиб бы весь мир.         
     Напоминаю, что Держава – понятие духовное и вытекает из словосочетания: «Удержание Апостольской Истины». На планете Земля есть только одна страна, одно государство, которое имеет великое предназначение, данное Самим Создателем –«Удержание Апостольской Истины». Это государство – Россия. И только России Всевышним дарована праведная «Власть от Бога» – Православное Самодержавие. Только Русский Государь именуется Удерживающим. С изъятием из среды Удерживающего наступает, как учит Церковь, хаос. Только Россия является Удерживающей на Земле. Если бы тёмные силы сумели (что, конечно, невозможно и никогда не случится) изъять из среды (с планеты Земля) Россию, мир бы немедленно погиб в наступившем хаосе и кровавой смуте. Только Россию правильно именовать Державой. Ни Гондурас, ни Грузия, ни США, ни Эстония, ни прочие страны – злокачественные образования на территории СССР, типа Грузии – Державами не являются, и называть их так, по меньшей мере, безграмотно.
      Размышления о том, какой мы видим Россию и Русскую государственную власть в будущем не могут не основываться на знании и понимании того, что было в прошлом. Дом Пресвятой Богородицы незыблем, как незыблемо Подножие Престола Божия на Земле.
      Мир же сдерживается от беспорядка и хаоса не осатанелым жандармом США (Сатанинская Шайка Адова), а Православной Россией, защищённой со времён Андрея Боголюбского святым Покровом Матери Божьей. Святая Русь для других государств, как Солнце для планет.
       Мы уже говорили, что Русская патриархальная семья – это отражение Закона Создателя, начертанного в Его Творениях во Вселенной. Ведущая, главенствующая роль Отца отражена в этих Творениях. Русская Православная Церковь учит, что дети должны почитать отца, что тому, кто не почитает отца своего, Бог сокращает годы жизни, такой «блудный» сын (дочь) может уйти из жизни раньше родителей – родителям в наказание за то, что плохо, не по православному, воспитали, а сыну (дочери) в наказание за богопротивное своеволие и неповиновение.
      «Ибо Бог заповедал: «почитай отца и мать», и: «злословящий отца и мать смертью да умрёт» (Мф. 15, 4)
      Примечательно, что Бог карает человека за непочитание родителей даже в большей степени, чем за безверие. Это можно объяснить тем, что там, где существует традиционно почитание родителей, там автоматически сохраняется и Православная вера, ибо пращуры наши издревле были Православными.   
      Глава семьи был ответственным перед Богом и за жену и за детей, как Самодержец ответственен перед Богом за своих подданных.
       Этимология слова «Самодержавие» понятна. Отсюда – «Держава». Как мы уже говорили, монархий на свете много, Держава же в мире одна – Россия. Термин «самодержавие семьи» – условен. Самодержавие относится только к Державе Российской. Но принципы древнерусской патриархальной семьи те же, что и у Державы – семья сама себя держала и повиновалась одному, наделённому властью от Бога руководителю. В идеале в Самодержавном государстве должно быть всё так, как в семье – честно и справедливо. Какой же отец допустит, что один член семьи эксплуатировал другого члена семьи, или, к примеру, один, наиболее «предприимчивый» и не вполне порядочный сын продавал продукты труда одних своих братьев другим своим братьям, богатея на этом и не ударяя пальцем о палец для производства чего-то полезного. Какой же отец допустит, чтобы его сыновья давали друг другу под проценты деньги в долг и наживались на этом?
      В Самодержавном государстве Верховый правитель тоже не заинтересован, чтобы одни его подданные жили за счёт других. Но Самодержавие возникло, когда «аристократические элементы» уже набрали силу, когда эксплуатация человека человеком стала обычным явлением во всём мире. Эксплуатация это, по сути, рабовладение, ибо эксплуатируемый, как правило, находится в полной зависимости от хозяина. При «подлинной демократии» для того, чтобы затушевать рабовладельческие отношения, придуманы разные слова, наиболее употребимо из которых – крупный бизнес. С малым бизнесом вопрос ставится несколько иначе. Если речь идёт не о торгашах, а о производителях товаров для народа, то зачастую там практически отсутствует эксплуатация, и потому малый бизнес подвергается такому хищническому разбою со стороны эксплуататоров, сражающихся за монополию на рабовладение и на производство товаров.
       Вопрос же о защите производителей товаров ставит именно Верховная власть, но не звериный класс «аристократических элементов», которые по образному выражению Василия Осиповича Ключевского, «обсели престол и забрались в самые доходные места в управлении».
       «Аристократические элементы» извратили даже само понятие «семья». Патриархальную семью они разрушили, само же понятие «семья» приблизилось в понимании слова – к наименованию мафиозной группировки, типа сицилийской, а у нас ельцинской, о которой все писали, все говорили, но ничего никто сделать долгое время не мог, ибо эта группировка обезопасила себя от всех случайностей ещё в годы правления своего «князя из грязи». Впрочем, в мире ничто не остаётся без справедливого отмщения, ибо как заповедал Всемогущий Бог: «Мне отмщение и воздаяние… И никто не избавит от руки Моей!».
       Наши предки об этом помнили, а потому Православные принципы соблюдались и в патриархальной семье, и в состоящей из многих семей общине. В общине никогда одна семья не эксплуатировала другую. Не было даже помыслов. Лишь тогда, когда безобразная тля алчности проникла к нам с Запада, когда постепенно внедрились в общины бессовестные ловкие проходимцы, всё пошло кувырком. Общины распались, народ оказался разобщённым, старшие общин перессорились между собой.
        От мерзостей стяжательства и наживы за счёт чужого труда долгое время нас хранила Православная вера, которая давала ясное представление о том, что хорошо, а что плохо. Всем мiром следили за тем, чтобы свято почитался высший Закон правды – Закон Создателя. Я не случайно написал здесь мiр с буквой «i», умышленно выброшенной из Русского алфавита в годы революции с целью ослабления Русского языка и создания путаницы. А ведь Лев Николаевич Толстой писал не «Войну и мир», где мир, как бы противопоставление войне, а «Войну и мiр», где мiр – это община, общество. Иными словами книга называется «Война и общество». Букву «i» выбросили из алфавита революционные ублюдки и питекантропы, как метко окрестил их выдающийся мыслитель Иван Лукьянович Солоневич, этакие «Эллочки-людоедки», ибо их «интеллекту» и оставшегося количества букв в алфавите чрезмерно много, поскольку изъясняются они на «своём» языке. Примеры понятийного суррогата мы видим постоянно. На стендах вдоль МКАД начертано: «Не тормози – сникерсни», или «оттянись со вкусом». Видимо, при наступлении опасности и необходимости остановить машину не нужно пользоваться педалью тормоза, а нужно сникерснуть, то есть съесть канцерогенный тошнотворный сникерс, ввозимый к нам из-за рубежа с целью отравления народа. Или что такое «оттянись со вкусом»? Наверное, нужно после обильного «пиара» рвануть в «самет» и сделать «брифинг»?
       Лев Тихомиров писал: Мiр – великий человек», «куда мiр – туда и мы», «мы от мiра не отмётчики» – с этими принципами Русский народ провёл свою жизнь и издревле была в годину войны «на мiру и смерть красна».
       Посудите сами, какая абракадабра получится, если заменить «i»  на «и» и «ё» на «е». Бесовская смыслица, то есть бессмыслица, а правильно по-русски «безсмыслица», ибо приставка без была заменена на БЕСовщину. Всё продумано было и всё направлено на уничтожение Русского языка.
       Думается, что в настоящее время нужно не обсуждать на учёных советах, как, продолжая движение к дебилизации, исключить из Русского языка ещё и букву «ё», а поставить вопрос о возвращении буквы «i» и правописание отрицательной приставки «без» вместо «бес», последняя из которых приводит к обратному значению.
       М.Д.Филин в предисловии к книге «Император Николай Первый», вышедшей в серии «Русский мiръ в лицах» сделал точный вывод, о том, что Россия при Государе Николае Павловиче, следуя государственной идеологии, выраженной лозунгом «Православие, Самодержавие, Народность» в постоянной бескомпромиссной борьбе «сумела остановить победоносное наступление «прогресса» и сосредоточилась на исконно Русских задачах». И конечно: «Правы те, кто называет тридцатилетнее правление Николая I «апогеем Самодержавия», – так оно и было. Стоит только уточнить, что под «апогеем» надо понимать не окончательную реализацию творческих возможностей Российской монархии, не последний доступный ей уровень восхождения – но взлёт над предыдущей историей, поддерживающий правоту принятых решений и открывающий новые перспективы. Император Николай сделал всё для того, чтобы его наследники, не обременённые «чёрной работой» на «нулевом цикле» контрреволюции, продолжили подъём – «выше, выше». Наследники были хорошими Русскими Царями и совершили немало добрых дел. Однако им довелось царствовать в иные времена – и не походили они на Незабвенного. При них Россия очень быстро вновь стала «прогрессивной» и столь же скоротечно миновала «точку возврата».
       Но Русское Православное Самодержавие, как точно отметил Н.И.Черняев, не может быть устранено по произволу. А потому следует прислушаться к пророчествам Святого Преподобного Серафима Саровского, который в годы царствования Николая I, предсказал не только страшные события революции, но и возрождение Самодержавия в России: «Самая большая кровь прольётся не тогда, когда остаток Русских людей восстанет за Царя и победит, а когда будут казнить всех предателей России». И после того, по словам Святого старца, Всемогущий Бог «благословит люди Свои миром и превознесёт Помазанника Своего». 

                Император Николай I и Пушкин
 
    Юные годы Александра Сергеевича Пушкина прошли в опале. Император, правивший Россией с 1801 по 1825 годы, не любил поэта. Пушкин же просто презирал Царя, награждая гневными эпиграммами. Вот одна из них:

                Воспитанный под барабаном,
                Наш Царь лихим был капитаном:
                Под Австерлицем он бежал,
                В Двенадцатом году дрожал!
 
                Зато он фрунтовой профессор!
                Но фрунт герою надоел –
                Теперь коллежский он асессор
                По части иностранных дел

       Эта эпиграмма была написана уже в ссылке, в селе Михайловском, в 1825 году. Опале же и ссылке Пушкин подвергся за прегрешения, в основном пустячные.    
       Но вот на престол Русских Царей вступил новый Государь Николай Павлович, решительно пресёкший попытку декабристов уничтожить Православное Русское Самодержавие и сделать Россию сырьевым придатком западных стран.
      Мужественное, поистине геройское поведение Государя Императора Николая Первого в день декабрьского бунта не могло не восхитить Пушкина. Император вознёсся над своими соотечественниками, показав величие духа и твёрдость воли. Именно по этой причине Русский гений счёл возможным обратиться к Государю с письмом, с которым к его предшественнику на Российском Престоле он так и не обратился.
      Пушкин написал письмо, и Император Николай Павлович, прочитав его, повелел немедленно вернуть поэта из ссылки, причём, пожелал встретиться с ним. Эта встреча произошло в Москве, в Чудовом монастыре.
      Но прежде чем коснуться этой встречи, хотелось бы напомнить о том, что существует весьма распространённый миф, будто бы Государь спросил у Пушкина, принял бы тот участие в бунте 14 декабря, окажись он в то время в Петербурге? И, якобы, Пушкин ответил «да, принял бы».
      Это ложь, поскольку подобного вопроса просто не могло быть, ибо Пушкин уже в письме к Государю высказал своё отношение к тайным обществам.
      А случилось вот что. Ещё в январе 1826 года Пушкин в письме к Жуковскому просил, чтобы тот напомнил новому Государю, что он не принадлежал к «возмутителям 14 декабря» и походатайствовал о возвращении его из ссылки. А далее, касаясь царствования Александра и его личности, прибавил:
      «Говорят, ты написал стихи на смерть Александра – предмет богатый! – Но в течение десяти лет его царствования лира твоя молчала. Это лучший упрёк ему. Никто более тебя не имел права сказать: глас лиры – глас народа. Следовательно, я не совсем был виноват, подсвистывая ему до самого гроба».
       Впоследствии враги Пушкина пытались обвинить его в том, что он старался подслужиться, подладиться к Царю, что сделал выбор между народом и Царём в пользу Царя. Они клеветали. Александр Сергеевич Пушкин сделал выбор не между народом и Царём, а между Державой, к которой относил и Царя, и народ, с одной стороны, и бунтовщиками, вольтерьянцами и масонами, желавшими видеть Россию растоптанной и обращённой в сырьевой придаток Запада, с другой стороны.
       Пушкин подтвердил это и в письме к Жуковскому, датированном 7 марта 1826 года, заявив:
        «Бунт и революция мне никогда не нравились… Вступление на престол Государя Николая Павловича подаёт мне радостную надежду…».
        И уж никогда, ни в каких учебниках истории или литературы не упоминалось о письме Пушкина к Государю Императору Николаю Первому, которое он датировал 11 мая 1826 года. Вот это письмо:
        «Всемилостивейший Государь!
         В 1824 году, имев несчастие заслужить гнев покойного Императора, я был выключен из службы и сослан в деревню, где и нахожусь под надзором губернского начальства.
         Ныне с надеждой на великодушие Вашего Императорского Величества, с истинным раскаянием и с твёрдым намерением не противоречить моими мнениями общепринятому порядку (в чём и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему Императорскому Величеству со всеподданнейшею просьбою…
         Здоровье моё, расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения, в чём и представляю свидетельство медиков. Осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать или в Москву, или в Петербург, или в чужие края».
          И затем, на отдельном листочке, сделал приписку:
           «Я, нижеподписавшийся, обязуюсь впредь ни к каким тайным обществам, под каким бы они именем не существовали, не принадлежать; свидетельствую при сём, что и ни к какому тайному обществу таковому не принадлежал и не принадлежу и никогда не знал о них».
       И вот 18 сентября 1826 года встреча Государя Императора Николая Павловича и Александра Сергеевича Пушкина состоялась в Москве, в Чудовом монастыре.
       Друг поэта граф Струтынский записал её по свежим следам со слов поэта, поведавшего ему о ней с искренним восторгом. Вот эта запись:
       «Вместо надменного деспота, крутодержавного тирана, – рассказывал Пушкин, – я увидел человека прекрасного, благородного лицом. Вместо грубых и язвительных слов угрозы и обиды, я услышал снисходительный упрёк, выраженный участливо и благосклонно.
       – Как, – сказал мне Император, – и ты враг твоего Государя, ты, которого Россия вырастила и покрыла славой. Пушкин, Пушкин, это не хорошо! Так быть не должно.
       Я онемел от удивления и волнения, слово замерло на губах. Государь молчал, а мне казалось, что его звучный голос ещё звучит у меня в ушах, располагая к доверию, призывая о помощи. Мгновения бежали, а я не отвечал.
       – Что же ты не говоришь, ведь я жду, – сказал Государь и взглянул на меня пронзительно.
       Отрезвлённый этими словами, а ещё больше его взглядом, я, наконец, опомнился, перевёл дыхание и сказал спокойно:
        – Виноват и жду наказания.
        – Я не привык спешить с наказанием, – сурово ответил Император, – если могу избежать этой крайности, бываю рад, но требую сердечного подчинения моей воле; я требую от тебя, чтоб ты не принуждал меня быть строгим, чтоб ты помог мне быть снисходительным и милостивым. Ты не возразил на упрёк о вражде к твоему Государю. Скажи ему, почему ты враг ему?
         – Простите, Ваше Величество, что, не ответив сразу на ваш вопрос, я дал вам повод неверно обо мне думать. Я никогда не был врагом моего Государя, но был врагом абсолютной монархии.
         Государь Николай Павлович усмехнулся на это смелое признание и воскликнул, хлопая меня по плечу:
         – Мечтания итальянского карбонарства и немецких тугенбундов, республиканские химеры всех гимназистов, лицеистов, недоваренных мыслителей из университетской аудитории. С виду они величавы и красивы, в существе своём жалки и вредны! Республика есть утопия, потому что она есть состояние переходное, ненормальное, в конечном счете, ведущее к диктатуре, а через неё – к абсолютной монархии. Не было в истории такой республики, которая в трудную минуту обошлась бы без самоуправства одного человека и которая избежала бы разгрома и гибели, когда в ней не оказалось дельного руководителя. Сила страны в сосредоточенной власти, ибо, где все правят – никто не правит, где всякий законодатель – там нет ни твёрдого закона, ни единства политических целей, ни внутреннего лада. Каково следствие всего этого? Анархия!
       Государь умолк, раза два прошёлся по кабинету, затем вдруг остановился передо мной и спросил:
       – Что же ты на это скажешь, поэт?
       – Ваше Величество, – отвечал я, – кроме республиканской формы правления, которой препятствует огромность России и разнородность населения, существует ещё одна политическая форма – конституционная монархия.
       – Она годится для государств, окончательно установившихся, – перебил Государь тоном глубокого убеждения, – а не для таких, которые находятся на пути развития и роста. Россия ещё не вышла из периода борьбы за существование, она ещё не добилась тех условий, при которых возможно развитие внутренней жизни и культуры. Она ещё не достигла своего предназначения, она ещё не оперлась на границы, необходимые для её величия. Она ещё не есть вполне установившаяся, монолитная, ибо элементы, из которых она состоит, до сих пор друг с другом не согласованы. Их сближает и спаивает только Самодержавие – неограниченная, всемогущая воля монарха. Без этой воли не было бы ни развития, ни спайки, и малейшее сотрясение разрушило бы всё строение государства.
        – Неужели ты думаешь, – продолжал Государь, – что, будучи конституционным монархом, я мог бы сокрушить главу революционной гидры, которую вы сами, сыны России, вскормили на гибель ей? Неужели ты думаешь, что обаяние Самодержавной власти, вручённой мне Богом, мало содействовало удержанию в повиновении остатков гвардии и обузданию уличной черни, всегда готовой к бесчинству, грабежу и насилию? Она не посмела подняться против меня. Не посмела! Потому что Самодержавный Царь был для неё представителем Божеского могущества и Наместником Бога на Земле, потому что она знала, что я понимаю всю великую ответственность своего призвания и что не человек без закала и воли, которого гнут бури и устрашают громы.
       Когда он говорил это, ощущение собственного величия и могущества, казалось, делало его гигантом. Лицо его было строго, глаза сверкали, но это не были признаки гнева, нет, он в эту минуту не гневался, но испытывал свою силу, измерял силу сопротивления, мысленно с ним боролся и побеждал.
      Он был горд и в то же время доволен. Но вскоре выражение его лица смягчилось, глаза погасли, он снова прошёлся по кабинету, снова остановился передо мной и сказал:
     – Ты ещё не всё сказал, ты ещё не вполне очистил свою мысль от предрассудков и заблуждений, может быть, у тебя на сердце лежит что-нибудь такое, что его тревожит и мучит? Признайся смело, я хочу тебя выслушать и выслушаю.
     – Ваше Величество, – отвечал я с чувством, – Вы сокрушили главу революционной гидры, Вы совершили великое дело. Кто станет спорить? Однако… есть и другая гидра – чудовище страшное и губительное, с которым Вы должны бороться, которое должны уничтожить, потому что иначе оно Вас уничтожит!
     – Выражайся яснее, – перебил Государь, готовясь ловить каждое моё слово.
     – Эта гидра, это чудовище, – продолжал я, – самоуправство административных властей, развращённость чиновничества и подкупность судов. Россия стонет в тисках этой гидры поборов, насилия и грабежа, которая до сих пор издевается даже над вашей властью. На всём пространстве государства нет такого места, куда бы это чудовище не досягнуло, нет сословия, которого оно не коснулось бы.
      – Общественная безопасность ничем у нас не обеспечена, справедливость – в руках самоуправств! Над честью и спокойствием семейств издеваются негодяи, никто не уверен ни в своём достатке, ни в свободе, ни в жизни. Судьба каждого висит на волоске, ибо судьбою каждого управляет не закон, а фантазия любого чиновника, любого доносчика, любого шпиона.
      – Что ж удивительного, Ваше Величество, если нашлись люди, чтоб свергнуть такое положение вещей? Что ж удивительного, если они, возмущённые зрелищем униженного, страдающего Отечества, подняли знамя сопротивления, разожгли огонь мятежа, чтоб уничтожить то, что есть, и построить то, что должно быть: вместо притеснения – свободу, вместо насилия – безопасность, вместо продажности – нравственность, вместо произвола – покровительство законов, стоящих надо всеми и равных для всех!
      После паузы Пушкин продолжил:
       – Вы, Ваше Величество, можете осудить развитие этой мысли, незаконность средств к её осуществлению, излишнюю дерзость предпринятого, но не можете не признать в ней порыва благородного. Вы могли и имели право покарать виновных, в патриотическом безумии хотевших повалить трон Романовых, но я уверен, что, даже карая их, в глубине души, Вы не отказали им ни в сочувствии, ни в уважении. Я уверен, что если Государь карал, то человек прощал!
      – Смелы твои слова, – сказал Государь сурово, но без гнева, – значит, ты одобряешь мятеж, оправдываешь заговорщиков против государства? Покушение на жизнь Государя?      
        – О, нет, Ваше Величество! – вскричал я с волнением. – Я оправдываю только цель замысла, а не средства. Ваше Величество умеете проникать в души, соблаговолите проникнуть в мою и Вы убедитесь, что в ней всё чисто и ясно. В такой душе злой порыв не гнездится, а преступление не скрывается!
        – Хочу верить, что так, и верю, – сказал Государь более мягко, – у тебя нет недостатка ни в благородных побуждениях, ни в чувствах, но тебе недостаёт рассудительности, опытности, основательности. Видя зло, ты возмущаешься, содрогаешься и легко мысленно обвиняешь власть за то, что она сразу не уничтожила это зло и на его развалинах не поспешила воздвигнуть здание всеобщего блага. Знай, что критика легка и что искусство трудно: для глубокой реформы, которую Россия требует, мало одной воли монарха, как бы он ни был твёрд и силён, ему нужно содействие людей и времени.
       Император внимательно посмотрел на поэта и продолжил убежденно:
       – Нужно объединение всех высших и духовных сил государства в одной великой передовой идее; нужно соединение всех усилий и рвений в одном похвальном стремлении к поднятию самосознания в народе и чувства чести в обществе. Пусть все благонамеренные, способные люди объединятся вокруг меня, пусть в меня уверуют, пусть самоотверженно и мирно идут туда, куда я поведу их, и гидра будет побеждена! Гангрена, разъедающая Россию, исчезнет! Ибо только в общих усилиях – победа, в согласии благородных сердец – спасение.
      Поэт слушал внимательно, и Государь не мог не заметить заворожённого взгляда, обращённого на него. Чистота души, великой души поэта была налицо, и Николай Павлович сказал:
     – Что до тебя, Пушкин, ты свободен. Я забываю прошлое, даже уже забыл. Не вижу пред собой государственного преступника, вижу лишь человека с сердцем и талантом, вижу певца народной славы, на котором лежит высокое призвание – воспламенять души вечными добродетелями и ради великих подвигов! Теперь можешь идти! Где бы ты ни поселился, ибо выбор зависит от тебя, помни, что я сказал и как с тобою поступил, служи Родине мыслью, словом и пером. Пиши для современников и для потомства, пиши со всей полнотой вдохновения и совершенной свободой, ибо цензором твоим буду я!».
       Эта беседа была рубежной для Пушкина, она избавила его от остатков сомнения, она сделала его ревностным поборником Самодержавной власти. В его душе, сознании, в его миросозерцании соединилось понимание и осознание необходимости борьбы за торжество «симфонии двух властей», подорванной и расколом XVII века, и чужебесием петровских преобразований и «бироновщиной».
        Государь Император после той встречи в Чудовом монастыре сказал Блудову:
        – Знаешь, что нынче я говорил с умнейшим человеком России?
        – С кем же? – поинтересовался тот.
        – С Пушкиным, – ответил Государь


                «Нет, я не льстец, когда Царю хвалу свободную слагаю!»

       Взаимоотношения Пушкина и Николая Первого не стали секретом для светской черни. И она, поначалу встретившая возвращение Пушкина из ссылки восторгами, стала изливать из своего омерзительного зева потоки беспрецедентной и пошлой клеветы.
       Особенно возмутило светскую чернь стихотворение «Стансы Толстому»:            
                Философ ранний, ты бежишь
                Пиров и наслаждений жизни,
                На игры младости глядишь
                С молчаньем хладным укоризны.

                Ты милые забавы света
                На грусть и скуку променял
                И на лампаду Эпиктета
                Златой Горациев фиал.

                Поверь, мой друг, она придёт,
                Пора унылых сожалений,
                Холодной истины забот
                И безполезных размышлений.
 
                Завес, балуя смертных чад,
                Всем возрастам даёт игрушки:
                Над сединами не гремят
                Безумства резвые гремушки.

                Ах, младость не приходит вновь!
                Зови же сладкое безделье,
                И легкокрылую любовь,
                И легкокрылое похмелье!

                До капли наслажденье пей,         
                Живи безпечен, равнодушен!
                Мгновенью жизни будь послушен,
                Будь молод в юности своей!               

       Я.Н.Толстой был членом «Союза благоденствия» и одним из руководителей кружка «Зелёная лампа», то есть, одним из самых ярых врагов Православия, Самодержавия и России. В стихотворении он представлен «легкокрылым повесой», для которого масонские штучки, разве что сладкое безделье, а не величайший вред Отечеству. Подобные вертопрахи и вышли на Сенатскую площадь, послушно следуя тому, что им приказывали западные хозяева.
      Ф.Воейков, один из подобных вертопрахов, разразился в ответ безстыдной, мелочной и низкопробной эпиграммой, стремясь больнее уколоть Пушкина:
               
                Я прежде вольность проповедал,
                Царей с народом звал на суд,
                Но только царских щей отведал,
                И стал придворный лизоблюд.

      Александр Сергеевич Пушкин ответил на клеветы и эпиграммы блистательным и убийственным для светской черни стихотворением «Друзьям»:

Нет, я не льстец, когда Царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.

                Его я просто полюбил:
                Он бодро, честно правит нами;
                Россию вдруг он оживил
                Войной, надеждами, трудами.

                О нет, хоть юность в нём кипит,
                Но не жесток в нём дух державный:
                Тому, кого карает явно,
                Он втайне милости творит.

                Текла в изгнанье жизнь моя,
                Влачил я с милыми разлуку,
                Но он мне царственную руку
                Простёр – и с вами снова я.

                Во мне почтил он вдохновенье,
                Освободил он мысль мою,
                И я ль, в сердечном умиленье,
                Ему хвалу не воспою?

                Я льстец? Нет, братья, льстец лукав:
                Он горе на Царя накличет,
                Он из его державных прав
                Одну лишь милость ограничит.

                Он скажет: «Презирай народ,
                Глуши природы голос нежный!»,
                Он скажет: «Просвещенья плод –
                Разврат и некий дух мятежный!».

                Беда стране, где раб и льстец
                Одни приближены к Престолу,
                А небом избранный певец
                Молчит, потупя очи долу.

      С той поры Пушкин и Николай Первый оказались по одну сторону баррикады, возведённой в России духовными наследниками тех, кто пытался уничтожить Державу 14 декабря 1825 года. Николай Первый не только понял и оценил Пушкина и его значение для России, но он, вопреки истошному вою придворной «велико» светской черни, как отметил видный биографии поэта С.Франк «…по собственному, сознательному решению приобщил на равных правах с другими образованными Русскими людьми политически подозрительного, поднадзорного и, в силу этого, поставленного его предшественником (Императором Александром Первым или тем, кого мы знаем под этим именем – Н.Ш.) в исключительно неблагоприятные условия Пушкина к Русской государственной жизни и даже, как казалось самому Государю, поставил в ней поэта в исключительно привилегированное положение…».            
       Государь Император Николай Павлович и Русский гений Александр Сергеевич Пушкин стали соратниками по борьбе, смысл которой был в проведении Русской контрреволюции, контрреволюции, направленной против чужебесия и западничества, внедрённых в Россию в начале XVIII века. И светская чернь ненавидела, как Царя, так и поэта примерно за одно и то же. Царь стал Самодержавным вождём этой Русской контрреволюции, а поэт – её идеологическим вождём, её вдохновителем, её просветителем, её поистине блистательным, зовущим за собою широкие народные массы трибуном.
       Автор фундаментального исследовательского труда «История Русского масонства» Борис Башилов называет причины ненависти светской черни к Государю Императору Николаю Павловичу.
       Первая – «подавление заговора декабристов, как части заговора против христианских монархий Европы».
       И если Пушкин до встречи с Николаем Первым ещё до некоторой степени сомневался в том, что декабристы не только враги монархии, но и лютые враги России и всего Русского Народа, то после встречи в Чудовом монастыре исчезла и тень сомнений в том, что это действительно так. Пушкин понял, что правда за Государём и правда эта велика и всесильна по своей сути, а потому её панически боится вся светская чернь.
       Вторая причина вытекает из первой – это запрещение масонства в России.
        И в этом Государь и поэт были союзниками, ведь Пушкин порвал с масонством и осудил его цели.
        Третья причина – политическое мировоззрение Николая Первого, в котором не было места масонским и полумасонским идеям.
         Не было им места и в миросозерцании Пушкина.
         Четвёртая причина – желание Николая Первого покончить с политической фрондой европеизированных слоёв дворянства, то есть с «велико» светской чернью, осуждённой и высмеянной Пушкиным во многих стихотворениях.
          Пятая причина – прекращение европеизации России.
         И здесь Пушкин взял на себя высокую и ответственную миссию, ибо его творчество, его поэзия, его деяния были направлены на содействие делу возрождения Русского Народа, его возвращения к старым, добрым, Православным и патриархальным традициям. Он понимал необходимость возвращения страны к морально-нравственным и духовным основам Государства Московского.
          Шестая причина – намерение Императора встать во главе, как выразился Пушкин, «организации контрреволюции революции Петра Первого».
        И здесь Государь и поэт были заодно, ибо Александр Сергеевич Пушкин стал идеологом этой контрреволюции, зовущим к духовному возрождению Русского Народа.
          Седьмая причина – намерение Императора вернуться к политическим и социальным заветам Московской Руси, что нашло своё отражение в формуле Николаевского царствовании: «Православие, Самодержавие, Народность».
        Восьмая причина – борьба Государя Императора Николая Павловича с духовным заместителем запрещённого им в 1826 году масонства, с так называемым Орденом русской интеллигенции.
         Пора, наверное, пояснить, что же такое Орден русской интеллигенции (О.Р.И.). Впервые ввёл в обиход данное определение один из первых биографов Александра Сергеевича Пушкина П.В.Анненков, который указал, что это: «Воюющий орден, который, не имея никакого устава, знал всех своих членов, рассеянных по лицу пространной земли нашей, и который все-таки стоит по какому-то соглашению, никем, в сущности, не возбуждённому, поперёк всего течения современной ему жизни, мешая ей вполне разгуляться, ненавидимый одними и страстно любимый другими».
          Девятая причина – борьба Николая Первого против революционных движений в монархических государствах Европы.
        Здесь Государь унаследовал от своего отца, Императора Павла Первого, твёрдую веру в необходимость спасать монархические и хоть формально, но христианские режимы Европы, ибо развал их грозил бедами не только западноевропейским народам, но и Русскому Народу.
         Фрейлина Тютчева отметила в своих воспоминаниях, что Государь Император Николай Павлович «считал себя призванным подавить революцию – её он преследовал всегда и во всех видах, и действительно, в этом есть историческое призвание Православного Царя».
         
                1837 – год позора Европы на полях России
         
          Тёмные силы Европы не могли простить нам своего позора на полях России в 1812 году. Несметные полчища «двунадесяти язык», профессиональные грабители и бандиты, объединённые «французским Гитлером» Наполеоном, пополнявшим своими походами музей грабежа Лувр, алчной шакальей стаей ворвались на просторы Русской Земли в июне 1812 года. Вошло около шестисот тысяч человек. Кроме того, постоянно прибывали всё новые и новые подкрепления из Европы, взамен тех, что были зарыты Русскими героями на полях сражений. Не менее миллиона пересекли границу России с запада на восток. Назад вернулось около 20 тысяч, да и то с Петербургского направления. На центральном направлении уцелели лишь сам Наполеон, бежавший под защитой верных войск, да единицы из обезумевших от страха, голода и холода корпусов. Корпус Мюрата – весь целиком – уместился после Березины в крестьянской избе.
       И Запад решил отомстить России. Отомстить в год 25-летия своего позора. Отомстить убийством Русской славы, Русского гения – Александра Сергеевича Пушкина, ставшего верным и надёжным соратником ненавидимого тёмными силами Запада Императора Николая Первого.
      Прежде всего взялись за организацию травли поэта.
      Бенкендорф, близкий к самым тёмным слоям «велико» светской черни, пытался найти, отчасти, и по её заданию, поводы для преследований Пушкина, но не находил их. Сексоты и соглядатаи доносили: «Поэт Пушкин ведёт себя отменно хорошо в политическом отношении. Он непритворно любит Государя».
          И Пушкин сам подтверждал такое своё отношение. Известна выдержка из его письма к жене, Наталье Николаевне, посвящённая трём Царям:   
         «Видел я трёх Царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий, хоть и упёк меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвёртого не желаю: добра от добра не ищут».
          «Велико» светская чернь не хотела мириться с тем, что Пушкин потерян, как бунтарь, как разрушитель государства, что он превратился в соратника Императора, в Русского государственника и политического мыслителя, принявшего идею Православия, Самодержавия, Народности.
          Как водится, посыпались клеветы и наветы, по масонскому принципу «клевещи, клевещи – что-нибудь да останется». Всем был известен высокий моральный облик Государя Императора Николая Павловича. Что бы возбудить в нём недовольство Пушкиным, от имени поэта стали сочинять всякого рода пошленькие вирши, графоманские эпиграммы, мерзкие анекдоты и целые произведения развратного и антихристианского толка. К числу подобных относится и известная «Гаврилиада», авторство которой не только приписали Пушкину, но и включили, да и что там говорить, до сих пор включают в избранные издания и собрания его сочинений.
         Узнав об этом пасквиле, Пушкин поспешил заверить Государя, что поэмы той не писал и готов доказать это. Николай Первый повелел ответить поэту следующее:
         «Зная лично Пушкина, я его слову верю. Но желаю, чтобы он помог правительству открыть, кто мог сочинить подобную мерзость и обидеть Пушкина, выпуская оную под его именем?».
         Во лжи и клевете особенно преуспевал некто Булгарин, весьма яркий представитель «велико» светской черни. Его журнал «Северная пчела» старалась больнее ужалить поэта, скомпрометировать его в глазах высоконравственного Государя, что бы поссорить единомышленников и соратников. Но и этот заговор провалился. Николай Павлович, прочитав несколько номеров журнала, пометил на полях, что «низкие и подлые оскорбления обесчестивают не того, к кому относятся, а того, кто их написал». 
       Государь приказал Бенкендорфу вызвать на беседу в тайную полицию Булгарина и запретить печатать подобные пасквили, а если не поймёт, вообще закрыть пасквильную «пчелу».
       Но напрасно Государь верил Бенкендорфу. Этот активный член Ордена русской интеллигенции лишь разыгрывал преданность престолу, а на деле был одним из самых лютых врагов Самодержавия, Православия, России и Русского Народа. Русское общество, в значительной степени состоящее из подобных бенкендорфов, было уже серьёзно, почти безнадёжно больным. Недаром, ощущая это, супруга Николая Павлович Александра Фёдоровна с горечью писала в одном из писем:
       «Я чувствую, что все, кто окружают моего мужа, неискренни, и никто не исполняет своего долга ради долга и ради России. Все служат ему из-за карьеры и личной выгоды, и я мучаюсь и плачу целыми днями, так как чувствую, что мой муж очень молод и неопытен, чем все пользуются».
       Да и сам Государь Император Николай Павлович чувствовал это. Недаром он как-то заметил, что «если честный человек честно ведёт дело с мошенниками, он всегда остаётся в дураках».
        Клеветнические выпады в его адрес были не менее жестокими и омерзительными, нежели в адрес Пушкина. И в этом Царь и поэт были как бы товарищами по несчастью. В письме к цесаревичу от 11 декабря 1827 года, то есть через два года после восшествия на престол, Государь признавался:
        «Никто не чувствует больше, чем я, потребность быть судимым со снисходительностью, но пусть же те, которые меня судят, имеют справедливость принять в соображение необычайный способ, каким я оказался перенесённым с недавно полученного поста дивизионного генерала, на тот пост, который я теперь занимаю».
        Пушкин искренне вставал на защиту Императора, всегда оставаясь в числе очень и очень немногих его соратников.
        Попытка оклеветать Пушкина и посеять раздор между поэтом и Государём сорвалась. Ну а поскольку принцип «клевещи, клевещи – что-нибудь да останется», оказался не действенным, «велико» светская чернь, сплетавшаяся подобно навозным червям в навозном салоне мадам Нессельроде, «австрийского министра Русских иностранных дел», замыслила совместно с прочими залётными иноземными тварями, примчавшимся в Россию «на ловлю счастья и чинов», физическое устранение поэта. Чернь пугало то, что Пушкин всё в большей степени становился трибуном «Православия, Самодержавия и Народности».
         Черни оставалось только найти безсовестного убийцу из числа инородцев, ибо ни один честный человек в России не посмел бы поднять руку на Русского гения, а безчестный доморощенный ублюдок, каковых, увы, уже было немало, просто бы побоялся это сделать.
         Уже не столь прочный как в Московском Государстве трон Русских Царей в XIX веке обступала жадная толпа «надменных потомков», по меткому определению Михаила Юрьевича Лермонтова, «известной подлостью прославленных отцов». Лермонтов ни в коей мере не имел в виду Царствующую Династию, как это, порой, пытались выдумать потомки «велико» светской черни и выкормыши Ордена русской интеллигенции. Он имел в виду лицемерных и лживых сановников, игравших роль верных слуг престола, а на деле всеми силами старавшихся разрушить Самодержавие.
         Кого только не было средь тех навозных червей, что разрыхляли монолит государственной власти, подтачивая его тайно и неуклонно.
         Князь А.Я.Лобанов-Ростовский в своих записках назвал высший свет, который сам себя наименовал «высшим» и назначил в «высшие», ханжеским обществом людей мнивших себя Русской аристократией. Увы, люди с дефицитом серого мозгового вещества часто мнят себя великими, часто подделываются под аристократию, ибо им мало того, что они уже и без того паразитируют на теле России, приуготовляя ей гибель. Им хочется к роскоши, как правило, достигнутой плутовством, присовокупить ещё и какие-то моральные титулы. Ныне, к примеру, так называемые новые русские, которых точнее назвать псевдо русскими, придумали, что они – элита. И кругом пестрят объявления – элитные посёлки, элитные дома, элитные рестораны и прочая, и прочая, и прочая…И невдомёк им, что мало самим себя назвать элитой, важно, чтобы народ воспринял эти сливки общества элитой, но как же их можно назвать элитой, если, по сути, по своему нравственному и моральному состоянию, они представляют собой лишь самую мерзкую навозную чернь, столь немилосердно осуждённую и высмеянную Александром Сергеевичем Пушкиным.
        У этой черни свои кумиры, свои обожаемые лидеры, свои обожаемые графоманы, именуемые самою чернью писателями, даже свой язык: «не тормози – сникерсни», который не понимают даже созданные их зарубежными союзниками компьютеры, или «после обильного пиара, сходи в самет и сделай брифинг», или «оттянись со вкусом». Их язык звучит в телесериалах, где в уста сотрудников правопорядка вложен бандитский лексикон, который даже цитировать стыдно. Впрочем и смысла нет цитировать, ибо люди, принадлежащие к истинно культурному слою Русского народа, а не возомнившие себя некоей элитой, почти ежедневно слышат все эти мерзости, обильно изливающиеся из поганых ящиков, и возмущаются ими.
       Милиция в телесериалах завёт себя ментами, оружие – стволами, деньги – баблом и прочее, далее уже совсем неприличное льётся из уст героев сериалов. И на всём этом воспитывается подрастающее поколение, воспитываются мальчишки, впитывая с жижей телесериалов не чудеса чудные и прекрасные Великого Русского Языка, блестяще использованного в своих произведениях Пушкиным и воспетого Тургеневым, а то, что, тужась от умственных запоров перед компьютерами, наделали «гениальные» кумиры псевдорусской интеллигенции.   
       Всё это – несомненные достижения и успехи выкормышей так называемого ордена русской интеллигенции. Ведь ново–, а точнее псевдо-русские являются истинными интеллигентами. Да, да – я не оговорился. Ведь что такое интеллигенция? Давайте разберёмся.
         Религиозный мыслитель Русского зарубежья Георгий Петрович Федотов писал, что интеллигенция это специфическая группа, «объединяемая идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей» – это «псевдоним для некоего типа личности…, людей определенного склада мысли и определенных политических взглядов». Недаром Константин Петрович Победоносцев в своё время писал Вячеславу Константиновичу Плеве: «Ради Бога, исключите слова «русская интеллигенция». Ведь такого слова «интеллигенция» по–русски нет. Бог знает, кто его выдумал, и Бог знает, что оно означает…».
           Министр Внутренних Дел В.К. Плеве пришёл к выводу о нетождественности интеллигенции с понятием «образованная часть населения», о том, что это «прослойка между народом и дворянством, лишённая присущего народу хорошего вкуса». Он писал: «Та часть нашей общественности, в общежитии именуемая русской интеллигенцией, имеет одну, преимущественно ей присущую особенность: она принципиально и притом восторженно воспринимает всякую идею, всякий факт, даже слух, направленные к дискредитированию государственной, а также духовно-православной власти, ко всему же остальному в жизни страны она индифферентна».
           Вот такое племя боролось с правдой о прошлом Отечества Российского, вот такое племя боролось с настоящим, порою, не отдавая себе отчета, что ждёт его в будущем. Ущербность ума не позволяла предвидеть свою судьбу, которая оказалась ужасной и кровавой.
           Военный историк Генерального штаба генерал-майор Е.И. Мартынов, так же как и Плеве убитый бомбистом–интеллигентом, писал: «Попробуйте задать нашим интеллигентам вопросы: что такое война, патриотизм, армия, воинская доблесть? 90 из 100 ответят вам: война – преступление, патриотизм – пережиток старины, армия – главный тормоз прогресса, военная специальность – позорное ремесло, воинская доблесть – проявление глупости и зверства».
          Думаю, аналогии, напрашивающиеся из двух последних цитат, читатели проведут сами. Слишком ещё ярки воспоминания о пережитом страной в эпоху развала и мракобесия, в эпоху ельцинизма, в эпоху зарождающегося звериного, криминального капитализма. Всё это вершили потомки тех, кто извращал великое прошлое Отечества Российского, кто подменял понятия о чести, долге и доблести, кто в 1905 году поздравлял телеграммами японского императора с победой над Россией, а в годы Первой мировой призывал к поражению собственной страны. Эти, по словам А. Бушкова, «ненавидящие свою страну, не знающие и не понимающие своего народа, отвергающие как «устаревшие» все национальные и религиозные ценности, вечно гоняющиеся за миражами, одержимые желанием переделать мир по своим схемам, ничего общего не имеющим с реальной жизнью, без всякого на то основания полагающие себя солью земли интеллигенты разожгли в России революционный пожар».
          И добавим: многие из них сгорели в нём дотла. Но, разжигая пожар, они действовали всеми возможными методами, основываясь на пресловутой «свободе совести», как мы уже установили, – свободе от всякой совести.
          Мыслители Русского зарубежья убедительно доказали, что «русская интеллигенция находится за пределами Русского образованного класса», что «это политическое образование, по своему характеру, напоминает тайные масонские ордена».
           Михаил Леонтьевич Магницкий (1778–1855) раскрыл тайны зарождения Ордена русской интеллигенции, ставшего после запрещения в 1826 году Государём Императором Николаем Первым масонства, идеологическим и духовным заместителем тайных обществ. Он писал: «При сём положении классического иллюминатства, на что ещё тайные общества, приёмы, присяги, испытания? Содержимая на иждивении самого правительства ложа сия (О.Р.И.), под именем просвещения образует в своём смысле от 20 до 30 тысяч ежегодно такого нового поколения, которое через два или три года готово действовать пером и шпагою, а в течение каждого десятилетия усиливает несколькими стами тысяч тот грозный и невидимый легион иллюминатов, которого члены, действуя в его видах и совокупно и отдельно, и даже попадаясь правительству на самих злодеяниях, ничего показать и открыть не могут, ибо точно ни к какому тайному обществу не принадлежат и никаких особенных вождей не знают. Каждый такой воспитанник через 10 или 15 лет по выходе его из университета, может командовать полком или иметь влияние на дела высших государственных мест и сословий». («Русская старина», 1989, № 3, с.615-616).
          М.Л. Магницкий в 1831 году обратил внимание Николая Первого на «особый язык» масонского ордена иллюминатов, идеологемы которого помогали распознать и таких очень с виду неявных членов О.Р.И. Вам знакомы эти слова: «дух времени», «царство разума», «свобода совести», «права человека». Антипод «свободы» – «фанатизм» и обскурантизм». Он же предложил делить масонство на политическое, духовное, академическое и народное.
          Свобода совести как бы освобождала от Православной совести, следуя которой человек шёл Путем Правды, высшей Божьей Правды. Свобода позволяла идти иным путём – говоря словами Иоанна Грозного, путём утоления «многомятежных человеческих хотений».
          «Свобода совести»? Что это? Вдумайтесь. Это свобода от совести. Такое просится объяснение. Свобода от совести позволяла исполнять предначертания тёмных сил, направленные против Православной Державы, против народа и его Праведной веры. Задача этих сил – повернуть Державу на путь к катастрофе, нарушив её исторически сложившийся уклад жизни, подменив духовные ценности. Исторически сложившийся уклад каждого народа, по меткому определению Константина Петровича Победоносцева, драгоценен тем, что не придуман, а создан самой жизнью, и потому замена его чужим или выдуманным укладом жизни неминуемо приводит к сильнейшим катастрофам. А этапы этого пути таковы. Ложные идеи и действия правителей на основе ложных идей, создают почву для изменения психологии руководящего слоя. Усвоив чуждые национальному духу или, что ещё хуже, ложные вообще в своей основе политические и социальные идеи, государственные деятели сходят с единственно правильной для данного народа исторической дороги, обычно уже проверенной веками. Измена народным идеалам, нарушая гармонию между народным духом и конкретными историческими условиями, взрастившими этот дух, со временем всегда приводит к катастрофе.
        Об этом нам говорят со страниц своих трудов консервативные мыслители прошлого, об этом предупреждают современные мыслители. Белорусский писатель и мыслитель нашего времени Эдуард Мартинович Скобелев в книге «Катастрофа» пишет: «Гибель народа начинается с утраты идеала. Даже и самый прекрасный идеал будет отвергнут, если он опаскужен и извращён. Вот отчего попечение о чистоте идеала – первая заповедь подлинно национальной жизни». Поперёк движения, согласованного с этой заповедью, и стояли западники, которые составляли Орден русской интеллигенции.
       Орден русской интеллигенции зародился в первые годы царствования Императора Николая Первого именно потому, что при этом Государе масонские ложи лишились возможности действовать спокойно и безопасно, разрушая Державу. Всё усугублялось тем, что в период правления Императора, которого мы знаем под именем Александра Первого, масоны ничего не таились и не страшились, ибо при нём было гораздо опаснее быть Русским патриотом, нежели масоном, ну прямо как при Горбачёве и Ельцине сотрудником КГБ или позже ФСБ было быть опаснее, нежели шпионом, особенно американским.
         Легко представить себе, сколь многотрудно было затягивать гайки после долгих лет распущенности, вольнодумства, издевательства над национальной культурой, над патриархальным укладом, даже над верой. Ведь дошло до того, что даже сама вера Православной именоваться права была лишена и называлась Греко-латинским вероисповеданием.
           Но и после запрещения масонства положение поправлялось с трудом, ведь престол окружали прежние, зачастую даже вовсе не люди, а нелюди, да и общество, так называемое, светское, состояло из особей с тёмными душонками.
            Внучка Михаила Илларионовича Кутузова Д.М.Фикельмон писала Вяземскому: «Я ненавижу это суетное, легкомысленное, несправедливое, равнодушное создание, которое называют обществом… Оно тяготеет над нами, его духовное влияние так могуче, что оно немедля перерабатывает нас в общую форму… Мы пляшем мазурку на все революционные арии последнего времени».
           В книге «История русского масонства» Борис Башилов резонно ставит вопрос: «Имели ли политические салоны Кочубея, Хитрово и Нессельроде какое-нибудь отношение к недавно запрещённому масонству? Кочубей, начиная с дней юности, был масоном… Политический же салон жены министра иностранных дел Нессельроде тоже был местом встреч бывших масонов. Великий князь Михаил Павлович называл графиню Нессельроде – «господин Робеспьер».
            В доме Нессельроде говорить по-русски считалось дурным тоном. Тырнова-Вильямс вспоминала: «Дом Русского министра иностранных дел был центром так называемой немецкой придворной партии, к которой причисляли и Бенкендорфа, тоже приятеля обоих Нессельродов. Для этих людей барон Геккерн был свой человек, а Пушкин – чужой».
            Именно Геккерн и Бенкендорф, выкормыши тех омерзительных, враждебных России и всему Русскому салонов и составляли клеветы на Государя и на Пушкина, именно они замышляли и убийство Пушкина и устранение Николая Павловича.
             Бенкендорф в то время возглавлял созданное по его же предложению так называемое Третье отделение. Оно было создано, якобы, для борьбы с революционными идеями. На деле же Бенкендорф старательно травил Пушкина, приписывая ему несуществующие грехи. И одновременно покрывал истинных врагов Самодержавия и России, таких как Герцен, Бакунин, Белинский, Булгарин. В доверие к Государю Императору Николаю Павловичу он втёрся с помощью бессовестного подлога.. Разбирая бумаги минувшего царствования, он, якобы, нашёл свою докладную, датированную 1821 годом, в которой раскрывались цели и задачи тайных обществ по свержению Самодержавия. Разумеется, бумагу эту он написал уже после разгрома декабристов и следствия по их делу и положил на стол Государю, пояснив, что вот каков я, докладывал, мол, но мер не приняли. И Николай, привыкший верить людям и просто не способный по своему характеру и воспитанию предположить такую подлость, поверил, что Бенкендорф верный слуга Престола. А преданных людей катастрофически не хватало. В правительстве были не только приспособленцы и карьеристы, но, зачастую, и открытые враги России, как, к примеру, тот же Нессельроде.
             Известный исследователь масонства В.Ф.Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонство: от Петра I до наших дней» писал: «По вступлении на престол (Государя Императора Николая Первого – Н.Ш.) образовалось новое правительство. Масоны меняют свою тактику. Они тихо и незаметно окружают Императора своими людьми. Противники масонства путём интриги устраняются. Уходят в отставку граф Аракчеев, министр народного просвещения адмирал Шишков. Потерял всякое значение и архимандрит Фотий, но зато приблизились и заняли высокие посты ярые масоны: князь Волконский, министр Императорского двора, впоследствии светлейший князь и генерал-фельдмаршал; граф Чернышёв, военный министр (с 1827 по 1852 годы), позднее светлейший князь; Бенкендорф, шеф жандармов; Перовский, министр внутренних дел; статс-секретарь Панин, министр юстиции; генерал-адъютант Киселёв, министр государственных имуществ; Адлерберг, главноначальствующий над почтовым департаментом, позднее министр Императорского двора; светлейший князь Меншиков (проваливший в 1854 году оборону Крыма) – управляющий морским министерством. Сохранил своё значение, а в начале играл даже видную роль и бывший сотрудник Александра I граф В.П.Кочубей».
             Но как же тогда устояла Россия, если Государя окружали одни предатели и мерзавцы, жаждавшие её гибели? В книге В.Ф. Иванова мы находим ответ на этот вопрос:
          «Кроме преступников-масонов, у Государя были и верные слуги. Аракчеева, по проискам масонов, убрали. Но с падением Аракчеева не пали аракчеевские традиции и остались лица, в своё время выдвинутые Аракчеевым, пользовавшиеся его доверием. Таковы Дибич и Кляйнмихель, Паскевич, граф А.Ф.Орлов, брат декабриста М.Орлова. Граф А.Ф.Орлов в 1820 году при восстании семёновцев проявил верность и твёрдость. 14 декабря Орлов первый привёл свой полк, первый же двинулся в атаку против мятежников и вообще со своей энергией и решимостью много способствовал быстрому усмирению возмутившихся».
          Разгром декабристов и запрещение масонства заставили мечтателей о разорении России несколько поубавить свой пыл. На престоле твёрдо стоял Император-витязь, который не подавал надежд на скорую и лёгкую победу. Началась тщательная и осторожная подготовка к очередному государственному перевороту. Бенкендорф не случайно истребовал себе пост шефа жандармов. В его задачу входила борьба с революционными идеями, с вольнодумством, но именно с этим он и не вёл борьбу, умышленно закрывая глаза на всё антигосударственное. Он вёл борьбу с Пушкиным, потому что Пушкин представлял для масонства особую опасность. Ведь он с каждым годом всё более утверждался в роли народного вождя всей России, причём вождя, пламенно защищавшего Государя Императора.
      Орден русской интеллигенции открыл жестокую борьбу против Пушкина. В.Ф.Иванов писал: «Вдохновители гнусной кампании против Пушкина были граф и графиня Нессельроде, которые были связаны с главным палачом поэта Бенкендорфом. Граф Карл Нессельроде, ближайший и интимнейший друг Геккерна, как известно, гомосексуалиста, был немцем, ненавистником Русских, человеком ограниченного ума, но ловким интриганом, которого в России называли «австрийским министром Русских иностранных дел»… Графиня Нессельроде играла виднейшую роль в свете и при дворе. Она была представительницей космополитического, алигархического ареопага (собрание авторитетнейших лиц, как им казалось самим – ред.), который свои заседания имел в Сен-Жерменском предместье Парижа, в салоне княгини Миттерних в Вене и графини Нессельроде в Доме Министерства иностранных дел в Петербурге. Она ненавидела Пушкина, и он платил её тем же. Пушкин не пропускал случая клеймить эпиграмматическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшую говорить по-русски. Женщина эта (скорее подобие женщины) паче всего не могла простить Пушкину его эпиграммы на отца, графа Гурьева, масона, бывшего министра финансов в царствование Императора Александра Первого, зарекомендовавшего себя корыстолюбием и служебными преступлениями:            
                …Встарь Голицын мудрость весил,
                Гурьев грабил весь народ.
       Графиня Нессельроде подталкивала Геккерна, злобно шипела, сплетничала и подогревала скандал. Из салона Нессельроде, чтобы очернить и тем скорее погубить поэта, шла гнуснейшая клевета о жестоком обращении Пушкина с женой, рассказывали о том, как он бьёт Наталию Николаевну (преждевременные роды жены поэта объяснялись ими же тем, что Пушкин бил её ногами по животу). Она же распускала слухи, что Пушкин тратит большие средства на светские удовольствия и балы, а в это время родные поэта бедствуют и обращаются за помощью, что будто бы у Пушкина связь с сестрой Наталии Николаевны – Александриной, а у Наталии Николаевны – с Царём и Дантесом и так далее». 
          Таковой была надменная Нессельроде, мнившая себя аристократкой – на деле же самая характерная представительница великосветской дурно воспитанной черни, да к тому же весьма уродливая дочь, известной подлостью прославленного отца своего – Гурьева. Очень точно охарактеризовал Михаил Юрьевич Лермонтов в стихотворении «На смерть поэта» отвратительное сообщество черни.
         Эта шайка навозных червей, именующая себя русской интеллигенцией, стремилась всеми силами поссорить Александра Сергеевича Пушкина с Государём Императором Николаем Павловичем. Главными организаторами клеветы на поэта и Императора, а затем и убийства поэта и отравления Государя, были князья Долгоруков, Гагарин, Уваров и прочие.
      Крупнейший Русский исследователь масонства Василий Федорович Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонство. От Петра Первого до наших дней», разоблачая шайку убийц Пушкина, писал:
      «Связанные общими вкусами, общими эротическими забавами, связанные «нежными узами» взаимной мужской влюблённости, молодые люди – все «высокой» аристократической марки – под руководством старого развратного канальи Геккерна легко и безпечно составили злобный умысел на честь и жизнь Пушкина.
      Выше этого кружка «астов» находились подстрекатели, интеллектуальные убийцы – «надменные потомки известной подлостью прославленных отцов» – вроде Нессельроде, Строгановых, Белосельских-Белозерских».
      Пушкин боролся с ними один на один.
      В убийцы избрали залётного киллера. Всё же, видимо, враги Пушкина, числившиеся русскими, побаивались гнева Императора, который, как все знали, любил поэта. Дантес появился в России, в Петербурге, осенью 1833 года. Это был, по определению Бориса Башилова, «гомосексуалист и светский вертопрах-француз».
      Н.Скатов, сравнивая Пушкина и Дантеса, чётко провёл грань между ними: «С одной стороны, Русский аристократ, за плечами которого шестисотлетнее дворянство, с другой – довольно худородный выскочка, барон второго дня».
       Баронство было пожаловано отцу Дантеса Наполеоном за кровавые и воровские дела, в угоду диктатору, во времена революции.
       «Дантес, – указывал Скатов, – делает карьеру при последнем ничтожном императоре Франции «маленьком племянничке великого дяди». В России Дантес «приглянулся» гомосексуалисту барону Геккерну, который, как говорилось официально, усыновил Дантеса (при живом отце), наградив его вторым баронством, но, как знали все на деле, это было второе «замужество»: любовные привычки посланника не были секретом».
        Разработали и план – Дантесу, которого женщины, судя по его ориентации, особенно не волновали, поручили разыграть влюблённость в жену Пушкина…
        В последние годы много пишут о невиновности Натальи Николаевны, которой, однако же, Русская поэтесса Марина Цветаева дала уничтожающую характеристику.
        Не будем повторять сплетни и перечислять рассказы о встречах Натальи Николаевны с Дантесом, которые, порой, устраивала её родная сестра Екатерина, влюблённая в этого ублюдка и сожительствовавшая с ним до брака. Дело даже не в спорах о том было или не было близости между Дантесом и женой Пушкина. Скорее всего, даже наверняка, её и не было. Дело в соотносительном уровне самого Пушкина, Русского гения, и семьи его жены.
       Короткая, но очень ёмкая и уничтожающая характеристика дана этой пошловатой интеллигентской семейке Александрой Осиповной Смирновой-Россет:
      «Натали неохотно читала всё, что он (Пушкин) пишет, семья её так мало способна ценить Пушкина, что несколько более довольна с тех пор, как Государь сделал его историографом Империи и в особенности камер-юнкером.
        Они воображают, что это дало ему положение. Этот взгляд на вещи заставляет Искру (так Александра Осиповна называла Пушкина – ред.) скрежетать зубами и в то же время забавляет его. Ему говорили в семье жены: «Наконец-то вы как все! У вас есть официальное положение, впоследствии вы будете камергером, так как Государь к вам благоволит».
       Секрет успеха врагов Пушкина заключался в том, что они, будучи омерзительными по своей натуре человекообразными особями, смогли опереться на подобную им серость в окружении Пушкина. Именно серость – иначе не назовёшь. Да ещё и мягко сказано.
       Император, которого десятилетиями клеймили в нашей литературе, на самом деле был неизмеримо, несопоставимо выше всех, кто окружал Пушкина. Именно Николай Павлович по достоинству оценил Русского гения, сумел возвести на высоту необыкновенную, но вовсе не по чинам. Государь более других понимал, что не существует такого чина, который бы соответствовал величию национального Русского поэта.
       А семья жены радовалась не блистательным произведениям Пушкина, а придворному чину – чину, который мог получить и стяжатель, и обманщик, и любой червяк из великосветской черни.
       Все эти «велико» светские черви остались в истории лишь едва различимыми тёмными пятнами, плесенью, разъедающей светлое полотно картины великого прошлого России. Геккрены, Нессельроды, Дантесы и прочая нечисть вспоминаются с презрением, а многие их партнёры по «взаимной мужской влюблённости» и вовсе стёрты из памяти человечества, как не нужный мусор.
      Но Пушкин будет жить в веках, причём он будет жить не только в России – его имя известно и высоко почитаемо во всём мире, во всяком случае, в тех его уголках, где живут Сыны Человеческие, а не копошатся нелюди, подобные убившей его «велико» светской черни.
     Пушкин к чинам своим относился с иронией. Правда, званием историографа Империи дорожил.
     Жена поэта открыла дорогу врагам Пушкина к его убийству вовсе не изменой, которой, как мы уже говорили, скорее всего, не было. Она облегчила им задачу тем, что сама не сумела оценить Пушкина по достоинству – помешало интеллигентское воспитание. Она поступила предательски, позволив приближаться к ней, говорить с ней ничтожеству по имени Дантес Геккерн. Даже самым безобидным общением она роняла честь жены Русского гения и бросала на него тень. Она не имела права даже смотреть в сторону пошленького навозного червя Дантеса Геккерна.
      Во многом повинна в смерти поэта сестра Натальи Николаевны Екатерина, раболепствующая пред сим западным червём, подстраивавшая неожиданные для жены поэта встречи в своём доме. Для чего она это делала? Скорее всего, не по заданию враждебным сил, а из желания заслужить благосклонность своего ничтожного возлюбленного, ничтожество которого она не хотела, а может быть, по скудоумия, просто не в состоянии была оценить.
      Пушкина раздражало волокитство Дантеса, бесило то, что презренный сожитель развратного Геккерна смеет приближаться к его жене – к женщине, которую он любил. Наталья Николаевна так и не сумела осознать свою роль.
      Шайке убийц вовсе не нужно было, чтобы Дантес обязательно соблазнил жену Пушкина. Ей довольно было и того, что Наталья Николаевна не отвергала его ухаживаний. А далее уже всё вершилось с помощью самой отвратительной клеветы.
       Пушкин разгадал, что не выскочка Дантес стоит во главе заговора, а организует всё «любезный муж» этого вертопраха – Геккерн старший. Именно Геккерна Пушкин и вызвал на дуэль. Но с трусливым гомосексуалистом сделалась истерика. В его планы не входило рисковать собой, он собирался стать в привычную позу, выставив перед собой Дантеса. Ведь этот его возлюбленный предназначался не только для омерзительных «нежных забав», но и для чёрных дел. Рисковал ли он Дантесом? Нет, всё было продумано, и риск был ничтожным. Для того, чтобы исход дуэли был предсказуем, для того, чтобы заказное убийство Русского гения свершилось, Дантеса одели в кольчугу. Они были уверены, что Пушкин не станет стрелять в лицо.

                Заказное убийство Пушкина

       Условия дуэли сделали крайне жестокими – расстояние было слишком коротким, чтобы Дантес мог промахнуться. Ну а выстрел Пушкина, даже самый меткий, не принёс бы вреда одетому в броню чудовищу.
       Государь знал об охоте, организованной на Пушкина, и взял слово с поэта, что тот никогда не будет драться на дуэли. Но враги учли все варианты развития событий – они распространили столь омерзительную клевету, что Пушкин не выдержал. Честь для Русского гения была превыше всего.   
      Геккерн, как патологический трус, от дуэли уклонился. Пушкин вызвал Дантеса.
      Но даже после того, как поединок был предрешён, Пушкина ещё можно было спасти. И это попытался сделать только один единственный человек в России – Государь Император Николай Первый!
       Получив сведения о готовящейся дуэли, Император вызвал Бенкендорфа и строжайше приказал предотвратить дуэль: направить к назначенному месту наряды полиции, арестовать дуэлянтов и привезти их к нему в кабинет.
       Но Бенкендорф вместо того, чтобы немедля выполнить приказ Николая Первого, поспешил в салон Нессельроде, где встретился с княгиней Белосельской.
      – Что делать? – вопрошал он в отчаянии. – Я не могу не выполнить приказ Императора. – Это может мне стоить очень дорого!...
      – А вы его исполните! – весело сказала княгиня. – Пошлите наряды полиции не на Чёрную речку, а, скажем, в Екатерингоф… Поясните, будто получили сведения, что дуэль состоится там, – и, сжав костлявые, обтянутые кожей отвратительного цвета кулачки, уже жестоко прошипела: – Пушкин должен умереть!.. Должен… А вы будете вознаграждены нами…
       Салон Нессельроде ещё и потому ненавидел Пушкина, что жена его была признанной красавицей, а в салоне Нессельроде были одни сущие уроды и уродицы, словно со всей Европы там собрались грязь и мерзость – ведь, как известно, Бог шельму метит.
      
        Во время дуэли Пушкин вновь продемонстрировал своё колоссальное превосходство над омерзительными противниками. Даже секундант Дантеса, француз, не мог не отметить:
        «Один Пушкин был на этой дуэли изумительно высок, он выказал нечеловеческое спокойствие и мужество».
       Жаль, что этот отзыв не прочли создатели фильма о Пушкине, недавно обошедшего телеэкраны. Не Пушкин орал и визжал голосом создателя образа супербандита эпохи ельцинизма, а Дантес рыдал в истерике, дергаясь подобно тому, как известный герой в Кавказской пленнице, удерживаемый на дороге перед мчащимся автомобилем своими сподвижниками. Подобно тому, как падал без сил на асфальт персонаж, блестяще представленный Вициным, впадал в полуобморочное состояние и вопил, выходя из него, не привыкший стоять под дулом пистолета Дантес. Его удержали под выстрелом, осторожно напомнив, что выстрел не принесёт ему вреда. Пушкин стрелял лёжа, стрелял с трудом – рана мешала целиться. Но если бы даже он не был ранен, стрелять в броню было бесполезно.
        Как знать, остался бы жив наш Русский гений, если б Дантес дал промах. Ведь несколько лет спустя, в Пятигорске, у подножия горы Машук был убит выстрелом из зарослей Лермонтов, в которого, как впоследствии было доказано, Мартынов стрелять отказался. Возможно, были подготовлены хладнокровные киллеры и для Пушкина. Ведь один киллер, правда, в белом, образно говоря, халате уже с нетерпением ждал развязки, имея задание  того же салона уродов, довершить дело, начатое Дантесом, если Пушкин не будет сражён наповал, а получит ранение. То был известный масон, выходец из зверополяков, Аренд, ставший лейб-медиком в благодатную для масонства эпоху Императора, наименованного за сие Благословенным.
       
         Узнав о ранении поэта, Император Николай Павлович не скрывал своего гнева и негодования.
         – Я всё знаю, – жёстко выговаривал он Бенкендорфу. – Полиция не выполнила моего приказа и своего долга. Вы – убийца!
         – Я думал… Я посылал наряды в Екатерингоф, – лепетал жестокосердный, а оттого ещё более трусливый Бенкендорф, – Я думал, что дуэль там…
         – Вы не могли не знать, что дуэль была назначена на Чёрной речке. Вы обязаны были повсюду разослать наряды!
         
         Итак, безжалостный выстрел прогремел… Что же дальше? Какое ранение получил Пушкин? Почему он ушёл из жизни?
         Казалось бы, нам давным-давно, ещё со школьной скамьи, внушили, что рана Пушкина была смертельной, и домой его везли умирать…
         Но отчего тогда было издано огромное количество книг, доказывающих, что спасти нашего великого поэта было невозможно? Почему не было книг, скажем, о том, что нельзя было спасти «храбрейшего из храбрых» блистательного графа Милорадовича, смертельно раненого на Сенатской площади таким же как Дантес гомосексуалистом и подонком Каховским? Потому что там действительно рана была смертельной и лечение – безсмысленным. И никто не выкрикивал, мол, его «иноземцы-лекари залечили».
         Или почему не говорили о том, что врачи-убийцы доделали дело убийц Михаила Юрьевича Лермонтова? Там тоже было всё предельно ясно.
         А вот по поводу характера ранения Пушкина тут же возникли сомнения. К примеру, наш современник Борис Моисеевич Шубин в книге «Дополнение к портретам» приводит несколько строк из доклада тайного агента Третьего Отделения Дубельту: «…двое каких-то закричали, что иностранные лекари нарочно залечили господина Пушкина».
         Значит, сомнения были у многих, если подобные заявления попали в архив.
          Шубин признаёт жизнеспособность Пушкинского организма. Он пишет:
          «Если верно, что продолжительность жизни в известной степени запрограммирована в генах, то Александру Сергеевичу досталась неплохая наследственность:
          его знаменитый прадед Абрам Петрович Ганнибал умер на 92 году жизни,
          оба его деда, бабушка по линии отца и мать прожили более 60 лет,
          а бабушка Мария Алексеевна Ганнибал и отец – по 73 года;
          сестра Ольга, родившаяся на полтора года раньше Александра Сергеевича, пережила его на 30 с лишним лет…
          Хорошая наследственность, воспринятая Александром Сергеевичем, была передана его детям:
          старшая дочь Мария Александровна прожила 87 лет,
          старший сын Александр Александрович, особенно напоминавший внешностью отца, успел отметить 81-ю годовщину,
          младшая дочь Наталья прожила 76 лет,
          и Григорий Александрович – 70 лет.
          Таким образом, – заключил Шубин, – мы можем предположить, что дантесовская пуля настигла поэта на середине его естественного жизненного пути…».
           Это очень важное исследование, и выводы, весьма важные. Они доказывают, что враги Пушкина не могли рассчитывать на то, что Русский гений в скором времени может оставить этот мир, а следовательно, с тревогой предполагали, что он только ещё на взлёте своего творчества и немало послужит делу возрождения Православия, Самодержавия, Народности, борьбу за которые провозгласил Государь Император Николай Первый. 
          Мы уже убедились в том, что врагам России достать Пушкина оказалось непросто. Поэт был под защитой самого Императора. Но уже раз достали, неужели не приложили все старания, чтобы довести до завершения начатое дело?    
            Пассивное «лечение» это ведь тоже убийство и это метод, равно, как и заведомо неправильное лечение, безусловно, далеко не новый. Известны весьма серьёзные подозрения, что Императрицу Екатерину Великую её лейб-медик, тоже инородец, умышленно «лечил» так, чтобы тромб оборвался, и она умерла. Теперь уже описаны и последние часы жизни Сталина: Берия умышленно не допускал к нему врачей, когда медицинская помощь была крайне необходима и могла ещё оказаться действенной.
           Можно привести примеры, связанные со странной смертью Иоанна Грозного, который стал болеть сразу после того, как английская королева Елизавета прислала ему своих медиков. Теперь уже путем исследований останков доказано, что и мать Иоанна Грозного, правительница Елена Васильевна Глинская, и супруга его Анастасия, и сын Иоанн, и сам Царь отравлены сулемой. При весьма странных обстоятельствах ушёл из жизни и Государь Император Николай Первый.
              Кто организовал убийство Пушкина? Русские? Нет… Во главе шайки ублюдков стояли супруги Нессельроде, Бенкендорф, Геккерн и прочие, им подобные нелюди. В киллеры был избран француз Дантес, «вышедший замуж» за Геккерна. Для «лечения» в случае ранения назначены Аренд и Шольц.
              Даже секундантом был инородец, Данзас Константин Карлович - лицеист, то есть человек, уже с лицейской скамьи настроенный враждебно ко всему Русскому. В словаре «Брокгауза и Эфрона» говорится, что он обладал хладнокровием. С его слов была составлена брошюра «Последние дни жизни и кончина А.С.Пушкина». Свидетель… Единственный свидетель со стороны поэта, да и тот лицеист. Он был предан суду и приговорён к двухмесячному содержанию на гауптвахте. В условиях, когда Бенкендорф был в числе организаторов убийства, и то вынуждены были признать Данзаса виновным. Правда, вместо виселицы – всего два месяца гауптвахты, а потом ссылка на Кавказ, туда же, куда был направлен Лермонтов. И там опять убийство поэта! Как знать, не приложил ли и там руку этот Карлович.
            Какова же роль Данзаса? Он, де, несчастный, пишут интеллигенты. На его глазах был убит друг… Нет, господа. На его глазах был убит не просто друг. На его глазах Запад расправился с Русским гением, с Солнцем Русской поэзии. Да только ли поэзии?! Блистательна была проза Пушкина, великолепны его исторические произведения, уникальны его пророчества, которые и по сей день вызывают много споров. Причина споров – страх врагов России перед тем, что заповедал поэт. Пряча головы, подобно страусам, они твердят, что Пушкин никаких пророчеств не оставлял, что всё это глупости, словно тем самым можно изменить предначертания свыше.
            Данзас согласился быть секундантом, то есть свидетелем убийства. Да, по негласному кодексу чести вроде бы это обычно и не возбранялось, хотя дуэлянты и свидетели по закону должны были подвергаться суровым наказаниям, вплоть до повешения. Но неужели Данзас не понимал, что случай необычный? Неужели он не видел, что готовится не просто дуэль – готовится подлое убийство, что выбраны жесточайшие условия, когда дуэль практически не может окончиться безкровно.
             Неужели он не понимал, что убийство готовили специально, ведь близился 25-летний юбилей позора Франции в России. И вот француз, сын эльзасского помещика гомосексуалист Дантес в конце 1833 года прибывает в Россию «делать карьеру». В 1834 году он – корнет, в январе 1836 года – поручик кавалергардского полка. В мае 1836 года он «выходит замуж» за голландского посланника Луи Геккерна. В 1835 году он, которому не нужны женщины, ибо он сам полуженщина, нацеливается на жену Пушкина, хотя имеет успех у многих представительниц «велико» светской черни, для коих, в связи со смещением мировоззрения и миросозерцания, лишь тот хорош, кто иноземец, тем паче француз.
             Враги России понимали, кто такой Пушкин, они боятся его гения, уничтожающего их. Неужели не понимал этого секундант? Как он мог, как посмел хладнокровно сопровождать Русского национального гения к месту казни? Быть может, потому и был хладнокровен, что не был Русским и не имел способностей оценить величия творчества Пушкина? Быть может, поэтому столь же хладнокровно дождался, когда прозвучит команда, и Дантес, несмотря на то, что от страха руки дрожали, попадёт в Пушкина. Для того и выбрали такое расстояние, чтобы промахнуться было невозможно. И всё же он не убил, а ранил! И Данзас добросовестно доставил Пушкина к последнему рубежу, где уже ждали Арендт и Шольц, а затем добросовестно рассказал для брошюры, как погиб Пушкин.
         Сам Данзас благополучно прожил 70 лет… Пушкин погиб на 38 году жизни.
         Почему Данзас, если он действительно был другом Пушкина, отвёз Русского гения на Чёрную речку, а не в Зимний Дворец к Императору? Почему он молча созерцал, как готовится убийство, почему, если был храбр, если действительно любил Россию и Пушкина, что очень сомнительно, не принял удар на себя, почему не разрядил пистолет в Дантеса?
       Тот час после гибели Пушкина светская чернь завопила на все лады: сам, мол, виноват поэт, да ещё виноват Император. Говорят: «на воре шапка горит». Горели шапки на головах вороватых инородцев, оттого и визжали эти навозные черви.
       Не потому ли потом представители Ордена русской интеллигенции ни с того ни с сего стали доказывать, что Арендт, де, молодец, что лечил правильно, что спасти Пушкина было нельзя, что и у них на головах пылали шапки – нет, не от стыда, а от страха.
       И вот как раз эти яростные вопли и заставляют взглянуть, с какой целью раздаются они? Не для того ли, что бы заболтать правду. Если б молчали, скорее б сохранили свою гнусную тайну.
       О Данзасе, словно умышленно, забывают. Никаких документов о ходе лечения раны Пушкина никто не оставляет. Специально занимавшийся исследованием этого вопроса Шубин привёл лишь донесение старшего врача полиции Иоделича, тоже инородца: «Полициею узнано, что вчера в 5-м часу пополудни, за чертою города, позади Комендантской дачи, происходила дуэль между камер-юнкером Александром Пушкиным и поручиком кавалегардского Её Величества полка бароном Геккерном, первый из них ранен в нижнюю часть брюха… Г-н Пушкин при всех пособиях, оказываемых его превосходительством г-м лейб-медиком Арендтом, находится в опасности жизни. О чем Вашему Превосходительству имею честь донесть…».
       Итак, убивали руками Дантеса ненавидевшие Пушкина и Россию Нессельроде, Бенкендорф, Геккерн, лечили руками Арендта и Шольца всё те же лица… Участвовал в лечении ещё и Спасский, которому, как известно, Пушкин не доверял.
       Не удивительно, что потом понадобилось привлекать к доказательствам, что Пушкина лечили правильно, знаменитых хирургов Н.Бурденко, С.Юдина, А.Заблудовского, И.Кассирского, причём уже в очень далёкий от смерти поэта советский период. А в 1970 году неожиданно разразился оправдательными публикациями некий Ш.И.Удерман.
        Ах, да, ведь у нас свобода слова! Обычно, она достигается таким образом. Промелькнула махонькая публикация в каком-нибудь малотиражном издании, где убедительно и неопровержимо доказывается тот или иной факт. Это беспокоит носителей свободы слова и они дают команду «фас» изданиям с колоссальными тиражами. И появляются фальшивки, «разоблачающие» скромную, но правдивую публикацию. Вот вам и свобода слова. Сталин давно уже разъяснил это в статье по поводу Проекта новой Конституции СССР. Он писал:
        «Наконец, ещё одна особенность новой Конституции. Буржуазные конституции обычно ограничиваются фиксированием прав граждан, не заботясь об условиях осуществления этих прав, о возможностях их осуществления, о средствах их осуществления.
         Говорят о равенстве граждан, но забывают, что не может быть действительного равенства между хозяином и рабочим, между помещиком и крестьянином, если у первых имеются богатства и политический вес в обществе, а вторые лишены того и другого, если первые являются эксплуататорами, а вторые – эксплуатируемыми.
         Или ещё: говорят о свободе слова, собраний, печати, но забывают, что все эти свободы могут превратиться для рабочего класса в пустой звук, если он лишён возможности иметь в своём распоряжении подходящие помещения для собраний, хорошие типографии, достаточное количество печатной бумаги и т.д.».
        Полагаю, что нечего удивляться сотням публикаций с фальшивыми доказательствами невиновности Арендта. Они опровергают публикации научные, но из-за малых тиражей незаметные, авторы которых отнюдь не принадлежат к пресловутому Ордену русской интеллигенции. А орден этот пакостит и по сей день.
        Неужели не ясно, что характер ранения, путь, который проложила «интеллигентская» пуля, были известны лишь Арендту и Шольцу, ведь только они и осматривали раненого поэта. Аренд был польского рода, то есть потомком тех зверополяков, которые жестоко, до людоедства, истребляли Русский Народ в годину смутного времени. Тех зверополяков, что разрушали и оскверняли православные святыни, что сожгли Москву, что устраивали резню на московских улицах и в предместьях столицы.
       И уж совсем непонятно звучит такая вот фраза из книги Б.Н.Шубина: «Звание Арендта – придворный лейб-медик – не должно вас смущать, – пытается убедить он читателей. – Нельзя считать, что приставка «лейб» всегда равнозначна низким нравственным качествам врача».
       Надо же, иногда, оказывается, среди лейб-медиков – отравителей Русских Государей и многих великих людей Русских, попадались и те, кто не имели низких нравственных качеств. До этих фраз Шубина никак в голову не приходило думать о том, что лейб-медик – обязательно подонок. Желание Шубина выгородить именно Арендта, изъяв его из шеренги убийц, настраивает на определённый лад.
        Вместо того, чтобы исследовать путь пули, блуждавшей по телу поэта, путь, зафиксированный лишь Арендтом, не лучше ли исследовать движение самого потомка зверополяков по Русской жизни и подивиться его блестящей карьере. Сын лекаря, осевшего в Казани, заканчивает Петербургскую медико-хирургическую академию, участвует в кампаниях против Наполеона и остаётся во Франции в качестве главного врача оккупационного корпуса. Ну а Франция – гнездо вольтерьянства, одно из главных гнёзд масонства. Известно, что строевые офицеры и те попали под влияние тайных обществ и воспылали желанием совершить революцию в России, а уж потомок зверополяков, люто ненавидевших России, и подавно.
          Недаром в 1821 году, когда Арендт вернулся в Россию, комитет министров произвёл его без всяких экзаменов, то есть в нарушении порядка, в доктора медицины и хирургии. Нужно знать, кто входил в тогдашний комитет министров. Первые скрипки играли в нём Нессельроде и другие выдающиеся масоны.
           Чтобы выяснить, чьим слугой был Арендт, достаточно взять «Исторический словарь российских масонов…», изданный Олегом Платоновым. Там свидетельствуется, что Арендт был масоном  третьей степени. Не случайно масонская клика Гекернов – Нессельроде –  Бенкендорфов поручила ему то, что недоделал злобный, жестокосердный, но трусливый Дантес.
           В тот трагический для России день, когда коварная Европа разрядила руками Дантеса свой пистолет, сразив Русского гения, Император Николай Павлович отметил в своём дневнике:
          «Арендт пишет, что Пушкин проживёт ещё несколько часов. Я теряю в нём самого замечательного человека России».
          Арендт уже всё решил, и нам неведомо, какими методами он собирался исполнить то, о чём писал. Но он спешил, спешил потому, что Государь мог в любую минуту прислать другого медика, если, конечно, таковые в России были – медицина всё ещё оставалась прерогативой инородцев.
          Но Арендт ошибся. Пушкину неожиданно стало лучше – могучий организм поэта боролся и, если бы медики оказали помощь в этой борьбе, Россия не потеряла своего духовного вождя.
         Сегодня нередко можно слышать возражения медиков, мол, что вы говорите – рана была смертельной. На вопрос же, откуда это известно, все ссылаются на… Арендта! А мы уже разобрались, кто такой Арендт. То, что было нужно ему, то он и изложил, описывая рану.
         Интересен ещё один момент, просочившийся в печать. Шольц, который, возможно, и не был связан с убийцами, впоследствии осуждал Арендта за то, что тот уже после первого осмотра заявил Пушкину о неизбежности смерти. Шольц говорил, что Пушкин, поначалу, не хотел верить, что умрёт, но Арендт убеждал его в этом. Шольц писал, что не надо было заявлять столь категорично, ибо вера зачастую спасает и не в таких положениях, что Пушкин мог выжить. Значит, Арендт лгал о том, что рана изначально была смертельной, значит, Аренд постарался сделать так, чтобы она стала смертельной. Ведь и в публикациях иногда проскальзывает, что Пушкин был ранен не в область живота, а в бедро. Это уж Аренд настаивал на таком характере ранения, который не оставляет надежд. Интересно замечание Шольца о том, что вера, порой, спасает и безнадёжно больного, и вполне могла спасти Пушкина.
          Теперь представим себе другой исход. Арендт приходит к раненому Пушкину и излечивает его. Что ему в этом случае скажут его хозяева из салона Нессельроде, старания которых окажутся напрасными? Может ли масон невысокого градуса действовать наперекор своим тайным хозяевам? Так думать просто смешно. Арендт обязан был выполнить задачу, и он её выполнил.
         Арендт убедил Пушкина в том, что жить ему осталось совсем недолго, и Пушкин написал Государю письмо, в котором просил прощения за то, что не сдержал слова и дрался на дуэли. Государь ответил: «Если судьба нас уже более в сём мире не сведёт, то прими моё и совершенное прощение, и последний совет: умереть христианином. Что касается жены и твоих детей, ты можешь быть спокоен – я беру на себя устроить их судьбу».
        После смерти Пушкина Император заплатил около ста тысяч рублей по долгам поэта и выдал жене его десять тысяч рублей серебром. Он приказал также издать за счёт государства полное собрание сочинений поэта.
       Об убийце же Император писал:
       «Рука, державшая пистолет, направленный в нашего великого поэта, принадлежала человеку, совершенно неспособному оценить того, в кого он целил. Эта рука не дрогнула от сознания величия того гения, голос которого он заставил замолкнуть».
        С чувством брезгливости отдал Император приказ:
        «…Рядового Геккерна (Дантеса), как нерусского подданного, выслать с жандармами за границу, отобрав офицерский патент».
         Как созвучны с мнением Императора слова Лермонтова, написавшего в знаменитом своём стихотворении, что убийца «не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал».
         Малограмотный интриган, неуч, плохо знавший даже французский язык, ферт, в котором мужские начала были притушены ласками «усыновившего» его Геккерна, вполне возможно, и не понимал величия Пушкина, как зачастую киллер не понимает, да и не хочет понимать, кто тот, в кого он стреляет. Но величие Русского гения вполне осознавали те, кто направлял руку геккернского сожителя.
        Император потребовал наказания Данзаса. Но наказание оказалось символичным – два месяца гауптвахты, а затем отправка на Кавказ. Кстати, когда Лермонтов в 1841 году получил назначение туда же, Данзас добивался перевода его в свой батальон. Зачем? Это наводит на мысли.
        Лермонтову светская чернь не простила разоблачения убийц Пушкина. За ним охотились. И он погиб, якобы, на дуэли, хотя дуэль и в этом случае явилась удобным прикрытием убийства.
        Узнав о гибели Лермонтова, Император Николай Первый с горечью сказал:
        «Как жаль, что погиб тот, кто мог нам заменить Пушкина!».
        Автор «Истории русского масонства» Борис Башилов с удивительной точностью подметил:
        «Со смертью Пушкина Россия потеряла духовного вождя, который мог увести её с навязанного Петром Первым ложного пути подражания европейской культуре. Но Пушкин был намеренно убит врагами того национального направления, которое он выражал, и после его смерти, – на смену запрещённому масонству поднялся его духовный отпрыск – Орден русской интеллигенции. Интеллигенция сделала символом своей веры – все европейские философские и политические течения, и с яростным фанатизмом повела своих членов на дальнейший штурм Православия и Самодержавия».
        Русский религиозный философ Георгий Петрович Федотов отметил, что «с весьма малой погрешностью можно утверждать – русская интеллигенция рождается в год смерти Пушкина».
        После этого все Русские традиции, оставшиеся без могучей защиты Пушкина, стали оплёвываться с ещё большей силой, и ничто Русское не заслуживало ни любви, ни уважения, ни понимания долгие годы.               
       И недаром замечательный Русский исследователь старины Иван Егорович Забелин писал в XIX веке:
          «Как известно, мы очень усердно только отрицаем и обличаем нашу историю и о каких–либо характерах и идеалах не смеем и помышлять. Идеального в своей истории мы не допускаем… Вся наша история есть тёмное царство невежества, варварства, суесвятства, рабства и так дальше. Лицемерить нечего: так думает большинство образованных Русских людей… Но не за это ли самое большинство русской образованности несёт, может быть, очень справедливый укор, что оно не имеет почвы под собою, что не чувствует в себе своего исторического национального сознания, а потому и умственно и нравственно носится попутными ветрами во всякую сторону».            
          Да, увы, так было и чем всё закончилось, теперь каждому известно.
          Великая контрреволюция, начатая Императором Николаем Первым против сокрушительной для страны петровской революции чужебесия, лишилась своего идеолога и трибуна.
          Рукой Дантеса, направляемой Нессельродами, Бенкендорфом и Геккерном, был нанесён серьёзный удар Русскому Православию, Русскому Самодержавию, Русским национальным традициям, Русскому возрождению и Великой Русской национальной контрреволюции, начатой Величайшим в истории Отечества Государём Николаем Павловичем 14 декабря 1825 года на Сенатской площади.
          И как с горьким сарказмом заметил один из современных публицистов, рукой денацианализированного Дантеса Чебурашкина, направляемой крокодилом Геккерном, был нанесён жестокий удар по так и не родившимся наследникам Золотого Петушка и Царевны Лебедь, Серого Волка и Кота Учёного, удар по всем тем обаятельным пушкинским героям, убитым вместе с поэтом и потому так и на ставшим известными нам и любимыми нами.
         Но врагам России не удалось сломить Русский дух, возрождённый Пушкиным. Философ Василий Розанов справедливо заметил, что «Россия, большинство Русских людей… спокойно и до конца может питаться и жить одним Пушкиным, то есть Пушкин может быть таким же духовным родителем для России, как для Греции Гомер». И напрасно враги России считают, что дело Императора Николая первого и Русского гения Пушкина погибло. Великая контрреволюция продолжается, хотя и с переменным успехом. Лишь слабые ростки питали её в лице немногочисленных славянофилов в XIX веке, но интеллигенты и западники получили от марксизма и троцкизма урок. Революция смела их, готовивших эту самую революцию с безжалостной жестокостью.
         Сталинская политика Имперского социализма дала новый толчок этой контрреволюции, возвысила Русский дух, возродила многие утраченные национальные традиции. Однако, либеральная, продиктованная потомком геккернов оттепель Хрущёва подорвала начала Русской государственности и позволила Горбачёву и Ельцину пустить под откос Великую Империю, созданную Сталиным. Казалось бы, опять провал. Но XXI век принёс надежды на новое возрождение, на новую, уже окончательную контрреволюцию, которая, как и завещал Пушкин в своих пророчествах, приведёт к СИЯНИЮ РУСИ!   
             
                Войны Николая Первого

       При Императоре, известном нам под именем Александра I, участие России в Священном Союзе не принесло ей авторитета. В этот период Император показал себя врагом и предателем славянского мира. Когда в 1821 году в Греции вспыхнуло восстание против османского владычества, вся прогрессивная общественность Европы обратила свои взоры на Россию. Достаточно было Русским кораблям появиться в Средиземноморье, как турки прекратили бы свои бесчинства. Братья по вере обратились к Русскому правительству с мольбой о помощи. Но Император остался равнодушен к ним. На Веронском конгрессе он заявил: «Я покидаю дело Греции, потому что усмотрел в войне греков революционные признаки времени». И в то же самое время «революционные признаки» в России он усмотреть почему-то никак не мог – тайные общества почти открыто готовили мятеж.
        А между тем, туркам были развязаны руки. Лишь на одном острове Хиосе они вырезали свыше 90 тысяч христиан. В Лондоне потирали руки: «Россия покидает своё место на Востоке. Англии надлежит занять его». Бросив на произвол судьбы братьев по вере, Император в те же самые дни предложил Русские войска для подавления восстания в итальянских владениях Габсбургов, то есть опять-таки выступил против освобождения сражающихся за независимость народов.
       Александр Тюрин в книге «Война и мир Ивана Грозного» даёт сравнительную характеристику царствования Императора, известного нам под именем Александра I: «Карамзин принёс всю многотрудную жизнь Ивана Грозного в жертву своей концепции просвещённого, то есть западноцентричного, монарха – ведь его «История Государства Российского» предназначалась в первую очередь для чтения Императором Александром I. Покушения Ивана Грозного на права аристократов нестерпимы для Карамзина, ведь он выступал против освобождения Русских крестьян, чтобы не претендовали они на землю, «которая (в чём не может быть спора) есть собственность дворянская». Карамзин творит идеологию просвещённого западного абсолютизма, показывая на примере Ивана Грозного, каким не должен быть Русский правитель. Он максимально реализует тезис, что история – это политика, обращённая в прошлое. И главный читатель Карамзина Император Александр I действительно ни в чём не похож на Грозного. Его царство напоминает польскую шляхетскую олигархо- республику XVI века с господством частного права по отношению к крестьянину и с ориентацией на вывоз дешёвого хлеба на западноевропейские рынки. И с шляхетским veto Император Александр так же хорошо знаком, как и польские короли XVI века. Как польских королей обступали всесильные магнаты, так и Александр окружён российской аристократией. Отлично знает «всевластный» Император, как наша аристократия умеет «избирать» монархов – с помощью гвардейской руки, сжатой на горле миропомазанника. Сам он, будучи маленьким принцем, участвовал в заговоре, организованным английским посольством и аристократами-душителями, против своего отца, Императора Павла.
       Ну, зачем тогда ссориться с аристократией, если можно жить счастливо и вместе, и совсем не так, как Иван Грозный со своими боярами. И зачем ссориться с владычицей морей? Вот и везут английские суда Русский хлеб в Англию, оставляя Русского крестьянина полуголодным, а обратно для услаждения аристократии «всё, чем для прибыли обильной торгует Лондон щепетильный». В Александрово царствование Россия превратилась в английскую сырьевую колонию наподобие цинского Китая, и продолжительность жизни Русского была почти в два раза короче, чем продолжительность жизни финна – и это в одной стране! В Александровой Империи Польша, Прибалтийские провинции, Финляндия – обласканные привилегиями и вольностями, освобождениями от податей и повинностей – совсем другой мир, чем коренная Россия. Это наш собственный Запад, который так люб западноцентричному Царю всея Руси. В царствование Александра Россия постоянно приносилась в жертву Европе, истекала кровью ради английских интересов, удобряя Русской плотью европейские поля, за английские колониальные деньги Русские солдаты десятками тысяч гибли под Аустерлицем, Дрезденом, Лейпцигом и так далее. Пока Александр I поддерживал «европейское равновесие», британцы захватывали колонии и океаны. Придворный историограф поработал на славу, он действительно доказал Императору, что НЕ НАДО БЫТЬ подобным Грозному. Воистину просвещённый Александр реализовал лозунг Карамзина: «Всё народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не Славянами».
       Положение сразу изменилось после вступления на престол Императора Николая I. Он немедленно направил военную помощь Греции и нанёс серьёзное поражение туркам. Николай Павлович продолжил политику сближения с Австрией и Пруссией, особенно после выхода из Священного Союза Англии и Франции. В 1833 году были проведены крупные совместные манёвры Русской и Прусской армий. О том времени современники говорили, что Император Николай Павлович стремился поддержать монархическую власть, где она существует, подкрепить там, где слабеет и защитить там, где она подвергается откровенным атакам. Это направление политики отразилось в подписанном в 1833 году соглашении между Российским Самодержцем и монархами Австрии и Пруссии. По этому соглашению страны обязывались оказывать друг другу помощь в борьбе с революционными движениями. 
       В 1847 году возникли серьёзные противоречия между Пруссией и Австрией. Николай I встал на сторону Австрии и заставил прусского короля Фридриха-Вильгельма IV прекратить военные действия, которые неминуемо бы расшатали монархические престолы обеих стран и сыграли бы на руку тем, кто раздувал революционные пожары в Европе. Когда в Австрии вспыхнула революция, он предоставил австрийскому императору крупные кредиты, а в 1849 году прислал войска на подавление революционных выступлений в Венгрии.
       В те годы европейские политики ухитрялись с большой для себя выгодой использовать Русский штык. А затем они умело отводили от себя недовольство народов, обращая возмущения на «Русского жандарма», как сами же окрестили Россию. Император же, благодаря предательской деятельности «австрийского министра Русских иностранных дел» Нессельроде, часто оказывался в неведении относительно важнейших моментов международной обстановки. Нессельроде «помог» Русскому правительству «не заметить» и подготовку западных стран к атаке на Крым.
         Император Николай Павлович изменил и политику в отношении к единоверным народам. Вступившись за Грецию, он разгромил Османскую империю в войне 1828 – 1829 годов. Турция оказалась на краю гибели, и тут же на её владения стали претендовать извечные европейские шакалы – Англия и Франция. Франция, мечтая о господстве в Средиземноморье, подумывала о захвате Египта, Сирии и Мореи. Земли южнее Малой Азии – Крит и Египет – привлекали Великобританию. В Египте столкнулись английские и французские интересы.
       Россия обратила свой взор на славянские владения Османской империи – Сербию и Болгарию. Народы этих стран давно уже мечтали перейти под скипетр Русского Царя. Николай Павлович, возвращаясь к Греческому проекту Екатерины Великой и Потёмкина, считал необходимым занять Константинополь. Но здесь уже возникали иные проблемы – сталкивались интересы России с интересами всего Запада, который готов был на время забыть свои личные распри ради того, чтобы не позволить Русским утвердиться на черноморских проливах.
       Николай Павлович попытался решить вопрос о разделе Турции с Лондоном. Однако, не встретил ни малейшей поддержки со стороны английского правительства, и понял, что Запад стремится исключить Россию из раздела владений Турции. Между тем, англичане и французы ждали удобного момента, чтобы реализовать свои захватнические планы. И такой момент наступил в 1833 году, когда египетский правитель Магомет Али восстал против турецкого султана. Египет к тому времени уже обладал достаточной военной мощью, чтобы нанести Турции смертельную рану. И тогда Император Николай Павлович принял неожиданное для всех решение. Он направил на помощь турецкому султану Черноморский флот с десантом. Узнав о прибытии в Босфор Русских кораблей, Магомет Али поспешил покориться султану. Раздел Турции не состоялся. Султан же, благодарный Русскому Императору за помощь, подписал выгодный для России Ункяр-Искелессийский договор. Были закреплены автономии Сербии, Греции, Молдавии и Валахии. Кроме того, султан обязался в случае войны закрывать Босфор и Дарданеллы для судов западных стран, враждебных России.
       Этот договор очень не понравился Лондону. Английская дипломатия вступила в борьбу за отмену невыгодного ей соглашения. Нессельроде, получив указание от своих западных хозяев и стараясь действовать незаметно для Императора, стал шаг за шагом сдавать Русские позиции, и в 1840 году на Лондонской конференции помог англичанам заключить соглашение о международном контроле над проливами. По этому соглашению они оказались закрытыми и для Российских кораблей. А теперь представьте себе, где находятся территориально Англия и Франция, а где Россия! Русские же не претендовали на то, чтобы закрыть от англичан и французов Ла-Манш.
        В самом начале царствования, не получив даже передышки после мятежа декабристов и работой Следственной комиссии, молодой Император вынужден был уже воевать. При подстрекательстве западной дипломатии, стремившейся отвлечь Россию от Балкан и ослабить её, Иранское (Персидское) правительство открыло военные действия в Закавказье с целью захвата Дагестана и Северного Азербайджана. 16 июля 1826 году иранские (персидские) войска без объявления войны атаковали Русские границы. Их главные силы (40 тысяч) вторглись в Карабахское ханство. Навстречу врагу Русское командование могло выслать только 30 рот. Передовые части вынуждены были отходить под натиском превосходящих сил. Однако, на пути врага встретилась крепость Шуша, в которой оборонялся небольшой Русский гарнизон под командованием полковника Реута. У него было всего около 2 000 егерей. Но была и поддержка местных жителей – армян.
       Около двух месяцев продолжалась осада. Иранское (Персидское) командование предлагало армянам отступиться от Русских, обещая взамен сохранить жизнь. Армянские старейшины ответили, что или победят, или погибнут вместе с Русскими.
      Генерал А.П.Ермолов намеревался изматывать противника оборонительными действиями, однако, Император Николай I принял иное решение. Он приказал Ермолову сосредоточить войска на Эриванском направлении и перейти в решительное наступление. Вперёд двинулся авангард, возглавляемый генералом Мадатовым, считавшимся в то время одним из лучших кавалерийских начальников Русской армии. Армянин, поступивший на Русскую военную службу ещё юношей при Павле I, Валериан Мадатов участвовал во многих сражениях русско-турецкой войны 1806 – 1812 годов, в Отечественной войне 1812 года, а после Заграничного похода Русской армии служил в Кавказском корпусе Ермолова, управлял Карабахской провинцией. Во время его правления говорили, что при Мадатове «женщина могла спокойно пройти по улице с блюдом золота на голове».
      Генерал Валериан (Ростом) Мадатов, имея под своим командованием всего 3 000 бойцов, разбил 3 сентября 1826 года при Шамхоре 15 000 персов и 5 сентября занял Елизаветполь. Тогда персы двинули на Елизаветполь свои главные силы. Число их достигало 35 000 человек при 24 орудиях. Ермолов направил на помощь генералу Мадатову только что вступившего в командование Действующим корпусом генерала Паскевича. Против 35 тысяч персов удалось собрать только 10 319 воинов. Орудий было тоже 24. Паскевич, видя, что враг имеет решительное численное превосходство, хотел перейти к обороне, но Мадатов заявил ему: «Если эта золотая сволочь опомнится, то шапками нас закидает…» И пояснил, что по его личному опыту, в борьбе с азиатскими народами численное превосходство не играет роли – важны суворовские быстрота и натиск. Русские атаковали и положили на месте 2 000 персов, а ещё 1019 взяли в плен с четырьмя знамёнами и четырьмя орудиями. Сами потеряли 295 человек. В результате этой победы была снята осада Шуши, стойко оборонявшейся 47 дней. В октябре вся Русская территория была очищена от захватчиков. После этого уже сам генерал Мадатов произвёл два губительных для врага набега.
      Кампанию 1827 года генерал Паскевич начал в мае-месяце. Он поставил задачу взять Эривань, крепость, которая считалась неприступной. Овладеть ею в минувшей войне не удалось ни генералу Цицианову, ни генералу Гудовичу.
      7 июля был взят важный опорный пункт на пути к Эриваню – Аббас-Аббад. В сентябре Русские войска подошли к Сердар Аббасу, осадить который по условиям местности не представлялось возможным. Оценив обстановку, Паскевич приказал подвергнуть крепость сильной бомбардировке. Из гарнизона численностью 1500 человек до 650 человек было перебито, около ста взято в плен. Остальные бежали, бросив крепость, в которую 19 сентября вошли Русские войска. 23 сентября они осадили Эривань и 1 октября штурмом овладели неприступной крепостью. При этом было пленено 3 000 человек, взято 48 орудий и 4 замени. Сдался в плен и комендант Гассан-паша.
      За мужество и отвагу, проявленные при штурме, 7-й карабинерный полк получил наименование Эриванского. Паскевич был возведён в достоинство графа Эриванского и награждён орденом Святого Георгия II степени.
      После падения Эривани началось повальное отступление персов, и Русские войска 14 октября взяли Тавриз. Русские победы заставили шаха уже 21 числа запросить мира. В 1828 году в селении Туркмачай А.С.Грибоедов подписал выгодный для России договор.
      Военный историк А.А.Керсновский отметил, что не случайно мирный договор был подписан именно «13 февраля 1828 года ровно в полночь, в момент, признанный персидским астрологом самым благоприятным для его прочности. Астролог не ошибся – с тех пор Россия и Персия больше не воевали». Под руку России по договору перешли Нахичеванское и Эриванское ханства – то есть вся Восточная Армения. Правительство иранского (персидского) шаха выплатило 20 миллионов рублей серебром контрибуции и отказалось от притязаний на Дагестан и Северный Азербайджан.
       Интересное замечание по этому поводу сделал А.А. Керсновский в своём фундаментальном труде «История Русской Армии»: «Паскевич настаивал на использовании персидской неурядицы – борьбы за шахский престол различных претендентов – и расчленения Персии. Он полагал включить часть персидских земель в число Российских владений, а из остальных образовать по принципу «divide et imperia» ряд вассальных и полувассальных государств. Однако Император Николай Павлович – блюститель порядка и хранитель заветов Священного союза во всех частях света – отказался от подобной «неблагородной» идеи воспользоваться затруднительным положением законного шаха Персии. Екатерина Великая поступила бы иначе».
       Провал иранской (персидской) агрессии взбесил европейских политиков. Подогреваемые западными дипломатами специально подготовленные враждебными России европейскими спецслужбами фанатики 30 января 1829 года напали на Русскую миссию в Тегеране и зверски убили Русского посла Грибоедова и всех сотрудников миссии. Чудом уцелел лишь один секретарь посольства С.И. Мальцев. Но и этой злодейской акцией не удалось отвлечь Россию от обстановки в Греции, где турки снова стали чинить зверства. Император Николай Павлович решительно встал на сторону единоверцев. Тем более, персидское правительство поспешило направить в Петербург особое посольство во главе с принцем Хозрев-Мирзой, которое принесло извинения шаха и сообщение о суровом наказании виновных.
       В Советской военной энциклопедии указано, что Русско-турецкая война 1828 – 1829 годов была вызвана борьбой европейских стран за раздел владений Османской империи, переживавшей острый внутренний кризис, усилившийся в связи с Греческой национально-освободительной революцией 1821 – 1829 годов.
       Опасаясь новых побед Русского оружия, которые могли привести к занятию проливов, англичане и французы сменили тактику и заговорили о правах греков. Они даже предложили России помощь в усмирении Турции. Правительства России, Англии и Франции отправили Порте жёсткие требования прекратить зверства. Султан оставил их без ответа. Тогда соединённый флот трёх стран выступил в поход и блокировал турецкие корабли в Наваринской бухте. Был направлен новый ультиматум с требованием прекращения зверств в Греции. Но и он остался без ответа. Более того, Порта обратилась за помощью к своему вассалу, «энергичному правителю Египта» паше Мегмету-Али. Вот как рассказал о дальнейших событиях профессор М.А. Полиевктов в книге «Николай I: Биография и обзор царствования»: «Мегмет-Али согласился отправить войско и флот под начальством своего сына Ибрагима-паши для окончательного усмирения греков самыми жёсткими мерами. К 27 августа турецко-египетский флот собрался в Наваринской гавани (на юго-западном берегу Морейского полуострова – ред.). Со стороны союзных стран точно также, ещё до заключения лондонского трактата, были начаты военные приготовления. 9 июня Балтийская эскадра под начальством генерал-адъютанта адмирала Д.Н.Сенявина после смотра, произведённого самим Государём, снялась с Кронштадтского рейда и направилась в Портсмут, куда и прибыла к 27 июля, и где от неё была отделена особая эскадра в составе четырёх линейных кораблей, четырёх фрегатов и двух бригов под начальством контр-адмирала графа Л.П.Гейдена для защиты Русской торговли в Архипелаге. 24 сентября эскадра Гейдена прошла Мессинский пролив и ко 2 октября соединилась около Наваринской гавани с находившимися уже там и начавшими блокаду турецко-египетского флота эскадрами: английской (адмирал Кодрингтон) и французской (адмирал де Ренеи). Общее начальствование над соединёнными морскими силами принял Кодрингтон, заявивший перед этим Ибрагиму-паше, что адмиралы эскадр берут на себя ответственность за выполнение лондонского договора».
       Ядро союзного флота, имевшего 11 кораблей и 7 фрегатов, составляла Русская эскадра в составе 4 кораблей и 4 фрегатов. В составе турецкого флота было 7 кораблей, 7 фрегатов и 26 корветов. 8 октября корабли вошли в гавань Наварино. В этот момент турки открыли огонь и несколько ядер попали в английский фрегат «Дартмут» и французский фрегат «Сирена». С этих выстрелов началось сражение, продолжавшееся около трёх часов. Большую часть турецких кораблей уничтожили Русские военные моряки. Неплохо поработали и союзники. У турок уцелел лишь один корабль, причём потери в личном составе достигли 7 тысяч человек. Погибли, в том числе, почти все офицеры из организованной Мегметом-Али на европейский образец Александрийской военной школы. Потери союзников исчислялись в 600 человек, в том числе в Русской эскадре погибли 2 офицера, 58 нижних чинов и получили ранение 18 офицеров и около 120 нижних чинов. Русские корабли вышли из сражения в целости и сохранности, а у французов и англичан четыре корабля получили повреждения и требовали серьёзного ремонта.
        По поводу этой, так сказать, незапланированной Западом победы, более всех негодовали австрийцы. «В Англии, – по словам М.А. Полиевктова, – были несколько смущены тем, какой оборот приняло дело. Напротив, Император Николай I выражал по этому поводу своё чувство полного удовлетворения и пожаловал Кондрингтону Георгия 2-й степени. Исход Наваринского сражения ещё более укрепил его в мысли перейти по отношению к Турции к более решительным мерам».
       Как видим, Наваринское сражение завязалось совершенно неожиданно для Англии и Франции, в намерение которых не входило ослабление Турции – их цепного пса, периодически натравливаемого на Россию. Поэтому английские политики и «были несколько смущены» полным разгромом турецкого флота. Ведь это давало значительные преимущества России на Чёрном море. Англия и Франция по-прежнему опасались продвижения России на Балканы, а потому стали дипломатическим путём подстрекать турецкого султана к большой войне, обещая финансовую помощь и как бы заглаживая разгром в Наваринском сражении. Внешне английская и французская дипломатия не показывали своих антирусских настроений. В России же «австрийский министр Русских иностранных дел» Нессельроде всячески затушёвывал истину, стараясь усыпить бдительность Императору и убедить его в дружелюбности Англии и Франции. Его принцип был прост – чем хуже России, тем её врагам, к числу которых он всегда тайно относился.
Об этом залётном проходимце А.Е.Пресняков в книге «Российские самодержцы» пишет: «В течение всего царствования Николая министерством иностранных дел управлял Карл Нессельроде. Штейн, великий патриот единой Германии, яркий выразитель национальной идеи, отзывался о нём крайне жёстко: «Нет у него ни отечества, ни родного языка, а это много значит; нет у него одного основного чувства; отец – немецкий авантюрист, мать – неведомо кто, в Берлине воспитан, в Москве служит». Тип служилого немца, выходца из мелкого германского княжества на простор иностранной карьеры; сын католика и еврейки, принявшей протестантство, случайно крещён по английскому обряду; воспитан в Берлине в духе модной французской культуры; рано, по службе отца, связан с Русским двором, в 16 лет – флигель-адъютант Павла, в 20 – камергер, баловень придворной карьеры. При раздвоении Русской внешней политики между общеевропейскими тенденциями эпохи конгрессов и Русскими в Восточной Европе, Нессельроде был носителем первых… Николай выполнил требование брата Константина, заявленное при знаменательных их сношениях о судьбе Русского престола, – в виде совета сохранить Нессельроде как представителя заветов Александра. Он и остался при Николае носителем традиций эпохи конгрессов, «политики принципов», которая отводила России роль силы, охраняющей монархический порядок в Европе и те формы «политического равновесия», какие установлены на Венском конгрессе… Нессельроде стал вице-канцлером и государственным канцлером Российской Империи, но оставался всё тем же статс-секретарём по дипломатической части. Соотношение России и Европы приняло во второй четверти XIX века новый характер. Созревает усиленная реакция против Александровского интернационализма, взявшая верх ещё при нём. Крепнет тенденция обособления России от Европы. Политика Александра слишком чувствительно ударяла по господствовавшим в России интересам. А вопросы, с этим связанные, особенно обострены в польских и в ближневосточных делах».
       Доверяя Нессельроде, Император Николай Павлович ещё пытался после Наваринского сражения подтолкнуть Англию и Францию к продолжению борьбы против Турции. Но это было уже невозможно. Хотя в ноябре 1828 года в Лондоне прошла очередная конференция представителей России, Англии и Франции, она не привела к кардинальным и выгодным России решениям.
       А между тем Порта султанским указом от 8 декабря 1828 года объявила Россию непримиримым врагом, обвинив её в подстрекательстве греков к национально-освободительной борьбе. Последовал отказ и от выполнения всех прежних договоров между Россией и Турцией. Несомненно, Порта осмелела только потому, что слишком явными стали противоречия между Россией с одной стороны и Англией и Францией – с другой. Император Николай Первый решил ответить на вызов, брошенный турками, объявлением войны.
        Профессор М.А. Полиевктов в книге «Николай I: Биография и обзор царствования» рассказал: «14 апреля 1828 года были обнародованы Манифест о войне с Турцией, декларация Русского правительства, мотивировавшая его действия и являвшаяся как бы ответом на султанский байян-немэ (Султанский указ от 8 декабря 1827 года), и Манифест о рекрутском наборе».
       Главнокомандующим 2-й армией, предназначенной для действий на Дунае, был назначен генерал-фельдмаршал князь П.Х.Витгенштейн, начальником штаба – генерал П.Д.Киселёв. В состав 2-й армии входили три пехотных корпуса – всего 7 пехотных и 3 кавалерийские дивизии, общей численностью около 100 тысяч человек при 396 орудиях. 2-ю армию предполагалось усилить гвардейским корпусом, прибытие которого на театр военных действий ожидалось не ранее августа 1828 года.
       Для действий на азиатском направлении предназначался Кавказский корпус генерала Паскевича.
       План кампании был разработан генералом И.И.Дибичем. Согласно этому плану, предполагалось ограничиться занятием Придунайских княжеств, переходом через Нижний Дунай и взятием придунайских крепостей. Затем, после овладения Варной, двинуться за Балканы на Адрианополь, чтобы оттуда угрожать Константинополю, овладение которым в планы не входило, поскольку задача «окончательного сокрушения Турции» не ставилась.   
        Боевые действия на Кавказском побережье имели целью овладение Анапой.
       Профессор М.А. Полиевктов писал: «Государь пожелал сам отправиться в действующую армию в сопровождении начальника Главного штаба графа Дибича, не принимая, однако, на себя главного командования…. 24 апреля была учреждена временная верховная комиссия, в которую были назначены В.П.Кочубей, князь А.Н.Голицын и граф П.А.Толстой. Великий Князь Михаил Павлович на случай смерти Государя облекался «саном и властью правителя государства».
       25 апреля армия перешла Прут, заняла Яссы, Галац, Бухарест и Крайову и обложила Браилов. В Молдавии и Валахии немедленно было введено Русское гражданское управление. 7 мая Николай Павлович прибыл к Браилову. Переправу через Дунай решено было совершить у Сутанова (на Нижнем Дунае), что давало возможность обеспечить флотом подвоз продовольствия с моря. Переправа была совершена 27 мая. 30 мая сдалась расположенная на другом берегу крепость Исакчи, и Русская армия начала наступательное движение по Добруже».
      7 июня Русские войска овладели крепостью Браиловым, затем последовательно были взяты крепости Гирсов, Кюстенджи и Тульча. 29 июня Русские войска сосредоточились у Базарджика, откуда по новому плану Дибича, одобренного Государём, повернули на Шумлу. В районе Шумлы были сосредоточены главные силы турецкой армии Гусейна-паши.
       Уверенный в успехе дальнейших военных действий, Государь 21 июля выехал в войска, расположенные в районе Варны, а затем морем отправился в Одессу, куда прибыла августейшее семейство. Однако, 14 августа Гуссейн-паша атаковал фланги Русских войск под Шумлой и принудил Витгенштейна к отходу. 27 августа Государь вернулся на театр военных действий. Он лично направил к Варне прибывший на Дунай гвардейский корпус, и 29 сентября «комбинированной атакой с суши и моря» была взята Варна.
      Однако, вскоре пришлось отвести войска от Шумлы и отказаться от штурма Силистрии. Осада была снята. Войска принято было расположить на зимних квартирах на левом берегу Дуная и в освобождённой части Болгарии.
       Кампания 1829 года принесла полную победу Русскому оружию и на Кавказском, и на Балканском направлениях. Вместе Витгенштейна главнокомандующим на Дунае был назначен генерал И.И.Дибич. Русские войска в результате блистательных операций разбили вдвое превосходящие числом силы турок и 18 июня овладели Силистрией, а 8 августа капитулировал Адрианополь. Тем самым создалась угроза Стамбулу (Константинополю).
       Одновременно в Закавказье были захвачены Карс и Эрзерум. В сентябре 1829 султан поспешил согласиться на мирный договор, по которому России передавались дельта Дуная, и береговая полоса от Анапы до Поти и Ахалцыхская область в Грузии. Сербия, Валахия и Молдавия получили автономию в составе Османской империи. Греция была объявлена независимой.   
       Проблем на юге России не уменьшалось. Оставался яблоком раздора Кавказ. То западные страны, то Турция, то Иран в разное время подстрекали горцев к выступлению против России, щедро финансируя разбойные действия. Это мешало нормальной, мирной жизни Грузии, Армении и Азербайджана, добровольно (о чём теперь Грузия забыла) вставших под руку Русского Царя. Наместнику Кавказа А.П.Ермолову удалось привести в повиновение закубанских горцев и Чечню. Однако, полностью покорить Кавказ долго не удавалось. Недаром Ермолов называл его огромной крепостью, защищаемой полумиллионным гарнизоном.
       В 1827 году Ермолова на посту наместника Кавказа сменил граф М.С.Воронцов. Уже в 1830 году действия горцев против Русских гарнизонов активизировались. Вождь горцев Шамиль объединил под своей рукой Дагестан, Чечню и создал имамат – военно-религиозную монархию. Началась долгая борьба с отрядами Шамиля.
      Ермолов учил постоянно вести наступление на Кавказе, и постепенно Воронцов, приняв его тактику, стал строить крепость за крепостью, уничтожать враждебные России горные аулы, а людей переселять на равнину за линию Русских укреплений.
      Между тем, Шамиль, не желая покоряться России, начал переговоры с турками. Горцы хотели становиться турецкими подданными ещё менее, нежели Русскими и постепенно стали отходить от Шамиля. В начале 50-х годов Шамиль терпел одно поражение за другим. К началу 1859 года, уже при Императоре Александре II, он потерял не только военную силу, но и авторитет в контролируемом им краю. В результате дерзкого рейда войск генерала князя А.И.Барятинского, он был окружён в ауле Гуниб, и сдался в плен. Присоединение Кавказа к России полностью завершилось к 1964 году, то есть уже в период царствования Императора Александра II.

                Победа в Крымской войне могла быть нашей

       Важнейшим событием Царствования Императора Николая Павлович была Восточная война 1853 – 1856 годов, частью которой стала Крымская война 1854 – 1855 годов. Официально о причинах её принято говорить так. Между Россией и Францией разгорелся конфликт по вопросу прав Православного духовенства и католиков в Палестине. Речь шла о покровительстве над Святыми местами в Иерусалиме, связанными с земной жизнью Христа. Турецкий султан решил вопрос в пользу Франции. Император Николай I направил в Константинополь представительное посольство, но султан и после этого не отказался от своего решения. Россия сделала ещё более резкие заявления, вступаясь за попранные права Православия. В ответ на это английская и французская эскадры вошли в проливы, явно оказывая покровительство Турции и угрожая России. Русские войска вступили на территорию Молдавии. 4 октября 1853 года Порта объявила войну России. 18 ноября того же года адмирал Павел Степанович Нахимов наголову разбил турецкий флот, базировавшийся на Синоп. Эта блистательная победа испугала англичан и французов. Англия и Франция выступили на стороне Турции. Война вызвала в России подъём патриотизма. В кругах славянофилов вспомнили о знаменитом Греческом проекте Екатерины Великой и Потёмкина, заключавшем в себе идею создания Великой Славянской Империи со столицей в Константинополе. Западники страстно желали поражения России. Их лидер Грановский писал, что не хотел воевать «без желания победы России».
       Н.Д.Тальберг в книге «Русская быль» писал: «После снятия нашими войсками осады Силистрии Государь предугадал, где противники нанесут удар. 27 июня он писал главнокомандующему князю Паскевичу: «Теперь в ожидании, будет ли попытка на Крым; спокоен буду, когда гроза минует». А уже через несколько дней, 3 июля, предупреждал: «Очень думаю, что попытка на Крым сбудется».
       Паскевич не хотел отправлять подразделения в Крым, боясь ослабить западную границу, но князь М.Д.Горчаков, командовавший войсками на юго-западном фронте, перебросил к Перекопу 16-ю дивизию. Государь по этому поводу писал ему: «Нельзя благоразумнее поступить, ни распорядиться, как ты это сделал. Искренне благодарю тебя». Паскевичу же написал: «Сохранение Крыма, обеспечение Севастополя и флота для нас первейшая важность; если будем так несчастливы, что лишимся их, на долю России ощущать будет этот тяжкий удар. Отвратить его, елико возможно, предмет наиважнейший».
       Соединённые силы Англии, Франции и Османской империи высадились 2 – 6 (14 – 18) сентября 1854 года. В высадке участвовали 89 боевых кораблей и 300 транспортных судов. Первоначально было высажено 62 тысячи человек при 112 орудиях. В городе, как и обычно, при агрессии шакальих стай Англии, Франции и Турции, началась кровавая вакханалия. Солдаты и офицеры врывались в дома, грабили, убивали, поднимали на штыки и бросали в печи младенцев, насиловали женщин на глазах мужей и девушек на глазах отцов и матерей. Стон стоял над небольшим курортным городком. Насытившись горем Русских людей, союзники пополнили свои продовольственные припасы, умышленно не вывезенные из города тайно поддерживающим врага главнокомандующим масоном Меншиковым, и начали робкое, несмотря на огромные силы, продвижение в глубь полуострова Крым.
       Государь предвидел возможную атаку на Крым, поскольку понимал чрезвычайную важность и самого полуострова и Севастополя. Но он не мог предвидеть предательства, хотя и говаривал не раз: «Если честный человек честно ведёт дело с мошенником, он всегда останется обманутым». И Государь оказался обманутым в лучших своих надеждах. На пост главнокомандующего войсками, действовавшими в Крыму, он назначил «светлейшего князя» Меншикова. Государь не знал, что этот старый масон, надменный потомок «известной подлостью прославленных отцов», давно уже «действовал в пользу Наполеона (племянника, разгромленного Россией в Двенадцатом году дядюшки), действовал против Отечества, хотя, конечно, вряд ли он считал Россию своим Отечеством.
       В.Ф.Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонства от Петра I до наших дней» заявил твёрдо, что предательство масона Меншикова «доказывается следующими фактами», и привёл эти факты, которые как-то прежде «случайно» не попадали в историческую литературу, умышленно скрываемые историками, продавшимися ордену русской интеллигенции. Вот они, эти факты:
       «Князь Меншиков не мог не знать, что Евпатория могла быть одним из пунктов неприятельского вторжения, тем не менее никаких мер к охране берега в этих местах не было принято и из города не были даже увезены 160 тысяч четвертей пшеницы, которая немедленно досталась в руки неприятелю и сразу же обеспечила его продовольствием на четыре месяца.
       Во время высадки всё время лил проливной дождь, доставлявший много мучений высаживающимся налегке войскам, причём англичане первое время не имели палаток. Русская армия не подавала никаких признаков существования. Союзные войска высадились беспрепятственно. Десантная операция, которая по мнению специалистов, представляет всегда большие трудности, превратилась в лёгкую прогулку.
       Князь Меншиков сосредоточил свои войска на давно избранной им позиции по дороге из Евпатории в Севастополь – на высоком левом берегу речки Альмы.
       Никаких мер к укреплению на выгодной для Русской армии позиции не предпринимается.
       Наиболее важный пункт позиции – высоты на левом фланге, командовавшие над всем нашим расположением, – совсем не были прикрыты: они спускались к реке крутыми обрывами, которые заранее были признаны совершенно неприступными. По мнению военных специалистов, достаточно было двух рот стрелков и несколько орудий, чтобы задержать здесь целую армию. Но когда крайний правый фланг французов (дивизия Боске), перейдя в этом месте реку, стал карабкаться по откосу, он не встретил ни одного Русского солдата на своём пути. Французский генерал был приведён этим в крайнее удивление: «Эти господа решительно не хотят драться!» – сказал он, обращаясь к своему штабу.
       Дорога союзникам к Севастополю, таким образом, была открыта. Князь Меншиков совершил своё знаменитое «фланговое движение», то есть, попросту говоря, отвёл свою армию в сторону, к Бахчисараю. Крепость и Черноморский флот были брошены на произвол судьбы».
       Конечно, предательство не осталось незамеченным, но, как обычно, измену списали на бездарность. Между тем, более подлого человека, чем Меншиков, в тот момент в Крыму трудно было сыскать. Обеспокоенный тем, что Севастополь остался открытым для удара врага, контр-адмирал Корнилов спросил у Меншикова, что ему делать с флотом. Ответ был омерзительно-циничен. Меншиков заявил адмиралу с издёвкой: «Положите его себе в карман!».
       В Петербург же Меншиков доложил о трудности действий в Крыму, расписал свои личные подвиги, коих и в помине не было. Государь, снова обманутый мошенником, узнав о поражении под Альмой писал 17 сентября Горчакову: «Буди воля Божия, роптать не буду и покоряюсь святой Его воле…». Мало того, он 27 сентября написал Меншикову: «Благодарю всех за усердие, скажи нашим молодцам-морякам, что я на них надеюсь на суше, как и на море. Никому не унывать, надеяться на милосердие Божие, помнить, что мы, Русские, защищаем родной край и веру нашу, и предаться с покорностью воле Божией! Да хранит тебя и нас всех Господь; молитвы мои – за вас и за ваше правое дело, а душа и все мысли – с вами!». 30 сентября Государь писал: «Не унывать никому, повторяю я, доказать каждому, что мы те же Русские, которые отстояли Россию в 1812 году».
        Вот когда аукнулся отказ от строительства железной дороги, соединяющей центральные области России с Крымским полуостровом. Быстро перебросить крупные силы в Крым было практически невозможно.
Союзники, однако, не решились наступать на город с севера, поскольку в этом случае на их фланги и тыл могли воздействовать основные силы Русских войск. Они предприняли глубокий обход и через Инкерман подошли к городу с юга. Англичане заняли Балаклаву, а французы Камышёвую бухту.
       13 (25) сентября 1854 года в Севастополе было объявлено осадное положение. Этот день считается началом 349 дневной героической обороны города.
      Против Русского гарнизона Севастополя, насчитывающего 18 тысяч солдат и матросов, союзники сосредоточили 60 тысяч человек. Общая же численность войск союзников в Крыму была доведена до 120 тысяч.
      Севастополь был подготовлен к обороне со стороны моря. Его прикрывали 13 береговых батарей. Но союзники уже имели на вооружение паровые корабли, более манёвренные и подвижные. Опасаясь их прорыва на внутренний рейд, в результате чего гарнизон оказался бы полностью отрезанным, командованием было принято решение перегородить вход в бухту. С этой целью были затоплены 5 из 14 парусных линейных кораблей и 2 из 7 парусных фрегатов. Остальные корабли принимали участие в обороне своими орудиями.
       Французский главнокомандующий, узнав о затоплении флота, вспомнил 1812 год и воскликнул: «Это начало Москвы!» Интересно, вспомнил ли он, чем окончилось вступление Наполеона в Москву? А, может быть, это восклицание было вовсе и не восторженным, может быть, от величия Русского духа мороз пробежал по коже?
      Государь же, правильно оценив, что судьба войны теперь решается в Крыму и не просто в Крыму, а именно в Севастополе, отправил в эту славную Русскую твердыню своих младших сыновей Николая и Михаила. Великий Князь Николай Николаевич по прибытии в Севастополь обнял Тотлебена и сказал: «Государь приказал мне вас поцеловать!».
       Но вести из Крыма были неутешительными. Меншиков ещё раз подыграл союзникам, теперь уже в Инкерманском бою. 31 октября Государь писал: «Не унывать… Скажите вновь всем, что я ими доволен и благодарю за прямой Русский дух, который, надеюсь, никогда в них не изменится. Пасть с честью, но не сдаваться и не бросать…». А 23 ноября он признавался в письме: «Хотелось бы к вам лететь и делить участь общую, а не здесь томиться безпристанными тревогами всех родов».
       Государь всё ещё верил в порядочность тех, кому доверена судьба России. Доверчивость подводила уже не раз. Напомним, что супруга Николая Павловича Императрица Александра Фёдоровна писала: «Я чувствую, что все, кто окружают моего мужа, неискренни, и никто не исполняет своего долга ради долга и ради России. Все служат ему из-за карьеры и личной выгоды, и я мучаюсь и плачу целыми днями, так как чувствую, что мой муж очень молод и неопытен, чем все пользуются». Это было написано в первые годы царствования. Но вот пришёл колоссальный опыт, пришло убеждение в правоте дела, но осталась прежняя доверчивость.
       Именно доверие к Меншикову привело к тому, что Севастополь – главная база Черноморского флота – остался без должного прикрытия. С сухопутной стороны по существу имелось лишь одно устаревшее укрепление. Новые же укрепления только начали строить незадолго до войны. Город оказался в критическом положении. Однако, союзники некоторое время медлили и не решались сразу начать штурм. Между тем начальником обороны города 8 (20) сентября был назначен контр-адмирал В.А.Корнилов, а начальником обороны Малахова кургана – контр-адмирал В.И.Истомин. Эскадрой командовал вице-адмирал П.С.Нахимов. Они начали деятельную подготовку к обороне города и с помощью населения сумели в кратчайшие сроки создать по чертежам Государя семикилометровый оборонительный рубеж с восемью бастионами и промежуточными укреплениями.
        Н.Д. Тальберг привёл в своей книге «Русская быль» намеренно забытые факты, касающиеся деятельности Императора Николая I в то нелёгкое для России время: «Государь все силы отдавал борьбе с врагами. Известные историки признают правильность советов и приказаний, которые он давал Паскевичу, адмиралу князю Меншикову, князю Горчакову и другим». А П.Бартенев, знаменитый издатель «Русского Архива», отметил: «Знаменитые редуты, давшие возможность Севастополю так долго сопротивляться, возведены не только по указаниям Государя, но по его собственным чертежам». Вспомним, какую любовь питал Николай Павлович к инженерному делу, сколько он полезного сделал для совершенствования этого дела. Недаром Н.Д.Шильдер назвал его творцом самостоятельного развития русского Инженерного корпуса.
       Интересно, что со знаменитым Эдуардом Ивановичем Тотлебеном, руководившим инженерными работами в Севастополе, Император познакомился летом 1853 года, когда тот был ещё капитаном. Случилось это в лагере под Петергофом при весьма пикантных обстоятельствах. Н.Д.Тальберг описал тот случай: «Тотлебен руководил практическими работами. Государь нередко посещал лагерь своих гвардейских сапёров и следил за ходом занятий. Однажды он давал указания, каким образом нужно продолжать занятие атакованного наружного укрепления крепостного форта. Тотлебен, не смущаясь, не согласился с высказанным им, и объяснил, как он намерен решить рассматриваемый вопрос. Присутствовавшие были поражены его смелостью, Государь же внимательно выслушал и согласился с ним».
       Император не терпел лесть и подобострастие. Он уважал тех, кто мог смело высказывать своё мнение в его присутствии, даже если оно не совпадало с Государевым, но могло способствовать лучшему решению того или иного дела.
       В начале 1854 года граф Тотлебен был направлен в главную квартиру Дунайской армии, где служил порученцем генерал-адъютанта Шильдера. Когда Шильдер выбыл из строя по ранению, Тотлебену было поручено заведовать всеми инженерными работами. Затем был переведён в Севастополь, где назревали серьёзные боевые дела.
       5 (17) октября 1854 года началась первая бомбардировка Севастополя. С моря огонь по городу открыли 1340 корабельных орудий, с сухопутного направления – 120 орудий. Противостояли им всего 268 орудий. Численное превосходство врага было подавляющим.
       Тем не менее, расчеты союзников на то, что им удастся произвести артиллерийскую подготовку штурма, провалились. Русские артиллеристы отвечали редко, да метко. Многие вражеские корабли получили серьёзные повреждения и отошли на расстояние, которое не позволяло им вести эффективный огонь. Не справились с задачей и артиллеристы сухопутных войск. Командование союзников не решилось отдать приказ на штурм.
       Но что же делали наши сухопутные войска под командованием Меншикова? Они особой активности не проявляли и в боевое соприкосновение с союзниками не вступали, однако приблизились к Севастополю и заняли позиции на Мекензиевых высотах. Лишь 13 (25) октября Меншиков, получив подкрепления из России, принял решение атаковать передовые части англичан в Балаклавской долине. Благодаря мужеству и отваге Русских солдат и офицеров, удалось захватить часть вражеских редутов и разгромить английскую кавалерию. Эта победа заставила союзников снова отказаться от штурма города. Однако, Меншиков действовал нерешительно, а победа без развития успеха серьёзного значения иметь не могла. В результате противник взял реванш 24 октября (5 ноября) в Инкерманском сражении. Союзники, в свою очередь, тоже не решились развить успех, прочувствовав на себе мужество, отвагу и стойкость русских воинов. На штурм они не отважились и приступили к длительной осаде. Дипломаты же попытались, опираясь на успехи начала кампании и удачной высадки в Крыму, решить политические задачи путём переговоров. Они преследовали главную цель – запретить России иметь флот на Чёрном море, лишить протектората над Молдавией и Валахией и доступа к устью Дуная.
       28 декабря 1854 года (9 января 1855 года) в Вене открылась конференция, в которой приняли участие послы России, Австрии, Франции и Англии. Однако, Россия отвергла наглые притязания союзников. Ведь на Балтике и Белом море, на Дальнем Востоке и в Закавказье Русским войска сопутствовал успех. Да и к началу 1855 года совокупные Русские силы в Крыму превосходили силы союзников, хотя гарнизон Севастополя и был немногочислен. Понимая, что лучшая помощь Севастополю, активные действия армии Меншикова, Император требовал от главнокомандующего активности. И Меншиков действовал, но, как казалось со стороны, нерешительно, а на самом деле просто преступно. К примеру для наступления на Балаклаву он направил меньшую часть имеющихся у него войск. Несмотря на мужество Русских солдат офицеров, добиться успеха не удалось, ибо противник имел хорошие позиции и численное превосходство. Под Инкерманом Меншиков умудрился потерять 12 тысяч человек, ничего не добившись.
       Но сама природа была не на стороне союзников и подыгрывавшего им Меншикова. В.Ф.Иванов писал: «Зима была необыкновенно сурова для Крыма, и союзные войска страдали от холода. «Морозы губят у неприятеля людей и лошадей», – писал сам князь Меншиков военному министру.
     В январе, почувствовав, что можно поживиться на чужой счёт, в войну вступило Сардинское королевство, которое всего каких-то полвека назад было спасено Россией от разграбления Наполеоном. У западных политиков память коротка, а чувство элементарной благодарности отсутствует совершенно.
        Оставив Крым, где боевые действия на время прекратились, обратимся к другим театрам военных действий. Восточную войну 1853 – 1856 годов принято почему-то называть только Крымской и говорить только о Севастопольской обороне, закончившейся после 349 героических для Русского гарнизона дней оставлением части города. Обращаю внимание – именно части города. Была оставлена только Южная сторона, превращённая вражеским артиллерийским огнём в сплошные руины. Западным шакалам свойственно разрушать не только военные объекты, но и дома мирных жителей. Таково уж племя, происшедшее от тех особей, на которых указал их знаменитый Чарльз Дарвин. На Северную сторону Севастополя нога вражеского солдата не ступала.
       Меншиков показал себя слугою дьявола не только тем, что содействовал союзникам в их высадке в Евпатории, не только тем, что обеспечил их продовольствием, намеренно не вывезенным из города, не только тем, что фактически открыл им путь на Севастополь, не подготовленный для обороны с сухопутного направления. Известен и такой факт, описанный в книге «Россия перед вторым пришествием»: «С началом боевых действий в Севастополе «служка Серафимов» (служка Святого Преподобного Серафима Саровского – Н.Ш.) Н.А.Мотовилов послал Государю для отправки в действующую армию список с иконы Божией Матери «Умиление», перед которой всю жизнь молился и скончался преподобный Серафим. Уже после войны Н.А.Мотовилов узнал от адмирала П.И.Кислянского, что произошло дальше». «Меншиков-изменьщиков» приказал бросить икону в чулан. Когда же сам Государь поинтересовался, где поставлена икона, её отыскали и поставили на Северной стороне города, которую так и не смогла взять шакалья стая союзников. А когда в Севастополь архиепископом Херсонским Иннокентием была прислана Чудотворная икона Касперовской Божией Матери, князь кощунственно заявил гонцу: «Передай архиепископу, что он напрасно беспокоил Царицу Небесную – мы и без Неё обойдёмся!» Надо сказать, что это не единственный случай, когда оборотни в погонах проявляли дьявольскую ненависть к Православным святыням. В книге, в частности, рассказывается: «Подобное совершилось и во время Русско-японской войны 1904 – 1905 гг, когда Порт-Артур так и не увидел на своих стенах посланный его защитникам образ Царицы Небесной «На двух мечах», и во время Первой мировой войны, когда без ведома Государя с фронта была увезена Чудотворная Песчанская икона Божией Матери, доставленная туда по пророческому слову Святителя Иоасафа Белгородского…».   
       А ведь история знает немало примеров, когда Пресвятая Богородица оказывала помощь посредством Своих святых Икон. Вот как описал Александр Нечволодов поход войска Андрея Боголюбского, предводимого жестоким тайным врагом, всячески вредившим князю, Борисом Жидиславичем. Это случилось в1169 году, за пять лет до зверского убийства Святого Благоверного Андрея Боголюбского, одним из организаторов которого был Жидиславич: «Войску, по свидетельству летописца, и числа не было. Огромная рать при подходе к Новгороду страшно опустошила всю страну, творя жестокие насилия жителям, а затем окружила город со всех сторон». Новгородцы, зная о судьбе Киева, разорённого Жидиславичем, сражались отчаянно. Но силы были неравны, и, казалось, судьба города предрешена. «Как говорит предание, – повествует далее Александр Нечволодов, – уже в трёх храмах на трёх иконах плакала Пресвятая Богородица, предвидя беду, грозившую Новгороду. Все церкви были отворены, и в них постоянно молились старцы, жёны и дети, пока отцы их отбивались на городских стенах. Архиепископ Илья три дня и три ночи стоял в Соборе Святой Софии при алтаре, ограждая свою паству неустанной молитвой. В последнюю ночь, когда все знали, что назавтра последует самый кровопролитный приступ, святитель услышал голос: «Иди на Ильину улицу, в Церковь Спаса, возьми икону Пресвятой Богородицы и вознеси её наверх стены – она спасёт Новгород».
       Архиепископ так и сделал, но едва он взошёл на стену, как по приказу воеводы Жидиславича была открыта пальба, и туча стрел, выпущенных осаждающими, посыпалась на святителя. До сих пор непонятно, как воевода Жидиславич посмел отдать приказ стрелять в Святой образ Царицы Небесной? Впрочем, Меншиков, который приказал бросить икону в чулан, недалеко ушёл от Жидиславича, приказавшего стрелять в икону.
Когда одна из стрел вонзилась в икону, произошло чудо:
        «Внезапно Божия Матерь отвратила Святой лик Свой от нападавших и обратилась к городу. Слёзы падали из Её очей, и архиепископ Илья, приняв их за свою фелонь, с умилением воскликнул: «О дивное чудо! Как из сухого дерева текут слёзы! Царица Небесная! Та даёшь нам Знамение, что сим образом ходатайствуешь перед Всемогущим Богом об избавлении города». Тот час же вслед за этим ужас и смятение пали на осаждающих, и они в исступлении стали стрелять друг в друга. Видя смятение врага, доблестный Роман Мстиславич сделал общую вылазку всеми силами и без труда одержал блистательную победу над огромными полчищами противника. В память этого дивного заступничества Пресвятой Богородицы за Новгород установлен праздник Знамения Божией Матери, который и поныне вся Россия празднует 27 ноября».
       В те далёкие времена Православная вера была крепкой и нелицемерной, но уже тогда боролись против неё слуги тёмных сил, подобные воеводе Жидиславичу. В XIX веке вера пошатнулась. Известно, что 14 декабря на Сенатской площади декабристы стреляли в священника, который хотел их убедить прекратить богоборческий бунт против Православного Государя. Ведь Православный Государь – Помазанник Божий. Кощунственны поступки с иконами Божией Матери предателями Меншиковым (в Севастополе), Стесселем (в Порт-Артуре) и шайкой оборотней в погонах, вредивших России в годы Первой мировой войны, а затем отстранивших Императора от власти. А вот в «безбожное» время Великой Отечественной войны, когда у руля Державы, именуемой в то время СССР, стоял Сталин, дело обстояло иначе. По Откровению Пресвятой Богородицы, которого был удостоен в молитве Патриарх Антиохийский Александр III, Чудотворную икону Казанской Божией Матери обнесли крестным ходом вокруг Ленинграда, и нога вражеского солдата не ступила в город. Затем молебен, на котором присутствовал Сталин, был совершён перед этой иконой в Москве. В тяжелые месяцы Сталинградской битвы Казанская икона находилась в городе. В критические дни обороны Москвы Сталин посетил прозорливую старицу Матрону Московскую, и та сказала ему: «Красный петух, из Москвы не выезжай! Немцы Москву не возьмут. Россия победит Германию» По-русски петух – Феникс, легендарная птица, возрождающаяся из пепла. В ноябре 1941 года Сталин пригласил к себе в Кремль духовенство для молебна о даровании победы. Тогда Чудотворная икона Тихвинской Божией Матери была «обнесена» на самолете вокруг Москвы. Об этом вспоминал в своих мемуарах знаменитый Голованов, который и выполнил поручение Сталина. Интересно, что Тихвин был освобождён ещё до общего контрнаступления в ходе частной операции. Сталин, по преданию, услышал Божий глас: «Откроешь Успенский собор во Владимире и после молебна у иконы Владимирской Божией Матери пойдёшь в наступление под Москвой. Откроешь храмы по всей стране – победишь Германию». Сталин немедленно отдал соответствующие указания во Владимир. По всей стране начались молебны, и Сталин сам не раз приезжал молиться в Храм Всех Святых на Соколе, о чём сохранились достоверные свидетельства очевидцев, записанные на киноплёнку. Некоторые немецкие генералы уже после войны признались: «Русская Мадонна не пустила нас в Москву. Мы видели её в облаках с Ангелами и отступили». Известно, что во время контрнаступления под Москвой Советские войска не имели численного превосходства над врагом, как не имели они его под Севастополем. Но под Севастополем Меншиков не только не служил молебны, но, напротив, самым кощунственным образом обошёлся со святыми образами Царицы Небесной.
       А ведь Крымская война была не просто войной. Историк П.В.Безобразов отметил: «Восточный вопрос был причиной последней нашей войны с Францией. Крымская кампания возгорелась из-за вопроса, который многим казался пустым и не стоящим внимания, из-за ключей Вифлеемского храма. Но дело заключалось, конечно, не только в том, кому будет принадлежать Вифлеемская святыня. Император Николай Павлович выступал в роли, какую принимали на себя все Русские Цари, начиная с Иоанна Грозного, в роли покровителя и защитника Православного Востока». Напомним, что говорил об Императоре Николае Павловиче митрополит Платон (Городецкий, 1803 – 1891), Киевский и Галицкий: «Я Николая ставлю выше Петра. Для него неизмеримо дороже были Православная вера и священные заветы нашей истории, чем для Петра. Император Николай Павлович всем сердцем был предан всему чистокровному Русскому, и в особенности тому, что стоит во главе и в основе Русского народа и Царства – Православной вере. То был истинный Православный, глубоко верующий Царь».
       Но ведь России пришлось отражать нападения алчных животных не только в Крыму. Нам противостояла коалиция с армией, насчитывающей около миллиона звероподобных особей, жаждущих крови и наживы. Русская армия насчитывала около 700 тысяч человек, к тому же она уступала в вооружении и боевой технике. Наши сухопутные части были вооружены в основном кремнёвыми гладкоствольными ружьями. Дальность стрельбы была значительно меньше, чем у нарезного оружия союзников. А дальность прицельного выстрела, зачастую, решает исход боя, ибо тот, кто имеет вооружение с большей дальностью стрельбы, может просто не подпустить к себе неприятеля, сразив за пределами досягаемости его оружия. К тому же Россия не могла использовать все войска против агрессоров, поскольку не участвовавшие в войне страны Европы поглядывали на атакованную Державу с жадностью гиен и, как свидетельствуют позднее обнародованные факты, подумывали о том, чтобы тоже включиться в бой с раненым Русским медведем, дабы не упустить добычу. Австрия, Пруссия и Швеция были той шакальей стаей, готовой включиться в делёж добычи. И только несомненные успехи Русских на всех остальных театрах военных действий (кроме Крымского) отрезвлял горячие головы. Тем не менее, против этих стран Русскому командованию пришлось держать наготове значительные силы, столь необходимые там, где шли бои.
       Не следует забывать, что во главе России стоял профессиональный военный высокой пробы – Государь Император Николай Павлович. Он руководил боевыми действиями войск, решительно и умело организуя их взаимодействие с целью нанесения ударов по противнику в нужное время и в нужном месте. Историки, закупленные орденом русской интеллигенции и превратившиеся в пятую колонну, упорно и настойчиво этого не замечали и лишь перепевали сплетни о том, что, якобы, Император растерялся, что и умер то он от «Евпатории в лёгких». Лучшее доказательство того, что он был отравлен врагами России, почувствовавшими, что война не принесёт успеха союзникам, пока управляет Державой не только решительный Государь, но и талантливый военачальник.
       Понимая, что лишь решительными успехами можно удержать от вступления в войну всё новых и новых шакальих стай, Император Николай Павлович уже 11(23) марта 1854 года приказал форсировать Дунай у Браилова, Галаца и Измаила. Русские войска перешли в успешное наступление и захватили крепости Исакча, Тульча, Мачин. Сколько раз Русские воины брали эти крепости в непрерывную череду турецких войн! И всякий раз посредничество в переговорах в первую очередь английских и французских политиков, приводило к их оставлению по мирным договорам. Успех на Дунае не удалось закрепить из-за того, что Австрия, поначалу соблюдавшая нейтралитет, стала проявлять враждебность, и возникла опасность нанесения ударов во фланг и тыл Русским войскам. Император приказал И.Ф.Паскевичу отвести войска от Дуная. Молдавия и Валахия были оккупированы австрийцами, которые залили эти маленькие страны кровью за их приверженность Русскому Царю. Это теперь вдруг стали небольшие страны считать Запад доброй дойной коровой, не понимая, что помощь даётся не просто так – помощь даётся за причинение вреда России. Любого вреда, пусть пока хотя бы морального. Пока стоит Россия, Запад будет кормить все злокачественные странообразования, переметнувшиеся к нему. Впрочем, Россия и будет стоять, а потому все эти «новообразования» и переметнувшиеся страны будут нужны ему. Они до сих не могут уяснить, что если бы Россия не устояла в единоборстве с мировыми шакальими стаями, их бы тот час превратили в рабов и устроили в них кровавую резню, как, скажем, в Югославии или Ираке. Ни прибалтийские страны, ни Польша, ни Украина, ни Грузия Западу сами по себе совершенно не нужны. Это проверено долгой историей…
       Но вернёмся к Восточной войне, столь незаслуженно забытой историками. Н.Д. Тальберг в упомянутой выше книге писал: «Всё увеличивающееся враждебное поведение Австрии побудило Государя двинуть к Гродно и Белостоку гвардию. 28 августа он извещал Паскевича о её выступлении. 1 сентября Император писал ему, что, когда сосредоточится гвардия, «тогда мы поговорим с Австрией посерьёзнее, пора ей отдать отчёт в своих мерзостях. А ты приведи всё в порядок и устройство и готовься к ноябрю, ежели Богу угодно будет, чтобы рассчитаться с Австрией».
       2 сентября Государь писал Паскевичу: «Скоро наступит время, где пора нам будет требовать отчёта от Австрии за всё её коварство», а 4 сентября сообщал Горчакову: «Коварство Австрии превзошло всё, что адская иезуитская школа когда-то изобретала. Но Всемогущий Бог их горько за это накажет. Будем ждать нашей поры».
        Н.Д.Тальберг рассказал о Божьей каре, которая неминуемо настигла Австрию: «Император Николай I не дожил до этого времени. Предательство Австрии в отношении России дало возможность Франции разбить её в 1859 году и Пруссии – в 1866 году. Россия этому не препятствовала».
       Между тем, бои с врагами развертывались одновременно на нескольких театрах военных действий. Так, ещё весной 1854 года союзники открыли боевые действия и на Балтийском море. Английская и французская эскадра имели 11 винтовых и 15 парусных линейных кораблей, 32 пароходофрегата и 7 парусных фрегатов. Балтийский же флот не только уступал численно. В нём было всего лишь 11 паровых кораблей, а всего он насчитывал 26 парусных линейных кораблей и 17 фрегатов и корветов ( в том числе 11 уже упомянутых винтовых). Союзники действовали осторожно, боязливо и все их замыслы не имели успеха. Осенью 1854 года союзники покинули Балтику. На севере английские и французские корабли совершили рейд, во время которого обстреляли рыбацкий посёлок Кола, уничтожив просто так, без всяких целей немало рыбацких домом и перебив мирных жителей, затем, войдя в Белое море, попытались атаковать Соловецкие острова и Архангельск, но тоже не добились успеха. Попытались союзники организовать боевые действия и на Дальнем востоке. Вражеская эскадра вошла в Авачинскую губу и 20 августа (1 сентября) попыталась высадить десант, чтобы овладеть Петропавловском. Отпор был решительным. Потеряв 450 человек, союзники предпочли покинуть Авачинскую губу.
       Развивались боевые действия и на Кавказском направлении. Там действовали турецкие войска. В мае 1854 года 120 тысячная турецкая армия атаковала 40 тысячный корпус генерала Бебутова. Несмотря на то, что Бебутов как раз в это время вынужден был выделить 18 тысяч человек на борьбу с Шамилем, турки успеха добиться не смогли. 4 (16) июля отряд генерала Андроникова в бою у реки Чорох разбил 34-х тысячный батумский корпус турок, затем 17 (29) июля нанёс поражение на Чингильском перевале разгромил Боязитский отряд и овладел Баязитом. 24 июля (5 августа) главные силы турок числом 60 тысяч человек были разбиты и обращены в повальное паническое бегство Русским Александропольским отрядом. Этим завершился полный разгром турецкой армии, которая более уже в этой кампании не могла представлять собою серьёзной силы.
       Таким образом, кампании 1853 и 1854 годов не принесли союзникам значительных успехов. В январе 1855 года Сардиния прислала 15 тысяч своих войск, были переброшены в Крым значительные силы англичан и французов.
       Но Россия, как в Крыму, так и на остальных театрах военных действий, стояла твёрдо, потому что твёрдо и уверенно руководил её Император Николай Павлович, несгибаемый Государь и талантливый военачальник. Союзникам стало ясно, что победить Россию Николая Первого им не удастся. Оставался один, излюбленный Западом способ – устранить того, кто мешает победе, ну а потом, как обычно, придумать какую-то байку для обывателя, типа «Евпатории в лёгких» или самоубийства.

                Отравление Царя ради победы зла.
       
        Мы помним девиз Императора Николая Павловича: «никому – зло». Но Россия была окружена странами зла, а Император – слугами зла. Государь ушёл из жизни 18 февраля 1855 года. Историки, закупленные орденом русской интеллигенции, выдвинули две версии. Первая звучала так: «Император умер от Евпатории в лёгких». Намёк на то, что Русская армия не сумела препятствовать высадке союзников в Крыму. Но этот вывод сделан из вывода, в свою очередь, надуманного и лживого – из вопиющей лжи о неудачах Русской армии в кампаниях 1853 и 1854 годов. Однако, как мы уже выяснили, неудач не было. На Кавказском театре военных действий одержана полная и блистательная победа, на Дальнем Востоке противник отступил, на Балтике и на Белом море успеха врагам России тоже не удалось добиться. Лишь на Дунае Русской армии из-за предательской двурушнической политики Австрии пришлось отойти.
       В Крыму боевые действия шли с переменным успехом, но главной задачи – захвата Севастополя – союзникам выполнить не удалось. Учитывая колоссальное превосходство врага в живой силе и технике, можно сделать твёрдый вывод – Русская армия со своими задачами справилась. И неудивительно, ведь Верховное командование осуществлял сам Император Николай Павлович.
       Но что же произошло? В.Ф.Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонство от Петра I до наших дней» писал: «В начале февраля Государь заболел лёгкой простудой. С 7-го по 10-е никаких указаний на развитие болезни не встречается. 10 – 11-го простуда обнаруживается лёгкой лихорадкой и проходит. За последние дни с 12-го февраля здоровье заметно улучшается. Бюллетень за 14 февраля отмечает: «Его Величество ночью на 14-е число февраля мало спал, лихорадка почти перестала. Голова свободна».
Не отмечают никаких ухудшений здоровья и бюллетени за 15 и 16 февраля. В.Ф.Иванов писал по этому поводу: «Смерть явилась для всех окружающих Государя лиц полной неожиданностью. Наследник, Императрица, не говоря уже о придворных, и не подозревали смертельного исхода. До вечера 17 февраля во дворце всё было спокойно, и сам доктор Мандт продолжал уверять, что нет никакой опасности. Могучая натура Императора Николая Павловича могла перенести любую простуду».
       Для всех осталось загадкой случившееся. Впрочем, в траурные дни близким не до разрешения таких загадок. К тому же шла война, и хотя враги России безуспешно пытались сломить Россию, нужно было быть постоянно начеку, ведь союзники всё ещё стояли в Крыму, хотя на штурм Севастополя не решались.
       Обратимся вновь к размышлениям В.Ф.Иванова, открывшего в смерти Императора явный масонский след: «Революционная печать, чтобы очернить светлый образ Императора-Витязя, доказывает самоубийство и участие в этом лейб-медика Мандта, который, по просьбе Государя, дал ему яд. Эту версию пустил в своих записках Пеликан, бывший консулом в Иокогаме, в «Голосе минувшего» за 1914 год (кн. 1 – 3). Пеликан пишет, что вскоре после смерти Императора Николая Павловича Мандт исчез с Петербургского горизонта. По словам Пеликана Венцеслава Венцеславовича (бывшего в своё время председателем Медицинского совета, президентом Медико-Хирургической академии), Мандт дал желавшему во что бы то ни стало покончить с собой Императору Николаю яду… Спрашивается: для чего нужно было посредничество Мандта, когда Император мог отравиться и без его помощи? Психологически это является совершенно невероятным. Зная характер Императора, его благородство, мужество и сознание Святости Царской власти и своего долга, невозможно допустить наличности самоубийства. Глубоко религиозный, верный и достойный сын Церкви Христовой, Православный Император не мог совершить такого греха».
       Как видим, В.Ф.Иванов подтверждает выводы, которые напрашиваются сами собой. Да разве мог Император Николай Павлович бросить Россию в столь трудный час, разве мог взвалить на неокрепшие ещё плечи Наследника Престола столь тяжкий груз государственного управления? Ведь он сам, как Государь, как Верховный Главнокомандующий до самой последней минуты держал в своих руках рычаги управления войсками на всех театрах военных действий.
      «Непоколебимая твёрдость Царя и Воина, – отметил далее автор, – мысль о важных обязанностях Монарха, которые он свято исполнял в течение 30 лет, наконец, нежная любовь к своему семейству исключают всякое предположение о самоубийстве. Император Николай Павлович умирал истинным христианином и витязем. Он исповедался и приобщился Святых Таин. Призвал детей и внуков, простился с Императрицей и семейством и сказал им всем утешительные слова, простился с прислугой и некоторыми лицами, которые тут находились».
         Наследнику Престола он сказал: «Мне хотелось принять на себя всё трудное, всё тяжкое, оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Провидение судило иначе. Теперь иду молиться за Россию и за вас! После России я люблю вас больше всего на свете!»
      Император Николай Павлович ушёл из жизни 18 февраля 1855 года в 12 часов 20 минут. В.Ф.Иванов считал, что загадка его смерти получает полную ясность, если сопоставить все обстоятельства, в том числе и положение на театрах военных действий и указал, что виновником смерти Государя является масонский заговор: «При изучении последних дней жизни Императора Николая наталкиваемся на странное обстоятельство: слух о смерти от простуды был пущен и поддерживался масонами Адлербергом, министром двора, и князем Долгоруковым, комендантом Императорской главной квартиры. Далее, в ночь с 17-го на 18-е, во дворце на ночь оставались поблизости Государя граф Адлерберг и лейб-медик Мандт, которые унесли в могилу тайну смерти Императора».
       Отравление было единственным способом устранить Государя, который уже почти повернул ход войны в катастрофическом для союзников направлении. К сожалению, Император был слишком благороден и доверчив – он не допускал и мысли, «что его могут обмануть и предать на мученическую смерть». Смерть от отравления – мучительна… Ещё более мучительной она была для Императора, осознававшего, что он оставляет Россию в трудный для неё час борьбы с шакальими стаями ублюдков, испокон веков зарившихся на её богатства.
         Едва он ушёл из жизни без всяких к тому причин, клеветники принялись за дело. Так уже наш современник (из нынешнего ордена русской интеллигенции) А.Смирнов написал: «Самоубийство Императора являлось наиболее подходящим способом разрешения всех противоречий, личных и государственных. В этом убеждаешься, когда знакомишься с воспоминаниями Ивана Фёдоровича Савицкого, полковника Генерального штаба, адъютанта Цесаревича Александра».
       Чем же мнение Савицкого привлекло историка? Да тем, что тот был активным участником антирусского восстания 1863 года против Престола, против Самодержавной власти, против России и потом скрывался в Европе. Именно на этом основании он почитался «осведомлённым», ибо являлся предателем Родины. А выдумки предателей, подобных Курбскому и Савицкому, всегда в чести у историков, ненавидящих Россию.
       Но можно ли считать беспристрастным такого современника Николая Павловича, который отзывался о нём, Императоре, следующим образом: «Тридцать лет это страшилище в огромных ботфортах, с оловянными пулями вместо глаз безумствовало на троне, сдерживая рвущуюся из кандалов (?) жизнь, тормозя всякое движение (особенно по железной дороге?), расправляясь с любым проблеском свободной мысли, подавляя инициативу, срубая каждую голову, осмеливающемуся подняться выше уровня, начертанного рукой венценосного деспота…» И далее в том же духе. Какой же инициативе помешал Император? Повесить Царскую фамилию? Пустить в распыл Державу? Поддаться иностранным ворогам, жаждущим Русских земель? Помешал крепостникам, с «проблеском свободной мысли» ещё крепче взгромоздиться на шее своих рабов?
      Савицкий ненавидел Русского Самодержца. Ему был дорог и близок «немец Мандт» – личный враг Государя, которому Николай Павлович, будучи благородным и честным сам, доверял. Историк А.Смирнов, сам того не понимая, доказывает обратное тому, что хотел доказать – доказывает, что Император умер не от болезни, что к середине февраля он практически излечился от сильной простуды. И вдруг последовали внезапное ухудшение здоровья и смерть… Объяснение случившегося даётся со слов проходимца Мандта, бежавшего из России сразу же после кончины Императора за границу. Почему же он, личный враг Государя, вдруг сбежал? Оказывается, опасался, что его заподозрят в отравлении. Объяснение, прямо скажем, рассчитано на полных идиотов. Честному человеку, невиновному человеку нет оснований бояться того, чего боялся Мандт. Между тем, уже за границей, где Мандт устроился очень недурно, осыпанный материальными поощрениями за выполнение задачи, он заявил, что Император приказал ему, личному врачу, принести яд. На возражения же грозно повторил своё приказание. В чём была угроза? Да в том, оказывается, что Николай Павлович пообещал добыть яд своим путём, если его не доставит врач. Каким же это путём? Все медикаменты находились в ведении лейб-медика. И какое видит историк разрешение противоречий? Дезертирство, подобное тому, что совершил Благословенный, внезапно оставив престол и тем самым создав революционную ситуацию, которой и воспользовались государственные преступники, именуемые декабристами?
       Всё это ещё раз подтверждает верность выводов В.Ф.Иванова о том, что в трудный для России час, в момент ожесточённой борьбы против объединённых сил Европы, которая, кстати, укрыла и Мандта, и Савицкого, такой Самодержец, как Николай Первый, не мог пойти на самоубийство, противоречившее не только его вере, но и его взглядам, и убеждениям.
       Но, к счастью, не все историки бесчестны в освещении жизни великого Православного Самодержца: Борис Башилов указал: «Николай Первый обладал ясным, трезвым умом, выдающейся энергией. Он был глубоко религиозный, высоко благородный человек, выше всего ставивший благоденствие России». Французский дипломат, живший в Петербурге, писал: «Нельзя отрицать, что Николай Первый обладал выдающимися чертами характера и питал лучшие намерения. В нём чувствуется справедливое сердце, благородная и возвышенная душа. Его пристрастие к справедливости и верность данному слову общеизвестны».
     Маркиз де Кюстин при встрече с Николаем Первым сказал ему: «Государь, Вы останавливаете Россию на пути подражательства и Вы её возвращаете ей самой». Император ответил ему: «Я люблю свою страну и я думаю, что её понял, я Вас уверяю, что когда мне опостылевает вся суета наших дней, я стараюсь забыть о всей остальной Европе, чтобы погрузиться во внутренний мир России». Маркиз спросил: «Чтобы вдохновляться из Вашего источника?» – «Вот именно. Никто не более Русский в сердце своём, чем я!». Император прибавил к сказанному: «Меня очень мало знают, когда упрекают в моём честолюбии; не имея малейшего желания расширять нашу территорию, я хотел бы ещё больше сплотить вокруг себя народы всей России. И лишь исключительно над нищетою и варварством я хотел бы одержать победы: улучшить жизненные условия Русских гораздо достойнее, чем расширяться… Лучшая теория права – добрая нравственность, и она должна быть в сердце не зависимой от этих отвлечённостей и иметь своим основанием религию».   
       Фрейлина Тютчева точно выразила задачи Императора, который, по её словам, «считал себя призванным подавить революцию – её он преследовал всегда и во всех видах. И действительно, в этом есть историческое призвание Православного Царя».
       Профессор К.Зайцев дал такую характеристику Императору: «Он не готовился царствовать, но из него вырос Царь, равного которому не знает Русская история. Николай Первый был живым воплощением Русского Царя. Как его эпоха была золотым веком Русской культуры, так и он сам оказался центральной фигурой Русской истории. Трудно себе представить впечатление, которое производил Царь на всех, кто только с ним сталкивался лицом к лицу. Толпа падала на колени перед его властным окриком. Люди ни в коей мере от него не зависящие, иностранцы, теряли самообладание и испытывали всеобщее, труднообъяснимое, а для них и вовсе непонятное, поистине мистическое чувство робости, почтения. Мемуарная литература сохранила бесчисленное количество свидетельств такого рода».
         Судьба Николая I, история его царствования, как впрочем, и многие другие страницы Российской истории, представлялись и до сих пор представляются в исторической литературе тенденциозно – не с точки зрения интересов страны и народа, а лишь с позиций господствующих идеологий. Георгий Чулков в книге «Императоры» отмечал, что «панегириков Царствования Николая I было мало, больше было страстных хулителей». Да и понятно, ведь Император был противником либерализма и отстаивал иерархию ценностей в обществе. Он был сторонником законности, подавил выступление бунтовщиков на Сенатской площади. Этого ему простить не могли те, для кого Россия была не Родиной, а лишь местом «ловли счастья и чинов». Но почему же до сих пор преобладает в литературе ложное представление об Императоре?
       Конечно, если всякий мирный период в истории России считать «консервативностью» и «застоем», если всякую революционность, то есть антигосударственность считать прогрессивностью, тогда Император Николай Павлович действительно «консерватор». Но наш жестокий век, казалось, уже должен убедить, что отстаиваемая Государём самодостаточность Государства есть дело праведное, что консерватизм – есть дело праведное и полезное для государства, ведь, как указывал Иван Лукьянович Солоневич, «Россия падала в те эпохи, когда Русские организационные принципы подвергались перестройке на западно-европейский лад».
       Свободный выход России из Чёрного моря, наши успехи на Балканах, авторитет России во всём мире, что теперь так трудно возвратить после десятилетия чёрного ельцинизма, разве это не дороже для страны и народа, чем «прогрессивный» либерализм? Разве не дороже то, что Императору Николаю I удалось удержать Россию над пропастью революции, которая в XIX веке потрясла всю Европу.
       Огромная заслуга Императора в том, что он отстоял Великую Россию и надолго отодвинул великие потрясения. В этом смысле те идеалы, которые он исповедовал и проводил в жизнь, злободневны и ныне, в чём мы уже убедились. Как показывает сам ход истории, нынешняя жизнь в «усечённой» с помощью демократических «преобразований» России не дала обещанного благополучия, а напротив, принесла неисчислимые беды народам, жившим согласно и дружно на Советской Земле, в Советском Союзе. А Советский Союз по территории соответствовал Российской Империи. Теперь вот украинные политиканы, воспользовавшись тем, что украинные Российские области стали называться Украиной, запретили словосочетания: «Ехать на Украину», «Жить на Украине», «Отдыхать на Украине», к чему уже все привыкли. Они велят говорить: «Жить в Украине», Ехать в Украину», чтобы вытравить из сознания людей, что Украины – это та же Русь, только Малая Русь или Малороссия. Глупо же звучит: «Жить в окраине города или посёлка», «Ехать в окраину деревни». Столь же смешно звучит: «Ехать в Украину» и так далее в том же духе! Я думаю, ездить нужно всё же на Украину, то есть к своим братьям на окраину Российской Империи, которая ещё возродится в новом, могущественном качестве под скипетром Русского Православного Царя.
       Эпоха Императора Николая I характеризовалась жесточайшей и упорной борьбой между сторонниками развития России по Самодержавному, Православному, национальному пути, проложенному Святым Благоверным князем Андреем Боголюбским и местночтимым Святым Благоверным Царём Иоанном IV Васильевичем Грозным, Императрицей Екатериной Великой и Императором Павлом I и так называемыми «западниками», идейными последователями запрещённого в 1826 году масонства, стремившимися сделать Россию сырьевым придатком своего обожаемого Запада. Заслуга Императора в том, что, как отмечали мыслители, стоявшие на патриотических позициях, после подавления бунта декабристов и запрещения масонства, Русские Цари перестали быть источниками европеизации России, подобно Петру I и Анне Иоанновне, распустившей «бироновщину», и Петра III. Они стали на путь возвращения к Русским традициям, беспощадно выкорчеванным в эпоху Петра и «бироновщины».
       Иван Александрович Ильин писал: «Император Николай I остановил Россию на краю гибели и спас её от нового «бессмысленного и беспощадного бунта». Мало того, он дал русской интеллигенции срок, чтобы одуматься, приобрести национально-государственный смысл и вложиться в подготовленные реформы Александра II. Но она не использовала эту возможность».   
          Выдающийся русский учёный Александр Евгеньевич Пресняков (1870 – 1929) в книге «Российские Самодержцы» писал: «Время Николая Первого – эпоха крайнего самоутверждения Русской Самодержавной власти в ту самую пору, как во всех государствах Западной Европы монархический абсолютизм, разбитый рядом революционных потрясений, переживал свои последние кризисы. Там, на Западе, государственный строй принимал новые конституционные формы, а Россия испытывает расцвет Самодержавия в самых крайних проявлениях его фактического властвования и принципиальной идеологии. Во главе Русского Государства стоит цельная фигура Николая Первого, цельная в своём мировоззрении, в своём выдержанном, последовательном поведении. Нет сложности в этом мировоззрении, нет колебаний в этой прямолинейности. Всё сведено к немногим основным представлениям о власти и государстве, об их назначении и задачах, к представлениям, которые казались простыми и отчётливыми, как параграфы воинского устава, и скреплены были идеей долга, понятой в духе воинской дисциплины, как выполнение принятого извне обязательства».
       Вспомним, что в самом начале своего царствования, 14 декабря 1825 года Николай Павлович сказал: «Я не искал Престола, не желал его. Бог поставил меня на этом месте, и пока Богу угодно будет оставить меня тут, буду исполнять долг свой, как совесть велит, как убеждён, что должно и нужно действовать».
      Графиня А.Д.Блудова писала по поводу этих слов Государя: «Такое убеждение, такая воля христианская руководила им с первой минуты, и никогда доныне не изменял он своего образа мыслей. Эта тёплая вера, однако, не увлекала его в мистические экстазы, но сильно и непоколебимо привязала к родной Православной Церкви, и с любовью к ней слилась у него и горячая любовь к Отечеству, любовь ко всему Русскому, всегдашняя готовность жертвовать собою, жертвовать своею жизнью за спокойствие, за величие, за славу России. Сколько раз он доказывал это, принадлежит рассказать историку; мы только напомним о маловажных, ежедневных доказательствах приверженности его ко всему родному. Привычка говорить по-русски, даже с женщинами (дотоле неслыханное дело при Дворе), любимый казацкий мундир, им первым введённый в моду, привычка петь тропари праздничные и даже всю обедню вместе с хором в церкви – это одно мелочи; но модные дамы времён Александра рассказывают, какое это сделало впечатление, как удивило, как показалось странным, причудливым и какой сделало поворот в гостиных, в последствии и в семейной жизни, и в воспитании, и мало-помалу разбудило народное чувство и дало повод тому стремлению возвращаться ко всему строю отечественному, которое нынче слишком далеко увлекает иных и даже доходит до смешного руссицизма. Разумеется, всему есть границы; но мы должны сознаться, что замечательнейшая черта нашего времени есть сильное, может, чрезмерное чувство народности, привязанность к обычаям и к языку родного края, какое-то, так сказать, притяжение, влекущее друг к другу единородные племена. Но это чувство было усыплено, появлялось разве между некоторыми учёными или литераторами и вовсе не замечено было большинством; Николай Павлович при самом восшествии на престол первый у нас показал пример, и поколение, при нём возросшее, уже далеко отступило от инородных мнений и с любовью и рвением старается о всём родном. В своих привычках и привязанности ко всему национальному Николай Павлович опередил своих современников и показал то предчувствие нужд и стремлений своего века, о которых мы упоминали как о черте отличительной для людей, избранных Провидением и посылаемых Им во дни великих переворотов общественных».
       Аполлон Майков посвятил Государю стихотворение «Коляска», которое является лучшим апофеозом его царствования:
               
                Когда по улице, в откинутой коляске,
                Перед беспечною толпою едет Он,
                В походный плащ одет, в солдатской медной каске,
                Спокоен, грустен, строг и в думу погружён,
                В Нём виден каждый миг Державный повелитель,
                И вождь, и судия, России промыслитель,
                И первый труженик народа Своего.
                С благоговением гляжу я на него,
                И грустно думать мне, что мрачное величье
                В Его есть жребии: ни чувств, ни дум Его
                Не пощадил наш век клевет и злоязычья!
                И рвётся вся душа во мне ему сказать
                Пред сонмищем Его хулителей смущённым:
                «Великий человек! Прости слепорождённым!
                Тебя потомство лишь сумеет разгадать,
                Когда История пред миром изумлённым
                Плод слёзных дум Твоих о Руси обнажит.
                И, сдёрнув с Истины завесу лжи печальной,
                В ряду земных царей Твой образ колоссальный
                На поклонение народу водрузит».

        И заключил свои поэтические мысли фразой: «Как сказал один молодой человек: «Государь такой Русский, что нельзя и вообразить себе, что в нём даже одна капля чужестранной крови». Дай Бог нам ещё долго сохранить его! На него точно можем мы положиться и знаем, что он никогда нам не изменит, как не изменит ему никогда его родная Русь!».