Мы познакомились на подготовительных курсах. Она и её длинная подруга громко обсуждали, а точнее критиковали чужие этюды. Обе они держались независимо, даже вызывающе. Их суждения, прически, одежда: всё говорило об утонченности и сложности натур. В отличие от подруги она была красива, и без сомнения, осознавала это.
Когда их «тандем» встал перед моим мольбертом и, не стесняясь моего присутствия, стал «разбирать по косточкам» работу, я выслушал их, и по возможности любезнее постарался объяснить, что по моему авторскому мнению они не совсем поняли, что я пытался выразить. Девицы презрительно фыркнули и, не отвечая по существу, стали громко обсуждать мужиков -«прилипал», которые «любыми способами, вплоть до выставления непонятных, неказистых этюдов, пытаются навязать своё знакомство приличным девушкам». Услыхав о себе в третьем лице, я смутился и ретировался в другой конец студии, где и был просвещён сокурсниками в отношении этих, как они выразились, «мегер».
- И тебе досталось?! - сочувствовали ребята. – Да не расстраивайся! Не ты первый, не ты последний. Они со всеми так! А всё потому, что о себе высокого мнения. Жутко умные! Шибко гордые! Местная элита, так сказать. Вот эта длинная уже третий год поступает, всё поступить не может. Сваливает свои провалы на мужской шовинизм. А та симпатичная, недавно здесь. Она из семьи потомственных художников. Спеси выше головы. Как будто бы предки – дипломаты или топ-менеджеры в «Газпроме». Хотя, если честно, то живопись у неё даже очень ничего. В общем, ты с ними не связывайся, они ещё «те» феминистки и нашего «брата» в грош не ставят.
В дальнейшем совместная учёба, наброски, поездки на пленэр сделали наши отношения устойчиво холодными. И я не был исключением. В нашем пёстром коллективе не только парни, но и девчата опасались этой парочки, их колких, саркастических замечаний и уничижающих характеристик.
Но вот пришел он. Невысокий паренёк в нелепом, видать ещё отцовском костюме. Явно не испорченный воспитанием, при разговоре растягивающий гласные. Его крепкая фигура, жёлтый чуб, широкие скулы, постоянно скалящийся рот и широко раскрытые глаза моментально внушали искреннюю симпатию, сразу же делали его «своим в доску». Прошёл день и он, как и все мы в своё время, попал под обаяние «мегер». Решив познакомиться, он во время перерыва подошел к «избранным» с простоватой улыбочкой и протянутой для знакомства рукой. Руки ему никто не подал, а сам он был облит с головы до ног потоком из изысканных оскорблений, язвительных колючек, нелестных эпитетов и злых насмешек. Я бы, к примеру, услыхав такое, наверняка, провалился бы сквозь землю. Однако, к всеобщему удивлению, наш провинциальный новичок, лишь слегка пожал плечами, легко сбросив с себя всю эту интеллигентскую словесную мишуру, не придав ей абсолютно никакого значения. И, как ни в чём не бывало, продолжил разговор, по привычке растягивая гласные. «Мегеры» шипели и брызгали ядом. Но всё было тщетно: яд размывался его простодушием, а, возможно, и недостатком образования. Очевидно, он просто не понимал и половины из того, чем они хотели его сокрушить. Поняв неуязвимость его невежества, они отступили.
Это был первый случай их поражения в словесной баталии. Дальше было еще интереснее. Новичок занял место поближе к «мегерам», что впрочем, было не трудно, так как народ старался держаться от них подальше. Подсев к ним поближе, он начал вмешиваться в их разговоры, высказывая своё мнение, обычно очень наивное. Не стесняясь своего незнания, он спрашивал и переспрашивал, стараясь узнать и выучить как можно больше непонятных слов. При этом он полностью игнорировал «долговязую», никогда напрямую не обращаясь к ней.
Через неделю затравленные девицы, спасаясь бегством, пересели. Он последовал за ними. И ни громкие скандалы, ни истерика, которую учинила «долговязая», не смогли заставить его «отцепиться». Вконец измученные, они и вовсе перестали разговаривать, не желая давать ему повод вклиниваться. Но и это не помогло. Теперь говорил он один. Рассказывал притихшим интеллектуалкам о своей нелегкой жизни в далеком северном поселке, о трудной службе в армии, о своей мечте выучиться на художника. Он просил красавицу соседку помочь ему достичь этой своей заветной мечты.
Постепенно она начала с ним общаться. Возник треугольник, где она была центровой, связующей между не разговаривающими соседями. А он с каждым днём становился всё фамильярнее. «Длинная» ужасно злилась. Как-то раз я случайно услышал обрывок их разговора.
Длинная: «Не пойму? Как ты со своим умом и вкусом не можешь понять, что он – настоящая грубая скотина!»
«Да, - отвечала красавица, – он груб и невежествен, но это не его вина! Зато он сохранил девственную душу, не испорченную липкой, сладковатой грязью псевдо цивилизованности нашего урбанизированного, потребительского общества».
«Я понимаю: эмпатия, но пойми же, милочка, тебе будет не до его души, когда этот мужлан посадит тебя на цепь около грязных кастрюль, и наградит сопливыми детишками. Дорогая, он погубит твой талант».
«Милая! Не надо утрировать! Я никогда, слышишь, никогда не позволю посадить себя на цепь! Ни один мужчина не отнимет моей свободы!»
Наступили экзамены. Большинство «срезалось», в том числе «длинная» и я. А «красавица» и «невежа» поступили. Мы решили отпраздновать их удачу. За столом он по-хозяйски положил руку ей на бедро. Красавица была не против. А вот «длинная» оскорбилась и ушла.
...Прошло семь лет. Однажды на автобусной остановке меня окликнула пухленькая брюнетка.
- Привет! Как ты? Что поделываешь? Да ты что, не узнаёшь меня?
Я действительно не сразу узнал нашу красавицу.
Она мило щебетала, рассказывая о себе.
- Замужем, ты его должен помнить по курсам. Да, он! Родила ребенка. Мальчик. Пять лет. Что? А…, живопись, искусство? Да как-то не до этого. Дом, хозяйство….
Тут она заторопилась: – Ну прощай, миленький, мой автобус, побегу, мужиков кормить надо, а у меня посуда не мытая. У них такой аппетит, это что-то!
- Постой, расскажи про мужа, - попросил я.
- Да что сказать? Звезд, конечно, не хватает. Обеспечивает и ладно. Что ещё надо? В общем, я довольна!
И она, балансируя пакетами с провизией, залезла в автобус. Я смотрел ей вслед и вспоминал гордую, талантливую, красивую девушку. Ни жалости, ни сожаления у меня, конечно, не было, она ведь вполне довольна своей жизнью, возможно, даже счастлива.
О чем тут сожалеть?
( А ты, дорогой читатель, как ты считаешь? Напиши.)