Максим Рузский
Полтергейст – 1850
1.
Утром семнадцатилетняя Нина Емелина, хозяйка усадьбы, недавно получившая права владения, и ее управляющий имением, Антон Валерьянович Привалов, пятидесятилетний богатырь, сидели на веранде второго этажа каменного барского дома и пили чай. Это и был их верховный совет, на котором решались предложения, выдвигаемые управляющим в виде неторопливых сомнений.
- Мельницу поручить бы, строить опытному плотнику, - думал вслух Антон Валерьянович, отхлебывая из чашки совсем немного, поскольку разговор предстоял долгий.
- А как же с Андреем? – спрашивала новоиспеченная барыня, в которой еще светилась юная барышня.
- Андрей не справится с таким сложным заказом, - засомневался Антон.
- А ты сделай ему деревянный макет, - предложила Нина. – Когда-то надо начинать. Пусть с нами испортит что-нибудь, чтобы потом уже не ошибаться.
- Зачем же нам еще и портить? – возмутился управляющий. – И так барин ему, можно сказать, жизнь подарил.
- Ты просто не сможешь сделать такой макет, - тихо сказала Нина. – Механизм все-таки.
Нина называла Антона Валерьяновича на «ты», не скрывая своего к нему еще детского расположения. Он не обижался. Бывший хозяин усадьбы, Аристарх Георгиевич, был его другом, и воспитанница барина, считал Антон, могла и перенять эту дружбу. Однако, сам он не находил в себе сил называть девушку на «ты». Что-то подсказывало ему, что границу между ними следует строго охранять. Он избегал в разговоре с ней любых обращений, адресуясь к самому делу или в пространство.
- Не смогу, так и не надо, - ответил он без обид. – Я присмотрел уже модель от хорошего механика.
- Вот и пригласи Андрея. И его Аглая у нас поживет. С ней веселее будет.
- Это неизвестно, - отвернулся Антон. – Она наша бывшая крепостная. Охота ей свое рабство вспоминать!
- Охота, охота, - улыбнулась Нина. – Сам знаешь, у нее и рабства никакого не было. При мне была все три года.
Но тут их внимание привлекла бричка, несущаяся по далекому тракту и поднимающая за собой тучу пыли. Оба молча стали следить за ней, пока она не замедлилась и не свернула к усадьбе. Тогда хозяйка и управляющий невольно встали, и наблюдали это явление уже с нескрываемым интересом.
Антон Валерьянович посмотрел в готовый для таких случаев бинокль и проговорил:
- Это неизвестный человек. Барин, видимо.
На продолжительное время скрывшись в березовой роще, бричка, наконец, спешно въехала в ворота и по центральной аллее влетела на круг перед крыльцом. Толстенький человечек выбежал из нее и сразу направился к веранде, не желая пройти в дом. Так он и говорил с ними снизу, что заставляло его почти кричать.
- Мне нужен Антон Валерьянович Привалов, который знаком с действиями Шумного Духа! – проскандировал он, махая шляпой.
- Пройдите к нам на веранду, - предложила Нина.
- Нет-нет, - отвечал взволнованный посланец. – Нельзя терять ни минуты. Там сущее бедствие!
Все планы на день отодвинулись и, по просьбе встревоженного Петра Ильича, Нина с Антоном выехали из имения верхом за его бричкой. Несмотря на спешные сборы, Антон успел повесить на своего коня два пистолета и ружье, а на коня Нины ее любимую короткую шпагу и кортик. Сумки с продуктами, разумеется, тоже оказались на крупах их коней, поскольку никто из кухни не мог даже и вообразить отпустить их в поход без провизии.
Антон Валерьянович молчал полдороги, грустно размышляя о своей судьбе в связи с пока незамужней Ниной. Ни положение в обществе, а он тоже был дворянином, ни разница в возрасте, случавшаяся в то время часто, не останавливали его. Препятствием, как ни странно, была именно простота такого решения, естественного для них обоих, живущих рядом каждый своей одинокой жизнью. Он иногда оглядывался, на упруго подскакивающую на стременах девушку, и не находил в себе сил обрезать ее молодую жизнь. Ему представлялось, что ей тогда уже не скакать верхом, как сейчас, выпрямивши спинку и чуть раздвинув локотки.
«Нет-нет! – наконец решил он. – Только не это! Никто меня не прогоняет. Так и буду в круге света от ее чистой души. Где-то и пригожусь как-нибудь».
Кроме этих благородных размышлений, он вспомнил и свою швею, которая беспрекословно позволяла ему наслаждаться ею по первому требованию.
Нина тоже была полна похожих мыслей. Антон Валерьянович с детства нравился ей, и она про себя называла его только по имени и отчеству. Ей было трудно говорить ему «ты». Но она специально заставляла себя это делать, хотя бы так приближая его к себе, всегда спокойного и подчеркнуто вежливого. Когда она оглядывалась на его коня, а потом и на него самого, то легко представляла себя рядом с этим сильным и умным человеком. Но преждевременная утрата такого счастья отпугивала ее.
«Этого я не перенесу, - говорила она себе. – Хватит с меня дедушки!»
- Как мы сможем помочь Петру Ильичу? – спросила Нина звенящий цикадами воздух.
- Мы многое знаем про Шумных Духов, - отвечал также в пространство Антон Валерьянович.
- Ничего мы про них не знаем, - возразила Нина. – Для нас он все равно оставался Аристархом Георгиевичем. А это совсем другое.
- Вот видите? – уже повернулся Антон к своей спутнице. – Шумный Дух – это всегда кто-то из людей. Причем недавно живших здесь же.
- Но это ясно! А что же более того?
- Желания и устремления усопшего. Помните, Аристарх беспрестанно пекся о вас, и поэтому после смерти не в состоянии был покинуть усадьбу. Не думаю, что это ему было просто.
- Ты полагаешь, что он мучился от этого? – удивилась Нина.
- По крайней мере, когда он смог закончить все и создать для вас возникшую из воздуха коллекцию рисунков, он предпочел покинуть наши места, - объяснил Антон.
Нина замолчала, впервые задумавшись о том, каково было самому ее дедушке из ТОГО мира, и стучать ей азбукой Морзе, и держать порядок в усадьбе, и снова рисовать для нее эти все две тысячи рисунков сангиной, уже по памяти.
2.
Между тем им пришлось попридержать коней, поскольку Петр Ильич свернул с тракта и направил свою бричку в лес. Они поехали за ним уже друг за другом, как позволяла узкая лесная дорога. Им обоим приходилось нагибаться под ветками ольхи и берез, смыкающих над узкой двухколейной лесной дорогой свой веселый свод.
Барская усадьба была скромнее Нининой. Дом, крытый тонкими досками, гонтом, говорил о небольшом достатке и, одновременно, о хороших умельцах среди крепостных Петра Ильича. Под ровной штукатуркой фасадов Антон угадал самый обыкновенный сруб, а мезонин, сделанный вместо второго этажа, заинтересовал его уже специальным вопросом:
- Петр Ильич, - обратился Привалов к хозяину, – Стены мезонина пробкой утеплены?
- Что вы, - сразу оживился барин. – Куда нам до пробки! Мхом все проложено белым, сфагнум называется. Главное, еще и щели поназатыкивать.
Нина Александровна поняла их разговор, поскольку сама видела эти листы из настоящего пробкового дерева, уложенные в тонкие стены студии Аристарха Георгиевича.
- В чем же сама ваша беда? – спросил Антон.
- У меня умерла жена, - начал Петр Ильич уже взволнованно и, стараясь говорить тише. – От чахотки. А ее младшая сестра осталась в усадьбе. Она хорошо ко мне относится, и всегда относилась. Через пять дней после похорон начались эти безобразия. Из коллекции оружия пропадал эспадрон, знаете, такой легкий меч, и с огромной скоростью пролетал в воздухе до Вериной сестры, останавливаясь перед ней и чуть не касаясь несчастной Анны Васильевны. Потом на портрете моей Веры появились слезы из глаз и кровавая струйка из платья, где обычно у человека сердце.
- Можно посмотреть?
- Проходите в дом, - предложил Петр Ильич, продолжая на ходу свой рассказ. – Мы и все оружие, и ножи попрятали в подвале, но это не помогло. Вера все равно доставала этот проклятый эспадрон. Я уже проклял себя, что купил его в 1841 году на ярмарке. Оружие войны двенадцатого года. Горжусь им. Но и не мог представить…
Как для иллюстрации рассказа барина, тяжелая шпага появилась в воздухе, готовая ринуться на входящую в залу в это время молодую женщину.
- Это сестра моей жены, Анна Васильевна, - только и успел представить ее гостям барин, как эспадрон метнулся к уже привыкшей к такому ужасу миловидной даме, и остановившись своим острием прямо перед ее грудью, затрясся весь, будто воткнулся во что-то твердое и издал характерный для себя струнный звон. Казалось, он страшно недоволен.
Анна Васильевна легко взяла свою неизбежную смерть в руки и повесила на стену рядом с другими гвоздями, оставшимися от коллекции.
Антон Валерьянович заметил, что бревенчатые стены отделаны деревянными панелями. Везде хозяин хотел скрыть конструкцию своего скромного замка, хотя ушлый Нинин управляющий сразу и легко обнаружил бревна, заглянув ненароком в комнату привратника. Перекрытия были оштукатурены по дранке, которая виднелась у печки, воинствующей своим теплом с лепным и даже крашеным под фрески потолком.
Поясной портрет усопшей Веры Васильевны был написан умело, но не талантливо, и ее простое лицо выглядывало из вычурного платья с выражением натянутого веселья. Тем более было страшно смотреть на слезы и на кровавое пятно у нее под грудью, расположенной неестественно высоко.
- Что еще вы можете рассказать нам? – спросил Антон.
- А вам мало этого? – удивился хозяин. – Посмотрел бы я на вас, если бы на Нину Александровну каждый день налетала бы такая громадина! И не уговаривайте меня, Антон Валерьянович, я и на Кавказе служил в войсковом обозе, не из робкого десятка. Но такое – свыше всех моих представлений о поведении усопших.
- Чем же вы так обидели вашу Веру? – спросила Нина, удивленная еще и тем, что Петр Ильич запомнил их имена полностью.
Петр Ильич не ответил, разведя руками в недоумении.
- Поздно уже. Сейчас отужинаем, и постелим вам в мезонине. Там две комнатки.
3.
Это, можно сказать, распоряжение тут же исполнилось, поскольку в зале уже был накрыт стол, и стояла бутылка настоящего портвейна, совершившая путешествие из солнечной Португалии в тверскую губернию далекой России.
- Прошу присаживаться! – указывал руками Петр Ильич место каждому, и, одновременно, отодвигал стул.
Приготовленный для гостей барашек был несказанно нежен. А скромные закуски в виде соленых огурчиков чуть большего размера, чем настоящие корнишоты, хрустели на зубах так звонко, что кто бы их ни ел, слышали все.
- Давайте за встречу! – провозгласил Петр Ильич, оглядываясь на эспадрон, висящий на персидском ковре.
Все подняли наполненные хозяином бокалы портвейна и пригубили из огромного псевдоцарского хрусталя.
- Пейте помалу, чтобы не доливать, - шепнул Нине Антон Валерьянович. – Не допить все равно не получится.
- Не получится, не получится, - подтвердил услышавший его слова хозяин. – У нас не принято оставлять в тарелке, а в бокале - тем более.
- Не неволь гостей, - тихо одернула его Анна.
- А что я сказал неверного? – громко удивился Петр Ильич. – Это везде на Руси принято. Не в Германии, слава Богу, живем.
- Пейте, сколько влезет, - уже простецки пояснил он.
После ужина Антон Валерьянович позаботился о Нине так же обстоятельно, как это сделал бы и сам Аристарх. Он проводил ее до ветра в маленький домик, посветив специальным фонарем, взятым у привратника, поддержал на крутой лесенке, ведущий в мезонин. И только усадив на кровать в ее комнатке, вернулся по своим надобностям. Когда он пришел снова на мезонины и постучался в комнатку, где оставил свою хозяйку, Нина ответила ему радостно, будто все это время ждала его:
- Заходите, Антон Валерьянович. Я не сплю еще.
Девушка стояла у застекленного шкафа и рассматривала фарфоровые статуэтки, высотой почти с ее локоть.
- Посиди со мной. Сколько до полночи, Антон.
- Уже десять, Нина Александровна.
- Вот и принеси из своего саквояжа часы и мелкие деньги побольше.
Антон прошел в свою комнату, напротив, которая представляла собой мезонин поуже, выходящий уже во двор, и взял все, что просила барыня, захватив еще две свечи и спички.
- До двенадцати придется ждать. Раньше они не любят ходить.
- Неужели вы хотите вызвать дух самой Веры Васильевны? – спросил удивленный Антон.
- А как ты предлагаешь? Сам сказал про желания и устремления усопшего. Если их не подправить, так и будет эспадрон летать по дому. Хорошо ли это?
- А вот он и сам, - закончила свою речь Нина, указав Антону на тяжелую шпагу, вдруг проявившуюся в углу комнаты.
Эспадрон стоял на своем острие, упершись им в пол, и даже не покачивался.
- Приветствуем Вас, внезапно усопшая Вера Васильевна, - сказала Нина совсем серьезно.
Эспадрон покачался, видимо, не признав слово «внезапно».
- Я не буду говорить с вами, дражайшая, - продолжила Нина, – поскольку не могла быть вам представлена в стране Яви. Смотрите и запоминайте. Может наша пантомима поможет вам предотвратить не только эти пустые проделки ржавого эспадрона, а настоящую беду и воспрепятствовать соединению вашего мужа с сестрой Анной.
Антон Валерьянович, - обратилась Нина уже к своему управляющему. – Насыпьте на край стола монет.
Антон вынул припасенный кисет и вывалил на стол кучку гривенников, пятачков и даже копеек.
- Они не пропадут? – спросил он невольно.
- Они никуда не денутся. – Ответила Нина. - Это мелочь, Антон Валерьянович. Среди нас нет людей настолько меркантильных, чтобы сгрести в свою ладонь одну корову.
- И все же мне придется задать вам вопрос, уважаемая Вера Васильевна. – продолжила Нина свое обращение к эспадрону, все также стоящему в странной позе, на своем острие. - Есть ли в усадьбе клад монет посерьезнее этой кучки?
Эспадрон приподнялся фута на три и с силой воткнулся в деревянный пол.
- Я так и думала. Спасибо, уважаемая. Смотрите теперь.
Нина Александровна вынула из шкафа две статуэтки, юноши и девушки, и поставила их на стол. Потом она приблизила девушку к кучке монет, показав этим, что та их как бы нашла. После этого уже юноша подошел к девушке и стал забирать монеты, отодвигая их рукой к другому краю стола. Девушка обиделась, стала ему что-то говорить, наклоняясь к его голове своею головою. Но он не отдал ей денег. Наконец, они стали чуть не драться, и поссорились до того, что девушка убежала к себе в застекленный шкаф, а обидчик не стал за ней идти, а устроился на полке для свечи или книжки, вделанной над кроватью.
Шум вбитого в пол эспадрона, видимо, привлек внимание Петра Ильича, и его шаги раздались на скрипучей лесенке в мезонины. Эспадрон тут же растворился в воздухе, начиная, с его сияющего американского эфеса в пять шаров. Нина успела переставить фарфорового юношу в шкаф, расположив его подальше от девушки. Антон, остался в своем двусмысленном положении в комнате Нины Александровны, уповая на ее сообразительность и чуткость.
Но когда Петр Ильич постучался и вошел, Нина, ничуть не смущаясь, сказала ему:
- Я не ожидала, что вы будете проверять нас.
- Я бы и не проверял, если бы вы не кололи чем-то пол, а может и само перекрытие, - парировал хозяин дома.
- В вашем доме такие звуки - обычное дело, - успокоила его Нина.
- Дело, может быть и обыкновенное, но все кончается если не трагически, то неприятно. И мне пришлось взойти в мезонины, чтобы проверить, живы ли вы здесь?
- В любом случае все обошлось, - закончила разговор Нина. – У меня и защитник свой имеется.
- Это я вижу, - согласился Петр Ильич как-то двусмысленно.
Когда он ушел, Нина повернулась к Антону и сказала:
- Вот видишь, как я тебя выставила? Теперь уж и посторожи меня, пока я залезу под одеяло.
Процесс полного раздевания Нины, одевания потом ночной рубашки и залезания под одеяло не добавил для Антона новых впечатлений. Он и так знал в тонкостях ее изящную фигурку по рисункам Аристарха Георгиевича, которые смотрел не реже раза в неделю. Нина разрешала ему такую вольность, поскольку рисунки были не только невинными, но и с высокой степенью художественности, вложенной Аристархом в любимую свою внучку. Но видел девушку обнаженной в тесной комнате он впервые.
- Все, Антон Валерьянович. Идите к себе. Спокойной ночи.
Что хотела сказать ему Нина, позволив увидеть себя всю? Уж не намекала ли она на возможную близость? Не обидел ли он ее, ретировавшись по первому требованию?
Все эти вопросы мучили Антона до часа ночи, когда он, наконец, забылся тяжелым опьяненным сном, в котором приблизился к своей швее – Полине, и как обыкновенно, скинул с нее одеяло, чтобы насладиться видом ее раскинутых ног и призывным взглядом, улыбающимся ему хитрыми морщинками у век.
4.
Наутро, после завтрака, все вышли во двор, и тут же к младшей сестре усопшей супруги Петра Ильича подскочила штыковая лопата. Анна Васильевна, привыкшая к обоюдоострому эспадрону, уже с опаской взяла ее также двумя руками наперевес перед собой и пошла туда, куда потащил ее этот обыкновенный шанцевый инструмент. Все пошли следом, понимая, что и эта проделка Шумного Духа хорошим не кончится. Но против ожиданий, лопата привела молодую женщину в огород, на цветник, и так сильно воткнулась в самую середину белых астр, что ушла в землю почти на весь свой штык. Астры еще и не собирались цвести летом, но все знали, что это астры, поскольку астры были любимые цветы Веры Васильевны и не мог Шумный Дух разрушить что-либо другое, не столь милое ее сердцу.
- Что же делать? – вопросил Петр Ильич, совершенно растерянно.
- Копать, - постановила Нина Александровна голосом, не допускающим возражений.
Были призваны землекопы, и чуть ниже двух штыков обнаружился чугунок с металлическими деньгами, настоящим золотом. Анна подбежала к нему, как к своему, поскольку лопата далась в руки именно ей, недвусмысленно назначив этим и владелицу клада.
Петр Ильич, однако, потребовал отдать весь клад ему на основании владения самой землей «и всем, что в ней есть».
Нина отвела Антона в сторону и сказала:
- Мы все сделали все, что могли. Седлай коней, и тронемся в обратный путь.
Антон Валерьянович зачем-то сначала направился в ледник, устроенный в склоне холма, затем в конюшню, и уже через четверть часа они качались в седлах, быстро найдя лесную дорогу, по которой приехали к Петру Ильичу.
Неожиданно Антон свернул с тракта уже в другую сторону и они выехали на луг, завершающийся сплошной цепью кустарника, явно обозначающего реку.
- Что это за река? – спросила Нина, усаживаясь на конскую попону, сложенную для нее вдвое, чтобы сидеть не на потной стороне, а на сухих полах лошадиной одежды.
- А это Молога и есть. Она не судоходна в верхнем течении. Только лодки купцов ходят здесь, да и то на веслах, - дал полную справку Антон Валерьянович.
Между тем он снял с коня свой котелок и наполнил его провизией из сумок.
- Дай посмотреть, - велела Нина.
- Тут и курочка, и шашлык, и овощи! – восхитилась она. – А почему все такое холодное?
- Я в ледник клал на ночь, - сознался Антон, думая, что сглупил.
- До чего же ты хорош, мой управляющий! – похвалила его барыня, больше похожая на курсистку.
Антон промолчал, снова погруженный в свои ночные сомнения.
Он налил в котелок немного воды прямо из реки и поставил на костер, который, казалось Нине, сам разгорелся на берегу.
Когда они приступили к трапезе, Нина Александровна проговорила уже серьезно:
- Хочу посвятить вас, Антон Валерьянович, в свои дальнейшие планы.
- Какие же у вас планы, Нина Александровна? Замуж выйти, да и жить в свое удовольствие, - постарался отгадать Антон.
- Первым делом, дорогой мой оруженосец, я отрекаюсь от вас, - неожиданно гордо проговорила девушка. – То есть с этого момента между нами остаются только деловые отношения и все мои мечты о вас, как своем суженном, а также ваши мечты обо мне, если таковые были, оказываются не только под запретом, но и признаются несбыточными и глупыми.
- Я согласен, Нина Александровна, - охотно ответил Антон. – Только глупыми я их не называл бы. Не пятнадцать лет мне. Если я и осмелился помечтать о Вас, то не жалею об этом. Это согрело мою душу. А зачем вы разделись при мне?
- Не притворяйтесь, - парировала еще почти девчонка. – Ваша Полина не менее наполненный человек, чем я. Мы познакомились. Она видит Вашу тоску по мне, и ей очень досадно. Просила меня не проговориться и оставить все, как есть. Она надеется на Ваше благоразумие и на то, что вы не согласитесь выпустить из рук синицу ради Жар-птицы, еще неизвестно какой в супружестве. А разделась я перед вами нарочно, чтобы вы могли сравнить меня с ней, вашей Полиной. Она и плотнее меня и женственней, если я разбираюсь, хоть в чем-то.
С Антона свалился огромный груз. Эта определенность окрылила его.
- Я благодарен вам за это откровение, - даже встал он с травы.
- Но друзьями мы с вами остались? – решила поставить точки над «i» Ниночка.
- Да еще больше стали друзьями, Нина Александровна, - восхитился Антон. – Какими и не были никогда!
День был не жаркий и без дождя, с огромными кучевыми, серьезными, облаками в синем небе. Невольно став свидетелем их странного признания друг другу в любви, он вынужденно приветствовал их обоюдное решение – отказаться от чувств во имя ровных и деловых, умных, отношений.
- Кобыла поблизости, - сказал Антон Валерьянович.
- Это отчего?
- Конь фыркнул. Они, знаете ли. Лучше собак. Собаки лают бессмысленно. А конь скажет, и замолчит. Знает, что умный его услышит, а для дурака и ржать бесполезно, все равно не поймет.
5.
- Вот, где вы устроились, путешественники, - воскликнул подъехавший на беговых дрожках мужчина в инженерной фуражке в белом чехле. Единственная кобыла, запряженная в его бегунок, опасливо косилась на Антона Валерьяновича коня, который делал вид, что ему это новое соседство безразлично. Но когда приезжий распряг кобылу и пустил ее пастись, то и конь и она пошли как бы ненароком в одну сторону, и вскоре голова одного уже лежала на шее другого.
- Присаживайтесь, - пригласил Антон гостя к их импровизированному столу. – У нас осталось для вас, Валерий Петрович, немного. Все ваше. Мы поели уже.
- Спасибо. Не откажусь. Сегодня день хоть и не трудный, но суетливый с утра, - обрисовал инженер свои заботы.
- А можно сразу к делу? – спросил Антон Валерьянович.
- Пожалуйста, - отвечал, серьезно жуя, Валерий Петрович.
- Как бы мне заполучить у вас модель мельницы, даже действующую, как я слышал?
- Ну, она, конечно, не мелет, - поскромничал автор конструкции. – Вертится только. А хоть сейчас заедем, и возьмете, я же обещал.
- Цена та же? – уточнил Антон.
- А почему нам с вами хитрить? – ответил Валерий. – Как уговорились, так и берите. Только транспорт ваш.
- Самовывоз?
- Да, новое такое слово неловкое, - рассмеялся инженер. – Будто груз сам едет, как печка Емелина.
На свою фамилию Нина непонимающе повернулась.
- В сказке Емеля на печи разъезжал, помните? – пояснил гость.
- Как вы на это смотрите, Нина Александровна? Заедем за моделью мельницы? – спросил барыню управляющий.
- А успеем до ночи?
- Конечно, успеете, - подтвердил продавец своей модели. – До меня на бегунке минут десять. Там подводу наймете и до вашей Маловки как раз к ужину и дотрясетесь.
- А упаковать модель тоже время?
- У меня уже готовая упаковка. Вы же не первый ее покупаете!
- А что, и вернуть можно? – удивился Антон.
- А зачем она вам? Построите саму мельницу, так и вернете модель, - пояснил инженер. – А я ее другим продам. На нее и приживаем немного.
Это откровение насторожило Антона. Но он был не из глупых людей. И решил сам сделать такую же, чтобы продавать желающим.
- Сами хотите копию построить? – отгадал его мысли изобретатель.
- Хочу.
- Желаю успехов. Только пока никто не смог.
- Ну, и я не зарекаюсь, - поскромничал Антон.
Так все и получилось. К ночи были уже дома с моделью, на всякий случай укрытой попоной с Антонова коня. Сам Антон ехал без седла, но показывать всем свой груз никак не хотел.
Встретили их очень радушно, повели в подвал, в столовую, сразу перекусить. Потом подняли ужин и в залу. Прислуживали радостно. Будто не полтора дня отсутствовала хозяйка, а была умыкнута самим Кощеем. И если бы не Антон Валерьянович, то и не смогла бы к ним вернуться их пташечка.
Антон Валерьянович и, призванный для строительства Андрей, обстоятельно изучили модель, сделали с нее копии всех деталей. Но хитрый Валерьянович поставил перед молодцом цель, догадаться до устройства самых главных упоров и шестерен, чтобы сделать их медными и все трущиеся части стали бы крутиться беспрепятственно.
Для этого управляющим была предпринята экспедиция на настоящую мельницу, где все зарисовали со всех сторон, а также взяли и старые стертые шестерни для примера. Мельницу построили, и она вертелась не в пример другим здорово!
За этими заботами прошло больше года, и, вдруг, в усадьбу приехал Петр Ильич, как он сказал, попить чаю с умнейшей Ниной Александровной.
Его усадили за утренний чай, и Нина сама задала ему странный вопрос:
- Разрешения приехали просить?
- Да, разрешения, - отвечал он прямо. – Без вас боюсь поступить по душе. Не будет ли опять горя какого?
Нина Александровна потупилась, видимо вспоминая все обстоятельства его истории, а потом задала второй непонятный вопрос:
- А деньги, что нашли, отдали Анне Васильевне?
- Отдал, отдал! С этим нормально все. За ней записали. Даже основание нашли. В горшке было прямое указание, что это ее приданное. Сама Верочка ей и собирала в молодости по старшим родственникам.
Нина отхлебнула из чашки, отколола щипчиками сахарок, закусила.
- Тогда можно просить ее руки, - сказала она. – Но с условием.
- Я весь внимание! Все сделаю, чтобы она была моя, - наклонился вперед Петр Ильич, чтобы не пропустить ни слова.
- Эспадрон закопайте под астрами. Это первое, – назначила Нина.
- От приданного ее ни монетки не брать! – продолжила она уже твердо. – Только ей самой на платья или на что захочет. Так и вам легче будет. Но сначала свои деньги платите. Это только, если она сама вернет Вам часть расходов, то берите с клада.
- Только, если сама, Петр Ильич, - уточнила Нина. – Сами не просите ничего. Если попросите ненароком – эспадрон Вера знает, где лежит. Уже вас самих она заколет по-настоящему. За сестру женщина-Дух встанет во весь рост.
Э П И Л О Г
Мельницу построили отменную. Она стала приносить славный доход в усадьбу.
Петр Ильич прожил с Анной Васильевной счастливо целых восемь лет. Но потом дошли слухи, что он утонул в Мологе при невыясненных обстоятельствах, заколотый обоюдоострым предметом.
Анна Васильевна, тогда же, вдруг, отнесла очень дорогие серьги в Пестовский храм, а на исповеди сказала, что муж сам добавил на них из ее приданного. Никто не обратил на это внимания, но мало кто и знал историю с эспадроном, имеющим эфес в пять шаров.
20130113
Корнишоты – так называли в XIX веке маленькие огурчики, ныне корнишоны.