================================================
Русь Феодальная:За четыре угла родимой земли…
================================================
Вот занятная метеорологическая аберрация, что произойдёт если простой вопрос, вполне житейский и естественный :
-- Как там у вас погода в в Голландии?
Несколько изменить по объекту:
-- А какая нынче погода в Африке?
Вполне естественно и обычно, что он вызовет недоумение, насмешку, уточняющие вопрошания:
-- В какой Африке? Чёрной? Южной? Восточной? Сахеле? Магрибе? Мадагаскаре?... Ты думаешь, что говоришь?!
И те же самые болваны, октроирующие Россию до клеток Еврозоопарка, как-то не решаются перенести потуги своего внутриМКАДовского, околоФОНТАНского шизофренизма на обобщения физической географии
-- А как там с погодой в России?
а сразу разбегаются «по областям»…
Надмирская тяжкая государственность попирает в гротеск даже естественнонаучные термины – но как же нагло, подло , тупо усекается до цыплячьих мозгляшек очередного взлетевшего щелястого костоеда, порождённого наследственно-общим академическим клоповником. В сущности, и «погромщики» от Бурбулиса до Немцова , и «государственники» от Хасбулатова до Бабурина все вполне однокорытники по одной характеристике – гносеологической ; все явления дилетантизма нахватанных «европейских задов». И в этом смысле вполне естественным выглядит чудовищное симбиотическое сожительство «всегда-патриотки» Н. Нарочницкой и провокатора-американофила, проплаченного ещё в зелёной юности ЦРУ США 3-летними курсами «демократического строительства» при Госдепе , В.Мединского. Ей-же, и православная русопетка и днепропетровский жидок вполне под стать, как произведения общего поля, на ничейной полосе которого так уютно устроились вполне процветающие Зюг и Жир… Вы полагаете это полем боя, где куётся Победа?
Право, когда профессор, доктор, историк, социолог, политическая грандесса Наталья Нарочницкая переписывает Торжественный Гимн Российской империи в православно-сусальную ириску, хочется задать вопрос:
-- Из той ли земли государь-герой Дмитрий Иванович Донской, повелевший «повесить как собаку» просветителя преосвященного Стефана Пермского за поруб сакральной зырянской берёзы, а зырянам сказать, чтобы другую берёзу сыскали ,и коли надо служилые люди её оберегать будут ;
-- Тот ли царь Алексей Михайлович Тишайший правил ей, во исполнение указа которого «иноверцев, инородцев и ясачных людей не забижать» воевода Фёдор Шереметев повелел сыскать, драть и повесить попа Аввакума Петрова, за то , что сварил живьём священных белок мордовского бога Керемета;
/первый долго спасался прыткостью ног; второй уцелел заступничеством той же мордвы «к нам добр был, и детей учил, и всяких людей лечил – а белок в лесу много»/
-- И той ли державы император Николай Павлович Первый, наложивший рескрипт на прошение Синода Русской Православной Церкви об изъятии еврейских детей-сирот из попечительства синагог для воспитания в православном духе при монастырях : «как христианин я всегда сердечно рад процветанию и успехам кафолической православной церкви – как император всероссийский, обязанный оберегать благо и спокойствие всех моих подданных, никогда этого не допущу» …
Чем же отличается в интеллектуальном, научном и политическом смысле эта Тупо-Патриотка от Национал-Провокатора В.Мединского, упражняющегося в живосечении отечественно-исторического пространства ; отрубающего Советского Солдата от Советского Верховного Главнокомандующего; Величайший взлёт Большой России – СССР от В.Ленина, И.Сталина, ВКП(б); истеризирующего российское общество всякий раз , как только в нём оформляются признаки элементарной терпимости. Ей-же, объяснение «православной озарённостью» подвигов 316 стрелковой дивизии, сформированной во вполне мусульманском Туркестане, и грызшей немцев под Волоколамском куда как лучше разводит 180 народов и народцев Евразии, чем «вертикально-социальные» вивисекции г-на Мединского .
Как, кроме академического бесстыдства, назвать «православное переписывание» атеиста, коммуниста, чекиста, члена ВКП(б) с 1918 года генерала Ивана Панфилова и его комбата Героя Советского Союза капитана Баурджана Момыш-улы?
12 января 2013 года в Музее современного реалистического искусства России открывается мемориальная выставка последнего великого русского художника 20-го века Гелия Коржева – взглянитесь вы в его «Трубачи.Интернационал», «Гомера», «Поднимающий знамя», «К своим», «Ополченцы. 1920 год» : отсюда строились батальоны 316 дивизии 1941 года.
Но и задолго до этого:
-- с 1380 года, когда ,прикрывая Земские Ополчения Дмитрия Донского, степная Кадыгаева Орда непрерывными атаками сорвала выход литовских полков на Куликово поле;
-- с 1612 года, когда казанские служилые татары составили ядро конницы 1-го и 2-го Ополчений;
-- с 1812-14 годов, когда башкирские, татарские, калмыцкие, черкесские полки прочертили путь от Москвы до Парижа!
…. Да сколько ещё…
Может, наконец в осознании надвигающегося конечного крушения, Русские, вы возвыситесь над обоюдной коростой ханчиков—паханчиков , вспомните изнемогающие полки 1380 года и вминающие гусеницы Волоколамских полей 1941-го…?
---------
В начале 20-го века пытаясь осмыслить феномен Великорусского Народа, философ Николай Бердяев констатировал, что даже в чисто естественнонаучном плане, как объект познания, он едва ли не шире и разнообразней всего сообщества Европейских народов; представленный по данным современной ему краниологии не менее чем 19-ю типами черепных указателей , в то время как европейский подиум укладывается в 17 – а ведь до открытия «денисовского человека» и «протокойсан» Сунгири и Костёнок ещё не дошли, как и до их продолжений в современной региональной антропологии.
Это богатство антропогенного, наложившееся на пространство в 5 раз большее, чем вся остальная Европа, расцветало-дробилось необыкновенной щедростью социальных форм, реализующихся в разнообразии климатически-ландшафтных зон, превосходящих состав зарубежной Азии, Африки, Австралии и превосходимый только всей полнотой объединения континентов Обеих Америк. И уже вследствие этого явленное даже в рамках общих социальных определений большим богатством представленного, нежели весь остальной европейский гиперсоциум. Впрочем, оговоримся сразу и уже в который раз: ни одним определением никогда не охваченное во всей своей полноте – только что в ядре гиперсоцального посыла; уже этим принципиально отличаясь от Европейского поля, которое видоизменяясь во внешних проявлениях, тем не менее всё было феодальным в 11 веке, капиталистическом в 19-м – и на этом фоне 5-укладная Евразия-Россия в 1918 году (в оценках В.Ленина).
Что было в восточно-славянском феодализме 9-12 веков, что привело к закономерному крушению и гибели древнерусской народности в 13 веке – и стало основой великорусского феодализма 14-17 веков, обратившего Степную Волю и соединившего в целое пространства Евразийских Равнин в 1649 году ; и в год, когда слетела голова Карла 1-го, знаменуя сворачивание Старой Европы, вступившего в Америку – возвысившись над всеми, пытавшимися соединить субконтинент в единое политическое поле : Великие Скифы, Великие Гунны, Великие Тюрки, Великие Монголы , Модэ, Кюль-Тегин, Атилла, Темучин, Тимур…?
… Уклонение от линии Святослава явило закономерный результат : разрушение и расползание единого политического пространства Древнерусской государственности. При сыновьях Ярослава она разделяется на 5 уделов, обретающих при внуках наследственную суверенность, династическую и политическую; и вспышкой последнего единства является при Мстиславе Великом, по смерти которого рассыпается в прах – 5-кратная попытка Юрия Долгорукова восстановить единую государственность от Карпат до Верхней Волги кончилась его гибелью : его сын Андрей Боголюбский, признавая полную исчерпанность идеи политического единства коснеющей в феодальных ориентирах Руси, форменным образом бежит из Киева. История Древнерусской Народности закатывается в блеске расцветающего вполне европейского западно-евразийского феодализма.
Оставим в стороне для специального исследования и квалифицированной аудитории вопрос о роли т.н. «лествичного права» , столь успешного в реализациях великих степных империй Евразии 6 в.д.н.э. – 6 в.н.э. , и оказавшегося столь «пагубным» для Древней Руси и Империи Монгол вплоть до того , что иные авторы (Соловьёв, Ключевский, …) видят в нём исключительную социально-политическую причину её крушения, как-то не замечая, что оно наличествует задолго до Ярославова завещания и например в его нормах действует Святослав; как и типологического сохранения в практике старомосковских учреждений и системы назначений по войску вплоть до 18 века. И из которого, в возвышение над дефинициями формационного подхода, И.Фроянов даже выводит социально-политический строй Древней Руси как «общинный», опять потопляя смысл в видимости внешне-правовых реализаций, что Ф.Энгельс обоснованно аттестовал как «юридический идиотизм».
Итак, в 11-13 веках на пространстве, больше чем расстояние от Ирландии до Польши развёртывается социально-экономический уклад всего лишь одного из 180 этносов : восточно-славянского и древнерусского, продолжение Славянского мира от Эльбы до Днепра, и восхождение к Другому.
Невероятное богатство местных условий, только в физико-географическом смысле заявленных 5 ландшафтно-климатическими зонами, кроме всяких и всяческих иных естественно-природных как и социально-исторических установок и обусловливаний, породили такое же богатство переходных и местных форм социальных образований, и извлечение из них исторически непреходящего естественно требует классификационного огрубления. Отвлекаясь от местных особенностей, не выходящих за пределы региональной значимости, всё богатство феодальных многообразий После-Киевской Руси можно свести к 4 типам, ставших основой набираемого всеобщего социального опыта.
1.Феодализм Юго-Восточных земель – Старо-Киевская Русь. Он в целом может быть охарактеризован как вотчинно-боярский,магнатский.
Здесь на благословенных старопахотных чернозёмах Днепровского Ополья, при 100-летней близости к великокняжескому столу расцветали наследственные вотчины боярской аристократии Старшей Дружины великокняжеского двора, потомков Свенельда, Асмуса, Блуда, Яна Вышатича, Добрыни, Путяты, Петра Борисовича; давно обратившиеся в неотчуждаемую наследственную собственность, не «в князя», а «в отца», в перипетиях династической пурги Изяславичей , Мономаховичей , Ольговичей освободившихся от условий держания; закрепивших феодальную автономию к верховной княжеской власти элементами силового и административного суверенитета на своих территориях в виде вооружённых свит, вотчинного суда и администрации, отчасти палисадов и парубов боярских усадеб.
Но в то же время концентрация в больших размерах природных, людских и материальных ресурсов; исходные навыки широкой социальной практики крупных феодалов в аппарате княжеских служб; непосредственная смежность с историческим путём «из варяг в греки» стали основой развития феодально-самодостаточных мирков в область товарно-денежных отношений , при более широкой связи с внешне-экономической деятельностью , нежели простая реализация избытков вотчинного производства . Постоянная потребность в хлебе Крымских Климатов ,Константинополя, а с началом Крестовых походов Восточного Леванта и Италии превращала зерновое производство Поднепровья в товарно-ориентированное.На этой основе вырастал новый социальный тип рачительного, образованного, с широким кругозором аристократического дельца, реализующего преимущества внедрения 3-польных севооборотов в сочетании с животноводством в крупных частновладельческих хозяйствах; владеющим ситуацией на внешних рынках от Корсуня/Херсонеса до Венеции/Веденца; не чуждого культурных веяний и поветрий «аристократических свобод» , отразившихся в «споре о мясоядении» 12 века, и ставшего основой «языческого Ренессанса» того же века, особо отмечаемого Б.Рыбаковым – естественная реакция верхов на освобождение от великокняжеских служб и теократической идеологии ,явившая внешнюю форму проникновений «Слова о полку Игореве». Следует признать очень плодотворной проводимую Б.Рыбаковым аналогию Русского «Языческого возрождения» 12 века Итальянскому Ренессансу 14-го.
На основе общности социально-экономических интересов возникает симбиоз феодально-боярской верхушки и крупных купцов-оптовиков, «гостей», посредничающих на внешних рынках, много воспетых Садко Сытиничей русских былин. Характерно, что в социальных ориентациях былин могущество торгового оборота сопоставлено до уровня великокняжеской власти/ в былине о женитьбе Садко на племяннице князя Владимира / и даже возобладает над ней /в былине о Садко , его жене и князе Владимире/. В целом и эпос , и материалы восстания 1113 года свидетельствуют о значительно более глубоком проникновении товарно-денежных отношений в старокиевское общество – выше общеевропейского, на уровень ближайшего следования итальянским городам.
Следует признать,старокиевский боярин, выросший и созданный княжеской службой, и преимущественно дворцовой, резко отличался от своего охмуревшего за стенами замков европейского собрата – русский феодал, прорастая служилые функции, тем не менее не покидал городов, проживал преимущественно там, полностью сохраняя городскую усадьбу и двор, врастал в изменяющуюся среду и задавал типологические характеристики её нобилитета. Все попытки найти «феодальные замки на Руси», как типологический признак «феодализма» провалились: по итогу и Любеч и Вышгород ,принимаемые за такие, оказались укреплёнными княжескими резиденциями. К сожалению, гласного признания этого факта не последовало – проблему просто «замолчали». А жаль , уже констатация этого факта приоткрывает двери к пониманию очень любопытной особенности классово-сословного становления русского феодального общества: фактически становление полноценного русского феодала с самостоятельными претензиями на власть у нас произошло только в эпоху Русско-Литовской и Старомосковской государственности 14-15 веков, когда в состав боярской знати сошёл значительный слой княжат Рюрикова и Миндовгова рода. Лишь на рубеже 16-17 века боярство поднимается до претензий на верховную власть, и реализует её со второй попытки в 1613 году. Весь предыдущий период боярство осуществляет свои групповые интересы опосредованно через тех или иных князей-Рюриковичей, не являя ничего подобного Пипину Короткому против Меровингов, Гуго Капету против Каролингов или Генриху Льву против Гогенштауфенов.
В отличие от своих итальянских собратьев, подминаемых развитием городских республик, как и французской феодальной знати, получившей злейшего врага в движении городских коммун русский боярин сам участвовал в этом процессе превращения укреплённых селищ в центры товаропроизводства и оборота, будучи основным товаропроизводителем т.е. выступал ведущим лицом и феодальной деревни и феодального города. Как владелец городской усадьбы киевский боярин активно участвовал в городском самоуправлении, входил в администрацию, влиял на решения вече. К 12 веку он узурпирует должность посадника, прежде назначаемого князем, и руководство городским ополчением, через наследование должности «тысяцкого» или закрепление её выборов из избранного круга знати. Через отпрысков боярских родов, принявших монашество и скоро поднимаемым по ступеням иерархии, пользуется большим влиянием в православной церкви.
Таким образом естественный союзник центральной власти в Европе города на Киевщине были выведены из круга её опоры, что имело самые пагубные последствия для княжеского единовластия. Даже в 12 веке многочисленные города Приднепровья имели большие материальные ресурсы и могли сыграть решающую роль в исходе борьбы за укрепление регионального единовластия ; особенно Киев, величайший город Европы после Константинополя, в 2,5 раза превосходивший по населению Париж и в 5 раз больший Лондона – но теперь ставшие если не соучастниками феодальных нападений, то сторонними зрителями княжеско-боярских поединков. Уже сам перенос великокняжеской резиденции со Старокиевской горы в Вышгород при Владимире Мономахе свидетельствовал о капитуляции государственного начала перед групповым в борьбе за города.
В своей борьбе с княжеским самодержавием киевское боярство выступало как выразитель новых тенденций социально-экономического развития, «недорогой власти», было вполне «прогрессивным» ; и несомненно «передовым» в отношении своих европейских собратий, являя больший кругозор, политическую волю и групповую сплочённость, и когда спор о «мясоядении» грозил расколом светской и церковной его фракций, выдало светского антагониста «тысяцкого» Петра церковному суду.
В своей борьбе с великокняжеской государственностью киевское боярство вырабатывает 2 политических приёма:
1.Оно широко использует соперничество великокняжеских столов, ревниво следящих за усилением друг друга, после 1132 года провоцируя Галицко-Волынских и Владимиро-Суздальских государей призраком возрождения империи Владимира Мономаха и Мстислава Великого, от которых, кстати, вышли обе династии; и возбуждая против победителя союзы «младших» ветвей Рюриковичей : доблестных Ростиславичей, завистливых Ольговичей, предприимчивых Володаревичей, многократно громивших опасные ополчения Северной Руси. В крайности против неодолимых правителей прибегая к индивидуальному террору -- памятное отравление Юрия Долгорукова, севшего с 5-й попытки на Великокняжеский Стол, на пиру у киевского «тысяцкого».
2.Создавая режим «княжеской чехарды» на Киевском столе, когда через год-два на смену смоленским Ростиславичам призывались черниговские Ольговичи, а на них подущались переяславские Изяславичи – при этом умело избегая затрагивать низы: наездами и кровью игралась только знать.
Эфемерность титула в отношении к затрачиваемым на его достижение ресурсам как и страх возбудить ревнивое соперничество соседей, всё более действующих по принципу « не мне – никому» в отсутствии каких-либо политических целей приводят к тому , что к концу 12 века не только могучие владыки Северной и Юго-Западной Руси , но и ближайшие смоленские, черниговские , переяславские и новгород-северские князья прекращают борьбу за Киевский стол и он политически невесомой оболочкой давно сгнившего плода падает на руки Даниила Романовича, который даже не озаботился перенести туда свою резиденцию, назначив лишь наместника воеводу Дмитра.
В то же время ресурсы великого города были громадны до последних дней его существования и до половины Русской рати на Калке из киевских полков, как и 3-месячная оборона города в 1242 году от Батыевой орды, подтверждают это предельно выразительно.
Увы, из «матери городов русских» Киев обратился в ступень-ориентир к возвышению иного. Его судьба явилась прологом-предуведомлением к судьбе Польши, Венгрии, Германии, ставших жертвой «экономически прогрессивного» сращивания феодальной вотчины с мировым рынком; ставшего основой магнатского преобладания, разорвавшего «отсталый государственный партикуляризм» национальных социумов Центральной, Южной и Восточной Европы в 12-18 веках.
2.Феодализм Юго-Западных земель Галицко-Волынской Руси.
В этих районах ещё более роскошные условия земледелия давно окультуренных территорий становятся основой расцвета богатого, жадного ,хищного ,смелого галицкого боярства, очень рано противопоставившего себя княжескому самодержавию и едва ли не единственного на Руси прямо сопоставившего себя княжеской династической прерогативе, что выразилось в небывалом на Руси явлении – принятии рядом боярских фамилий сакрально-княжеского имясловия на «-слав», например, знаменитый противник Ярослава Осмомысла Константин Серославич.
Но в 12 веке сюда перемещаются международные торговые пути из Балтийского в Черноморско-Средиземноморский бассейн, породившие огромное градостроительство ( за 100 лет основано 80 новых городов); разворачиваются общерусские промыслы ломки соли, товарная выделка железа, расцветают разнообразные ремёсла, привлекавшие массу деятельного предприимчивого населения, тяготившегося феодальной регламентацией и всё более враждебного ей.
Опасное пограничье с враждебными католическими обществами Польши, Венгрии, Немецких Орденов, бродячими степными хищниками заставляло поддерживать здесь мощную военную организацию «железных полков», которыми по «Слову о полке Игореве» галицкие князья «подпёрли Карпаты».
Опираясь на войско и материальные ресурсы городов галицко-волынские князья из дома Ростиславичей и Мономаховичей начинают жестокую бескомпромиссную борьбу с политическими притязаниями боярства, зачастую принимающую характер кровавого террора с обеих сторон, памятными эпизодами которой стали сожжение как ведьмы-ворожейки фаворитки Анастасии князя Ярослава Осмомысла, насильственно приведённого к месту казни и поголовное истребление им по освобождению из неволи боярских родов, участвовавших в нападении и расправе; и принявшей характер целенаправленной политической линии при знаменитом Романе Мстиславиче, грозном оберегателе русских границ от Польши, Литвы, Венгров, Немцев, Половцев, Торков, Клобуков, поразившего воображение даже летописца «он стремился на поганых как лев, сердит был как рысь, губил их как крокодил, перелетал земли их как орёл, и храбр он был как тур, ревновал деду своему Мономаху». В беспощадном противостоянии он истребил поголовно 300 боярских родов – для сравнения, столь ославленный отечественно-западнической КАРАМЗИНОГРАФИЕЙ Иван Васильевич Грозный за всё время опричнины НЕ УНИЧТОЖИЛ НИ ОДНОГО БОЯРСКОГО РОДА …
О степени ожесточения и ненависти социума к боярской верхушке свидетельствует достопамятное назидание Холмского старейшины юному князю Даниилу Романовичу, за предательскую сдачу города полякам приговорившего к полному истреблению 10 боярских фамилий, но дрогнувшего сердцем, когда к палачам понесли уже и грудных младенцев… «Слабодушен ты князь – не передушивши пчёл мёду не есть».
В отчаянной борьбе с боярской проказой галицко-волынские государи всё чаще начинают использовать практику деления выморочных вотчин истреблённых боярских родов на мелкие условные держания в 1-3 деревни, жалуемые на обязательстве неотменной, пожизненной, безурочной, наследственной княжеской службы «воинникам» Младшей Дружины , создавая тот слой боевых травильных псов, всецело зависящих и благодетельствующих только от центральной власти, ей единственно обязанный своим возникновением и существованием, как социальная реальность; в её отсутствие сминаемый как естественным развитием и разрастанием крупного феодального землевладения, так и незащищённостью перед непосредственной неприязнью закабалённой деревни, с которой они остаются один на один.Слой, рвущий любого противника княжеского самовластии внутри социума и устремлённый на внешние захваты «земель и людишек» как условие воспроизводства себя в потомстве – исходный пункт русского дворянства, от которого вздрогнут пространства от Ломбардии до Калифорнии, расплескается Амур и Рейн в 17-19 веке; но к чему ещё долгий-долгий путь , пока в нём вырастут и воспитаются Ляпуновы, Румянцевы,Потёмкины,Суворовы,Ермоловы…
Перевес княжеской власти, ставшей волей социума, делается очевидным в начале 13 века. В последней попытке сокрушить «княжескую тиранию» боярская оппозиция скатывается на путь национального предательства, перекидываясь на сторону Польши, Венгрии, Немецких Орденов , но гром побед под Галичем, Звенигородом, у Ярослава и Дрогичина сорвал эти упования.
Дальнейшее развитие Галицко-Волынской автократии было прервано событиями в сердце Центральной Азии -- курултай монгольской знати 1206 года явил миру Чингис-хана…
3.Феодализм Северо-Западной Руси. Господин Великий Новгород.
Особенностью этого района являлось отсутствие благоприятных условий для товарного зернового хозяйства и наличие массы выгод для производства технических культур, особенно льна,как и развития разнообразных промыслов на основе лесных, минеральных, речных и морских ресурсов русского Севера и Северо-Запада: варка соли, селитры, рыболовство, охота, пушной промысел, вплоть до таких необычных как добыча северного жемчуга; выделка железа и разнообразных его приложений; судостроение со всем богатством его обеспечения… Это создавало особое сочетание разнообразных хозяйственных укладов и оформляло особый тип населения.
Становление феодализма в его развитых формах в этих районах происходило через утверждение крупного боярского вотчинного владения территориями с последующей эксплуатацией использующего их ресурсы населения; осуществляемое особым методом, который честные старорусские летописи называют «примучиванием» местных финно-угорских народцев к выплате дани пушниной через деятельность частновладельческих дружин «ушкуйников», лихих ребят, передвигавшихся на больших, но в то же время лёгких челнах-ушкуях, пригодных к плаваниям как по рекам так и на взморье, и приспособленным к перемещению волоком через водоразделы. Угрозой террористических нападений и прямым насилием они принуждали местные племенные народцы к грабительским «дачам» и данничеству; в качестве «воспитательного средства» упрямцев применяя метод помещения кистей рук в зарубы пригибаемых берёз, которые сразу отпускались – и ничем бы не отличались от грабителей с естественной для подобных кончиной от неотразимой стрелы таёжных и тундровых охотников, на 30 метрах попадавших белке в глаз , если бы сразу вслед за ними не являлись тароватые коробейники, организовывавшие взаимовыгодный продуктообмен двух взаимодополняющих укладов: производительного феодально-ремесленного и присваивающего рыбо-зверо-охотничьего ; в 30-50 лет выравнивающего ценовые эквиваленты к стоимости, т.е. к «рыночной справедливости».
В отсутствие условий для земледелия и скотоводства славянский этнос не вселялся на племенные территории, не вмешивался в бытовой и хозяйственный уклад, не деформировал традиционных форм социума даже в религиозной области – Александр Ярославич Невский вполне феодально-самоуправно перевешал предавших его христианских старейшин Вотской Земли; и благоволил и награждал верного язычника ижорского старосту Пелгусия, предупредившего его о появлении шведского флота в Невском устье в 1240 году.
Как следствие, к 11 веку русские выходят к Ледовитому океану ,и к 1200 году после экспедиций Гюряты Роговича «За Камень» ставят под свой контроль территории от Нордкапа до Полярного Урала и от Океана до Верхней Волги , сопоставимые по площадям великим империям Карла и Оттона, сформировав самую большую государственность Европы; вполне естественную из образа своего существования и необычайную в рамках расхожих представлений «феодализма с замком». Но характерно, что достигнув к 10 веку Белозера и выйдя в 11-м к Белому и Студёному морям, новгородские лехиты так и не смогли с 9 века преодолеть рубеж Валдая и большой излучины Волги , где обитали достаточно развитые оседлые народцы лето-литовской и финно-угорской группы – экстенсивный способ освоения малолюдных пространств и пустынь был здесь совершенно неприемлем.
Подвижно-промысловый характер занятий населения Новгородчины делал в целом невозможным закрепощение низов частной вотчине или господину : охотник в лесу или рыбак на челне были столь же закрепощаемы, как волк и щука в в своей среде – всеобъемлющей феодальной вотчиной могла быть только вся государственность, но при этом в значительно более широком составе, нежели «соединённый в государство господствующий класс», некая проекция всего социума, обратившаяся в государство.
Кроме общего содержания занятий населения, сохранявшего его коллективно-боеспособный характер артельно-общинной вольницы, само соседство Новгородских земель с хищным Германо-Скандинавским миром и жадно-разбойной Литвой делала необходимым содержания здесь мощного военного компонента, который по редкости населения мог быть обеспечен только при поголовной вооружённости и боеспособности всего мужского населения. В Новгородских землях, единственных на Руси, сохранилась старинная система общего земского ополчения «тысяча», получившая второе дыхание по выходу Северо-Западных земель из-под великокняжеской опёки Киева.
С 6-7 лет каждый новгородский мальчик из семьи «мужей» проходил обязательную выучку к боевой службе; в 11 лет привлекался к «городовому сидению» , с 14 к полевому делу. В 14 лет он должен был обзавестись и положить на хранение в «братнюю» или «сотенную» церковь полный набор наступательного вооружения той поры: меч, топор, копьё, поясной кинжал, засапожный нож ; но сверх того, что не было в других землях, полный комплект дорогого защитного вооружения, кроме щита кольчужную, чешуйчатую или «дощаную» броню из нагрудной и наспинной пластин, и шлём.
Промышляющие охотой должны были к той поре иметь 2 боевых составных лука, сложное произведение изощрённого городского ремесла, несопоставимое с самоделками степных народов, теряющих метательную способность под дождём. Это страшное оружие загоняло стрелу в сухую погоду на дистанцию до 700 метров, превосходя и английский простой лук и европейский арбалет по дальнобойности и особенно в скорострельности, но требовало многолетней выучки и большой физической силы. Ливень стрел, пронизывающий любой защитный доспех той поры кроме самых мощных сплошных лат, посылаемый по навесной дуге, когда за первой выпущенной стрелой, пока она летит к цели, лучник посылает ещё три , разваливал любой плотный строй пехоты или скопление конницы.
Профессиональные воины, постепенно складывающиеся в отдельное сословие «житьих людей» кроме того должны были обзавестись особым тяжёлым самострелом, полностью закрытым шлёмом-личиной и дополнительными доспехами-зерцалами из сплошных стальных пластин, надеваемых поверх кольчуги , приближаясь к европейскому рыцарству. Целью такого мощного вооружения были не столько копейные поединки в поле , а бой «в открытую» на крепостных заборалах под градом метательных снарядов , или через крепостные бойницы.
По достижении 14 лет новгородец должен был сдать экзамен на владение оружием , чаще всего приурочиваемый к Перунову дню 20 августа с его «братчинами» и «перуновым быком» у которого «бок печёный, а в боку нож точёный…». Испытуемый на звание «мужа» должен был продемонстрировать навыки владения всеми видами «белого оружия»; пробежать в полном вооружении 2 версты – предельную тактическую глубину поля боя, задаваемую природными условиями Северо-Запада. Самым тяжким было испытание к копейному бою : на 4,5-метровое огромное бронебойное копьё с окованным железом 1,5-метровым окончанием, используемое только на Новгородчине, два здоровяка накидывали мешок с речным песком более 80 кг.веса, а испытуемый, уперев тыльё копья в землю и наступив на него ногой, должен был перебросить его через себя одной рукой, имитируя отражение рыцарской атаки, когда первые ряды копейщиков принимают рыцарей на копья и перебрасывают в задние , где их дорубают топорами.
Только по сдаче этого экзамена «дети» признавались «мужьями» и им разрешалось жениться; они допускались на вече , получали права на ловли, перелазы, бобровые гоны, лесные дачи и пр. И ОБЯЗАННОСТЬ УЧАСТВОВАТЬ ВО ВСЯКОЙ ВОЙНЕ, ОБЪЯВЛЕННОЙ ВЕЧЕ.
По социальным и природно-климатическим условиям именно пешее ополчение составляло главную силу новгородской военной организации , являя на поле боя ту сметающую ярость знаменитой новгородской атаки, когда по причине невозможности длительного стояния в тяжком вооружении всё усилие вкладывалось в ошеломляющий удар на опережение десятками тысяч закованных в броню тел. Чтобы предельно ускорить атаку, новгородцы сбрасывали обувь и бросались в бой в любое время года босиком – окровавленный тысячами изрезанных ног снег боевых полей оставался памятным знаком этой страшной атаки, как правило победоносной. Именно неудержимый вал новгородских пешцов смял блестящий строй дружинных полков Владимиро-Суздальской Земли в Липицкой битве, бросив на поля 9000 трупов – коннице Мстислава Удалова оставалось только проезжать через бегущего неприятеля.
Собственная феодальная профессиональная конница Новгорода была невелика и сводилась к дружине приглашаемого служилого князя и архиепископскому Владычному полку, появившемуся достаточно поздно.
Это имело самые решительные социально-политические последствия. С возрождением феномена «вооружённого народа» начинает возрождаться и социально-индивидуальная свобода всех и каждого в меру боеспособности на пространстве, очерченном мечом , копьём и луком; вырастает типический новгородец Васька Буслаев, что поспорит и со всем Ново-городом и с самой Смертью.
На этой основе вырастали контуры небывалой государственности Самодержавного Социума, заявляемой самой себе и миру Господином Великим Новгородом.
Ко 2 половине 12 века складывается неповторимая физиономичность великой северорусской государственности.
Источников власти и высшей властью выступает сам социум, определяющий и реализующий свою волю общим собранием «мужей», новгородским вече, обладающим всей полнотой конституционной власти, правом войны и мира, верховенством и высшей инстанцией в законодательных, исполнительных и судебных делах – в отношении которого все иные институты имеют только делегировано-распорядительный характер. Это подчёркивалось тем , что вече не имело утверждённой процедуры созыва «от людей», а как бы открывалось божественной волей с первым ударом в колокол. Очень интересно установить круг лиц, допущенных к соучастию в таком божественном акте, были ли это исключительно «мужи» Правды Ярослава, нечто более широкое или узкое – ограничимся констатацией наблюдения, что он исторически очень существенно менялся, вплоть до того, что отменялась сама «демократически-колокольная» процедура созыва; и гордый вестник новгородской свободы замолк задолго до того , как повис на Москве.
Но для интересующего нас периода есть выразительный намёк-указатель такого рода в былине о Садко – песнотворце : бедный гусляр, сын вдовицы, побирающийся на пирах, бьётся об заклад с богатыми гостями перед лицом Третейского Судьи и Свидетеля ,Вече, созванного им самоуправно ударом в колокол – по заявленным былиной обстоятельствам он не может быть ни «мужем», ни участником сходки боеспособных мужчин по сакральной отстранённости своего занятия традиционного исполнителя священных песнопений ,и в исторической былине, не в замечательном фильме со Столяровым и Ларионовой, он подчёркнуто безоружен . Т.е. соучастие-обращение к вече было открыто более широкому кругу лиц, нежели одни «мужи земли русской», пусть и в пассивной форме.
Вече объявляло войну, заключало мир, призывало и «показывало путь» князю; от полноты своих прав назначало распорядителей власти в лице посадников и «тысяцкого» главы земского ополчения.
Если «тысяцкий» был вполне традиционен, как наследуемое звание из эпохи военной демократии племенных земель-союзов, то новгородские посадники были несомненной социальной новацией, несопоставимой прежней практике княжеского «посаженного» наместника. Утвердив за собой право назначать посадника, Новгород декларирует своё верховенство в исполнительной области , но в то же время функции звания расширяются, от прямого властного наместничества в отношении территорий до функциональных обязанностей внутри города. Многочисленность посадников(от 2 до 10 в разные периоды) свидетельствуют о них в целом более как руководителях распорядительных служб, нежели о главах политического самоуправления – в то же время материалы низовых смут , которые все были направлены против конкретного лица, а не «посадников вообще» свидетельствует о структурированности этого института, наличии Первого, и отнюдь не среди равных. Об этом же свидетельствуют и материалы окончательного размежевания Новгорода и Пскова: упорный пограничник переходит в разряд «младшего брата» только по передаче Новгородом права назначать посадника псковскому вече, и в Пскове тот навсегда закрепился единоличным руководителем самоуправления земли. Каких-либо ограничений срока исполнения прерогатив, ограничения возвратности не было, «…пока гож», или «до колокола».
Посадники и Тысяцкий вкупе составляли то, что можно назвать «правительством»; особый, не только вечевой , но и божественно-вдохновенный характер которого закреплялся присутствием в нём по сану архиепископа новгородского, единственного не избираемого лица; выразителя священной инвективы Новгорода как государственности, что утверждалась в официальной легенде об обретении Белого Клобука новгородскими пастырями от апостола Андрея, посетившего город после Киева.
Архиепископ Новгородский осуществлял общее представительство республики, от его имени совершались все публичные акты, осуществлялась внешняя политика, а в составе вооружённых сил в позднюю эпоху присутствовал особый конный Владычный Полк. Сам девиз республики, с которым новгородцы бросались в атаку «За Новгород и Святую Софию» подчёркивал его особое положение и исключительность во власти – но вече имело и вполне реальные рычаги воздействия на освящённую ветвь, в случае противодействия добиваясь смены архиепископа принятия им схимы и проводя лояльных лиц на вакантное место : несколько конфликтов такого рода положили точный соблюдаемый водораздел вмешательству церковных кругов в мирские дела, утвердив их в роли Умиротворителей «за всех скорбящих». Более того, через священство и монашество, отчасти игравших роль социальных лифтов, архиепископская кафедра была более восприимчива к массовым настроениям и порывам вечевой стихии, нежели другие институты верхов ; и такие лица, как поднявшийся из крестьянских низов до архиепископского сана замечательный проповедник Василий Кирдяпа были вполне способны увидеть нечто большее в метаниях настроений «здоровенного, но своенравного малого».
Великий город, и социальное образование и олицетворение особой государственности, Рим на Волхове— Господин Великий Новгород, имел особое строение, и территориально-градское , и административно-символическое. Город подразделялся на 5 «концов»; которые в свою очередь делились на «улицы»(2 значения: дорога/поход; полость/улей); последние раскладывались на кварталы-приходы «по церквам», служившие основой административно-военного деления по «сотням», часто выступавших в обличье менее формальных «братчин». «Сотнями» и «в братчину» строили церкви, содержали причт ; в церковь сдавалось на хранение оружие «сотских мужей», из церкви уходили в поход, сюда возвращались с добычей и ранами ; к немалому веселью и насмешкам других земель на её гульбищах наяривали «братние» пиры, в церковных подклетах хранились бочки мёда, вина, студилось пиво для поминок и свадеб. По первому удару вечевого колокола священники спешили в церкви, закрывались изнутри, а двери нередко даже подпирались брёвнами , и начинали молиться за мир и покой «в целовецах» , препятствуя попыткам разбушевавшихся «вечников» докончить решение вопросов сотскими мечами.
Новгород избёг участи Итальянских городовых республик и Французских городов-коммун, терзаемых соперничеством и враждой с окружающей сельской округой, в отношении которой они выступали коллективными феодальными сеньорами. Связь Новгорода с территориями была гибкой и устраняла основную массу конфликтов и соперничество в целом. Каждый «конец» Новгорода был одновременно и представителем-заместителем одной из 5 областей республики – «пятины» на вечевой сходке. Между ними существовала особая система доверительных отношений. «Муж-пятинник», прибывая в Новгород, автоматически включался в состав своего «конца», попадая под его защиту и покровительство, пользовался его правами и привилегиями; как «кончанский» участвовал в вече. В свою очередь оказавшись на территории «братней» пятины, «кончанский муж» получал всю полноту прав и привилегий местных мужей, попадал под её коллективную защиту и покровительство. Через «Конец» пятина влияла на назначение посадника, посылаемого из Новгорода на её территорию, как выражение единства республики , её администрации и судопроизводства; и эта процедура, исключая Псков, на большей части истории Новгорода не принимала характера противостояния «центра» и «мест» -- преимущественно посылался боярин-наместник из того «конца», с которым «браталась» пятина.
Есть основания гипотезировать наличие политического деления новгородского общества с элементами «партийности» , усматривая признаки его в постоянном соперничестве двух половин, на которые город делился Волховом, Софийской и Торговой. Отечественная историография более склоняется к предположению за этим топографическим размежеванием социально-классовой розни «аристократической» Софии и «демократического» Торга – в сомнение можно привести иной довод : то же выродившееся в 14 веке в олигархическое собрание «300 золотых поясов» Позднее Вече имело своим местопребыванием на закате республики не историческую буйно-памятную Софийскую площадь, а Ярославово Дворище на Торговой стороне. Сама устойчивость соперничества «берегов» более склоняет к предположению о размежевании властных клик, подобном 4 партиям Константинополя, или «арманьякам» и «бургиньонам» Франции 15 века, а социальный окрас только привнесённым обстоятельством. Это подтверждается ещё одним наблюдением – в случае отсутствия очевидного преобладания на вече конфликт разрешался насильническими столкновениями на Волховском мосту, соединявшем обе стороны города т.е. определяющая позиция оформлялась не согласием 5 концов , а достижением общей договорённости 2-х сторон, которые и определяли политику в целом . Значительно резче социальный антагонизм проявлялся в конфликтах внутри «концов».
Следует безоговорочно признать, в целом вечевой строй и народовластие Новгорода развивались, приобретали на длительный период даже черты коллективного самодержавия непрерывным наступлением не на феодальное боярство, а на княжескую автократию, в конце концов низведённую до нанимаемого специалиста-воеводы, минимальную внутреннюю политическую величину к началу 13 века.
1. Сохраняя приверженность к Рюриковичам, Новгород утвердил за собой право выбора и сменяемости князей;
2. запретил князю владеть и приобретать недвижимость в новгородских землях;
3. запретил участвовать в принятии решений вече, только в обсуждении;
4.определил ему житьё за пределами города;
5. запретил въезд в город княжеской дружины.
Есть даже свидетельства, что в иные периоды князья впускались в город только оставив за воротами личный конвой – в передвижениях по городу их сопровождала почётная городская стража.
Это унизительное положение компенсировалось хорошим материальным содержанием и немедленным включением князя в ряд первоклассных политических фигур Руси по весу и значению огромной государственности Севера, что было особенно важно для боковых размножающихся ветвей Рюриковичей; отсюда открывались перспективы восхождения на достойные княжеские столы, тем более, что по ряду новгородцы обещали приискать претенденту и суверенный стол, если «будет в их воле и люб», как в том помогли Мстиславу Удалому, с незначительного Торопецкого удела взлетевшего на Великое княжество Галицко-Волынское.
Поэтому в 12 – начале 13 века новгородский стол украшала плеяда блестящих князей-полководцев : Владимир Мономах, 3 знаменитых Мстислава/Великий, Храбрый, Удалой/, Ярослав Грозный, Александр Невский…
Кстати, а как себя чувствовали в этом громокипящем сталью и страстью городе, по которому гулял-тешился буй-тур Васька Буслаев «кого за руку возьмёт – у того руки нет, кого за ногу возьмёт – у того ноги нет» кроткие , безответные русские женщины ?
Есть любопытное свидетельство такого рода в летописи: за всю историю Новгорода только дважды его вече сорвала сторонняя воля – собрались в летнюю пору вечевые мужи порешить войну с немцами, да бабы взъярились за потерю сенокосной поры и разогнали вече поленьями !
Но эта система, мощная, гибкая , проникновенная сохранялась ровно столько и настолько пока существовала её основа «вооружённый народ». И столь страшная соседям, разметавшая великокняжеские и германо-скандинавские поползновения Липицким, Эмайэгским, Невским и Ледовым Побоищами ; остановившая Орду у Торжка, Кровотынья и Игнач-креста – она обессилела и опала, как только новгородских «мужей» в 14 веке освободили-повязали от докучной войны к уютному домостроению профессиональные «житьи люди» и «дети боярские» классово-феодальных военных организаций ; утопив огромное богатство социального опыта в разлагающем прозябанье олигархической республики «300 золотых поясов».
Следует ещё и ещё раз подчеркнуть : Господин Великий Новгород БЫЛ ВПОЛНЕ ФЕОДАЛЕН на всём протяжении своей истории и «героического» и «геростратовского» периодов ; существовал в роскошных переливах своей оригинальности до тех пор, пока наполняющему пространства феодализму требовалась вся энергия и усилия социума.
Вот простое наблюдение : даже среднесостоятельному домовладению великого города приобретение дорогого специализированного эффективного оружия и многолетнее поддержание навыков владения им было не под силу, да и вряд ли скорняк, плотник, каменщик, кузнец были охочи до походов и турниров – только воля социума, воплощённая в государственном праве Господина Великого Новгорода, поднимала и строила на такое : Год Войны за Год Мира.
Вот выразительная деталь, должные обзавестись к 14 годам полным комплектом оружия,новгородцы хранили его по церквам – но это прямо означает, что это было не личное, а общественное оружие, наследственная или приобретаемая идентификация полноправных «мужей», передаваемое в пользование; отличное от тех частно-владельческих мечей , топоров и броней, которыми играли-тешились немногие во время вечевых сшибок на Волховском мосту.И как только ФЕОДАЛЬНАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ прекращала поддерживать ВСЕОБЩУЮ БОЕГОТОВНОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ «почётным правом» ВСЕОБЩЕЙ ВОИНСКОЙ ОБЯЗАННОСТИ и государственным обеспечением оружием – оно рассыпалось по частным промыслам и к общей неволе , в том числе и Верхов; и в КРУШЕНИЕ САМОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ.
Добившись к началу 13 века всего желаемого в отношениях с княжеским самодержавием силами Соединённого Социума и вступив в реальную полноту власти новгородское боярство обнаружило социальную несостоятельность к общесоциальному государственному лидерству, и в обеспечение своих групповых прав и интересов вынуждено повернуться к княжеской власти, уже сторонней, неконтролируемой , не приручаемой ; не допуская собственной, медленно сдаваться чужой… Повторяя зады киевского боярства, играться на розни Владимира и Переяславля, Твери и Москвы, Москвы и Литвы на всё более узком пространстве политического маневрирования по мере разрастания Монолита-Москвы. Уже при внуках Александра Невского обращаясь в посадничество Семеона Гордого и Ивана Красного ; и завершив свою историю позорными судорогами национальных измен.
Судьбу Господина Великого Новгорода определило итоговое совпадение частно-групповых интересов, в рамках объективно-духовного размывшее представление о Всеобщем; в равной степени виноватящее всех : и Верхи, проглядевшие московское застольное холопство ; и Низы, сдавшие мечи на орала, ухватившие кандалами.
Материальные ресурсы Новгорода позволяли ему обратиться к практике Непобедимой Всеобщности до последних десятилетий существования республики ; и в роковой 1471 год , спохватившись, она оснастила 40-тысячную тяжёлобронную полноконную рать таким изобилием изощрённых боевых средств, что московские воеводы, объезжавшие поле Шелонской битвы, поражались красоте и совершенству оружия противников – увы, из которых разве что десятый умел им пользоваться…
Сознание убило материальное.
Новгородская олигархия предпочла расплатиться за тёпло-тинную спячку сдачей Балтийского пути Ганзе, с 14 века безраздельно господствующей вплоть до Невского Устья; мириться уступлением Колывани и Юрьева с Немецкими Орденами; бросила утверждённых походом 1256 года емь и сумь Шведу; сращивалась с польско-литовским магнатством – вместо поисков приложения сил Соединённого Социума на новые преуспевания. И как гнилое дерево пала под первым ударом московского топора !
Любопытно, что вплоть до середины 17 века Новгородские Пятины давали до 70% всех денежных поступлений в казну Старо-Московских Государей, кроме того что отсюда шёл лучший солдат, матрос, офицер, генерал ; от первых разрядов стрельцов Ивана Васильевича Грозного, набираемых и оснащаемых на Новгородщине , до Петрова Новгородского Полка, принявшего на себя главный удар шведской атаки Карла 12 под Полтавой и остановившего её – как до этого рыцарскую свинью 1242 года ; и вплоть до новгородских Суворовых и псковских Кутузовых 18 века…
4. Феодализм Северо-Восточной Руси. Владимирский прелюд к Москве.
Славянский этнос в этих районах оформлялся как пришлое вселение преимущественно с юго-запада / о чём свидетельствует масса местных топонимов , парных югу : Переяслав, Холм и т.д./ в среду местных летто-литовских и финно-угорских племенных народцев, создавших многопрофильный оседлый хозяйственный уклад, в котором производительные формы земледелия и скотоводства прирастали к традиционным присваивающим промыслам: охоте, рыболовству, бортничеству, лесному собирательству, из которых пушная охота на бобра принимала уже товарный характер; при наличии навыков металлургии железа из болотных руд – т.е. поднявшихся на достаточно высокий уровень социально-культурного и технического развития, чтобы оказать эффективное сопротивление зверским вторжениям и насильнической колонизации, как то и случилось с первым вторжением индоевропейских фатьяновцев за 2 тысячи лет до того.
В этих условиях славянские насельники начинают специфическое вхождение в области местных племён , не вступая на коренные территории, а просачиваясь между ними и осваивая присущие племенной стадии развития широкие разделяющие ничейные пограничья – «браниборы» т.е. боевые леса такой же племенной славянской терминологии . Этот процесс хорошо иллюстрируется историей миграции славянского населения в район современной Московской области, западные и северо-западные территории которой были заняты лето-литовской голиндой («голядь» русских летописей), а восточные и юго-восточные финно-угорской «муромой». Вселяясь между ними, обтекая и охватывая племенные территории , русское население превращало их в изолированные анклавы, закрепляясь по Москве-реке и её притокам в районе Боровицкого холма и выходя на Клязьму. (Моск – ва , «коровья вода/коровий брод» на финно-угорских наречиях, в которых «-ва» означает «бегущую», а «-юг» « стоячую» воду, откуда такое изобилие озёр с названием «Юг» в Архангельской области). Вряд ли это были лучшие земли из наличных…
Даже в отсутствие поползновений на охваченные хозяйственным оборотом племенные земли это вселение вызывало неприятие уже самим фактом появления «чужака» и могло осуществляться только при содействии феодальной военной машины княжеско-боярских дружин, и былины «киевского цикла» доносят следы походов русских богатырей на «чудь белоглазую» -- в то же время не вступая в освоенные территории, не вторгаясь в быт и уклад местного населения славянская миграция не порождала и непреодолимого антагонизма; и достаточно скоро обращалась во взаимовыгодный культурно-материальный продуктообмен дополняющих хозяйственно-культурных комплексов : русские перенимали изощрённые методы добычи зверя, рыболовства и рыбоохоты, удобную и практичную климатическую одежду; местное население начинало широко пользоваться произведениями русского ремесла и металлургии стали, перенимать опыт многопольных севооборотов на основе пашенного земледелия, строительства речных набойных судов.
На широкой основе вступивших в контакт разнообразий хозяйственно-культурного опыта начинается формироваться оригинально-общее. Скорее всего именно здесь возникает классический тип русской крестьянской избы с горизонтальной кладкой брёвен по всей высоте стены, обеспечивающей наилучшую теплоизоляцию помещения, отличных и от крытых полуземлянок-«истобок» Юго-западных земель, и от вертикальной «ставки» брёвен балтского варианта европейской традиции домостроении, следы которой можно усмотреть в вертикальном стеновом наборе хозяйственного подклета русских северных домов; вплоть до 19 века со сплошным фронтоном без чердака. Отсюда происходит и другой типологический элемент русского национального быта – «Чёрная» паровая русская баня, идущая от традиционного мытья-«перепекания» в печи , и ставшая из сакрально-магической практики элементом гигиены; вполне независимое обретение : летто-литовцы бань не знали, финно-угры наследственно избегают воды.
Перехватывая все пограничья, славянское население становилось определяющим этносом ноопространства, преобразуя и переключая племенное многообразие отношений и склок в каждом пункте на себя, делая из непредсказуемых, необозримых, неуправляемых в парные, обозримые и управляемые «народец – русские» . И в той же Москве отношения голинды и муромы преобразуются в отношения «голядь-русские» и «мурома-русские», выводя из многообразия всеобщего хаоса в изолированно-частную отграниченность; снимая межплеменное соперничество и бесконечную войну народов и народцев, на пути которой теперь в каждом пункте возникает преобладающая мощь блестящей русской феодальной военной машины, делая неизбежно-единственным «плохой мир» вместо «хорошей войны». И открывая тот метод, которым исподволь будет оформляться-завязываться единство Евразии.
Здесь, на основе складывающегося общего хозяйственного комплекса, межэтнических браков, взаимодействия языков, культур, антропогенных и этно-психологических типов начинает отливаться ПРИНЦИПИАЛЬНО НОВЫЙ ВЕЛИКОРУССКИЙ ЭТНОС.
Выдающаяся роль феодальных верхов в перемещении славянского населения поднимала её значение и вес в функционировании этноса, и при этом обеих фракций, боярско-вотчинной и княжеско-государственной, при особой ситуации ослабления эксплуатации и контроля зависимого населения, как совершенно необходимого условия его обустройства на «новине»; наличия определённого освобождения хозяйственно-общественной инициативы, проступавшей в моменты обострения социальных конфликтов достаточно заметно .
Соперничество знати и князя принимает здесь особую форму противостояния «старших» и « младших» городов, выражающих специфику заселения края : более ранняя «боярская» колонизационная волна эпохи Ярослава Мудрого и усмирения языческих мятежей Яном Вышатичем 11 века ; и «княжеская» волна, связанная с деятельностью Владимира Мономаха и Мстислава Великого, ставшая основой закрепления Северо-Восточной Руси за потомками Юрия Долгорукова. Суздаль против Владимира, Ростов против Переяславля-Залесского… Старобоярские гнёзда против Княжеских оплотов. С этим связана ещё одна примечательная особенность края , появление пар городов, когда новый город основывается в непосредственной близости и в отчётливое противостояние старому, тот же Владимир в 20 километрах от Суздаля, Переяслав-Залесский в 8 км. от Клещина, «Град Москов» между урочищем «Болваны» и «Москвой Кучковичей» на Неглинке. Как правило старый город терял своё значение (Суздаль), а чаще вообще вымирал (Клещин). В этом можно полагать целенаправленную великокняжескую политику, и например, Андрей Юрьевич вполне сознательно начинает противопоставлять уже и свою обновку-Боголюбов Владимиру-на-Клязьме . В то же время сама история городов края, наличие большого количества топонимов не с юго-славянской огласовкой в мужской род, а в сторонний женский, привязанной к местным традициям, топонимам «земли и народца», и в значительно большей пропорции, чем где бы то ни было на Севере и Юге заставляет полагать значительно более сложный характер формирования русского этноса. В частности, это заставляет обратить внимание на славянский субстрат из района «Русской Земли» Б.Рыбакова, где тоже замечается эта особенность, при этом определённо вымываемая, и ту же Старую Рязань заменил после 1237 года Переяслав-Рязанский за тем, что княжество осталось «Рязанское» т.е. Город и Земля опять разошлись. Нечто подобное, но наоборот, произошло , когда «Москов» Юрия Долгорукова вытеснила «Москва» Кучковичей.
Естественная борьба укрепившегося вотчинного боярства против централизаторской воли Мономашичей принимает в этих условиях ожесточённые формы , памятным свидетельством чего становится захват московской вотчины и избиение старших Кучковичей Юрием Долгоруким, и убийство Кучковичами князя Андрея Боголюбского, после чего род был приказан к «иссечению» (московские Кучковичи спаслись переменой фамилии на Кошкины, древнейшую в Москве; в то же время самой древней русской фамилией признаются Китаевы, что настораживает против наличных трактовок топонима Китай-город).
Но в целом общинники-переселенцы, как и население «новых» городов были более заинтересованы в укреплении княжеско-государственного начала, как условия продолжения движения «за землёй и волей» на новые земли и сохранения социально-хозяйственной стабильности; к этому склоняется и нарастающий слой средних и мелких служилых феодалов, возникавший преимущественно на княжеской службе в войске и администрации – боевое холопство боярских свит, как и вотчинная администрация из зависимых лиц в этом смысле почти бесплодны. Можно гипотезировать, что в целом пробоярский мелкофеодальный элемент возникал с перемещением на служилые боярские функции старых княжеских фамилий с их дворами ,т.е. не вырос, а был втащен; и в наибольшей степени там, где главным образом и развернулся этот процесс в 14-15 веках, на Москве.
Оформляющаяся государственность Волго-Окского междуречья всё более приобретала черты великокняжеского самодержавия, вполне очевидного в правление Всеволода Большое Гнездо, заявляемого автором Слова о полку Игореве Старшим в роде Рюриковичей , Государем.
Развитие естественных процессов централизации было искажено монголо-татарским нашествием при Юрии Всеволодовиче.
Очень многое ещё только оформлялось; возникая в практике, не охватывалось сознанием в целом, и когда движение русского населения достигло границ компактного проживания мордвы, не имевшей межплеменных свободных земель, феодальные замашки Всеволода на коренные племенные земли породили 40-летнюю национально-охранительную войну князя-героя Пуртаса против славянского феодализма . Лишь осознание пагубности этого пути и возврат к политике «обтекания», уже не племён, а целых народов успокоил страсти.
Медленно, неуклонно великороссы начинают складывать Народцы-кирпичи в единую Стену-Евразию, обволакивая чередой своих селищ, восходя от практики соседства русских и финно-угорских деревень до государственной политики князя, прозревающего новое, сверхнациональное великодержавие . Пока на ощупь, часто вслепую, но без возврата к прошлому; уподобляясь стелящемуся раствору в кладке, и возвышаясь над всем схваченным растущей Стеной – РОССИЕЙ.