(Из моей родословной)
Она была милой блондинкой (конечно, натуральной: других тогда не было), с синими глазами, тонкой талией и полненькими ножками, от чего тайно и совершенно напрасно страдала. В меру умна, смешлива, хозяйственна: так уж сложилось, с шестнадцати лет - сирота.
Он - старше её на несколько лет: до института уже успел поработать. Играл на нескольких музыкальных инструментах, пел, писал стихи. В общем, это был известный на факультете человек.
- Взяв бы я бандуру, тай заграв, що знав...- звучал вечерами в актовом зале его мягкий, приятный баритон, а её сердце замирало от какаого-то неясного предчувствия. За смуглую кожу, да ещё за тёмные кудрявые волосы его прозвали Негро.
Учась на одном курсе филологического факультета, они, конечно, встретились и полюбили друг друга. Она называла его, как и все, Негро, а он её - Синеглазкой. И вскоре появилась ещё одна студенческая семья. Здесь, в маленькой отдельной комнатке общежития, были только они - двое счастливых людей: он - сильный, надёжный, талантливый, необычный, а она - тоненькая блондиночка, не всегда успешно сдававшая бесконечные зачёты.
Приближались государственные экзамены. По ночам они часто не спали и прислушивались к нередко проезжавшей мимо машине - такому страшному в то время гостю - "чёрному воронку".
- Негро, ты слышишь? А вдруг это за тобой?
- Не бойся, Синеглазка! Я ведь ни в чём не виноват! Спи...
К счастью, пока эта машина, действительно, проезжала мимо. Негро был насмешлив, остроумен, откровенен в своих суждениях на студенческих вечеринках, и у неё были все основания для беспокойства.
И вот однажды, прекрасной, по-летнему тёплой весенней ночью в их дверь неожиданно постучали. А затем его увели, и она больше никогда не видела своего Негро.
В июне были Госэкзамены, а в августе она родила чёрненькую, тоже синеглазую девочку...
Шёл 1937 год.
Всю свою долгую-долгую жизнь она любила его, и не было в её жизни другого мужчины. Это были мои отец и мать.