*
Мать дороже всех
*
Дом был полон родни. Этого Альберт никак не ожидал. Забыл традиционное объединение людей против грозящей кому-то одному или всем смертельной опасности. Конечно, здесь, в степной сибирской глуши земляки собирались вместе и для того, чтобы помочь брату или соседу в тяжёлых строительных работах, отметить день рождения или "обмыть" новые ворота - причины находились разные, важные или случайные. Готовясь к встрече с матерью, Альберт тщательно взвешивал каждое слово, продумывал поведение, чтобы согреть её сердце, а тут... Войдя, он расстроился, - всё получалось не так, как он предполагал. Родственники и соседи пришли поддержать Зинаиду перед отъездом, в этом просматривалось особое к ней отношение, это было очень хорошо, но Альберт внутренне настроился против, эти проводы напомнили ему проводы отца в его последний путь: та же натянуто-траурная печать на лицах, те же сдержанно-тихие шепотки, ускользавшие взгляды, полуфальшивое сочувствие...
Она стояла в большой комнате в окружении дяди Вилли, тёти Нелли, бабы Нюры, тёти Таси, других соседей, тут же крутились чьи-то ребятишки. Разговор, как водится, шёл о болезнях, центр внимания притягивала к себе баба Нюра, делившаяся собственным горьким больничным опытом.
Зина заметила сына, тихо извинилась и бочком, словно была не у себя дома, а в приёмной врача, пошла навстречу, светясь материнской радостью:
- Приехал, сынок! Как я по тебе соскучилась! Как Рената, как дети? У вас всё в порядке?..
- Ну конечно, мама!.. - ему хотелось ответить громко, раскованно, как в прежние встречи, чтобы она видела, сколько в нём жизнерадостной силы, но голос предательски сорвался и он, вроде только сейчас заметив столько гостей, удивлённо произнёс: - Господи, по какому случаю? И почему не накрыты столы? Опять чья-то корова отелилась двумя ослятами, а я ничего не знаю?
Кто помоложе улыбнулся, а баба Нюра ожгла сердитым осуждающим взглядом.
- Тебе Маргарита ничего не сказала? - спросила Зинаида.
- А что она должна была мне сказать? - притворился непонимающим он.
- Что меня направляют в краевую клинику?..
- Да, конечно, и я еду с тобой, чтобы тебе не было скучно.
Вокруг сгрудились любопытные родственники. Дядя Вилли одобрительно похлопал племянника по плечу.
- В отца! Рад слышать, что не заелся в городе, - с теплотой заговорил он, посматривая то на возмужавшего Альберта, то на постаревшую Зину.
Альберт пожал плечами и не ответил. Он не сводил взгляда с матери, с болью находя на некогда загорелом, спокойном лице густую сеть морщин, болезненный блеск глубоко запавших глаз, обозначившиеся скулы, землистые впадины под ними, седые калмыцкие усики над страдальчески скошенным, крепко сомкнутым ртом. Было в ней ещё что-то такое, что перехватывало его дыхание, сдавливало сердце. В это время она отступила в сторону, пропуская Маргариту с утюгом в руках, и он увидел, что мать прихрамывала, прихрамывала от злополучной опухоли внутри её, делавшей шажки осторожными, робкими. Показавшийся вначале свет материнской радости теперь казался растерянным, ошеломленным взглядом человека, чувствовавшего приближение смерти.
"Нет, только не это!" - похолодел он и помотал головой, отгоняя дурное наваждение.
В какое-то мгновение он вспомнил Цыгана, вспомнил Драного и Садиста, вспомнил идиотский разговор с Рукавишниковым, вспомнил и ужаснулся, поняв, что идея борьбы со злом, которой он заболел, абсолютно ничего не значит в сравнении с тем, что он увидел сейчас.
- Есть хочешь? - спросила Зина.
Вопрос застал Альберта врасплох. О чем она думает? Хочет ли он есть? Разве это так важно сейчас? Но нет - это очень важно, оказывается, она и в эту минуту оставалась самой собой!
- Не хочу, - ему хотелось спрятаться за кого-нибудь, чтобы не быть в центре внимания, того внимания, в котором, наверное, нуждалась она.
Но Зина уже позвала Маргариту.
- Поешь, - сказала Маргарита с ноткой строгости в заботливом голосе, - придётся ли поесть горячего супа в дороге? Ты ведь любишь супы.
- Наливай, - согласился он.
Хлебая на кухне суп с чёрной фасолью и куриным мясом, он постепенно растворился в общей толкотне и вскоре заметил, что толкотня в доме была упорядоченной, экономной и ускоряемой по мере того, как подходило время отъезда на вокзал к поезду. Ускорение задавала кипучая энергия Маргариты, которая помогала матери собраться, шуршала обёрточной бумагой, заворачивая в неё что-то в дорогу, покрикивала на путавшихся, как всегда, под ногами ребятишек, вдруг обрушилась на стоявшего "столбом" Корня, досталось мимоходом и дяде Вилли, чья шляпа почему-то упала с гвоздя на пол и закатилась под стол, за которым обедал Альберт. И всё было бы ничего, но Маргарита раздобыла где-то градусник и силком сунула Альберту под мышку, а через пять минут всполошила всех:
- Тридцать восемь и две! Ты и впрямь болен! Рената была права, ты не можешь ехать! Я думала, она просто не хотела тебя отпускать, а тут!..
Альберт в сердцах бросил на стол ложку, сердито огрызнулся:
- Ну температура, ну болен, что из того? Обычная простуда!..
Он боялся, что мать откажется от его помощи. Но случилось невероятное, она вдруг согласилась.
- Мы поедем, - сказала она ему, - здоровые останутся дома.
- Пусть работают! - рассмеялся сразу повеселевший Альберт. - Люблю путешествовать!
Быстро решённый вопрос обрадовал всех. Маргарита принесла целый ворох таблеток, рассовала по карманам брата. Копируя Ренату, пресекла возражения:
- Пригодятся!
У него была отличная сестра.
У него были прекрасные родственники.
Но мать для него была дороже всех.
Об этом знали многие, но мало кто знал, что он видел и слышал за порогом жизни и кто вернул его обратно в этот мир, в мир, где столько боли.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/01/14/77