Я перенесся на крылах любви:
Ей не преграда – каменные стены.
Любовь на все дерзает, что возможно,
И не помеха мне твои родные.
Странная, сюрреалистичная ночь. Томми мог похвастаться достаточным количеством приключений и переживаний за свою недолгую жизнь, но так странно он себя еще не чувствовал. За какие-то несколько часов с ним произошли все те события, которые – как он полагал – не могли произойти с ним никогда вообще – только не с ним! Он чуть не погиб, вылетев с этого гребаного балкона… он целовался с парнем и чувствовал себя при этом лучше, чем со всеми своими женщинами, коих было немало… он… это все еще трудно было признать даже в мыслях, но… кажется, он влюбился в парня…
- И заодно познакомился со своим будущим кровным врагом. Чудная ночь!
Томми со всей дури пнул какую-то полупустую бутылку, почти наслаждаясь истеричным звоном разбитого стекла, затем бросился к оказавшейся удачно рядом стене, ощутимо приложившись об нее лбом. Но это не помогло. Ничего не помогало последний час – все то время, которое он пытался решить один единственный вопрос: идти или не идти в тот мотель?
«На свидание. На свидание, мать его так! К парню! К Адаму, мать его, Ламберту! ЗА ЧТО?!» - от этих мыслей Томми скручивало отчаяние на грани с нервным срывом. Хотелось истерично ржать, орать в черное ночное небо самые грязные ругательства, или…
- И почему я не вылетел с того балкона? Не было бы сейчас никаких проблем.
А тем временем, мотель манил единственным освещенным окном, тем самым – Томми был в этом уверен, и ноги ни в какую не хотели уходить отсюда, от верной погибели, просто тупо унести своего хозяина домой, позволить ему забыть об этой дурацкой ночи. Нет, он наматывал круги вокруг этой безвкусной бетонной коробки и вспоминал ласковые пальцы в волосах, светлые глаза, глядящие на него с таким восторгом, мягкие жадные губы… пьянящий шепот: «Мой Ангел…»
- Фак же! ФАК!
За этот час передумано было практически ВСЕ: и о том, как бы все сложилось, если бы они узнали друг друга с самого начала, и о том, что Адам может не прийти вовсе, или – что хуже – прийти со своими дружками, чтобы поглумиться над своим заклятым – с пеленок – врагом. В конце концов, Томми понял одну вещь – что бы его там не ждало, он не успокоится, пока не узнает, он просто не простит себе, не сможет спать и жить, кляня себя, что упустил шанс. Это было самым глупым его решением – но это было чуть ли не самым первым его личным решением, не в угоду кому-либо, не подчиняясь правилам и традициям, не оглядываясь на клан.
«Если меня там изнасилуют или убьют, это будет хорошим уроком» - слабое утешение, но Томми уже входил в сонный мизерный холл мотеля, за стойкой которого дремал пожилой мексиканец. Путей к отступлению оставалось все меньше.
- Хэй, сеньор… Никто здесь не ожидает Рэтлиффа?
Ответ «нет» подарил бы облегчение и самое большое разочарование в жизни Томми – уже только этот факт должен был бы испугать его до чертиков.
- Пятая комната, мистер. Второй этаж, налево…
Сердце бухало в груди гулким набатом, пожалуй, впервые в жизни Томми пожалел, что не верит в Бога – даже некому помолиться перед тем, что его может там ждать. За нужной дверью было тихо, полоска света вываливалась за порог, оставалось только протянуть руку и…
Адам был один – все в тех же белых брюках и бело-серебристой рубашке, расстегнутой до половины, открывающей золотистую грудь с рыжими волосками и россыпью ярких веснушек. Он стоял спиной к окну и смотрел на вошедшего Томми безумным взглядом преступника, ожидающего смертный приговор. Пожалуй, именно в этот момент, увидев в серо-голубых глазах собственные сомнения, страх и желание, молодой Рэтлифф понял, насколько сильно он, в действительности, попал.
- Прошу, не говори ничего! – Адам отмер и выбросил вперед руки в защитном жесте, словно показывая, что он безоружен.
- Да я и не…
- Я все знаю, все понимаю, только дай мне сказать, ладно?!
- Да пожа…
- Выслушай меня, прошу! И если потом… если захочешь – уйдешь, и…
Томми понял, что не он один находился в последний час на грани истерики, и что нужно дать Адаму высказать все, что тот приготовил, иначе они оба сойдут с ума. Он прислонился к двери и медленно кивнул, показывая, что не уйдет и выслушает все, что нужно… лишь бы скорее покончить с этим.
- Уверен, ты думаешь то же самое: если бы мы знали тогда… ничего этого не было бы, но… Оно было. И… это глупо, и мы не дети, но… теперь мне не важно, кто ты, кто мы… Я не жалею, что встретил тебя так… там… что были эти поцелуи… В конце концов… это не наша война. Вернее, наша, но… Наши родители, наши кланы… все это дерьмо… Оно может остаться за пределами этой комнаты? Скажи, ты можешь быть просто Томми – для меня? Ты можешь не думать о том, к каким кланам мы принадлежим, хотя бы, пока мы…
Он слишком много говорил. Каким-то непостижимым образом Адам умудрялся выглядеть чертовски привлекательным и желанным, неся весь этот бред, с которым Томми был заранее согласен. Заранее – потому что с первого взгляда, с первого произнесенного своего имени он хотел только одного.
- Да. Хорошо. Мне все равно, кто ты. Кто я. Похрен! Я просто хочу…
Они как-то одновременно сделали шаг навстречу друг другу, и в следующее мгновенье уже целовались – жадно и голодно, цепляясь за плечи друг друга, вжимаясь животами, давясь стонами. Было что-то ненормальное в том, как сильно они этого хотели – как будто слишком давно ждали, или очень боялись потерять. Томми успел только удивиться, с какой скоростью его вытряхнули из одежды, но горячее тяжелое тело Адама опустилось сверху, и в голове больше не осталось места мыслям. И, тем не менее, они не торопились с «главным»: поцелуи, поцелуи, сто тысяч поцелуев, пока не онемели губы и языки. Безуспешно пытаясь справиться с головокружением и кипящим на медленном огне желанием, Томми отстраненно осознавал, что его раскладывают на постели, как куклу, расставляют шире согнутые ноги, обжигают сухими губами живот…
- Аааах фак!
Он задыхался от этого водоворота страсти и нежности. Впервые вообще попав в ситуацию «с другой стороны», Томми не успевал изумляться собственным реакциям, желаниям, полному отсутствию страха. Он не был ханжой, и хотя до сих пор секс с мужчинами его не интересовал, знаний, как это происходит, в голове Томми было хоть отбавляй. Но сейчас он чувствовал себя слишком хорошо, чересчур правильно, и не допускал даже мысли, что Адам может сделать ему больно. Это был не секс даже – какие-то чертовы кошачьи игры, вылизывания друг друга, охи, стоны и мотания по слишком маленькой для них двоих «двуспальной» кровати. Безумие.
- Я хочу тебя… Черт, я хочу тебя… Я просто сдохну, если не войду в тебя… - по голосу Адама действительно можно было подумать, что он на грани смерти или готов разрыдаться.
- Ну… так что же? Ну? Почему ты не..? – абсолютно одуревший от новых тактильных ощущений Томми никак не мог взять в толк, почему его любовник медлит, что его сдерживает, он сам был готов все это время, готов к чему угодно, и чем больше, тем лучше.
- Ты еще ни с кем ТАК, да ведь? – Адам терся об него, как большой развратный кот, и его кроткий тон совершенно не вязался с возбуждающими действиями, еще больше сбивая Томми с толку.
- Нет. Но очень… но сейчас… Адам, давай уже!
А потом он умер. И умирал все то время, пока Адам двигался в нем – осторожно наружу и резко внутрь, до конца, до ярких искр перед глазами - каждый раз, с каждым толчком Томми испускал дух, в следующую секунду удивляясь, что все еще может дышать и сдавленно подвывать от невероятной силы смеси эмоций: боли, страха, удовольствия. Это был не секс – это был чертов апокалипсис, и все, чего Томми хотел, это оттянуть оргазм, потому что по всем признакам, он вряд ли был в силах его пережить. И все же, когда Адам вдруг впился зубами в его плечо и начал вбиваться в измученное мокрое тело быстрыми короткими толчками, разрядка оказалась спасением – причем для обоих, судя по ненормально загнанному дыханию Ламберта в затылок Томми.
- О боже… о боже… я… я сейчас, подожди…
- Нет! Не… не выходи… так… лучше.
Тело ломило, задний проход жгло, как будто его ошпарили кипятком, но Томми откуда-то знал, что потом будет хуже, а пока – распирающая изнутри заполненность была уже почти привычной, напоминала о совсем недавнем безумии и рождала где-то глубоко определенный отклик…
- Вдруг… мы захотим еще? Так будет… легче.
- Ты безумный! Фак, ты совершенно сумасшедший! Мне кажется… я люблю тебя…
Еле заметные, почти робкие движения на такой глубине, о которой лучше было не думать, заставили Томми судорожно вдохнуть и прогнуться навстречу уже снова притирающемуся сверху телу – навстречу новой сладкой смерти, новому персональному наркотику.
Уже утром, где-то между извинительным минетом и совместной дрочкой, Томми удалось вздремнуть – совсем немного, вряд ли больше часа, но разбуженный болезненными поцелуями и осторожными прикосновениями, он ни о чем не жалел. Он вообще не собирался жалеть ни об одной минуте, проведенной с Адамом, эйфория, наполнившая все его существо с первого же поцелуя, продолжала течь по венам вместо крови, кружила голову и питала тело энергией, подталкивая на новые подвиги.
- Томми… Ох, Томми… - крупный, весь из себя великолепный Адам извивался, подкидывая бедра, подчиняясь движениям руки Томми на его члене, и это зрелище завораживало и возбуждало похлеще самого крутого порно.
- Да? Что? – Томми чувствовал себя с этим Ламбертом отчаянно счастливым, пьяным от счастья – даже страшно становилось от этого чувства власти, вседозволенности и радости обладания.
- Хочу тебя… Я хочу… Ммм… так! Быстрее, черт!..
Томми тянуло на подвиги, ему хотелось попробовать с Адамом все-все, все то, о чем прежде – еще вчера – не мог думать без брезгливости, или запретно мечтал, зная, что в реальной жизни – ни-ког-да на такое не пойдет. Становилось странно и жутко от того, сколько уже планов относительно их совместного времяпровождения роилось в голове – хватило бы на целую жизнь. И все равно он оказался не готов к тому моменту, когда Адам, перестав вздрагивать после очередного оргазма и слизав с губ Томми собственную сперму, вдруг посмотрел очень серьезно – глаза в глаза – и хрипловато произнес:
- Я не хочу терять тебя. Не хочу, чтобы эта ночь оказалась единственной. Я хочу, чтобы ты был моим, Томми. Знать, что ты мой – делать тебя своим, каждый раз, каждую ночь…
Слова перетекли в лихорадочный шепот между поцелуями, интонации становились просящими и требовательными одновременно, отчаянными – не подразумевающими отказ.
- Пожалуйста… Скажи, что ты тоже этого хочешь… Мы придумаем… вместе… Только…
Подставляя лицо коротким поцелуям, Томми постепенно восстанавливал дыхание, сердцебиение и способность здраво мыслить. Ему предлагали серьезные отношения – с парнем! – уже только от этого впору было сойти с ума. А если к тому же это не тот парень, которого можно привести в дом или познакомить с друзьями? Но вместе с тем Томми отлично понимал – уже не сомневался – что он сам, первый, не сможет, не выдержит без этих рук и губ, этих глаз и поцелуев… этого шепота в уголок рта.
- Я люблю тебя, Томми Рэтлифф…
Чуть надавив на веснушчатые плечи, Томми уложил Адама на спину, нависнув сверху. Стараясь не отвлекаться на соблазнительно приоткрывшиеся губы и горячие ладони, машинально обхватившие его ягодицы, как мог серьезно подхватил разговор «о важном».
- Ну, хорошо. Допустим. Что ты предлагаешь? Как… мы можем встречаться, быть вместе, если для всех мы по-прежнему – заклятые враги?
Оказывается, Адам умел генерировать идеи даже в таком состоянии: купленная на двоих квартира в Долине, о которой не будет знать ни одна живая душа, после непродолжительных споров и обсуждений бытовых деталей устроила обоих.
- Это пока. Временно. А там посмотрим… да?
Томми не знал, что именно Адам хочет «посмотреть» и когда «потом» - к тому времени у него уже почти не осталось сил. Так что он на все согласился, вызвал такси и после еще десятка поцелуев, наконец, покинул «прибежище влюбленных», комнату, в которой его судьба за несколько часов изменилась, перевернулась просто с ног на голову.
«Я не знаю даже номер его мобильного. Ничего. А он? Как он меня найдет? Если он вообще не передумает меня искать, после того как проспится и хорошенько взвесит все «за» и «против»… Кажется, мы заигрались… Секс был хорош, но вот нужно ли продолжение?..»