*
Альберт продолжает вести расследование. Рецензия Гущина.
*
Руслан Кириллович "сидел" на телефоне и выжимал погонные строчки информации. Благодаря ему каждая доярка района знала, сколько литров молока надоила на прошлой неделе Мариванна из соседнего колхоза. Задетые за живое, униженные и опозоренные "операторы машинного доения коров", по идее райсельхозуправления, спущенной "сверху", должны были сломя голову нестись на скотный двор и неистово дёргать коровьи сиськи, чтобы с кровью надоить больше. Штейнгауэр нещадно утрировал социалистическое соревнование, однако был доволен тем, что Капустин предоставлял свободу для самостоятельного журналистского творчества.
- Чем займешься дальше? - поинтересовался Капустин, сортируя на столе стенографические записи телефонных разговоров.
- Хочу выяснить, почему администрация совхоза "Христианинбургский" отменила своё решение дать квартиру семье Кренц. Анастасия Петровна в совхозе не работала - это понятно, Костя работает на заводе точных измерительных приборов, остаётся Тамара Игнатьевна Кренц... Жаль, что не уговорил их на чай, знал бы сейчас гораздо больше. Мне бы чуточку завлекательного шарма...
- У тебя всего понемногу - достаточно, чтобы работать в газете, - потянулся к телефону Капустин.
Штейнгауэр знал, что начальник отдела будет названивать до конца рабочего дня, а с утра начнёт перезванивать, проверять, состыковывать, дополнять.
- Руслан Кириллович, я позвоню? - забил очередь Альберт.
- Ради Бога! - с тщательно скрываемым недовольством протянул трубку Капустин.
- Альберт набрал номер.
- Геннадий Ефимович? Добрый день, корреспондент отдела сельского хозяйства газеты "Правда Христианинбурга" Альберт Штейнгауэр вас беспокоит. Я по поводу квартирной проблемы семьи Кренц. Их затопило, помните?..
На том конце провода Геннадий Ефимович вспоминал недолго.
- Не сын ли ты конюха Вильгельма Штейнгауэра?
- Племянник. Я сын Зинаиды Штейнгауэр, она работала у вас свинаркой, а я - подпаском. Выпас свиней способствовал умственному развитию босяка. Мне было бы очень приятно встретиться с вами ещё раз, но уже в другом качестве и в другом месте.
- А умственному развитию будущего директора совхоза Геннадия Функа способствовал учитель Арно Штейнгауэр - учительствовал в Марксштадте на Волге.
- Брат деда. Учить мы любим.
- Ты пошёл в него. Я слежу за твоими публикациями, - Функ явно шёл на сближение. - И Шёлкового Каштана я знаю. Но квартиры "по затоплению" не даю - вот в чём вопрос.
- А как же решение совхоза "О предоставлении?.."
- Никакого письменного решения не было и быть не могло. Была устная договорённость с председателем горисполкома о том, что совхоз даст квартиру семье Тамары Игнатьевны Кренц, работавшей у нас в детском садике. Тамара Игнатьевна подавала заявление и в течение года могла квартиру получить, но вдруг передумала и заявление забрала. Я не знаю, что её побудило. Не стану же я навязывать, правильно?
- Разумеется. Вопросов больше нет.
- Заходи, Каштан, мы ведь люди свои.
- Обязательно зайду.
- Только не копай, ладно?
- А что же тогда я буду у вас делать? Мне так неинтересно. У вас, кстати, начался массовый падёж телят, причину назвать затрудняются, может, подскажете? На мясокомбинат, надеюсь, тропу не пробили?
- Заходи. Поговорим. И желаю удачи. - Функ положил трубку.
Альберт поднял смеявшиеся глаза на прислушивавшегося к разговору Капустина.
- В ближайшие полчаса Донченко вызовет тебя на ковер, - сказал он уверенно.
- Значит у меня есть ещё время, чтобы найти хотя бы ещё один "чих". Вы же знаете, если бы я сразу поставил шефа в известность о письме такого рода, он перекрыл бы кислород и я не получил бы ни одного документального подтверждения, тем более - из горисполкома.
- Письмо читателя надо зарегистрировать в отделе писем и получить разрешение редактора на работу с ним - таковы правила.
- Донченко не даст разрешения и письмо не зарегистрирует - не нам адресовано. Есть устная просьба о помощи, понимаете? Скажем так, я не мог отказать... К Донченко пойду завтра, на сегодня я должен исчезнуть.
- Что в номер дашь?
- Встречу с поэтом Николаем Черкасовым, которая состоится сегодня вечером в библиотеке посёлка Боровое.
- Ты что, на базаре с ним встретился? Не вижу связи с сельским хозяйством, - гнул свою линию Капустин.
- Мы познакомились в Барнауле, иногда созванивались, он поэт-деревенщик, - пояснил Штейнгауэр. - Книжная полка - восемь сборников: "Отава", "Ковыли", "Утро"... Николаю Михайловичу в этом году исполнится пятьдесят лет, он член Алтайской краевой писательской организации, насчитывающей около тридцати художников слова.
- Кстати о птичках, - вспомнил Капустин, - ты обещал показать рецензию Евгения Гущина на твоё первое литературное произведение. Меня снедает любопытство. Рукопись я, слава Богу, у тебя кое-как выцарапал, прочитал и своё мнение высказал.
- Что вас в рецензии так интересует?
- Сибирский писатель, как я понимаю, дал объективную оценку. Боюсь, я со своими бесконечными правками выгляжу смешно. Хочу сравнить моё представление с его чисто профессиональным взглядом.
Рецензия много дней лежала в отделе в верхнем ящике письменного стола, неведение Капустина на его интеллигентном лице красными чернильными пятнами неловкости не выступило, чему Альберт несказанно обрадовался - терпеть не мог чужого вмешательства в частную жизнь.
- Хорошо, Руслан Кириллович, но имейте в виду: отдавая рукопись Гущину, я знал, что она сырая и бесформенная, это была проба пера, часть задуманной работы. Я отдал её, чтобы писатель заранее натыкал меня носом в ошибки. В собственном соку, дорогой Руслан Кириллович, литераторы скисают как молоко на солнцепёке. В нашем городе, как и во всей округе, нет, к сожалению, ни одного литературного кружка, где можно было бы повариться. В соседнем Славгороде живут Вольдемар Шпаар, Александр Крамер и Александр Бек, в Яровом - Фридрих Больгер, все они пишут по-немецки и отказываются выступать в качестве русских наставников. Барнаул слишком далеко, чтобы ездить туда регулярно. Михайло Ломоносов, правда, в своей провинции не стал засиживаться, но у меня совсем иная ситуация и я не гений, чтобы уходить из дома с дорожным посохом в руках. Я дам вам рецензию, но через двадцать минут я всё же должен исчезнуть.
- Принимается, - согласился любопытный Капустин.
У них вошло в привычку намеченные к обсуждению письма или статьи зачитывать вслух и по ходу комментировать их.
"...Что же, видно бывает так, что человек борется в одиночку, а коллектив его не поддерживает. Но коли это происходит на конкретном производстве, не лучше ли написать очерк в газету? Назвать конкретные имена? Назвать конкретных расхитителей? Пользы это принесет гораздо больше, чем рассказ, чем повесть..." - Капустин вдруг прервал чтение, взглянул на Штейнгауэра. - Он не понимает, что пишет, - усмехнулся он. - Назвать расхитителей поименно смерти подобно - ты ведь был один.
- Я называл имена пьяниц, говорил о хищениях открытым текстом. Меня пугали смертью через сожжение, Оксану Белову убили, хотели убить и меня, но... опоздали... меня опоздали убить... Если бы не полковник Эберт...
- Об этом знает вся округа.
- А я видел всё это! Ночью меня мучают кошмары, утром я не могу говорить!.. Перекошенные от боли лица, кровь, горелое мясо, огонь!.. Я ненавижу мерзавцев! Я не хотел ни чьей смерти, я хотел суда над ними...
- Знаешь, Альберт, кое-что похожее наблюдалось в нашей редакции лет десять назад. Внизу, в типографии, стоял бильярдный стол, газетчики любили гонять шары, запивая азарт водкой. Ты не поверишь - жрали до соплей, рыгали, справляли нужду в угол!.. Однажды на партийном собрании я не сдержался и выступил... Из редакции я не ушел, но меня по сей день обходят стороной, будто я предал Родину. Если когда-нибудь тебе будут рассказывать о "белой вороне" в коллективе, знай, что это чистый человек. Раньше белые люди составляли цвет нации. Россия была белой. Потом люди озверели от цвета крови...
В лице Альберта надолго застыло немое изумление: то была не "Правда Христианинбурга" - пивной балаган!..
Капустин вздохнул, водрузил на нос очки и продолжил чтение:
"Так почему же это не повесть? Потому что в художественном произведении автор всё подает через образы. Он не рассказывает, что вот там-то то-то произошло, а показывает. И через образы. У художественной повести свои законы. Свой язык. Кто хочет писать художественные произведения, должен постичь законы творчества. Без этого нельзя. Как нельзя без учебы работать ни на одном производстве. Итак, надо учиться..." - Руслан Кириллович опустил голову и поверх очков изподлобья с улыбкой гильотинщика взглянул на притихшего Штейнгауэра. - Заочное отделение факультета журналистики Алтайского государственного университета, куда ты поступил нынешним летом, вряд ли научит тебя законам художественного творчества, законам жанров. Да и нет тут суровых ограничений. Со временем сам разберешься.
Альберт хотел было сказать, что Евгений Гущин прав, ведь повесть от романа отличается как день от ночи, но Капустин уже читал:
"...Если же рассматривать это произведение как очерковое, то и в этом плане у него масса недостатков. Во-первых, оно страшно растянуто. Надо прочесть две с половиной страницы мелкого текста, чтобы понять, о чём идёт речь. Всё здесь описанное, без ущерба для смысла можно было бы уложить в восемь, от силы в десять страниц текста. Страдает автор и излишней декларативностью. И очень мало живого материала, мало интересных сцен, интересных разговоров, колоритных, живых. Всё утонуло в абстрактных размышлениях. И хотелось бы посоветовать автору писать короче, не мудрствуя лукаво, сразу брать быка за рога и начинать суть..."
"...Надо всё начинать сначала, безжалостно выкидывая длинноты и пустопорожние слова... Писать так, как есть в жизни..." - процитировал Альберт, воспользовавшись тем, что Капустину приспичило чихнуть и вытирать нос платком. - Будьте здоровы, Руслан Кириллович!..
- Спасибо. Примем советы писателя как руководство к твоему обучению. Да тут, я вижу, пошли и превосходные отметки! Ну-ка, ну-ка: "...А вообще в авторе мне нравится напористость. Кое-где у него есть неплохие размышления. Язык у него довольно грамотный и чистый, но неопытность в литературном деле пока что мешает..." Да... - вырвалось огорчение журналиста районки. - А в немецких редакциях есть и читательские клубы, и литературные кружки, на смену старым писателям идут новые. Сплочению советских немцев позавидуешь...
- Судьба у нас такая.
- Мой тебе совет: держись корней своих. А с напористостью будь поосторожнее, иначе всё твоё будущее пойдёт коту под хвост.
- Ничего ведь пока не случилось.
- Да? Сейчас ты взялся за нелёгкое дело, оно намного сложнее, чем дело Коли Коньяка. Коля Коньяк возглавлял преступную банду, а тут... Против советской власти, скажут, прёшь, разгорячился воевать, всюду плохие люди мерещатся, так остынь за Полярным кругом.
- Все дела тёмные, пока о них ничего не известно.
- Гущин тебя разглядел: нет в тебе тормозов.
- Говорили-то мы всего пять минут... Речь и вправду выдает внутреннюю суть человека. В то время я был выпотрошен и неорганизован, не знал, с чего начать, вернее, как продолжить свою жизнь.
"...Автор, как я уже сказал, небесталанен, - читал между тем Капустин, - способности у него есть и явные. Есть гражданская яростность, есть четкая позиция. Но чтобы тема воплотилась в строгую форму, нужно много потрудиться. Я желаю автору творческих мучений и успеха..."
- И на том спасибо - только тем и занимаюсь, что творю и мучаюсь от того, что натворил не Бог весть что.
- Тебя вышибут из редакции, как только узнают, чем ты занимаешься, - взялся за старое Капустин. - Куда пойдёшь? Коровам хвосты крутить, пасти свиней?..
- Что же делать, если гражданская яростность кипит?
- Заручиться поддержкой влиятельного лица.
- Будет сделано.
- Так просто?
- Или не будет сделано ничего. Руслан Кириллович, попросите, пожалуйста, у Донченко машину.
- Зачем?
- Съезжу, посмотрю тот дом, поговорю, почитаю переписку с властями, сделаю фотоснимки. За полчаса-час управлюсь, после чего заеду на молочнотоварную ферму.
- Для отмазки?
- Ну да.
- Нет.
- Руслан Кириллович, черкну исторический опус "Меркнут звёзды на комбайнах"!..
- Не понял?
- О плохой готовности техники к уборке.
- Ну что с тобой делать, Штейнгауэр? Комбайнёры-то в чём виноваты? Запчастей нет, понимаешь? Всё по лимиту идёт, а ты!..
- Вот об этом лимите и...
- Ладно, поезжай, всё равно с тобой сладу нет.
- Спасибо, Руслан Кириллович! Я и коммунистов добрым словом помяну, только не обижайтесь, ладно?
- За что обижаться-то, Альберт?
- Ну, что строчек не гоню...
- Иди, сказал же!.. - повысил голос Капустин. Глаза его весело смеялись.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/01/14/2150