Васька

Александр Васильевич Стародубцев
Еще слепым котенком он начинал жизнь на кухне, в тесном уголке, на куче старых ношеных штанов и рубах из которых за многие недели так и не изошел дух солярки. Хозяйка эту рухлядь пропустила через барабан стиральной машины и устроила старой кошке гнездо. Людей этот зловонный дух, словно не тревожил. Привыкли.

Так это же людей. У них нюх такой примитивный, что и запах мышей они услышат, если эти мерзкие воришки окончательно обнаглеют и начнут оставлять под духовкой россыпь мышиного гороха. Вот тогда их обнаружат и откроют на них облаву. Да и не сразу хватятся, а когда станут генеральную уборку наводить и из - под духовки и холодильника выметут и вытрут всю пыль. Тогда и обнаружится постыдное.

Кошке достанется за этакое разгильдяйство. Настыдят и брыскнут ее обидно и грубо. Попрекнут ежедневным куском сосиски и плошкой молока. И опять забудут о том до следующей ревизии.

А запах солярки в гнезде не меркнет. У Васьки уже и глаза прорезались и коготки на лапках подросли. И уже бегал он вприпрыжку по всей кухне, дугой завернув на бок хвост и так же круто выгнув податную спинку и страшно вытаращив глаза,  а возвращаясь в гнездо, едва терпел эту машинную вонь.

Мама-кошка за многие годы привыкла к этому враждебному запаху, не редко зимой ночуя на колесе трактора. От разогретого и остановленного на ночь двигателя наплывали волны спасительного тепла, и старая кошка не редко коротала ночь под его защитой. Старый трактор, как дремучий курильщик табаком, насквозь пропах соляркой и горелым маслом. От него за сотню кошачьих шагов веяло этим угаром, но и тепло машины едва ли не до рассвета спасало от холодного дыхания ночи.

Правильно воспитанная кошка домой в такую пору проситься не пойдет. Пустая затея. Кому из хозяев взбредет на ум среди ночи вылезать из - под мягкого одеяла и шлепать босыми ногами по стылым половицам веранды,  отпирать навстречу лютому дыханию метели входную дверь?

Кошка она на то и кошка, чтобы знала свое место и соблюдала свое время. Сиди в нужную пору у дверей и карауль, когда кто-то будет заходить или выходить из избы. Вот тогда и не зевай. Стрелой лети в распахнутые ворота. Вперед не выскакивай, чтобы в ногах не путаться, и отставать не вздумай – в притворе, если двери, или характер человека, тяжелые – половину хвоста можешь потерять.

Ну, а если прозевала – себе на себя и пеняй. Быть тебе сегодня без плошки молока и без куриной косточки на ночь. А в углу кухни будет до утра пустовать твой теплый ночлег. Полезай на колесо трактора, с подветренной стороны и моли Бога, чтобы мотор как можно дольше не остывал. Да только какой у кошки Бог?

Раньше, когда кошка была молодая, здоровая и сильная, шерсть на ней росла мягким плотным, как шубейка, ковром. Кровь в тренированном зверином теле кипела жарко и упруго, гнала тепло организма до самого младшего мизинчика на любой лапке. И любые холода и морозы ей были нипочем. Чем злее была стужа, тем розовее становились подушечки лапок и стремительнее походка.

А теперь от пушистого ковра шелковых волос осталась только одна видимость. Шерсть вытерлась и поредела, стала груба и ломка. Теперь она не защищала спину и бока, а наоборот притягивала к немощному телу холод. Да и кровь…

 Впрочем, анализа крови кошкам делать никто не будет. Наверное, где-то в больших городах и устроили такие звериные клиники, а здесь, в деревушке, такое и в голову никому не надует. Старухи в больницу едва поспевают. А которые и без очереди на погост уходят. Где уж тут о кошках голове болеть?  Муська, как всякое дряхлое животное, чувствовала закат своего знойного лета и мирилась со своей безрадостной участью. Так было со всеми ее товарками  в далеком прошлом, так будет и во все будущие времена.

А Васька подрастал. Уже следом за матерью стрелой вылетал в распахнутую дверь и непослушным проказником вертелся у крыльца. Пытался взобраться на оставленные на крылечке сапоги хозяина, тоже Василия. Это ему почти всегда не удавалось, поскольку сапог опрокидывался еще до того, как он подтягивался на крепнущих лапках к его верху. Обувь хозяина валилась с крыльца и уходя на работу он всякий раз незлобно чертыхался, доставая сапоги:

– Ну, погоди пострел! Ужо я тебе задам…  –  Ворчал Василий старший и натягивал сначала правый сапог, затем доставал и обувал левый. Распрямившись и потопав ими на кирпичах крыльца, шел на улицу к трактору.

На улицу Ваське ходить еще не разрешалось. Там машины и собаки весь день бегают сломя голову. Того и гляди попадешь под колеса или к собакам под раздачу.

Собаки – давние враги кошек. Наверное потому, что самую ответственную службу по дому люди доверяют только собакам. Они ночами охраняют подворье. Кто пристегнутыми на цепи, а кто в вольном дозоре.

На цепи собака сторожит надежнее, да только очень уж каторжная это служба, от которой иные псы просто сатанеют. А кошка гуляет сама по себе. Проходя мимо цепного пса, обязательно, отойдя на вылет цепи, оглянется и насмешливо поглядит на истекающего завистью кобеля. Ничего не скажет. Только ехидно глянет. Но и этого изнывающей в духоте и нетерпении дворняге достаточно чтобы к накопленной ненависти добавилась еще одна ядовитая капля.

Кошки, в свою очередь, ненавидели собак за то, что те еще на лету подхватывали любую брошенную кость или более лакомый гостинец. Тут к любой собаке лучше не соваться.

С вольными же собаками любой кошке встречаться еще безрадостнее. К какому бы роду-племени они ни принадлежали, какой бы породой и родословной ни кичились, шерсть на загривке кошки при встрече с собакой поднималась угрожающей щетиной. Да и собакам не чужд был этот устрашающий прием.

Наверное очень далекие пращуры зверей носили на плечах какие-то агрессивные шипы или клыки и ими при встрече наводили на врагов страх или ужас? Вот и теперь, не успеет кошка из-за угла вытянуть весь хвост а уже шерсть по всему хребту ершом дыбится. Это значит недалеко есть собака. Какая да чья, это вопрос следующий, а сначала надо на всякий случай ощетиниться.

Чудно зверям, то ли они чего-то недопонимают, то ли жизнь назад к сотворению мира повернула, но и на людей этот звериный вирус, словно птичий грипп, стал досягать. Незнакомые путники стали настороженнее друг на друга при встрече взглядывать. А в городах, говорят, в трамваях и автобусах еще отчетливее этот забытый инстинкт проступает. Сидит один человек в кресле, а другой к нему по проходу приближается… Он еще на два метра сидящего не достиг, еще, может быть и на ногу-то ему не наступит, а у того уже шерсть на загривке горой дыбится и на лице нехороший взгляд мерцает. Быть бы кобелями, непременно сцепились бы.

Да что в городах. Теперь и в деревне люди стали друг дружки чуждаться. Раньше в праздник хозяйка у печки крутится, из погреба разносолы на стол мечет. Хозяин у окошка в новой рубахе табак курит да на улицу выглядывает: идут ли уже званные гости. А не привелось званных, так хотя бы не выползет ли на улицу сосед. Его покликать, да разговеться за дружеской трапезой, да бутылочку-другую  вина в согласной беседе уважить.

А теперь с утра шторки на окнах плотнее задернут и из-за занавеса по улице сторожким взглядом шарят: не несет ли нелегкая кого не ко времени? Чего уж тут о кошках да собаках  говорить…

За линию палисадника, в тесный проулок, Ваське выбегать было запрещено. Собаки и машины… Собаки были намного крупнее кошек, но и они иногда попадали под колеса машин. Иногда удачно вывертывались, иногда нет…

И еще на другой стороне улицы жил большой, сердитый черный кот. Характера он был скверного. С той стороны не редко доносились душераздирающие вопли люто дерущихся кошек, а надрывные плачущие от обиды голоса принадлежали едва ли не всем котам улицы. Степка, так почему-то необычно ласково звали этого лютого кота.

Наверное потому, что котенком он был ласковым и покладистым, а потом попал, как это не редко бывает и не только с кошками,  под дурное влияние улицы?

Однажды Васька забылся до такой степени, что, гоняясь за низко порхающим мотыльком, выскочил на нейтральную полосу улицы. И ничего не замечая, кроме расторопного мотылька, запрыгнул за штакетник противоположного двора.

Очутившись в столь необычном месте, разинув от удивления рот, он позволил мотыльку упорхнуть в ближайший куст сирени, а сам сел на поджатый хвостик и стал оглядывать новое неведомое.

 В этом палисаднике было все по другому. От калитки к дому вела старая асфальтированная дорожка. Края ее во многих местах запорошило пылью и щедро политая дождями, она превратилась в стихийную грядку для одуванчиков, подорожников и пырея. Кое-где проклевывались лопухи мать-мачехи.

Над одним краем дорожки, со стороны восхода солнца, нависали над проходом густые ветви сирени. Со стороны заката, у самой калитки сторожила вход в дом пожилая слива. Ветви ее раскинулись широким шатром и простирались ввысь едва ли не до самых электрических проводов. Приблизившись к ним на опасную близость  вершина дерева, не умея прочитать строгие правила, сама откинулась в сторону и так продолжала расти, уклоняясь от рокового места.

Слива помоложе стояла ближе к крылечку и достигала едва половину ее высоты. На ней уже появлялись бутоны первоцвета. На дорожку от заросли деревьев падала густая тень и здесь было свежо и прохладно.

Прохладно было и на веранде, куда вела не до конца прикрытая дверь. Васька заглянул в притвор и увидел убранство веранды. Большую часть ее занимали какое-то хозяйственное барахло: коробки, посуда или откровенный хлам, который всякому хозяину надоело хранить и жалко было выкидывать.

Ближе к дверям, в уголке стояла плошка с молоком. Васька поглядел на чужой завтрак и отвернулся – не хорошо зариться на чужое. Но удивительно, как только он посмотрел на эту чашечку, в животе его сразу как-то засосало и захотелось молока.

Васька отвернулся от соблазна. Попятился на гладкие доски крыльца. Присел на солнцепеке. Задумался. Но голод не тетка. Он не проходил.  Наоборот, чем дольше он сидел отираясь щекой о теплые кирпичи дверного косяка, тем сильнее ему хотелось молока.

– Это чужое. А чужое трогать нельзя. – Говорила ему строгость, но искушение, на Васькину беду не проходило.

– Ну, я же немножко. Только попробую. – Уговаривал он голос внутреннего протеста и еще сильнее хотел молока.

Наконец, не выдержав, он подобрался к плошке и окунул розовую губу в белую пленку сметаны, какая собралась на верху гостинца.

–Какое же оно вкусное! – Не успевал дивиться он необычному лакомству. – Где же они берут такое вкусное молоко? –

Глупый котенок еще не знал, что запретный плод всегда сладок. Васька лакал молоко и не мог остановиться до тех пор, пока не почувствовал что живот его раздулся до такого пузыря, которому начинали мешать ноги. В плошке вот-вот должно было показаться дно. Оглянувшись еще раз на опростанную посудинку, он устало побрел на гостеприимное крылечко.

На деревянном крылечке рассыпались жаркой горкой лучи румяного солнышка. В их ласковом тепле Васька и устроился удобно и вольно. Он даже позволил себе прилечь, а затем и вольно растянуться на теплой половице. Рядом с крылечком, в колесе трактора, росли цветы. Названий их Васька не знал, но в частоколе стеблей цветов журчали какие-то летучие жучки. Они были неповоротливы и медлительны, Васька уже серьезно задумывался: не подловить ли ему этих беспечных неумех? Но пресыщенный чужими гостинцами, отяжелевший и разомлевший на солнышке, котенок ленился пошевелиться.

А солнышко грело так ласково и нежно, что хотелось  безмятежно лежать на этих теплых ласковых половицах. Зажмурить от удовольствия глаза и даже замурлыкать.

Он наверное задремал. Наверное, надолго. Да, что там задремал, уснул сном праведника. Потому, что леденящий душу всхлип он услышал, как ему показалось, очень далеко…

Второго такого жуткого сигнала у кошек ждать не принято. Васька распахнул на всю ширь глаза и увидел самое ужасное, что сейчас можно было представить в его безнадежном положении: над ним, нависая горой враждебных мышц,  стоял свирепый черный кот. Тот самый, о котором Васька слышал столько много ужасного и чьи лютые глаза он не раз со страхом наблюдал из-за своего спасительного забора. Кот был совсем рядом, а его обезображенная страшной гримасой рожа едва ли не касалась Васькиного бока.

А Васька… сейчас он как котлетка на блюдечке, поданная заботливым официантом, возлежал на коварном крыльце. Котенок в страхе зажмурился. Он нисколько не сомневался, что этот лютый зверь его сейчас съест. Ну, если не съест, то на куски разорвет обязательно.

Глаза снова свело нестерпимым страхом и Васька на мгновение опять  утонул во тьме кошмара. Когда в глазах его снова посветлело, он успел заметить, что черный хищник переступает с ноги на ногу и готовится его схватить. Его здоровенные когти на передних лапах то высовывались на всю немыслимую длину, то убирались в шерсть, то снова нетерпеливо лезли на волю.

Васька сам, наверное, удивился неожиданному шипению, вырвавшемуся из его зева.  Глаза сами по себе распахнулись на недосягаемую ширину. Едва не вываливаясь из орбит, впились в лютые зрачки зверя. И шерсть…  Шерсть по всему загривку, спине и хвосту ощетинилась ужасными колючками. Васька, что есть силы, оттолкнулся крылечка разом всеми лапами и шипящей косматой фурией взлетел над котом.

Громила-кот, не ожидая такого течения банальной трепки, какую он собирался устроить зарвавшемуся недорослю, от неожиданности отпрянул в сторону и сел. Провожая прыжок котенка недоуменным взглядом  хищно прищуренных глаз, туго соображал, что бы это могло значить. Все коты и котята при его появлении вжимали хвосты под живот и молнией  улетали в ближайшее укрытие. А этот?... Да еще и молоко умыкнул!...

Васька не стал дожидаться конца размышлений лохматого разбойника и едва его лапы коснулись тверди, кинулся наутек. Вот уже совсем не далеко спасительная слива. Маленькое деревце он проскочил еще ничего не замечая вокруг, а вот на сливу он сейчас и вскочит.

Наверное Ваське никогда не придется так проворно бегать по чужим огородам и так аккуратно забираться на сливы? Под верхний ярус ветвей он вознесся не чувствуя лап. Только коготки еще слегка покалывало от немыслимой работы, какую им задали проворные лапки. Переведя дух, глянул вниз и не знал, можно уже расслабиться или готовиться к новым испытаниям.

Степка сидел рядом со сливой и время от времени лениво взглядывал вверх на распластанное на ветке тело котенка. Лезть на дерево, драть этого сосунка, ему не хотелось. Да и соображения достоинства претили. Что за честь коту в авторитете на дереве драть сосунка. Другое дело прищучить обормота в глухом  углу и в стороне от лишних глаз задать на будущее науку – кто на этой улице хозяин.

Васька в артели работал еще недавно и был в своем звене самым молодым трактористом.  Вернувшись из армии, он пошел на курсы и вот сейчас работал штатным механизатором. И хотя это была не армейская часть, но бывалые трактористы, прошедшие в свои годы все тяготы и лишения воинской службы, его как самого молодого в бригаде, кликали  по армейской привычке – молодой.

Сегодня они на трех тракторах культивировали поле. Расчесывали пашню елочкой. Готовили площадь под посев ячменя.

По окончании работы трактора усталой походкой потянулись в гараж, а Васька завернул на затененную перелеском опушку закончить еще одно необходимое дело. В кустах были припрятаны канистры с соляркой. Васька еще загодя привез сюда шесть посудин. Четыре из них уже были полными, оставалось долить еще две. Сегодня он наполнит их  и можно будет звать Виктора.

Виктор держит свой грузовик и движок на нем дизельный. А солярку он покупает у Васьки уже на первый раз. Стоит набрать на мобильном телефоне нужный номер и вот он тут же и примчит. Васька, как и всяк тракторист в артели продает ему топливо по ценам ниже рыночных. На пятерку за литр скинь цену, и клиентов будет – пруд пруди.

Остановив трактор у неприметного завала, он раскидал ветки и с удивлением обнаружил, что канистр в схороне не шесть, а десять и все они, кроме последних двух под завязку залиты жидкостью похожей на солярку.

Васька отвинтил пробку ближней не своей канистры и убедился, что она наполнена первосортным горючим. То же самое было и в остальных.

– Что за черовщина? – В сердцах пробормотал, еще не зная, горевать или радоваться небывалому случаю обескураженный мужик и в замешательстве почесал затылок. –

Черт в недалеком липняке драл лыко на лапти и услышал с досадой выкликнутое свое имя. Одного короткого взгляда ему было достаточно, чтобы понять обстановку и он не мало возмутился усмотрев в этом восклицании обидные для себя нотки.

– Ну, погоди варнак, покажу я тебе сегодня, где черти зимуют. – Мстительно пробормотала нечисть и принялась за прерванные невеждой труды. – Ужо погоди у меня, попомнишь как на нашего брата все свои гадости  валить. –

– Я же хорошо помню, что привозил шесть штук, – продолжал бормотать себе под нос  Васька.
– Шесть штук продам, а чужие трогать не буду. – Решил он наконец и еще раз посмотрел на схороненное добро.

Черт помахал в его сторону лохматым хвостом и стал насылать на охальника флюиды бесовского искуса.

Сквозь редину еловых ветвей четыре канистры смотрелись Ваське теперь особенно аппетитно. Они были уже готовы к обороту на хрустящие сотенные купюры. За них уже не надо было мыкаться и изворачиваться перед агрономом, механиком и заправщиком, правдами и неправдами выпрашивая и экономя горючее. Вот они тут. Готовенькие. Только отдай…

Искушение было настолько сильно, что Васька, словно молодой  кот, зажмурился от вкуса соблазна.
– Но это чужое… – Снова уже робко шевельнулась где-то в глубине сознания строгость. – А чужое трогать нельзя… –

Он снова надолго задумался и снова почесал затылок. А потом вдруг решившись на что-то еще и самому неясное, вдруг неожиданно выкрикнул себе:

 – А, дудки. Вот оно что… это они у меня горючку свиснуть собрались… И бидоны свои притащили… Как же поживитесь… Щ-щ-щ-ас-с-с…– Зловеще прошипел он на всю ширину опушки и решительной походкой двинулся встречать компаньона. Черт уже окончательно вселился в его намеренья и теперь умело руководил недотепой.

 – Так-так, значит ограбить решили. Интересно, кому в голову такая гадость закралась?– Мстительно промолвил Васька уже на опушке в адрес старших механизаторов и поспешно полез в пазуху за сотовым телефоном.

Поторопив Виктора, чтобы поскорее приезжал за поживой, Васька принялся цедить горючее в остававшиеся пустыми канистры. Струя солярки тугим голубоватым жгутом вырывалась из шланга и падая на дно канистры журчала густо и прибыльно, слегка вспенивалась и постепенно заполняла чрево посуды.

Решившись на рискованный контрход, он окончательно успокоился и уже прикидывал барыш, какой он сорвет с бойкого шоферюги:

– Эта партия сегодня вытянет более чем на двести литров.  Цена на солярку подскочила на всех заправках. Значит и нам надо подвысить… –  Размышлял наблюдая за струей стекающего топлива Васька – Ой, застонет… Заприбедняется,…  О Боге напомнит… А все - равно возьмет. На халяву всегда спрос. Это сколько же рублей  по новым ценам сегодня набежит? –

Скоро за редколесьем замелькал силуэт знакомой машины. Торг прошел удачно и закончился скоро. Правда пришлось слегка припугнуть клиента возможными осложнениями.

Проводив Виктора и запихав деньги в пазуху, Васька двинулся к завалу привести в порядок схорон. Проходя мимо трактора, привычно оглядел блок двигателя и заметил под крышкой масляного фильтра угрожающий подтек.

– Ну вот…  еще черт заботы надавал…  – сплюнул он от досады и полез в кабину глушить трактор. Достав ключи, Васька принялся устранять подтек.

Черт, пробираясь в недалеких кустах с вязанкой лыка, услышал и этот поклеп. И еще больше обозлился на  нахала.

– Ну… уж… ужо… – Только и можно было разобрать в его гневном пыхтении. Но и этой крохи хватило с лихвой, чтобы Васька на долго запомнил этот вечер.

– Пока до дома доедешь, сколько артельного добра пропадет. –  Приговаривал он, затягивая забрызганные маслом гайки.  Приговаривал с таким видом, словно только что не он, а кто-то другой обнес артель едва ли не на тысячу рублей.

– Да. Верно говоришь. Добра пропало не мало. –  Вдруг услышал он из-за трактора знакомый голос.
Васька выглянул из-за капота и оторопел. Растерялся. Едва не присел. Да и впору было присесть – перед ним с корзиной в руках стоял бывший второй агроном артели:

– Ой, молодец!...  Кормилец!… Ударник!… Примерный тракторист!... – сыпал похвалами Степан Игнатович, попутно пересчитывая составленные в ряд пустые канистры.

– А люди на него надеются… В пример ставят… Доверяют… А он?... – Уже словно кому-то постороннему пенял пенсионер.
Васька смутился и покраснел до корней волос. Очень неудобное для беседы положение выбрал старик. Именно выбрал, поскольку битый час, забыв про грибы, караулил Ваську из-за дальней межи. Понимал старый проныра, что именно сюда и направит Васька свой трактор.

Еще вчера он наткнулся на этот схорон. Этой зимой Степан вышел, наконец, на пенсию и вот уже второй день, радуясь хорошей погоде и привыкая к полной свободе, обходил ближние к своей деревне опушки в поисках сморчков.

Продолжая давить Ваську тяжелым взглядом, Степан Игнатович полез в карман куртки и вытащив пачку сигарет. Не отводя хмурого взгляда от потускневшего лица пахаря, сунул сигарету в рот. Затем, так же молча, достал зажигалку и, чиркнув ею, на секунду отведя тяжелый взгляд, выпустил сгусток белого дыма. Помолчал. Глотнув дым следующей затяжкой и цедя через густую россыпь золотых коронок, снова взглянул на Ваську.

– А ты неплохо устроился. Поле для вида поковыряешь, а топливо на барыш. Две деньги на лапу. И душа не болит, если этого же горючего осенью лен сушить не хватит. – Угрюмым речитативом, все больше распаляясь снова заговорил: 

– Сосун ты! В поле без году неделя, а приладился к артельному добру и сосешь. Лишь бы себе лафа. А остальным – хоть по миру иди! Ох, работнички!... Ох кормильцы!... – Заключил старик и снова сердито запыхтел сигаретой.

Но, странное дело, чем дольше тянулась нотация тем тверже становилось Васькино лицо, и когда ветеран закончил свою обличительную речь, Васька глянул на него словно на младшего племянника и тихим, пугающе тихим голосом, едва размыкая окаменевшие губы произнес:

– А ты не сосун?... –
– Что?… – Сунул в рот горячим концом сигарету Степан. – Тьфу… ты черт… – поперхнувшись, выругался он и петухом двинулся на Ваську:

– Не понял… повтори!... –
Черт из любопытства вернулся посмотреть на людскую свару и еще не доходя до нужного места опять услышал, что его снова поминают и опять несправедливыми упреками:

– Да что с вами сегодня, – сердито глянул он в сторону людей и мстительно погрозил копытом, – Ужо и ты, старый хрыч, получишь по заслугам… –

– А ты разве из артели не сосал, пока на пенсион не наладился? – Еще тише и еще вкрадчивее теперь уже Васька продолжал наступать на своего притеснителя.

– Да, ты чего!?... – Задохнулся уже без дыма старик. – Да, я… Да, ты…сопляк…молокосос… –
– А машину семенной картошки куда прошлый год сплавил?! – Прищурился в мстительной гримасе Васька. Ему теперь, на месте его преступления было терять нечего. Обложил его старый хрыч плотно. Путь из этой западни был один – прорываться. И Васька кинулся в спасительный прыжок.

– В собес! – выдохнул  старый проныра и торжествующе посмотрел на парня.
–  Врешь! –  В сердцах выкрикнул Васька. –  В собес возили до этого. –  Злорадно поправил злоумышленник. И добавил:

– А вторую машину ты налево толкнул. По уговору. И знаю куда… –
– Куда? – Эхом прозвучал вопрос Степана. – Чего темнишь? Тень на плетень мажешь… Говори, если знаешь. –

– Кому надо, и когда надо скажу и докажу. Срок давности еще не скоро кончится. – Уже без нажима, как-то устало пообещал Васька.

Эти его негромкие слова произвели на противную сторону удивительное действие, вмиг переменившую всю обстановку их задушевной беседы.

– А мог бы и не говорить… Слово серебро, а молчание – дороже золота. – Вдруг, словно забыв про недавнее возмущение, вкрадчиво произнес старый плут.

– Если и твоё будет в такой же цене… – уже заговорщицки уронил Васька.
– Будет, – пообещал Степан.
– Ой, ли? – Еще раз уточнил Васька.

– Не сомневайся. – заверил заговорщик.
Вскоре фуражка бывшего агронома замелькала между деревьев удаляясь в сторону деревни, а Васька  собрав ключи и упрятав канистры, снова полез в кабину.

Дома он сидел в красном углу кухни и неторопливо, со смаком распечатывал запотевшую в холодильнике бутылку водки.

– Смотри Зоя,  какая чистая, словно слеза младенца. Такая и в организм как с горки покатится. Первая ребром, вторая – голубем.  Тебе налить? – Ворковал он закрутившейся у печки жене.

– Некогда мне Вася. С делами заплюхалась,  – скороговоркой отмахнулась она и принялась в деревянном корыте толочь поросятам вареную картошку. Потом разбавила кипятком, плеснула из банки молока и вылив все в ведерко и подхватив другое, большое с пойлом для коровы, снова кинулась во двор прибирать скотину.

– А я выпью. –  Вслед ее шагам степенно проговорил Васька и подняв стопку на уровень бровей, еще раз посмотрел сквозь ее на свет. – Сегодня есть за что и есть чем…–  Довольный собой проговорил кормилец и благополучно опорожнил пристойную посудинку.   

Потом он наливал снова и снова. Заедал хрустким огурцом. Хвалился усталой жене своей деловой хваткой и практичностью. Козырял своим положением в артели, какого наконец достиг благодаря соей сообразительности и умению жить.
– Я их всех теперь в один узел завяжу. – С чувством своего превосходства почти выкрикивал он, – они у меня теперь вот где будут!… – Выхватывал он со стола жилистый, сжатый до огуречного хруста кулак. И с силой опускал его обратно.
Стопка и блюдечки с солеными огурцами и соленым салом подскакивали над столом и испуганно звякнув, обреченно падали на свои места, с явной мечтою дожить до завтрашнего утра.
В самый разгар Васькиного диалога неожиданно зазвонил звонок. Васька недовольно обернулся на его звук раздосадованный неуместной помехой грубо спросил:

– Кого это черт несет? – 
– Не знаю, – пожала Зоя плечами.
Черт доплетал в лесу второй лапоть. И хотя лыко совсем еще было не готово к работе, черта это не смущало. Такое ли, бывало, творили… А уж с лаптем совладать, это им забавы ради. Но вдруг он снова уже из далекого далека услышал и этот попрек и уже окончательно вышел из себя:

– Ну подожди пьяная бестия... Ужо подведу я тебя под монастырь… –
– Заходи. – Услышав повторный звонок, заорал не вставая из-за стола  хозяин.

Вскоре в прихожей послышались суетливые шаги и в кухню, отодвигая дверную занавеску, протиснулась голова Федьки. Он уже помылся и переоделся и мало чем походил на закоптелого тракториста. Лицо его было узкое и какое - то почти детское. Да и весь он собой был щуплым и низкорослым мужичком. Но настырным и жилистым. На руках его никто из мужиков перетянуть не мог. Работал он на стареньком тракторе, в строительной бригаде. Возил на телеге все, что ломают и строят. Часто оставался сам себе хозяином. Ни одну грибную опушку без внимания не оставлял. Вот и сегодня...


– Приятного  аппетита, хозяин. – Проговорил скороговоркой Федька и взглянув на сервированный стол хозяина, оговорился: – Я, кажется не ко времени… –

– Чего хотел? – с излишней внимательностью, слегка покачиваясь и выравниваясь и опираясь обоими руками о спинку стула, вопросил Васька.

– Да, разговор был. Да сегодня не обязательно. Завтра поговорим. – Собрался уходить сосед, проживавший на другом конце улицы.
– Что за разговор?  Сказывай! – Приказал хозяин. – Садись. Выпей со мной. А потом и разговор наладим. –
– Некогда мне, Василий. Еще стартер перебрать надо. Спешу. – Попятился к входу Федька.
– Так чего ломился-то!? – Не отставал подвыпивший мужик.
– Да, – махнул рукой Федька, – спросить хотел, не ты ли канистры свои с моими перепутал? –

– Какие канистры? – Протяжно, словно выныривая из глубокого омута, не торопко вопросил Васька.
– Какие, какие, – уже заводясь затараторил Федька, – будь-то не знаешь…  С соляркой! – выкрикнул, словно отрубил последнюю фразу Федька.

– Ах... с... соляркой... –  Словно удивляясь, притворно, придыхая на каждом слове, вкрадчиво заговорил Васька. –  Так это твои проделки? – Тоже переходя на повышенные обороты, закончил Васька и выжидающе уставился на Федьку.

– Зачем мои продал?! – Уже не шутил Федька.
– Сколько твоих было?! – Тоже не шепотом спросил Васька.
– Четыре! – Ворочая желваками на скулах прорычал Федька.
– А моих шесть! И ты их все собрался Калистрату загнать! – едва не благим матом крыл Васька.

– Я твое не трогал, а ты мое украл!... –
– Это я-то вор?! – Едва не подавился гневом Васька и схватил самозванца за ворот. – Да я вас всех обрабатываю. За всех вас пашу. В борозде парюсь…  а ты гнида… да я тебя… –

Но Федька был трезв и чист как оконное стеклышко. Стряхнув Ваську со своего плеча, и круто развернувшись, он двинулся к выходу.
– Завтра договорим. – Промолвил он уже на веранде, под звон разбитой на кухне какой-то не вполне счастливой посудины.

Притворяя за собой выходные двери он едва успел заметить как в вечерний сумрак улицы с веранды молнией выскочила старая кошка с котенком.

Сегодня и Васька  будет ночевать на колесе трактора. От капота машины будет всю ночь наносить нестерпимым запахом солярки.