Женщины в чужом монастыре. Часть пятая

               
                ПРЕЛЕСТЬ
               
                ГЛАВА ПЕРВАЯ

      Пошёл второй год моей работы в монастыре.  Монахи уже относились ко мне как к своей, забегали в швейную с новостями или поплакаться, пожаловаться на собрата. Любители философствовать и проповедовать оттачивали на мне искусство риторики, семинаристы заочники просили помощи в написании рефератов. Красивым женским почерком  переписывала я из первоисточников умные духовные мысли Святых Отцов и сама просвещалась,  училась высокой литературе и христианской этике. 
      Опять стояла суровая зима с морозами, метелями, колючим, летящим по ветру снегом. Монастырь на берегу мёрз и продувался насквозь. Отец Нестор с толпами чад  тоже мёрзли. Проникновенные беседы на морозном ветру не складывались. Храм после службы закрывали, в братский корпус прихожанам ходу не было. Оставалось единственно доступное помещение – коридор перед швейной мастерской, постепенно превращавшийся в нечто вроде приёмной старца – отца Нестора.
      Братия с иронией так и называла его теперь: "Наш старчик". 
Для меня эти приёмы, беседы и откровения оказались тяжким испытанием. Всё оборачивалось, как и предсказывал проницательный архимандрит Герман. Я медленно начинала умирать от ревности.  На меня после долгих бесед ни сил, ни времени у отца Нестора уже не доставало.
      - Поговорим ещё, ведь ты – своя, всегда тут, - был мне один ответ.
Вот она - оборотная сторона  свойкости, привычности.
Нечто похожее происходит в семье с супругами, долго живущими вместе.
      - Он и так мой, зачем силы тратить, вникать в состояния, проблемы. –
        Главное, наладить безотказно механизм функционирования. По началу определить, кто есть кто, навесить ярлычки, распределить роли и жить дальше, экономя энергию с близкими, и щедро тратя её на дальних, ещё неприрученных.
Подобной тактики придерживался и отец Нестор. Я понимала и пыталась оправдывать моего духовного отца. Не хватает его на всех нас. Только печалилась нестерпимо, несмиренно ролью своей теперешней  в массовке.
       Постоянно размышляла, как удаётся отцу Нестору быстро снискивать почти безмерное доверие и привязанность прихожан. Слово "благодатный" не всё теперь раскрывало для меня. Я интуитивно чувствовала ещё нечто иное в безоговорочной неотразимости священника.  И прозревала чары любви.
      - Любите меня – вот мощнейший посыл к нам, вот неутолимая потребность, скрытый код действий.
      - Конечно, вы прилепляетесь ко мне, потому, что хотите любить Христа, отдавать ему жизни. Вот я, духовный отец, посланный Христом для вашего спасения. Я – тропинка, выводящая на сияющий путь любви к Богу. Научитесь любить меня беззаветно, жертвенно, ничего не требуя взамен. Люди так любить не умеют или разучились. Я учу вас любви, учу смирению, покаянию. – 
       Смирения не было в любви моёй. Гордыня властно требует себе всего любимого человека, даже, если это человек публичный, даже, если это монах.

                ГЛАВА ВТОРАЯ

       В это время в монастыре начались брожения среди монахов. Популярность отца Нестора не осталась незамеченной братией. Так же, как и я, монахи доискивались причин её. Но сокрытыми оставались для них причины. Посыл "Любите меня" направлялся не в братскую сторону.
       Архимандрит Герман тоже, наконец, пристально вгляделся в священническую деятельность новоявленного старца. И обнаружил непорядок – нарушение монастырского устава. Даже весьма свободный устав не позволял большому количеству женщин постоянно добиваться общения с иеромонахом и получать его сполна. Отца Нестора на время отстранили от исповедей и окормления.
       В глубине души я, возрадовалась. Не только ревность успокоилась. Я откровенно начинала волноваться за здоровье и душевное равновесие священника. Как-то, проходя мимо его окон,  услышала истовую молитву с рыданиями. Срывающийся в рыдания голос меня потряс.       Какую же непосильную ношу грехов наших взвалил на себя этот человек. А мы, неблагодарные, своевольные, добивались всё большего внимания, каждая к себе, буквально рвали его на части.
       Однако гонения на отца Нестора не  утихомирили мои страсти, мою взбаламученную ревность. Гордыня подбивала действовать по инстинктам, по хитрой змеиной сущности, которую так быстро переняла от змея-искусителя наша праматерь Ева. И нас, грешниц, научила.
       Чтобы оценить человека по достоинству, надо его потерять. Или представить, что теряешь  и поверить, прочувствовать представляемое.
Надо дать духовному отцу возможность потерять меня. Вот выход.
До прихода в монастырь я любила путешествовать. Новизна впечатлений всегда начинала новый отсчёт времени, возвращала  остроту и полноту жизни, затмеваемую обыденным, размеренным ходом вещей.
       Однако все монастырские события  напрочь перечеркнули мои попытки опять стронутся с места в поисках жизни, стоящей того, чтобы жить.  Огонь любви и обретаемой веры ярко пылал в душе моей и не требовал топлива иных чувств, не требовал  переоценок.
      - Всё, приехала.  Твоя остановка. Ждала тебя давно. Рваться больше некуда. Для спасения души всё найдёшь тут. – Отец Нестор не благословлял меня даже на паломнические поездки.
      - Ослушаюсь его, вырвусь в паломничество, - вот что задумала я, охваченная мстительными чувствами.
       Один  наш  иеромонах, отец Иероним, поступил заочно в Духовную Академию и с месяц назад перебрался в знаменитый мужской монастырь. В славную Пустынь, где до революции подвизались великие старцы.
       Священником отец Иероним был, как говорится,  грамотным, с ясным умом и убедительным красноречием, книгочей и  молитвенник. Один из тех, что предостерегали меня от обольщения  духовным отцом.
      - Ты и тебе подобные вгоняют отца Нестора в прелесть. Для неопытных священников прелесть – дьявольское искушение. Это смесь гордыни, мании величия, фанатизма и детской наивности. Прелесть разрушает  психику и отнимает благодать. Иеромонах в прелести в конце концов впадает в многочисленные грехи и пороки. Чаще всего в пьянство. Тогда уж помутнение мозгов неизбежно. Поостерегись, голубушка. Отойди на время. -
       Уезжая, отец Иероним  ещё раз остерёг меня и пригласил посетить  великую Пустынь, пожить там в послушании, на службы походить и, главное, к истинному старцу дорожку протоптать, прикоснуться к настоящей святости.
       Однако, чтобы стронуться с места, мне, такой лёгкой на подъём прежде, теперь требовались немалые душевные силы или толчок извне.  Пусть даже через некое травмирующее впечатление.
       И травмирующее впечатление не заставило себя ждать.

                ГЛАВА ТРЕТЬЯ

       День выдался морозный, двадцать пять градусов ниже нуля. Даже в швейной при двух электрообогревателях я зябла и подумывала, как бы пораньше закончить шитьё.
Вдруг в прихожей послышались голоса. Один из них – раскатистый баритон отца Нестора, я узнала сразу. Другой голос, нежный, девичий лепетал что-то о достаточно интимных событиях и взаимоотношениях.
       Я выглянула из швейной.  На подоконнике в прихожей рядком примостились священник и молодая девица в короткой дублёнке и пушистой шапочке. Совсем не церковного вида девица, я её видела несколько раз в храме.
       К отцу Нестору на исповедь она шла без очереди, будто гнали её тяжкие смертные грехи, и поведать о них Господу требовалось без промедления. Однако сейчас её маловразумительный рассказ о тривиальных житейских ситуациях явствовал, что особых грехов девица за собой не усматривала.   
       Похохатывая слушал её отец Нестор,  приятно возбуждённый и откровениями, и близостью симпатичной грешницы.
       Возмущение и обида перехлестнули во мне все фильтры сознания.
       Стремительно подскочила к священнику.
      - Благословите, отче, на паломничество в Пустынь, отец Иероним приглашал меня, отбывая. Обёщал, что обрету там великую   пользу душе    и успокоение –
      Отец Нестор с негодованием глянул. Скуфья, как всегда нахлобученная низко на лоб, придавала его светлому взгляду несвойственную мрачность. Или гнев темнил глаза. Гневался он, прервала я приятную беседу о волнующих предметах. 
     - Ни на какие поездки не благословляю тебя, чадо. Ты же знаешь сама, зачем повторяться. Решений своих я не меняю. –
      - Тогда я пойду за благословением к  архимандриту Герману. –
        Меня уже несло
      - Да и как Вы смеете ограничивать мою свободу в благом начинании. Я не монахиня, приписанная к монастырю. Просто работница. Обетов не давала.-
Девица смотрела во все глаза, изумляясь своеволию моему и язвительной гневливости.
Не отступая, я протянула для благословения сложенные одна к одной ладони.
      - Гряди с миром, не раздражай меня. Нечего мне сказать тебе. –
      - Ну, тогда обойдусь и без Вашего благословения. -
        И я, хлопнув входной дверью, выскочила на мороз.

                ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

        Мороз пробирал "до кости", и сразу слегка остудил моё воспалённое сознание. Однако отступать я не собиралась, и чтобы не потух запал, бросилась к архимандриту Герману.
      - Если  и он не благословит, уйду совсем и никогда в монастырь не вернусь. –
Отче Герман принял меня сразу.  Проникся и быстро принял решение.
      - Езжай, голубушка, но не надолго. Отпускаю не больше, чем на неделю.
Рясу тебе хочу заказать. Сними-ка мерки, любезная дщерь.-
        Пока обмеряла  архимандрита, успокоилась, гнев и возмущение отступили.
        Недаром считается в монастыре – труд и молитва, два крыла, несущие ко спасению. Труд мне предстоял ответственный. Зимняя дорогая ряса для наместника монастыря.
         Внимательный архимандрит умело разрядил обстановку. 
       - Позови ко мне  отца Нестора, если он ещё возле швейной проповеди читает. –
       - Он явно видит меня насквозь! – проницательность архимандрита смутила меня.
       - Конечно, он уже знает о новом месте зимней дислокации нашего новоявленного старца, - утешала я себя, возвращаясь в мастерскую и маясь совестью. Осознавать предательство не хотелось. Ведь я ни слова не сказала об отце Несторе. Может, кто-то раньше меня доложил.
        В монастыре фискальство почти входит в устав. Слишком много бесов вьётся вокруг монахов, искушая, подбивая на запретное. Отслеживание чужих искушений помогает вовремя предупредить падения нестойких монахов и последующий уход из монастыря.
        Хотя иногда, как в драме Ларисы, бесы покрывают запретное, создавая некий заговор слепоты и молчания об очевидном грехе.
Или Бог попускает испить чашу скорбей до дна, исчерпать страсти, прозреть возомнившим о себе, наказывая тем самым их гордыню.
       Отца Нестора с симпатичной прихожанкой уже не было подле мастерской.
     - Значит, ехать мне в Пустынь, не попрощавшись. Тем лучше. Сам архимандрит поставит священника перед фактом, оградит меня от гнева и упрёков.
                ( продолжение следует )