В этом году зима о себе напомнила морозами и снегами ещё в конце октября. А ещё раньше погорельцы принесли весть о пожаре в Москве и разграбление её французами. Сосед Архип, вернувшись домой после Бородинской битвы, прижимая к правому боку обрубок руки, с болью в голосе рассказывал об отступлении русской армии.
Двенадцатилетний Иван, с интересом в глазах, ловил каждое слово видавших эти перемены. Ведь в своей жизни он, самый старший из троих сыновей плотника Василия, дальше родного Фоминского и не бывал. Он часто с соседскими ребятами и младшими братьями выходили на большак - новую дорогу из Москвы на Калугу. Раньше по ней тянулись вереницы купеческих подвод, лихо мчались дворянские кареты и отряды конных гусаров. В последнее время по ней, в направлении Малоярославца, брели неорганизованные остатки французской армии. Бравые когда-то, солдаты Наполеона, утратили свой вид. Ранние, в этом году, русские морозы доставали непривычных к ним французов основательно. Кутаясь в шинели, одеяла и платки французы имели довольно жалкий и измученный вид. С наступлением темноты, они стучались в ближайшие дома для ночлега. Жители впускали их неохотно и неприветливо. Вот и сегодня к плотнику Василию ввалилось трое. Спрятавшись с братьями на печке, Иван из-за перегородки наблюдал за вошедшими. Когда те сняли из себя одежду, укрывавшую их от мороза, перед глазами жильцов открылась жуткая картина… Это уже были не ухоженные французские солдаты а жалкие, исхудавшие существа с отмороженными кончиками носов и ушей, конечностей. В их глазах виден был страх от безисходности. Глядя на них, отец Ивана, серьёзно болевший туберкулёзом, откашлявшись и сплюнув мокроту на пол, хрипящим голосом приказал жене :
- Анфиса, постели-ка этим воякам наземь чего нибудь!
Проворную мать не нужно было просить дважды. Метнувшись в хлев, она через некоторое время ввалилась в дом с охапкой сена, которую бросила к ногам постояльцев. Один из них, по видимому самый старший, что то сказал на французском языке своим друзьям. Те согласно закивали головами и начали располагаться. Потом он обратился к матери, протягивая ей пустой котелок. Но его речь была непонятна. Тогда отец, скорее догадавшись, проговорил :
- Что ты смотришь на него, мать?!. Ведь и так понятно, что француз жрать хочет! Но у нас самых ничего нету. Всё вымели его друзья ещё при наступлении. Разве предложи им горячего кипятка.
Мать, отставив в сторону заслонку в печи, вытянула ухватом казан с горячей водой. Лица французов сразу оживились. Все трое, словно по команде, вытянули в направлении тепла руки для согрева. Потом начали рыться в карманах и ранцах. Но их поиски не увенчались успехом. Ничего съедобного они не нашли. Тогда один из них придвинул ранец к хозяевам, давая возможность увидеть содержимое. В основном там преобладала церковная утварь с золота и серебра: крест, чаша для причастия, лампадки, ложки, иконы. Также там была дорогая посуда с разграбленных купеческих и дворянских домов…
Крестясь и отмахиваясь от увиденного, отец Ивана попятился назад, завороженно повторяя :
- Свят! Свят! Свят! С нами крестная сила! Убереги нас от соблазна взять что-то из награбленного в святой церкви!..
Тогда один из солдат, видимо самый наглый по натуре, заглянул в печь, осмотрел горшки, сундук. Убедившись, что в доме действительно ничего нету он досадливо махнул рукой и выпивши несколько глотков тёплой воды, завалился спать. Его примеру последовали и остальные. Свои ружья с острыми штыками они свалили беспечно в углу. Когда всю комнату наполнил их усталый храп, Иван полушепотом заговорил к отцу :
- Бать! А бать! А давай-ка заколим их штыками! Дядя Архип рассказывал нам скольких наших они уложили под Бородино…
На что Василий, зайдясь кашлем, прохрипел :
- Анну-ка цыц, сопля! Ты ещё отца учить будешь! Или хочешь, что бы они нашу хату сожгли вместе с нами?!. Бог им судья!.. Таким морозами они далеко не уйдут… Не жильцы они уже на этом свете…
Утром, с восходом солнца, постояльцы зашевелились и начали собираться. Первым вышел старший. Напоследок осмотрев комнату, он стянул с нас, ещё спавших детишек, последнюю дерюжку и, набросив её на свою голову и плечи, вышел. Молча опустив голову, вышел за ним и второй. И только третий солдат, подойдя к печке, ласково погладил рыжие кудри моего младшего брата Семёна. Потом, что-то говоря на своём непонятном языке, он жестами показал, что там, далеко-далеко у него тоже остался вот такой же маленький сын… Смахнув с глаз непрошенную слезу, неуклюже порывшись в нагрудном кармане обмороженными пальцами, он достал маленький кусочек сахара и сдув с него прилипшие остатки табака, протянул моему братишке и, вышел…
Некоторое время, мы втроём, поочередно, лизали тот кусочек сахара… Прямо на наших глазах он начал уменьшаться и в конце концов мы уже слизывали его сладкие остатки со своих ладоней…
Через несколько дней, возвращающиеся в Москву погорельцы рассказали нам, что вся обочина новой Калужской дороги устлана замёршими телами французских солдат. У одного из них они забрали ранец и несли его назад, в Москву. В нём находились знакомые предметы : крест, чаша для причастия, лампадки, ложки, иконы…
Прошли годы… Москва, отстроившись после пожара 1812 года, стала ещё краше и величественней. Иван, сын Фоминского плотника Василия, женившись на купеческой дочери, жил в Москве. У них самых подрастали три дочери - красавицы. Вечерами они по очереди читают. Вот и сегодня, старшая дочь Лиза, читает новое стихотворение Лермонтова «Бородино» :
- Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?..
Сидя у самовара и отхлёбывая с блюдца, в прикуску с сахаром, небольшие глотки чая, Иван вспоминает тот маленький кусочек сахара, оставленный французским солдатом…