Всем! Всем! Всем! Тем, кто меня читает. Целенаправленно или по чистой случайности.
Автор сим извещает, что им опубликованы бумажные версии двух новых книг. Их можно приобрести на:
"Без дна" (Авантюрный роман на фоне взбаламученного социума)
http://knigi-market.ru/2355/
"Трудное бабье счастье" (Роман о судьбе)
http://knigi-market.ru/2899/
Милости просим.
Повесть
1.
Павел Кудревых был кадровым офицером, служил верой и правдой в саперно- инженерных войсках, дослужился до звания капитан, командовал ротой, когда их часть в паршивом 93 году – лучше б вообще его не вспоминать, - расформировали. Годики его уже в это время отстукивали аж пятый десяток, и на тебе - пришлось приспосабливаться к новым условиям жизни «на гражданке».
Как многие армейские, не дослужившие до больших чинов офицеры, своего собственного жилища Павел не имел; или мотался с семьей по общежитиям или, в лучшем случае, снимал «угол», хотя последнее, по относительной скудости армейского жалованья, мог не всегда себе позволить. Перед расформированием высшее руководство на уровне округа дало пышные обещания обустроить всех увольняющихся, но «красно было на бумаге». Все эти громогласные обещания были заволокичены, а постоянная чехарда с военачальниками привела к тому, что новенькие вообще сделали финт ушами, притворились, что или слышат об обещаниях впервые, или их это впрямую не касается.
Низкий поклон родичам жены: они жили в двухкомнатной квартире в Ярославле. Потеснились, освободили одну комнатку.
Теперь возникла проблема, - на что жить? Вообще-то Павел был, что называется, мастер на все руки, но идти в мастеровые все-таки не хотел, считал для себя, бывшего офицера, занятием его недостойным. Посоветовавшись, решили с женой заняться маленьким бизнесом, иначе говоря, заделаться «челноками»; благо у жены были хорошие знакомства в Прибалтике, а уже через них можно было выйти и на недорогую польскую косметику и надежную обувь из Германии и Дании. Но «бизнес» по ряду причин не пошел, слишком много оказалось непомерных побочных трат, они съедали почти весь их навар. Вскоре свалилась беда: у жены обнаружили рак кожи, она очень быстро, вроде, и глазом моргнуть не успели, скончалась. Везти «челночный воз» на своем горбу Павел не захотел, тем более не хотелось впрягать сына, он к этому моменту только-только поступил во втуз при ярославском шинном заводе. Так и пришлось, в конце концов, поставить на бизнесе точку.
Примерно полгода бил, что называется, баклуши. Наконец, по старому, еще из прежних армейских времен, знакомству пристроился в охрану к преуспевающему (не в пример самому Павлу) бизнесмену. Сначала думал: «Долго не задержусь. Только бы пережить какое-то время». Однако получилось иначе. Хозяин, именно так и не иначе все величали за глаза их работодателя, сразу приметил исполнительного Павла. Через какое-то время предложил ему стать уже не рядовым, а начальником охраны, положив при этом очень даже приличный оклад (о таком, в бытность пребывания Павла на воинской службе, можно было только мечтать). Павел, не долго раздумывая, принял предложение. В этом своем новом качестве уже находился шесть лет и, в общем-то, не считая каких-то мелких и, скорее всего, неизбежных претензий, обид, был этим своим положеньем доволен. Мог позволить себе, наконец, приобрести пусть и не «первой свежести», но еще далеко не исчерпавшую свои возможности иномарку, вступил, наконец, во владение собственной двухкомнатной квартирой, не заплатив при этом почти ни рубля (вступительный взнос взяла на себя его фирма, - шикарный подарок Хозяина, остальное – под очень льготный процент). Сын его женился, поселился в собственной квартире, подаренной молодоженам родителями молодой жены, и, в должное время, сделал отца дважды дедушкой: жена родила двойню, мальчика и девочку.
Самому Павлу к этому времени исполнилось уже солидных сорок четыре года. Казалось бы, все самое главное, что могло произойти в его жизни, уже произошло. Все, чего смог добиться, на что был рассчитан его ресурс, - добился и достиг. Оставалось только доживать последнюю треть жизни: в относительном довольстве, покое, заботе о стремительно подрастающих, становящихся все более забавными внучке и внуке.
Однако на деле все повернулось иначе.
2.
Хозяин был моложе Павла лет на семь, но, несмотря на относительную молодость, уже зарекомендовал себя, как один из наиболее ярких и перспективных деловых людей Ярославля, чему в немалой степени благоприятствовало и то, что он не гнушался прессы, то и дело появлялся на местном телевизионном экране, щедро спонсировал разного рода благотворительные проекты, словом, был не просто денежным мешком, но и достаточно выпуклой общественной фигурой. То ли это была его природная черта, то ли относительная молодость его то и дело подначивала, - он не терпел однообразия, пробовал себя то в одном качестве, то в другом, и виды бизнеса у него были самыми разными, начиная с валяльного производства и кончая продажей участков земли на невидимой стороне луны. Что-то в его начинаниях приносило доход, что-то – одни убытки; но, в конечном итоге, после подбития дебета-кредита Хозяин неизменно оставался в плюсе. Он явно родился если и не под счастливой, то под удачливой звездой.
Как-то в начале июля он вызвал к себе Павла и предложил ему, на правах акционера, место заведующего одной из только что открытых им сельских пекарен.
Предложение для Павла было неожиданным. Сначала даже сполна не понял, о чем идет речь. Видимо, его мимика была достаточно красноречивой, если Хозяин счел уместным добавить:
-Подумай, Петрович. Бери пример с японцев. Они советуют: не хочешь, чтобы твоя жизнь закисла? - тогда не бойся, меняй время от времени хотя бы среду обитания. Новая обстановка, новые впечатления. Никаких тебе: от и до. Сам себе голова… К тому же там охота хорошая. Буду к тебе наезжать.
Скорее всего, решающую роль в том, что Павел принял предложение Хозяина, сыграло именно это упоминание о «хорошей охоте».
Увлеченность охотой укоренилась в нем с первых лет армейской службы. Тогда, после окончания Пензенского военного училища, его отправили на место службы в Кокчетавскую область в Казахстане. Там-то он и приобщился к охоте. А излюбленным объектом охоты были тогда дикие сайгаки. Охотились,- сейчас, по прошествии столь длительного времени, вспомнить об этом стыдно, - на машинах, гоняясь за жертвой по ковыльной, уберегшейся от распашки степи. Потом, после многочисленных «переводок», когда волею штабного начальства Павла швыряло-мотало по всем весям безбрежного государства по имени СССР, - на мушке его нарезного карабина были и медведи, и косули, и рыси, не говоря уже о самых примитивных белках, зайцах и утках.
Пекарня, хозяином которой на правах, повторяем, акционера, позволил себя назначить Павел, находилась в селе Коровино, на берегу Волги, километрах в двадцати от Углича. Павлу, когда он побывал там при своей первой ознакомительной поездке, место это сразу пришлось по душе. И хотя по своему происхожденью «сельским» он не был, но, то, что глубоко ютится почти в каждом из нас, называющем себя русским, спрятано что-то деревенское, дремлющее, возьмет, да вдруг как будто и очнется как после многолетнего страшного «городского» летаргического сна. Вот, примерно, то же самое, видимо, случилось и с Павлом. Поманило, потянуло его и, больше не терзая себя вопросами, стал он активно готовиться к переезду.
Но тут стала перед ним проблема: жизнь в деревне без жены штука крайне нежелательная, - бытовые неудобства: раз, да и для здоровья, понятное дело, приятнее.
3.
Жена - да. Под номером первым в списке: «Что сделать?». Но ведь и дома-то настоящего пока у него на новом месте жительства не было. То есть сам по себе дом был, - бывший сельклуб, разделенный ровно пополам: одна половина предназначена для проживания Павла, другая – зарезервирована на случай, если вздумает приехать Хозяин. Но то была лишь наполненная более - менее обиходными вещами деревянная коробка, сделать ее нормальным, пригодным для жилья местом могла только женщина. В том Павел Петрович был абсолютно убежден. Так же как и в том, что статус этой женщины мог быть только «законная супруга», никаких суррогатов, гражданских браков, подмен, полюбовных соглашений, - ничто больше не гарантировало стопроцентную уверенность, что эта женщина посвятит себя целиком и без остатка созиданию желательного Павлу домашнего уюта.
Да, но где взять такую жену? Пришлось потратить на раздумья еще не один день, прежде чем Павел сделал свой выбор. Этим его выбором стала молодая, двадцати трех лет женщина, которая работала у них в офисе последние полгода уборщицей.
Что определило выбор Павла? Пожалуй, несколько соображений.
Павел уже давно приглядывался к Тоне, задолго до того, как Хозяин обратился к нему с предложением. Ему нравилось, как она относилась к своему, казалось бы, самому скромному делу, - аккуратная, никогда не опаздывающая, никогда ни на кого не фыркнет, если помещенье окажется захламленным более обычного, в случае необходимости, - задержится с началом уборки и на полчаса и на час, позволит другим нормально отработать. Словом, деловые качества безукоризненные. Молчалива. Говорит только по делу. К приставаньям мужиков, - глуха и слепа. Очень честная. Павел, грешным делом, даже один раз ее проверил «на вшивость», - подбросил в урну бумажник, в нем пятисотенная и проездной билет. На следующее утро нашел бумажник с пятисотенной и билетом у себя на столе, маленькая записка: «Это я нашла. Это ваше?». И, наконец, прежде чем принять окончательное решение, Павел навел о Тоне справки. Выяснилось, что родственников у нее, во всяком случае, близких, - никого. Сама она приезжая, снимает комнатку у посторонних ей людей, даже не имеет городской прописки. Все это устраивало Павла. Чем более одинока в этом мире, тем больше шансов, что будет дорожить человеком, который возвел ее в ранг законной жены, да и отвлекаться от главного – созидания нового дома – будет поменьше.
И, наконец (хотя для большинства это стало бы самым главным), внешность ее Павла очень даже устраивала, все, вроде, в его вкусе: в меру высокая, худенькая, стройненькая, слава богу, не стриженая, темные густые, иногда сплетенные в косу, иногда собранные в тугой пучок на затылке волосы. Но главное, что ее отличало, - большие, по-кошачьи зеленые глаза, «изумрудные». Эпитет, хочешь - не хочешь, сам по себе напрашивался.
Если что и внушало Павлу опасение, - это их разница в возрасте. Двадцать один год все-таки. Но с другой стороны, если опять же верить добытым им «оперативным данным», никаких мужских связей за Тоней не прослеживалось, ни с кем, во всяком случае, за последнее время не встречалась. «Да и был ли когда-нибудь вообще у нее мужчина? - как-то подумал Павел. – Что-то непохоже».
Их сложившиеся к этому моменту отношения были ровными. Павел, в силу причин, о которых говорилось выше, ей симпатизировал, она, в свою очередь, кажется, его уважала. Но достаточно ли этого, чтобы так вот, решительно, изменить свою жизнь, стать частью жизни другого человека, лечь с ним в постель, наконец? Да не на раз, - тут-то никаких проблем, - а из ночи в ночь. И так, может, если повезет, - на протяжении многих лет.
Давно уже Павел при разговоре с женщиной так не волновался. А ну как возьмет и пошлет его подальше? Хорошенький будет для него «пендель»! И как он потом будет с ней и дальше продолжать работать? А если, не дай бог, его сослуживцы, его «ребятки» об этом его конфузе узнают?
Словом, страхи были, но все, на удивленье, прошло почти как по маслу. Какие-то колебания, сомнения угадывались на ее лице, но лишь первую, допустим, пару – другую десяток секунд. А потом она просто сказала:
-Ладно… А когда?
-Да хоть завтра. – С одной стороны, у Павла после Тониного «ладно» на сердце отлегло, с другой – несколько смущала ее показавшаяся ему слишком будничной реакция, - никаких внешних волнений, дрожи в голосе, слез («Каменная она что ли какая-то?»).
-Завтра я не смогу, - она поняла Павла, кажется, буквально. – У меня генеральная уборка.
Из ее дальнейших объяснений Павел понял, что она еще нанялась в уборщицы к каким-то «богатеньким», и завтра, то есть в субботу, в ожидании намечающегося в воскресенье приезда хозяев, ей нужно будет особенно тщательно убрать их огромную квартиру.
4.
С оформлением брака Павел решил резину не тянуть; необходимый испытательный месяц после подачи заявления, благодаря своим знакомствам, сократил до недели. От свадебных застолий отказался без колебаний. Тоня, судя по всему, разделяла его нелюбовь ко всякого рода публичности. Ей, как и Павлу, кажется, уже не терпелось оказаться на новом месте жительства. Но им еще предстояло пережить их первую брачную ночь.
А она приготовила для Павла сразу два неприятных сюрприза.
Первый, вполне, впрочем, ожидаемый, - надежда Павла, что он окажется первым мужчиной в Тониной жизни, разлетелась в пух и прах. Ну и ладно. Странно, конечно, было бы требовать от двадцатитрехлетней женщины, чтобы она до этих пор не переспала ни с одним мужчиной. Это был бы уже уникум какой-то.
Второй сюрприз был куда более серьезным: Павел не сразу, уже после того, как осознал и частично примирился с первым, вдруг обнаружил, что в Тонином межгрудье произрастает кустик темных, курчавых волос.
-Откуда это у тебя? – Первое, что пришло в голову спросить обескураженному Павлу.
Тоня, она сейчас лежала рядом с ним, виновато молчала.
Ни фига себе!
Павел чуть не выпрыгнул из постели, так его достал этот черный «бермудский треугольник» на белом теле его молодой жены, словно какая-то зловещая метка. Злой, мысли вразброд, как был абсолютно голым, - выскочил на балкон, жадно закурил. Время – близко к рассвету. Довольно прохладно, но это как раз именно то, что ему сейчас нужно. Холодный душ тоже б не помешал.
Это что же такое получается? Жена-то у него, выходит, с брачком. А он, фанфан-тюльпан, вместо того, чтобы сначала все досконально и всесторонне проверить, - прощупать, обмерить, - сходу в загс. Как будто затмение на него какое нашло. Что же ему теперь делать? Ход назад? Несолидно. Надо будет придумывать какие-то объяснения. Да и человека, по правде говоря, жалко: она-то сама здесь совсем не при чем. Ну, раз родилась такой! Можно себе представить, сколько ей самой уже пришлось из-за этой неуместной растительности перемучиться. Может, а, скорее, даже наверняка как-то пыталась от нее избавиться, но куда там? Эта зараза, уж коли она завелась… Была у Павла Петровича уже одна такая, - волосатая. Правда, там речь шла о ногах. И как же она с этой треклятой волосатостью боролась: и химией и электричеством! А результат – с точностью все наоборот: волосы после всех этих манипуляций только на короткое время пропадают, а потом растут еще гуще.
И, надо отдать должное Тоне, что накануне первой ночи от этого кустика не избавилась: предстала перед Павлом в своем натуральном виде.
Когда голому Павлу стало на балконе совсем неуютно, вернулся в комнату. Тоня, как оставил ее Павел лежащей на спине, так и лежала до сих пор, кажется, даже не ворохнулась. Открытые глаза устремлены в потолок.
-Ты бы хоть заране…Как-то сказала бы мне.- Все-таки упрекнул ее Павел.
-Я люблю тебя, - вдруг сделала признание; «вдруг» от того, что тема «любовь» между ними до этих самых пор вообще не возникала. – Как же я могла тебе сказать, если я тебя люблю?
Между «не могла сказать» и «люблю», вроде, никакой прямой связи. То же самое, примерно, что сказать: «Я пошел в баню, потому что у меня болит голова». Но связь все же была, хоть и неявная, она угадывалась, и она говорила в пользу того, что Павел, несмотря ни на что сделал все-таки правильный выбор. Сердце его смягчилось. Вернулся в постель. Протянул руку, стараясь делать это так, чтобы ни в коем случае не коснуться волоса на груди жены, обхватил ее дальнее от него плечо, притянул, прижал к себе.
-Ладно…Забыто.
В нем опять проснулось желание. И его нужно было незамедлительно реализовать. А кустик этот чертов… Можно, при желании, его и вовсе не замечать.
5.
Переезд их совершился где-то в первых числах августа. Самая страда для грибников, ягодников, да, пожалуй, и огородников тоже.
А с огородом Павлу и Тоне, можно сказать, повезло: приехали почти на готовенькое. Дело в том, что бывшая завклубом давно обрабатывала кусочек земли с тыльной стороны клуба, это был, своего рода, натуральный добавок к ее более чем скромной зарплате. После того, как клуб приказал долго жить, а самой бывшей завклубом, после того, как подросли и разъехались ее домочадцы, стало довольно и ее кровного, примыкающего к ее собственному дому земельного надела, - эта земля пару лет пустовала. Но как-то здесь, в Коровино, поселилась семья чеченов, они разбили большую палатку прямо на берегу Волги. Вот они-то и обратили внимание на этот бесхозный, запущенный кусок земли, прибрали его к рукам. И слава Аллаху! Большинство сельчан, как бы неоднозначно они не относились к самим чеченам, к тому, что они вдохнули жизнь в огород, отнеслись с пониманием, даже похваливали их за это. Однако, месяца за полтора перед тем, как Павлу и Тоне перебраться на новое местожительство, чечены неожиданно снялись с места, быстренько, рано поутру убрали свою палатку, покидали небогатый скарб в подкативший фургон и…больше их никто никогда не видел. Огород же был ими, естественно, оставлен, причем абсолютно неразоренным. Конечно, за то время, пока не было надлежащего ухода, - ни прополки, ни полива, - он приобрел довольно жалкий вид, рассчитывать, что с него удастся получить что-то достойное, разумеется, не приходилось, и все-таки… Тоня, во всяком случае, с жаром, как изголодавшаяся по настоящему труду, на него набросилась, чуть освободилась от занятий непосредственно в доме, смотришь, уже ковыряется на задворках, - то с лопатой, то с мотыгой, то с лейкой: пропалывает, окучивает, поливает.
Вот когда Павел окончательно убедился в безошибочности своего выбора. Вот когда его молодая жена показала себя во всей красе: она оказалась безукоризненной хозяйкой. Ею не нужно было понукать, ей на что-то указывать, ее чему-то учить: похоже, сельский дом и все, что связано с ним, было ее естественной средой, она чувствовала себя здесь, как рыба в воде.
До того, как переехать в Коровино, Павел планировал пристроить Тоню на какую-нибудь должность при пекарне. Но, видя, с каким старанием она трудится по дому, как много времени и сил у нее уходит на это, принял решение: «Нет, хватит с нее и этого. Во всяком случае, пока. А там видно будет».
Но была в этой бочке меда и ложка дегтя. Уж очень его жена была немногословной. Хотя и сам Павел был далеко не болтлив, но то, как скупа была на выражение своих эмоций его жена, как буквально просеивала через себя каждую фразу, как будто постоянно боялась сказать что-то лишнее, что может ей навредить, - такое Павел у женщины встречал в своей жизни впервые. Он уже пару-другую раз и упрекал ее за это. Тоня не обижалась, пыталась быть оживленнее, но сразу чувствовалось, - ей это дается с трудом. В конце концов, Павлу ничего не оставалось, как примириться с этой ее особенностью.
И было еще одно: Павел почти ничего не знал о Тонином прошлом. Что у нее лежало за плечами? С кем она любилась, дружилась? В каких жизненных передрягах уже побывала? Ни-че-го. Когда же Павел начинал какие-то расспросы, почти неизменно отвечала:
-Ну, зачем тебе это? Там же ничего интересного.
Паспорт ее, в ее, разумеется, отсутствие, он очень внимательно изучил и ничего особенного для себя не почерпнул. Сурова Антонина Владимировна. Число, месяц, год рожденья…Место рожденья – Алтайский край. г. Новоалтайск, ул. Минина, 19. Графа «Дети» пустует.
Фотокарточка наклеена. Какая-то, как показалось Павлу, подозрительная. Не знай он, что этот паспорт принадлежит его жене, никогда бы не признал, что здесь изображена именно она, уж очень какая-то некачественная фотография, стерты индивидуальные, только ей одной присущие черты лица. А, впрочем, все это, может быть, не более чем его досужие домыслы.
6.
А так, во всем остальном, дела, вроде бы, налаживались. Уже в договоре с Хозяином было специально отмечено, что чисто технической стороной производства, то есть непосредственно самим хлебопечением будет заниматься другой, также уже нанятый Хозяином человек, самому же Павлу вменялось в обязанность осуществлять общее руководство, налаживать сбыт, следить за финансами, договариваться о транспорте.
Своего мукомольного производства пока у них не было. Собственная мельница, которая бы поставляла муку на все принадлежащие ему пекарни, была лишь в проектах Хозяина, на данный же момент надо было искать сырье на стороне. Именно к такого рода поставщику у Павла вскоре возникли серьезные претензии: мука не отвечала требованиям, и Павел решил сменить партнера. С этой целью как-то поехал в соседний город Рыбинск, заключил договор на поставку. Довольные друг другом, «обмыли» соглашение в ресторане.
Был уже поздний вечер и надо бы, вроде, отправляться домой, но… Во-первых, голова под градусом, в таком виде за рулем…Нет, такая бесшабашная самонадеянность Павлу была не свойственна. Во-вторых, льет как из ведра, понятное дело – осень. Да и партнер уж очень гостеприимен, зазывает переночевать у него. Павел поддался на его уговоры. Позвонил жене, предупредил, что приедет не раньше десяти-одиннадцати следующего дня.
Однако где-то в часу третьем ночи, что-то как будто подняло его с постели. Дождь к этому моменту уже прекратился и все, что закачал в себя в ресторане, похоже, успело из него испариться. Возникло непреодолимое желание тут же, не дожидаясь наступления утра, пуститься в обратную дорогу. И как не отговаривал его гостеприимный хозяин, - настоял на своем.
В Коровино он был где-то часу в шестом. Быстро, какая-то сила по-прежнему подгоняла его, вошел в спальную комнату. Ранние сумерки, солнце еще не взошло, и окна плотно зашторены, однако сразу заметил: жена на месте, все в порядке, лежит на спине. Кажется, отлегло от сердца. Какие-то тягостные предчувствия очевидно не сбывались. Но когда подошел к кровати поближе, наклонился над женой…Что-то странное с ее лицом. Как будто оно не живое. Наклонился еще ближе, почти коснулся носом ее щеки:
-Тоня.
Молчит. Потрогал ее за плечо. Никакой реакции.
-Тоня! – Намного громче прежнего. И снова в ответ от нее – ничего. Взял ее руку в свою, попробовал нащупать пульс, - пульса не было. И сама рука как будто уже начала холодеть.
Сомневаться больше не приходилось, - если жена и не совсем мертва, она в каком-то глубоком обмороке. Павел заметался по всему дому. Вот когда он впервые обругал себя за то, что покинул город. Где и как он сейчас раздобудет какую-то врачебную помощь? Да, есть медпункт, но, во-первых, не здесь, а в соседнем селе Охотино, это около пяти километров отсюда, да и не работает он, конечно, круглосуточно, надо дожидаться наступления утра. Еще можно вызвать «скорую», но лишь с другого волжского берега, из Мышкина, а коль скоро паромная переправа начнет работу с девяти, - действительно скорой помощи он и отсюда не получит. Хоть прямо выходи на улицу и кричи «караул».
Так, пометавшись туда-сюда, осознав, в конце концов, свою полную беспомощность, вернулся в спальную комнату. На этот раз ему показалось, - щеки жены как будто слегка порозовели. Приложился ухом к ее груди… Да…Точно… Слабые, прерывистые, но все же толчки, - значит, сердце заработало. Слава Богу!
Окончательно пришла в себя где-то минут через пять. Открыла глаза. Долго, как будто не узнавая, смотрит на склонившегося над ней мужа.
-Что с тобой?
Молчит.
-Я подумал, ты умерла.
Опять молчит.
-Ну, скажи хоть чего-нибудь!
-Почему…ты так рано…приехал? – Никаких признаков какой-то радости от того, что видит мужа, скорее, она этим расстроена.
-Приехал, как приехалось. Ты скажи мне, что с тобой было.
-А разве со мной что-то было?
-А разве нет? Ты была как неживая.
-Нет, я всегда живая. – Здесь она слабо улыбнулась. – А была я очень далеко отсюда. Так далеко, как ты никогда не бывал. – Она, казалось, еще переживала то, что ей только что, перед тем, как очнуться, пришлось пережить, увидать, и то ли по этой причине, то ли по какой-то иной, была разговорчивее, чем обычно. – Хотя мне бы очень хотелось, чтобы когда-нибудь и ты…со мной вместе.
-Да где, где ты была-то? О чем ты говоришь? Здесь ты была и нигде больше!
Опять улыбнулась.
-Ничего-то ты не понимаешь.
-Ну, да! А что я должен понимать?
-А то, что я настоящая ведьма, - просто, но уже без улыбки, очень серьезно сказала жена. – А там, где я была, - вы называете это «шабашем». Хотя на самом деле это другое.
Павел сначала подумал, - если это шутка, то это говорит о том, что у жены с головой очевидно не все в порядке, а если это НЕ шутка…У Павла мурашки побежали по коже. Та, что по-прежнему лежала прямо под ним, на спине, конечно, не могла не заметить его испуга, - подняла и положила руку ему на предплечье:
-Но ты не бойся. Ничего не бойся. – Погладила его ладошкой, потом порывисто поднялась, обвилась вокруг него руками, прижалась к нему. - Все это чепуха. Это просто так сказалось. Пожалуйста, не думай об этом. Если б только ты знал, ка-ак я люблю тебя!
8.
Такой вот более чем странный разговор. Такое удивительное, идущее вразрез со всем общепринятым, усвоенным с самого раннего детства, что чудеса бывают только в сказках, признание.
Сказала, почти как обмолвилась, вновь легла, только теперь уже на бок, обернувшись лицом к стене. Очень скоро заснула. Пробуждение наступило, примерно, через час. Никаких внешних перемен. Такая же, какой ее до сих пор знал Павел: немногословная, вечно о чем-то думающая, погруженная в свои будничные дела. Муж позовет, - тут как тут, ну чисто Сивка-Бурка, выслушает, готова выполнить любой его наказ. Сказать бы кому, - что этим утром произошло, что именно Павел от нее услышал, - никто не поверит.
Да и самому Павлу, прошла каких-то пара-другая часов, подумалось: «Да не пригрезилось ли мне все это?».
Однако тревога окончательно не отпускала его. Вспомнились кое-какие детали. Их было не так уж и мало. Одна растительность в неположенном для нормальной женщины месте чего стоила! Или ее необыкновенно зеленые, почти фосфоресцирующие в темноте, как у кошки, глаза? Или то, как ведут себя в ее присутствии собаки: сразу поджимают хвосты, поскуливают, спешат как можно скорее убраться восвояси? С чего бы все это?
Через пару дней сказал Тоне, что Хозяин вызывает его на неопределенное время в город. Выслушала, никак не возразила, но, чувствовалось, - ей этот его незапланированный отъезд очень не понравился. Опустила голову, закусила губу, помрачнела. Павел даже ее пожалел, но отступать от своего решенья не стал. На самом деле, конечно, Хозяин его не звал, - у него самого было желание побыть наедине с собой. Решить, наконец, как ему дальше жить с этим непонятным, загадавшим загадку человеком. Если, действительно, то был человек.
Пока добирался до Ярославля, почти ни на секунду не переставая, думал, - как же ему теперь поступить? «Поживем врознь недельку. Пусть хоть это станет для нее каким-то, что ли, уроком. Пусть, - если на самом деле так любит, как говорит, - помучается в неведении, - что с ним, с кем он». Даже, чтоб лишить Тоню возможности с ним в любое время связаться, отключил свой «мобильник», стал пользоваться другим, номера которого Тоня не знала.
Уже на следующий день своего пребывания в пустой ярославской квартире почувствовал, - как его тянет назад, в Коровино, как ему недостает этой непонятной загадочной молчаливой женщины. Это было очень странно. Совершенно не в духе Павла. Чтобы ОН так нуждался в какой-то, извините за грубое выраженье, бабе! И это в его-то почтенные годы. После всех, с кем ему уже пришлось так или иначе сойтись, переспать. Вот уж воистину «бес в ребро». Да у него и с бывшей-то его женой никогда не было такого. Все как-то буднично: и началось, и продолжалось, и закончилось. Никаких особенных переживаний, страданий. Бывало, приходилось на какое-то продолжительное время и расставаться, - и хоть бы что! Даже немного был этому рад. Даже, помнится, один раз уговаривал ее по телефону, чтобы задержалась с возвращением. Ей-то показалось, он, пользуясь ее отсутствием, завел шашни с какой-то другой, на самом-то деле ему просто было хорошо одному.
И вот… Шагает по квартире, из комнаты в комнату, постоит на балконе, покурит, посмотрит в окно, сходит, разнообразия ради, в туалет, посидит, опять покурит и походит, а в голове одна мысль: «Чем она сейчас? Что творит? О чем думает?». И сама она так и стоит у него перед глазами. И до чего ж хочется, чтобы она опять была рядом! Пусть такая-сякая, пусть назовет себя кем угодно, пусть хоть на метле прямо при нем куда угодно слетает, - все это не так важно. Важно, чтобы она была. И не за тридевять земель, а так, чтобы протянул руку, - а она здесь, уже коснулся ее пальцами, надавил на ее плоть.
Ну, чем, скажите, не наважденье? Разве ЭТО не колдовство? И разве она действительно не самая настоящая ведьма? Она самая. Да еще какая!
Сил его, чтоб оставаться в квартире, хватило только на два с половиной дня, - они показались ему вечностью. На третий, уже ближе к вечеру, пустился в обратный путь. За все это время, однако, не позвонил Тоне ни разу, хотя бы в этом выдержал характер, и ее о своем скором появлении не предупредил.
Уже подъезжая к Коровино, а была уже глубокая ночь, подумал: «Если сейчас случится то же…Если окажется, что ее сознанье опять в какой-то отлучке…Я просто возьму и убью ее».
Так же, как и в то роковое утро, сразу пошел в спальную комнату. Жена точно так же лежала на кровати. Опять на спине, волосы разбросаны по всей подушке. Резкая боль в груди, - словно полоснули по сердцу остро заточенным ножом. Схватил жену обеими руками, слегка ее приподнял, - она вскрикнула:
-Павлик!
Никогда, никогда до сих пор она его так не называла, чаще всего «Павел», иногда даже, как будто забывшись, по старой привычке «Павел Петрович», и вдруг это «Павлик!». И сразу отлегло от сердца. Она здесь. Она с ним. И никакая она не ведьма, просто немного в чем-то запутавшаяся, что-то очень крутое пережившая, не могущая до сих пор от этого пережитого избавиться, мучающая поэтому себя и вовлекающая в эту муку мужа, - вот кто она на самом деле. И ее надо просто жалеть. И ей, чем только можно, помогать. Павел почувствовал, как его глаза наполнились слезами. Ох, ка-ак давно он уже не проливал слезу!
А что творится с ней, Тоней? Как она-то, оказывается, несказанно осчастливлена его возвращением! Как ласкается к нему! Какими нежными словами его обзывает! И чтобы все это исходило от Тони! Такой обычно сдержанной, стреноженной по рукам и ногам, как будто даже стыдящейся любого очевидного проявления страсти.
Такой, переполненной впечатлениями ночи, чтобы с ним происходило тако-ое, Павел к своим сорока четырем что-то и не припомнит. Для кого-то, конечно, это прозвучит смешно и неубедительно, но именно и только этой ночью он впервые в своей жизни узнал, что такое действительно означает «любить».
8.
В жизни Павла открылась какая-то… розовая, что ли, страница.
Слухами земля полнится: он владел кое-какой информацией, знал, как идут дела с другими, запущенными Хозяином пекарнями; получалось, что подавляющее их большинство кое - как сводило концы с концами. Иное дело – детище Павла: продукция его пользовалась все более расширяющимся спросом, заявки стали поступать даже из других соседних районов, только успевай – поворачивайся, наращивай обороты.
Но что больше всего радовало Павла, - какое удивительное взаимопонимание установилось между ним и Тоней. Вот уж и в самом деле – настоящий «медовый месяц»! ( Хотя по срокам они и были на положении мужа и жены уже не первый месяц, но все, что ДО ТОГО, как бы было уже не в счет).
Нет, сама Тоня, в общем-то, оставалась такой же, - во многом, как и прежде, закрытой, но Павла отчего-то эта ее особенность перестала раздражать. Он принял ее такой, как она есть, и, если бы вдруг ей сейчас вздумалось себя переиначить, повести себя более, что ли, «душа нараспашку», он бы, наверное, даже этому ничуть не обрадовался. Его сейчас в ней, кажется, буквально все устраивало. Она же, в свою очередь, кажется, только о том и думала, только к тому и стремилась, чтобы ему угодить. Оставаясь при этом, это также не стоило упускать из виду, самой собой.
Иногда Павлу даже стали приходить мысли: «Да как же он раньше-то, до того, как появиться Тоне, мог жить вообще?». Жить без настоящей любви. Да и жил ли он на самом деле? Та, его прежняя жена, все, что только было связано с ней, даже их сын, - все это представало в его сознании, как какой-то сумеречный, нереальный сон.
Да и с ним ли действительно все это происходило, а не с его предшественником, может даже, и родственником, которого тоже по чистой случайности звали Павлом Кудревых? Огромный кусок жизни, оставленный им за плечами. Огромный, а попытаешься вспомнить, что же там было яркого, запоминающегося, - на поверхности памяти всплывают одни будничные размолвки. Как, например, даже смешно сказать, один раз тахту с женой не поделили: тахта несуразно широкая, почти квадратная, и вот жена предлагает спать, как принято у нормальных людей, - вдоль, а ему вдруг хочется, наперекор здравому рассудку, – поперек. И ведь так тогда поспорили, так переругались, что готовы были наступившим утром подать заявление на развод.
Вот с Тоней таких размолвок – гарантия – у него никогда не случится! Все у них – в ином свете, в ином измерении. И смысл их жития бок о бок какой-то иной.
И вдруг…. В один момент все это закончилось. А начало этому концу положил звонок от Хозяина.
Был уже достаточно поздний вечер. Павел находился в постели, Тоня тут же, в спальной комнате, переодевается, прикрывшись дверцей комода, надевает на себя ночную рубашку. Дверцей прикрылась от того, что ей вообще была свойственна стеснительность, она редко доставляла мужу удовольствие видеть ее обнаженной на полном свету. Отчасти, наверное, и из-за того кустика растительности у нее на груди, с которым, к слову сказать, сам Павел уже давно примирился и почти его не замечал. И вот в это время подал свои позывные «мобильник».
-Але!
-Петровичу. – Павел сразу распознал голос Хозяина, ему и представляться было не надо. – Как жизнь? Как успехи? Знаю, знаю: у тебя все тип-топ. Хвалю, горжусь. Не обманываешь моих ожиданий. Слушай, у меня назавтра намечено прогуляться в Углич. Хочу заглянуть к тебе. Ненадолго. Есть возраженья?
Ну, какие же у Павла могут быть возраженья? Хозяин – барин.
-Ну, тогда… Жди. Пока.
Время приезда не уточнил. Перезвонить? Нет, не стоит, - Хозяин, Павел давно в этом убедился, не любит, когда его дергают по пустякам. Придется завтра день подежурить, хотя и была намечена поездка в Гаврилов Ям.
И тут он заметил, как помрачнело лицо у Тони. Похоже, она каким-то образом поняла, кто и зачем звонил. А разговор-то велся…Хозяин редко повышал голос, - будь это натуральная беседа или по телефону, сам Павел в этот раз отвечал достаточно однозначными, маловразумительными для постороннего слуха фразами, и тем не менее…
-Чего тебе не нравится? – даже счел нужным спросить ее Павел. – Гость у нас на завтра намечается…
-Я знаю, - по-прежнему хмурится.
-У нас хоть найдется чем его покормить?
Ничего на это не ответила, выключила свет. Впрочем, вопрос, конечно, праздный: съестное у них никогда не переводилось, да и сам Хозяин был далеко не из тех, кто любит покушать, за столом сидел мало и неохотно, к спиртному вообще был равнодушен, к тому же и подчиненных своих приучал. Так что проблемы, как лучше угодить, вроде, даже и не стояло.
Отчего же так расстроилась его Тоня?
9.
Гости нагрянули, когда уже наступили вечерние сумерки. На «Лэндровере». Рядом с водителем – бывший еще совсем недавно подчиненный Павла, охранник, на задних сиденьях – сам Хозяин и его коммерческий директор.
-Не бойся, - возвестил первым делом Хозяин, едва вышел из машины, - над душой у тебя стоять не будем. У нас в Угличе, в основном, дела. Хотим посмотреть насчет инвестиций. Место, вроде, знаменитое, - история, царевич Дмитрий, - а как-то все у нас до сих пор на задворках. Чаек только сооруди… Где там у тебя хозяйка?
Тоня тут как тут, но необыкновенно скована. На Хозяина совсем не смотрит, - или куда-нибудь вбок, или себе под ноги. Ну, прямо чудеса да и только! Уж на что Хозяин мало восприимчив к каким-то мелочам, его больше волнуют проблемы, - что и куда вложить, где и как получить, - и то обратил внимание:
-Какая-то невеселая, Петрович, у тебя жена. Может, какими-то непосильными нагрузками в ночную смену ее измучил?
Коммерческий директор - лысый черт! – подхихикивает. Даже охранник улыбнулся.
-Не знаю, что с ней, - честно признался Павел. – До сих пор была веселая.
Глупый, конечно, ответ. А как еще ему прикажете в этой ситуации отвечать?
Хозяин сдержал свое слово, - засиживаться не стал, да и за окном уже темень, а до Углича еще десятка два километров. Даже в пекарню не зашел.
-Я скоро к тебе еще раз, - на кабанчиков охота намечается. Сам-то ты уже успел поохотиться?
Да, пару раз Павел уже побродил со своим карабином, пострелял уток. Но кабанья охота, конечно, совсем другое дело: и размах и само содержанье, да и азарт – все не то! Все по другому, более высокому разряду.
-Ну, значит, до скорого.
С тем Хозяин с его окружением и уехали. А Павел очень скоро хватился Тони. Нет ее! Ни в доме, ни на огороде, - хотя какой сейчас, в эту пору, огород? Подруг у нее в Коровино за время, пока здесь жили, не завелось. Все-таки быстренько прошелся уже темной улицей, заглянул, где мог, в освещенные окна, - разумеется, поиски его ничего не дали. Прошел к пристани: еще застал последний паром, понаблюдал, как заезжали, буксуя на схваченных железными скобами, поскрипывающих причальных лесинах, машины, - Тони, конечно, не было и здесь. Проводил глазами отчаливший паром, теперь он будет опять на этом берегу только следующим утром, вернулся в надежде, что за время, пока бродил по селу, Тоня окажется дома. Ничего подобного.
Отчаяние охватило Павла. Не знал, на что подумать и что ему делать. Оставалось одно, - взять себя в руки, стиснуть зубы покрепче и ждать… Ждать…Надеясь, что самое худшее все-таки его минует. Что все каким-то чудесным образом разрешится, объяснится.
Ждать пришлось всю ночь. Сомлевший, обессиленный всенощным бдением, одетый, задремал, сидя в большой комнате в кресле. Не заметил, как в комнату вошла жена. Очнулся, когда что-то рядом с ним стукнуло. Открыл глаза: Тоня стояла напротив буфета, - оказывается, возвращала туда оставленную еще с недавнего чаепития сахарницу.
-Где ты была?!
-В Угличе.
-Где-е?
Молчит, смотрит виновато. Какой-то жалкий вид. Выглядит, как вызванная к доске и не выучившая урок пятиклашка.
-Что ты делала в Угличе?
-Меня Сергей Адамыч попросил.
«Сергей Адамыч», - это значит: Хозяин.
-Зачем?
-Не знаю. Просто попросил.
«Просто попросил»! Как это так? Как вам это нравится?
-Что, трудно было хотя бы позвонить?
-Извини, я забыла.
Нет, здесь что ни ответ, то повод для другого вопроса.
-А что у тебя с Сергеем Адамычем?
-Как что? Дела.
-Какие дела?
-Я ключи ему от их квартиры хотела передать, - раньше совсем забыла, а он в меня в машину попросил.
-Ключи? От квартиры?
-Да, я у них квартиру еще убирала.
А-а, так, значит, вот у кого она убирала квартиру. Оказывается, у самого Хозяина. А Павлу Петровичу отчего-то это раньше в голову ни разу не приходило. Вот, выходит, откуда ноги-то растут.
-Почему мне ни разу об этом раньше не говорила?
-А зачем? Ты ни разу не спрашивал.
А теперь самый главный и самый страшный вопрос:
-Что у тебя с ним было?
Молчит. Значит, что-то действительно было.
-Кто он тебе такой?
-Мой хозяин…Точно так же как и твой… Но я люблю одного тебя.
10.
Вот так-то! Историйка, мать ее. Не имеющая нормального ни входа, ни, тем более, выхода. Как ему теперь быть с его, похоже, хоть пока однозначно не призналась в этом, неверной женой? Продолжать, как и дальше? Есть, спать, - делая вид, что ничего не случилось? Или сказать: «Убирайся»? Последнее, наверное, было бы самое естественное, всем понятное, никто б его за это не осудил, но…Все-таки что-то удерживало Павла от этого шага. Каким бы обманутым в своих самых лучших чувствах он ни был, как бы ни саднило его нутро от одной мысли, что его Тоня могла провести ночь с кем-то другим, - пусть даже при этом клянясь и божась, что продолжает любить его одного, - оставить эту женщину, расстаться с ней навсегда, - такое, Павел ощущал это каждой клеточкой своего тела, ему сейчас было бы просто не по силам. Нет, не поднимет он эту ношу. Она его раздавит.
«Она приворожила меня. Это факт. Околдовала». И вновь всплыло в памяти ее, чудом из нее выскользнувшее на белый свет признание: «Я ведьма». То, о чем он все эти последние счастливые дни пытался – и не без успеха, - забыть. «Ведьма. Теперь-то точно, все сходится, она ведьма и есть».
Как-то пришла рекламация из дома отдыха «Мосэнерго», что в соседнем селе Охотино, куда они поставляли продукцию. Жаловались на непромес. Вообще-то разбираться с такими делами было сподручнее его заму по производству, но Павел решил прогуляться сам. Дома ему не сиделось; любое исчезновение и по любому поводу было для него сейчас благо.
После того, как утряс эту проблему, подумал: «Пройду в церковь. Я ведь еще ни разу там не бывал».
Охотинская церковь стоит метрах в пятидесяти от кромки волжского берега. Неухоженая. Хотя попытки привести ее в более приемлемый вид и предпринимались: свидетельством тому, - старые, уже кое-где порушившиеся, сами нуждающиеся в реставрации леса. Просительно, как будто ищущий милостыню, накрененный, а, может, извиняющийся за общую разруху крест.
Эх, надо бы этой церкви - развалюхе хоть что-то подбросить.
Дверь церкви на запоре. Наверное, так и положено, время – чуть за полдень, до вечерней службы еще далеко. Чуть отступя от церкви, оборотясь к ней лицом, - старушка в темной, длинной, до пят юбке, голова прикрыта таким же темным, кружевным платочком, истово крестится, бормочет про себя молитву.
-Батюшку этой церкви не подскажете, где мне найти?
-А вон, - старушка указала длинным сухим пальцем. – Вон его апартамент.
«Апартамент». Ишь ты!
«Апартаментом» оказалась крохотная, хотя и кирпичной кладки, беленая избушка за невысокой оградой из металлической сетки, прямо под окнами – такой же крохотный огородик, козлы, горка, видимо, совсем недавно пиленых, наколотых, но еще неубранных дров.
Павел прошел калиткой, постучал кованым чугунным колечком по двери. Никакого отклика. Постучал еще раз. Наконец, короткая, в пол окна, занавеска зашевелилась, показалось приплюснутое к оконному стеклу, увенчанное шапкой длинных волос лицо. Чуть-чуть поглазело и исчезло.
«Что же мне ему сказать?».
О кресте и, вообще, о том, как, по мнению самого священника, церкви можно было бы лучше помочь. Но это на потом. А сначала, конечно, он задаст самый главный вопрос. Поделится самым для него больным, - как ему быть, как вести себя, если нет полной уверенности, что его жена нормальный, как и все, человек, что она действительно не ведьма.
Дверь отворилась и на пороге, щурясь от хлынувшего в задверные сумерки дневного света, запахивая на себе подрясник, стоял тот, у кого Павел Петрович намеревался просить наставления, совета.
«Боже мой, да это же еще совсем ребенок!».
Священник был действительно еще очень молод. Бороденка, правда, на нем уже подросла, но такая скудная, редкая! Торчащие в разные стороны, с рыжизной, волосики, кажется, можно по пальцам пересчитать. Скорее всего, он только что из постели, от того и подрясник, а ноги босые. Видны свободно болтающиеся, неподвязанные тесемки белых холщевых подштаников.
-Прошу прощенья…батюшка, - все-таки, преодолев некоторое смущенье, приступил Павел.
-Да…сын мой. – Голос у юного священника тихий, приходится напрягаться, чтобы расслышать.
Нет, про ведьму и все такое он все же не станет. Уж слишком «салажатистым» еще выглядит этот... пастырь человеческих душ. Что он знает, кроме вызубренных «Отче наш»? Но спросить о чем-то надо. Иначе зачем вытаскивал человека из постели? Хотелось задать какой-то вопрос об ерунде, чтоб только оправдать свое вторжение, а получилось неожиданное….
-Извините, что вас потревожил, но я в большом сомнении…Как видите, я уже не молодой человек, но, что называется, влюбился, кажется, в своей жизни…впервые…
Здесь Павел замолк, потому что не знал, как дальше-то ему продолжать. Юный священник также, в свою очередь, молчал, видимо, рассчитывая еще что-то услышать. В этот момент за спиной священника, в фокусе того же рвущегося снаружи дневного света показалась молодая женщина. Судя по тому, как свободно лились на ее плечи незабранные, незашпиленные волосы, как куталась в наброшенный на те же плечи цветастый, с крупными кистями платок, она также только что почивала. И это несмотря на разгар дня!
-Дверь…- громко пожаловалась женщина. – Дверь закрой. Ты же холоду напустишь.
Священник поспешил слегка выйти за пределы двери, прикрыл ее за собой, отрезав таким образом от себя женщину.
-Одним словом…- Павел Петрович решил закруглиться. – Иногда мне даже начинает казаться, - у меня шарики за ролики. Другими словами…Ну, вы меня поняли.
Священник согласно кивнул головой, потом слегка прокашлялся:
-Сын мой…- Голос такой же тихий ( как же, интересно, он проповеди-то читает?), напевный. – В том, что с вами случилось, я зрю только руцу Божию. О чем же вы вопрошаете? Ведь сказано же в святом писании: «Возлюбленные! Будем любить друг друга, ибо любовь от Бога, и всяк любящий ражден от Бога и познаша Бога. Кто не любит, тот не познаша Бога, ибо Бог есмь любовь».
Вот оно, значит, как! Просто и на все времена.
Уже расставшись со священником, предварительно еще поинтересовавшись, чем он, лично, Павел, мог бы помочь в восстановлении церкви, Павел нашел ту же пожилую женщину, которая указала ему перед этим дорогу. Она по-прежнему стояла, оборотившись лицом к закрытой церковной двери, хотя уже не молилась.
-Скажите, - еще раз обратился к ней Павел, - давно у вас этот…ваш батюшка?
Женщина сердито зыркнула на Павла, сплюнула:
-Да месяца еще не прошло. Какой это «батюшка»? Прости меня, Господи. Как не посмотришь, токо что и милуется со своей попадьей. Вот был у нас до него батюшка. Царствие ему небесное. Я еще, помню, у него венчалась. Да разве он дверь в храм когда закрывал?
«Ну, понятно, - подумал Павел, - только что из семинарии. И голова еще полнится самыми уместными цитатами. И жена, то бишь попадья еще совсем молодая и, наверное, требовательная в постели».
Однако же его, Павла, проблемы даже самими уместными цитатами было не решить. Ситуация лично с ним выглядела намного сложнее.
11.
Да, не решить.
Дни потянулись какие-то вялые, бессодержательные. Вроде, и суеты обычной ничуть не меньше, чем прежде, а все одно – ощущенье какой-то пустоты, что все стоит на одном месте. То же самое с Тоней: как единожды между ними все вздыбилось, взморщилось после посещенья Хозяина, так в том же, примерно, состоянии и оставалось: ни вперед, ни назад. Она казалась прежней, и угождала Павлу, как только было в ее силах. О том, что с ней приключилось, - ни слова, а сам Павел, видимо, жалея или оберегая скорее себя, чем ее, также на эту тему не заикался, словом, соблюдал статус кво, но было ни на день, ни на час не преходящее ощущенье какой-то неминуемо надвигающейся беды.
Пришел конец муторной осенней слякоти, на дворе – ранний декабрь, первый, не растаявший после паденья снег. Позвонил Хозяин.
-Петровичу…Ну что, Петрович, готовься, - послезавтра охота. Завтра будем у тебя всем кагалом. Как ты, морально?
-Нормально. – А что еще оставалось отвечать? Говорить правду? А кому она в этой ситуации и на данный момент была нужна?
-Про баньку не забудь. И про венички. До скорого. – Хозяин, как всегда, был краток.
Тоня, когда узнала, что ей опять вскоре предстоит встреча с Хозяином, помрачнела лицом ( хотя и до того выглядела отнюдь не веселой), еще более, чем обычно, замкнулась в себе, а Павел принципиально не стал досаждать ее какими-то вопросами. «Пусть все идет своим чередом. Что положено, - то все равно случится». Он уже какое-то время назад ощутил себя маленьким, далеко не первостепенным участником какой-то большой игры. И нити этой игры, - были, конечно, отнюдь не в его руках. Чему-то сопротивляться, пытаться что-то предотвратить, - пустая трата времени и сил. Нужно было покориться. Это самое мудрое решенье. И Павел его принял.
Приехали еще засветло. На четырех машинах. Кроме Хозяина, - с полдюжины его…не столько друзей (их, кажется, у него и вовсе не было), сколько деловых партнеров или, еще точнее, нужных ему в тех или иных обстоятельствах людей.
До их приезда Павел «расконсервировал» вторую, на его памяти еще не принимавшую гостей половину дома, хорошенько ее протопил. Не забыл и про упомянутую Хозяином, стоящую на берегу Юхоти баньку.
Но, прежде всего, уселись за стол. Ломать голову над тем, чем угощать гостей, Павлу, естественно, не пришлось: Хозяин подумал об этом заранее, багажник его «Лэндровера» забит коробками, есть что и поесть, и попить. Того и другого, понятное дело, в изобилии.
Обычный для таких собраний предохотничий, подогреваемый ожиданием скорой забавы треп. Едва ли не все приглашенные, конечно, были по части охоты людьми бывалыми, у каждого накопилось многое, чем бы хотелось поделиться. Говорили, перебивая друг друга, не забывая при этом и том, что находилось у них на столе. Вскоре, как должно, один общий разговор разбился на несколько частных, и следить за всем, что происходило, кто и чем пытался удивить своего соседа, стало невозможным, только что и можно было различить: « А вот, послушай, еще какой у меня был случай».
Хозяин, однако, в этом обмене охотничьих историй не участвовал, хотя, наверное, тоже мог бы чем-то из ряда вон выходящим блеснуть. Но внимательно слушал, улыбаясь. Иногда бросал какие-то реплики. Но это было в его характере, - наблюдать за всем как бы со стороны. Точно так же, в отличие от остальных, он мало ел и почти ничего не пил. Но и в этом тоже не было ничего неожиданного.
Павла он почти не замечал, по приезде обменялся с ним лишь парой незначащих реплик, не более. Да если бы и хотел пристать к нему с какими-то расспросами, едва ли бы это удалось, - они сидели сейчас по совершенно противоположным углам стола.
Тоня в общей комнате появилась только раз, - убедилась, что все, чему положено, стоит на столе, бросила на мужа какой-то заранее извиняющийся взгляд ( во всяком случае, именно таким он ему показался), скрылась за дверью и больше Павел ее уже не видел.
А, может, она и появлялась, но Павлом овладело желанье, как следует «надраться» ( давно в нем, даже в самые горькие минуты, такого интенсивности желания не возникало), и он мог ее просто уже не заметить. Пока другие, сидящие за тем же столом распускали хвосты, наперебой пускали друг другу пыль в глаза, Павел молча, целеустремленно пожирал одну стопку шотландского виски за другой. И на какой-то момент вовсе отключился, перестав замечать, что рядом с ним и вокруг него происходит.
Когда же очнулся, - за столом, кроме него, еще не более троих, еще чего-то дорассказывают охрипшими голосами, все остальные куда-то разбрелись. Кто-то уже прикорнул на диване, кто-то, сразу под окном, визжит поросенком, под смех зевак. А время уже за полночь.
Хозяина не видно. Сразу возникло желанье, - отыскать Тоню. Ее нигде не было. Их половина дома была пуста. Давно прогоревшая, уже наполовину остывшая печь, в ней только зловеще мерцающие, временами на пару мгновений вспыхивающие багровым пламенем и тут же потухающие уголечки.
Именно эти уголечки и навели мысль Павла на баньку.
Да, так и есть: в окнах баньки свет, значит, там кто – то есть. Шумят еще не скованные льдом, искрящиеся под отбрасываемым из банных окошек светом воды Юхоти. Влажный, падающий с темного, беззвездного неба снег. Он тает прямо на лице, на губах. Бесстрастная, равнодушная к человеческим переживаниям природа.
Смотреть в окна баньки бесполезно: хоть и низко над землей, но прикрыты с внутренней стороны фанерками, крохотные щелки по краям, - через них ничего не увидишь. Но дверь в предбанник легко и без скрипа поддалась. Темно. И, Павел знает, - здесь много всякой дребедени, легко обо что-то наткнуться, взорвать тишину. Поэтому лучше не рисковать разоблачением, постоять у порога, прислушаться…
Тихо. Шумит ветер. Скрип половицы. Стукнуло, словно ковшиком задело по цинковому боку ведра. Шлепок…Другой…И голос его жены:
-Ну, как? Хорошо?
И ответный довольный голос Хозяина:
-Отлично!…Куда ты? Иди ко мне.
Все ясно. То, что хотелось, обнажилось. Больше у Павла вопросов не оставалось. Осторожно вышел, также как и при входе, неслышно, без скрипа закрыл за собой дверь.
Тоня вернулась на их половину дома лишь где-то через час. Подобно тому, как час назад вел себя ее муж, старалась делать как можно меньше шума. Павел же сначала притворился спящим, сделал вид, что ее возвращение осталось для него незамеченным. Но когда она уже разделась, легла рядом, слегка задев при этом его горячее бедро своей холодной коленкой, не сдержался, тихо, сквозь зубы спросил:
-Ну, что? Тебе хорошо?
Тогда она чуть-чуть приподнялась на локте, склонилась над ним, приблизилась губами к его уху и точно также тихо ответила:
-Убей его… Сможешь?
13.
Накануне было объявлено, что охота начнется примерно в десять утра. Но приглашенных из местных на роль загонщиков с собаками удалось собрать лишь в начале первого: очевидная накладка егеря. Таким образом, все сместилось на несколько часов позднее, и настоящая охота началась, когда уже появились первые признаки надвигающихся сумерек: день-то декабрьский, самый короткий. Возник даже небольшой спор, - не стоит ли отложить охоту; однако, победу одержали те, кому эта потеха была особенно дорога, они и мысли не допускали, что их ожидание затянется еще на сутки.
Еще возник вопрос, - кому и какие должны достаться номера. Здесь свое веское слово произнес Хозяин; он предложил самый демократичный способ решения проблемы: жребием. Так и сделали. Павлу достался четвертый номер. Его соседом слева, с третьим номером, оказался Хозяин.
После короткого инструктажа, проведенного егерем (« Не шуметь, не курить, ни в коем случае не покидать свой номер до сигнала «отбой»), когда уже началась расстановка стрелков в соответствии с выпавшими на их долю номерами, Хозяин подошел к Павлу, дружески похлопал его по плечу:
-Ну что, Петрович? Посмотрим, кому из нас сегодня больше повезет.
Где-то около двух раздались первые крики, улюлюканье загонщиков, лай собак: начался долгожданный гон. Павел стоял, прикрывшись небольшим, редким кустиком. В большой маскировке нужды не было: кабан воспринимает мир, скорее, ушами и ноздрями, чем глазами. Там, откуда можно было ожидать появления зверя, тянулся достаточно прореженный, неплохо просматриваемый перелесок, а сразу перед ним – небольшой ручеек и чистина, где прижились одни кусты и недоразвитые, карликовые деревца. Судя по покопам, оставленным на рыхлой почве, кабаны здесь – частые посетители. Своих соседей, ни справа, ни слева, Павел в открытую не увидел ни разу. О присутствии Хозяина догадывался лишь по тому, как покачивалась маковкой длинная тощая березка; похоже на то, что Хозяин, не теряя времени, как-то благоустраивал свою засидку.
Вот он! Их стронутый с лежки, потревоженный, преследуемый задиристыми собаками зверь. Мчит, возмущенно похрюкивая, на довольно быстром аллюре. Судя по тому, что рядом с ним больше из стаи никого, - это зрелый секач. Однако от Павла он относительно далеко, их разделяют метров семьдесят-восемьдесят. Попасть в него, когда он ежесекундно то скроется из виду, то появится вновь, - дело сомнительное. Скорее, это добыча третьего номера, - мчит прямиком на него. Значит, все-таки в этой охоте удача пока на стороне Хозяина.
Так и есть. Два выстрела с интервалом в долю секунды ( все верно – у Хозяина двустволка). Ох, как изогнулась молодая ольха, потом громко затрещала. Веером взлетевшие в воздух листья. Ожили, закачались, как будто затанцевали на месте юные деревца, - все ближе и ближе к Павлу. Значит, Хозяин промахнулся, или не добил зверя наверняка. Повернул градусов на тридцать, мчит прямо на его номер. Теперь его, Павла, очередь.
Увидел пропавшего было на несколько секунд из поля зрения зверя, когда тот выскочил уже на чистину, плюхнулся обеими передними копытами в приболоченную почву сразу рядом с ручьем. Замер. Да, конечно, это секач. Смотрит прямо на Павла, морщится, как будто хочет чихнуть, слегка оскалил резцы. Видит ли он сейчас охотника? Едва ли. И не похоже, чтобы был где-то ранен. Ох, и неважный же из тебя, Хозяин, оказывается, стрелок.
Теперь бы, пока зверь стоит, соображая, куда ему двинуться дальше, Павлу и стрелять, но замешкался, а зверь, видимо, принял решенье, и вновь пошел на том же быстром аллюре, забрасывая при этом задние ноги за передние.
Стрелять!
Но нет. Павел слишком опытный охотник. Он знает, бить зрелого кабана, когда их разделяют полтора десятка метров, бить в лоб, - дело слишком рискованное. Не дай Бог, не положит его одним верным попаданием на месте, - тогда взбешенный, еще сохранивший силы подранок может подмять его, покалечить. Такой случай на памяти Павла уже был. Лучше пропустить мимо себя, за линию, а потом стрельнуть чуть сбоку, метить: ладони на полторы выше локотков, слегка задев при этом за лопатки, - верное попаданье в сердце.
Только зверь промчал мимо Павла, едва ли с ним не впритирку, чуть-чуть не обрызгав его слюной, до слуха Павла донеслось громкое, возмущенное:
-ПЕТРОВИ-ИЧ! НУ ТЫ ЧЕГО-О?
И сразу – все вниманье вбок: Хозяин, выбежал из своей засидки (уже нарушил инструкцию), стоит перед Павлом, слегка растопырил руки, в одной – его бескурковая двустволка, в другой – цвета хаки, снятая с головы спортивная шапочка.
И только его увидел, в голове Павла – как будто его сознание озарила яркая молния и голос его жены:
-Убей его. Сможешь?
И тут же – никаких колебаний, словно только что и ждал этого повеления, - направил свой нарезной карабин в сторону Хозяина, через мушку прицела нашел его - сначала грудь, потом подбородок, глаз, и, наконец, лоб.
А что же Хозяин? Конечно, он не мог не заметить, что ему грозит. Но – странно – не возмутился, не попытался ускользнуть из-под прицела, хотя время для этого у него было предостаточно: Павел явно не спешил сделать последний выстрел, что-то все-таки еще удерживало его.
Много, много странного, необъяснимого было во всем, что сейчас происходило: и внезапно вспыхнувшее у Павла желание прикончить Хозяина ( видит Бог, еще за пару секунд перед этим, даже не задумывался о таком исходе), и оцепенение, охватившее стоящего сейчас под устремленным на него дулом Хозяина. Павлу даже показалось, - он видит в эти мгновения все его лицо, так, как оно было бы, может, в метре от него: невозмутимое, даже, что совсем удивительно, довольное, слегка ухмыляющееся. Хозяин как будто именно на это и рассчитывал. Только этого и ждал от Павла. И тот, видите, его ожиданий не обманул.
«Да то ли я делаю? – еще озарило Павла . – Зачем я это делаю?».
И еще ему показалось: нет, та охота, участником которой он был, была вовсе не на дикого зверя, не на кабана, то была охота лично на него, Павла. И не под четвертым номером он числился на этой охоте, а под номером один.
Но несмотря ни на что, словно повинуясь чужой воле, он надавил подушечкой пальца, прижал к себе спусковой крючок.
Хозяин взмахнул той его рукой, в которой была зажата спортивная шапочка, как будто поскользнулся и еще попытался сохранить равновесие, потом повалился набок. Павел настолько был уверен, что его выстрел был смертельным, что даже не стал подходить, проверять. Забросил свой карабин за спину, из его ствола еще сочился кисловатый запах сожженного пороха, и быстрым шагом направился вдоль едва заметной тропинки. Куда? Неизвестно. Куда Бог пошлет.
14.
Итак, теперь стронутым, преследуемым по пятам зверем был он сам. Понадеяться, что того, кто выпустил из ружейного ствола смертельный заряд, еще не вычислили и что за ним не отрядили погоню? Нет, таким наивным Павел никогда не был. Он был уверен: гон за ним уже начался.
Ах, как же ему не хотелось расставаться со свободой!
Сейчас самое главное – все делать с опережением, хотя бы на чуть-чуть. Успеть несхваченным, незаточённым вернуться домой, взять Тоню, побросать какие-то вещи в машину, да – не забыть про деньги, слава Богу, они были, им хватит на какое-то время… А что дальше? В «дальше» заглядывать не хотелось. Да и кто сейчас скажет, каким будет это «дальше»? Пока жизненно важно одно, - уйти, скрыться, может даже, на какое-то время где-то у кого-то спрятаться, пережить, пересидеть.
Пока все шло точно по плану. Ко времени, когда подошел к Коровино, сгустились сумерки. Единственная безлюдная улица, все уже сидели по домам: кто-то за столом, кто-то, уставившись в телевизор, его никто не заметил. Странно только, что ни одно окошко на их половине дома не освещено. Хотя дверь изнутри была не закрыта.
-Тоня.
Ни звука в ответ. Прошел через кухню в большую комнату, заглянул в спальную: жены нигде не было.
-Тоня!
Опять ничего. Самое странное, пожалуй, то, что даже каких-то малейших следов ее пребывания Павел, как ни старался, нигде не обнаружил: в гардеробе исключительно его вещи, то же с обувью. Тоня редко и неохотно пользовалась какими-то чисто женскими «штучками»: пудрой, помадой и прочее, - что-то все-таки у нее было, но и туалетный столик в спальной комнате был пуст. Павел был бы рад отыскать хотя бы какой-то ее гребень, заколку, – тщетно. Создавалось ощущение, будто ее вообще здесь никогда не было.
А между тем время, похоже, вышло на финишную прямую. Любая вышедшая за пределы мысленно намеченного им лимита минута могла для него оказаться роковой. Еще раз, для очистки совести, уже не скрываясь от соседей, - выйдя из дома, громко несколько раз позвал жену. Также не получив ответа, прошел в сарай, выкатил из него свой «Оппель». Что ж…Значит, так надо. Не распускаться раньше времени, стиснуть зубы покрепче, еще раз успокоить себя, сказав, что все рано или поздно разрешится, и…в путь.
Еще минут через пять он уже мчал по асфальтовой дороге в сторону Углича. Почему именно Углича? Спросите о чем-нибудь попроще.
Замело. Ветер прямо в лобовое стекло. Выхватываемые из темноты фарами его машины снежные хороводы. Судорожно мечущиеся по стеклу, едва справляющиеся со снежными налипами, наростами «дворники».
Однако куда же могла испариться Тоня? Не оставив после себя ни следа. Встретит, увидит ли он ее еще когда-нибудь? А если никогда? Тоскливое предчувствие наихудшего, что может ждать его впереди, стиснуло горло Павлу. Вдруг захотелось разрыдаться, - громко, истошно, навзрыд, как плачут маленькие, незаслуженно обиженные взрослыми дети, реже – обиженные мужьями жены. «Да что же это такое? За что мне такое наказанье? Чем, спрашивается, я его заслужил?».
Промчав не менее десяти километров, - резко затормозил. Немного постояв, подумав, решил: «Нет, в Углич ему ехать никакого смысла». С таким же успехом он мог бы сейчас направиться и в Ярославль, и в Москву. И там и здесь, повсюду, он не уйдет незамеченным. «Оперативки» на него уже разосланы. Его наверняка уже поджидают.
С трудом его глаз нашел брешь в по-прежнему мчащейся ему навстречу снежной пелене, - чуть-чуть, метров пятьдесят впереди, крохотная, изб на десять деревенька. Не будь огоньков за окнами, - он бы в этой кромешной темноте ее никогда не заметил. Почти сразу за деревенькой, - сплошная темная стена леса. Вот туда-то он сейчас и проедет. Там ему будет поспокойнее.
Все-таки, осторожности ради, решил добираться до леса, не заезжая в деревню, околицей, миновав череду темных, покосившихся коробок-сараев, и не зажигая при этом фар. Когда же оставил деревеньку за собой, оказался на какое-то время в чистом, продуваемом со всех сторон поле. Ветер здесь особенно силен. Правда, он теперь поддувает сзади, так словно подталкивает машину, хочет, чтобы она поскорее скрылась. Фары на какое-то время пришлось опять зажечь, - иначе, как ему найти в сплошной темноте какую-то более-менее приемлемую, ведущую в лес дорогу? А потом медленно, переваливаясь с боку на бок, по ней колдыбать, выхватывая из темноты то густой еловый лапник, то заготовленный с лета, густо припорошенный снегом стожок, а то и оставленную местным заботливым егерем кормушку для тех же кабанов или лосей.
Машину Павел остановил и фары выключил лишь когда убедился, что углубился в лес достаточно далеко. То ли ветер стих, то ли восставший со всех сторон, вплотную к нему подступивший частокол леса стал для ветра непреодолимым препятствием, - как бы то ни было, здесь тихо. Слышно только как упадет не то сосновая, не то еловая шишка. Или возвестит о своей готовности к ночной охоте сова. Пофыркивает включенный двигатель. Подрагивает машина. Почти как загнанная лошадь. Постепенно приходит в себя.
Тихо. Никаких радио. Никакой музыки. Ни тогда, когда накручивал километры по асфальтовой дороге, ни тогда, когда полз по бездорожью. Ни тем более - сейчас.
Но где же, куда и с кем могла так бесследно исчезнуть его жена?!
Павел не заметил, как уснул: то ли убаюканный мерным подрагиванием машины, то ли сломленный физической усталостью ( сказалась, наверное, и его бессонная ночь накануне). Вскоре, однако, его разбудило прикосновенье чьей-то руки. Неохотно приподнял освинцовевшие веки: рядом с ним была Тоня. Правда, выглядела она такой, какой Павел ее до сих пор никогда не видел. Словно то ли сбросила со своего лица паутину, то ли приподняла забрало: и сразу все на ней как будто открылось, загорелось, засветилось, ничего похожего на прежнюю сдержанность, она излучала только тепло и радость. Чаще всего чем-то скрепленные волосы сейчас были полностью высвобождены. И наряд на ней был, - какой-то необыкновенный, как будто сотканный из чистого воздуха, без пуговиц, без застежек. Нет, такой удивительно сказочно красивой Павел ее действительно никогда не видел.
-Куда ты ушла? – спросил он. – Я тебя везде искал.
-Ну вот, наконец-то, ты мой, - Тоня нежно его обняла, прижала его лицо к своей груди. – Ты наш. Ты скоро совсем-совсем будешь с нами. Навсегда.
На машину Павла набрел местный лесник. Уже почти неделю спустя после того, как тот, никем не замеченным, уехал из Коровино. Машина холодная, обильно присыпанная снегом, пустая. Тело самого Павла оказалось лежащим метрах в пятидесяти от машины, в придорожной чаще. Что заставило его выйти из машины, зайти в лес, оставаться там на морозе (а термометр эти последние дни показывал иногда до минус двадцати), не разжигая костра, - так и осталось для всех загадкой. Обследование его доставленного в ближайшую больницу тела показало, что он умер от переохлаждения.
Тоню, его жену, с тех пор больше никто и нигде не видал. Как будто сквозь землю провалилась. Да, собственно, и розысками ее никто не занимался. Ни здесь, в Коровине, ни в Ярославле, - ее никто хорошо не знал и её судьбою никто не интересовался.
А Хозяин, как и положено, настоящему «везунчику», после полученного им ранения выжил и теперь живет, большей частью, в Лондоне. Намного реже бывает в Москве. Он по-прежнему занимается самым разнообразным бизнесом. В частности, - книжным. Он владелец одного весьма издательства, имени которого, по принципиальным соображениям я здесь называть не хочу.