*
Наложница фраера
*
Вечерние сумерки сгустились в тёмно-синюю ночь. В мокром от дождя стекле огни посёлка горели мерцающими китайскими фонариками.
Оксана задернула розовые шёлково-романтические шторы, зажгла свечу в искусно отлитом бронзовом подсвечнике - три обнявшиеся купальщицы держали над головами увитую виноградом чашу, погасила свет хрустальной с золотом люстры, оставив гореть старомодный торшер и настольную лампу в углу. Сказочно богатую гостиную четырёхкомнатной квартиры ленинградского улучшенного проекта на шестом этаже девятиэтажного нового дома заполнил уютный интим.
- Нравится? - с некоторым беспокойством спросила она мужчину в великолепном оранжевом костюме, чёрной сорочке и бордовом модном галстуке.
Ему было за сорок. Беспокойный образ жизни наложил на него печать раннего увядания: лицо избороздили глубокие задумчивые морщины, под глазами набрякли болезненные мешки бессонных разгульных или разбойных ночей. Он вальяжно, по-хозяйски возлежал в самом центре мягкого углового набора диванов и кресел и похотливо разглядывал её ладную фигурку - специально для него Оксана надела короткое красное облегавшее стройное тело платье с выразительным декольте и открытой спиной, так что белоснежные полусферы грудей с притягивавшей взгляд ложбинкой между ними сводили его с ума. К тому же ей были к лицу агатовые серьги, браслет и подвеска, подаренные им сегодня. По нему было видно, что о женских прелестях он думал непрестанно, каждую незнакомку взгляд его раздевал не колеблясь, что женщин у него в общем-то много, но чувственного наслаждения разделенной любви они ему не давали, ему нужна была эта - потрясающая Оксана Белова, респектабельная умная дама, с которой приятно выйти в свет, блеснуть живым состоянием, подавить завистников насмешливым высокомерным взглядом. При первом знакомстве с нею никто бы не подумал, что она работала сменной лаборанткой в химическом цехе. И если бы выход в свет состоялся, если бы такое вдруг произошло, честь мужчины в оранжевом костюме пала бы ниже подошвы его новых остроносых чёрных итальянской ручной работы полуботинок. Уже одно то, что она "работала", бросало резкую тень на оранжевый костюм, а полуботинки казались заношенными, раскисшими и грязными.
Однако он терпел.
Он ждал.
- Нравится ли мне? Ты только скажи, что тебе нужно и я всё достану, - после небольшой паузы, в течение которой он, казалось, думал о своей чести, в добром, однако, расположении ответил он. Хорошо поставленный бархатный баритон уверенного в незыблемости мира капитала и в себе человека едва зазвучав стёр, казалось, половину морщин с его лица, заставив сомневаться в его сорокалетнем возрасте и многодневной усталости. С таким человеком приятно неторопливо беседовать о политике, обсуждать планы краевой власти на ближайшее пятилетие, незлобно ругать бюрократов, потягивать немецкое пиво и осторожно передвигать резные молчаливые шахматные фигуры по клетчатой лакированной доске, в любой момент ожидая объявления неисправимой матовой ситуации.
Оксана грациозно утонула в мягком кресле напротив, закинула ногу на ногу, словно предлагала оценить их точеную красоту в ажурных чёрных французских колготках, при этом кротко и очень мило улыбнулась той очаровательной улыбкой, которую мужчины в женщине не понимают: то ли она готова отдаться ему немедленно, то ли прямо сейчас выцарапает глаза длинными ухоженными ногтями. Скользнув равнодушным взглядом по набору мягкой мебели кофейного пан-бархата, германской стенке из карельской березы, огромному жёлто-коричневому туркменскому ворсистому ковру под ногами, хрусталю на полках, видеотехнике "Панасоник" в углу, сотням томов всемирной библиотеки классики, любовных романов и детективов в шкафах, всяким дорогим безделицам вокруг и столику с подобавшей случаю сервировкой, певуче ответила:
- Ты заботишься обо мне и я тебе благодарна. Но мне ничего не нужно. Всё это здесь потому, что я не хотела обидеть тебя. Ты ведь знаешь: материальное благосостояние меня не интересует - духовный мир богаче. Мне грустно оттого, что я одна, понимаешь?
Рядом с ней он становился обыкновенным человеком.
- Как это - одна, а я?
Она замялась - он не хотел её понять.
- Я нужна тебе, только и всего. Нужна для утоления твоего сладострастия, - ей очень хотелось нагрубить ему, но она сдержалась, умолкла.
Ему очень не хотелось завязнуть в дрязгах полусемейной разборки по уши и этим испортить многообещавший вечер. Возвращаться восвояси в дождливую погоду даже на машине неприятно. Он кисло поморщился, усилием воли вернул сбежавшую, располагавшую к примирению улыбку, улыбку вожделения и похоти, произнес:
- Ты ошибаешься, дорогая. Я даже не хочу говорить на эту тему. В конце концов, что это за манера - потрошить душу, ничего не давая взамен?
- Прости, - сказала она, опуская ногу и натягивая короткий подол платья, - прости, я не хотела...
- Иди ко мне, - рокотнул он прощая и боясь, чтобы вслед за подолом платья она не воздвигла перед ним более неприступную крепость.
Оксана боялась гнева этого человека. У неё заметно отлегло от сердца, когда она услышала в его голосе ещё и просительную ноту.
- Ты спешишь? - спросила она, как ни в чём не бывало возвращая ногу в прежнее завлекающее положение.
Блудный взгляд мужчины просил прекратить прелюдию и немедленно раздвинуть ноги.
- Я хочу тебя. Спешить мне некуда.
Оксана возбуждала вечной игрой в женскую неприступность, но он, как ему казалось, волнения не показывал. Судя по их отношению друг к другу, она знала его давно и её трудно было провести.
- Я не могу так сразу! - воспротивилась она.
- Ты ждала меня?
- А как ты думаешь?
- Как тебе хочется, так и думаю.
- Ах, оставь, пожалуйста, дешёвые комплименты своим девочкам! - она не любила его, поэтому была той прекрасной нежной розой, что под каждым листочком прячет колючее жало шипа.
- Они тебе не нравятся? Ты ревнуешь? Неужели я дожил до светлого дня? - он больше издевался, чем говорил правду.
- Мне не всё равно, с кем ты был до меня!
- Брось, дорогая, не к лицу выяснять отношения с холостяком. Мне надоело...
- А мне? - перебила она. - Разве мне не надоело? Сколько ещё я должна терпеть такую жизнь? - на её глазах навернулись слёзы, вскочив с кресла, она бросилась в ванную.
Мужчина поднялся и пошёл следом. Внешне он был невозмутим, и только дважды нервно дернувшаяся щека выдала истинное его переживание.
- Какую, позволь спросить?
- Наложницы!.. Наложницы криминального дельца Коли Коньяка!.. В тебе ведь ничего порядочного нет!..
Могло показаться, что условия встречи диктовала она. На самом деле он лишь позволял ей высказаться, раз уж появилась такая возможность - заглянуть ей в душу, узнать настоящие мысли.
- Так ты против?
Тон был угрожающим как рык льва. Оксана опустила голову, прошла мимо него в гостиную.
- Я к тебе со всей душой, а ты... - продолжал он, чуть поотстав, чтобы она не думала, что он будет бегать за ней по всей квартире. - Может, напомнить, чем ты мне обязана?
Старый жжёный сутенёр предъявил счёт. Это должно было случиться. Оксана забралась в кресло, поджала под себя ноги, закрыла лицо рукой, задумалась. Было желание защититься, пойти против него, но не сейчас, потом, сейчас важно было принять решение и не выдать его.
Думала и сидела она так очень долго.
Коля Коньяк терпеливо ждал.
Наконец она опустила прикрывавшую лицо руку.
- Коля, я хочу, чтобы ты выслушал меня.
Он видел, что ей нужна разрядка. И понимал, что разрядись она, и принятое ею решение скатится с него как с гуся вода. Что она сделает против него?.. Он сел на диван, взял с подставки фарфоровую фигурку толстенького китайца в старинном кимоно, с косичкой волос на голове, со свитком папируса и кисточкой для рисования иероглифов в руках, стал разглядывать, словно хотел понять загадочную улыбку старинной миниатюры, будто ничего более значительного в этом мире в данную минуту не существовало. После продолжительной паузы, доставившей Оксане много волнения, нахмурившись, так как погружаться в исповедь любого человека приятного мало, обронил:
- Я слушаю, говори.
Проглотив обиду как горькую пилюлю, она с трудом заговорила:
- Знаешь, Коля, я росла... Я росла замкнутой, молчаливой, одинокой... Из меня, бывало, за неделю двух слов не вытянешь. Друзей и подруг не было - меня чурались, избегали моей замкнутости. А ещё - в каждом человеке я видела его убожество, мне не о чем было с ним говорить. Отец сердился, прямо из себя выходил. Считал, что я и с ним не желаю разговаривать, презираю его. Но я не презирала его. Это было не так. Всё получалось как-то само собой. Ему очень хотелось, чтобы я делилась с ним своими мыслями, советовалась, просто общалась, только не молчала... Но во мне словно бес какой-то сидел - чем больше отец пытался войти в мою жизнь, понять меня, мои желания, тем больше я упиралась... Сейчас мне кажется, что я была тупа как валенок и упряма как тысяча ослов... Однажды летом, после окончания школы, за мной увязался отслуживший армию парень. Где-то на третью встречу вместо него пришёл уже не он, а его знакомый, пришёл прямо домой, когда родители были дома... Пока я одевалась, не соображая, что же я делаю, собираясь идти куда он поведёт, отец очень жёстко взял парня в оборот и выяснил, что мой новый обожатель в свои двадцать пять лет семь лет отсидел в тюрьмах за хранение, ношение и применение огнестрельного оружия. Другими словами, бандит. Пришел он выпившим, хотя по нему этого и не было заметно. Жил он в общежитии, не имел за душой ни гроша, ни добрых намерений. Отец предупредил меня об этом в коридоре, когда мы были один на один. Но я рассмеялась ему в лицо!.. С ним чуть удар не случился от изумления!.. Но я была беспечна и неосторожна. И я отправилась с этим проходимцем из дому!.. Всё, что узнал о нём отец за пять минут, я не знала в течение месяца, хотя при желании могла узнать всё... Мы расстались через пятнадцать минут. А как вляпалась, дура... Отец понял и ни слова больше не сказал, но я чувствую себя перед ним идиоткой, которую учили уму-разуму, а она взбрыкивала как тёлка в стаде, чувствуя приближение быка...
- Не волнуйся, я разыщу его. Дни его сочтены... И первого тоже...
- Ты что?!
- Это вопрос моей чести.
- Но ведь я сама дала им повод!
- А вот об этом я бы на твоём месте совсем не заикался.
- Какой ты!..
- Кто были твои родители?
- А ты не знаешь?
- Не было нужды.
- Тут тебе не повезло, Коля. Я из простой крестьянской семьи.
- Я думал, твой отец важная фигура.
- Он не дурак, вот и всё. Думаю, этого не так мало для жизни.
- Не улавливаю связи... К чему ты клонишь?
- К чему клоню? Пытаюсь хотя бы вкратце обрисовать, кто я...
- Все, что мне нужно знать о тебе, я знаю, остальное бред, никому ненужный бред, извини...
- Я живу в этом бреду, Коля! Неужели тебе не хочется знать, почему я стала наложницей фрайера?.. Неужели не хочешь знать, почему это случилось?..
Коля Коньяк упрятал надменную усмешку в лице.
- Я знаю, как... И почему - тоже... Ты мне была нужна, я тебя и получил... Но не зови ты меня фрайером - пошло, не люблю!.. А в общем, в жизни всё просто.
- Ещё бы! Разве трудно подобрать на улице несостоявшуюся студентку, которой после провала на госэкзаменах в институт стыдно показаться на глаза родителям? Немного чуткости, внимания, устройство на работу, квартира, постель... Ты ловко втянул меня в свои грязные дела, Коля!..
Он был терпим к ней.
Оксана не знала, с каким чудовищем связалась. Теперь-то знала, но было слишком поздно: её как соучастницу преступлений, организованных козырным фрайером Колей Коньяком, упекут за решётку лет на пять-шесть как минимум! Она и года бы не вынесла там!.. Теперь она вынуждена была молчать и терпеть, терпеть и... Но она заговорила. Она совершила переворот в своей душе и заговорила. Чем это закончится для неё, было так ясно, а всё же была надежда...
Она смотрела на него, и в её взгляде не было мольбы о пощаде. Просить бесполезно - она его вещь: если бы он хотел, он бы продал её другому или обменял на другую, а рассердившись - убил бы. Коля Коньяк также беспощаден, как щедр. Он имел большое влияние практически на всех в этом тихом, заброшенном властями, проданном дьяволу уголке земли. Система наживы и управления людьми Коли Коньяка ладила внутри коррумпированной КПСС с теми, кто стоял у руля города и района. Раздвинуть свои владения Коля Коньяк по своему желанию не мог, натыкаясь на могущественного вора в законе Дракулу, которому он исправно платил дань последние шесть лет - со дня получения ксивы. И был у Коли Коньяка верный человек. Свой человек. Все эти Колины подпольные цеховики, личная охрана, юристы-консультанты, десятки осведомителей, головорезы-боевики, они же - "борзые" - исполнители приговоров воровской сходки или Колиных приказов - все они беспрекословно подчинялись уголовнику с двенадцатилетним стажем отсидки Азиату - настоящих имён этих людей здесь никто не называл. Сам Коля Коньяк руки кровью не пачкал - Азиат, верный пёс, без слов понимал желания хозяина и хотя бывал жестоко бит, зубы не скалил и служил преданно. Чем он был так обязан Коле Коньяку, было похоронено меж ними. Еще ни одному следователю прокуратуры не удавалось развязать язык Азиату. Впрочем, в последние годы никто и не пытался это сделать. Азиата выпускали из камеры предварительного заключения или из следственного изолятора к утру следующего после задержания дня. Распоряжение на этот счет всегда поступало сверху, если не от межрайонного прокурора, то ещё свыше.
Оксана смотрела на Колю Коньяка и думала о том, что она вынуждена играть в его театре отвратительную роль подстилки на час. Если она сфальшивит, немедленно получит другую - роль подстилки для всей "братвы". Первым будет Азиат...
Коля Коньяк любил лесть и гневался, когда ему противоречили. Тогда он становился агрессивным. Такова природа власть предержащих, возражений не терпящих. Оксана смирилась с эгоцентризмом подонка с год назад, когда все её попытки освободиться из его лап разлетелись в прах - слишком умён и коварен оказался он и недостаточно изворотливой она. Заметила она и то, что Коля Коньяк любил со вкусом одеваться, быть в центре внимания, всегда находил повод блеснуть эрудицией, принижая умственные способности окружавших, - как-никак, за его плечами был философский факультет МГУ и кафедра философии зауральского, захребетного провинциального университета. Ему нравилось иметь успех во всём, особенно у женщин. Но при этом ему нравилось быть любимым всё равно кем, дарить подарки всё равно кому, лишь бы блистать. Изучая в университете политическую экономию, он, еще тогда получивший кличку за коллекционирование вин и коньяков, на всю жизнь запомнил выражение Карла Маркса из "Критики Готской программы": "...Человек, не обладающий никакой другой собственностью, кроме своей рабочей силы, во всяком общественном и культурном состоянии вынужден быть рабом других людей, завладевших материальными условиями труда. Только с их разрешения может он работать, стало быть, только с их разрешения - жить..." Он выписал эти слова в записную книжечку и они стали для него своеобразным предупреждением: хочешь разрешать жить - завладей всем, чем можешь! Прошло время и преступный мир принял его в свою среду, назвал козырным фрайером. Назвал в виде исключения из существовавших правил, поддерживаемых ворами в законе с ретроградскими взглядами. Суть в том, что Коля Коньяк никогда не сидел в тюрьме и не проходил там, в уголовной школе, ни теоретические, ни практические курсы уголовных наук. Коля Коньяк стал преступником новой формации - воровские законы и правила усвоил на воле. Благодаря природной сметке и высшему образованию, нахальству и выверенной воровской системе сумел развернуть дело, приносившее десятки тысяч рублей в месяц. Этого было более чем достаточно, чтобы содержать свое маленькое подпольное, но очень сильное и влиятельное государство. Говоря о государственном устройстве Советского Союза, Коля Коньяк критически усмехался и переводил разговор на Ватикан.
Хвастун от рождения, он как-то проговорился ей, что уважение братвы и ксиву, подтверждавшие полномочия на закрепленной территории, он и не пытался заслужить многолетним сидением в колониях строгого режима.
"Это же глупо! Зачем терять свободу, независимость и лучшие годы жизни?" - говорил он.
Он их просто купил, отстегнув в общаковую кассу Дракулы приличную сумму денег, позаимствованных им, как считала Оксана, в одной из молодых развивающихся по социалистическому пути после кровавого путча африканских стран, куда Колю Коньяка случайно забросила университетская судьба.
"Я могла бы подчинить его волю своим маленьким женским интересам, играя на его слабостях, как это делают жёны президентов и генеральных секретарей, управляющие не только мужьями, но и их министрами, запросто наставляя лопухам ветвистые рога и влияя на ситуацию в любом регионе земного шара. Я могла бы, но как? Коля Коньяк не лопух, а я такая трусиха! Попробуй его не бойся - малейшая ошибка взбесит фрайера и тогда... О, Боже, что тогда будет!.."
Фрайерами просто так не становятся. Коля Коньяк знал психологию и опережал запретные удары ниже пояса. И если разобраться, крыша Дракулы нужна была Коле Коньяку для наращивания мускулов. Какой солдат не мечтает стать генералом, какой делец не мечтает править миром...
- Выбрось из головы мышиные планы, ничего у тебя не выйдет, - с проницательной усмешкой вдруг произнес он, в упор рассматривая Оксану.
- Я ни о чём и не помышляю!.. - очнулась она. - Давай лучше выпьем - мне нравится итальянское шампанское.
- Давай! - он неожиданно легко и сильно поднялся с дивана, выбил возле ковра на островке паркета замысловатую чечётку, повеселел. Успевшее нагреться шампанское открылось с сильным хлопком. Наполнив хрустальные фужеры пенным напитком темпераментных южан, один подал ей, другой поднял в тосте:
- Блез Паскаль, французский моралист, имел неосторожность сказать, что величие человека в его способности мыслить. Теперь это знают все, хотя раньше не были способны сказать нечто подобное. Ты мыслящий тростник, Оленька, и я люблю тебя за это. Красивая женщина без извилин в голове напоминает резиновую куклу из лавки под красным фонарём. Я рад, что ты не игрушка. За тебя, дорогая!
- Твой комплимент повергает в шок. Я тоже рада, что в твоём магазине игрушек места мне не нашлось. Надеюсь, его долго не будет и в морге... - довольная ответом, она рассмеялась, вызвав ответную понимающую улыбку Коли Коньяка. - Но давай выпьем не за меня, давай выпьем за огонёк этой свечи: он слаб, но может и дом спалить.
- Намек понял! - эмоционально воскликнул он, приглашая закрепить дружбу звоном хрусталя.
- Чокнемся, то есть сойдем с ума, натворим шальных дел! Огонёк свечи... Он слаб, но может и спалить... Как здорово!.. За тебя я готов и в огонь, и в воду!
- Забыл про медные трубы?
- Нет уж, уволь, я прирождённый холостяк!
- Ты волк-одиночка, медведь-шатун, а не холостяк.
- А ты?
- Я предложила тост, - уклонилась Оксана, не спрашивая, отпустит ли он её к другому.
- Хороший тост.
Он выпил фужер до дна. Оксана сделала три глотка - шампанское ей не нравилось.
- У меня сигареты кончились... - посмотрела на него с надеждой.
Он рассмеялся, вспомнив её слова о том, что материальное благополучие ничто в сравнении с духовностью, протянул пачку "Мальборо", неуловимым движением выбив из неё кончик сигареты.
- А вообще, - тут же сказал он, - оставь себе. Завтра пришлю десяток блоков.
Нет, она согласна жить тихо, мирно, не жгло бы сердце сознание обманутой.
"И все же я твоя игрушка, что бы ты ни говорил. Любимая игрушка. Завтра я тебе надоем и ты выбросишь меня на свалку. Скольких ты, Коля, отправил на тот свет руками недоразвитого дебила? Скольких ты ещё отправишь?.."
- Эх, где наша не пропадала! - отчаянно воскликнула она, будто ей и в самом деле осталось жить до рассвета. - Давай кутить, Коля, как мы кутили с тобой, когда я была глупа как овечка и влюблена в тебя как... А, все равно!.. Давай кутить, Коля, теперь мне всё равно!.."
Она поставила Джо Дассена. Француз он или англичанин, для неё это не имело значения. Важнее было видеть оттаявшего Колю Коньяка. Он не должен уйти с занозой в сердце.
Танцевали танго - старое доброе танго в сонном кружении. Танцевали и курили одну сигарету на двоих - это был придуманный ею поцелуй. Потом снова пили шампанское и снова танцевали. Оксана лежала на его широком плече, а он, изображая галантного кавалера, что вполне соответствовало светлой стороне его характера, бережно и нежно прижимал её к себе. Она чувствовала, что Коля Коньяк забыл обо всём на свете, сосредоточившись на почти неуловимых прикасаниях её груди и твёрдых в вожделении сосков, норовивших продырявить его грудь насквозь. Она знала, что ничто не действует на мужчин так благотворно, умиротворяюще, как женская грудь в сексапильном декольте.
- Чёрт побери, ты превосходный партнёр! - поджарила она его добреющую как тесто на дрожжах душу, вкладывая в интонацию голоса, в поведение всю искренность женского лукавого обаяния.
- И не только в танце! - купился он.
Она выскользнула из объятий.
- Что-то мне уж очень хорошо, ты не знаешь, к чему бы это, а?
Он был польщен, но принял слова как комплимент и как плату за пустячную услугу.
- Это еще не все, на что я способен. Если не веришь, я готов доказать прямо сейчас.
- Это мы ещё поглядим, но только не сейчас, - завлекая, ускользала она из ловящих рук.
Ему нравилось, когда она, дразня, ставила всевозможные заслоны. Брать её штурмом как неприступную крепость - последнее мужицкое дело. Он применял иную тактику, пуская в ход всё своё обаяние, интеллект и ласку, получая наивысшее наслаждение от победы, когда Оксана сдавалась и впускала в свои ворота. Впускала охотно, втягивая его, если он медлил.
Так происходило всегда и каждый раз внове - козырный фрайер был неистощим на выдумки, терпелив и вынослив.
- Что это? - изумился он, услышав незнакомую музыку - Оксана поменяла диск.
- Из Германии привезли.
- Вот как? И кто?
- Подруга с работы, кто-то у неё там живет, - придирчиво заглянула ему в глаза. - А ты уже ревнуешь?
- Вот ещё!
- Смотри мне!
- Ого! - хохотнул он, забавляясь угрозой.
Ну когда, в какой момент вечера потеряла она сдерживавший стержень души? Она играла свою роль, играла превосходно, просто великолепно, а сейчас, расплескав всю себя, вдруг стала той, которая нужна этому дьяволу со светскими манерами - по уши влюблённой женщиной, женщиной без памяти. Она захмелела. Захмелела от вина, музыки и старого танго, от того, что Коля Коньяк - этот жёсткий, всемогущий подлец, которого невозможно любить, но и ненавидеть невозможно, рядом с которым чувствуешь себя безопасно и в смертельной опасности одновременно, как на каменном плато, на краю пропасти, где стоишь прочно, но можешь свалиться вниз, на камни, если потеряешь контроль над собой, - этот Коля сегодня необычайно покладист. Она закружилась перед ним, часто-часто перебирая ногами, так, что он, боясь, что она упадёт, вынужден был схватить её обеими руками.
- А, ты так! - воскликнула она, балуясь. - Сейчас я устрою тебе бал-маскарад! Нет, ты не держи, ты отпусти меня!.. Так, а теперь - марш на диван! И отвернись! Я скажу, когда можно будет смотреть!
Если верить звезде эротических фильмов Сильвии Бурдон, наделенные властью мужчины, попадая в постель к женщине, предпочитают сложить командование к её ногам. Довольный тем, что Оксана раскрепостилась, ожидая приятного сюрприза подчинился и Коля Коньяк.
- Я пришёл получить наслаждение, - на всякий случай напомнил он отворачиваясь и как послушный мальчик закрывая ладонями глаза.
- Ты его получишь! - заверила Оксана со смехом.
О, это была уже не она! Она превратилась в древнегреческую гетеру, в знаменитую искусную обольстительницу Таис Афинскую! - платье и туфли отлетели прочь, аксессуары тоже.
- Дансандо ламбада! - весело и звонко объявила фрайеру обнаженная смелая и раскованная женщина.
Коля Коньяк обернулся и обомлел от восторга - дрожавший свет торчавшей фаллосом свечи ласково обнимал великолепное тело молодой красивой твари, которая не столько была различима в полутьме, сколько угадывалась распалявшимся воображением и оттого становилась еще прекраснее, еще желаннее.
- С ума сойти! - завороженно прошептал не ожидавший такой крутизны, такой прыти Коля Коньяк.
А тут ещё зелёные кошачьи огоньки музыкального центра неожиданно, словно по волшебству, вспыхнули, замигали в ритме сладострастия - в акустических системах гулко, взволнованно, во всю мощь забились сердца барабанов, вторя омолодившемуся сердцу фрайера. Неподвижная куртизанка дрогнула бедром, плечом, и не успел несчастный мафиози сглотнуть слюну, карнавальный танец в сверкающем потоке ритма увлек бьющуюся в экстазе женщину к берегам её мечты.
"Что, подлец, теперь ты видишь, какая я!.. - жила мыслью Оксана. - Я свободна, Коля! Я свободна!.."
- Доконала, чертовка! - влюблённо вскричал он и начал сдирать с себя одежду.
Ни Оксана, ни Коля Коньяк не заметили, когда и как на пороге гостиной появился угловатый лобастый мрачный человек в тёмных заношенных джинсах и коричневой куртке из толстой воловьей кожи в металлических заклёпках средневекового крестоносца. От него веяло закалённым здоровьем и скрытой пугающей силой. Лицо его было каменным, угрюмым, глаза - пронзавшими, губы - твёрдыми, плотно сжатыми.
Это был Азиат. Он стоял в дверях, курил сигарету и терпеливо ждал, когда Коля Коньяк заметит его. Вид дёргавшейся в конвульсиях танцевального экспромта Оксаны разбудил в нём древнейший инстинкт самца - дублёное солнцем и непогодой лицо багровело и багровело, ноздри хищно раздулись, рот исказился в зловещей полуухмылке, глаза блестели вожделением, широкая грудь то вздымалась отрезвлявшим вздохом, то опускалась и замирала без признаков дыхания, когда он ловил наиболее впечатлявшие моменты движения гибкого женского тела.
Опасную близость зверя человек чувствует нутром. Оксана никогда в жизни не пугалась так, как сейчас, интуитивно оглянувшись и увидев небритого уголовника, который, казалось, готов был проглотить её целиком. Она сдавленно вскрикнула, на долю секунды застыла в оцепенении под сатанинским взглядом, затем рванула с места и спряталась за спину своего покровителя.
В этот момент влюблённый пижонистый фрайер был смешон как Олег Попов на клоунской буффонаде: без пиджака, сорочка "сикось-накось-выкусь", то есть наполовину выпущена, и не из брюк - они спали до колен, а из огромных "семейных" трусов с пёстрыми петухами на зеленой травке. Одним словом, курятник...
Если кому-нибудь доводилось видеть, как взбешенный начальник стучал кулаком по столу и с пеной у рта снова и снова кричал помертвевшему от страха и унижения подчинённому всего лишь одно слово - "Почему?!." - не надо думать, что теперь вы знаете о тайне рождения мракобесия. Коля Коньяк повел себя иначе. Хотя вначале и он взревел быком, блеснул белками глаз в поисках чего-нибудь такого, чем можно было бы запустить в голову непрошенного вторженца, но потом вдруг расхохотался. После причалившего к берегу старины Ноя вряд ли кто смеялся веселее.
- Не бойся его! - надевая штаны, сказал он ошалевшей Оксане. - Не бойся, он у меня ручной, домашний, не кусается! Ну, чего ты? Брось!..
Дьявольская ухмылка не сходила с лица Азиата. Она словно цедила сквозь зубы: "Я таких, как ты, - полгорода!.."
Оксана нервно засмеялась. В конце-концов, она и сама знала, что Азиат не тронет, пока Коля Коньяк не рявкнет: "Ату её!.." Когда это случится? Ведь рано или поздно, так будет! Защищаясь, она закачалась потревоженной коброй, атаковала первой:
- Как ты вошёл сюда, дрянь?! Кто позволил?! Дверь была заперта! Откуда у тебя ключи от замков? Самовольничаешь, да? Шпионишь? Выметайся вон, тварь! Чего пялишься? Вон, я сказала!
Азиат и бровью не повёл. Было ясно, что пришел он в неурочный час неспроста: шеф был ему нужен. Он смотрел в лицо ему и невозмутимо ждал... Но чего? Да уж конечно не Всемирного потопа.
- Что ты ему позволяешь?! - обрушилась Оксана на посмеивавшегося Колю Коньяка. - Групповуху решили устроить? Я вам устрою - родную мать не вспомните! - и толкнула фрайера.
Он крепок в кости, но пошатнулся. Побагровел, заметив промелькнувшую искорку в глазах помощника. Развернулся и наотмашь ударил Оксану.
- Заткнись, стерва!
Смертельная обида свалила женщину на диван. Она не зарыдала, не закричала, ничем не прикрылась, упала и осталась лежать ничком, отвернув голову к спинке, вперив распахнутые болью глаза в пространство.
Коля Коньяк зыркнул на Азиата, сощурился зло, будто приценивался или смотрел против света.
- Хороша?
Оксане было все равно. Она даже готова была принять Азиата на глазах фрайера, чтобы Коля Коньяк не радовался её подавленности и унижению, чтобы взяло его разочарование, а не удовлетворение местью.
- Хороша, - моргнул командир "борзых".
- Хочешь?
Азиат сразу озяб, его пламенный взор потух, он опустил голову.
- Как скажешь, шеф.
- А что бы ты хотел услышать?
На широком лбу Азиата выступил бисер холодного пота. Он не знал, что хотел бы услышать Коля Коньяк, поэтому растерялся ещё больше, молчал, не находя ответа.
- Бери, она твоя! - резко бросил Коля Коньяк.
Они переглянулись, проверяя, правильно ли понимают друг друга.
Фрайер смотрел не мигая.
Расстегивая на ходу куртку, уголовник пошёл к Оксане.
Она лежала как мёртвая.
Коля Коньяк следил за ней, не сводя глаз с Азиата.
А тот был решительным малым - скинул куртку и джинсы, обнажив волосатые татуированные ноги, его сильные тяжёлые руки потянулись к Оксане и сам он уже нагнулся над ней, собираясь заграбастать, подмять её - безвольную, беззащитную, не сопротивлявшуюся.
- Руки! - рявкнул фрайер в самый последний момент, когда Азиат должен был вот-вот прикоснуться к ней.
Азиат отпрянул от тела женщины, тонкий запах которого успел уловить обострившимся обонянием, отпрянул как выдрессированный пёс, обескураженно оглянулся, хотел что-то сказать, но застыл как вкопанный - в лицо уставилось отливавшее чёрной сталью дуло пистолета. Это был пистолет Макарова - надежное оружие ментов. Изготовленный на заводе подпольно, нигде не зарегистрированный, чистый пистолет.
- Одевайся! - спокойно, будто ничего не произошло, сказал фрайер, пряча оружие подмышку в наплечную кобуру.
Верный псина облегчённо вздохнул и быстро оделся. У него отняли лакомый кусочек - это плохо, просто отвратительно, но зато не убили - это лучше, просто замечательно. Хозяин хороший артист, и хотя не убивал, убить может - это смотря кого он в данный момент играл - Ивана Грозного или Красную Шапочку. Смерти Азиат не боялся. Она щекотала нервы и забавляла ощущением единственной опасности, которая держала в форме бойца, не давала расслабиться, обмякнуть, заплыть жиром лени.
Несмотря на внешнее спокойствие, Коля Коньяк выходил из себя от бешенства: девчонка смела оттолкнуть его как деревенского простофилю! Его - умного и красивого, богатого и обходительного, перед которым менялись в лице птички с громкими именами и восхитительным оперением! Расправиться с нею труда не составит, но ведь тогда он будет побеждён! Все увидят, что он не всемогущ, что от него можно уйти героем, смертью смерть поправ. Все увидят, что он не подчинил волю и желания Оксаны, волю и желания женщины, он лишь парализовал её как паук муху, и как пауку ему достался всего лишь труп... Как расположить Оксану к себе? Что ей надо? Что она выкинет в следующий раз? Чем больше она сопротивляется, тем привлекательнее становится, тем больше подогревает мужское самолюбие. Выходит так, что не он оказывает влияние на неё, не он покровительствует ей, а она - на него, она - ему. Но это еще как сказать! Оксана не из слабых, и между ними, сильными натурами, идет борьба за... Хотя стоп, нет!.. Она хочет освободиться от него, только и всего, зачем выдумывать чего нет. Что касается его, то он пытается подчинить её своим желаниям, как поступал со всеми, кто был ему нужен. Если он признает её права, если предоставит полную свободу, но через признание в любви к ней, она помечется-помечется да и вернется к нему - женщины верят в любовь, брошенки возвращаются...
- Прости, я не хотел... - Коля Коньяк опустился на колени перед униженной Оксаной, обнял её, положил голову на горячее плечо, полежал, гладя шелковистую кожу, полежал ровно столько, сколько было нужно, чтобы слова вошли в её сознание и были повторены в уме осмысленно. - Прости, я не хотел... Я люблю тебя... Но ты меня не любишь, поэтому я должен уйти... Поступай как знаешь... Прощай!..
Подлец знал, что делал: жизнь стремительно возвращалась к распластанной Оксане - запульсировала голубенькая жилка на точёной шейке, задышала грудь, равнодушие в глазах сменилось тревогой: "Лжёт, сволочь! Опять лжёт!.." - затем беспокойством: "А вдруг и правда?.. И если правда, что тогда?.. О нём ли мечтаю? Его ли жду?.."
Она мало чем отличалась от сотен миллионов других женщин, большинство из которых десятилетиями живут в предвкушении, в ожидании призрачного счастья, живут в полном одиночестве или с опостылевшим мужем, живут безрадостно, обречённо, нервно, рожают детей, плодят новые несчастья... Им бы поверить в себя, в свои силы, изменить жизнь, но они всё верят старым обещаниям, всё надеются...
А жизнь проходит.
И ложится тяжесть собственной глупости на плечи других.
"А вдруг и правда любит?.. Коля ни перед кем на колени не встанет!.."
Азиат удалился на кухню, открыл холодильник, достал баночку голландского пива, кусочек голландского же сыра. Откусив ноздреватого хлеба древних скотоводов, он начал размеренно пережевывать его, время от времени запивая чистым напитком. Он задумчиво смотрел в окно, за которым мимо соседнего дома шла, осторожно обходя тёмные лужи, старуха. Он презирал всё, что видел в этом мире, мелодрам не выносил. О чем он думал? И думал ли? Скорее всего, думал, и перед его взором проносилась вся его бессмысленная, раздражающая нутро жизнь, которую как ржа железо разъели сиротский дом, шулера, хазы, продажные адвокаты, въедливые следователи, прокуроры и судьи, тюрьмы, зоны, служба у Коли Коньяка...
Послышался звук шагов. Азиат обернулся. В кухню вошёл Коля Коньяк. Выражение шефа было хмурым как смотровое окошечко скособоченного нужника в тюремном дворе.
- Идем! - позвал он.
На лестничной площадке второго этажа - они спускались с шестого - Коля Коньяк остановился.
- Дай закурить, - буркнул недовольно он.
Азиат молча достал пачку "Бонда" - агент 007 был всегда при нём.
- Присмотри за ней, - кивнул фрайер, имея в виду Оксану Белову. - Да без глупостей, понял?
- Угу, - ответил немногословный командир "борзых".
У подъезда девятиэтажного белого дома поджидала отливавшая чёрным лаком "Волга". Аналогичные машины имели в Христианинбурге первый секретарь горкома партии, директора крупных промышленных предприятий и управляющая Сберегательным банком. Межрайонный прокурор перебивался стареньким "Москвичём-412". Несмотря на редкостную известность, личность фрайера во дворе девятиэтажки косые взгляды не вызывала: наезжал он сюда нечасто, Оксану Белову считали племянницей преуспевавшего дяди - начальника Христианинбургского строительного треста, члена бюро горкома партии, человека заслуженного и уважаемого...
При их появлении из "Волги" вылез меченый шрамами водитель - широкоплечий спортивный парень лет двадцати пяти в джинсовой паре фирмы "Монтана" и без шапки - коротко стриженные волосы дыбились ровным ёжиком. Держался парень независимо: распахнув перед шефом заднюю дверцу, - Коля Коньяк предпочитал ездить на западный манер, - головы не склонил.
Азиат уселся рядом с парнем. Сел и сразу повернулся к шефу.
- Ну? - хмуро произнес Коля Коньяк.
- Нашли, - кивнул Азиат. - Пять двухсотпятидесятилитровых бочки нашли. В гараже два погреба: один - под картошку, второй - тайник. Электротельфером вниз опускал, там по стеклянным бутылям, по разной другой таре разливал, бочки увозил на свалку. Вход в тайник сделал через дно смотровой ямы. А я-то думал, зачем яма, если нет машины?..
Парень в джинсе вставил ключ в замок зажигания, повернул, включил первую скорость, слегка дал газу - машина плавно тронулась.
Коля Коньяк заметил перебинтованную ладонь водителя.
- Кровью след метишь?
- Брыкался, - пожал плечом парень.
- Кабул, ты меня достанешь! - пригрозил фрайер. - С Цыганом не мог справиться? Что ты тогда можешь? Командир, в чем дело?..
- Все о`кей, шеф, это он на гвоздь напоролся. Споткнулся в темноте. - Азиат сурово посмотрел на Кабула, процедил сквозь зубы: - Кляча гортоповская!..
Коля Коньяк понемногу отходил. Ему было всё равно, что бы там ни случилось с Кабулом, Цыганом или ещё с кем. Из головы не шла Оксана.
- Дело говори! - кинул он уголовнику.
Азиат, казалось, только и ждал, когда его одернут, чтобы высказать суть дела, ради которого он потревожил шефа.
- Кабул, как и договаривались, клёво сыграл мента. Ну, позалупался Цыган - пацан он борзой, хотя и лопух. Составили протокол обыска. "Понятых" пригласили - наши мужики были. Всё чин-чинарём. Ну и конфисковали всё подчистую. Вот, Цыган три тысячи всучил - откупиться хотел... - он передал Коле Коньяку три пачки красных десятирублёвок с изображением гордого вождя мирового пролетариата.
Фрайер взбеленился:
- Ты, харя неумытая, разве об этом я тебя просил? Об этом? Что ты должен был сделать? Ты должен был сделать из Цыгана постоянного поставщика спирта! Постоянного! А ты?!. - ему нужно было согнать на ком-нибудь кипевшее зло: директор химзавода в Боровом не шёл на сделку, наладив где-то в Горном Алтае выпуск собственного подпольного коньяка. Наверняка он подчинялся Дракуле, территория, откуда тащил директор сырьё, была подконтрольна вору в законе, но и Коля Коньяк был на этой территории - почему его обошли? - Конфисковали!.. Ментами нарядились! Маскарад затеяли! Хотите, чтобы завтра Цыган поехал к начальнику горрайотдела милиции просить литров двадцать взаймы, чтобы расплатиться за какую-нибудь погрузку-выгрузку ёлок-палок, поскольку взятку он все-таки всучил?.. Думаешь, мне легко поддерживать приятельские отношения с отделом? Менты только и ждут, когда я в свете костра появлюсь, чтобы взять тёпленьким. Цыган ближе им, чем все мы вместе взятые. Ввязаться в разборку с директором мне тоже пока не хочется - рано...
Азиат спокойно переждал лавину гнева, закурил, после нескольких глубоких затяжек ровно, как ни в чём не бывало стал объяснять:
- Дело, в общем, было так... Когда Цыган смекитил, что погорел и ему светит параша в камере, он согласился на всё. Тут Кабул и объяснил, чего мы от него хотим.
- Мы - это кто?
- Пока никто - вольные казэки...
- Он не человек директора?
- Не похоже. Но теперь он наш человек. Мы не наглели, шеф. Он сам предложил доставлять нам по три бочки ежемесячно...
Коля Коньяк задумался: три бочки в месяц - 750 литров спирта - две тысячи сто... нет, 4500 бутылок самопального коньяка по 30 рублей штука - 135 тысяч рублей в месяц с одного Цыгана - в принципе, неплохо, особенно сейчас, когда подпольный цех розлива спиртных напитков не готов переработать большую партию сырья. Директор ничего не знает, его ждёт невеселая участь...
- Неплохо, мальчик мой! - подобрел он. Но тут же насторожился: - А не подведет этот ваш... борзой пацан? Не ментовская, не директорская подсадка?..
- Не думаю, - опять отозвался Азиат.
Коля Коньяк знал, что за этим "не думаю" крылось - командир наверняка перетряс души платных осведомителей. Фрайер удивлялся, получая сведения от надёжного человека о том, что Азиат, который был не только командиром отпетых бандитов, но и шефом "тайной канцелярии" криминальной группировки, что он частенько платил братве из своего собственного кармана, причем, выгребая иногда всё до табачной крошки. Если бы не преданность Азиата фрайеру и общему с ним делу, Колю Коньяка давно бы взяли под жабры жестокие конкуренты.
- Шеф! - подал голос молчавший в нетерпении афганец. - Мой папаша, ветеран завода, работает в охране...
- Ну и что? - поморщился фамильярности шофера Коля Коньяк. - Какое это имеет отношение к делу?
- Он навел нас на Цыгана, теперь, я думаю, пора и мне устраиваться на завод - составить компанию Цыгану.
- Кем, Кисой Воробьяниновым? Директор сразу всё поймёт.
- Не поймёт: небольшая автомобильная катастрофа, лишение водительских прав, ваше ко мне недоверие... Пойду учеником аппаратчика, к Цыгану в смену. Или водителем в охранку - туда и без прав возьмут.
Коля Коньяк ненадолго задумался.
- Все оригинальное просто, - заговорил он, - завтра получишь расчёт и трудовую книжку с увольнением в связи с переводом водителем в охрану завода - я всё утрясу. Это будет сверх наглости, директор опомниться не успеет, а когда начнёт проверять... Ну, да это уже не моё - это ваше дело, мальчики. А я за него спрошу... Цыгану передашь, чтобы затаривал бочки в твою смену: если кто-то донесёт на него, ты либо предупредишь его, либо перевернёшь машину вместе с легавыми, понял? В цех на подмогу Цыгану пойдет этот, как его?.. - он обратился к Азиату за подсказкой.
- Дуля?..
- Да, вот он и пойдёт. Ну и прозвище... Деньги Цыгана поделите между собой... - вернул Азиату деньги. - Говоришь, Цыган дом строит?..
- Строит, - отозвался Азиат, пряча деньги в карман кожанки.
- Завтра зайдёшь ко мне, возьмёшь, если меня не будет, в старом саквояже десять штук и отвезёшь ему.
- Но ведь он сам...
- Помолчи! - опять поморщился Коля Коньяк. - Повторяю: отвезёшь десять тысяч Цыгану, понял?
- Понял, - ответил Азиат не раздумывая больше.
- И настучи ему по башке, чтобы запомнил: ни в какие аферы не влезать, спиртом по деревням не торговать, ни дома, ни в гараже, ни у дяди, ни у тёти ни капли не держать, жить тихо, мирно, как заповедал Иисус, рождённый Марией от голубя... Ты понял меня, Азиат?
- Да, я всё понял, шеф.
- Шаг вправо, шаг влево - гулять Цыгану на небесах в белых тапочках! Я не хочу, чтобы он пачкал облака кирзовыми сапогами - когда-нибудь они будут принадлежать мне...
Смех прозвучал сатанинский.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/01/13/2140