ШЕРЛОК ХОЛМС
Пока мы добрались до госпиталя, Уотсон успел потерять сознание. Его пульс был слабым и частым, бледность — пугающей. Насколько я мог судить, нож его брата не задел ничего жизненно важного, но кровотечение казалось критическим. Странное дело: мы были знакомы с Уотсоном только год, но одна мысль о том, что я могу его потерять, и потерять практически по собственной вине, буквально сводила меня с ума.
То, что он отправился один в это злачное место, казалось мне вопиющей глупостью, в то же время я пытался поставить на его место себя и, честно говоря, не был уверен, что тоже не поступил бы глупо. Когда замешиваются родственные связи, эмоции, рациональность уступает место наитию. Но попытка довериться родственным чувствам Дэвида всё же выходила за пределы моего понимания. Ведь он уже пытался дважды совершить убийство своего брата, чтобы свалить на него вину. Неужели предоставить ему третью попытку.
Уотсона внесли в операционную, откуда ядовитым шлейфом сочился горько-дурманящий запах эфира и тошнотворный карболовой кислоты, и Роксуэлл грудью оттеснил меня в коридор:
- Сюда вам нельзя, мистер Холмс.
Обессиленно привалившись к стенке, я вдруг охнул от почти забытой боли в плече, и тут же ощутил рядом постороннее присутствие... Мэртон.
- Судя по всему, - невозмутимо проговорил он, постукивая по тыльной стороне кисти гильзой своей папиросы, - развязка наступила не совсем так, как вам бы хотелось...
- Мэртон, я не в состоянии сейчас вести разговор в таком ключе, - отозвался я. - Если Уотсон умрёт, я себя до конца дней не прощу. Да что мне своё прощение! Я...
- Ну-ну, - Мэртон сочувственно потрепал меня по плечу. - Всё ещё обойдётся... Значит, его брат всё-таки жив?
- Уже нет.
- Они похожи, правда?
- Я был уверен, что это Уотсон.
- Наверное, Дэвид постарался усилить сходство настолько, насколько это возможно?
- Да, он приложил все усилия, чтобы его приняли за младшего брата. Но я-то... как я мог быть таким дураком! Чуть мистику не призвал, тогда как решение с самого начала было у меня перед глазами. Нет, Мэртон, в реестр фактов надо начинать включать личностные особенности. В который раз убеждаюсь, что не придавать им значения не только неправильно, но и тяжело. Думаю, некоторая субъективность облегчит мне жизнь.
- О, - сказал он насмешливо. - Этот мальчик сумел пошатнуть ваши глубинные устои, Холмс. Да он просто волшебник обаяния!
- Не шутите. Сейчас я просто хочу, чтобы он выжил. Не знаю, насколько серьёзно ранение, не знаю, можно ли с ним что-то поделать... Зачем он пошёл туда? Неужели надеялся усовестить этого... этого...
- Успокойтесь, Холмс. Закурить хотите?
Он протянул мне папиросу и чиркнул спичкой. Табачный дым обжёг лёгкие неожиданной горечью. Я закашлялся.
- Никогда вас таким не видел, - качая головой, проговорил Мэртон.
Помилосердствуйте! Я только что застрелил человека и стал причиной ранения, если не смерти, друга — такое бывает не каждый день даже со мной.
- Друга? - переспросил он с непередаваемой интонацией, выгнув бровь.
- О боже, Мэртон! Вы сейчас почти напомнили мне моего брата Майкрофта. И не с лучшей стороны.
- А я не имел в виду ничего дурного, - заметил он. - Но кто-то декларировал своё отношение к привязанностям, как презрительное и нетерпимое.
- Не добивайте меня, Мэртон. Я именно из-за этого и подверг Уотсона опасности, из-за моего отношения к привязанностям.
- И вы его готовы пересмотреть? - лукаво спросил он, а мне вспомнился Руд Коллинер, и дым наполнил мне и глаза, и лёгкие жутким воспоминанием о горящем «Листопаде», и я не мог ничего отвечать, потому что чувствовал, что если отвечу, вырвутся совсем не те слова, о которых не надо жалеть. Потому что там, за дверями, может быть, умирал сейчас тот человек, который поверил мне безоговорочно, и которому я сам так и не смог до конца поверить. Сознание этого было для меня по-настоящему мучительно.
В какое-то мгновение Мэртона сменила непонятно откуда взявшаяся Мэрги Кленчер. Я увидел, что её лицо бледно, и она прижимает пальцы к губам так, словно хочет удержать рвущийся крик.
- Что там? - спросила она меня, почему-то шёпотом.
Я покачал головой, но как раз в этот миг из операционной вышел Роксуэлл и окинул коридор ищущим взглядом:
Ну? - нетерпеливо бросился я к нему.
- Он просто везунчик, - сказал Роксуэлл устало, вытирая пот. - Нож вошёл под диафрагму совершенно ювелирно. Ранение не проникает. Нельзя сказать, что угроза совсем миновала, возможна ещё анемия из-за выраженной кровопотери, а на её фоне очень просто может развиться воспаление, но одно уже хорошо: само по себе ранение не смертельно.
Долго он пробудет без сознания? - спросил я, чувствуя, что на душе у меня всё-таки становится полегче.
- Он сильно ослабел. Само действие обезболивающих препаратов не особенно продолжительно, но потом он, скорее всего, будет спать, что и к лучшему — ему придётся восстанавливать силы.
- Когда я смогу увидеть его?
- Увидеть — пожалуйста, как только его переместят в палату, но он не должен разговаривать и волноваться. Надеюсь, в этом я могу положиться на вас, мистер Холмс?
- Я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы он поправился, - пообещал я.
На это Роксуэлл кивнул и пошёл по коридору, причём мне его походка не показалась совершенно твёрдой.
ДЖОН УОТСОН
И снова вокруг меня горело и сжималось тесное пространство, причиняя страшную боль и удушье. Рана воспалилась, я бредил, мне снились причудливые искажённые кошмары о моём брате и о Шерлоке Холмсе, подчас такого содержания, что я на него даже намекнуть вслух не рискнул бы.
Я не сознавал, где нахожусь, и все образы, окружающие меня, казались мне призрачными, фантастическими, и или размытыми в тумане, или, наоборот, излишне чёткими и контрастными, как гравюры.
Окончательно пришёл я в себя тихим сумрачным вечером и увидел, что место, где я нахожусь — больничная палата в нашем же госпитале, знакомая мне по обходам — тихая, уединённая палата на втором этаже. Свет уже сменился полумраком, но об искусственном освещении никто не позаботился, и хотя предметы были ещё различимы, все они казались словно притушенными, не совсем реальными, бесплотными — моя кровать, ночной столик при ней, стул, мягкое кресло в углу, в котором я даже не сразу заметил неподвижную фигуру Шерлока Холмса, а заметив, чуть не принял за причудливую статую, но тут он шевельнулся и иллюзия рассеялась.
- Ну вот, вам лучше, - проговорил он немного натянуто. - Вы пришли в себя... Как вы? Ваша рана, надеюсь, не слишком беспокоит вас?
По тону я почувствовал, что он взволнован сильнее, чем хотел бы показать.
- Бок у меня болит, - признался я, пристально глядя на него, словно это давало мне надежду что-то прочитать в его глазах. - Но, похоже, умереть мне уже не удастся, так что всё позади. Вам больше не нужно так... бояться за меня, Холмс.
- Дело не в моём страхе, - он встал, пододвинул к моей кровати стул и пересел на него — так близко, что я почувствовал запах его кожи — у него, похоже, не было последние дни возможности принять ванну, и его естественный запах пропитал его сорочку — не противный и не резкий, но несомненный — солоновато-горький, как, я вспомнил, пахнет на берегу моря.
- Дело не в страхе, - повторил он. - Бояться за вас я перестал ещё два дня назад, когда началось улучшение, и доктор Роксуэлл сказал, что вы уже вне опасности. Но я чувствую свою вину перед вами. Мне следовало с самого начала довериться вам, и на вашу долю выпало бы меньше страданий, да и мне всё было бы понятнее с самого начала... Но мы поговорим об этом после, когда вы окрепнете.
- Ну уж для разговора-то я думаю, я достаточно окреп, - заспорил я, делая попытку приподняться — он помог мне и подсунул подушку мне под спину, чтобы было удобнее. - Я лично ни в чём не вижу вашей вины — наоборот, если бы вы замешкались, Дэвид... Он, наверное, убил бы меня. Вы спасли мне жизнь, Холмс, вы уже не в первый раз спасли мне жизнь.
Боюсь, это прозвучало не особенно жизнерадостно — меня не оставляла горечь осознания того, что Дэвид, мой брат Дэвид, оказался монстром. Это разъедало мою душу, как каустик. И слова, сказанные Холмсу, прозвучали, скорее, как упрёк, нежели как благодарность. А он почувствовал это, и его глаза потемнели.
- Уотсон, я ни в коем случае не хотел бы снова...
- Спасти мне жизнь?
- Оказаться в такой ситуации, когда это необходимо... Уотсон, я должен вам объяснить кое-что... не сейчас.
Я понял, что дело не в моём самочувствии - ему самому не хочется говорить, и он оттягивает разговор.
- Вы не должны мне никаких объяснений, - сказал я.
- Я... должен, если хочу доверия в наших отношениях. Большего, чем... - он замолчал, но я понял «большего, чем было до сих пор».
- Вы вели себя безупречно, - проговорил я. - И всё же вас что-то мучает... Да, нам, пожалуй, стоит поговорить , если это принесёт вам облегчение... Но о чём?