Тридцать

Георгий Цвикевич
  Я пришёл на свой юбилей в достаточно хорошем настроении, насвистывая мелодию своей молодости. Впереди высилось огромное здание — смесь стилей и эпох — с колоннами у входа и контролёром, проверяющим входные билеты.
           -У меня нет билета, — сказал я.
Контролёр посмотрел на меня, как мне показалось, снисходительно.
         - Во-первых не свистите, денег не будет. Во-вторых, вам билет не нужен — вы юбиляр.
В фойе стоял мой бывший одноклассник, который с жаром бросился меня обнимать.
         - Ну вот, тебе уже тридцать. А ведь недавно мы ходили с тобой в школу и ты был дурак-дураком... Кстати, тебе не кажется что здесь пахнет какой-то прелью.?
Его нос сморщился, ноздри раздулись и он принялся вертеть головой во все стороны, нюхая воздух. Я тоже напряг своё слабое обоняние, но не различил никаких других запахов, кроме лёгкого запаха хлорки, которую источал недавно вымытый пол.
         - Да ладно, не напрягайся,- сказал сквозь смех мой товарищ, - это от тебя несёт — старый ты пень — пнюга ты мой, тридцатилетний.
Он легко толкнул меня в спину и я сразу оказался у буфета, где приветливая буфетчица в симпатичном кружевном фартуке уже улыбалась мне самой радушной улыбкой.
         - Вам чего-нибудь для забывчивости или просто для бодрости, спросила она.
         - А почему именно в таком сочетании?- удивился я.
         - Так все тридцатилетние заказывают одно и то же — пояснила буфетчица. - Страшно ведь, после молодости и в реальную жизнь...
         - А там, что — была не реальная?
Буфетчица покачала головой, взяла с полки бутылку столичной и налила мне половину маленького гранёного стакана.
         - Доживешь до старости — поймешь, что жизнь твоя до тридцати лет была бесшабашной, и что все свои главные ошибки ты совершил в это время. Ходил на войну, например. Ходил ведь ?
        - Нет, не ходил.
        - Да знаю я. Но заявление военкому писал?
        - Писал.
        - Значит ходил, а что не убили — повезло. И со временем повезло, и со страной, которая первый раз за всю свою историю сохранила живым целое поколение мужиков. Сохранила, а вы попробуйте её сохранить, когда время прийдёт. Долг ведь платежом красен! Верно?
        - Я не совсем вас понимаю, - сказал я.
        - Да не важно. Поймёшь, когда надо, - она улыбнулась и от её улыбки по моему сердцу вдруг разлилось такое тепло, что мне сразу же захотелось с кем то этим теплом поделиться.
        - И женился, и детей небось уже наклепал полный двор?
        - Ну, не полный...
        - И стать хотел самым главным в стране, чтобы порядок навести. Но не стал, а в работу залез такую, что все теперь на тебе едут и слазить никто не собирается.
        - Не собирается, - подтвердил я.
        - Ну и выпей тогда, а потом хорошенько подумай — как дальше-то жить будешь. Я тебе правильную дозу подобрала — семьдесят грамм.
        - Почему семьдесят, а не пятьдесят и не сто? -поинтересовался я.
        - Ну что ты за почемучка такая, а ? Как малый ребёнок, ей богу. Пятьдесят, это для бодрости. Выпил - мысли зашевелились, душа захотела открыться, а тело попросило движения. Сто уже к месту привязывает, мысли отодвигает и душу расстёгивает, чуть ли не до пупка. А семьдесят — и мысли не отбрасывает, и движения просит, и душу приоткрывает деликатно.
Я взял стаканчик в руку, и ощутил холодные грани, каждая из которых в отдельности  передавала мне свою информацию. Грани рассказали мне о том, что водка качественная и произведена на московском заводе «Кристалл», что из этого же стакана сегодня пил водку известный всему Союзу катала, что водянистая влага в глазу русского человека состоит из смеси «Пшеничной» и «Московской», и что наверху имеется ещё один буфет, где тоже наливают.
      - Я пожалуй пойду, - сказал я буфетчице. - Сколько с меня ?
      - Новорожденным — бесплатно! Иди, знакомься с местностью и начинай наконец жить!
Я улыбнулся и пошёл гулять по залам и комнатам, поднимаясь и спускаясь по лестницам, удивляясь богатому убранству здания, в которое определила меня судьба. В одном из залов, щедро декорированным зеркалами, ко мне подкатил мужчина с бегающими глазами и какими-то бумажками в руках.
      - Не продадите вчерашние иллюзии? - мягко спросил он.
      - Вам-то они зачем? - спросил я, тщетно стараясь ухватить его взгляд.
      - Послушайте, я хочу их у вас купить. Там, дальше, - он неопределённо мотнул головой в сторону, - они и даром никому не будут нужны.
       - А сколько дадите ?
       - О, - мужчина оживился, - за каждую иллюзию я обычно предлагаю по два использованных билета в театр. Но ваши, не буду скрывать, стоят значительно дороже, и у меня нет намерений никоим образом вас обманывать.
Мужчина гордо откинул голову, его глаза на мгновение перестали бегать, остановились на мне, и мне показалось, что меня с головой окунули в какое-то клейкое вещество. Мне захотелось немедленно уйти, но мужчина так решительно стоял у меня на пути, что я решился на сделку.
     - Какие иллюзии вы хотите купить?- спросил я
     - Все, все до одной.
     - Мне надо их называть? - спросил я.
     - Достаточно о них вспомнить, - сказал мужчина и нервно зашелестел бумажками.
Чтобы завершить сделку поскорей я вспомнил как мы с Валеркой целыми днями отжимались от пола, подтягивались до изнеможения на длинных металлических распорках, которыми на ночь подпирали двери в наших домах.Вечером подтягивались, набивали желудки жаренной картошкой, а утром измеряли сантиметром  величину бицепсов, и огорчались, если не находили никаких изменений. Как ходили на «Спартак» с Кирком Дугласом в главной роли, а потом подолгу стояли у зеркала и пытались понять, что ещё нужно сделать, чтобы походить на любимого актёра. Потом пришли занятия штангой в старом, пропитанном потом и запахом канифоли подвале, где мы мечтали стать олимпийскими чемпионами. После окончания лётной школы я опять пришёл в подвал с твёрдым намерением завершить задуманное. Там всё так же призывно звенело упругое железо, но мой тренер уже уехал в другой город, а на матах качали пресс молодые ребята, среди которых я первый раз в жизни ощутил себя стариком...
На кончиках пальцах зашелестела бумага, и я с удивлением увидел, что держу в руке несколько использованных театральных билетов, неровно оторванных по линии контроля.
     -  Ну что, убедились, что я не бросаю слов на ветер?
Мужчина с клейким взглядом опять посмотрел на меня, и я ощутил себя лосем, увязшим в топком болоте.
     -  Послушайте, - сказал я, - мне и даром не нужны ваши старые билеты. Что я с ними буду делать?
Я не сразу понял, что мужчина смеётся, потому-что смеялись у него только плечи  и руки - лицо же оставалось безучастным, а из плотно сжатого рта, вылетали странные звуки, похожие на голубиное воркование.
    - Какой вы всё-таки странный. Да в этой жизни ничего никому не нужно — не имеет смысла. А потому иллюзии, между прочим, это единственная ценность, которой вы обладаете.
   -  Тогда, почему-же они так дёшево стоят?
   -  Так ведь — иллюзии же!- удивлённо сказал мужчина. - Ну что, будете вспоминать?
   -  Не буду,- сказал я решительно,- иллюзии вещь интимная, и они не терпят публичности.
   -  Глупо, - произнёс мужчина, - и пока я думал, что ответить он уже исчез за моим плечом, обдав меня запахами типографской краски, нежилого дома, и лопнувших воздушных шаров.
Залы, тем временем наполнялись людьми, в которых стали попадаться знакомые лица, и мой лучший друг уже спешил ко мне навстречу, обнимая и поздравляя с юбилеем. Увидев билеты в моих руках, он потемнел лицом.
    - И ты попался на эту удочку? - спросил он кисло.
    - Как видишь, - сказал я, перебирая пальцами злополучные бумажки, и не зная, что с ними делать.
    -  Да, брось ты их в урну- не пригодятся!
    -  А в чём обман? - спросил я
    -  Ты помнишь о чём ты ему рассказал?
Я напряг память, но в ней не возникало никаких ассоциаций,за исключением внешности самого покупателя иллюзий , и его липкого взгляда, который до сих пор вызывал желание немедленно принять душ.
     - Не помню, - сказал я, - честное слово, не помню!
     - Пойдём, - сказал Валера, - отметим твой день рождения.
Мы устроились в углу огромного буфета со стеклянной крышей, сквозь которую было видно бледно-голубое небо с медленно плывущими облаками. По всему залу стояли кадки с огромными фикусами, больше похожими на деревья, чем на цветы. Валера куда-то исчез, и пока его не было я с огромным облегчением опустил в мусорный ящик никчемные театральные билеты. Товарищ появился с бутылкой красного сухого, двумя фужерами и большим яблоком, разрезанным на дольки. Мы разлили вино, соединили фужеры и посмотрели друг другу в глаза.
     - Будь здоров!- сказал Валера, и стал рассказывать мне о наших встречах, о приключениях, в которые мы попадали вместе, о наших занятиях спортом и первых успехах, о девочках, с которыми мы дружили, о наших планах подняться до самых вершин жизни, и посмотреть как выглядит мир с этой высоты. Я всё помнил, за исключением того периода, о котором успел рассказать странному покупателю чужих иллюзий. Когда моя память пополнилась недостающими звеньями, мой друг откинулся на спинку кресла и закурил.
     - Но зачем они ему? - спросил я.
     - Наверно, у него не было собственных ярких желаний, а значит и горьких разочарований и его мир стал похож на заброшенный дом, в котором нет ничего, кроме грязных стен и выбитых окон.
     - Но зачем ему иллюзии ? Почему не мечты ? - снова спросил я.
     - А где ты видел, чтобы в старый дом приносили новую мебель и стелили на заплёванный пол дорогие ковры? Нет, ему не нужно ничего, кроме не сбывшихся снов , чтобы утешиться тем, как много в нашей жизни разочарований, а заодно разжиться хоть чем-то, что могло бы украсить его убогую память.
     - Мне его жаль, - сказал я.
 Мой друг лишь пожал плечами и ничего не ответил.
    - Слушай, - сказал я Валере, - я кажется начинаю понимать, как всё устроено. Человек рождается и стареет, а внутри у него растёт фикус, похожий на тот, под которым мы сейчас сидим. В нём вся наша мудрость, все знания, всё, что с нами сбылось и то, чему не суждено было стать реальностью. Но что такое реальность? Всё то, что было и то, чего не было -теперь лишь ветки на этом фикусе, который вырос внутри меня. Никто другой его не видит. Только мне позволено касаться его руками, ворошить ветки, шевелить листья. И для меня нет ни вчерашних иллюзий, ни сегодняшних разочарований. Всё это лишь ответвления моей памяти — фикуса моей жизни, комнатного растения, которое когда-то станет настоящим деревом, и будет знать обо мне всё. В нём я найду всё то, что хотел бы передать своим детям, и что утешит меня в старости. Я не знаю уйдёт ли оно вместе со мной, или будет пересажено в сад, где всякий конец означает лишь другое начало, и где миллиарды фикусов давно шумят и вибрируют в своих кадках, перекликаясь между собой.
     - Красиво! - сказал Валера, и побежал за второй бутылкой. А я стал думать о том, как много мне ещё надо сделать, чтобы мой фикус вырос большим и ветвистым, густым и достойным той жизни, которую я собирался прожить. Мне захотелось поскорей допить вино и заняться делами, поскольку время во мне уже начинало бежать быстрее, а дела становились сложнее, и я уже понимал, что недалёк тот день, когда меня могут поздравить с сорокалетием, а мой фикус так и останется обыкновенным комнатным растением.





 

      
Рекомендуется прочесть: "День первый", "Сорок","Пятьдесят","Шестьдесят".