Подруги Марина и Наталья, женщины средних лет, сидят за столиком в кафе. Они уже пообедали и теперь наслаждаются кофе и разговором.
– Еду на днях в маршрутке, – это Марина рассказывает. – Девица одна, ну, ты знаешь этих, с куклобарбишной внешностью и такими же мозгами, громким, на весь салон, шепотом возмущается в трубку: «Да ты что? А он? А ты что сказала? А он что ответил? Честно? Не может быть! Какой ужас!»
Ну, мы, пассажиры, естественно, в свидетелях этого содержательного разговора о «глобальном». Деваться-то некуда.
Я, конечно, не прислушивалась, но вот это меня откровенно рассмешило: «Прямо так и сказал: ты бы хоть яичницу научилась готовить? Какой хам! И это после того, как ты отдала ему всю свою молодость и красоту?! Какой кошмар!»
– Да, действительно ужас и кошмар, – согласилась с улыбкой Наталья. – После такого надо сразу заявление в Страсбургский суд подавать, чтобы защитил поруганную честь и достоинство…
Марина тоже улыбнулась, но чуть грустновато. Чувствовалось: ее явно что-то тревожит.
– К слову о кошмарах и ужасах. Знаешь, Наташ, меня последнее время мучает один сон. Он повторяется снова и снова, в разных вариациях, но от этого не становится более веселым, – произнесла Марина.
– Я не разбираюсь в снах, Мариша, но все равно расскажи. Может, тебе станет легче.
– Хорошо. Я расскажу тебе о сегодняшнем. Он был таким реальным и… страшным в своей реальности. Меня, если честно, до сих пор потрясывает.
Марина ненадолго задумалась, словно эмоционально настраиваясь.
– Я вижу, как по дорожкам огромного парка бредет женщина. Странноватая: в синих шлепанцах на босу ногу, в каких-то жутких попугаечно-пестрых лосинах и в застегнутом на все пуговицы плаще непонятного цвета. У нее растрепанные волосы. А лицо… оно какое-то неестественно бледное, как будто никогда не видело солнца. Как у вампиров в фильмах. И глаза… огромные, черные… и словно прямо в душу твою смотрят. Жуткое зрелище! – Марина даже плечами передернула, будто увидела наяву ту, что описывала.
– Женщина эта погружена в себя… и идет как сомнамбула, словно она – одна на всей земле. Я слышу, как под ее ногами рассыпаются в прах листья. Красные, желтые, багряные... Вижу, что ее глаза машинально ищут среди них кленовые. Я откуда-то знаю, что они нравятся ей больше всего и что маленькой она собирала их для гербария… и упорно пришивала к альбомным страницам не по одному, как другие, а по несколько штук.
Но здесь их почему-то нет, и я чувствую, что ее это тревожит.
Вот женщина сворачивает в боковую аллею, еще немного проходит и, будто разом вдруг обессилев, присаживается на первую попавшуюся скамью. Кругом люди, но они не обращают на нее ровным счетом никакого внимания. Молодежь пробегает мимо с заткнутыми музыкой ушами. Мамаши и бабушки неторопливо гуляют по парку с детишками. Некоторые отдыхают на скамьях – их здесь много вдоль дорожек.
А день такой славный, теплый, умиротворяющий, всё вокруг мягким золотым светом окутано – такие случаются бабьим летом. Женщина подставляет солнцу лицо с закрытыми глазами. И я точно знаю, что она так же любила делать в детстве.
Кажется, она спокойно дремлет. Но так лишь кажется: даже сквозь закрытые глаза в ней ощущается мощная внутренняя жизнь. Ее веки нервно подергиваются, будто перед взором проносятся пугающие картины.
Наверное, что-то из увиденного показалось женщине особенно страшным. Она вздрагивает всем телом и резко открывает глаза. Почти черные из-за огромных зрачков, они с удивлением взирают на окружающие ее деревья, людей, на высотки зданий. Все ее существо – как один большой вопрос: ГДЕ Я?
В этот момент я понимаю, что со мной, помимо моей воли, происходит что-то непонятное... Я – больше не просто наблюдатель… Вдруг приходит понимание: я слышу ее мысли… И эти мысли – мои. Знаешь, во сне бывает такое: вроде бы тот, кого ты видишь как бы со стороны, совсем не похож на тебя, но ты понимаешь, что это – ты, твое второе «я», твоя сущность.
Так же было и здесь.
Женщина (или я?) силится и не может понять, как оказалась в этом месте. Она не помнит, как сюда пришла. Вглядывается и не узнает города, что шумит своей жизнью по ту сторону кованой ограды. Как ее сюда занесло? Этот вопрос мучительно бьется в голове, отдавая в виски. Она трет их, надеясь, что это нехитрое движение заглушит боль и рассеет зыбь неопределенности.
Не помогает.
Между тем трансформация со мной происходит дальше. Теперь уже я не только знаю, о чем думает эта странная женщина, я осознаю, что она – это я. Но всё, что я вижу, это как в современном кино три или сколько-то D. То есть и ощущения изнутри, и взгляд извне, и еще микс того и другого… В общем, такой вот мистический винегрет.
Некурящая Марина в волнении достает из лежащей на столике пачки подружкиных сигарет одну и неумело закуривает. Закашлявшись, гасит сигарету о пепельницу.
Чуть погодя продолжает.
– В ее-моей голове полнейший сумбур. Обрывки мыслей, ни за одну из которых невозможно ухватиться… Обрывки расплывающихся картинок….
Вот я вижу себя на вокзале…. Покупаю билет на поезд. Куда? Зачем? Неизвестно… Потом я хожу с этим билетом в руках между пассажирами, тычусь, как слепой щенок, не понимая, что обычно делают дальше, купив его…
А теперь я иду по улице… Она мне незнакома. Как и город. Я вглядываюсь в окружающее, мучительно пытаясь найти хотя бы что-то знакомое, но тщетно. Дома выходят на улицу закрытыми кодом подъездами, а еще арками в проходные дворы. В одну из таких арок я решаюсь свернуть. Но стоило мне миновать первый двор, как я вдруг оказываюсь… на пустыре. Он завален зловонным мусором. Ветер носит клочья бумаги… Повсюду пластиковые бутылки… ломаная мебель… объедки, в которых роются собаки… Одна из них при виде меня оскаливается и угрожающе рычит… Из ее пасти течет слюна… Когда эта псина двинулась в мою сторону, я оцепенела, не могла сделать ни шага… Бешеная собака приближается ко мне… До нее остается всего несколько метров… пара шагов…И тут я, кажется, от ужаса теряю сознание…
В следующем кадре из ленты моего бреда я оказываюсь у дверей квартиры. Она как будто бы моя, но я не уверена в этом. Машинально лезу в карман за ключом. Открываю замок, вхожу. Странная квартира. Да и не квартира вовсе. Это просто комната. Точнее кабинет врача. И сам врач здесь, сидит за столом и что-то пишет. Потом поднимает голову и спрашивает: «Так-с, на что жалуемся, голубушка?» А я: «Наверное, я ошиблась». Выхожу. Читаю надпись на табличке: «Психиатр». И люди сидят в коридоре. Ждут своей очереди…
Я снова на улице, у входа в парк. Там красиво. Деревья, статуи, аллеи… Люди гуляют… Иду по дорожке. Под ногами листья разные. Шуршат. А я ищу кленовые. С детства их люблю. Но здесь их почему-то нет. Почему?
Сворачиваю в аллею слева. Иду. Вдруг чувствую, что сейчас упаду. Присаживаюсь на скамью. Отдыхаю… Солнышко, тепло, хорошо… Как в детстве… Кажется, задремала ненадолго…
– Наверное, надо позвонить кому-нибудь, чтобы мне помогли, вытащили отсюда, отвезли домой... – подумалось мне как-то лениво, вскользь.
Так же лениво, замедленным, словно в кино, движением я достаю из кармана плаща, что был на мне, телефон. Он отчего-то выглядит не так, как всегда, и очень похож на детскую игрушку тетрис. Я верчу его в руках, не понимая, как по нему звонить. Я ведь не помню ни одного номера. Вроде они должны быть в телефоне. Но как их найти? Не знаю… Непослушными пальцами нажимаю наугад на одну из кнопок, но делаю это так неловко, что аппарат падает на землю и разваливается на части. Я в ужасе вскрикиваю. Ясно, что теперь его не собрать. И все же поднимаю все детальки, раскладываю их на коленях и пробую сложить.
От бесполезных попыток меня отвлекает возникшее вдруг, но растущее с каждым мигом давление в голове… Если у тебя когда-нибудь случались приступы мигрени, ты поймешь, о чем я. Черепную коробку будто разрывает изнутри. И силе этого давления невозможно сопротивляться, она овладевает мной, подчиняет, сводит с ума…
Ощущение, что голова раздувается, увеличивается в объеме… сознание путается…
Я в страхе начинаю ее ощупывать. Нет, кажется, она прежних размеров.
Приступ заканчивается так же неожиданно, как и начался. Давление отпускает, в голове слегка проясняется…
Марина замолкает. На ее лбу легкая испарина, хотя в зале кафе работает кондиционер. Наталья накрывает своей теплой ладонью руку подруги. Чувствует, как та подрагивает. Гладит успокаивающе.
– Глупенькая, это был сон, всего лишь сон.
Марина в ответ пытается улыбнуться.
Немного успокоившись, продолжает.
– Я оглядываюсь по сторонам. Может, спросить у кого-нибудь, что это за город? Нет, подсказывает мне мое чуть просветлевшее сознание, плохая идея. Подумают, что пьяная или… Или кто? Ну-ну, смелей, говорю я себе, они подумают, что я того, сумасшедшая? Конечно, именно так и подумают.
Странно, но именно эта мысль – о сумасшествии – была очень четкой, осознанной и, я бы сказала, многогранной. Я увидела ее в виде сложной геометрической фигуры со множеством углов. Память даже подсказала ее название – октаэдр.
Но как же так, думала я. Это не может быть сумасшествием, если я всё понимаю. Ведь лишенные ума не осознают этого. А я – понимаю.
Знаешь, больше всего в жизни я, реальная, подсознательно боялась именно этого – лишиться разума, стать бестолковым и бесполезным растением, не знать, кто я, зачем, откуда. Представляешь, вдруг потерять вместе с разумом способность анализировать, принимать решения, стать зависимым от других. Перестать быть хомо сапиенс… превратившись в ромашку… или бабочку… или собачку…
И этот неосознанный, но живущий во мне страх я почувствовала и во сне. И потому мне стало жутко. И не просто жутко. Меня охватил панический ужас… Я хотела закричать, но не было голоса. Хотела встать и куда-то бежать, но ноги не подчинялись мне. Меня словно парализовало. И я просто продолжала сидеть на той скамье – всеми забытая, никому не нужная, не в состоянии ничего сделать, с четким осознанием своего сумасшествия…
Не знаю, что было бы со мной дальше, если бы я не проснулась…
Глаза Марины набухли слезами. Наталья подсела к ней ближе и обняла.
– Ну, ну, будет тебе, Мариша. Успокойся. Этого боятся все. Каждому хочется до старости, до самой смерти быть в ясном уме, но не всем удается. Альцгеймер – жестокий товарищ. Но, если у твоей мамы это было, причем уже далеко после семидесяти, вовсе не значит, что и тебе ее не избежать. Болезнь Альцгеймера в большинстве случаев заболевание спорадическое и с наследственным фактором она не связана. Это я тебе как врач говорю.
Марина посмотрела на подругу с надеждой.
– Твой сон скорее всего связан именно со страхом перед этой болезнью. Это похоже на лиссофобию, или маниофобию – навязчивый страх сойти с ума. Возможно, это реакция твоей чувствительной психики на смерть матери. Но не факт ведь, что она умерла именно от этого. Ты вспомни, ведь у нее кроме Альцгеймера был полный «букет» болячек. Да и возраст…
Они посидели так обнявшись, рядышком, еще немного, пока Марина окончательно не успокоилась.
– Прошло совсем мало времени после того, как не стало твоей мамы. Я понимаю, ты никак не можешь привыкнуть жить без нее, одна. Отсюда и твое ощущение одиночества во сне, того, будто о тебе никто не помнит. Что некому подсказать… Пока была жива мама, даже глубоко больная, ты была под ее защитой. Она оберегала тебя своей любовью. Теперь этого нет. И твой мозг, твоя психика ищет замены.
Думаю, со временем всё встанет на свои места. Время лечит…
Подруги расстаются у дверей кафе.
– Мариша, я в метро. Ты со мной?
– Нет, я пройдусь по парку. День такой хороший…
Под ногами с тихим, как последний вздох, шорохом, умирают листья. Красные, желтые, багряные… А глаза Марины ищут среди них кленовые. Но их здесь почему-то нет… Садится на скамью, подставляет лицо нежаркому осеннему солнцу… Приятная дрема овладевает ею… Ей снится незнакомый город… вокзал… пустырь с бешеной собакой… кабинет психиатра… разваливающийся в руках телефон…
Ветер разносит по парку душераздирающий крик:
– Не-е-ет, только не это!..
Фото из Интернета