– Маш, ну зачем ты меня туда тащишь?
– За компанию.
– «За компанию»… – передразнивает подругу Катя и острит: – За компанию Самсунг? Тут конец света грядет, а ты – на танцы… И кого ты хочешь там найти? Сама же говорила, что доброго там отродясь не бывало, а завалящего тебе самой не надо.
– Да так-то оно так, Кать, а вдруг сегодня будет кто новенький? А вдруг – судьба? Хоть напоследок душу отвести, – мечтательно закатывает глаза Мария. – Вот придет завтра конец всему, а я так и не узнаю – какая она, моя судьба…
– Ой, Маш, ну сколько у тебя уже таких «судеб» было! И где они теперь? Ладно, пойдем, не бросать же тебя одну… Может, и правда найдешь, с кем встретить закат человечества.
Две женщины, одна помоложе, рыженькая, высокая, стройная, другая – небольшого роста зеленоглазая блондинка с роскошными локонами и пышными формами, входят в холл. Их встречает огромный красочный баннер на стене с обнадеживающими словами и стилизованным изображением кукиша вместо восклицательного знака: «Друзья, конец света отменяется!» Бухающие звуки музыки слышны уже здесь. Минут десять толкутся у кассы, вроде собираясь покупать билеты. На самом деле берут лишь один. Потом с отстраненным выражением ждут, когда отвернется охранник в вестибюле, чтобы проскочить за единственный билетик вдвоем. Полтинничек в таком случае – знакомой уже тетке на контроле. Той навар, а женщинам экономия. Ну не платить же по две сотни с носа за гипотетическую встречу с «судьбой»?! А вдруг она не состоится? Да и с концом света пока сплошная неопределенность, может, всё еще и обойдется.
Переодеваются в дамской комнате. Так, теплую кофту, колготы и рейтузы – долой. Под ними тонкий ажур сексуальных чулочек. Нарядная блузка – с эротично расстегнутыми одной-двумя верхними пуговками, юбка – предельно допустимой приличиями вышеколенной длины.
У большого, во всю ширину помещения, зеркала прихорашивается с десяток женщин, подправляя и так еще не успевший испортиться боевой раскрас. Губы – поярче, можно и алой помадой. Румянца чуток добавить, дождавшись, пока сойдет натуральный, с морозца. Щеточкой еще раз по ресницам, и без того уже торчащим паучьими лапками. Шевелюра с начесом вновь взбрызгивается лаком и теперь стоит насмерть. По капельке духов «а-ля Шанель» на мочки ушей, запястья и в декольте – и в раздевалке нечем дышать.
Переобуваются в шпильки. Неудобно, но зато дьявольски красиво!
В бюстгальтер запихивается платочек с парой купюр – на случай если безмолвный призыв «мужчина, угостите даму соком!» не сработает и раскошелиться придется самим.
Придирчиво осматривают себя в зеркале, попутно выбирая свой самый выгодный ракурс. Не менее внимательный и оценивающий взгляд – на возможных конкуренток. Делают вывод: да эти куклы им и в подметки не годятся. Одеться толком не умеют, а размалеваны как, мама дорогая! Не зря планету полный абзац ожидает!
Подруги сдают вещи гардеробщице и с деланно равнодушным видом, легко, насколько им позволяет неюная грация, вспархивают по ступенькам наверх.
Большой полутемный танцевальный зал – со стульями по периметру, буфетом в углу и местным, не первой свежести, диджеем у зеркально-осколочной стены – весь в переливах светомузыки. Народу сегодня прилично, и сильная половина уже хорошо подогрета горячительным, очевидно, по причине предстоящего события планетарного масштаба.
Маша и Катя проходят к стульям справа. Идут степенно, головами по сторонам не вертят, но боковым зрением умело прицеливаются в мужчин, чтобы выстрелить потом наповал. Чинно садятся и как школьницы из прошлого века одергивают подол, заголивший округлые коленки. На эти коленки, неумело скрывая интерес, пялится заметно нетрезвый товарищ, подпирающий колонну. Он в очках с толстыми стеклами, клетчатой рубашке, явно коротких ему замшевых брючках с бахромой и забрызганных грязью вышитых сапогах со шпорами. Настоящий ковбой! Наверное, прямо из Техаса, а кобылу привязал у Дома культуры. Ковбой качает головой и цокает каблуками своих обалденных сапог по полу в такт музыке. Потом неожиданно приглашает одну из дам, Машу. Приглашает весьма своеобразно: приблизившись бочком, глядя в сторону, как деревенский телок, и дернув за руку: пойдем, мол, гирла, потрясемся…
После Машиного «отвянь!» он некоторое время обиженно сопит, но, увидев вдалеке знакомого, походкой моряка в качку направляется к нему.
– Маш, этот мустангер, надеюсь, не твоя судьба?
– Ну что ты! Это же Вовка, безобиднейший мужик. Правда, слегка не в себе. Нравится ему играть в ковбоя с Дикого Запада. Оттого и наряд такой. Он сто лет уже ходит на танцы и всегда пьяный.
– Кажется, не он один.
– Кать, так они ж храбрее становятся, как на грудь примут. Тем более сегодня повод есть. Вон один осмелевший идет тебя приглашать. Ой, боюсь, промахнется.
И точно. Товарищ оказывается не только слегка окосевшим от выпитого, но и вообще косоглазым. Одним черным зрачком он смотрит на Катю, а руку протягивает ее соседке. Счастливица радостно соскакивает, угадав каким-то невероятным чутьем, кого же именно приглашает кавалер с разбегающимися глазами.
– Вот ведь наградила природа, никогда не поймешь, куда смотрит, – жалеет Мария. – Ладно. Так… Поглядим, кто у нас тут на сегодня? – Маша сканирует зал. – Видишь, в центре длинный такой очередную дурочку окучивает? – показывает она глазами на высокого худощавого мужчину лет пятидесяти с хвостиком. Он танцует с миловидной молодой женщиной с короткой стрижкой, не сводящей с интеллигентного на вид партнера почти влюбленных глаз.
Катерина кивает.
– Это Миша. Кличка Топтыгин.
Катя удивленно вскидывает брови: что за сказочные персонажи?
– Нет, Топтыгин он не только потому, что Михаил. Просто он как петух любит топтать всех приглянувшихся ему «курочек». Ну, ты понимаешь, о чем я.
– Ну, вообще-то все мужики хотят стать Топтыгиными, – улыбается Катя.
– Хотят-то они хотят, – парирует Маша, – но кто им даст? А этот мастер! Самое неприятное, женщины, которых он выбирает, все симпатичные, порядочные. Просто одинокие. Вот что обидно! Он ведь с подходцем, не то что некоторые. И комплименты умеет делать и ухаживать. И ведь вроде ничего не обещает, а мы, глупые, все равно ведемся и таем, таем… – произносит Мария и осекается, поняв, что проговорилась.
– Ну-ка, ну-ка, подруга, рассказывай. У тебя с ним что-то было? По глазам вижу, что было!
– Да было, было, – не стала отнекиваться Мария. – Давно, правда, лет десять назад. Я тогда в первый раз пришла сюда. Как ты понимаешь, была в ту пору «наша Маша» в самом соку. Ну, Мишаня и подкатил ко мне. Он новеньких тут же замечает. Но я его сразу раскусила…
Катя смотрит на подругу с недоверием.
– Ну, может, и не сразу. Но раскусила. Короче, бросила его первой... после того, как он перестал отвечать на звонки… Ох и дурочка же я была, – смеется Мария. – Ой, да как и все мы... Ладно, не будем о грустном.
Пока женщины болтают, медленная музыка заканчивается и из динамиков оглушающее рвется: «Хорошо! Всё будет хорошо! Всё будет хорошо, я это знаю!» Народ тянется в середину зала.
– Хватит отсиживаться в засаде, – командует Маша и идет в центр зала, прокладывая дорогу, подобно ледоколу, своим стремящимся к четвертому размеру бюстом. Катя послушно плывет следом, по «чистой воде», по пути пытаясь попасть в ритм заводной песни. Под нее надо либо подпрыгивать молоденькой серной, либо танцевать в собственном стиле, отстраняясь от звучащей музыки. Именно так двигается странноватая женщина в коротком блестящем платье с длинными распущенными по плечам волосами и затуманенным взором огромных запавших глаз. Она то делает почти балетные па, то поднимает вверх руки и машет ими, изображая, наверное, березку или тополек, то кружится сама с собой и под слышимую только ей мелодию. Вид ее слегка жутковат, но это уже никого не пугает.
Среди танцующих выделяется осанкой и свободным владением своим необыкновенно пластичным телом подтянутый моложавый мужчина в сильно облегающих брюках и алой рубашке с приоткрытой девственно гладкой, без единого волоска, грудью. Видно, что человек в своей стихии.
– Это Макс, бывший танцор, – кричит в ухо Катерине Маша.
Он самозабвенно, полузакрыв глаза, вклинивает в свой танец изящные движения из румбы и самбы, пристукивает каблуком лакированных остроносых туфель, красиво держа при этом поднятой одну руку с наманикюренными ногтями. В какой-то момент Макс на мгновение останавливается, обводит взглядом беснующихся в экстазе плясунов и, поддавшись общему безумию, начинает скакать бодливым козлом.
Быстрая музыка заканчивается, и наши дамы отправляются отдышаться. Свободные места находятся лишь ближе к буфету, где толпится страждущий утолить жажду народ. Дородная раскрасневшаяся барменша с маленьким кружевным кокошником в волосах только успевает наполнять пластиковые стаканчики разнообразными напитками. Закуска в виде бутербродов с подсохшим сыром и прозрачной до призрачности колбасой идет хуже. Известный из популярного фильма о национальных особенностях принцип «закусь крадет градус» работает на все сто.
А градус общего веселья меж тем поднимается всё выше. Диджей, принявший на грудь прямо не отходя от места, с радостью в голосе поздравляет всех с наступающим концом света и призывает оттянуться от души и на всю наличность. «Давайте, друзья, проживем последние дни так, чтобы мучительно больно и стыдно было уже некому», – сыплет шутками ведущий вечера. – «Белый танец», – выкрикивает он и снова врубает «Всё будет хорошо!».
– Ты как хочешь, Кать, а я пойду приглашу вон того симпатичного товарища, – нацеливается на жертву охотница Маша, показывая на стоящего неподалеку импозантного мужчину в строгом темно-синем костюме и голубой рубашке. – Пока эти «прости господи» его не подцепили.
Это Мария про трио жриц любви, которые усиленно обхаживают двух щедрых мужичков, похоже, вахтовиков. Те, уже порядком подвыпившие, угощают местных гейш шампанским и водкой, обнимают их за рыхловатые телеса, туго обтянутые откровенными нарядами, и предвкушают недвусмысленное продолжение вечера.
К Катерине, никого не выбравшей себе в партнеры на белый танец, неожиданно подходит тот самый Миша, о коварности которого предупреждала ее подруга.
– Позвольте пригласить вас на танец, – в галантном полупоклоне склоняется к ней мужчина.
Он абсолютно трезв, чисто выбрит, и от него пахнет хорошим, слегка кружащим голову парфюмом – это Катя отмечает сразу.
– Но ведь танец белый, – удивляется Катерина.
– Разве это так важно: белый он или в горошек? – шутит джентльмен. – Разрешите представиться. Меня зовут Михаил.
Катя чуть не добавляет: «Топтыгин», и в ответ называет свое имя и показывает на свободное место рядом с собой. Ей становится интересно, что в этом мужчине такого, что местные дамочки не могут устоять.
Ловелас присаживается.
– Я вас раньше не видел здесь. Вы в первый раз пришли? – Миша умело управляет модуляциями голоса, придавая ему располагающие грудные нотки, и излучает обаяние.
– Да, в первый. Решила составить компанию подруге.
– А почему так мало танцуете? Не нравится здешняя музыка? – выведывает новый знакомый.
– Музыка?.. Нет, дело не в музыке. Просто натерла ногу, – лукавит Катя.
– Ах, какая незадача. А мне так хотелось потанцевать с вами.
Сердючкин хит сменяют «Черные глаза», а Михаил всё не уходит.
Мария, увидев издалека, с кем разговаривает подруга, делает ей страшные глаза, словно Катя попала в лапы маньяка и ей из них уже не вырваться. Катерина машет ей рукой: да помню я, помню, не волнуйся, всё под контролем.
– Михаил, но в зале столько красивых женщин, причем вполне ходячих, – улыбается Катя. – Думаю, они на роль партнерши в танце подойдут гораздо лучше меня, хромоножки.
– Вы меня гоните, Катенька? – ласково и неожиданно игриво спрашивает он.
«Экий он кокетка, – думает Катя. – Избаловали его женщины вниманием, явно избаловали».
– Нет, что вы! Сидите.
Приглядевшись получше, Катя видит, что Миша не так уж и молод, как показалось ей вначале. Вблизи видно седину на висках и в тщательно зачесанной шевелюре, сеточку морщин вокруг глаз и около губ. При кажущейся мягкости взгляда мужчины Катю поражают пустота и холод, плещущиеся на самом донышке его глаз.
– Столько шума по поводу конца света, – говорит Михаил, перекрикивая грохот музыки и шум человеческих голосов. – А что вы думаете обо всем этом? Вы верите, что он действительно наступит?
– Конечно, наступит. Только у каждого он будет своим, личным. А в глобальную катастрофу я не верю. Я оптимистка, – так же громко отвечает Катя. – Хотя он, мне кажется, уже наступил – здесь и сейчас.
Шабаш набирает обороты.
Безбашенное веселье в зале в ожидании конца по мере повышения общего градуса вечера приобретает лавинообразность. Уже мало кто танцует. К буфету не успевают подносить ящики с напитками, а очередь к нему вытягивается лентой и заканчивается где-то у лестницы на первый этаж. Стоящие и сидящие за столиками говорят все разом, перебивая друг друга. Некоторые тут же курят, наплевав на все запреты. Выпивают уже не только практически все представители сильного пола, но и вполне приличные на вид женщины, возможно, матери семейств и ответственные работницы. Охватившее, кажется, всех повально близкое к безумному состояние «будь что будет» стирает границы приличий, сближает, делает закадычными друзьями на оставшийся короткий век еще не знакомых пару часов назад людей. Кто-то прилюдно целуется, кто-то плачет от избытка чувств, размазывая сопли и тушь по лицу. Двое мужиков, переполненные алкоголем и эмоциями, молодыми петушками наскакивают друг на друга грудью, к месту вспоминают родных и мутузят один другого, когда достают. Женщина с растрепавшейся прической и в платье с полуоторванным рукавом все время вклинивается между ними и визжит: «Петечка, не надо, не бей его, он же твой друг…»
Становится всё жарче.
Катя ищет глазами подругу. Маши в зале нет. Видимо, встретила-таки она свою судьбу и отправилась навстречу последнему счастью.
Катерина встает и, наскоро попрощавшись, идет вниз, в гардероб. Михаил, чуть поколебавшись, отправляется следом.
– Катенька, подождите, я провожу вас.
– Не стоит, – не оборачиваясь, – произносит Катерина.
– Нет-нет, не отказывайте мне. Я всю жизнь вас искал. Именно вас, Катя…
А Кате слышится эхом: «Именно вас, Зина… Именно вас, Нина… Именно вас, Оля…»
Когда она выходит в холл и за ней хлопает дверь, на пол с грохотом сваливается баннер с оптимистичной надписью.
Конец света все-таки начинается!
Рисунок из Интернета