9.
- Всё на свете отдал бы за то, чтоб нормально выспаться. Я так устал... - признался Ромес, когда они отдыхали под тенистым деревом, на котором росли вперемешку груши и сливы.
- Не думаю, что это особо удачная мысль, - не согласился Синерок. - Это крайне опасно.
- Думаешь, нас может сильно зашвырнуть?
- Зашвырнуть - не то слово. Я такого даже подобрать не могу. Другое дело, если бы мы (или хотя бы ты) находились в нейтральном мире вроде твоей Земли или где-нибудь в этом районе. Там-то уж тебя никуда не зашвырнёт. Так что потерпи.
- Тебе легко говорить - потерпи. Но не могу же я вылезать из Миров на ту же Землю только из-за того, что хочу выспаться! Мне всё равно придётся возвращаться, а Рэли говорил, что это трудно сделать. А отсюда я могу увидеть друга - вьелса Анталекса. Вот когда найду его - тогда другое дело, я вернусь в мир, где родился, если что, помогу Анталексу и побываю... дома.
- Ты с таким трудом произнёс последнее слово...
- Место, где я родился, может быть, вовсе и не мой дом. В общем, поживём - увидим. Но как же я хочу спать!
- Ты любишь спать?
- Да. Но не в том смысле, чтоб проводить время в сладком ничегонеделании и дрёме. Я люблю смотреть сны, а тем более те, которыми можно управлять. Когда знаешь, что это сон, и делаешь всё, что захочешь, и тебе от этого хуже не будет... Бывают иногда непонятые сны, но я такие редко запоминаю. А вот когда снятся интересные, это прекрасно! Это вторая жизнь, иногда гораздо более интересная, чем реальность. Правда, в последнее время куда уж снам до реальности! Бывают, конечно, серые, унылые сны, но они мне снятся редко. Почти все мои сны - цветные, иногда в них я ощущаю запахи и вкус, а также могу осязать, и в момент пробуждения ясно помню запах, чувствую по-настоящему вкус и всё ещё ощущаю кожей прикосновение чего-то. А я уже так давно не видел снов.
- В какой-то степени, Ром, я тебя понимаю, но сам я особого внимания своим снам никогда не уделял. Просто я сам из Миров, и искать альтернативу реальности мне как-то не было резона.
- Нет, я больше не могу так, я сейчас засну!
- Не надо бы...
- Поверь, мне нечего терять.
- Кроме пути назад. Так мы хотя бы можем, в случае чего, восстановить в памяти места, которыми шли, и куда-нибудь вернуться.
- Вот именно - куда-нибудь! Так какая же разница, куда мы в конечном итоге попадём? Точно туда, откуда мы начали путь, нам всё равно не попасть, к тому же все миры не вспомнить и не отыскать в той последовательности, в которой мы передвигались по ним.
В конце концов Синерок плюнул на всё и согласился с доводами Ромеса. Да и зачем им надо было возвращаться назад? Ещё на Искаженца есть риск напороться, а с помощью сна можно окончательно запутать след. Как бы там ни было, утомлённый Ромес свернулся калачиком и закрыл глаза, а Синерок последовал его примеру. Быстрый сон нежно укрыл их своим покрывалом. Они не знали, какие в неведомых далях будут законы и найдётся ли там место для них, попадут ли они в один мир или в совершенно разные, выберутся ли оттуда, встретятся ли когда-нибудь ещё, и что то будут за миры... Это всё почти не волновало их. Ромесу необходимо было отдохнуть, и Синерок сопровождал его. Они летели в бездны, плыли на призрачных кораблях, видели цветы в высоте и дневные звёзды. Они видели то, что могли видеть, а ещё то, чему не было названия. Заглядывая в Миры снов, Ромес говорил: "Так бывает, когда смотришь в глубокий-глубокий колодец. Где-то там, внизу, в темноте, блестит маленький серебряный кружок воды, а в нём - твоё отражение". И это и вправду было так. А потом...
Ромес услышал, как скрипит открываемая им дощатая дверь очень-очень старого дома. Как перед погружением в холодную воду, Ромес сделал глубокий вдох и шагнул в прохладную темноту дома. Каким старинным казалось всё вокруг! Рассохшиеся половицы скрипят под ногами. Серый свет, проникающий сквозь щели в заколоченных досками окнах, еле-еле освещает обстановку. Всё везде затянуто паутиной, повсюду лежит толстый слой пыли. Здесь есть камин, на нём - тяжёлые бронзовые подсвечники; также имеются настенные часы с маятником, их стрелки остановились на двенадцати. Над камином - массивная золочёная рама, в которой должен быть чей-то портрет, но там - одна чернота и нет никого. Старинные ступени ведут на второй этаж; в последний раз по ним проходили во времена древние, времена незапамятные, в те времена, когда рождались легенды и поверья. Тёмная от времени мебель источена жучком. Сейчас в доме нет ни одного живого существа, но повсюду постоянно раздаются какие-то шорохи, потрескивания, а ветхие ступени время от времени начинают сами по себе тихонько поскрипывать. Несомненно, Ромес видел всё это раньше, но когда и где?.. Ах да, это же сон, приснившийся в первую ночь, проведённую в файролитовых пещерах. Это было загадочное и в какой-то степени неприятное место, но Ромес знал, что должен провести тут какое-то время, пока не случится что-то или пока он что-то не узнает.
В доме оказалось неуютно, и Ромес вышел оттуда. Вокруг дома рос сад. Сейчас всё цвело, буйно раскинувшись зеленью, и благоухало. Сад был старый, одичавший, тропинки почти полностью заросли. Запущенный сад - что может быть таинственней и прекрасней? Что находилось там, за садом? Тут цвело и росло множество растений из разных земель, из всех времён года. Нестриженая шелковистая густая трава опутывала ноги. Плети пышно разросшихся розовых кустов переплелись над дорожками; то тут, то там сверкали пятнышки дикой гвоздики; нетронутые ножницами садовника кусты обступили дом со всех сторон, изумрудная зелень старых деревьев захлестнула его; цвели яблони, растущие в полном беспорядке, и везде лежали бело-розовые лепестки с них, а когда дул ветер, новые лепестки, кружась, падали с деревьев, и от этого почему-то становилось очень грустно.
Ромес видел когда-то старые картинки, нарисованные очень давно: там были дети, чаще всего - розовощёкие кудрявые девочки в белых красивых платьицах, нередко держащие на руках милых пушистых котят, раскачивающиеся на качелях или изображённые рядом с цветущим розовым кустом. Они были в таком же саду, в котором просвета не видно среди пышной зелени, где краски так же насыщенны, где царствует вечное лето или же поздняя весна, где вечно цветут розы, где всё невообразимо запущено и оттого прекрасно. Место, созданное не для людей. И сколько ещё тайн хранит в себе этот сад... А по вечерам туман медленно клубится у заколоченных тёмных окон дома, оседает на нестриженую траву, на листья холодной росой. Когда поднимается ночной ветер, то он не может разогнать туман и лишь гонит его неясными изменяющимися волнами между ветвей кустов одичавших роз, и клочья тумана висят там до утра. А утром всходит солнце и отражается в мириадах капель росы, и всё вокруг пахнет свежестью ясного летнего утра, и всё сверкает алмазами росистых трав. Потом туман уходит, высыхает роса, и начинается новый летний день, но тёмная непроницаемая зелень всевозможных оттенков по-прежнему дышит неразгаданными загадками, неуслышанными легендами и чем-то древним, далёким, волновавшим кровь во все времена, самим временем. Ромесу даже нравился этот сад, и он решил, что такой же дикий и запущенный уголок непременно должен быть в его мире, если такой существует.
Ромес вернулся в дом, осмотрел богатую пропылившуюся библиотеку и взял книгу наугад. Она оказалась на незнакомом языке, но на пожелтевшем титульном листе Ромес увидел надпись, сделанную от руки, и её он смог прочитать. Это было стихотворение про заброшенный сад, который остался и разросся после того, как не стало на свете всех тех, кто родился и жил здесь, - всё так, как и представлял Ромес. Он положил книгу на место и взял другую. Неприятный холодок зазмеился по его спине, захотелось вдруг уйти отсюда и навсегда забыть и этот дом, и этот сад, и вообще этот сон про заброшенный сад. Стало холодно, так как было ясно, что во всём этом мире нет ни одного живого существа, тем более людей. Здесь прошла великая война...
Вторая книга тоже оказалась написана на незнакомом языке, мёртвом, как понял Ромес. Но и в ней на титульном листе было от руки написано то же стихотворение. Ромес недоумевал: это что, тонкий намёк на то, что ему тут не место? А может, это предупреждение о какой-то неведомой опасности? В любом случае, надо быть осторожным. Ромес изначально знал, что ему необходимо встретиться с хозяином дома и сада. Это была данность, привязанная к сну. Нет, он не сошёл с ума: зная, что война смела с лица земли абсолютно всех людей, он всё-таки ждал хозяина, ибо это был первый хозяин, построивший дом и посадивший сад. Он умер задолго до войны, а теперь охранял свои владения и был осуждён делать это до скончания веков. А это стихотворение... Написанное в старинных книгах, изданных на языке, на котором много лет уже никто не говорит, причём написанное на синте, всеобщем современном языке, написанное кристаллоайсовым стилосом... Кристаллоайс был найден пять лет назад на одной из лун Головы Цербера, он редкий и безумно дорогой. Его мало, катастрофически мало, им можно писать, но какие-то там стихи в старых книгах - это уж слишком!.. Как будто то, что написано, важно до такой степени, что нужно брать настолько дорогой материал, что на него невозможно не обратить внимание. Ромес уже начал сомневаться, оставаться ли ему здесь или покинуть сад вместе с домом и странными книгами. Несомненно, стихотворение написано во всех книгах, собранных тут, а их - целая гора!
"Не будем всё-таки торопиться с решением, - подумал Ромес. - Надо всё взвесить, проветриться, погулять по саду и выяснить, в конце концов, зачем мне нужен хозяин всего этого..."
Ромес оставил книги и побрёл шататься по саду. Сад был чудесен. Наверное, по ночам все растения в нём казались серебряными, там красиво и, может быть, немного страшно. Сначала Ромес поисследовал тропинки, еле различимые среди растительности. Эти тропинки, идущие от дома, заканчивались в самых неожиданных местах и самым непонятным образом. Для чего же они тогда вообще были созданы? Ромес не знал да и сомневался, узнает ли вообще когда-нибудь. Когда все проверенные тропинки оказались умирающими в густых зарослях жасмина или среди цветущих вишен, Ромес оставил их и ступил в мягкую изумрудно-зелёную траву, в которой местами пестрели разноцветной пеной россыпи красивеньких мелких цветов. Ромес раздвинул полог шатра плакучей ивы, так разросшейся, что со стороны она напоминала какое-то сказочное гигантское косматое зелёное чудовище. Там, за её занавесом, темнели ели с серебристыми лишайниками на ветвях, а земля вся была покрыта мягкими высокими голубоватыми мхами, пахнущими грибами. Ромес, замирая от восторга, приблизился к елям: он всегда любил именно такие леса. В них всегда тихо, лишь редкая птица подаст голос и тут же замолкнет, и ни с того ни с сего вдруг треснет сучок или упадёт шишка... Ромес побрёл, осторожно ступая, по сизому мху. Оглянувшись, он увидел свои тёмные следы, постепенно исчезающие, - мох выпрямлялся там, где был примят его ногами. Та часть сада, откуда Ромес пришёл, казалась яркой, освещённой солнцем, тогда как здесь стоял вечный сумрак, и было от этого тихо и хорошо.
Побродив ещё в ельнике, надышавшись ароматом хвои, мхов и грибов, Ромес неожиданно для себя вышел на поляну. Там он увидел наполовину вросший в землю, покрытый зелёным мхом большой валун. Этот камень заинтересовал Ромеса. Ромес подошёл ближе и тогда смог рассмотреть, что в одном месте когда-то очень давно на валуне были выбиты какие-то знаки, теперь уже заросшие мхом. Ромес счистил мох и смог рассмотреть древние письмена, похожие на те, которые он видел в книгах. Но в книгах он не разобрал ничего, а тут неожиданно понял смысл надписи, хотя до этого раньше ни с каким хотя бы подобным языком, а также письменностью не встречался. И он начал читать.
"Плохое место было выбрано для дома, на старом кладбище он построен. Сад разросся на плодородной земле. Рос в саду один цветок, проросший из упавшей звезды. Он был красив, и тот, кто смотрел на него, видел ясное утро, а кто нюхал его, видел солнечный день, а кто поливал его, видел тихий вечер. И было сказано: тот, кто сорвёт его, увидит ночь. Все любили ясное утро, все любили солнечный день, все любили тихий вечер, и никто не хотел видеть ночь. Но пришёл чужестранец и сорвал цветок, и началась ночь для людей. Чёрные дымы от пожаров заволокли небо, и стало темно; крик ненависти прокатился над землёй, и стало страшно; кровь окропила землю, и некому стало смотреть на цветы, вдыхать их аромат и поливать их, и никого не стало. Ветер разогнал дымы, солнце пригрело всё вокруг, дождь напоил землю, и снова настало утро, за ним день и вечер. Но вечная ночь царит над этой землёй, и воют ветры над человеческими черепами, и звёзд не видно во мраке, и будет это до тех пор, пока не упадёт новая звезда и не расцветёт новый цветок, равных которому не было в мире..."
Надпись тянулась по всему камню, а продолжение её скрывалось под замлёй. Ромес не до конца понял всё вместе взятое и благоразумно решил ничего тут не трогать и уйти, пусть даже не выяснив, зачем ему первый хозяин дома и сада. Он крепко засомневался в том, что условие увидеть хозяина и поговорить с ним выполнимо. Он ведь уже будет не тем, кем был, закладывая дом и разбивая сад… Камень-то - могильный. И чью могилу он запечатывает – всё-таки лучше не знать, не тревожить прах хозяина, потому что чревато это большими необратимыми бедами. Когда-нибудь можно будет найти мир, во всём похожий на этот, только без такого камня. Почему мир с одичавшим садом так настойчиво лезет в сны? Может, на него надо ориентироваться в поиске нужного мира, чтоб не проскочить мимо? А у хозяина нужно спросить, как с этим миром управляться? Только припозднился Ромес к хозяину малость, и с этим ничего не поделаешь, даже пытаться не следует. А то мало ли, каким может выйти к нему тот хозяин... Вот и стихотворение говорит о том же: все погибли во время великой войны, остался сад, дом… Они остались сами по себе и прекрасно существуют без всяких там людей. Так что, странник, запоминай таинственный сад, посади его в своей памяти, но не копайся в могилах, хотя они и зовут к себе. Строй свой собственный дом, живи с живыми и не спрашивай советов у тех, кто ушёл. Жизнь продолжается без них.
Ромес взял связку ключей от Миров и выбрал один, не глядя. Он вошёл в мир и затворил за собой его дверь.
Место это было самое что ни на есть обычное, правда, Ромес не мог сказать, что же он видит: всё казалось воспоминанием о плохо запомнившемся сне, когда знаешь, что что-то снилось, и даже в памяти на мгновение всплывают неясные отрывки, а вот о чём он - хоть убей, не помнишь. Воспоминание о сне во сне - ну надо же! И такое бывает, оказывается. Ничто и не интересовало Ромеса, потому что прямо перед собой он увидел Синерока, небрежно развалившегося на туманном выступе и неумело, но сосредоточено бренькающего на гитаре с голубым бантиком на грифе.
- Где ты был? - пропел Синерок. - Куда и почему удрал от своего друга Рэли? Ведь он хотел ещё что-то очень важное сказать...
- Как?! - опешил Ромес. - Но ты же сам прискакал, как ошпаренный, и крикнул что-то про Искаженца. Разве не так?
Синерок отбросил гитару и вскочил на ноги.
- Я? - закричал он. - Я - про Искаженца? Я же вышел ненадолго, а когда вернулся, Рэли сказал, что ты бросился в Миры, и я помчался тебя разыскивать...
Они оба молча посмотрели друг на друга. За это время Ромес успел всё обдумать и сделать вывод.
- Кто бы ты ни был, - сказал он, - ты - не Синерок.
И Ромес быстро отпрыгнул в другой мир. Ведь он-то точно знал, в каких местах сейчас бродит. Это были миры снов, а он сам спал сейчас, он в этом был уверен. Если он и вправду ушёл от Рэли с кем-то другим, а не с Синероком, отставший Синерок не мог бы здесь его найти. Это было бы возможно в том случае, если бы бредущие в снах засыпали вместе, в определённое время. Поскольку этого не случилось, пришедший к Ромесу в образе Синерока Синероком на самом деле не являлся. Кто его знает, может, это сам Искаженец?
Скорее всего, это был именно он. Он начал перед Ромесом путать миры и подставлять ему кошмары. И Ромес был вынужден идти сквозь них.