Матвей встал в дверях, молча глядя на меня.
Выждав, чуть меньше положенного в таких случаях, я повернул к нему голову, давая понять, что я готов его слушать.
– Мне надо взять у тебя интервью. К двадцатому все оформить и сдать училке. Домашнее задание на каникулы, – таково было объяснение.
Если бы даже Матвей был первым ребенком, с которым мне пришлось познакомиться в этой жизни, то и тогда бы подобное предложение насторожило меня. Но он был не первым. Я хорошо знал его отца, дядей, тетей, братьев и двух сестер. И знал я их очень хорошо. Поэтому я осознавал, что на пороге стоит не внук, а куча проблем в его лице.
– Дед! Что молчишь? – вывел меня из раздумий его голос.
– Как-то этого избежать можно? – с надеждой спросил я.
– Вряд ли, – ответ меня не обрадовал.
– В корреспонденты готовишься? – попытался я обратить разговор в шутку.
– Начать полугодие хочу не с вызова папы в школу.
Я смотрел на него и думал, что с каждым десятилетием подрастающее поколение становится все наглее и наглее.
– Вопросы готовы? – я постарался оттянуть время первой волны неприятностей.
– Естественно.
За весь разговор Матвей не сменил позу.
– Ознакомь!
– Только с базовыми, поскольку я должен по ходу построить древовидный диалог интервьюера с интервьюируемым.
– Повтори ещё раз, я послушаю, – с улыбкой попросил я, в душе надеясь, что мне удастся избежать надвигающейся процедуры.
– Не смешно, – Матвей даже не улыбнулся.
– Ну, давай первых два – послушаю.
Я «весь» повернулся к нему и вытянул ноги.
– Первый! «Что Вы хотели бы изменить в прошедшем году из произошедшего с Вами?»
Матвей сделал паузу и стал вглядываться в меня.
Мне стало неуютно: я стал поудобнее усаживаться в кресло. Он, видимо, понял по-своему мои телодвижения и продолжил: – Второй! «Что такое коррупция на Ваш взгляд?»
Я вспомнил, что Матвей учится в пятом классе, и стал вспоминать себя в этом возрасте.
– И сколько у тебя их всего? – спросил я, кивнув на листок бумаги, что он держал в руках.
– Двенадцать?
– Сам придумал или кто помог?
– Сам, – он стрельнул глазами на монитор и я понял, что «врет».
– Тогда к отцу с такими вопросами.
Я отвернулся от него и стал смотреть на клавиатуру, вспоминая, как мы как-то, очень давно, поехали с папой зимой на озеро ловить рыбу.
… Я шел с ящиком за спиной и нес пешню.
К деревянной длинной ручке – черенку была привязана двухметровая бечева, за которую я обычно таскал пешню за собой волоком. Но в этот раз ветер намел на снегу барханчики, и она старалась ручкой воткнуться в снег, поэтому приходилось останавливаться приподнимать за веревку ручку, чтоб «переехать» через них.
Мне это надоело, и я взял её в руку и, выкидывая вперед лезвие, шел, о чем-то говоря с отцом.
Вдруг в очередной раз ложечка пешни не вонзилась в лед, а пробила его, и пешня, выпрямившись, юркнула под лед, таща мимо меня веревку, на которую я смотрел в каком-то недоумении.
Мне казалось, что все это продолжалось очень долго.
Папа посмотрел на меня и грустно сказал тогда: – Бестолочь!
Мы подошли к месту, куда она скрылась. Это оказалась старая лунка, запорошенная снегом.
Сели на ящики. Папа достал хлеб и сало с чесноком, расстелил на колене тряпицу: – Порыбалили – можно и домой! – сказал он с усмешкой.
…– Дед! А папа к тебе послал, – перебил мои воспоминания Матвей.
– Зови сюда деда, – сказал я.
Папа зашел с какой-то газетой в руках.
– Пап! Ответь на вопросы Матвея, – попросил я, прекрасно представляя, что мне, да и всем в этом мире, сейчас «попадет по первое число».
– Что за вопросы? – папа сел на диван.
– Что такое коррупция на Ваш взгляд? – выпалил Матвей.
– Коррупция? Это, брат, просто! Это потеря человеком нравственности. А проще – совести. А ещё проще – вор. И нет никакой коррупции, а есть воры и их взаимоотношения. И честный человек никогда не поймет ничего в этом. Чтоб понять это – надо быть вором.
Что ещё?
Матвей смотрел то на меня, то на папу.
– Что Вы хотели бы изменить в прошедшем году из произошедшего с Вами? – уже менее настырно произнес Матвей.
– Что?.. Надо было в прошлом году драть вас всех, как «сидоровых коз» за то, что не читали «Горячий камень» Гайдара…
…Впрочем, и в этом не поздно. …Да рука уже не та.
Мы сели все на диван и замолчали.
Матвей прижался ко мне и опять смотрел то на меня, то на папу.
– У внуков Аркадия Петровича тоже был проблемы, – сказал я, потрепав Матвейку по волосам.
– У того с головой, а у этих с родителями, – буркнул папа.
– Пап! А помнишь, когда я был с Матвея, как я пешню утопил? – спросил я, чтоб как-то разрядить обстановку.
– Помню! …Бестолочь! Только мне Василий её из старого торсиона отковал, а ты… Бестолочь! Один торсион, может быть, был на всю Хакасию… Бестолочь.
…А сам-то помнишь, как окунь там брал… На блесну…
Я кивнул.
– О, времена были!
…– Матвей! У мамы возьми интервью… – сказал я.
…– Помнишь, как ложки из нержавейки появились? – продолжил папа. – Мужики втихаря купят в сельпо и раскуют её на блесны… Дорогие, черти, по тем временам были. Даже на день рождения дарили их…
…Помню – шофер у нас был – Витька. Вот он однажды купил ложку столовую, а продавщица в сельпо возьми и скажи его жене, что «праздник ли какой? Твой-то ложку нерзавеечную купил!»
Вот. Та и ждет подарка-то. А он расковал её на блесны.
Подарка-то нет и нет. Она на него: – Какой такой зазнобе и где ложки дорогие даришь?..
Погоняла она тогда его… Погоняла…
О, времена были!
…Коррупция!..
Дурдом! Шайку воров, как не назови, так и будет – шайка воров.
– Дед-дед! А как это на ложку рыбу-то ловить? – Матвей ёрзал между нами.
– Ну, и кого теперь прикажешь пороть? – грустно спросил папа, глядя на меня.
«Меня, наверное», – подумал я – «или нас?..»