Спасибо Альберу Камю
“Не слишком разжигайте печь для своих врагов, иначе вы сгорите в ней сами”
Шекспир
1.
В деревнях не больно жалуют городских. Что бы там они не сделали для общины, какими бы хорошими ни были, жители всегда будут видеть превосходство, высокомерие и богатство. Толпы недалёки, деревенские толпы тем более. Их прямолинейность ест рассудок, их глаз допивает мозг, а выпитый мозг – лучший мозг для деревни.
Если даже и уйти, вовремя покинуть местность, пока мозг не закостенел, то попадёшь в другие тиски и их объятия более сладки, более мягки, более лёгкие.
Если уйти оттуда в отрочестве, то останется надежда. Зависть ещё не успеет её убить. И именно надежда поможет жить в тех других тисках. Для тех же, в которых родился, но ранее не ощущал, надежда станет неподписанным смертным приговором, твоя подпись – это твоё появление.
2.
Когда он покидал деревенский дом, то едва народившиеся ужас и тоска переродились в желание лучшей жизни. Как же ему было невдомёк, что лучше бы он оставался глуп. Его матушка науськивала с самых пелёнок, чтобы не водился с детьми приезжих, чтобы не ходил к ним в гости, чтобы ничего не просил. Его батя пахал на полях и не знал ничего другого, как жрать с утра и на ужин, как поносить городских управляющих, платящих гроши, как пить и бить всех, кто попадётся на глаз.
Когда его не стало, он и убежал. В детском мозгу уже тогда блеснуло понимание того, что жизнь станет совсем невыносимой. Он не жалел отца и не вспоминал о нём, он не думал о матери и двух сёстрах. Даже в полном одиночестве он чувствовал радость.
3.
Не станем описывать испытания его надежды, позже станет понятно почему.
Он стал тем, кого так ненавидели его родные. Он стал сосателем соков «настоящих работяг», переметнувшись в стан жителей надежды. Он нашёл себе прихлебательницу, своим скудоумием только и способную на то, чтобы оценить его мелкие заслуги, которые он считал вырванными руками и ногами в этой бойне надежды, а также, чтобы клюнуть на них. Он обзавёлся потомством, первым потомством надежды и той мещанской радостью, которой не ведали его предки. Теперь потомство – вид моды, а не необходимость. С рождением этой моды его надежда стала умирать.
4.
С началом увядания низких стремлений, его потянуло обратно. Первое возвращение было скоротечным. Он буквально на минуту увидел матушку и сестёр и был рад тому, что далёк от них. Этого ему оказалось достачным. Но только на время.
5.
Спустя значительное время он решил заявить о себе своим утраченным родным и тем самым оживить надежду в себе и в них. Он так надеялся на этот фокус, что ни на йоту не сомневался в успехе.
Приехав инкогнито, он поселил супругу и отпрысков в сельской гостинице, а сам пошёл в ту, где прислуживали его матушка и сёстры. Не произнося своего имени, он всем видом показывал, что способен купить всё, что составляло мир его родных. Он был так счастлив, что почувствовал шевеление в грудной клетке и поселился на ночь, решив привести супругу и отпрысков утром и сказать матушке, кто он есть.
6.
Их так обуревала ненависть. Они завидовали своему новому постояльцу, мечтая также метать деньгами, как осенними листьями. Они его так ненавидели, что ослепли и решились на сговор.
Ночью, пока он спал, они задушили его скрипичной струной и смели всё, что у него было. Все деньги и всё то, что им казалось ценным.
Когда же пришла потерявшая своего супруга женщина с целью справиться по поводу местонахождения пропавшего, они узнали имя убитого. Это был их родной человек. Сын матери, брат сестёр.
Не говоря ни слова, матушка разрыдалась и перерезала себе горло над трупом сына. Сёстры же выбросились в колодец.
7.
Вот ирония мечты, вот ирония зависти, вот ирония надежды.