У меня есть исключительное право: открывать миру разные истории, не называя имён их участников, и дело вовсе не в именах. Я понимаю чувства других людей. Для этого достаточно закрыть глаза, на миг отключиться от реальности.
С трудом приподнимаю веки, провожу взглядом по комнате - оказывается я лежу в больнице. В небольшой квадратной палате чисто, светло, пахнет хлоркой, в углу стоит современная аппаратура. Горит свет, тихо. Мучительно болит голова, давит в виски и лоб до тошноты. Что это? Сотрясение мозга? Не помню.
Боль разливается жжением в правом виске, Я осторожно касаюсь бинта на лбу- он влажный от раствора фурацилина или крови.
Здесь я не одна. Соседке по палате совсем худо, она корчится, поджимая к животу худенькие ноги, вероятно, что ей больнее, чем мне.
- Я- Эльвира, -слабо доносится с соседней кровати,- меня укусила змея.
«Откуда змея? Может она в зоопарке работает или в цирке. Странно».
На стене круглые часы в золочёной оправе. Подумать о чем- нибудь хорошем, чтобы про боль забыть, но ничего на ум не приходит. Должно пройти хоть немного времени, и боль отступит, хоть на капельку. Минутная стрелка дрожит и не двигается. Я уставилась на неподвижные стрелки, внушая им движение. Но нет- покой. Усилием воли не заставить жизнь подчиняться твоим правилам. Но вот, сильное головокружение и стрелки поплыли, быстро задвигались. Вместо усилий воли- кружение. Чтобы видеть мир необычно достаточно нарушения ясности восприятия, лёгкого помутнения.
На круглом циферблате в разных точках начали высвечиваться человеческие мысли, быстро и чётко сменяя одна другую. Рядом с мыслью появлялось лицо в овальной рамке, как на детсадовской фотографии. Около каждого лица заметен счётчик с цифрами. Цифры на счётчике не менялись.
Изображение застыло. Это Мирко. Показатель на его счётчике 111. Мысли сейчас отсутствуют.
Вместо мыслей появилась рваная трещина, внутри которой синяя, звенящая как морозный воздух, пустота.
Всё быстро меняется и теперь уже Мирко не изображение, а живой тёплый человек, стройный и невысокий, спокойный.
- Привет!- Он по- свойски обратился ко мне. Я почувствовала легкий аромат одеколона.
Первая единица на счетчике жизни Мирко- одна любовь. Его Эльвира такая же теплая и живая. Она мягко улыбается. Моя улыбка обычно нравится. Эльвира- это я. А я- это Эльвира. И я знаю, что значит быть другим человеком.
А внешности такой можно завидовать: пепельные волнистые волосы, колкий взгляд, такой же язык; непонятно, что во мне такого особенного, но привлекательная, очень.
По адыгейской легенде красивые женщины превращались в змей. Такое превращение возможно. Любимым моим развлечением было обсуждение чужих жизней. Сплетни с тихим шуршанием и шипением вползали в мою жизнь.
Первой сегодня оживилась моя подруга Лана, кошусь на Мирко- он читает газету, с нетерпением хватаю телефон:
-Дарова, ну ты видела, у Изы новая причёска. Ей хорошо.
-Нее, ей не идёт, она вообще плохо выглядит.
«Иза, у тебя классная стрижка», - по привычке льстиво пишу я ей в сообщении, не прерывая разговор со Светой.
Иза, расчувствовавшись, с удовольствием делится свежими новостями о Лане:
- Знаешь, от Ланки муж ушёл! Да, поругались. Ихнею квартиру хочет отобрать.
И дальше так загадочно:
- И с ней он жил не просто так…
И пошло- поехало, завелся моторчик- не остановишь.
Ну всё, я решила эти разговоры прекратить, не занятие это для приличной женщины. Хватит, интереснее любить и приятнее.
И с нетерпением жду объятий, ласковых прикосновений, накатывающий мощными волнами океан нежности. Таким будет вечер, я мечтаю и дышу этим предвкушением.
Вторая единица на счётчике жизни Мирко- это способность к творчеству. Она реально существует. Мирко- художник. Он замечает мой взгляд в сторону небрежно составленных в углу картин.
- Времени нет картины писать, на море надо ехать.
«Хочу на море»- подумала я, потирая микрошрам на виске, и тут же огорчилась, что всё это только разговоры. Но всё же, как хорошо он произнёс это «времени», не «время», как бывший.
Увидев улыбку и приняв её за одобрение, Мирко продолжил:
- Картины с натуры писать надо.
Я промолчала. «Кто сказал, что так надо» Пушкин?»- думаю, преданно мерцая любовным блеском из- под ресниц.
Старые холсты выглядывают из- за старого шкафа. «Кажется неплохо у меня получалось,- подумал Мирко, - нет, плохо, ничего не вышло».
Сегодня он опять не будет писать, не может на это сосредоточиться, как будто есть непреодолимые препятствие, внутренний ступор.
Упадок настроения, дерзкие выходки, когда мог наорать на кого угодно, и апатия- всё это пережитки детства. В это Мирко искренне верил. Во всём, во всем виноват отец, и только он.
Отец ушел от них коварно, в мамин день рождения, оставил- значит предал. Да ещё с кем! Стыдно говорить- женщиной немолодой и совсем некрасивой. Нет, отца он не простит.
Третья 1 на счётчике жизни Мирко- умение прощать. Однажды он простил свою первую жену, которая ушла к другому и увезла их сынишку. Простил, когда красавица-бывшая ушла от него и от всех прочих в мир иной. А сына забрал приёмный отец и увёз в неизвестном направлении.
А в памяти до сих пор хранилось: деревянная кроватка, в ней ребёночек спит, сынок родной, вздыхает, потом непроизвольно улыбается во сне.
Где он теперь, маленький, родненький…
Эти мысли навсегда на миркином лице отпечатались, пролегли морщинками на лбу, зажигаясь беспокойными огоньками в голубых глазах.
И ведь пробовал найти сына, не один раз пробовал- не получилось.
Откуда в нас такая любовь к детям? Кто нам её внушил? И не откажешься от неё добровольно, как можешь отказаться от женщины, даже любимой.
Сегодняшним тёмным вечером возник отец Мирко, без предупреждения и приглашения. За ручонку он держал миркиного сынишку. Малыш переступал с ноги на ногу и смущённо тянул вниз курточку.
Открыла я, они неуверенно вошли. Появление гостей разом закончило спокойствие этого вечера и этой квартиры, словно невидимое пламя загорелось.
Встревоженный вышел Мирко, отклонил назад корпус, выдохнул, протянул к ребёнку руки. Крупные кисти мелко- мелко затряслись. Зачёсанные набок чёрные волосы как будто приподнялись, ощетинились. Удивление, растерянность, плюс ещё неизвестно что, но много всего отразилось в этот миг на лице Мирко.
Мальчик испугался и сморщил личико, из глаз хлынули два потока.
- Тихо, тихо- тихо. Дед поглаживал по головке ребёнка, но обращался к взрослому сыну.
Мирко подошёл и обнял. Отца первым. И простил, навсегда и полностью.
Отец и сын, как две недостающие детали в общем механизме жизни Мирко, уверенно встали на своё место.
Ночью, во сне Мирко чувствовал, что давно ушедшее чувство «всё хорошо», сегодня к нему вернулось.
Утром Мирко писал новую картину. Сын крутился рядом, гоняя по кругу жёлтый игрушечный грузовик.
Третья единица на счётчике жизни задрожала и сменилась на худенькую, похожую не раненую птицу с картины художника, двоечку. Вот так, усилием воли произошло движение.
Эльвира осталась прежней. Она не приняла моих правил и продолжала сплетничать с подружками. Подруги между собой её подкусывали, незаметно вводя в организм змеиный яд мелкими порциями.
Я выздоровела. Головная боль и кружение совсем престали меня мучить.