В стране не сказочной, но дорогой длинною довелось мне в приключении поучаствовать.
Тропинки домой вели тогда через денек августовский да вечер волшебный. Но как зачастую бывает в таких случаях, откуда шел да как забыл совсем. Помню только про спект Гагарина, от того что долго было с ним по пути, да про то, что у лица какого-то Сумская ночь встретил. А об остальном…. Через лес шел (где собственно и случилось это приключение), полянок много проходил цветов акварельных. А вот так, чтоб вновь к тому месту прийти - ни за что не вспомню дороги.
Проходил я, значит, очередную поляну. А время-то послеобеденное, тени как раз вот только расти начинали, да еще и голод тут как тут подоспел, ноет и ноет над ухом. Дай, думаю, прилягу, отдохну, может он обо мне ненадолго забудет, да и пойдет себе дальше, а я к этому времени и до города дойти уж успею. Нашел я дерево позеленее да пораскидистей и прилег на траву.
Просыпаюсь, голова гудит, как с похмелья (что это такое, дети, не спрашивайте даже, все равно не скажу), спину ломит, руки затекли. «Бывает» - говорят в таких случаях, одним словом. Сел, значит, гляжу, Жара стоит… посреди дороги. Ну, то, что это Жара я сразу узнал. Как можно Жару-то и не узнать? Стоит себе и стоит, высокая стройная. Больше меня раза в три, наверное. Волосы длинные выгоревшие, белые-белые! Да и сама она как снег, из серии: « …а я не могу загореть, у меня кожа такая». И смотрит она в «никуда», взглядом прищуренным, печально так, словно потеряла что. Цвет глаз и не разобрать, то ли выцветший синий, то ли светло-зеленый. А глядеть в них страшно! Сгореть можно… или влюбиться, что еще, возможно, страшнее. И стоит она, по всей видимости, долго так, наверное. Ни одной живой души на открытом солнышке. «Стоп!» - говорю себе, - «какая Жара? Как я жару видеть могу, да еще и в человеческом облике в виде девушки?». Давай вспоминать: не пил, не курил… ничего. Взял, ущипнул себя пару раз до боли. Нет, не ушла никуда. Присел я тогда и смотрю на нее. А что еще делать? Голова болит, идти лень. Жара-то какая стоит! Да еще и рядом, через дорогу. А она стоит молча, и смотрит, не отрывая взгляда. И тут к ней ветерок подлетает маленький. Юркий такой, ни секундочки на месте, вздыхает все, словно дед семидесятилетний.
– Чего, – говорит – стоишь? Тебе людей не жалко? Посмотри, вон, как все тебя ругают! Эх, давай, дуй в Польшу, там по тебе уже соскучились. Братец мой с Ливнем такую шумиху в тех краях устроили, по тебе плачут, между прочим, а ты тут стоишь, покоя никому не даешь. Эх!..
А Жара на своего собеседника даже и не думала внимания обращать. Как была неподвижна, так и осталась.
– Ну чего ты, в самом деле? Ты же видишь, что и мне тут делать нечего, когда ты как истукан стоишь и ждешь. Ф-ф-ух. Какой мне прок горячий воздух гонять? Хуже только делать? Что, Осень увидеть хочешь? Эх, так она тебя мигом при-стру-нит! Опомниться не успеешь, как домой, на юга, помчишься! – Он немного подождал, посмотрел на нее (да все не в глаза, тоже боялся, наверное), в надежде хоть на какую-то реакцию, вздохнул еще пару раз, а затем, собираясь, по-видимо¬му, улетать, не оборачиваясь буркнул: – Ну стой, стой. Сейчас я дождь позову. Может он тебя развеселит.
Не прошло и полчаса, как возле этой красавицы летало два малыша. Один чего-то все вздыхал, а второй меланхолично качал головой, и все казалось, что он вот-вот заплачет. Уговаривали они ее долго. Ветерок, от усилий краснея, и толкать пытался ее, дождик успел-таки поплакать пару раз (да только и земли толком промочить не смог), а Жара неумолимо смотрела в одну точку и словно не слышала никого.
– Ну, крепись, – крикнул, всхлипывая, высоким голоском дождик. – Сейчас мы всех позовем. Старших ты послушаешь!
– Это точно. – Вздохнул ветерок. – Гром прилетит, как раскричится, что ты тут одна вот так вот стоишь. А вдруг увидит кто тебя? – и улетели оба.
А я сижу и думаю: «Ну и что это такое? Сон – не сон. Явь – не явь». А деваться-то некуда, поглядеть, что будет дальше, очень хотелось.
Не было никого долго. Ну и ладно, пролетело в голове; они пока из Польши долетят, утро наступит, а мне бы к ночи домой попасть. И решил, что уходить буду. Как-нибудь по-тихому, чтоб не заметила, обойду околицей, и домой, и так на день приключений достаточно. И тому не поверят, что скажу. Встал, а тут что-то как бахнет, как дунет, прямо в лицо!
– Вот, значит, где ты! Ну и чего забыла тут? Все ищут тебя! – проговорил кто-то басом глубоким. И громко, так что и не понять откуда!
А у меня аж искры в глазах. Светло стало, словно не вечер на улице, а утро ранее. И сверкает так часто-часто, за каждым словом этого громкого голоса. Не трудно было догадаться, что это Гром прилетел. А он-то и не уговаривал ее, на равных, как говорят, «общался» с ней. А через минут пять и того «лучше» стало. Облаков вата кругом, и дует кто-то со свистом так сильно, что на месте не усидишь. Схватился я за ствол дерева, самому страшно, жуть! Вдруг ливень прискакал, точная копия дождика, только длинноволосый, да росточком повыше. И даже отдышаться не успел, как реветь навзрыд принялся, жуть просто. И все вокруг Жары вертятся, все ее прогоняют. Град тут как тут дроби выбивать стал; осадки приползли, и грозно так кивают, кивают; буран вокруг нее так и кружит, так и норовит на голове беспорядок навести, да платье сорвать. Но в глаза боится смотреть. Отворачивается всякий раз, как мимо ее лица пролетает. А девушка все стояла и молчала, не отводя взгляда от своего «в никуда».
Пошумели они, пошумели, листья разбросали, всю зелень вытоптали и разлетелись в разные стороны, пригрозив Осень позвать.
Ушли, а я гляжу вокруг, и узнать не могу прежнего места. Земля вздыхать начала дымно. Не понравились ей, наверное, последние события. Птицы умолкли, и темно, стало, как в шкафу со скелетами!
А я совсем обнаглеть решил. Видеть-то я всех видел, чего уж терять. Может, спрошу хоть, отчего она, Жара, грустная такая. Остальные-то только и знай, что ругают беднягу. Подошел, сел напротив и заглянул в ее глаза…
– Я знаю, что ты давно здесь. – Прозвучало у меня в голове. – Молодец, что тихо сидел, а то б они тебя…
А мне даже и удивиться не хватило сил, что слышу ее. Она тоже присела, и как-то получилось, что роста мы с ней одинакового стали. А лицо у нее изменилось, румянец появился, волосы, вдруг стали не белого, а вишневого цвета с блеском золотым луча утреннего. А цвету ее кожи, позавидовали бы все красавицы мира, такой у нее загар был! Платье, что на ней было красок летних, ни один дизайнер придумать не смог бы! Вот только глаза не изменились. И так страшно мне стало от мысли, что нравится она мне! Взглядом к ней приклеился (так глупо выглядел, наверное!), пошевелиться боялся, а Жара словно смущаясь, взгляд опустила и говорит:
– Тоже за модой следить пытаюсь. – и улыбнулась.
А потом вновь взгляд свой вдаль устремила, будто и нет меня вовсе рядом.
– А я ведь зла ни на кого не держу. Когда у Мороза февральского настроение плохое приключится, так ему никто и слова не скажет, боятся. Он вообще ни с кем не церемонится. Ему ничего не стоит целые города без жизни оставить. Не то что, деревьям ветки поломать, да дороги в ледовое побоище превратить. А мне грустно просто, грустно понимаешь?
А когда эта красавица на меня посмотрела, я увидел, что она плачет. Так мне обнять ее захотелось в тот момент, утешить как-то, хотя и причины-то знать не знаю печали ее. Но стоило подумать об этом, как она исчезла.
И совсем тогда не удивился, помню, когда без туч да ветра капли с неба посыпались. Не долго только, ведь сильные девушки совсем не умеют плакать. Да что там про чувства? Вы и тому не поверите, что скажу.