Глава четвертая
Тетя Сю и отзвуки потерь
- Саша, я приготовила борщ и потушила капустку, как ты любишь, - с томатной пастой, - стучалась в дверь комнаты Саши тетя Сю.
Полное имя ее было Сюттенче. По национальности она была чувашкой, женщиной доброй и покладистой. Выросшая в деревне, тетя Сю одинаково ловко управлялась с ухватом и кочергой, с выменем козы и коровы, с колуном и вязанкой дров.
Впрочем, выйдя замуж за горожанина, провинциалка быстро освоилась в новой среде и, будучи от природы женщиной мягкой и деликатной, но в известных вопросах прямолинейной и принципиальной, легко приноровилась к городскому укладу жизни. Теперь Сюттенче на первый взгляд ничем не выделялась из типично разношерстной толпы стоящих в очереди гипермаркета людей, а если чем-то и выделялась, то лишь в лучшую сторону: гордой осанкой, плавностью движений и ласковостью с потаенной искринкой взгляда.
Сюттенче, рано потерявшая мужа и двоих детей, теперь всю свою любовь отдавала любимому племяннику Саше и новорожденному двоюродному внуку Наилю.
Как ни странно, с Сашой возни было ничуть не меньше, чем с новорожденным, а в чем-то это было даже и труднее: стоило подмыть и перепеленать малыша, как он замолкал, стоило его покормить, как он довольно улыбался, а вот племянник, горюя не на шутку, доставлял куда больше хлопот и переживаний и без того страдающей тете Сю.
- Саша-тян, ты слышишь меня, дорогой? – не дождавшись Сашу, сама открыла дверь в его комнату тетя Сю.
Саша лежал на кровати и смотрел в потолок.
- Саша-тян, тебе нужно покушать, на голодный желудок поедешь – укачает в машине, - уговаривала его тетя Сю.
- Тетя Сю, у меня нет аппетита, может, как приеду – поем, - отвечал, не меняя направления взгляда, Саша.
- Ну, съешь котлетку хотя бы, Саша-тян, - не отступалась заботливая женщина.
- Ну, разве что котлетку, - поддался на дежурную уловку тети Саша.
За поздним завтраком горюющий вдовец, засмотревшись в окно, скушал целых три котлеты (единственным занятием Саши за завтраком на протяжении всего времени после смерти любимой жены было бездумное созерцание заоконного пейзажа; Саша так засматривался в окно, что и не замечал, как хитрая по необходимости тетушка подкладывает в его тарелку все новые и новые кусочки нарезанных котлеток, и только удивлялся, откуда взялась эта непонятная тяжесть в желудке и почему так надолго затягивается процедура поедания одной котлеты; Саша списывал все на свою общую изможденность и рассеянность а также на кулинарный талант тети Сю).
Завтрак Саши был и вправду поздним – когда горе-едок встал из-за стола, на часах уже был полдень.
Горюющий племянник поблагодарил за вкусный завтрак любимую тетушку, поцеловал ее и, одевшись, вышел на улицу.
По дороге на кладбище Саша слушал радио, для того, чтобы быть в необходимом тонусе, и лишь по прибытии он оставался один на один со своими мыслями и с маленьким кусочком земли, где покоилось тело его любимой.
Сначала Саша сидел и молча смотрел на фотографию жены, потом начинал рассказывать ей, как провел день, о чем думал, что делал… Затем, не получив ответа, он начинал плакать… Сначала слезы тихо скатывались по его щекам, потом Саше становилось трудно дышать и, наконец, его печаль выливалась в бурные рыдания…
Горюющий мужчина забывал о времени, когда приезжал на кладбище… Он не знал, сколько просидел у могилы любимой, не знал, сколько проплакал… Он знал только, что почему-то кладбищенский сторож каждый раз, как Саша проезжал мимо его будки, почему-то выносил ему соленый огурец на корочке ржаного хлеба и приговаривал: «Сынок, ты уж не убивайся так, не убивайся, родной, жизнь-то - она видишь, какая штука – сегодня плохо, завтра еще хуже, а потом, глядишь, и самому уж в ямку пора, а счастья-то так и не повидал… Ты не убивайся, сынок, не убивайся…».
Саша не знал о том, что он, рыдая у могилы жены, заставлял креститься всех, кто был на кладбище, вне зависимости от того, верующие они были, или нет, и что кладбищенский сторож, сидя в своей утлой будке, наливает дрожащею десницей внеочередной стакан беленькой, крестясь неистово и проливая жидкость, постепенно становящуюся для него второй кровью, проливая ее, подсасывая со стола, и снова проливая, так и не попавши в неслушающийся от волненья рот.
- Сашенька-тян, ты обещал мне покушать капустку, я уже разогрела, - начала с порога тетя Сю.
- Тетя Сю, я не хочу… Я сейчас полежу вот, и, может, аппетит появится, - с сожалением к трудам тетушки отвечал опечаленный Саша.
- Ну, попей хотя бы чаечку, Саша-тян, - не отступалась заботливая тетушка.
- Да, чаечку можно, наверное, - опять меня сторож соленым накормил, - почесывая затылок, отвечал Саша, слегка вышедший из прострации под действием ласкового голоса тетушки.
Тетя Сю опять пошла на хитрость и подлила в чай мультифруктовый сок.
- Что-то сладко, - пожаловался Саша.
- Так это после соленого так кажется, Сашенька-тян, - схитрила тетя Сю.
- А, да, наверное, - согласился опять попавшийся на уловку племянник.
- Тетя Сю, я полежу еще, наверное, - отпросился Саша и пошел к себе в комнату.
- Только капустка ждет тебя, родной! – не унималась радеющая всем сердцем за несчастного племянника тетушка.
- Ладно, я спущусь потом… - сдался хотя бы на словах горе-племянник.
Кто знает, что могло бы случится с Сашой и Наилем, равно как и со всеми мужчинами рода Халиуллиных, если бы не забота везде успевающей тетушки Сю. Ее вовремя сказанное словцо, ее ловкие хлопоты по хозяйству, ее природная мудрость и к месту употребляемая хитринка – все шло на пользу членам семьи, друзьям, знакомым, да и не вполне знакомым людям, с которыми Господь сводил эту необычную женщину для одних Ему ведомых целей. Кого-то тетя Сю могла проучить, кому-то помочь словом, а кому-то – и делом… С кем-то была ласковой, а с кем-то – и строгой… Но всегда в ее словах и поступках было что-то единое, что-то, что проявляло целостность ее натуры… Натуры однозначно положительной, но до конца известной только ей самой…