Заместитель Ипполита Варфоломеевича по оперативной части, незнаам, среднего возраста, выглядел как типичный представитель своего народа.
Круглое беззащитное лицо в обрамлении бесцветных, лёгких как ковыльные метёлки волос, коренастая фигура с длинными руками, светлозелёные глаза, обрамлённые ресницами и бровями, будто отбеленными перекисью водорода.
И общая неторопливость и невозмутимость с которой он выслушивал подследственных или подозреваемых, вызывала в них душевный трепет, который кстати сказать был, в нашем случае абсолютно необоснован.
Несчастным злодеям, изо всех сил таящим за душой свои тёмные делишки, и пытающимся выдать скелет из собственного шкафа за невинное школьное пособие, казалось, что эти блеклые глаза видят их насквозь.
Эти глаза как бы говорили:
«Милый друг! Запирательство приводит только к отягощению вашей вины». Многие, забыв священное правило всех обвиняемых, гласящее что: «чистосердечное признание облегчает душу, но увеличивает срок » кололись по всем швам, под беспощадным лучом этих глаз, не подозревая, что Пойкко Каакууле - олигофрен в степени дебильности от рождения.
Который вообще не умеет говорить.
А взят в «кумы» Ипполитом Варфоломеевичем, исключительно за то, что на его фоне, Сёмушкин смотрелся - ну скажем - Плевако, Кони, Холмсом, Мегрэ и Цицероном.
А так же Ломброзо, Бертильоном и патером Брауном в одном лице.
«Беседу» - как в среде «голубых мундиров» именовался допрос, Кааккуле начинал любезным:
Нус-с, батенька! Выкладывайте!! - после чего, сложив подбородок на скрещенные кисти рук, установленные локтями на стол, вперял свой пронзительно-отстранённый взор в визави.
А тому было и невдомёк, что этой фразой, полностью исчерпывались познания грозного представителя имперской охранки в русском языке.
Да и впрочем, каком либо другом языке тоже, включая родной незнаамский.