Ивановы сны

Сергей Васильев 7
СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВ                Моему другу и однокурснику Ивану Степанищенко
                посвящается…






Иван летел на самолете, на самом настоящем самолете со звездочками на крыльях и множеством бликующих на солнце приборов, массой рычагов, сидя в удобном кресле. Он бросал самолет в пике, входил в штопор и, вообще, выделывал немыслимые фигуры. Вот он сделал очередной вираж и… самолет перестал слушаться и стремительно понесся к земле прямо на стадо коров, которые из маленьких точек, превращались в огромные рогатые чудища. Иван узнал среди них и корову Зорьку по звездочке на лбу и белым пятнам на боках. Самолет падал прямо в центр стада, точь-в-точь на нее, его любимую Зорьку.
- Му-у-у!- страшным голосом заревела Зорька.
- А-а-а!- отчаянно завопил Иван и нажал кнопку катапульты. Его вышвырнуло из самолета, несколько раз перевернуло и бросило на землю. Стукнувшись головой обо что-то твердое, Иван на минуту затих.
- Му-у-у!- снова раздалось где-то рядом.
- Ива-ан!- услышал он сквозь пелену и, словно, вату в ушах.
- Ива-ан!
Ванька открыл глаза и увидел двухкилограммовую гантелю, лежащую прямо перед носом. На домотканую дорожку падал тонкий луч утреннего солнца, и вся комната  была наполнена звуками проснувшегося двора.
- Иван!- раздался голос матери. - Вставай!
Она зазвенела ведрами. Ванька вскочил, потер больно ушибленное при «катапультировании» плечо и в одних трусах вышел на крыльцо. Яркое солнце брызнуло в глаза, и он зажмурился.
- А-а! Проснулся, соня! Напои Зорьку, отдай собаке вчерашний борщ, накроши в него хлеба. Разбуди Галинку. На столе молоко и сырники. Поешьте и играйте дома. Никуда не ходите. Я на работу, - дала указания мать и, вновь звякнув ведром, вышла за калитку.
Для десятилетнего Ваньки все это было привычным, он ухаживал за живностью домашней с большой охотой. Одного только не любил: возиться с маленькой сестрицей. Ох, и надоела же ему эта плаксивая Галька! Ну, прямо спасу нет! Вся деревенская пацанва гуляет, а ты тут сиди с ней.
Однако, быстро выполнив все задания матери, он накормил Галинку и поел сам.
- Хоцю пату,- заныла сестричка.
Иван посадил ее на кучу песка, который отец завез накануне для строительства сарая, дал Галинке маленькую лопатку, достал из-под крыльца сломанный на конце, но острый нож, и стал строгать автомат. Мимо двора с шумом и визгом пробежала ватага ребятишек.
- Иван! Айда на речку!
Ванька тяжело вздохнул, бросил косой взгляд на Галинку и только махнул рукой.
Обстругав приклад, он нашел гвоздик и стал делать курок. За забором показалась рыжая голова Витька, одноклассника и соседа по парте.
- Ив-ван, - слегка заикаясь, крикнул Витек. - Айда на р-речку! Вчер-ра Мишка Волощук из-под коряги вот т-такого налима вы-вытащил.
Он развел руками и показал, какой именно длины был налим. И, хоть налимов такой величины Ванька отродясь не видал, глаза его загорелись азартным огоньком и тут же погасли.
Надо сказать, что глаза у Ивана были необыкновенные. Они обладали удивительной способностью менять оттенки. Вообще-то глаза были голубыми, как утреннее небо. Но, когда Ванька в очередной раз врал матери или отцу, эта голубизна становилась столь пронзительной, что усомниться в их искренности и истинности, ну, просто было нельзя. И часто никто не сомневался, кроме, опять, отца и матери, которые эту голубизну, ох, как изучили за короткую, пока еще, Ванькину жизнь.
На сей раз, глаза его стали грустными, слегка синими. Иван с тоской посмотрел на Галинку и выдавил:
- Да вот видишь, Витек, опять с Галинкой сидеть. Куда ж я ее дену? Так что, иди сам.
Сестра шмыгнула носом, словно подтверждая справедливость Ивановых слов.
- Ну, как знаешь,- сказал Витек. – А я пойду. Мне Мишка одно м-место пока-казал. Там р-рыбы – во!
Он сделал ладонью характерный жест по горлу.
Солнце палило все жарче, становилось душно и до смерти хотелось искупаться. Иван бросил свой автомат, погладил гревшегося на солнце пса Черныша, поправил Галинке панаму, пнул ногой какую-то банку и задумался. Он уже представил, как вытягивает из-под коряги огромного жирного налима.
- Бодицьки хоцю!- заныла Галинка. Иван, почти с ненавистью, глянул на сестру, сбегал на крыльцо, черпнул из стоявшего там ведра кружкой и протянул сестре. Глаза у него совсем потемнели и стали какими-то фиолетовыми. И вдруг Ваньку осенило!
Он постелил рядом с Чернышом старое одеяло, нашел кусок бельевой веревки, посадил на одеяло Галинку и, ласково погладив ее по голове, сказал:
- Галиночка! Давай с тобой поиграем. Ты будешь дочкой Черныша. Видишь, Черныш привязан цепью. Сейчас мы тебя за ножку привяжем, и вы будете вместе сидеть. А я поймаю для вас рыбку, и вы ее съедите. Р-рры!
Он для большей убедительности залаял по-собачьи.
- Ав-ва! – сказала Галинка.
Черныш приоткрыл глаза, лениво почесал лапой за ухом и вновь уснул. Ванька обвязал Галинке ножку, затянул узел, проверил, чтоб не давил, натянул на лицо улыбку, подмигнул сестре и сказал, как можно непринужденнее:
- Ну, так я пошел за рыбкой.
Он хлопнул калиткой, что есть духу помчался к речке. Речка змейкой вилась между деревьев и, то ли от этого, то ли оттого, что в корнях росших на берегу кустов встречались змеи, ее и прозвали Змейкой. Еще издали Иван услышал ребячьи голоса, веселый смех, шумный плеск воды. Он чуть ли не кубарем скатился с горки и в миг слился с гомонящей кучей ребят. Громче всех говорил Витек.
- Я т-туда руку за-засунул. Слышу, он там! Большой т-такой! Забился под кор-рягу и никак его не достать. Руки не-не хватает! В-ванька, может ты до-достанешь? У т-тебя руки длинней!
- Ивана захватил азарт. Сердце забилось от волнения.
- Где? – спросил он, на ходу снимая рубаху.
- Т-там! – Витек показал рукой на склонившуюся к воде иву. – За деревом!
Все ринулись к иве. Впереди Иван, а все остальные за ним. Только Витек приплясывал сбоку и без конца повторял:
- Б-большой такой!
- Ладно! Сейчас мы его! – сквозь зубы цедил Иван.
Он оттолкнулся от края берега и «ласточкой» вошел в воду. Вода еще не прогрелась и приятно охлаждала разгоряченное тело. Иван несколько раз нырнул и саженками поплыл к берегу.
- Где?
- Сюда-сюда! Вот под эт-той ко-корягой! – суетился Витек.
Ванька сделал глубокий вдох и нырнул. Уцепившись рукой за какой-то корень, он открыл глаза и увидел между корягами нечто вроде норы. Вода была чистой, но все же видно было не очень. Он придвинулся ближе и запустил руку в нору. Нора была узкой и довольно глубокой. Наконец, кончиками пальцев Ванька и впрямь почувствовал скользкое тело налима, но дальше зацепить его не мог – мешали корни. Воздуха уже не хватало, и он вынырнул.
- Фу-ух! Большой такой! Фу-ух! Есть! Сейчас еще разик!
Ванька несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, набрал легкие воздуха и вновь нырнул. Сразу у берега было неглубоко, метра два, и нора находилась где-то посредине, между дном и гладью воды, под нависшими корнями. Иван вновь просунул в нее руку, вновь кончиками пальцев нащупал рыбину, затем другой рукой раздвинул корни, головой и плечом пролез между ними и, таким образом, выиграл нужные сантиметры. Пальцы цепко обхватили рыбу. Она забилась, но Ванькина рука скользнула чуть глубже, и пальцы сомкнулись под жабрами. Теперь можно выныривать. Он освободил плечо, толкнулся свободной рукой…и вдруг почувствовал, что вокруг шеи обвился корень, длинный и скользкий. Ванька  рванулся, но причудливо сплетенная природой нечаянная петля, затянулась и теперь крепко обвила шею. Он испугался, бросил рыбину и двумя руками хотел разорвать корень, но попытки были тщетны. Запас воздуха в легких кончился! Иван запаниковал, еще раз отчаянно рванулся! Корень не пускал!
- Все! Конец! – мелькнуло в голове. И тут же:
- Жить! Жить хочу! Ведь как это так? Все будет, а его, Ваньки, не будет?
Он хотел закричать, открыл рот, поперхнулся водой, глотнул раз, другой…Захлебнулся, тело обмякло, а в голове в считанные мгновенья пронеслась вся его короткая жизнь. Вот мама погрозила Ваньке пальцем, Зорька промычала свое неизменное «м-му-у!». Затем промелькнул Черныш, лежащий возле своей будки, Галинка протянула ручонки и сказала: «Бодицьки хоцю…». Наконец все уходящее сознание заполнила огромная черная гантеля. Она повернулась в воздухе, стукнула Ваньку по голове и…все!
Иван не видел, как забегали по берегу пацаны, как Витек, прыгнув в воду, освободил его от злополучной удавки и вытащил на берег. Он не помнил, как трясли его, взяв за ноги, не чувствовал, как прыгала по траве его обмякшая голова. А ребята все трясли и трясли, до тех пор, пока не хлынула через рот и нос мутная вода…
Через некоторое время Ванька открыл глаза и увидел над собой бездонное голубое небо, услышал, словно через вату в ушах, ребячьи голоса. Потом над ним склонилась рыжая голова Витька:
- Ж-жив-вой! В-вань-нька! – всхлипывал тот.
Иван сел, в голове стучали молоточки, а пред глазами расплывались разноцветные круги. Он вспомнил все, что с ним произошло, и удивленно протянул:
- Ну, я тону-ул!
Зажмурился, замотал головой и неожиданно засмеялся. Напуганные происшедшим ребята, задвигались, затарахтели, наперебой вспоминая подробности неудавшейся рыбалки.
Вскоре все пришли в себя, пришел в себя и Иван:
- Я его уже за жабры схватил. Большой такой! Ух!
- А я смотрю, т-тебя нет, только пузы-пузыри идут, - заикался Витек.
- А Витек как прыгнет в воду! – вторил кто-то из ребят.
- Ха-ха-ха! – счастливо смеялся Ванька.
Страх, который испытали все, сменился всеобщим весельем.   
Так, смеясь и болтая, никто не заметил, как только сияющее безоблачное небо, затянула черная туча, и крупные капли дождя горошинами застучали по воде. Ребята побежали прятаться под густую иву, а Иван, вдруг вспомнив, что Галинка так и сидит под открытым небом, привязанная веревкой, хлопнул себя по лбу и припустил, что есть духу, в сторону деревни. Дождь лил все сильнее, и уже мутные ручейки стеклись в огромные лужи на недавно еще пыльной проселочной дороге. Иван перепрыгивал через них, не обращая внимания на вспышки молний, и лишь инстинктивно вбирал голову в плечи, когда эти вспышки догоняли раскаты грома. В голове уже рисовались картины предстоящего вечером объяснения с отцом.
Ванька влетел во двор и увидел лежащего под дождем Черныша. Тот накрыл собой плачущую Галинку и тихо скулил, облизывая ее мокрое личиком шершавым своим языком. Иван зубами развязал набухший от воды, плохо поддающийся узел, взял сестренку на руки и понес в дом.
- Коледно, - плакала Галинка.
Иван достал из шкафа сухую одежду, вытер сестру полотенцем, переодел ее, положил в постель и укрыл теплым пуховым одеялом. Через некоторое время малышка согрелась и уснула, всхлипывая, правда, во сне.
Дождь к тому времени кончился, и вскоре за окном вновь зазвенели ведра, послышались голоса матери  и отца. Ванька схватил книжку, плюхнулся на диван и сделал вид что читает. Вошел отец. Подозрительно глянув на сына, он сразу же подошел к малышке, поправил одеяло. Галинка в очередной раз всхлипнула. Отец вновь глянул в сторону сына.
- Иван, - сказал он тихим, но не предвещающим ничего хорошего голосом. – Признавайся сразу! Что натворил?
Иван честным, незамутненным взором посмотрел на отца и с большой долей удивления в голосе ответил:
- Ничего. (Чего ты, мол, спрашиваешь?).
Однако глаза его при этом предательски голубели, а по сему отец молча стал снимать ремень.
- Хуже будет! Лучше говори сразу! Чего она всхлипывает?
- Не зна-аю, - протянул Иван, сползая с дивана и бочком продвигаясь к двери. Но отец, не выпуская из рук ремня, повернул ключ в дверях, положил его в карман и направился к Галинке. Та уже проснулась и испуганно таращила глазенки.
- Доця, - ласково погладив ее по голове, сказал отец. – Тебя Иван обижал?
- Бизал, да.
- А как он тебя обижал?
- Нозку пливязал собацьке.
- Твою ножку?
- Да.
- А сам куда пошел?
- За лыбкой.
Отец повернулся к сыну.
- Ну, Иван, я тебе щас дам!
Он намотал на руку ремень и двинулся к Ваньке. – Я тебе дам рыбки!
Ванька затравленно огляделся, ища путь к отступлению. А путь был единственный – открытое окно. Он быстро вскочил на подоконник, выпрыгнул во двор и бросился в огород, а затем дальше к колючим кустам терновника.   
- Ты куда, сынок? - крикнула вслед, которая как раз выходила из сарая. Но тот уже скрылся в кустах. Там он и просидел, пока не стало темнеть.
Страсти в доме улеглись, отец, как это не раз бывало, остыл. Уступая настойчивым просьбам жены, он взял фонарь, и они вдвоем пошли искать сына.
- Никуда б он не делся, бурчал отец. – Пришел бы сам.
- Ну, что ты, Степан? Это же ребенок! Голодный же, наверное, как собачонок. Ваня! Сынок! Где ты прячешься? Выходи! Папка не будет бить.
Ванька все слышал, и сердце его сжималось от жалости к собственной персоне.
- Чего я не утонул? – думал он, грызя не поспевшие еще кислые ягоды терновника. – Знали б тогда!
Он представил, как бежит по пыльной дороге мать, как плачет, обхватив голову, отец. А он, Ванька, лежит и, как будто умер, но не умер все же, а живой и все слышит! Слышит, как отец жалеет, что бил его, Ваньку. И Ваньке становится жаль себя, мать, отца. Он всхлипывает и потихоньку засыпает, склонив голову на траву.
Кто знает, что снится ему теперь, мальчишке, у которого впереди целая жизнь? Возможно, это обыкновенные мальчишеские сны с погонями и приключениями…А может быть сегодня, побывав на грани жизни и смерти, ребячье сердце ощутило что-то очень важное, доселе непостижимое?…
…Отец взял Ваньку на руки и понес в дом, положил на кровать, провел рукой по лбу и, тяжело вздохнув, присел рядом. Вошла мать, поправила одеяло, поцеловала Ваньку в лоб и села рядом с мужем. Он взял ее руку в свою, и они долго молча сидели, глядя на спящего сына.
Спи, Ванька… Завтра снова взойдет солнце или пойдет дождь.