Леонкин

– Эй, мужики, а вы не боитесь вот так вот среди бела дня по деревне с ружьём разгуливать?!..
Голос прозвучал справа и исходил от сидящего на скамеечке сторожа пилорамы. Время было около 6-ти вечера, сторож, очевидно, уже успел употребить начальную дозу спиртного и приготовился коротать ночь, а мы спустились с горы в этот таёжный леспромхозовский посёлок всего лишь потому, что через него пролегал наш маршрут. Вид наш и впрямь мог вызвать интерес даже в столь глухом месте: болотники и рюкзаки, в руке у меня – завернутая в полиэтилен карта, компас на шее, ножи на поясах, патронташ, на плече – болтающееся раздолбанное ружьишко 16-го калибра…
Мой напарник, Леонкин, медленно остановился, иронически прищурился на сторожа и произнёс:
– Слышь, брателло, мы того… Без ружья ещё чуть-чуть побаиваемся, а с ружьём вообще ни фига не боимся…
Я не перестаю удивляться этой загадке человеческого общения. Без слов нам не обойтись, но часто не они доносят смысл сказанного, а то, что находится между ними. Если бы не Леонкин, я как молодой начал бы объяснять, что бояться нам нечего, что разрешение у нас в порядке, что мы здесь – на работе. В ответ страж от скуки стал бы издеваться, при этом не выразив на лице и тени усмешки. Он, наверно, вспомнил бы, что у него есть друг участковый, который может проверить разрешение, спросил бы, что ищут всю жизнь геологи, которые на самом деле ничего не теряли, а в конце, возможно, предложил бы с ним выпить.
В общем, разговор бы затянулся…
Но выслушав каламбур моего товарища, сторож мгновенно понял, с кем имеет дело и потерял к нам всяческий интерес, вспомнив, вероятно, что в кармане у него есть недопитая чекушка.
Леонкину было 40 – 42, в молодости он побывал в тюрьмах и других неадекватных местах, но позже «завязал» и, подобно упомянутому в другом рассказе Москвичу, ревностно ухватился за работу в нашей партии. Так и повелось, что у нас было два постоянных рабочих, причём обоих звали Анатолиями, но, несмотря на схожесть судеб, они представляли полную противоположность друг другу. Москвич был строен, нетороплив и мечтателен, а Леонкин – коренаст, не в меру подвижен и… циничен. На острое словцо ему не было равных, в то же время он умел как никто втираться в доверие, правда, если человек ему нравился, то Леонкин стремился это доверие оправдать.
У Леонкина была любимая поговорка: «Хороший понт – те же деньги». Больших денег он с ней не заработал, но, надо отдать должное: данный принцип не раз помогал ему остаться в живых при полном отсутствии товарных знаков. Из сказанного можно заключить, что Толик был – психолог «от сохи» и знаток жизни… Однажды я попросил о чём-то нашего начальника и получил отказ. Мне показалось это несправедливым и я за чаем пожаловался Леонкину. И тут он начал меня учить…
«Никогда не подходи к начальнику (любому) с просьбами до обеда. С самого утра он ещё толком не проснулся, но хочет побыстрее совершить подвиг чужими руками (в нашем случае – ногами). А ближе к обеду он просто голоден и зол на всех за то, что подвиг не состоялся. Если нужно что-то попросить – приходи к начальнику сразу после обеда. После обеда он туповат, но добр и на всё согласен. После обеда начальника хоть…» – и тут Леонкин со смехом высказывал недопустимое в печати предположение о том, что можно делать с начальником после обеда.
Я, в свою очередь, тоже пытался научить этого человека некоторым книжным принципам, он всё посмеивался, но иногда вдруг проникался серьёзностью, выслушивал с вниманием, обещал это запомнить… Меня это как-то особенно «приподнимало», но в следующий миг Леонкин мог попросить ссудить его небольшой суммой денег. Я выручал и чаще всего – заведомо безвозмездно, ибо денег мне тогда хватало, зарплата моя была выше, чем у Леонкина, а моё жизненное кредо в отношении материальных ценностей было таково: «Моё дело – работать, а в конторе есть бухгалтерия, и считать мою зарплату – их дело». Старшие геофизики на это улыбались и подмигивали, мол, это пройдёт, когда женишься… Правы они были или нет – я до сих пор не понял;.
Я вспоминаю ещё один смешной диалог, точнее два, связанные с одним и тем же маршрутом. Но прежде должно последовать небольшое предисловие.
Это было моё первое лето, я тогда только стажировался на оператора. С Леонкиным мы были знакомы несколько дней на базе перед заброской в тайгу. Мне почему-то запомнился его рассказ о том, как он работал в одной экспедиции, и к ним в отряд направили девушку-практикантку. Девушка была очень душевным существом и, несмотря на то, что народ в отряде подобрался прожженный и отпетый, никто даже не замыслил плохого. Все относились к ней как к младшей сестре или дочери, всячески помогали и оберегали, а если бы и нашелся человек, который посмел бы её обидеть, – так, тайга большая, пойди потом, ищи этого человека…
Но летом мы оказались с Леонкиным в разных отрядах. Мой начальник и учитель Паша был рад за то, что я сразу освоил ориентирование по карте, что не сдавался и не отставал, хоть и был в ту пору физически гораздо слабее его. Он тайком доверял мне однодневные самостоятельные маршруты, несмотря на то, что годом раньше в партии погиб молодой парень и мне из-за этого надлежало стажироваться не две-три недели, как раньше, а целый летний сезон. Тем не менее, ситуация складывалась так, что у нас в отряде был лишний человек, а в соседнем, у Виктора, два принятых на работу стажёра не смогли проявить себя, и отряд «зашивался». Виктор связался с Пашей по радиостанции и попросил на время дать ему меня. Разумеется, всё было по добровольному соглашению, ибо поговорка «Есть такое слово: надо!» – знакома нам с детства.
Когда я прилетел к Виктору, он вызвал меня в палатку и изложил план действий. Он на свой страх и риск поручал мне пятидневный маршрут, давал, как положено, рабочего для переноски прибора. Но, в отступление от правил, Виктор давал мне ещё третьего человека. Им был Леонкин. Виктор сопроводил своё решение такими словами: «Если заблудишься или другие проблемы, – бросай всё на… Вот этот человек (и он врезал сидящему рядом Леонкину шутливый подзатыльник, на что тот довольно осклабился) тебя без всякой карты домой приведёт».
Следующим утром на рассвете мы вышли в путь, и первый сюрприз ожидал нас километров через десять. Мы шли по хорошо отсыпанной и утрамбованной лесовозной дороге. Дороги в горной тайге, как известно, прокладываются в основном вдоль ручьев и рек, повторяя их изгибы. И только если есть необходимость, чтоб машины забрались на гору, строится сложный «серпантин». Мы шли вдоль горного потока, обогнули скалистый выступ горы, и нашим глазам открылся посёлок с десятком новеньких бараков, футбольным полем и административным зданием. «Поселение», – сказал Леонкин, и не успел я вникнуть в смысл этого слова, как из административного здания выскочил молоденький лейтенант, бегом приблизился к нам, отдал честь и потребовал документы. Похоже, он сам был взволнован необычными посетителями, но изучив все наши разрешения, вспомнил, что надо всё-таки представить себя бывалым.
– Тут в общем это… Того, мужики… Поосторожнее. У нас все на работе, в тайге… там… чифир по кустам варят… В общем, народ такой… А вы тут с ружьём. По башке стукнут и отберут… Поосторожнее!
– Да ладно, начальник, не дрейфь, я сам таким был когда-то!.. – вальяжно ухмыльнулся Леонкин. – Сам кого хочешь, по башке стукну…
Наверно, лейтенант так и остался бы в растерянности, если бы я случайно не помог ему выпутаться из этой ситуации пришедшим в голову наивным вопросом:
– А почему вашего посёлка на карте нет? – и я для убедительности ткнул пальцем в то место на планшете, где мы находились.
К лейтенанту тут же вернулась полковничья самоуверенность, он покрутил не пальце связку ключей и глубокомысленно произнёс:
– Такие места на карты не наносят!
И мы пошли дальше.
Первый день у нас прошёл по плану, мы вышли на бортпаёк, развернули старенькую палатку, сварили питательную кашу из картошки с «бичпакетами» и тушёнкой. Но на второй нам попалось несколько неожиданно сложных переправ, я не сбился с маршрута, но мы потеряли время. До следующего выброса оставалось ещё километров пять, но стало быстро темнеть, я, идя впереди (Такова была специфика: геофизик, как навигатор, шёл вперёд, а рабочий нёс в рюкзаке дорогостоящий и очень хрупкий прибор и должен был идти за «начальником» след в след), так вот, идя впереди, я раза три споткнулся и упал и даже потерял нож. Леонкин, неожиданно взявший на себя право командования, сказал: «Всё, баста, ночуем здесь!» – и мы остановились.
Я ничего не рассказываю о третьем человеке (звали его, кажется, Вадик), потому что это был один из обычных 30-летних не очень удачливых парней, которые устраиваются в подобные экспедиции один раз в жизни, вытерпливают до конца, но больше – ни  ногой. Он не создавал проблем, но и ждать от него инициативы приходилось.
Поскольку мы носили с собой только обед, который был давно съеден, мы поужинали на троих случайно оставшимся кусочком сала (правда, чай был в избытке) и залегли вокруг костра на нарубленном пихтовом лапнике. Помню, я долго смотрел на звёзды, сияющие между крон…
Так или иначе, маршрут был сорван, сделанную за день работу можно было спасти в обход инструкций, но наверстать упущенное в условленный 5-дневный срок мы не могли, а день задержки был чреват поисками и соответствующими санкциями в адрес начальника отряда – Виктора.
В связи со всем этим я подрастерял уверенность, и Леонкин, взявший на себя право командования, принял решение идти домой. Как и было условлено, он без всякой навигации привёл нас кратчайшим путём в лагерь, до которого было километров пятнадцать. Виктор не был на меня в обиде, он сказал, что, честно говоря, не думал, что мы сделаем даже столько.
После этого я вернулся к Паше, где меня ждали другие приключения, о которых осмелюсь повествовать в следующих рассказах.
Таково было моё первое «боевое» знакомство с Леонкиным. А та история с леспромхозовским сторожем происходила уже год спустя…
На второе лето я получил официальный допуск на самостоятельное вождение пешей бригады, но мне не везло с рабочими. Сначала мне дали лишённого прав и трудовой книжки шофёра. На вопрос начальника отряда: «Ходить умеешь?» – он ответил: «Не землю ж копать!» – и мы пошли. Пока шли по лесовозке, он стёр ноги, а когда полезли на перевал, стал падать в мох и кричать, что даже в концлагерях фашисты так не пытали. Мы заночевали в охотничьей избушке, на следующее утро я вывел его на дорогу и отправил в лагерь, а сам закончил маршрут в одиночку, что было строжайше запрещено, но вызвало среди старших геофизиков, включая начальника партии, многочисленные суждения, дескать, этот щегол скоро тут всех нас за пояс заткнёт,  – сказав это, они начинали подшучивать друг над другом, решая, кто станет первым…
Шофер улетел с ближайшим вертолётом, на смену ему прислали Сергея. Он был помладше, лет 27-ми, но с очень своенравным характером. Когда он хотел идти медленно, он просто шёл медленно, не отвечая ни на какие упрёки. Потом мы лежали вдвоём в выбросной палатке, не обмолвливаясь ни словом или, по необходимости, отвечая сквозь зубы, но не называя друг друга по имени. Сергей тоже за что-то сидел, и мне порой начинало казаться, что его молчание принимает угрожающий характер. Скорее всего, он был добрый парень, но… пути наши разошлись. В одно прекрасное утро я настоял, чтоб мы вышли в маршрут под проливным дождём. Сергей прошёл со мной два километра, потом поставил на землю рюкзак с прибором и пошёл в лагерь. Я вынужден был взять оба рюкзака и тоже вернуться. Придя в палатку, я предложил ему поискать место в другом отряде, на что Сергей ответил, что он вообще на… видел всю нашу экспедицию.
На том и порешили.
Нашим «старикам» прибавилось развлечений, они теперь обсуждали по радиосвязи с выходом на Красноярск то, как я «уходил» за лето двух сезонных рабочих…
Прилетевший борт должен был везти меня на верхнюю ВБС для сверки приборов, Сергей сразу загрузился в него с «парадной» сумкой. Во время полёта командир поманил меня пальцем к себе в кабину и спросил:
– А этот куда?
– Домой.
– А что, слабо?
Я пожал плечами, командир ещё раз обернулся в салон и внимательно осмотрел пассажира.
– Вам тут, похоже, махровая «бичева» нужна, тюремная! – он сжал кулак и улыбнулся. – А этот, похоже, где-то что-то чуть-чуть повидал, теперь блатует, мол, зону топтал в натуре… Так или нет?
– Может быть… Примерно так, – ответил я.
На посадке в лагерь, где я должен был остаться, а Сергей улететь, мы встретились глазами, и я увидел в его взгляде необычайную растерянность, словно ему было жаль покидать эту работу и эту тайгу, которая теперь уже значила для него много… Но ни он, ни я не произнесли ни слова, вертолёт улетел, и я больше не видел этого человека.
Зато на смену ему приехал Леонкин. Едва стих ветер от винтов, он сразу «построил» Москвича, который был третьим членом моего отряда, но не мог ходить в маршруты и потому занимался стационарными наблюдениями и хозяйством. Потом Леонкин заявил, что он – не какая-нибудь шавка, что он в маршруте будет землю грызть, но дойдёт, куда надо. Так, в принципе, и вышло.
Пока я шёл хорошо, Леонкин шагал сзади, материл судьбу и нашу профессию, но стоило мне устать, начать «тупить» и часто присаживаться, как у него вдруг открывалось второе дыхание, он начинал подгонять меня, заглядывать в карту, давать советы, бодрить всякими народными прибаутками. Сезон уже заканчивался, мы успешно отработали с Леонкиным оставшиеся маршруты, а в октябре на базе, во время вертолётной съёмки, договорились, что следующим летом, во что бы то ни стало, будем работать вместе.
В начале ноября мы – геофизики – выехали в Красноярск, а Леонкин с Москвичом остались сторожить базу. Но когда мы вернулись после Нового года, в Леонкине что-то переменилось. Сначала он часто отпрашивался после работы ночевать в посёлке. Все понимающе переглядывались, но лишних вопросов никто не задавал. Но Леонкин стал почему-то более агрессивен по отношению к «начальникам», едва выпив, начинал предъявлять нашему боссу претензии, что ему несправедливо платят, он летает столько же, как геофизики, а тариф у него другой… Через две недели после начала работ выяснилось, что наш сторож зимой продал ящик экспедиционной тушенки и, что самое смешное: представившись заместителем начальника партии, за определённую мзду пообещал одному из районных администраторов выделить по весне вертолёт для рыбалки.
Тем не менее, весну мы отработали как положено, хотя трения между Леонкиным и начальником не прекращались. К остальным ИТР Леонкин тоже охладел, я был единственным, к кому он как бы сохранял привязанность, которую я то и дело подпитывал незначительными безвозмездными ссудами. Хотя, я был уверен, что дело не только в них. Я принимал искреннее участие в его разногласиях с руководством, и ещё – нас ждал наш совместный и заведомо победоносный летний сезон…
Здесь следует отвлечься и сказать, что у Леонкина было очень много детей. Если верить его словам – где-то около двадцати;. Но все они проживали в разных регионах Союза, и никого из них Леонкин не знал в лицо и по имени. Хотя, адрес самого старшего, первого сына он знал, но познакомиться с ним лично боялся, так как, по расчётам Леонкина, тому было уже более двадцати лет…
В общем, однажды, пока мы все летали, к начальнику партии заявилась женщина из посёлка и сообщила, что сегодня в роддоме у её сестры родился сын, который одновременно является и сыном Леонкина. Начальник вдвоём с нашим водителем «УАЗика» Серёгой немедленно украсили стену большим плакатом, а стол – жареной курицей, варёной картошкой, резанными помидорами и тремя литрами водки. Всё было готово к нашему прилёту. Леонкин растроганно принимал все поздравления, а когда мы вышли вдвоём покурить, сказал, что он должен извиниться передо мной за обещание работать вместе, которое он не может сдержать, потому что у его «бабы» есть в таежной деревне отдельный домик, и они, как только малого выпишут из роддома, уезжают туда поднимать хозяйство…
– Надо же, в натуре, хоть одного-то сына в лицо знать! – осклабился Леонкин. – А то загнёшься на хрен, и некому будет стакан воды подать…
И Леонкин подарил мне на память то, что смог – карманный набор стамесочек, напильничков и отверточек, какой был в те времена ещё в диковинку. Позже, в 90-е, этот наборчик украл работавший со мной в столярке один бродяга нового поколения.

Ноябрь 2011.
Евгений Яночкин.