«А-325, просыпайтесь», — сквозь сон слышу противный механический голос, будящий меня каждое утро. Я просыпаюсь, надеваю белую кофту, такого же цвета штаны и ботинки, потом умываюсь. Со скрипом открывается дверь, за ней хорошо знакомый коридор, он цвета моей одежды, здесь всё белое. Иду к столовой, машинально поворачивая в нужную сторону, встречая других людей.
Сажусь за стол вместе 319-ым, 341-ым и 3… Забыл, какой у него индекс. Кормят нас хорошо и всех по-разному, надо доесть всё и ни с кем нельзя делиться. За соблюдением этих правил следят смотрители, лица которых скрыты под масками, а в руках они постоянно держат какие-то палки. Шёпотом говорим друг с другом, рассказывая, какого вкуса сегодня еда…
После завтрака иду в библиотеку. Здесь книги – единственный способ разнообразить эту жизнь. Беру с полки первую попавшуюся под руку, если я её когда-то уже читал, ставлю обратно, беру другую. Сажусь за стол и полностью ухожу в мир, созданный чьим-то воображением. Первые прочитанные нами книги были самыми интересными. Они отличались тем, что там встречались слова, начинавшиеся с большой буквы, хотя перед этими словами не стояло точки. Джон, Фёдор, Майкл, Алексей – вот небольшая часть этих слов. Мы догадались, что это так называемые «имена», используемые вместо индексов. Каждый взял себе имя, но, когда смотрители узнали об этом, нас заперли в комнатах, где тот же абсолютно не человеческий голос без конца повторял фразу: «Ваш индекс –
А-325-ый». Споря с «невидимкой», я кричал: «Нет, моё имя…», заканчивая эту фразу каким-нибудь именем: «Юра», «Никита», «Влад». Не знаю, как долго это продолжалось, когда у меня кончились силы стоять, а затем и сидеть, но даже лёжа я кричал, заткнув пальцами уши, чтобы не слышать эти ненавистные слова, потом я стал хрипеть, по-видимому, окончательно сорвав свой голос. «Мой индекс – А-325-ый» — тихо и медленно сказал я и уснул. С тех пор нигде в книгах не встречалось ни одного имени, только индексы. А содержание не отличалось особым разнообразием – главный герой всегда погибал.
Меня зовут на осмотр. В маленьком кабинете меня встречают два человека. Я раздеваюсь и ложусь на стол. Один из них набирает что-то в шприц, подходит ко мне. Слышу вопли, которые доносятся через стену. Игла глубоко проникает в мой живот с левой стороны, в ту же секунду чувствую резкую, дикую боль. Сдавленный, хрипящий крик вырывается из горла. Второй переворачивает меня. Я чувствую иглу в спине и… Наконец-то очнулся, боль, всё тело болит. После второго укола я всегда теряю сознание. Нам каждый раз говорят, что всё это нужно для того, чтобы мы были здоровы.
Спрашиваю встретившегося мне по пути в библиотеку, не пропустил ли я обед. Пропустил, как жалко. Снова сажусь и читаю до ужина. Напротив сидит 321-ый. Лицо у него задумчивое с умными, добрыми и всегда живыми глазами. Почти все лица помню очень хорошо, может быть, потому что запоминать тут больше нечего. Помню грустные, весёлые, добрые. Но бывает такое, что всплывает какое-нибудь лицо в памяти, а чьё оно – никак не могу вспомнить.
К нам иногда приходили какие-то люди, они одеты иначе, чем мы и смотрители. Они уводили с собой одного из нас. Забирали и маленьких и взрослых, а куда — никто не говорил. Кто-то плакал и рыдал, и даже дрался, когда его тащили к выходу, а кто-то сам спокойно шёл за этими людьми. Я ни разу не видел, чтобы кто-то возвращался сюда. Я знаю, однажды и за мной придут, и отведут в неизвестность…
В полузабытом ожидании этого момента проходят дни, месяцы, годы. Сколько именно проходит, никто точно не знает – здесь нет ни часов, ни календарей.
Я что-то читаю, не понимая слов, мысли мои невольно обращены куда-то в другую сторону, куда-то в глубину моего сознания. Не знаю, что со мной твориться, такого раньше не было. И какое-то странное предчувствие, как будто что-то должно произойти.
Открывается та дверь, через которую обычно нас забирают, оттуда долго никто не появляется. Что? За мной? Меня ведут к выходу, мимо остальных. Все молчат, и в этой тишине таится то ли неутолимая, тяжкая печаль, то ли сковывающий страх. У самого порога я останавливаюсь и, развернувшись, оглядываю всю комнату и её обитателей, которых вижу последний раз. Иду по полутёмному коридору, вижу свет, я приближаюсь к нему… Какая красота, такого ни разу не видел, только читал и представлял себе: зелённая трава, синее небо, а надо мною высоко-высоко какая-то лампа… нет, это же солнце! Глаза болят и слезятся, не привыкли они ещё. Птицы… хотя, нет, те намного больше, а это, наверное, бабочки, одна садится мне на руку, я хочу рассмотреть её поближе, а она взмахивает тонкими крылышками и улетает, слышу крик сзади, оборачиваюсь. Это уж точно красивая парящая в воздухе птица. Ведут к машине с открытой крышей, раздаётся непонятный звук. Куда-то не спеша едем, я смотрю на эти невообразимые чудеса, с улыбкой рассматриваю всё новое, а лицо сидящего рядом со мной наполнено грустью. Это место – рай, да, точно это рай, в книгах было очень много написано про него, я именно так его и представлял, но в рай попадают после смерти, а я живой…
Подъезжаем к зданию, опять ведут по коридорам, останавливаемся в просторной комнате, на стене напротив окна, висят фотографии, присматриваюсь и узнаю тех, кто жил со мной в том, месте, откуда меня забрали.
— Что, узнал? – невольно поворачиваю голову вправо и вижу человека, сидевшего ранее рядом со мной в машине, — Но это не они.
— Как же не они? Я точно помню, вот 263-ий, такой тихий и серьёзный, — говорю, показывая на фотографию, — А вот 313-ый, он…
— Послушай меня, — он обрывает мой рассказ, — Это не они, а ты сейчас рассказываешь про клонов, генетических копий, выращенных нами. А эти люди, — он показывает на стену, — очень больны, они находятся в криокамерах, ждут, пока вы достигните определённого возраста.
— Не понимаю.
— Я бы тоже не понял, услышав такое. Им нужны органы для пересадки, к сожалению, в настоящее время подходящих доноров почти нет. А клон – в этом смысле идеал.
В это мгновение я всё понимаю. Вся страшная для любого другого существа правда становиться открытой, но я абсолютно ничего не чувствую, только пустота занимает моё сознание.
— А маленьких тоже?..
Незнакомец тяжело, как бы сожалея, кивает головой. Больше мне ничего не хочется спрашивать, даже узнавать, сколько мне ещё осталось.
Проходит несколько часов давящей тишины и два человека ввозят в комнату каталку с ремнями, говорят, чтобы я лёг, я повинуюсь. Снова этот белый цвет. Игла входит в вену. Усталость, я медленно засыпаю, звуки становятся глуше, звон металла и голоса всё удаляются и удаляются, а свет направленных на меня ламп размывается и постепенно тускнеет. Как же хочется…