Анна приехала из Ревеля поездом одиннадцатого июня. Когда проехали Петергоф, то последние полчаса она стояла у окна в тамбуре, угадывая приметы приближения к большому городу. В Санкт - Петербурге было тепло, наступила пора белых ночей, романтически воспетых Пушкиным и Достоевским. Деревья вокруг вокзала уже были одеты по-летнему, в тёмно-зелёную листву, от газонов сладко пахло свежескошенной травою.
Нанятый у Балтийского вокзала извозчик был одет по инструкции – «Извозчики должны иметь столичный вид: лошадь «годная», одежда – по форме: летом – белые холстинные балахоны, подпоясанные жёлтым кушаком, на голове шляпа с жёлтой лентой». Судя по чертам лица и соломенному цвету волос, извозчик был финно-угорского рода-племени. Он аккуратно погрузил вещи Анны в пролетку, и они неторопливо двинулись.
Первым, кого она, понятно, увидела у дома, был дворник Ананий, стоявший прислоняясь спиной к воротам и держащий в зубах папироску.
– Удивительно – подумала почему-то Анна, – обычно он курит ядрёную махорку в самокрутке, папиросой его, верно, кто-то угостил.
Несмотря на тёплый летний день, Ананий был в длинном кожаном фартуке, в руках была метла, на груди – бляха с номером, позволяющая понять, к какому участку приписан данный дворник.
– Что ты так смотришь, Ананий? Не узнал меня, давно не виделись? Я похудела, поэтому ты и не признал сразу. Ничего, отъемся к зиме. Как твои внуки, все живы-здоровы?
– Здравствуйте, госпожа Полежаева – ответил он, аккуратно потушив папиросу о край урны и, с сожалением, бросив в урну окурок. – Спасибо вам за добрые слова. Дома у меня всё в порядке, все живы-здоровы. Сколько же я вас, матушка, не видел?
– Два месяца меня не было. Извини, рассчитаюсь с извозчиком.
– А я, давайте, ваши вещи донесу. Что-то вы, матушка, невеселы!
Анна не ответила ему, чтобы случайно не сказать что-нибудь жёсткое. Перед самым отъездом Арчибальд сообщил ей, что он получил достоверные сведения, что Ананий и Ирма – платные осведомители.
– Господи – подумалось тогда ей. – Как это знакомо. Везде одно и тоже. Если при посольских – заставят стучать, а не захочешь, так уберут, да ещё и не устроишься нигде. Грустно всё это!
Вот и домой она вернулась грустная и опустошённая. Всю обратную дорогу её терзала, залезшая в голову непонятно когда и откуда, противная мысль-заноза – зачем ей это? Зачем ей всё это? И никакими силами эту занозищу не удавалось вытащить. Прежде, она никогда не задумывалась о смысле своего служения, о её цели, но эта поездка высветила нелепость и двойственность жизни Анны. А ведь совсем недавно, именно такая жизнь её увлекала и вносила остроту и аромат в обыденность бытия!
Сейчас это тяготило. Более всего она злилась на то, что не имеет возможности ни посоветоваться, ни поделиться. Даже с Дэвидом. А как бы хотелось, пусть и временно, пусть и накоротко, но переложить эту ношу кому-то на плечи!
Уехав из Питера в начале апреля, всего два месяца назад, сегодня ей казалось, что прошел, чуть ли не год. Действительно, эти два месяца вместили в себя немало событий и гору полученной информации. Она несколько раз, через различных своих агентов, перепроверила достоверность сведений, доставленных ей «заведующими» ателье и парикмахерских. Всё сходилось.
Вначале она приехала в Хельсинфорс к тётушке Шуре, пожила у неё десять дней, замучила перемещением по городу филёра, которого высмотрела у церкви. Нечего его жалеть! Потом перебралась в Або, где её ждали отцовские сёстры-близнецы Вера и Надежда. Филёр, кстати, тоже перебрался, но Анна пока отнеслась к этому спокойно. У каждого своя работа.
– Нда. Каждый год замечаю, как усиливается жандармерия! Кругом осведомители и агенты. Во всех сферах бытия.
В Або она всегда останавливалась у Нади. Та, когда-то давно была замужем, да муж утонул на рыбалке. И она уже много-много лет, сколько помнит себя Анна, жила одна, бобылихой. Жила трудно, бедно, но никогда не жаловалась. Зато, именно ей доставалось большинство разных гостинцев, что привозила Анна. Надя, как и Вера, да, как и все её сёстры, жила в частном доме и, слава Богу, имела небольшой огородик, где росли три яблони, две сливы и красная смородина с крыжовником. «Картошка есть, квашеная капуста есть – проживём». Анна изредка вспоминала эту фразу из детства, а тётка Надя не забывала никогда.
Веру Анна тоже любила, но в доме её бывала нечасто. Старалась встречаться с ней у Нади. Уж больно неприятен ей был Бьорн – тёткин муж. Здоровый, как медведь и, к старости, абсолютный нелюдим. Полный антипод Анны.
В Або она пробыла не больше недели, хотя Турку, как сейчас всё больше называли по-фински этот город, тоже не был ей чужим. Здесь у неё было куплено ателье и мужская парикмахерская. Но, конечно, по доходности, ателье в Або – это не её Хельсинский модный дом A la Parisienne.
Затем она выехала в Эстляндию. Здесь, в Ревеле, с превеликим удовольствием останавливалась у тётушки Маши. Она любила этот дом. Маша была замужем, мужа звали Расмус, а фамилия у тётки была эстонская – Тынисте. Обе Машины дочки, выйдя замуж, жили в Лифляндии, одна в Верро, другая в уезде Петсеримаа. Анна в Ревеле жила всегда дольше, чем в Финляндии. То ли тётушка, то ли её Расмус, неразговорчивый человек, но привечавший племянницу искренне и хлебосольно, способствовали этому, или ей было просто приятно ходить по улицам старого города – неизвестно. Она не задумывалась об этом, но в Ревеле ей дышалось легко, и было комфортно.
Филёра Анна сначала не увидела, и это её насторожило. Выработанное годами чувство осторожности, не покидало её. Интуиция подсказывала – так не может быть! На второй день приезда, специально вышла побродить по старому городу, чтобы обратить на себя внимание. Рассматривая витрины по улице Виру, она внезапно пробежала вперёд и заскочила в кофейню. Там присела у окна с занавесью и, прячась за неё, увидела засуетившегося мужчину, который явно не ожидал от неё такого рывка, такой подлости. Он в растерянности оглядывался по сторонам, пытаясь угадать, куда это смогла шмыгнуть наблюдаемая им особа. Анна спокойно, с усмешкой, пила кофе и внимательно рассматривала филёра.
– Надо его хорошенечко запомнить. Господи, как же усилилась жандармерия!
Появление Ревельского филёра внесло ясность, что следить за ней теперь будут постоянно. И что она – в списке потенциально неблагонадёжных лиц. Отправляться сейчас в Балтийский порт, находящийся в пятидесяти километрах от Ревеля, куда она собиралась попасть, опасно. Жаль, они с Арчибальдом планировали это. Но вот, не запланировали что-либо приобрести в этом городе-порте, чтобы можно было въезжать в него свободно. Ей теперь туда нельзя. Что делать, значит, требуется для этого другой человек.
Петр I заложил этот город-порт через 15 лет после основания Санкт-Петербурга. С защитным молом, купеческой гаванью и адмиралтейской верфью, названный в 1715 году Рогервик. В дальнейшем, с 1762 года город стал называться Балтийский портом.
Очевидно, что Петр I имел немалые виды на новый порт. И как военную базу, и торговую артерию. Мало, что порт незамерзающий, так ещё и самый близкий к Европе. Насколько он был важен, показывает то, что в 1870 году к Балтийскому порту через Ревель была протянута из Санкт-Петербурга Балтийская железная дорога.
– Понимаете, Анна, поскольку дорога частная, – объяснял ей Арчибальд – очевидно, что её целью, кроме всего прочего, является получение прибыли. Из этого следует, что движение грузов через Балтийский порт коммерчески выгодно. Полсотни километров лишних путей от Таллинна в 1870 году тянуть «сдуру» не стали бы. А чтобы было выгодно, нужен большой объём грузов. Наверняка, он есть, этот объём, плюс есть и пассажиропоток. Нам надо узнать как можно больше об этом порте. Что конкретно – вы знаете уже не хуже меня. Там, наверняка, должна быть мощная военно-морская структура. Но – Арчибальд поднял указательный палец вверх – но если только вы почувствуете, Анна, что за вами следят, займитесь своим отдыхом. Никакого порта! Всё! Никакого риска! Достаточно того, что было в Либаве!
Квартира была пуста, Дэвид с Арчибальдом должны появиться только на следующей неделе. Да и это не точно. Анна зашла в кабинет, села на любимый диван. Сидела долго, опустив вниз руки и голову, затем легла на правый бок, подтянув ноги и подложив, по-детски, под голову кулак. Слёзы непроизвольно брызнули из глаз. Она заплакала. Поездка её вымотала, неимоверно вымотала. Она устала, потому и плакала от жалости к себе, от этой занозы в голове, от отсутствия Дэвида…. Успокоившись, задремала, проснувшись, сразу стала разбирать только ей понятные бумаги и писать отчёт….
...В это время в купе поезда шёл разговор Арчибальда с Дэвидом.
– Про Батайск я вам, Дэвид, уже рассказывал. Вы убедились, как я был прав в отношении топонимики?
– Да я не имею ничего против топонимики, но объять необъятное не могу. Вот, мы с вами проезжали Армавир. Что, есть в названии топонимика?
– Конечно. Это армянское название города. Вы, конечно, удивились, при чём здесь армяне, но не подали виду. Армавир, не этот, а другой, когда-то был одной из столиц армянского государства. Когда армяне, проживающие среди адыгов, которые приняли ислам, поняли, что теряют свою национальную религию, то обратились к начальнику Кубанской линии генерал-майору барону фон Зассу с просьбой «принять их под покровительство России и дать им средства поселиться вблизи русских». Их тогда называли черкесогаями. На этом месте, когда, не помню, на впадении реки Уруп в Кубань была построена крепость-поселение донских казаков – Прочный Окоп. Вот здесь, под охраной казаков, эти адыгейские армяне и поселились. Проблем с религией не стало – они христиане. Название, как вы понимаете, взято, как память о родине – Армении.
– Ну, хорошо, а Невинномысск, откуда взялось название?
– А здесь, больше ста лет назад, на мысу, который образован впадением Большого Зеленчука в Кубань, был построен редут. В этом месте было впадение ещё одной небольшой реки, которую солдаты окрестили так, что командованием было принято решение и указание эту речку, впредь, именовать Невинной, Невинкой. Вот, от слов мыс и Невинка, произошло нынешнее название.
Железная дорога спроектирована и проложена так, что мы всё время находимся в бассейне Кубани, пересекая её северные и южные притоки. Река является главной водной артерией этого края, а начало берет от рек, вытекающих из-под ледников на склонах горы Эльбрус. Дальше дорога пойдёт по долинам Кумы и Терека
Внезапно, Арчибальд открыл дверь купе и увидел спину уходившего в сторону купе проводников человека. Он продолжал свой рассказ, уже не закрывая двери и нарочито громко.
– Мы с вами, дорогой Дэвид, из Владикавказа двинемся по Военно-Грузинской дороге. Эта дорога идёт через Главный Кавказский хребет и соединяет Владикавказ и Тифлис. Её длина двести восемь километров. Дорога поднимается по долине Терека, пересекает Скалистый хребет по Дарьяльскому ущелью, а затем, по ущелью реки Байдарка, поднимается к Крестовому перевалу. Где-то там сделаем базовый лагерь.
Всю эту фразу он произносил, подмигивая Поттеру и прикладывая указательный палец к губам. Затем тихо постучал в стенку купе. Когда оттуда вышел человек и уставился на Арчибальда, тот кивнул головой в сторону купе проводников. Человек утвердительно кивнул и тоже двинулся в сторону купе проводников.
Арчибальд, повернувшись к Дэвиду, очень тихо продолжал:
– Всё, что я сейчас перед этим говорил, было не для ваших ушей! Мы с вами, Дэвид, выйдем в Невиномысске. Тихо! Не удивляйтесь. Это предгорья, триста двадцать метров над уровнем моря. Давайте я дальше буду пользоваться метрическими величинами. Двинемся на юг, в горы. В сторону Баталпашинской станицы, Усть-Джегутской, и дальше, вверх по долине Кубани. Ну, конечно, дорога есть, даже конная тропа это дорога. Люди живут, без дорог невозможно. Я по пути, а он у нас с вами будет долгим, всё о названиях станиц и поведаю. Доберёмся до слияния Теберды с Кубанью и повернём к востоку, опять по долине Кубани. Слово Теберда, кстати, переводится с карачаевского, как Божий Дар! Вот так! Итак, пойдём по долине почти к Эльбрусу. Кстати, вы помните высоту Эльбруса? Там две вершины, высшая – западная. Ай-яй-яй! Пять тысяч шестьсот сорок два метра! По-кабардински и по-балкарски гора зовётся Минги-тау – Вечная гора. Но вы знаете, Дэвид, в Персии есть горный массив Эльбурс, что означает «сверкающий». Так я склоняюсь, что Эльбрус и Эльбурс – одно и тоже название. Тоже «сверкающий». Скоро сами увидите. Нам, кстати, через пятнадцать минут выходить. Вещи у нас собраны?
– Давно. Арчи, а кто этот человек, которому вы дали немой приказ?
– Это наша охрана. С нами не один человек, их шестеро. Человек, прошедший мимо нас в сторону туалета, – филёр. Это для него я говорил, как мы пойдём по Военно-Грузинской дороге. Сейчас он будет на некоторое время обездвижен и заперт в туалете. В Невиномысске нас встретят с лошадьми и повозкой. В повозку скарб, а сами мы верхом. Не забыли ещё уроки верховой езды? Нет? Это хорошо. Пока найдут филёра, поезд тронется, а спать он будет минут сорок. На следующей станции, после того, как найдут филёра, а нас не увидят в купе, будут делать запрос в Невиномысск. А вообще, не волнуйтесь. У всех есть документы, мы люди легальные. Что из того, что билеты у нас до Владикавказа? Мы c вами сначала захотели погулять здесь, в районе Домбая. Захотели – вышли. Филёра мы не трогали, мы о нём ничего не знаем.
За одноэтажным зданием вокзала, куда они вышли, их встретили. Четверо мужчин в горской одежде с лошадьми стояли в тени под несколькими развесистыми деревьями. Никаких повозок не было, шесть лошадей было засёдланы, двух лошадей ожидала седловка под вьюки, и они стояли пока без сёдел.
Охрана Мосли и Поттера и встречающие мужчины обменялись несколькими фразами на непонятном Дэвиду языке и, сразу же, встречающие приступили к седловке.
Арчибальд подошёл к охране, что-то сказал им и, так понял Дэвид, поблагодарил и расплатился. Сам же Арчибальд стал смотреть, как седлают лошадей под вьюки. Люди из охраны мгновенно исчезли.
Лошади заранее были зачищены, на каждую сначала надели узду-недоуздок. После этого груз, который был у Дэвида и Арчибальда был ещё раз увязан. На спину каждой лошади надели сёдла и закрепили подпругами, передней и задней. Переднюю и заднюю шлейку пристегнули к седлу.
– Дэвид, вы первый раз видите седловку под вьюки? – Тот молча кивнул головой. – Обратите внимание, что передняя шлейка должна лежать на середине лошадиной груди и не соприкасаться с горловым краем шеи, а задняя шлейка должна свободно лежать посредине ягодиц и быть хорошо натянутой. Это значит, что между телом лошади и шлейкой должны свободно проходить три пальца, поставленные на ребро.
– Бог мой, Арчи, где же вы всё это узнали?
– Ещё учась в Оксфорде, я ходил брать уроки верховой езды. А в Индии мне приходилось, хотя и нечасто, и седлать лошадь для верховой езды, и седлать под вьюки. Вот, слонов я не седлал, но видел, как это делается.
– А сколько лошадь может перевозить на спине?
– Примерно, треть её живой массы. Весь груз может быть до ста двадцати килограммов. Боковые тюки по сорок-пятьдесят, верхний – тридцать-тридцать пять. Самое главное – прочно зафиксировать груз на седле, чтобы он не натирал лошади кожу и не нарушал её баланса. Так вам, говорите, нравятся мои познания в коневодстве. Что вы смеётесь? Подождите, Дэвид, мне они что-то хотят сказать,
Арчибальд отошёл к бородатому мужчине и стал говорить с ним на незнакомом Дэвиду языке. Затем кивнул головой и сказал, обращаясь к Дэвиду.
– Надо переодеться. Наши друзья привезли с собой для нас горскую одежду. Всё новое.
Дэвида и Арчибальда окружил живой круг из людей и лошадей. Дэвид начал одеваться с рубахи. Она была туникообразной формы и в плечах не сшивалась, в полотнище был сделан разрез для головы. Под прямым углом к основному полотнищу были пришиты сложенные вдвое рукава с ластовицей – ромбовидным клином под мышкой. Штаны тоже были сшиты вручную, при покрое между штанинами была вшита широкая прямоугольная вставка для широкого шага. Штанины книзу суживались и плотно облегали ноги. На поясе был шнурок для завязки. И штаны, и черкеска, которые стал надевать Дэвид, были из домотканого сукна тёмно-коричневого цвета. Удивительно, что всё надетое подошло по размеру, как сшитое в ателье после примерки. Даже сапоги без каблуков – ичиги. Глядя на окружающих, Дэвид, застегнув на крючки черкеску с газырями, взял кожаный пояс, и, подпоясавшись, прикрепил к поясу свой финский нож – пукко. Прошло несколько минут, Дэвид посмотрел на Мосли и подивился перемене. В свою очередь, и Арчибальд с удовольствием глядел на Поттера. Ещё в Петербурге они остриглись наголо, правда не брея головы. Теперь Дэвид понял, для чего это делалось. Среди привезённой для них одежды были и папахи, которые они незамедлительно надели.
Арчибальду предоставили гнедого коня, Дэвиду – более крупного, вороного. Один из сопровождающих подал Дэвиду кусочек сахару. Дэвид подошёл к коню, протянул на ладони сахар, а когда конь, взяв мягкими губами угощение, захрупал, Дэвид наклонился к нему и тихонько дунул в ноздри. Для знакомства.
Бородатый мужчина засмеялся и что-то сказал, Арчибальд легко сел на своего гнедого, Дэвид тоже имел неплохие навыки всадника, но, было ясно, никак не ровнялся в этом деле с Арчибальдом. Наконец, все оказались в сёдлах, вьючных лошадей взяли за недоуздки и тронулись. Дэвид машинально глянул на часы – было четыре часа пополудни.