КОГДА МЫ БЫЛИ МОЛОДЫМИ
ИЛИ
КУЛЬТУР- МУЛЬТУР В ТАШЕ
Часть третья
Длинный сумбурный очерк с отступлениями, вставными новеллами и псевдофилософскими рассуждениями.
Все-таки память — штука предательская. Вот, кажется, все проверил, во всем уверен, все так и есть... ан, нет! Пришлось вносить правку в в первую половину очерка. И, не поверите, столько на меня свалилось новых воспоминаний, будто у людей, прочитавших очерк, открылась вторая память — можно так сказать? И я тут же задрала нос: до чего же приятно, когда люди возвращаются туда, куда, казалось, возврата нет, и радуются этому, как будто оказались в машине времени.
Но у меня еще в запасе много всего...
Так я насчет важнейшего из искусств. На случай, если кто-то из нынешнего поколения не знает, в фойе кинотеатров висел такой лозунг «...из всех искусств для нас важнейшим является кино. В.И. Ленин».
Вот только далеко не все знали полную цитату/ и что за манера вечно выдергивать из контекста!/. На самом же деле, Ленин сказал следующее:
«Пока народ безграмотен, из всех искусств для нас важнейшими являются кино и цирк». По крайней мере, так приведено в собрании сочинений В. И. Ленина, 5 изд. т.44 стр 579.
Насчет цирка мнения расходятся. Дело в том, что сказал это вождь в личной беседе с Луначарским, поди, проверь...
И, представьте себе, эта цитата еще более актуальна нынче, чем в прежние времена. Хотя, я бы к ней прибавила еще одно искусство. Телевидение. Правда, по-моему, это не столько искусство, сколько средство оболванивания, и выведения нового вида Homo Sapiens Canus - Человек Разумный Серый. Совсем серый. Которому ничего не нужно, кроме идиотских сериалов, бессмысленных боевиков и политической лапши на уши, и тут даже канал «Культура» не спасает. Он один, а других каналов много.
Конечно, на заре отечественного телевидения обстановка была немного иной, прямо скажем, даже сильно иной. Но и программ было немного. В Ташкенте телепередачи начались, если не ошибаюсь, в пятьдесят шестом. Телевизоры, вестимо, мгновенно сделались предметами роскоши. Про их владельцев уважительно говорили: у них телевизор... Люди, владеющие сразу телевизором, пылесосом и стиральной машиной считались богачами.
Про первый телевизор «КВН» сказано много. Говорят, что если сейчас найти «КВН» и включить, он заработает. И я свято в это верю. Этот большой ящик с маленьким экраном и линзой с дистиллированной водой, которую нужно было время от времени туда доливать, был надежнейшим устройством, как, кстати, многие бытовые приборы в СССР. Может, они и были несколько дубоватыми, а вот в смысле надежности...
Наш первый телевизор «Рекорд» мирно проработал двадцать лет, с единственной «поломкой» -сгоревшим от перепада напряжений предохранителем. Холодильник «ЗИЛ», так и остался единственным при жизни моих родителей.
Сначала, правда, мы ходили смотреть телевизор к Могилевским — нашим соседям-первопроходцам. Тот самый «КВН», с линзой. Сейчас, наверное, многим даже представить трудно, что все телевизоры были черно-белыми. В крайнем случае на экраны наклеивалась прозрачная пленка кавказского производства с тремя цветными полосками. Ну, не было цветного телевидения, какое там, если в Ташкенте транслировалась только одна программа. Часть передач шла на русском, часть — на узбекском. Я помню первых /или одних из/, русскоязычных дикторов. Ее звали Юнона. Наверное, я поэтому и запомнила. Очень необычное имя. Необыкновенно красивая девушка. Говорили, что она закончила МГУ, за это не ручаюсь, и что скоро снова уедет в Москву. Она действительно довольно скоро исчезла с экранов. Диктор-мужчина носил фамилию Азатьян. Дядя моей одноклассницы. Интересный мужчина средних лет.
Вот, что пишет моя хорошая знакомая и землячка Наталья Н. О той телевизионной поре:
«После того, как в Ташкенте появилось телевидение в 56, году бурно пошел «процесс телевизоризации». Ты очень здорово описала ежевечерние посиделки всем домом у экрана величиной с почтовую открытку. Передачи велись с половины восьмоого вечера и продолжались часа 3. В среду был выходной, зато в воскресенье были еще и дневные передачи. Поскольку программы передач не было, народ собирался к началу передачи и сидел до победного конца. Дикторы были, если не не членами семьи, то, по крайней мере, членами «зрительского коллектива», Было их всего ничего: Галина Мельникова, Лариса Константинова, Ольга Полевая, Михаил Азатьян и был недолго еще один диктор-мужчина, которого со скандалом выгнали за «появление в эфире в нетрезвом состоянии». Было ли это на самом деле, не знаю, но так писала «Правда Востока» («Вечерки» тогда еще не было). Моей маме очень нравилась диктор Рано Мадрахимова. Спортивные передачи вел Георгий Ирлин, были еще уроки утренней гимнастики и английского языка. Тогда, наверное, не было ограничений на показ фильмов по телевидению, и поэтому фильмы шли самые разные: и старые, и новые. Доставало большое количество китайских фильмов, но потом мы с Китаем поссорились, и они исчезли. Если фильм не подходил для детей, то об этом предупреждали перед началом его показа. И как только красавица-Рано произносила начало фразы:»Ота-оналар диккатига…» или «Хурматли ота оналар…», я покорно удалялась гулять, не дожидаясь окончания фразы. Послушная была. Да и гулять по вечерам полезнее, чем сидеть в душной комнате. Таким образом я НЕпосмотрела, например» «Колдунью» (ту, где Марина Влади), «Ночи Кабирии», «ЧП», «Тихий Дон» и что-то еще, всего и не вспомнить.
Зато можно было смотреть передачи цикла «Гости нашей столицы» — трансляции гастролей от оркестра Олега Лундстрема и Имы Сумак до спектаклей театра Советской Армии. Транслировали, по-моему всех, кто приезжал. Кроме того были трансляции спектаклей театров Навои, Горького, Хамзы, Мукими. В общем, работал телевизор не долго, но честно. Передачи, естественно, были только произведенные нашей студией, ЦТ показывали в записи.
Иногда были передачи, записанные в студии: музыка – народная и классическая, эстрада. Очень интересным был вокальный ансамбль, состоящий из нескольких мужчин и солистки. Репертуар у них был самый разнообразный, включая песни чисто ташкентские, как например, со словами:»…едем прямо средствами Таштрама, все хотим увидеть футбол» Кто им руководил, кто пел – вопрос, что называется на засыпку.»
Как-то и наш оркестр, усилиями никогда не ведающего покоя Дмитрия Дмитриевича Тарасевича, завуча нашей музыкальной школы, попал в передачу. Господи, как же там жарко. В самом прямом смысле слова. Не знаю, как сейчас, а тогда было настоящее пекло. Но мы отыграли, и потом смотрели себя по телевизору. Ужасно жалко, что пленку давно смыли. Вот бы сейчас посмотреть на наш оркестр!
Заметьте, тогда « в телевизор» можно было попасть даром! Святая правда... что совершенно сейчас невозможно. А тогда попадали, и копейки за это не платили!
Года через два в Ташкенте начала работать вторая программа, а еще через несколько лет - третья, учебная.
Но сначала была одна. Новости, какие-то концерты, старые художественные фильмы...
И вот однажды читаем мы странное, никому во дворе не известное слово «макомы». Что же, вполне извинительно, откуда знать, если во дворе не было ни одного узбека!
Мне тогда было одиннадцать лет... Любопытство — одна из моих худших черт. Вот заявилась я к Могилевским, уселась перед телевизором. Жду. И что? Выходят трое мужчин в халатах и тюбетейках, то ли с пиалушками, то ли с тарелками в руках и заводят нечто заунывное.
Послушала я. Послушала, разочаровалась и ушла. И больше никогда... до определенного момента. Но к моменту этому мне было лет тридцать семь-восемь.
Отсюда следует отступление первое, под заглавием:
КАК Я ПОЛЮБИЛА МАКОМЫ.
Было это уже в начале восьмидесятых. И, как всегда, в свой отпуск ехала я... куда бы вы думали? Конечно, в Ташкент. Места в купе распределились следующим образом: два места, верхнее и нижнее занимали я и сын, еще одно нижнее — почтенный немолодой узбек, а верхнее — студент-немец из ГДР, учившийся в Москве. Студент отличался невероятной наивностью. Оказалось, что он захватил с собой палатку и объяснил, что собирается посмотреть Узбекистан, перебираясь из города, в город и ночуя в этой самой палатке.
На мое осторожное замечание, что милиции вряд ли понравится турист, ночующий в палатке в центре города, а на окраинах может случиться всякое, он заявил, что этого быть не может, и что он объездил всю Европу и нигде ничего... Объяснять, что где мы, а где Европа, было бесполезно. Надеюсь, он вернулся домой живым и невредимым...
Так вот, моему соседу по купе, как выяснилось, лет было уже под восемьдесят . Ну...я, естественно, бегала ему за чаем, за булками на станциях, и т.д., за что он проникся ко мне самыми теплыми чувствами. Оказалось, что он бывший учитель, живет в Ферганской долине, что ездил навестить сына, который служил в армии /для молодого поколения: тогда существовал приказ министра обороны маршала Гречко, гласивший, что солдат не может проходить службу вблизи того населенного пункта, где родился и жил. И солдат рассылали по всему Союзу/. Что уже успел накопить деньги на его свадьбу, продав чеснок и гранаты.
- Сестра, - твердил он мне каждый день, - поедем ко мне в село, встретим вас и вашего сына, как дорогую гостью, той устроим, музыканты играть будут.
Я вежливо объясняла, что еду к отцу, что он меня ждет, и к сожалению, нельзя, и как-нибудь в другой раз...
И тогда, как потом выяснилось, он решил устроить мне сюрприз.
Оказалось, что в другом вагоне, плацкартном, ехал его довольно молодой спутник. И что этот самый спутник вообще-то сапожник, и готов мне сшить любые, самые модные туфли, но подрабатывает на различных торжествах, потому что прекрасно поет, в том числе и макомы.
И тут я вспомнила свое первое впечатление, и мне поплохело.
Но что я могла сделать, не показавшись бестактной грубиянкой?
Привел он певца-сапожника. И стал тот петь. То ли действительно мой предыдущий опыт оказался неудачным, то ли человеком он был на редкость талантливым, только я потихоньку стала что-то понимать. И сыночек мой притих наверху.
Знаете, он очень красиво пел. Причем не пятнадцать минут. Не полчаса, а просто давал концерт в купе. И тут пригодилась маленькая тарелочка, из которой вытряхнули сахар и печенье.
В этот момент в купе не было немцев, русских узбеков... были люди, объединенные совершенно для меня новым искусством. Я слушала во все уши. А ведь даже имени его не запомнила, разиня!
С тех пор я люблю макомы.
С тех пор мой сын тоже любит макомы.
И мы иногда вспоминаем тот день в купе скорого поезда номер то ли пять, то ли шесть, «Москва-Ташкент». Пять или шесть — точно. Туда-обратно. Один пятый, другой шестой.
Да, и что меня поразило уже потом: они жили в Ферганской долине.
Там, где много лет спустя, громили турок-месхетинцев.... Один из первых уроков национализма. Одних натравили на других. Я ведь не зря написала: в том купе не было национальностей. В том купе были люди. Просто люди.
Тогда телевидение не было конкурентом кино. Где там, такой поворот даже в голову нам не приходил! Тем более, что в пятидесятых годах зарубежных фильмов, насколько мне помнится, по телевизору вообще не давали. Вот концерты — да, помню, к нам приехала Свердловская оперетта — все спектакли транслировали, и я сидела, рот раскрымши, и слушала: в то время Свердловская оперетта считалась одной из лучших по Союзу. И когда Большой был в Ташкенте на гастролях, все спектакли, на которые я не попала, смотрелись дома. А фильмы... в то время, мне кажется, шли лучшие французские, американские и итальянские фильмы. Тогда на наших экранах был расцвет итальянского неореализма. Поразительные, потрясающие, зачастую снятые по вполне «жизненным» ситуациям. Поразительные, потрясающие режиссеры. Поразительные, потрясающие актеры. Помните, помните Анну Маньяни в фильме «Рим — открытый город»? В ней чувствовалась такая сила, которая воистину горами движет! А Алена Делона и Анни Жирардо в «Рокко и его братьях»? А Витторио де Сика в «Генерале делла Ровере»... А Жан Габен... а Шарль Азнавур в «Дьяволе и десять заповедей»?
Даже не знаю, где это сейчас можно увидеть... только разве диск купить... да и то, неизвестно, найдешь ли...
И перечислять можно хоть до утра.
Я вполне понимаю свою любимую подругу Люду Стамбула, которая, не выдержав, сбежала из дома с грудным ребенком, чтобы пойти в «Спутник»/ потом «Казахстан»/, на американский фильм «Война и мир», и все три часа ходила по залу, потому что иначе дочка начинала плакать. Но, боже мой, какой же это был фильм! Он вышел на экраны раньше бондарчуковского, а потом его уже никогда не показывали... Боялись сравнения?
Нет. Я ничего. Бондарчука фильм, что называется, - «академический»: все тик в тик. Актеры прекрасные, хотя, я бы сказала, Болконский не слишком, хоть и Тихонов, да и Курагин-Лановой тоже... Но это — фильм -эпопея.
Американцы взяли за основу историю любви Наташи. И только. Но как же играл Анатоль — Витторио Гассман! Как играла Одри Хэпберн: абсолютно русская девчушка, именно такой мы и представляли Наташу.... Конечно, Болконский — Мел Феррар, был послабее, но эти двое!
Представляете, какой был выбор! Какие были фильмы! И поскольку неореалисты, в основном; «отражали нужды и чаяния» итальянского рабочего класса, очень многие картины шли у нас. И цензура помехой не была! И Жан Марэ был в чести. А помните Пьера Бурвиля? Его «Ноэля Фортюна»? А дуэт Бурвиль — Казарес, в фильме о некрасивой женщине, которая преобразилась, сделав пластическую операцию? И Бурвиль — ее муж, французский Карандышев... он бы и русского сыграл, и еще как! А моя мама бредила «Мостом Ватерлоо» с Вивьен Ли и Робертом Тейлором и «Терезой Ракен» по роману Золя.
Тогда старались посмотреть каждый зарубежный фильм, и в послевоенных кинотеатрах стояли огромные очереди. Конечно, находились нахалы, пролезавшие «без», конечно, около кинотеатров крутились «жучки», предлагавшие билеты по, как тогда говорили, «спекулятивной» цене, но кое в чем мне везло. А именно: мама работала в «Правде Востока». И был в газете зам. директора по хозяйственной части. Все считали его человеком очень хорошим, добрым и всегда готовым сделать для сотрудников все. Фамилия его была Долинский. Имени, к сожалению, не помню. Так вот, достаточно было ЛЮБОМУ сотруднику газеты, вплоть до уборщиц и курьеров, зайти к администратору любого кино- и просто театра, и сказать, что он от Долинского, билеты были обеспечены. И все сотрудники этим пользовались. Авторитет и связи этого человека были огромны. А вот кончилось все очень плохо. Возбуждением уголовного дела и самоубийством. До сих пор не знаю, и не хочу знать сути. Мама твердила, что человек он порядочный, и с меня этого достаточно. А сажали и оговаривали... сами знаете...
Но на нем я-таки однажды погорела. И правильно погорела. За наглость.
Дело было так: пошли мы в кино на фильм «Герои Шипки» Картина тяжелая, кровавая, и мне бы, по-хорошему не следовало ее смотреть. Было мне тогда лет семь. В кино на вечерний сеанс взяла нас соседка. То-есть, в компании человек пять было. Пришли в «Дом Коммуны». А там... столпотворение. Ужас. Какие тут билеты! И тогда я, обезьяна паршивая, потребовала вести меня к администратору и заявила, что все мы от....
Как ни странно, билеты нам дали.
А дома «благодарные зрители» сдали меня маме, якобы восхищаясь моей смекалкой. Да... было в жизни моей несколько памятных катаклизмов, так это один из них. Зато помогло. Больше никогда... ни разу... чесслово....
И еще ч хочу вспомнить, как сейчас говорят, «культовые» фильмы нашей юности. «Нежность « и «Влюбленные». Режиссеру удалось то, что дается очень сложно: передать дух Ташкента. Особенно в «Нежности» Почему-то я любила ее больше «Влюбленных», может, из-за того, что Анастасия Вертинская всегда казалась мне несколько холодноватой.
Только истинный ташкентец мог заснять сцену проплыва на камерах! До сих пор помню: мы, с подругой сидим, готовимся к сессии, а дом у них был около вокзала, и из окон были видны канал и мальчишки на камерах...
Недавно уже часа в два ночи, я слышу по телевизору, который обычно смотрю «спиной», знакомый голос. Оборачиваюсь — мой любимый Рустам Сагдуллаев. Только нашего времени. Фильм «Влюбленные», вторая часть. Изредка действие перебивается кадрами первой: все молодые, все красивые, все еще живы, все, все, все...
Кинотеатры моего детства? Конечно, «Парашютка» и «Дом коммуны».
Парашютка — клуб парашютной фабрики, бывшей тюрьмы, позже швейной фирмы «Юлдуз». Представляете, как разросся Ташкент, если тюрьма оказалась чуть ли не в центре города! Где-то я читала, что внутри до сих пор сохранилась часть тюремных зданий. А снаружи осталась одна церковь, мрачноватое, небольшое здание все в резных каменных крестах, с толстыми-претолстыми стенами. Интересно, о чем думали, когда его сносили? Оно уж точно строилось на века!
Внутри тесно и темновато. «Предбанник» без буфета, и сразу зал с лозунгами. Пол усыпан «лушпайками», как говорил мой папа. Шелухой от семечек. Вот туда мы бегали детьми. «Тарзан»!! Вот он, истинный символ нашего кинодетства! Когда с деревьев свисали бельевые веревки, а улица звенела дикими воплями...
«Дом коммуны», как я слышала, когда-то тоже был цирком, и в пользу версии говорит форма здания. Оно круглое... то-есть, было. Там фойе было побольше, как всегда, увешанное традиционными снимками тогдашних кинозвезд и лозунгом с изречением Ленина «Из всех искусств...и дальше по теме.
В зале плохая вентиляция и ужасные динамики, но кто тогда обращал внимание на подобные вещи?
А помните, как на старых фильмах вечно шел «снег»? Хлопьями. Давно я уже этого не видела.
А тогда зрители рассаживались, гас свет, трещали семечки, и на экран торжественно выплывала надпись, гласившая, что фильм этот трофейный и попал в СССР после Великой Отечественной. Трофейными, учтите, могли быть фильмы любой страны. Видимо, все они были реквизированы в Германии. Или их маскировали под трофейные, чтобы денег за прокат не платить?
Позже клуб и «Дом Коммуны» закрыли, а в остановке от последнего построили новый кинотеатр «Спутник», потом «Казахстан», с невероятно прогрессивным покатым полом. Тогда народу уже поменьше стало, особенно днем. Телевидение праздновало победу.
И все-таки, у меня было два любимых кинотеатра. Первый - «Молодая гвардия», бывший «Хива». Угол Карла Маркса — Ленина. Сама не знаю, почему у меня сердце сжимается при одной мысли об ушедшем... А помните../мой коронный вопрос/, как в фойе играл оркестр /руководителем был Дмитрий Матвеевич Соколов, бывший эмигрант, позже выведший свой оркестр чуть не в первый эстрадный, и году в пятьдесят восьмом или пятьдесят девятом был устроен концерт с таджикской звездой Лейло Шариповой /и пела певица, а в буфете продавали жареный миндаль в сахаре, мое тогда любимое лакомство? И вообще в этом кинотеатре был какой-то особый класс, что ли? Две башенки, желтый фасад с афишей слева, а память как кадры выхватывает: зимние каникулы, мне четырнадцать лет, я смотрю какую-то современную сказку в обществе своего первого мальчика, Витя его звали, и все мы играли в оркестре Дворца пионеров, я на скрипке, он на трубе, его друг Сеня — барабанщик,..ох, где они теперь? Сколько лет...
Недавно я увидела старое-престарое фото кинотеатра «Хива». Те же башенки....
Ну, и конечно, «Тридцатка», бывший Дом Свободы, совет рабочих и солдатских депутатов, Ташсовет, первый краевой съезд большевиков Туркестана, угол Гоголя и Садовой, потом Советской...вот вы мне скажите, как можно было поднять руку на этот дом? На живую историю? И, кстати, по моему глубокому убеждению, история не прощает такого с собой отношения и имеет обыкновение мстить забвением тем, кто пытается предать забвению прошлое...
Я как раз писала все это, когда прочитала совершенно пронзительные строки Николая Красильникова, посвященные «Тридцатке»:
Першит в гортани, - что мне красота
Азийской осени на золото богатой?
Лежит в кустах разбитая плита:
«Комиссаржевская, - прочли мои уста, -
Здесь выступала, - и осколки даты....
К горлу подступает... неужели ничего святого у людей? Да чедь и домик на Самаркандской снесли... тот, где умирала Вера Федоровна...
«Тридцать лет комсомола». Любимый приют всех прогульщиков, а, значит, и мой. Что делает прогульщик, особенно поздней осенью или зимой, если учится в сорок четвертой или пятидесятой, а уроки начинаются в половине девятого и идти в школу нет смысла, поскольку уроки все равно не выучены? Ага, правильно, топает в «Тридцатку», где никому до тебя нет дела. А билеты на утренний сеанс стоят копейки! Варианты: зоопарк или музей. Но «Тридцатка» случалась все же чаще. В зале народу мало: в основном, такие же прогульщики или пенсионеры. И не одна я такая: Рая Володина до сих пор вспоминает, как с уроков смылась целая теплая компания, пол-класса сорок третьей, в том числе она, Бахтияр Гулямов, Рена Бомштейн, нынешняя Ирен Федорова, и пошли в Тридцатку». По закону подлости на выходе их встретила одна всем известная особа, состоявшая в родительском комитете и обожавшая стучать на учеников... не мне вам рассказывать, что потом было. И все-таки- раздолье! Слева буфет, потом арочный вход с двумя колоннами, а дальше - вход в фойе с газетами и журналами.
Женя Томпаков, который все-таки жил ближе к «Тридцатке» и открыл ее раньше, утверждает, что когда-то там тоже выступала певица, я, честно говоря, не помню, при мне уже не было. Потом я узнала, что тамошним оркестром руководил Л. Гуляев.
Стоп-кадр: огромная очередь у «Тридцатки» - повторно дают «Привидения в замке Шпессарт», невероятно остроумный немецкий фильм, очень смешной и язвительный, с ехиднейшими намеками на сохранившиеся в Германии остатки фашистского режима, и доставшиеся с огромным трудом билеты на разные места... ничего, зато посмотрели!
Вообще в шестидесятых ансамбли и певцы уже нигде не выступали, правда, с одним исключением. Но о нем позже.
Вот в «Искру» я ходила куда реже, да и очереди там были просто огромные, несмотря ни на какое телевидение. И опять стоп-кадр ленты памяти: вечер, страшный дождь, лужи, и огромная безнадежная очередь перед кассами «Искры»...
И все равно: а помните «Золотую симфонию» в «Искре»? Для нас это наверное было первым знакомством с фигурным катанием, до этого в Ташкенте слыхом не слыхивали... роскошное эфэргэшное ледовое ревю. Там еще были тирольские йодельн с переливами: «дон-тики-дон-тики-дон все ближе, донн-тики- дон тики дон, ты слышишь этот нежный звон..
Щас спою... как тот волк... можно по компьютеру петь?
И Лолита Торрес. Наверное, даже на родине у певицы не было такой популярности, как у нас. «Возраст любви»...»Жених для Лауры». «Коимбра, - чудесный наш город, сколько связано с тобою»... «Наши судьбы — две дороги, перекресток позади...мы чужие, обо мне забудь. Я не знала, что тебе мешала, что с тобою связан другой в жизни путь»... - довольно неуклюжий русский перевод, но бьюсь об заклад, мелодии остались с каждым, кто видел эти аргентинские мелодрамы: о сериалах тогда речи не было А я... я, как тот Митрофанушка, была уверена, что Коимбра — аргентинский город, пока не попала в Португалию, и не выяснила, что Коимбра - один из старейших университетских городов Европы, еще с той поры, когда Португалия соперничала с Испанией во владычестве над морями.
А «Ватан», потом «Родина», потом театр им. Хамзы?! Помните: тонкие резные, очень легкие на вид колонны, первый широкоэкранный кинотеатр, внутри красота невероятная, «Дон Кихот», «Илья Муромец» с Андреевым, очаровательной Мышковой, и мачо Бурхановым? Вот все мы рты пораскрывали, на такую новинку, как широкий экран!
Я недавно участвовала в дискуссии, по поводу «излишеств» архитектурного решения этого здания. В свое время архитектора сильно осуждали за неверное решение здания, и я тут вспомнила, что рассказывала мне мама, по долгу службы бывшая в курсе всех последних веяний генеральной линии партии. Она вроде бы, говорила, что «Ватан» сильно ругали, и что «наверху» здание не понравилось, а мне вот нравилось и нравится до сих пор! Я за ампир и излишества!!! И поневоле будешь, живя в бетонной клетке с потолками высотой два семьдесят пять!!
В Доме знаний, выстроенном в конце шестидесятых тоже кино показывали.
Очередной стоп-кадр: я иду на фильм с Марио Ланца. «Первый поцелуй». Come prima, come prima, I'm in love....
Что ни говорите, а повезло нашему поколению: столько хорошего успели увидеть. Где ж это все сейчас...если Людмилу не в гарем Черномора, а в современный бордель увозят и наркотиками накачивают, а Руслан не столько спасает, сколько в нумера тащит..., а Фарлаф на столе стриптиз танцует, а на авансцене голые девки бегают, причем, заметьте, это не моя больная фантазия разгулялась, это чья-то другая. Вот такая у нас нонеча культура! «Дом-2» и тому подобные прелести...не представляете, одна моя знакомая, правда, не близкая, рассказывала, что записывает на диски все... ВСЕ выпуски «Дома-2». При этом она не скучающая домохозяйка и не бабушка на лавочке, а преподаватель техникума. Культууууурааааа...
Да, так о чем я? О кинотеатрах. Конечно, в те времена, когда о кондиционерах слыхом не слыхивали, в жару весь Ташкент устремлялся в летние кинотеатры. Перечислить их просто невозможно. В начале шестидесятых, например, в летнем кинотеатре «Кафанчика» показывали нигде больше не идущие импортные фильмы, предваряемые лекцией какого-нибудь искусствоведа, который с жаром расписывал ужасы зарубежной жизни, лекция длилась минут двадцать, после чего можно было спокойно наслаждаться фильмом.
Был такой кинотеатр и на улице Лахути, рядом с отделением милиции. Стоп-кадр: мы с будущим мужем смотрим то ли немецкий, то ли австрийский приключенческий фильм «За мной, канальи»...
Но, конечно, самыми главными, были «Хива» и «Фестиваль». Полагаю, «Хиву» назвали так, когда прежнее здание сгорело, а новое стало кинотеатром «Молодая гвардия». «Фестиваль» построили позже. Места хватало, и оба кинотеатра вмещали, как мне кажется, больше зрителей, чем обычные.
Вот в одном из них, хоть убейте, не помню, в каком точно, по-моему, в «Хиве», играл ансамбль, причем эта традиция сохранялась до конца пятидесятых, а, может, и дольше.. И играл там на аккордеоне завуч нашего музучилища, имени Хамзы, Дмитрий Штерн. Я уже писала о нем: повторяться не буду. Знаю только, что на свете еще живет очень много благодарных ему учеников. Говорят, умер он совсем недавно. Где-то в Америке, мир праху его.
Одно было общим у всех кинотеатров: везд есущие мальчишки, которые грачами облепляли близрастущие деревья и крыши соседних домов. Так это было трогательно, и я всегда расстраивалась, когда их гоняли.
Два стоп -кадра: в одно ташкентское лето середины пятидесятых по вечерам зарядили дожди, что очень мешало администрации обоих кинотеатров. Весь день солнце, небо голубое, как стемнеет — так ливень. И вот в один из тех дней мама повела меня на фильм «Ив Монтан в Москве». Моим сверстникам даже не нужно напоминать, кто такой Ив Монтан. Бешеный, совершенно безумный успех этого певца на московских гастролях, был сравним только разве с нынешним поклонением Майклу Джексону /чего я совершенно не понимаю, ну, да бог с ним/.
И, конечно, полил дождь. Опять же не помню, в каком из кинотеатров были балконы. Публика сбилась под эти балконы и мужественно досмотрела до конца. А еще во второй половине осени днем было жарко, а по вечерам — холодрыга. И вот идешь в кино и думаешь: а, что там, пронесет. А потом сидишь, умираешь от холода, и тебе уже не до фильма, а признаться молодому человеку по моим тогдашним понятиям было неудобно... До сих пор помню тот колотун.
Самый грандиозный кинотеатр, широкоформатный «Дворец искусств» был построен в середине шестидесятых, почти напротив моего дома. В нем проходили разнообразные съезды, Фестиваль стран Азии и Африки, и, конечно, давались фильмы. С ним связаны воспоминания о картинах «Мужчина и женщина». «Этот безумный, безумный, безумный мир» и гениальном «Беге». Но уж слишком официальным он был, не то, что старенькая и любимая «Молодая гвардия» или «Тридцатка». Как-то не лежала к нему душа.
Только недолог был век моих любимых кинотеатров. Жить «Молодой гвардии» оставалось до землетрясения...и ничего он не был разрушен. Разрушили.
Представляете, при таком количестве кинотеатров сколько информации на нас обрушивалось! Только успевай переваривать!
А еще.. а еще у нас было общество «Знание». Собственно говоря, не только у нас . Общество было всесоюзным. И работали в нем десятки людей, всех-всех профессий и специальностей. Многие подрабатывали. Как мой папа. Лекторы ездили по всем городам и поселкам, и читали лекции, по-моему... ох... что-то около шести рублей лекция. Каменных палат не построишь, но если у тебя имелись знакомые, распределяющие эти самые поездки, жить можно было. Кажется, в месяц разрешалось читать пять лекций.
А Дом Знаний он не пустовал. Отнюдь не...
Да, ведь еще был такой пласт очагов культуры, как дворцы и клубы. Свои дворцы имели текстильщики, железнодорожники, авиастроители, обувщики...не перечислить. И, конечно, Дворец пионеров и школьников. Бывший дворец князя Романова. Туда уж точно мог прийти каждый, и совершенно бесплатно /что сейчас трудноосуществимо/ записаться в любой кружок. Мой муж учился в тамошней музыкальной школе. Я играла в оркестре, а были еще и хор, и художественные и технические кружки, и чего там только не было. Ничего не портили, не ломали, не расписывали граффити, /тогда все граффити ограничивались трехбуквенным словом на заборах/. А какие же там внутри были чудеса! Я была там в последний раз, уже когда дворец «избавили» от пионеров, отреставрировали и устроили нечто, вроде музея. Впускали только с экскурсией. Не менее четырех человек в группе. Нас было двое. Где-то с час ждали еще двоих. И повели нас по дворцу. Ключи от города, экспонаты из раскопок, национальные костюмы, документы....
Больше никогда этого не увидеть....
Помните вход с оленями и собаками? Помните фонтан с крокодилом и лягушками? Помните совершенно волшебные интерьеры, с резьбой по ганчу?
Это хорошо, что помните, потому что теперь побывать там очень мало кому удается.
Во всяком случае мне уж точно - нет.
А Дворец текстильщиков? Представляете, там была изостудия, где таланты могли не только рисовать, но и лепить! Секция скульптуры. Про театр-музыку-пение- хоры-литобъединение я и не говорю!
Театр при дворце имел звание народного! В Ташкенте был народный оперный театр. Четыре драматических. По-моему, еще пара-тройка: кукольный, миниатюр...
Не меньшей славой пользовался Дворец культуры железнодорожников. Там вообще работали народные университеты. Любительские объединения. Шикарная библиотека. …
Во Дворце культуры швейников была своя любительская киностудия. Понимаю, в это трудно поверить сейчас, но я сама когда-то видела произведения самодеятельных скульпторов. И спектакли кукольников тоже видела.
Вообще каждая сфера деятельности имела если не дворец, то клуб. Вот сейчас так и вижу, как расплываются в улыбках лица моих друзей. Потому что я вспоминаю Клуб связи.
Находился он на улице Крылова, и примыкал к Консерватории. Все, живущие в том районе, считали его собственным клубом. Рая Володина вспоминает: когда-то, в сороковые-пятидесятые, чтобы попасть в кинозал клуба связи, нужно было занимать очередь в десять утра, тогда можно было надеяться попасть в кино на вечерний восьмичасовой сеанс. Очередь весьма напоминала те, что вились у первого «Макдональдса» в девяностых. Вот и Рая помнит фильм «Мост Ватерлоо», говорит, что после фильма сидела на уроках, как в бреду, и и все учительские наставления пропускала мимо ушей...
Женя Томпаков рассказывает, что директором клуба в то время был некий Бекташев. Его сын Слава играл в футбольной команде «Пахтакора», а до того был обладателем приза лучшего игрока, кубка Юности. В составе юношеской сборной Узбекистана...
Женя клянется, что человеком Бекташев-старший был колоритным и харизматичным, очень добрым, но, к сожалению, подверженным часто встречающемуся пороку, а именно - страстной любви к горячительным напиткам.
Интересно, что в клубе помимо обычных кружков был кинотеатр повторного фильма. Старые фильмы давали каждый день по будням: два сеанса, в восемь и десять вечера.
По воскресеньям обязательно мультики, и Женя до сих пор облизывается, вспоминая вкус тогдашнего фруктового мороженого, продававшегося в буфете клуба...
Как-то в ДК агрегатного завода / не представляю, где он находился/, видимо, из-за отдаленности, объявили концерт Высоцкого. Люда Стамбула, не задумываясь, сбежала с работы, поскольку концерт был еще и дневной, и поехала туда. Зальчик был небольшой, народу много, люди сидели во всех проходах, и концерт был камерным. Высоцкий в тот раз много говорил о поездках, о своей жизни, и какой-то плохо воспитанный человек, стоявший у двери /а, может, и провокатор/, то и дело прерывал разговор неуместными вопросами. И тут Высоцкий сказал:
- Не мешай, если хочешь поговорить, — после концерта.
Голос был таким напряженным, что наглец замолчал, и больше не возникал до самого конца концерта.
А вот я очень часто бывала в клубе «Восток». Клубе завода им. Чкалова или восемьдесят четвертого. /нынешнюю зубодробительную аббревиатуру ТАПОиЧ, только в бреду можно произносить, тогда окружающие пугаться не будут/. Это был не слишком большой, но удивительно уютный клуб, находившийся на Навои 16, в правом крыле, если стоять лицом к зданию. В левом был букинистический, - сочетание невероятно для меня счастливое. В самом доме, кстати, тоже жили работники завода. Перебравшись после свадьбы в дом 14 я первым делом... что? Ну, конечно, стала расспрашивать где тут библиотека. Ура, она оказалась в соседнем доме. Библиотека, надо сказать, чудесная. Книг, что взрослых, что детских много, и журналов полно. И новые появлялись регулярно. Я немедленно подружилась с заведующей Аней и библиотекарем, пожилой дамой, и они звали меня разбирать новые книги. Ни у кого зависть не шевельнулась? Вот мы эти стопки разбираем, и жадно рвем книги друг у друга.
- Где тут у нас вкусненькое? — говорит пожилая библиотекарь.
Нет, я человек благодарный и знакомый с библиотечным делом, а посему немедленно сажусь оформлять новичков: ставлю номера и печати, приклеиваю кармашки, надписываю формуляры...библиотекарям остается только поставить в верхнем левом углу каталожные обозначения. А за это, а за это...ага!!! Я уношу домой «самое вкусненькое». Вот оно, счастье. И вообще я попала в рай: в нашем доме в левом крыле книжный, плюс в соседнем библиотека, плюс букинистический... Такой удачи у меня потом никогда не бывало! Заведующая книжным магазином Тамара Дмитриевна, реэмигрантка из Шанхая, меня полюбила и оставляла книжки стихов. Вплоть до Цветаевой. Ну, что еще нужно человеку?
В клубе кинозала не было. Слишком маленькое помещение. Зато были национальный ансамбль, насколько я знаю, вокально-инструментальный, и художественная студия, где преподавал мой хороший друг Юра Стрельников. Не знаю, каким он был художником, по-моему, совсем неплохим, но воспитал хороших учеников, в том числе Татьяну Редкину, талантливую девочку, к которой так несправедлива была жизнь.
А библиотеку и тамошних женщин я помню до сих пор.
С этим клубом связан случай, повлиявший на всю мою последующую жизнь, хотя к культуре, вроде бы, не имеет никакого отношения.
Отступление второе:
КАК ЛЕНТЯЙ МОЖЕТ В ОДНОЧАСЬЕ ПРЕВРАТИТЬСЯ В ТРУЖЕНИКА.
Я уже говорила, что особым прилежанием не отличалась? В университете поначалу было то же самое. Нет, я училась, конечно, у нашего Евгения Федоровича Ваганова, декана который, не особо забалуешь. Вмиг вылетишь, оглянуться не успеешь. Но и рвения никакого. И так все два года. А тут — землетрясение. И случилось так, что у жильца соседнего дома, то-есть шестнадцатого, где был клуб «Восток», после очередного толчка затопило квартиру. Лило сверху. Хозяева ночевали в другом месте, и не сразу спохватились, что роскошный румынский гарнитур, с огромным количеством предметов, - на всю трехкомнатную, заботливо укрытый от пыли и штукатурки одеялами и покрывалами, - несколько дней простоял под этим промокшим пластырем. Честно говоря, я в первый и последний раз видела такую красоту в одной, отдельно взятой квартире. Румынская мебель. Из цельного дерева. Темная полировка. Дверцы не гладкие, а волной... денег это стоило немерено, а у хозяина, видать, и блат был тоже немереный. И вот вся полировка пошла огромными белесыми и зеленоватыми пятнами. Расстроенный владелец попросил разрешения перевезти весь этот теперь уже ужас в клуб. Там я все это и увидела. Отыскал где-то владелец краснодеревщика, маленького, сухонького старичка-еврея, содравшего с него огромные деньги - рупь в час. И вот я, мало что сама, так еще и мужа привела посмотреть, как он творит волшебство. Не знаю, как и что, работал он медленно, но гадостные пятна исчезали на глазах. Гарнитур явно возрождался.
А я начала что-то понимать.
«Добила» меня свекровь. То-есть, ее умение шить. Она шила. Шила прекрасно. Но как же она старательно готовила выкройки, как отделывала каждую деталь, как собирала, как мерила...
И тогда до меня окончательно дошло. Любое дело, любая работа, - это труд, труд всюжизненный, которому ты либо посвящаешь себя, либо можешь и дальше не трудиться, простите за каламбур. С тех пор я не выношу, когда кто-то кому-то говорит:
- Ну, что тебе стоит, подумаешь, ты же умеешь/ шить, чертить, переводить, стихи писать, на голове ходить/...
Стоит. Времени. Усилий. Души....
И, знаете, напрасно говорят, что человека нельзя перевоспитать. Можно. При одном непременном условии: если он сам этого захочет. В точности, как алкоголик. Пока не бросит сам, ничего не поможет.
Вот так я превратилась из среднестатистического лодыря в трудоголика. Теперь уже совершенно неисправимого.
Стала я писать дальше, и задумалась. Как классифицировать ОДО? Не дворец и не клуб. Офицерское собрание... пожалуй, ближе всего. Он всегда был Офицерским собранием. К сожалению, не остался.
В единственном жилом дворе , прямо рядом со сквером жил директор ОДО, кстати, это был исторический двор, там когда-то до отъезда в Москву жили Роман Ткачук и будущая звезда Маргарита Терехова.
Люди добрые, а помните часы? Те самые, что висели со стороны Энгельса? Кто из вас, ровесники мои, не стоял под этими часами? Круглые такие, чуть ли не официальное место городских свиданий? Мне бы сейчас туда, в молодость, и слушать, как выговаривает мне кавалер, о котором я совершенно забыв, дефилировала возле ОДО вовсе не с ним.. вот было счастье-то!
А забор-решетку помните, на входе? Говорят, ее снесли. А парк? Какой же был парк, одно из любимых мест прогульщиков пятидесятой школы? И фонтаны с розовыми водяными лилиями. И летнюю эстраду справа, если стоять спиной к зданию? И банановые деревья с листьями-опахалами? И летний театр, в самом конце, и спортивная площадка слева и тир в подвале? И зелень, и скамейки. И влюбленные, влюбленные, влюбленные....
А библиотека? / кто о чем.../, а лучшие в городе курсы кройки-шитья и домоводства? А кино- и фото-кружки? А кинозал, где столько всего перевидено? А концерты!!!
Денег вечно не хватало, причем катастрофически, родители -пенсионеры, но я дружила с дочерью директора ОДО, жившей на Энгельса 1 в большом коммунальном дворе — странное это словосочетание — коммунальный двор, но таких в Ташкенте до землетрясения было очень много, — и нас пропускали на все концерты. Кто помнит Ирину Масленникову? Колоратуру Большого...
А Беллу Давидович, исполнительницу Шопена? А Эдуарда Грача? Совершенно удивительный скрипач. А... не перечислить.
Я до сих пор вспоминаю это зал с лепниной, настоящий, красивый, концертный.
Да, совсем забыла! А ТАНЦЫ! ТАНЦЫ!
Самые престижные в городе танцы. Градация была такова: на первом месте ОДО, потом — парк Горького, потом — парк Тельмана, потом - все остальное. Танцы в ОДО считались самыми безопасными: там драк не бывало. И пойти туда девушке из приличной семьи/да-да, такие были понятия/ считалось незазорным. Военные патрули - это вам не шутка. Да, а играл в те времена на танцах оркестр Евгения Живаева. И как играл!
И тут отступление третье:
КАК Я ПОПАЛ В ОДО.
Рассказал мне эту историю Боря Шамшидов, одно время игравший в этом оркестре. На танцах.
«У Жени Живаева был настоящий профессиональный оркестр, а на танцах подрабатывали консерваторские пацаны. Трубачи были слабые, а саксофоны, тромбон и контрабас — классные. Пользуясь тем, что это танцы, оркестр играл музыку американских композиторов. Я и напросился играть на фоно вместе с другими любителями во время двадцатиминутных перерывов. При этом порядок был воистину военный, что на зимней, что на летней площадке.
Вот так я стал своим, и на танцы меня пускали бесплатно. Я играл два-три раза в неделю, и успел выучить репертуар. И тут Живаев внезапно заболел. Пианиста нет, заменить некем. Тогда я сел за фоно и стал играть на слух: ноты в то время я не слишком хорошо знал. Болезнь Евгения оказалась тяжелой, и я играл месяца два, все это время мне платили, как Евгению. Постепенно я выучился играть по нотам. Выздоровев, Живаев ушел в оркестр на радио, а я продолжал работать до самого окончания института, а потом уехал по распределению.
Мне запомнился приезд Иосифа Кобзона, который выступал в летнем театре ОДО, Поскольку во время войны он жил в Янгиюле, многие бывшие тамошние жители его знали. После концерта Кобзона увез к себе Миша Левин, директор крупного таксомоторного парка, и там народный артист пел собравшимся всю ночь. Так просто. Про дружбе.
Танцам настал конец, когда приехала офицерская комиссия и выяснилось. ЧТО именно играет оркестр»...
Мне прислал свои воспоминания уже сильно немолодой музыкант из Литвы Юргис Бартининкас. Он служил в Ташкенте, и до сих пор с нежностью вспоминает те годы. Тогда он был причислен к оркестру ТуркВО. Я приведу здесь несколько его писем: где только не выступал оркестр! По всему Узбекистану!
«…..Думаю, вы уже сделали вывод, что деятельность Ансамбля ТуркВо была довольно интенсивной В Ташкенте мы готовили новый репертуар и оттачивали старый, а концерты можно разделить на две группы: однодневные, когда выезжали из Ташкента в ближайшие местности, например, в Янгиюль, Чирчик, Алмалык и т.п. Другая группа - многодневные выезды, так называемые командировки, Хотя мне кажется, что точнее было бы назвать гастролями... Командировки, наверное, потому, что вольнонаёмные получали командировочные. Мы. солдаты срочной службы питались в воинских частях. Например, моя первая командировка длилась с 15 сентября по 30 сентября. Кроме концертной деятельности я отвечал за сохранность одной литавры--- это медный котёл, открытая сторона которого затянута кожей. В ансамбле были две литавры, и за них отвечали два солдата. Как только я прибыл в ансамбль, мне сразу одну литавру и поручили, и я до сих пор не знаю, кто этим занимался до меня... Наверно, кто-то хитро воспользовался приездом новичка... Я должен был присматривать за этим инструментом погрузить в любой транспорт, выгрузить, поставить на сцену, после концерта опять погрузить или закрыть в помещении... Сам факт того, что я должен был возиться с литаврой, меня ничуть не смущал, ведь музыкант, играющий на ударных, не мог всё тащить с собой. Ударник сам возился с большим барабаном, с маленьким барабаном и с тарелками. Кстати, литавры не были тяжёлые, только неудобны....
Оркестр давал концерты и для гражданского населения, в этом случае они были платными. Выступал на лучших сценах Ташкента, особенно в театре Навои. Поблажек слишком уж больших не было, и как во всяких коллективах подобного рода имелись свои подковерные течения и интриги, но солисты там были замечательные и оркестранты тоже».
В 1988 году я была в Ташкенте в последний раз. Повела сына в парк. Уже тогда его обкорнали. Тогдашним властям парк показался слишком велик. Осталось несколько аллей и это почти все. Что там сейчас?
До сих пор при слово «ОДО» мне безумно хочется назад, в пятидесятые-шестидесятые.
Что там клубы, какая на предприятиях самодеятельность была! Это уж непременно. Свои коллективы были даже при школах, я уже не говорю о крупных предприятиях Скажем, о ГКТБМ, переименованном потом в НПО «Технолог».
Отступление третье:
КАК БОРЯ ШАМШИДОВ ИГРАЛ В ОРКЕСТРЕ «МОДУЛЬ».
Оркестр «Модуль» начался с приходом туда Олега Асриянца, который когда-то тоже учился у Мины Борисовны Шамшидовой, и закончил школу Глиера по классу кларнета. Видимо, поддавшись уговорам родителей о том, что нужно же иметь нормальную профессию, он закончил мехфак политехнического, но кларнета не бросал. В это время директором НПО стал Михаил Андреевич Кандауров, переведенный с 84 завода. Человек в Ташкенте известный и большой меломан. Он поручил Асриянцу создать оркестр. На дворе стоял конец 65 года. Тогда Боря Шамшидов работал в КБ «Сигнал» технологом экспериментального отдела. Вот идет он как-то по цеху, а навстречу бежит взволнованный Олег. Спрашивает, сколько получает Боря. Тот получал 130 рублей, обычная ставка в те времена. Пообещав 160, /совсем неплохие деньги/ Олег переманил Борю в НПО. Тот не хотел уходить, но прельстила перспектива работать в серьезном конструкторском отделе. Вот так он стал работать и репетировать. В состав оркестра входили две трубы, тромбон, четыре или пять саксов и небольшая ритм- группа. Первый концерт давали на новый 66 год, играли всю ночь. Оркестром руководил ныне покойный Лев Хавкин, когда-то игравший в ОДО на контрабасе. Но вскоре оказалось, что как руководитель он не справляется, и его место занял Эдуард Календарев /Каландаров/, композитор, живущий сейчас в Америке, до сих пор занимающийся преподавательской деятельностью и сочинением музыки в том числе для кино Он оказался не только знатоком джаза, но и прекрасным руководителем. Кандауров оркестр очень опекал, купил инструменты, и специально летал в Ереван, чтобы приобрести там рояль. На следующий новый год оркестр дал уже двухчасовой концерт, который вел Григорий Семенович Гудкин, и в котором пел Борис Голендер, химик, кандидат наук, теперь известнейший краевед...
Вскоре оркестр, пользуясь покровительством Кандаурова, окончательно распоясался, и стал играть в стиле больших американских оркестров, что для того времени было прям-таки революцией! Календарев писал музыку в манере Каунта Бейси, и расписывал партитуры Асриянц был администратором. Это он привел Юрия Корнилова, и тот вместе с Календаревым написал музыкально-литературную композицию, посвященную комсомольцам 20-х годов, с которой оркестр выступал на многих смотрах и конкурсах.
К сожалению, долго такой разгул и разврат продолжаться не могли. Оркестр распался в семьдесят втором, когда Кандауров получил выговор за то, что Календарев числился инженером только формально (полагаю, кто-то донес). Эдуарда уволили, Боря ушел в аспирантуру, а он тогда был вторым дирижером. Музыканты частично разбрелись по другим оркестрам, остальные продолжали работать по своим основным специальностям. И очень жаль, что оркестр умер...
А это воспоминания Эдуарда Мастова, бывшего ташкентца, взятые из его письма-коммента другу по поводу этого очерка:
«Вот мое лирическое отступление: В 1961 году был конкурс джаз-оркестров ВУЗов Ташкента. Я тогда учился на 4-м курсе института связи (ТЭИС) и был контрабасистом и конферансье в нашей институтской самодеятельности, которой руководил талантливейший музыкант-аранжировщик пианист-аккордеонист-саксофонист Володя Перский. Он играл в ресторане Бахор на Куйбышева. А аккордеонист Штерн, упомянутый в очерке Татьяны, руководил самодеятельным коллективом Политехнического. Они тогда заняли первое место, получив приз в виде телевизора, а мы, премированные радиолой, - второе. И Женю Живаева из оркестра ОДО, подрабатывавшего руководством самодеятельности, кажется в Транспортном, тоже очень хорошо помню...»
Вот такая тогда бывала самодеятельность!
Да, а парки-то! Во всех больших парках были кружки, студии... когда-то, в конце девятнадцатого века, в парке Горького проводились промышленные и сельхозвыставки, в летнем театре ставились спектакли, при советской власти там были кинолекторий, шахматный клуб, летом, поскольку парк считался детским, там был городской пионерский лагерь. Такой же кинолекторий был и в парке Тельмана. Все та же Нина Прокофьевна, моя соседка и бывшая балерина вела там кружок бальных танцев, и я сама у нее училась, и даже до сих пор кое- что умею... Остальные парки тоже вполне можно назвать очагами культуры, хоть выражение это и старомодное. Много там чего было. Не только пиво в «котлованчике» парка Тельмана!И нечего тут!!!
Я позволю себе привести комментарий Александра Колмогорова к очерку Николая Красильникова про кино на Кукче. Очень он как-то в тему пришелся. Александр, простите, что не спросила разрешения:
«Наш район в Ташкенте в народе назывался ШУМИЛОВКОЙ. По парку отдыха им. Шумилова. Целых три кинотеатра были в нашем распоряжении. Два летних: в самом парке и на улице Солдатенкова (?), да еще и кинотеатр «Мир». Пишу «были», потому что нет их теперь. «Мир» превратился в обшарпанный склад, а два летних сломали. Ладно бы просто сломали: весь парк превращен в огромную свалку. В осушенное озеро машинами свозится мусор. Лежат вповалку деревья, цементные обломки… В прошлом году был в Ташкенте, увидел это и плохо мне стало. Я подумал: ешкин кот! Ведь этот парк был действительно островком культуры и отдыха для тысяч людей! Здесь гуляли с детьми, влюблялись, назначали свидания, смотрели концерты, фильмы, купались в озере, загорали. Я даже помню, что первая библиотека в районе находилась в парке: у входа стоял вагончик на колесах, и в нем выдавали книги. Что случилось?! Нет денег на его содержание? Территорию парка кому-то продали и новому хозяину не до него? Я слышал, что скоро в Ташкенте стартует программа по благоустройству парков. Так хотелось бы знать, что парк Шумилова, или как он теперь переименован? — снова станет парком, а не огромной мусоркой.»
А парка Горького, того, куда горожане по вечерам и выходным водили своих детей, поить газировкой, кормить мороженым, катать на каруселях, где подростки и люди постарше катались на лодках -качелях, где входящих встречала аллея портретов пионеров-героев, где под звуки «Арабского танго», около летней эстрады танцевала молодежь, не на танцплощадке, а просто так, где когда-то устраивались карнавалы/ как я съезжала с горки нацепив бумажную маску/, где на летней эстраде выступали тогдашние барды/Борис Брейва, индийские песни/, где качались на лодках-качелях влюбленные, где по дорожкам, усыпанным песком, прохаживались пенсионеры, этого центра притяжения всего города больше нет. И былого парка ОДО - тоже. И, говорят, прежнего парка Тельмана тоже нет. И джунглей парка Победы... Вроде бы, остался парк Кирова. И Комсомольское озеро. Вряд ли в том же виде...
В пятьдесят восьмом мне было тринадцать лет. Тогда я мало интересовалась съездами и конференциями. А моей подруге Лоре Осадчук было семнадцать. Взрослая девушка. Она ходила почти на все мероприятия, связанные с конференцией писателей стран Азии и Африи. Ну-ка, кто сейчас помнит турецкого писателя Назыма Хикмета? А ведь драматургом и поэтом он был вовсе не плохим, я смотрела спектакль по его пьесе «Дамоклов меч». За свои убеждения он восемнадцать лет отсидел в турецкой тюрьме. И все равно, остался красивым, могучим, только совсем седым и очень больным человеком. Лора говорит, что при очень добротном костюме, на ногах у него были шерстяные тапочки в клеточку, видимо, ноги сильно болели.
Если я гореть не буду,
Если ты гореть не будешь,
Если мы гореть не будем,
Кто тогда рассеет тьму?
Назым Хикмет
Дадим шар земной детям,
дадим хоть на день, дадим,
как раскрашенный шарик,
пусть с ним играют,
пусть играют и песни поют среди звезд.
Дадим шар земной детям, дадим,
как громадное яблоко,
как теплый круг каравая,
пусть едят они досыта хоть день.
Дадим шар земной детям,
пусть хоть день шар земной узнает, какое бывает доверье.
Из рук наших дети возьмут шар земной, посадят бессмертные деревья.
1962
Перевод М. Павловой
ОРЕХОВОЕ ДЕРЕВО
Голова моя - пенное облако, море в моей груди.
Я - дерево ореховое в парке Гюльхане,
разросшееся, старое, ветвистое - гляди! -
но ни полиция, ни ты не знаете обо мне.
Я - дерево ореховое в парке Гюльхане.
И листья, как рыбки, дрожат с зари и до зари,
они, как шелковый платок, шуршат, шуршат - бери,
сорви их, милая моя, и слезы свои сотри.
Листья мои - руки мои, сто тысяч зеленых рук,
сто тысяч рук я протянул, касаюсь тебя, Стамбул,
листья мои - мои глаза, и я гляжу вокруг,
сотнею тысяч глаз гляжу, гляжу на тебя, Стамбул.
Листья мои - бьются они, как сотня тысяч сердец.
Я - дерево ореховое в парке Гюльхане,
но ни полиция, ни ты не знаете обо мне.
Перевод М. Павловой.
В те времена мы очень дружили с Индией. Хинди-руси — бхай -бхай, перевод этого лозунга знали все: индийцы — русские — братья. Просвещенная публика зачитывалась романом Мульк Радж Ананда «Два листа и почка», Рабиндранатом Тагором, / моя одногруппница Адиба Арифханова снималась в одной из картин «Узбекфильма» по его рассказу.
Тагора не было, а вот Мульк Радж Ананд приехал.
Лора ходила на на встречу с Анандом. Уставший вид, умное интеллигентное лицо, черные волосы с сильной проседью...
И Мухтар Ауэзов был на конференции. Тот самый, кто написал «Путь Абая»... ну кто, кто сейчас об этом помнит?
Для нее главным событием стала встреча с Симоновым, на которой он читал свои стихи.
И еще вещь совершенно небывалая и дикая для тех времен/ кстати о ней рассказывала и моя мама/, во время или перед этой конференцией, на фасаде гостиницы «Ташкент» кто-то нарисовал свастику.
Говорят, их поймали и страшно избили. Арестовали, конечно. Пытались стирать свастику, но получалось не слишком. Пришлось закрыть эти места табличками с названием «Гостиница Ташкент» на русском и узбекском языках.
Прочитав очерк про театры, Женя Томпаков ужасно удивился и объяснил, что в те далекие годы ничего подобного знать не знал, и, мол, где я всего такого нахваталась. На что я резонно ответила, что пока он в школе штаны протирал, я самообразованием занималась, по библиотекам да музеям бегала...
Вообще у меня было несколько мест, куда смыться с уроков. Первое — зоопарк. Там по утрам тааак хорошо! Тихо, прохладно, безлюдно, звери...Но это на теплую погоду. А когда похолоднее? Куды бедному прогульщику податься? Конечно, «Тридцатка», публичка, где выдавали такие интересные книги, каких ни в одной библиотеке не найдешь, и, вестимо, музей искусств. Ну или музей истории. Но музей истории, он маленький. Перед ним еще пушки стояли... Зато какие там халаты висели! Сплошь расшитые серебром или золотом по бархату, это шедевры, недаром, говорят, золотошвейки рано слепли, слишком тонкая работа. До сих пор помню один халат: серебро по темному бархату...красота неописуемая!
А Музей искусств... ах, музей искусств!
Нижайший поклон великому князю, за его собрание. Видно у тогдашних людей в крови было — завещать все собранное людям, на радость и счастье. В Лондоне есть огромный музей Виктории и Альберта, где выставлены коллекции королевы и принца-консорта. Так я трижды в нем была, и всего не посмотрела. Очень огромен. А за час до закрытия там целая толпа, потому что пускают бесплатно...
В наш музей тогда пускали за сущие гроши ...по-моему.. много времени прошло, могу забыть. А вот девочку с веером помню. И платье ее помню. Мраморные кружева. И Канову помню: «Амур и Психея». И Фанни Лир в позе Полины Боргезе тоже помню. В отличие от многих, я не слишком впечатлялась «Купальщицей». Странно для шестнадцати-семнадцатилетней девочки, но я столько простаивала перед «Зинданом» Верещагина...
Какая страшная и какая обнаженно-правдивая картина! Говорят, сейчас ее не увидишь, говорят, сейчас весь Верещагин в запасниках,
А тогда...
Да, и Рокотов с Левицким там тоже были, мною безмерно почитаемые портретисты, и Репин, портрет дочери, по-моему, повтор «Осеннего букета», и Венецианов, и Крамской, и Брюллов, а позже и Урал Тансыкбаев, и мой любимый Чингиз Ахмаров, и Бенуа... и мебель, какая мебель! Темная, по-моему, из черного дерева, с инкрустациями из перламутра, камней, с бронзовыми накладками...
Помните нашего дорогого атланта из розоватого камня? Где он сейчас, что с ним, я бы так хотела дотронуться....
А напоследок я скажу... о ташкентских писателях и поэтах. Нет. Не о самых известных и прославленных, не о Файнберге, не об Ильине, не о Красильникове, не о Янышеве, не об Абдуллаеве. О них писали, пишут и напишут еще много. Я о тех, кого знаю. Их всего трое, и пусть они не самые-самые-самые, просто они мои друзья
ВЛАДИМИР ФЕРЛЕГЕР
МЕДЛЕННЫЙ ТАНЕЦ
Петербургские холода.
До стеклянного звона
промерзшие ели.
Белое стылое горло метели.
Время и место. Эпоха дуэлей.
Тусклая в небе звезда.
Медленный танец гавот.
Звезды на лентах.
Владимир с мечами.
Медленно дамы плывут
под свечами,
Чуть припудренными плечами
Ослепительными – вперед.
Пуля в живот.
Красная клякса
размером с монету.
Время менять кавалеров.
Но это –
Медленный, как паром через Лету,
Медленный танец гавот.
Гангренозный
горячечный зной
На абиссинских губах
на спесивых.
Медленно высохли
глаз черносливы.
Медленно так
умирал некрасивый
Первый муж
генеральши Ланской.
Ташкент, 1995
Я искренне считаю, что это гениальное стихотворение. Никто так не писал на смерть поэта. Сердце заходится. И тут же я читаю нечто, вроде «Формирование зарядовых и возбуждающих состояний атомных частиц средних энергий, отражающихся от поверхности металла»: читаю и абсолютно не вникаю в смысл, и никак, ну никак, не в состоянии понять, что и это чеканное, поразительное по образности стихотворение, и эту научную, видимо, очень серьезную работу написал/в соавторстве/ один и тот же человек, доктор наук, физик и поэт, ташкентец Володя Ферлегер, повергший в прах идиотскую дискуссию о физиках и лириках/помните, была такая/?
Володя учился на физфаке ТашГУ. Я — на ромгерме. В одно время. Как же мы не встретились тогда?
Зато встретились сейчас. Через океан. Володя живет в Америке. На Лонг-Айленде. И мы, наконец, подружились. И я зачитываюсь его стихами: он прислал мне свой сборник «Часы»
Я приведу еще одно стихотворение, хотя над каждым можно думать и думать, и находить все новые пласты.
Обернись. Потом взгляни направо.
Налево. Вверх — на купол голубой.
Плечами дрогни, - что со мной, право?
А это Я беседую с тобой.
Ты отгулял средь морока и хмари.
Познал любви и вдохновенья ложь.
Как щель и грош
Мы встретимся в Самарре...
Хоть ты в другую сторону идешь.
Большой, добрый, умный...спасибо, Володя, за стихи и автограф....
Второго моего друга поэта нет в живых. Он не справился с жизнью в 2001. Она его сломала? Или он ее победил, кто сейчас поймет?
Саша, я тебя люблю. Я много лет любила тебя, как человека, пришедшего на помощь мне, шестнадцатилетней дурочке, когда было очень плохо. Тогда ты меня утешал, как мог. Как мог поддерживал. Я помню и буду помнить это, пока живу.
Все проходит, я уехала, я, вроде бы забыла, а потом приехала в Ташкент снова, как приезжала каждый год. И услышала от жившей по соседству приятельницы строки твоих стихов. Не знаю, почему она не захотела, чтобы мы снова встретились. Но я тебя искала. Много лет. Пока не узнала, что ты уже не здесь. Хороший, порядочный человек, хороший поэт...вот только не знаю, каким ты был геологом. Наверное, тоже хорошим. Я с большим трудом нашла три твоих стихотворения. Они совсем короткие. Но очень хочется, чтобы их прочитали... даже если кому-то они не понравятся.
БЕЗУМЕЦ
И он сказал им:
- Знаю, как.
И крикнул он:
- В дерьме и гное!
И прошептал:
Алеет мак...
Задумался, вздохнул:
- От крови.
Умолк.
И голосом чужим
Чу...
Слышу звоны с колоколен.
Был — до-мммм...
Был — бой-йййй...
Расхохотался:
- Жжет до боли....
На краткий миг связалась речь:
Настанет время!
На рассвете
Любить,
лелеять, и беречь
Уйдут со мною ваши дети!
И брань, бессмысленна и зла
В безумца полетела рьяно,
Как припоздавшая стрела
В уже святого Себастьяна....
Кружится падающий снег
И время замедляет бег
Все тиши ход.
Остановилось.
Привычно повернуло вспять
И все,
что в прошлом не случилось,
Уже не сбудется опять.
ВО ТЬМЕ
Иудея, тридцатые
Все будет напрасно.
Они не постигнут креста
Помилуй Иуду
От зависти,
злобы,
измены...
Позволь удалиться!
Позволь, Вседержитель,
я сам,
Еще до утра
Отворю изможденные вены.
Все было напрасно:
Витийство, любовь, чудеса
Воистину, Отче!
Не страх перед казнью -
досада
Терзает мне душу,
Отчаяньем полнит уста
И мысли мешает
Во тьме Гефсиманского сада....
Александр Березовский. Саша. Прости, если что было не так. Надеюсь ТАМ ты обрел покой. А ЗДЕСЬ ты был настоящим поэтом.
Третий поэт решительно отказывается считать себя поэтом. Но мне ее стихи нравятся. Они неуловимо легкие, какие-то кружащиеся, как сентябрьские листья. Как пушинки снега. Как та самая романтика, при упоминании о которой нынче предпочитают презрительно усмехаться.
Эта жизнерадостная женщина несет на себе бремя, именуемое культурой. Невероятная работоспособность. Талант общения. Лучезарная улыбка.
Я уже писала, как благодарна сайту «Мой Ташкент», на котором я познакомилась с людьми, которых гордо именую своими друзьями. Не знаю, гордятся ли они. Я горжусь. Вот «послушайте»..
Сентябрь... За горизонт уходит лето,
Короче дни, но солнышком согреты
Теплы тропинки, зелены кусты,
И блещут поздней красотой цветы.
Не так ли ты встречаешь свой закат?
В лучах последних, серебрясь, летят
Воспоминанья или паутинки -
Всей жизни нашей пёстрые картинки.
В тысячелетья льётся свет небесный -
Что ждёт за горизонтом? Неизвестно...
А здесь - тропинки, солнце, я и ты,
И блещут поздней красотой цветы.
Под музыку Баха
Тамара Санаева
Под музыку Баха,
звучащую в польском костеле,
смотрела на образ Иисуса.
Восточное небо над храмом
Рассыпало редкие звезды.
И музыка к ним устремлялась,
И ангелы пели под сводом,
Его освещая крылами.
И голос мятущейся плоти
Затих в том божественном хоре
Как мало в душе моей веры!..
Как много любви...
Когда слетает снег с небес
Тамара Санаева
Снег в ноябре...
Слетает снег с небес,
Как пух лебяжий,
Легкий, белый пух.
Скрывает горизонт
Сквозной завесой
Снег в ноябре...
Вот выпала проруха
На осень!
И она,
Забыв, предав,
Замятовав сроки,
И обещанья верности нарушив,
Кисейным пологом прикрыла все пороги.
Платок узорный,
Белоснежно-чистый,
Набросила на зябнущие плечи...
В осенний, стылый,
Одинокий вечер,
Всё озарила светом серебристым -
Ноябрьским снегом, что слетел с небес.
27 ноября 2011
Ташкент
Эта стойкая, энергичная, светлая женщина умеет отрешиться от земного, и как фокусник из рукава, вытащить и протянуть мне белую розу зимнего стихотворения. И предложить слова поддержки и утешения.
Удачи тебе, Том. Счастья.
А еще я помню одного бывшего ташкентца, любовь которого к Ташкенту и Узбекистану была безгранична. Виктор Виткович и его «Длинные письма». Помните Витковича? Того, что «Катя и крокодил» А еще лучше — того, что «Волшебная лампа Аладдина». Помните? В Багдаде все спокойно, спокойно, спокойно... Муборак, э, Муборак... а сон про не сон.... «Письма» издавала «Молодая гвардия» в шестидесятых. Недавно, говорят, переиздали. Письма можно читать бесконечно, и видимо, писатель, уехав из Ташкента, всю жизнь тосковал по родному городу. Как все мы.
К сожалению про этого писателя я очень мало знаю.
Владимир Липкин, псевдоним Владимир Липко. Он жил в Ташкенте, умер в восьмидесятом, много писал, поэт, переводчик, драматург, автор, по-моему единственного романа «Твоя победа», выпущенного издательством Гафура Гуляма, случайно купленного в букинистическом отделе книжного на улице Кирова, теперь Мясницкая. Книга стала настольной вместе с книгой Леонида Тримасова «Ночь без тишины». Кстати, сейчас она библиографическая редкость. Речь идет о становлении советской власти в Узбекистане, а точнее в Ташкенте, о расстреле Ташсовета, об осиповском мятеже, приводятся поразительно интересные подробности. До сих пор тихо радуюсь, что купила тогда. Все память о родном городе.
На заставке компьютера у меня поле маков. Тех самых. Красных с черными сердцевинками — колечками. Красно до самого горизонта, а на горизонте — горы.... Точно такие маки когда-то цвели на глиняных крышах и дувалах старого Ташкента... Маки моего детства. Нашего детства. Красные, мятые / вы заметили, у наших маков никогда не бывает разглаженных, только небрежно смятые/ лепестки устилают сухую землю, и сразу все вспоминается так ясно.... Спасибо Юлдуз, дочери моей дорогой подруги Зухры Ашрабовой за маки.
Очень хочется закончить очерк отрывком из стихов Александра Колмогорова о Ташкенте, так точно отражающий все, что на душе у нас, старых ташкентцев:
«И Ташкент был — необъятным,
И его любила осень.
И тепло в нем было людям,
И такой в нем жил народ....»
Хотела уже «сворачиваться», как прочитала комментарий Николая Красильникова к фотографии улицы Ирджарской /потом Кирова/, и не удержалась:
«На улице Ирджарской в каком-то из домов в начале 30-х годов жил замечательный русский поэт Сергей Николаевич Марков, в будущем автор знаменитого романа «Юконский ворон». В те же годы им были написаны эти стихи:
ОСЕНЬ В ТАШКЕНТЕ
(1931)
В Ташкенте утром пыльные лучи
В решётчатые окна заструятся -
И ты придёшь. Я вздрогну… Научи
В минуты встреч с тобой не задыхаться!
На цыпочках неслышно подкрадись!
Я позабуду вкрадчивое горе.
Подумай, как неповторима жизнь,
Огромная и громкая, как море!
Пусть на минуту мы — счастливей всех.
Заплакал тополь? Лоб к стеклу прижму я, -
О, этот среднеазиатский снег
Теплее и лукавей поцелуя!
И улица сегодня нам люба;
Взгляни в окно, — не в меру голосиста,
Гремит синеколёсая арба
И грязью обдаёт кавалериста.
Любить и знать — не за одним — за всех,
Что над Ташкентом — облака, как льдины.
Что юность тает, как осенний снег,
И назревают первые седины!»
Когда-то, меня упрекнули за то, что один из очерков я озаглавила «Ташкент. Город которого нет». Мол, город есть, живет. И т. д. Не спорю. Но знаю точно: города, про который я пишу, нет. И, как ни горько, больше никогда не будет... всем старым ташкентцам — привет и поклон. Одесса Средней Азии исчезла вместе с украинской...
Cпасибо за потрясающее путешествие в наше чудесное прошлое. А «Тридцатка» это действительно культовое место для тех, кто жил рядом. И не только для 50-й и 44-й школы, но и для 60-й, в которой я учился и где сейчас французское посольство, и для 145-й (угол Куйбышева и Жуковского). Кстати рядом со 145-й, был клуб Винзавода, прозванный в народе «Винбочкой», где nfr;t покызывали кино и проходили различные концерты, к этому клубу был приписан вокально-инструментальняый ансамбль «Ровесники» не такой популярный как, скажем «Скифы» или «Киборги» но тем не менее, на их концертах зал был всегда полный.
Ещё раз спасибо.
Ответить
акулина :
09/01/2012 в 12:22
Наши классные «тусовщики» ходили в винбочку и в железку в зависимости от репертуара на текущий день.
Кроме того, на массиве Черданцева был летний филиал клуба ТОМЗ, под названием «Василек». Жители ближних и не очень окрестностей охотно туда ходили. В нем шли новые фильмы по 2 дня подряд. Ходили семьями, с колясками, некоторые в халатах и тапочках.
В 1971 году построили новый штаб ТУРКВО, а рядом с ним музей и разбили очень приятный парчок, в котором разместили военную технику памятник воину-туркестанцу и несколько скульптур, посвященных разным родам войск.Территория парка была тщательно спланирована (там росли и экзотические для Ташкента березы и липы, и более привычные для Ташкента ленкаранские акации и японская шелковица) и он был очень ухоженным. по воскресеньям в парке играл духовой оркестр, люди гуляли семьями, но уже не в халате и тепочках, а вполне прилично одетые. Несколько позже там открыли небольшое летнее кафе с прохладтельными напитками и мороженым
Ответить
Все возвращаюсь и возвращаюсь в Ташкент своей молодости (да и не только молодости, ведь я в Ташкенте провела почти 50 лет). И всплывают новые подробности, мелочи, от которых щемит сердце… Некоторые очень личные, хранимые вечно в молчании, а некоторые рвутся на … раньше сказала бы » бумагу», а теперь, наверное, просто на волю. Вот и «тридцатка».. Конечно, продвинутые туда убегали с уроков, но не только приютом лентяев и прогульщиков она была. Время от времени в ней устраивались специальные сеансы для школьников по произведениям школьной программы, например «Горе от ума». У нас в 47-й школе была классная руководительница по прозвищу Аляфа (в миру Алевтина Васильевна Чинчевая). Так вот она по-моему, больше всего в жизни любила кино. Частенько, придя в класс, говорила:»Гоните монету, пойдем в кино».Отряжала кого-то за билетами, а после уроков… Кажется, она и сама была бы не прочь прогулять уроки в пользу кино
Ответить
C
П