Почему ты лежишь один посреди россии?

ПОЧЕМУ  ТЫ  ЛЕЖИШЬ ОДИН ПОСРЕДИ РОССИИ?

Лев Савицкий

По мотивам произведений Виктора Астафьева


isg2001@mail.ru

 

Дикое поле, непаханое, нехоженое. Идут ноги в сандалиях. В сандалии сыпятся семена трав. Виден край пальто. Колючки цепляются за пальто. Идёт женщина в пальто старомодного покроя, отделанного сереньким мехом на рукавах.
Она оступается, соскальзывает. Поднимается на железнодорожную линию. Частит по шпалам. Шаг суетливый, сбивающийся
Вокруг неё степь. Степь покрыта рыжеватой шерсткой. Солончаки накрапом пятнают степную даль. Тенью проступает хребет Урала. Идёт в тишине
В глазах ее слезы. От слёз все плывёт перед нею. Её качает. Волнами накатывают шпалы. С каждым шагом дыхание её становится труднее.
У километрового столба она вытирает глаза рукой. Она спускается к линии. На кургане отыскивает могилу.
На пирамидке след от звездочки. Могила затянута травою-проволочником и полынью. Татарник взнимается рядом с пирамидкой-колом. Цепляется он заусенцами за изветренный столбик. Ребристое тело его остисто.
Она опускается на колени перед могилой.

ОНА
 Как долго я тебя искала!

Ветер шевелит полынь на могиле. Разносится пух из шишечек карлика-татарника. Сыпучие семена чернобыла и замершая сухая трава лежат в бурых щелях потрескавшейся земли. Над ней нависает древний хребет. Она смотрит то на могилу, то на хребет Урала. На её глазах Хребет вдавливается в равнину. Из глубин земли выдавливается соль, и бельма солончаков. Солончаки отблескивают холодно. Всё наполняется мертвенным льдистым светом и горизонт, и небо, спаявшееся с ним.
Она развязывает платок. Прижимается лицом к могиле.

ОНА
Почему ты лежишь один посреди России?

Пух из шишечек карлика-татарника застилает глаза. Покрывает всё её лицо пухом. Одни глаза остаются чистыми. Они смотрят вдаль
Губы  шепчут

ОНА
Есть упоение в бою! Какие красивые и устарелые слова!
На войне слышала


Орудийный гул. Тучи снега просекаются вспышками орудий. Тьма озаряется. Снег летит в разные стороны. Взлетает  ракета. Освещает стволы пушчонок, которые торчат из снега, длинные спички пэтээров. Люди приникли к земле грудью. Качаются в такт взрывов. Виднеются солдатские головы в касках и шапках. В темноте выкатываются на взгорок «катюши».На зачехленных «катюшах» толсто лежит снег. Сами машины как бы приседают на лапах перед прыжком. Машины, танки, кавалерия мечутся по фронту. Среди полей поднимается круглое пламя, взнимается черный дым

БОРИС КОСТЯЕВ
Не то подорвался кто на мине, не то загорелся бензовоз либо склад, не то просто плеснули горючим в костерок танкисты или шофера, торопясь доварить в ведре похлебайку.

ПЕХОТИНЕЦ
Приволоклась тыловая команда, принесла супу и по сто боевых граммов

Солдаты принимаются за еду.
Огонь стихает. Начинается метель. Там и сям церковными свечками светятся солдатские костры.

ТЫЛОВИК
Слышишь какая тишина? Фашист, вот он ползет-подбирается.

ВТОРОЙ ТЫЛОВИК
Где? Не вижу.

ТЫЛОВИК
Так метель ведь. Интуиция. Давайте, освобождайте термосы быстрее.

БОРИС КОСТЯЕВ
Умотать хотите? Не спешите. Мы добиваем почти уже задушенную группировку немецких войск. А командование их отказывается принять ультиматум о безоговорочной капитуляции. Сейчас вот вечером, в ночи, делаем последнюю сверхотчаянную попытку вырваться из окружения.

ПЕХОТИНЕЦ
Так что останетесь в нашем взводе. Нам бойцы нужны

БОРИС КОСТЯЕВ
Тем более ждем удара противника на прорыв

ПЕХОТИНЕЦ
Письма домой написали, чтобы вас не ждали? Телефонная связь поизорвалась.

ТЫЛОВИК
К утру еще принесём еды и, если выгорит, водчонки.

БОРИС КОСТЯЕВ
Быстро отсюда. И что б к утру, как штык

ТЫЛОВИК
Тут много противника кругом и он, нечистый дух, любит и умеет ударять врасплох.

Тыловики уползают.

ЭРЭСОВЕЦ
Куда? Нам еды и выпивки не доставили. У нас тыловики пешком ходить разучились, да еще по уброду.

ПЕХОТИНЕЦ
Похлебайте супу.

 БОРИС КОСТЯЕВ
Отдели курева эрэсовцам. Только по нам не палить!

ПЕХОТИНЕЦ
Ты смотри. Гул боя возникает то справа, то слева, то близко, то далеко. А на нашем участке тихо.

МОЛОДОЙ ПЕХОТИНЕЦ
Тревожно как-то. Давайте ринемся.

ПЕХОТИНЕЦ
Куда? В кромешную темноту?

МОЛОДОЙ ПЕХОТИНЕЦ
Злость  накопилась

ПЕХОТИНЕЦ
Разрешить неведомое томление пальбой, боем? Ничего. Пронесет и на этот раз. Подремать лучше.

Солдаты спят.
Раннее утро
Недалеко  от взвода Костяева слышится большая стрельба
Сзади, из снега, стреляют полуторасотки-гаубицы. Снаряды, шамкая и шипя, летят над пехотинцами. Пехотинцы втягивают головы в воротники оснеженных мерзлых шинелей.

Стрельба разрастается. Пронзительно воют мины, немазанно скрежещут эрэсы. Озаряются окопы всполохами. Впереди, чуть левее, часто, заполошно тявкает батарея полковых пушек. Рассыпает искры. Выбрасывает горящей вехоткой скомканное пламя.

Борис вынимает пистолет из кобуры. Бежит по окопу. Проваливается в снежную кашу

БОРИС КОСТЯЕВ
О-о-о-од! Приготовиться!

Крик не получается
Губы у него не двигаются от холода. Команда получается невнятная. Помкомвзвода старшина Мохнаков ловит Бориса за полу шинели. Роняет рядом с собой. Эрэсы выхаркивают вместе с пламенем головатые стрелы снарядов. Озаряется земная жизнь. Кипит в снегах людское месиво. Рассекает и прошивает струями трассирующих пуль ночной покров. Мерзло стучит пулемет. У пулемёта расчетом воюют Карышев и Малышев. Сыпят автоматы. Отрывисто хлопают винтовки и карабины.
Круговерть снега. Пламя взрывов. Клубящийся дым. Комья земли. Из всего этого возникает и катится на траншею темная масса из людей. С кашлем, с криком, с визгом эта масса проваливается, бурлит, смывает волнами все вокруг.
Немцы лезут вперед безумно, слепо. Их быстро приканчивают штыками и лопатами. За первой волной накатывается другая, третья. Все перемешивает в темноте. Рев, стрельба, матюки, крик раненых. С визгом откатываются пушки. Они бьют и по своим, и по немцам.
Борис и старшина Мохнаков держатся вместе. Старшина — левша. В сильной левой руке он держит лопатку, в правой — трофейный пистолет. Он и в снегу, в темноте видит в кого стрелять Он падает, зарывается в сугроб. Потом вскакивает. Поднимает на себе воз снега. Делает короткий бросок. Рубит лопатой. Стреляет. Отбрасывает что-то с пути.

МОХНАКОВ
Командир! Не психуй! Пропадешь!

Борис видит бой. Взвод его дерется. Каждый боец дерется поодиночке.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ребя-а-а-ата-аа-а! Я с вами! Бей!

Борис во время крика брызгается бешеной вспенившейся слюной.
На крик Бориса густо двигаются немцы. На пути ко взводному оказывается Мохнаков. Обороняет его. Пистолет у старшины выбит. Мохнаков выхватывает у раненого немца автомат. Расстреливает патроны. Остается с одной лопаткой. Мохнаков оттоптывает место возле траншеи. Он бросает через себя одного, другого тощего немца. Третий с визгом по-собачьи цепляется в него. Они клубком катятся в траншею. В траншее копошатся раненые. Бросаются друг на друга. Воют от боли и ярости.
Много ракет взмывает в небо. В коротком, полощущем свете отрывками, проблесками возникают лоскутья боя. В столпотворении то сближаются, то проваливаются во тьму. За огнем зияют ощеренные лица. Снеговая пороша в свете делается черной.
Огромный человек с развевающимся за спиной факелом двигается — или летит на огненных крыльях к окопу. Он крушит все на своем пути железным ломом. Сыпятся люди с разваленными черепами. По снегу стелятся, плывет мясо, кровь, копоть.

БОРИС КОСТЯЕВ
Бей его! Бей!

Борис пятится по траншее. Стреляет из пистолета. Не может попасть. Упирается спиною в стену. Перебирает ногами, словно во сне.

Тень горящего с ломом мечется, то увеличивается, то исчезает. Сам он, то разгорается, то темнеет. Он дико воет. Оскаливает. Руки длинные, с когтями…
Мохнаков выскакивает из траншеи. Бредет. Черпает валенками снег. Сходится с тем, что горит. Падает к его ногам.
Борис пытается забить новую обойму в рукоятку пистолета.

БОРИС КОСТЯЕВ
Старшина-а-а-а-а! Мохнако-о-ов!

Пытается выпрыгнуть из траншеи. Но сзади кто-то держит. Тянет его за шинель.

Шкалик, ординарец Бориса, самый молодой во взводе боец. Он не отпускает от себя командира. Пытался стащить его в снежную норку.

ШКАЛИК
Карау-у-у-ул!

Борис отбрасывает Шкалика. Поднимает пистолет.

БОРИС КОСТЯЕВ
Погоди, Шкалик. Сейчас вспыхнет  ракета. Теперь я попаду. Твердо знаю, что попаду

Ракета. Другая. Пучком выплескиваются ракеты. Борис видит старшину. Тот топчет что-то горящее. Клубок огня катится из-под ног Мохнакова. Ошметки разлетаются по сторонам.
Темнота.
Старшина грузно сваливается в траншею.

БОРИС КОСТЯЕВ
Живой! Ты живой!

МОХНАКОВ
Все! Все! Рехнулся фриц! С катушек сошел! Простыня на нем вспыхнула. Страсть!

Мохнаков втыкает лопатку в снег. Вытирает ее о землю

Ахают гранаты. Сыпется стрельба. Грохочут орудия.
Внезапно шум прекращается. Усиливается вой метели.

ПЕХОТИНЕЦ
Танки!

Разноголосо вопит траншея.
Танки безглазыми чудовищами возникают из ночи. Скрежещут гусеницами на морозе. Тут же буксуют в глубоком снегу. Снег пузырится, плавится под танками и на танках.
Все, что попадалось на пути, они крушат, перемалывают. Пушки, две разворачиваются, хлещут им вдогон. С вкрадчивым курлыканьем обрушивается на танки залп тяжелых эрэсов. Электросварочной вспышкой ослепляют поле боя. Качается окоп. Оплавляется все, что было в окопе: снег, землю, броню, живых и мертвых.
И свои, и чужеземные солдаты падают влежку. Жмутся друг к другу. Заталкивают головы в снег. По-собачьи роют руками мерзлую землю. Стараются затискаться поглубже, быть поменьше. Втягивают под себя ноги. Все без звука, молчком. Только загнанный хрип слышится повсюду.
Гул нарастает.
Возле тяжелого танка втыкается, хокает огнем снаряд гаубицы. Танк вздрагивает, звякает железом. Забегает влево-вправо. Качает орудием. Роняет набалдашник дульного тормоза в снег. Мчится на траншею. От него, уже неуправляемого, в панике рассыпаются и чужие солдаты, и русские бойцы. Танк возникает, шевелится безгласной тушей над траншеей. Траки лязгают. Поворачиваются с визгом. Бросаю на старшину, на Бориса комья грязного снега. Обдает их горячим дымом выхлопной трубы. Заваливается одной гусеницей в траншею, буксует. Рвётся вдоль нее.
На пределе завывает мотор. Рубит, перемалывает мерзлую землю.

БОРИС КОСТЯЕВ
Да что же это такое? Да что же это такое?

Борис вцарапывается в твердую щель. Старшина трясет его. Выдергивает из норы. Лейтенант вырывается. Лезет в землю.

МОХНАКОВ
Гранату! Где граната?

БОРИС КОСТЯЕВ
У меня под шинелью на поясе у него висят две противотанковые гранаты. я всем раздал с вечера по две и себе взял, да вот забыл про них.

МОХНАКОВ
Я утерял свои, или использовал уже.

Борис стягивает зубами рукавицу. Суёт руку под шинель. Граната на поясе висит одна. Он выхватывает ее. Начинает взводить чеку. Мохнаков шарит по рукаву Бориса. Пытается отнять гранату. Борис отталкивает старшину. Ползёт на коленях. Помогает себе локтями. Борис ползёт вслед за танком. Танк пашет траншею. Метр за метром прогрызает землю. Нащупывает опору для второй гусеницы

БОРИС КОСТЯЕВ
Постой! Постой, курва! Сейчас! Я тебя… Сейчас!

Ноги Бориса, не держат его. Он падает. Запинается о раздавленных людей. Снова ползет на коленях. Толкается локтями. Рукавиц на нём нет. Сплёвывает землю. Держит гранату, словно рюмку, боясь расплескать ее. Взлаивает. Плачет.
Танк ухает в глубокую воронку. Дергается в судорогах. Борис приподнимается. Приподнимается на одно колено. Бросает под сизый выхлоп машины гранату. Жахает. Обдаёт лейтенанта снегом и пламенем. Ударяет комками земли в лицо. Рот забит землёй. Он катается по траншее.
Танк дергается. Оседает. Смолкает. Со звоном падает гусеница. Распускается солдатской обмоткой. На броне с шипением тает снег. Густо чирикает по броне пулями. Еще кто-то фугает в танк гранату. Остервенело лупяи по танку ожившие бронебойщики. Из брони танка высекаются синие всплески пламени. Возникает немец, без каски, черноголовый, в разорванном мундире, с привязанной за шею простыней. С живота строчит по танку из автомата. Что-то кричит, подпрыгивает. Патроны в рожке автомата заканчиваются. Немец отбрасывает его. Он колотит голыми кулаками по цементированной броне. Его подсекает пулей. Немец ударяется о броню. Сползает под гусеницу. Дергается в снегу. Затихает. Простыня мечется раз-другой на ветру. Закрывает безумное лицо солдата.
Бой откатывается куда-то во тьму, в ночь. Гаубицы перемещают огонь. Тяжелые эрэсы содрогаются, визжат, воют. Они поливают пламенем другие окопы и поля. «Катюши» около траншей горят. Они завязли в снегу. Оставшиеся в живых эрэсовцы смешиваются с пехотой. Бьются. Погибают возле своих отстрелявшихся машин.
Впереди тявкает полковая пушчонка.. Смятая, растерзанная траншея пехотинцев ведёт редкий оружейный огонь. Булькает батальонный миномет трубою. Еще две трубы начинают бросать мины. Трещит ручной пулемет. Из окопов то тут, то там выскакивают темные фигуры. У них низко сели плоские каски.Ощущение, что они безголовые. Фигуры с криком, плачем бросаются во тьму, следом за своими.
Полыхают в отдалении скирды соломы. Фейерверком выплескивается в небо разноцветье ракет.
На позиции взвода Костяева все стихает. Убитых заносит снегом. На догорающих машинах эрэсовцев трещат и рвутся патроны, гранаты. Горячие гильзы высыпаются из коптящих машин. Дымятся. Шипят в снегу. Подбитый танк темнеет над траншеей. К танку ползут раненые. Прячутся от пуль. Девушка с подвешенной на груди санитарной сумкой делает перевязки. Она без шапки и рукавиц. Дует на коченеющие руки. Коротко остриженные волосы девушки запорашивает снегом

БОРИС КОСТЯЕВ
Надо проверить взвод, готовиться к отражению новой атаки, если она возникнет, налаживать связь.

Старшина курит. Он присаживается на корточки. Глаза смеживаются. Тянет цигарку. Изредка, без интереса посматривает на тушу танка. Снова прикрывает глаза. Дремлет.

БОРИС КОСТЯЕВ
Дай мне!

Старшина достает сначала рукавицы взводного из-за пазухи. Потом кисет, бумагу. Не глядя сует. Взводный неумело скручивает сырую цигарку. Прикуривает. Закашливается.

МОХНАКОВ
Ладно ты его!

Борис смотрит на усмиренную машину.

МОХНАКОВ
Такую громадину! Такой маленькой гранатой! Такой маленький человек!

БОРИС КОСТЯЕВ
Я тебя слышу  плохо. На зубах хрустит земля. Грязью забило горло.

Борис кашляет и отплевывается

БОРИС КОСТЯЕВ
Раненых… Раненых собирать! Замерзнут.

Мохнаков отбирает у него цигарку. Бросает ее в снег. Притягивает за воротник шинели взводного ближе к себе.

МОХНАКОВ
Давай. Идти надо.

Борис чистит в ухе. Пальцем выковыривая землю.

БОРИС КОСТЯЕВ
Что-то… Тут что-то…

МОХНАКОВ
Хорошо, цел остался. Кто ж так гранаты бросает!

Спина Мохнакова, погоны обляпаны грязным снегом. Ворот полушубка, наполовину с мясом оторванный, хлопает на ветру. Перед Борисом все качается. Он на ходу черпает рукой снег. Ест его. Снег гарью и порохом засоренный.

БОРИС КОСТЯЕВ
Живот не остужает, наоборот, больше жжёт

Над открытым люком подбитого танка воронкой завинчивает снег. Старшина видит девушку-санинструктора без шапки. Снимает свою. Небрежно насовывает ей на голову. Девушка не смотрит на Мохнакова. На секунду приостанавливает работу. Греет руки, Суёт руки под полушубок к груди.
Карышев и Малышев, бойцы взвода Бориса Костяева, подтаскивают к танку, в заветрие, раненых.

БОРИС КОСТЯЕВ
Живы!

КАРЫШЕВ
 И вы живы!

Карышев тянет воздух носищем так, что тесемка развязанной шапки влетает в ноздрю.

МАЛЫШЕВ
А пулемет наш разбило

Мохнаков влезает на танк. Сталкивает в люк перевесившегося, еще вялого офицера в черном мундире, распоротом очередями. Тот гремит, будто в бочке. Старшина даёт в нутро танка очередь из автомата.

МОХНАКОВ
На всякий случай

Светит фонариком. Спрыгивает в снег.

МОХНАКОВ
Офицерья наглушило! Полна утроба! Ишь как ловко: мужика-солдата вперед, на мясо, господа — под броню…

Мохнаков наклоняется к санинструктору

МОХНАКОВ
Как с пакетами?

Та отмахивается от него.
Взводный и старшина откапывают провод. Двигаются по нему. Скоро из снега вытаскивают оборвыш.

МОХНАКОВ
Добираемся до ячейки связиста наугад.

Связист раздавлен в ячейке гусеницей. Тут же задавлен немецкий унтер-офицер. В щепки растерт ящичек телефона. Старшина подбирает шапку связиста. Выбивает из нее снег о колено. Натягивает на голову. Шапка мала. Она старым коршуньим гнездом громоздится на верхушке головы старшины.
В уцелевшей руке связист зажимает алюминиевый штырек.

 МОХНАКОВ
Штырьки такие употребляются немцами для закрепления палаток. А нашими телефонистами — как заземлители. Немцам выдают кривые связистские ножи, заземлители, кусачки и прочий набор. Наши все это заменяют руками, зубами и мужицкой смекалкой. Видимо штырьком связист долбил унтера, когда тот прыгнул на него сверху. Тут их обоих и размичкало гусеницей.

Четыре танка остаются на позиции взвода. Вокруг них валяются полузанесенные снегом трупы. Торчат из свежих сугробов руки, ноги, винтовки, термосы, противогазные коробки, разбитые пулеметы. Все еще густо чадят сгоревшие «катюши».

ЛЕЙТЕНАНТ
Связь!

 Он вытирает нос рукавицей, заледенелой на пальце.

МОХНАКОВ
Все, кто остался во взводе, ко мне.
Колышкин, ты дуй к командиру роты, если не сыщешь ротного, беги к комбату.
Остальным из подбитого танка добыть бензин. Плеснуть его на снег и жечь, бросая в костер приклады разбитых винтовок и автоматов, трофейное барахло.

Санинструкторша отогревает руки. Старшина приносит ей меховые офицерские рукавицы. Даёт закурить. Лезет в танк. Шарит там. Освещает его фонариком.

МОХНАКОВ
 Е-е-эсть!
Старшина вылезает из танка. В руках у него побулькивающую алюминиевую флягу. Все глаза устремляются на него.

МОХНАКОВ
По глотку раненым! И… немножко доктору.

Мохнаков подмигивает санинструкторше. Она никак не отвечает. Весь шпанс делят по раненым. Раненые лежат на плащ-палатках за танком. Кричит обгорелый водитель «катюши». Бойцы делают вид, будто ничего не слышат.

РАНЕННЫЙ В НОГУ СЕРЖАНТ
Уберите немца из-под под меня. Студено от мертвого.

Выкатывают на верх траншеи окоченелого фашиста. Кричащий его рот забит снегом. Расталкивают на стороны, вытаскивают из траншеи и другие трупы.

МОХНАКОВ
Соорудить из них бруствер. Будет Защита от ветра и снега. Над ранеными натянуть козырек из плащ-палаток. Углы прикрепить к дулам винтовок. В работе немного согреетесь.

Хлопают железно плащ-палатки под ветром. Стучат зубами раненые. То затихает в бессилии, то возносит отчаянный крик, мучается водитель.

ПЕХОТИНЕЦ
Ну что ты, что ты, браток?

 МОХНАКОВ
Одного за другим посылаю бойцов в батальон. Никто из них не возвращается.

Девушка машет Борису. Она прячет нос в спекшемся от мороза воротнике телогрейки. Стучит валенком о валенок. Смотрит на потрепанные рукавицы лейтенанта. Борис снимает рукавицы. Наклоняется к одному из раненых. Натягивает их на охотно подставленные руки.

САНИНСТРУКТОР
Раненые замерзнут.

Девушка прикрывает распухшими веками глаза. Лицо ее, губы тоже распухает. Багровые щеки ровно присыпаны отрубями. Трескается кожа от ветра, холода и грязи.
Невнятно вхлипывает обожженный водитель.
Борис засовывает руки в рукава.

САНИНСТРУКТОР
Где ваш санинструктор?

БОРИС КОСТЯЕВ
Убило. Еще вчера. Вы  откуда?

Водитель смолкает. Девушка нехотя расклеивает веки. Под ними слоятся недвижные слезы.

САНИНСТРУКТОР
Из дивизиона эрэсовцев, со сгоревших машин.

Она подходит к водителю. Он мёртв. Слезы из глаз ее откатываются туда, откуда возникают.

САНИНСТРУКТОР
Я должна идти. Нужно идти.

Начинает карабкаться на бруствер траншеи.

БОРИС КОСТЯЕВ
Бойца! Я вам дам бойца.

САНИНСТРУКТОР
Не надо. Мало народу. Вдруг что.

Борис выбирается из траншеи. Срывает с глаз рукавом настывшую мокроту. Пытается различить девушку во тьме. Никого не видно.
Косыми полосами идёт снег.
Борис возвращается к танку. Стоит. Опирается на гусеницу спиной.

БОРИС КОСТЯЕВ
Карышев, Малышев, собирайте все в костер! Раздевайте убитых, чтобы накрыть раненых и рукавицы мне где-нибудь найдите. Старшина! Боевое охранение как?

МОХНАКОВ
Выставил.

БОРИС КОСТЯЕВ
К артиллеристам бы сходить. Может, у них связь работает?
Старшина затягивает туже полушубок. Поволокся к пушчонкам.

Солдаты раздевают убитых,накрывают раненых.
Возвращается Мохнаков

МОХНАКОВ
Одна пушка осталась и четыре человека. Тоже раненые. Снарядов нет. Прикажете — артиллеристов сюда?

Мохнаков охлопывает снег с воротника полушубка. Замечает, что он оторван. Прихватывает ворот булавкой.
Борис кивает.
Малышев и Карышев двигаются за старшиной.
Раненых артиллеристов перетаскивают в траншею.


МОХНАКОВ
Командир орудия не ушел с боевой позиции, попросил принести ему снарядов от разбитых пушек.

БОРИС КОСТЯЕВ
Получается, что без связи, на слухе и нюхе, будем держаться до утра.

Как привидения появляются из темноты раздерганными группами заблудившиеся немцы. Видят русских, подбитые танки, чадящие машины. Укатываются куда-то в снежную муть.

Утро. Перестают ухать сзади гаубицы. Смолкают орудия слева и справа.

МОХНАКОВ
Вот и унялась пушчонка. Командир орудия или расстрелял поднесенные ему от других орудий снаряды, или умер у своей пушки.

БОРИС КОСТЯЕВ
Внизу, в пойме речки или в оврагах, не унимаются, бухают два миномета.

МОХНАКОВ
С вечера было их там много.

Стучат крупнокалиберные пулеметы. Начинают бить орудия большой мощности.

МАЛЫШЕВ
Ух ты! Рявкают на всю округу отлаженным залпом, редкостные орудия.

КАРЫШЕВ
В дуло их может запросто влезть человек!

МОХНАКОВ
Они тратят больше горючего в пути, чем пороху и снарядов в боях.

Наступает тишина. Снег валит сплошной стеной
Солдаты начинают выперстываться из снега. Сдвигают шапки с уха.

ПЕХОТИНЕЦ
 Все?!

Долетает далекая дробь пулемета. Чуть слышатся раскаты взрывов

БОРИС КОСТЯЕВ
Вот вам и все! Быть на месте! Проверить оружие!

Голос издалека кричит. Потом приближается

ГОЛОС
 А-а-а-аев!.. А-я-а-аев!
Ан-ан… Ая-я-аяев…

ПАФНУТЬЕВ
Вроде вас кличут?

БОРИС КОСТЯЕВ
Чего решил?

ПАФНУТЬЕВ
У меня навострённое тонкое и уловчивое ухо. Я же командир колхозной пожарки О-го-го-о-о-о-о!

Пафнутьев орёт и прыгает
Из снега возникает солдат с карабином. Падает возле танка. Танк занесён снегом до борта. Падает на остывшего водителя. Щупает. Отодвигается.

СВЯЗНОЙ
У-уф! Ищу, ищу! Чего ж не откликаетесь-то?

БОРИС КОСТЯЕВ
Ты бы хоть доложился

СВЯЗНОЙ
А я думал, вы меня знаете! Связной ротного.

БОРИС КОСТЯЕВ
С этого бы и начинал.

СВЯЗНОЙ
Немцев расхлопали, а вы тут сидите и ничего не знаете!

МОХНАКОВ
Кончай травить! Докладывай, с чем пришел, угощай трофейной, коли разжился.

СВЯЗНОЙ
Значит, вас, товарищ лейтенант, вызывают. Ротным вас, видать, назначат. Ротного убило у соседей.

МОХНАКОВ
А мы, значит, тут?

СВЯЗНОЙ
А вы, значит, тут.

Связной протягивает кисет

СВЯЗНОЙ
Во! Наш саморуб-мордоворот! Лучше греет…

МОХНАКОВ
Пошел ты со своим саморубом! Меня от него… Ты девку в поле нигде не встречал?

СВЯЗНОЙ
Не-е. А чо, сбегла?

МОХНАКОВ
Сбегла, сбегла. Замерзла небось девка. Отпустили одну…

Борис натягивает узкие мазутные рукавицы покойного водителя. Плотнее подпоясывается.

БОРИС КОСТЯЕВ
Как доберусь до батальона, первым делом пришлю за ранеными.

Борис приподнимает плащ-палатку, которой накрыты раненые.

БОРИС КОСТЯЕВ
Держитесь, братцы! Скоро вас увезут.

РАНЕНЫЙ
Ради бога, похлопочи, товарищ лейтенант. Холодно, мочи нет.

Борис и Шкалик бредут по снегу.

БОРИС КОСТЯЕВ
Идём без пути и дороги.

ШКАЛИК
Будем полагаться на нюх связного.

БОРИС КОСТЯЕВ
Нюх у него никудышный. Сбились с пути.

СВЯЗНОЙ
Пришли.

Расположение роты
Сидит сердитый связист с расцарапанным носом. Он укрыт плащ-палаткой

СВЯЗИСТ
Во! Еще лунатики объявились! Лейтенант Костяев, что ль?

БОРИС КОСТЯЕВ
Да!

Связист нажимает клапан трубки

СВЯЗИСТ
Я сматываюсь! Доложи ротному.

СВЯЗНОЙ
Код


СВЯЗИСТ
Код? Пошел ты со своим кодом. Я околел до смерти…
Телефонист заснул.

Связист отключает аппарат

СВЯЗИСТ
Ну, я ему дам! Ну, я ему дам!

Связист вынимает из-под зада котелок. Ковыляет по снегу отсиженными ногами.

СВЯЗИСТ
За мной!
 
Трещит катушкой. Сматывает провод. Прёт вперед

Баня. В ней сидит командир роты Филькин.


ФИЛЬКИН
Узнаешь, однокашник? Это я Филькин.

БОРИС КОСТЯЕВ
Как же  тебя  не узнать семиреченский казак!
Разместился за речкой, на окраине хутора, в бане.

ФИЛЬКИН
Баня сложена по-черному, с каменкой, — совсем уж редкость на Украине.
Здесь русский дух! Здесь баней пахнет! Помоемся, Боря, попаримся!
Во, война, Боря! Не война, а хреновина одна. Немцев сдалось — тучи. Прямо тучи. А у нас? Вторая рота почти без потерь: человек пятнадцать, да и те блудят небось либо дрыхнут у хохлуш, окаянные. Ротного нет, а за славянами глаз да глаз нужен…

БОРИС КОСТЯЕВ
А нас попарили! Половина взвода смята. Раненых надо вывозить.

ФИЛЬКИН
Да-а? А я думал, вас миновало. В стороне были… Но отбился же

Филькин прикладывается к глиняному жбану с горлышком. У него перебивает дух.

ФИЛЬКИН
Во напиток! Стенолаз! Тебе не дам, хоть ты и замерз. Раненых выносить будем, обоз не знаю где, а ты, Боря, на время пойдешь вместо… Знаю, знаю, что обожаешь свой взвод. Скромный, знаю. Но надо. Вот гляди сюда!

Филькин раскрывает планшетку. Начинает тыкать в карту пальцем. С отмороженного брюшка пальца сходит кожа. Кончик его пальца красненький и круглый, что редиска.

ФИЛЬКИН
Значит, так: хутор нашими занят, но за хутором, в оврагах и на поле, между хуторами и селом, — большое скопление противника. Предстоит добивать. Без техники немец, почти без боеприпасов, полудохлый, а черт его знает! Отчаялись. Значит, пусть Мохнаков снимает взвод, а сам крой выбирать место для воинства. Я подтяну туда все, что осталось от моей роты. Действуй! Береги солдат, Боря! До Берлина еще далеко!

БОРИС КОСТЯЕВ
Раненых убери! Врача пошли. Самогонку отдай.

ФИЛЬКИН
Ладно, ладно. Возьму раненых, возьму,
Филькин звонит. Борис забирает посудину с самогонкой. Неловко прижимает ее к груди. Выходит из бани.

БОРИС КОСТЯЕВ
Шкалик, возьми посудину. Быстро идти за взводом.
Возле раненых оставьте кого-нибудь, костер жгите, Да не заблудись.

Шкалик засовывает в мешок посудину. Надевает винтовку за спину. Нехотя бредёт через огороды.
Стихает метель. Хутор занесен снегом по самые трубы. Возле домов стоят с открытыми люками немецкие танки, бронетранспортеры. Иные дымятся еще. Болотной лягушкой растопыривается на дороге легковая машина. Из нее расплывается багрово-грязное пятно. Снег черен от копоти. Всюду воронки, комья земли, раскиданные взрывами. На крыши набросана земля. Плетни везде свалены.
Немногие хаты и сараи сворочены танками, побиты снарядами. Воронье черными лохмами возникает и кружится над оврагами, молчаливое, сосредоточенное.
Воинская команда в заношенном обмундировании сталкивает машины с дороги. Горит костерок возле хаты. Греюися пожилые солдаты из тыловой трофейной команды. Пленные тут же у огня сидят. Несмело тянут руки к теплу. На дороге темной ломаной лентой стоят танки, машины. Возле них прыгают, толкаются экипажи.
Взвод прибывает в хутор. Солдаты тянутся к огонькам, к хатам.

МОХНАКОВ
Девка-то, санинструкторша-то, трофейной повозки где-то надыбала, раненых всех увезла. Эрэсовцы — не пехота — народ союзный.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ладно. Хорошо. Ели?

МОХНАКОВ
Чо? Снег?

БОРИС КОСТЯЕВ
Ладно. Хорошо. Скоро тылы подтянутся.

Солдаты варят картошку в касках. Хрумкают трофейные галеты. Заглядывают в баню.

ФИЛЬКИН
Марш отсюда. Костяев, ты чего сопли жуёшь? За баней был?

БОРИС КОСТЯЕВ
Нет.

ФИЛЬКИН
Сходи.

За баней возле картофельной ямы, покрытой шалашиком из будылья, лежат убитые старик и старуха.

ФИЛЬКИН
Они спешили из дому к яме, где, по всем видам, спасались уже не раз сперва от немецких, затем от наших обстрелов и просиживали подолгу, потому что старуха прихватила с собой мочальную сумку с едой и клубком толсто напряденной пестрой шерсти. Залп вчерашней артподготовки прижал их за баней — тут их и убило.

Они лежат, прикрывая друг друга. Старуха прячет лицо под мышку старику.

ФИЛЬКИН
И мертвых, било их осколками, посекло одежонку, выдрало серую вату из латаных телогреек, в которые оба они были одеты.

БОРИС КОСТЯЕВ
Артподготовка длилась часа полтора. Я тогда подумал не дай бог попасть под этакое столпотворение…

Из мочальной сумки выкатывается клубок. Клубок вытаскивает резинку начатого носка со спицами из ржавой проволоки.

БОРИС КОСТЯЕВ
Носки из пестрой шерсти на старухе, и эти она начала, должно быть, для старика.

Обута старуха в калоши, подвязанные веревочками. Старик — в неровно обрезанные опорках от немецких сапог.

БОРИС КОСТЯЕВ
Старик обрезал опорки потому, что взъемы. у немецких сапог низки и сапоги не налезали на его большие ноги. А потом догадался. Он, срезая лоскутья с голенищ, чинил низы сапог и постепенно добрался до взъема.

ФИЛЬКИН
Не могу… Не могу видеть убитых стариков и детей. Солдату вроде бы как положено, а перед детьми и стариками…

Смотрят военные на старика и старуху.

ФИЛЬКИН
Наверное, жили по-всякому: и в ругани, и в житейских дрязгах, но обнялись преданно в смертный час.

СВЯЗНОЙ
Бойцы от хуторян узнали, что старики эти приехали сюда с Поволжья в голодный год. Они пасли колхозный табун. Пастух и пастушка.

Связной комроты, отрывает сумку из мертвых рук старухи. Начинает наматывать нитки на клубок.
 
Филькин начинает копать могилу. Борис тоже берёт лопату. Подходят бойцы. Отбирают лопаты у командиров.
Щель вырывают быстро. Пробуют разнять руки пастуха и пастушки.

ФИЛЬКИН
Не разнять. Так тому и быть. кладём их головами на восход.

Закрывают лица. Старухино — ее же полушалком, с реденькими висюльками кисточек, старика — ссохшейся кожаной шапчонкой. Связной бросает сумку с едой в щель. Принимается кидать лопатой землю.
Прихлопывают лопатами бугорок.

ФИЛЬКИН
Могила весной просядет — земля-то мерзла со снегом. Может селяне, перехоронят старика со старухой.

Пожилой долговязый боец Ланцов читает над могилой тихую молитву.

ЛАНЦОВ
Боже правый духов, и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивший, и живот миру твоему дарованный, сам, Господи, упокой душу рабов твоих.

Солдаты затихают. Подходит старшина Мохнаков. Случайно и огород забредает славянин с длинной винтовкой на спине.

СЛАВЯНИН
А чо тут?

Старшина подносит ему черный кулак. Тот сразу смолкает и быстро пятится за ограду.

В доме солдаты пьют самогонку.
Пальцами достают капусту из глечика. Хрустят, крякают. Не смотрят друг на друга.
Хозяйка дома Люся пугливо смотрми в сторону солдат. Подкладывает сухие ветви акаций и жгуты соломы в печь. На печи варится картошка. Корней Аркадьевич Ланцов расстилает солому на полу. Выпрямляется. Отряхивает ладонями штаны. Боком подсаживается к столу

ЛАНЦОВ
Налейте и мне.

Борис сидит у печки. Отводит глаза от хозяйки. Старшина Мохнаков поднимает с пола немецкую канистру. Наливает полную кружку. Подсовывает ее Ланцову.

МОХНАКОВ
Запыживай, паря!

Ланцов суетливо оправляет гимнастерку. Судорожно дергается. Всхлипывает. Вытягивает самогонку. Сидит оглушенный.

ЛАНЦОВ
Наладилось дыхание. Ах, господи!

Ланцов убирает пальцем слезу
Старшина и солдаты молчат. Глушат самогонку.

 ЛАНЦОВ
Вы тоже выпили бы, право, выпили бы… Оказывается, помогает…

БОРИС КОСТЯЕВ
Я дождусь еды.

Борис отворачивается к печи. Греет руки над задымленным шестком. Труба тянет плохо. Выбрасывает дым.

БОРИС КОСТЯЕВ
Разбил я однажды сапоги до того, что остались передки с голенищами. Подвязал их проволокой, но когда простыл и ходить вовсе не в чем сделалось, стянул сапоги с такого же, как я, молоденького лейтенанта, полегшего со взводом в балке. Стянул, надел — у меня непереносимо, изводно стыли ноги в этих сапогах, и я поскорее сменял их.
Теперь вот у меня такое ощущение, будто весь я в сапоге, стянутом с убитого человека.

ЛЮСЯ
 Промерзли?

Борис сосредотачивает внимание на огне под таганком.
По освещенному огнем лицу хозяйки бегут тени. Люся на себе покусывает припухшую нижнюю губу. Нос ее, ровный, с узенькими раскрылками, припачкивается сажей. Овсяные глаза прикрывают кукольно загнутыми ресницами. Она открывает глаза. Из-под ресниц обнажаются темные и очень вытянутые зрачки. В них мечется отсвет огня. Глаза то темнеют, то высветляются. Руки у неё беспокойны. Она не может найти им места.
Солома прогорает. Веточки акаций лежат горкой раскаленных гвоздиков. От них идёт сухой струйный пар.

БОРИС КОСТЯЕВ
Может быть, сварилась?

ЛЮСЯ
А? Да, да, сварилась. Пожалуй, сварилась. Сейчас попробуем.
 
Люся выдвигает кочергой чугун на край припечка. Тычет пальцем в картофелину. Трясет рукой. Сует палец в рот.
Борис прихватывает чугун чьей-то портянкой. Отливает горячую воду в лохань. Лохань стоит в углу под рукомойником. Из лохани ударяет тяжелым паром. Хозяйка вынимает палец изо рта. Прячет руку под передник.

БОРИС КОСТЯЕВ
Вот теперь налейте и мне

Борис ставит чугун на стол.

МОХНАКОВ
Да ну-у-у? К концу войны, глядишь, и вы с Корнеем обстреляетесь!

Борис не смотрит на старшину. Двигает в бок Шкалика

БОРИС КОСТЯЕВ
Подвинься-ка!

Шкалик ужаленно подскакивает. Чуть не сваливается со скамейки.

БОРИС КОСТЯЕВ
Напоили мальчишку! Садитесь, пожалуйста, хозяйка

Люся одиноко прижимается спиною к остывшему шестку.

ЛЮСЯ
Ой, да что вы! Кушайте, кушайте!

На неё уставляется Мохнаков. Люся ускользает глазами от его взгляда.

ПАФНУТЬЕВ
Н-не, девка, не отказывайся, не моргуй солдатской едой. Мы худого тебе не сделаем. Мы…

БОРИС КОСТЯЕВ
Да хватит тебе! Я вас очень прошу.

Пафнутьев уступает место
ЛЮСЯ
Хорошо, хорошо! Я сейчас, одну минутку…

Она исчезает в чистой половине. Возвращается оттуда без платка, без передника. Коса уложена на затылке.

ЛЮСЯ
Напрасно вы здесь расположились. Просила, просила, чтоб проходили туда, в чистую половину.

КАРЫШЕВ
Давно не мылись мы

МАЛЫШЕВ
 Натрясем трофеев.

ПАФНУТЬЕВ
Вот уж намоемся, отстираемся, в порядок себя приведем…

МОХНАКОВ
Тогда и в гости пожалуем

Мохнаков с форсом без промаха разливает всем поровну. Он первый громко звякает гнутой алюминиевой кружкой о стакан Люси. Все солдаты бренчат посудинами.

Будем здоровы! Со свиданьицем!

 ЛЮСЯ
С возвращением вас… Мы так вас долго ждали. Так долго…

В один дух Люся выпивает самогонку. Закрывает ладошкой рот.

КАРЫШЕВ
Вот это — по-нашенски! Вот видно, что рада!

Карышев тянется к ней с американской колбасой на складнике, с наспех ободранной картофелиной. Шкалик хочет опередить Карышева. Роняет картошку. Ему в ширинку попадает горячее. Шкалик ёрзает, но тут же испуганно сжимается. Борис отворачивается. Шкалик стряхивает горячее в штанину. Улыбается

Запели — Карышев басом, Малышев дискантом:

За ле-есом солнце зы-ва-сия-а-а-ало,
Гы-де черы-най во-е-еора-а-ан про-кы-ричи-ал.
Пы-рошли часы, пы-рошли мину-уты,
Ковды-ы зы-девче-е-онкой я-а-а гуля-а-ал…

КАРЫШЕВ
Откель будешь, дочка? По обличью и говору навроде расейская?

БОРИС КОСТЯЕВ
Дай человеку поесть.

ЛЮСЯ
Да я могу есть и говорить. Я не здешняя.

КАРЫШЕВ
А-а. То-то я гляжу: обличие… Не чалдонка случаем?

ЛЮСЯ
Не знаю.

КАРЫШЕВ
Вот те раз! Безродная что ли?

ЛЮСЯ
Ага.

КАРЫШЕВ
А-а. Тогда иное дело. Тогда конечно… Судьба, она, брат, такое может с человеком сотворить…

БОРИС КОСТЯЕВ
Я души не чаю в этих двух алтайцах-кумовьях. В какой самой красивой на свете деревне вы родились?

КАРЫШЕВ
Мы родились, жили и работали в алтайской деревне Ключи.

Карышев рыжий. Малышев — лысый.
Карышев снимает пилотку.

МАЛЫШЕВ
Опять разболокся? Взбредет в башку германцу, что русский солдат картошку варит на костре, — и зафитилит из орудия!

КАРЫШЕВ
Блестишь на всю округу! Фриц усекет — миномет тута — и накроет!

ЛАНЦОВ
Вот ведь род людской

КАРЫШЕВ
Эх, Ланцов. Всем ты девицам по серьгам отвесил: и ученым, и интеллигентам, и рабочим в особенности, потому как сам из рабочих, главнее всех сам себе кажешься. А всех главнее на земле — крестьянин-хлебороб. У него есть все: земля! У него и будни, и праздники — в ней. Отбирать ему ни у кого ничего не надобно. А вот у крестьянина отвеку норовят отнять хлеб. Германец, к слову, отчего воюет и воюет? Да оттого, что крестьянствовать разучился и одичал без земляной работы. Рабочий класс у него машины делает и порох. А машины и порох жрать не будешь, вот он и лезет всюду, зорит крестьянство, землю топчет и жгет, потому как не знает цену ей. Его бьют, а он лезет. Его бьют, а он лезет!

Карышев сидит за столом широко. Ест опрятно. Гимнастерку алтаец расстегивает. Пояс отвязывает.. Картошку он чистит брюшками пальцев. Незаметно подсовывает Люсе и Шкалику. Совсем уж пьяный Шкалик шатается на скамейке. Ничего не ест. Несет капусту в рот. Не доносит. Всё на гимнастерку развешивает. Карышев трясет на нем гимнастерку. Ленточки капусты сбрасывает на пол.

ШКАЛИК
А я из Чердынского району!..

КАРЫШЕВ
Ложился бы ты спать, из Чердынского району.

ШКАЛИК
Не верите?

КАРЫШЕВ
Ребенок  ты ещё

ШКАЛИК
Ну, прибавил себе два года, чтобы поступить в ремесленное училище и получать бесплатное питание, а меня цап-царап в армию, и загремел я на фронт, в пехоту.

Шкалик вытирает слезы

ШКАЛИК
Есть такое место на Урале. Там, знаете, какие дома?!

ПАФНУТЬЕВ
Большие!Я вот всем недовольный оттого, что с хорошей службы слетел. Состоял я при особом отделе армии, но одного, осужденного в штрафную, до ветру отпустил, тот взял да в село ушел, гимнастерку променял, сапоги, пьяный и босой возвратился. За потерю бдительности и оказался на передовой.

ШКАЛИК
Ры-разные, а не большие, и что тебе наличники, и что тебе ворота — все из… изрезанные, изукрашенные. И еще там купец жил — рябчиками торговал… Ми… мильены нажил…

ПАФНУТЬЕВ
Он не дядей тебе случайно приходился?

ШКАЛИК
Не-е, мой дядя конюхом состоит.

ПАФНУТЬЕВ
А тетя — конюшихой?

ШКАЛИК
Тетя? Тетя конюшихой. Смеетесь, да? У нас писатель Решетников жил! «Подлиповцы» читали? Это про нас…

ЛАНЦОВ
Читали, читали… Пила и Сысойка, девка Улька, которую живьем в землю закопали… Все читали. Пойдем-ка спать. Пойдем баиньки.

Ланцов подхватывает Шкалика. Волочит его в угол на солому.

ЛАНЦОВ
Пафнутьев! До чего ты ржавый, крючок!

ШКАЛИК
Во! А они не верят! У нас еще коней разводили!.. Графья Строгановы…

ПАФНУТЬЕВ
И откуль в таком маленьком человеке столько памяти?

БОРИС КОСТЯЕВ
Хватит! Дался он вам…

ПАФНУТЬЕВ
Я сурьезно…

БОРИС КОСТЯЕВ
Больше не надо и не выпивать, а то всё  одрябло.

Борис ест капусту с картошкой. Запивает водой.
Старшина покуривает. Пускает дым в потолок.
Борис пододвигает Люсе банку с американской колбасой

БОРИС КОСТЯЕВ
Извините. Держу при себе Шкалика, как ординарца, хотя он мне и не положен. Горе мне с ним: ни починиться, ни сварить… и все теряет… В запасном полку отощал, куриной слепотой заболел.

МОХНАКОВ
Зато мягкосердечный, добренький зато

Мохнаков глядит в потолок. Взгляд и лицо Мохнакова совсем тяжелеют.
Ланцов, Карышев, Малышев, даже Пафнутьев с укором взирают на своих командиров.

ЛАНЦОВ
У меня просьба выпить.
Я родом из Москвы. В детстве на клиросе пел, потом под давлением общественности к атеистически настроенному пролетариату присоединился, работал корректором в крупном издательстве, где, не жалея времени и головы, прочел без разбора множество всяческой литературы.
Ах, Люся, ЛюсяЧто мы повидали! Что повидали! Одной ночи на всю жизнь хватит…

Борис кладет руку на плечо Ланцова.

БОРИС КОСТЯЕВ
Корней Аркадьевич! Ну что вы, ей-богу! Давайте о чем-нибудь другом. Споемте?

ПАФНУТЬЕВ
Звенит зва-янок насче-от па-верки-и-и,
Ланцов из за-я-амка у-ю-бежа-а-а-ал… —

Корней Аркадьевич прикрывает его рот сморщенной ладонью.

ЛАНЦОВ
Насчет Ланцова потом. Говорить хочу. Я долго молчал. Я все думал, думал и молчал. Я сегодня думал. Вчера молчал. Думал. Ночью, лежа в снегу, думал: неужели такое кровопролитие ничему не научит людей? Эта война должна быть последней! Или люди недостойны называться людьми! Недостойны жить на земле! Недостойны пользоваться ее дарами, жрать хлеб, картошку, мясо, рыбу, коптить небо. Прав Карышев, сто раз прав, одна истина свята на земле — материнство, рождающее жизнь, и труд хлебопашца, вскармливающий ее…

БОРИС КОСТЯЕВ
Так. Земля. Материнство. Пашня. Все это вещи достойные, похвальные. Ну а героизм? То самое, что вечно двигало человека к подвигам, к совершенству, к открытиям?

ЛАНЦОВ
Героизм! Подвиги! Безумству храбрых поем мы песню! Не довольно ли безумства-то? Где граница между подвигом и преступлением? Где?! Вон они, герои великой Германии, отказавшиеся по велению отцов своих — командиров от капитуляции и от жизни, волками воющие сейчас на морозе, в снегах России. Кто они? Герои? Подвижники? Переустроители жизни? Благодетели человечества? Или вот открыватели Америк. Кто они? Бесстрашные мореплаватели? Первопроходцы? Обратно благодетели? Но эти благодетели на пути к подвигам и благам замордовали, истребили целые народы на своем героическом пути. Народы слабые, доверчивые! Это ж дети, малые дети Земли, а благодетели — по их трупам с крестом и мечом, к новому свету, к совершенству. Слава им! Памятники по всей планете! Возбуждение! Пробуждение! Жажда новых открытий, богатств. И все по трупам, все по крови! Уже не сотни, не тысячи, не миллионы, уже десятками миллионов человечество расплачивается за стремление к свободе, к свету, к просвещенному разуму! Не-эт, не такая она, правда! Ложь! Обман! Коварство умствующих ублюдков! Я готов жить в пещере, жрать сырое мясо, грызть горький корень, но чтоб спокоен был за себя, за судьбу племени своего, собратьев своих и детей, чтобы уверен был, что завтра не пустит их в распыл на мясо, не выгонит их во чистое поле замерзать, погибать в муках новый Наполеон, Гитлер, а то и свой доморощенный бог с бородкой иудея иль с усами джигита, ни разу не садившегося на коня…

МОХНАКОВ
Стоп, военный! Хорошо ты говоришь, но под окном дежурный с колотушкой ходит… Иди, прохладись, да пописять не забудь — во лбу светлее сделается.

Люся переводит взгляд на Ланцова, на старшину.

ЛАНЦОВ
Простите! Простите!

Ланцов церемонно кланяется застолью. Хватается за стены. Выходит из хаты.

ПАФНУТЬЕВ
Во, артист! Ему комедь представлять бы, а он в пехоте!

Мохнаков пьёт самогона. Наливает Пафнутьеву.Пафнутьев выпивает. Мохнаков показывает Пфнутьеву коричневую от табака дулю.

МОХНАКОВ
Запыжь ноздрю, пожарный! Ты ведь не слышал, чего тут чернокнижник баял! Не слышал?

ПАФНУТЬЕВ
Я своих не сдаю.Ни звука! Я же песню пел.

Пафнутьев поёт

Росой с тра-я-вы-ы он у-ю-мыва-ялся-а-а,
Малил-ыл-ся бо-е-огу на-я-а васто-о-о-ок…

Шкалик садится на соломе. Качается. Тянется к банке.

МОХНАКОВ
Не цапай чужую посудину!

Мохнаткин суёт ему чью-то кружку. Шкалик нюхает. Зевает косорото.

ШКАЛИК
Тошнит меня.

БОРИС КОСТЯЕВ
Марш на улицу! Свинство какое!

Борис отворачивается от хозяйки. Смотрит на старшину. Мохнаков отводит глаза к окну. Зевает. Громко царапает ледок на стекле.

ЛЮСЯ
Да что вы, да я всякого навидалась! Подотру. Не сердитесь на мальчика.

Люся поднимается. Карышев деликатно придерживает ее за локоть. Подсовывает банку с колбасой. Люся ест колбасу.

 ЛЮСЯ
Ой! А вы сала не хотите? У меня сало есть!

Люся убегает

МОХНАКОВ
Хотим сала! И еще кое-чего хотим

ПАФНУТЬЕВ
Жалостливость наша. Вот я… обутый, одетый, в тепле был, при должности, ужасти никакой не знал… Жалость меня, вишь ли, разобрала… Чувствие!

Мохнаков нависает глыбою над столом. Шарит по карманам. Вытаскивает железную пуговицу. Подбрасывает ее. Ловит. Решительно выходит из избы.
В хату возвращается Ланцов. Кивает головой Борису.
Борис подпрыгивает. Вылетает в дверь.
В потемках сеней в него толкается головой Шкалик.

ШКАЛИК
Не могу найти скобу

Борис вталкивает Шкалика в хату. В темном углу сеней слышится возня.

 ЛЮСЯ
Не нужно! Да не надо же! Да что вы?! Да товарищ старшина!.. Да… Холодно же… Да, господи!..

БОРИС КОСТЯЕВ
Мохнаков!

Тишина. Из темноты возникает старшина.

БОРИС КОСТЯЕВ
Выйдем на улицу!

Старшина шагает впереди Бориса. Они стоят один против другого.

МОХНАКОВ
Чем могу служить?

БОРИС КОСТЯЕВ
Вот что, Мохнаков! Если ты… Я тебя убью! Пристрелю. Понял?

Старшина отступает на шаг. Мерит взглядом лейтенанта с ног до головы.

МОХНАКОВ
Оконтузило тебя гранатой, вот и лезешь на стены. Чернокнижника завел.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ты знаешь, чем меня оконтузило.

Мохнаков поддергивает штаны. Запахивает полушубок. Светит взводного фонариком. Борис не отводит взгляда. Губы лейтенанта кривит судорогой. В подглазьях темень от земли и бессонницы. Глаза в красных прожильях, шея скособочивается.

МОХНАКОВ
По-нят-но! Спа-си-бо! Стрелок какой нашелся!

Мохнаков подбрасывает фонарик. Светлое пятнышко взвивается, ударяется в ладонь. Гаснет. Старшина колотит фонарик о колено. Фонарик загорается еще раз. Мохнаков придвигает огонек к лицу Бориса.

МОХНАКОВ
Эх, паря, паря! Я ночую в другой избе.

Мохнаков идёт. Освещает себе дорогу пятнышком.

МОХНАКОВ
Катитесь вы все, мокроштанники, брехуны!..

Борис прислоняется спиной к косяку двери. Он смотрит на два острых тополя против дома. Голые, темные, в веник собранные тополя недвижны, подрост за ними — вишенник, терновые кусты — клубятся темными взрывами.
Сколки звезд светятся беспокойно и мерзло. По улицам мечутся огни машин. Вякают гармошки. Всплескивается хохот. Скрипят подводы Лает охрипшая собака.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ах ты, Мохнаков, Мохнаков! Что же ты с собой сделал? А может, война с тобой?

Борис опускается на порожек сеней. Руки меж колен. Роняет голову.
Лай собаки отдаляется

ЛЮСЯ
Вы же закоченели, товарищ лейтенант!

Мягко проводит ладонью по его затылку.

ЛЮСЯ
Шли бы в хату.

Перед Борисом проплывают поле в язвах воронок, старик и старуха возле картофельной ямы, огромный человек в пламени, хрип танков и людей, лязг осколков, огненные вспышки, крики. Перед ним лицо Люси

БОРИС КОСТЯЕВ
Меня Борисом зовут. Какой я вам товарищ лейтенант!

Он отстраняется от двери. на него смотрит женщина с древними глазами. Она зябко прижимается к косяку двери. Наступает тишина

ЛЮСЯ
Вам принести шинель?

БОРИС КОСТЯЕВ
Нет, к чему?

Он старается не встречаться с нею взглядом.

БОРИС КОСТЯЕВ
Пойдемте в избу, а то болтовни не оберешься…

ЛЮСЯ
Да уж свалились почти все. Вы ведь долго сидели. Я уж беспокоиться начала… А Корней Аркадьевич все разговаривает сам с собой. Занятный человек… А старшина?

БОРИС КОСТЯЕВ
Нет старшины!

ЛЮСЯ
В избу! Я уж отвыкла. Все хата, хата, хата…

Люся берётся за скобу. Не сразу открывает дверь. Борис упирается в ее спину руками. Руки скользят по ситцевому халату, по круглым плечам, лопаткам. Пуговка под пальцы попадет. Люся заскакивает в хату. Борис входит следом. Греет руки о печь. Начинает разуваться.
Подтопок резво потрескивает. Горят в нем поленья. Сзади подгонка, вмурованный в кирпичи, сипит бак с водою. Борис ищет куда бы пристроить портянки. Все завешено пожитками солдат. Люся отнимает у Бориса портянки. Укладывает их на поленья возле дверцы подтопка.

Ланцов качается за столом. Клюёт носом носом.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ложились бы вы, Корней Аркадьевич. Все уже спят, и вам пора.

ЛАНЦОВ
Варварство! Идиотство! Дичь! Глухой Бетховен для светлых душ творил, фюрер под его музыку заставил маршировать своих пустоголовых убийц. Нищий Рембрандт кровью своей писал бессмертные картины! Геринг их уворовал. Когда припрет — он их в печку… И откуда это? Чем гениальнее произведение искусства, тем сильнее тянутся к нему головорезы! Так вот и к женщине! Чем она прекрасней, тем больше хочется лапать ее насильникам…

БОРИС КОСТЯЕВ
Может, все-таки хватит? Хозяйке отдыхать надо. Мы и так обеспокоили.

ЛЮСЯ
Что вы, что вы? Даже и не представляете, как радостно видеть и слышать своих! Да и говорит Корней Аркадьевич красиво. Мы тут отучились уж от человеческих слов.

ЛАНЦОВ
Простите старика. Напился, как свинья! И вы, Борис, простите. Ради бога!

Ланцов роняет голову на стол. Пьяненько всхлипывает. Борис подхватывает его под мышки. Валит на солому. Люся приносит подушку из чистой половины. Подсовывает ее под голову Корнея Аркадьевича.

ЛАНЦОВ
Подушка! Ах вы, дети! Как мне вас жалко!

Спит

БОРИС КОСТЯЕВ
Пал последний мой гренадер!

Люся убирает со стола. Берётся за посудину с самогоном. Вопросительно глядит на лейтенанта.

БОРИС КОСТЯЕВ
Нет-нет! Запах от нее… В пору тараканов морить!

Люся ставит канистру на подоконник. Сметает со стола объедь. Вытряхивает тряпку над лоханкой.
Борис отыскивает место среди разметавшихся, убитых сном солдат. Шкалик лежит поперек народа. Хватает воздух распахнутым ртом. Квасит губы Ланцов. Обнимает подушку. Храпит Малышев. Солома треплется возле его рта. Взлетают планки пяти медалей на булыжной груди Карышева.
Борис швыряет на пол шинель к ногам солдат. Рывком выдергивают из-под них клок измочаленной соломы. Начинает стелить в головах телогрейку.
Люся берёт с полу шинель, телогрейку лейтенанта. Забрасывает их на печь. Приподнимается на припечек. Расстилает одежду. Легко спрыгивает на пол.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ну, зачем вы? Я бы сам…

ЛЮСЯ
Идите сюда!

Борис ступает ступать тихо за ней.
В передней горит свет. Комната убрана просто и чисто. Широкая скамья со спинкой. На ней половичок, расшитый украинским орнаментом. Пол земляной без щелей мазанный. Среди комнаты, в деревянном ящике, — раскидистый цветок с двумя яркими бутонами. На подоконнике стоят цветы в ящиках и старых горшках. Борис переступает на холодном полу. Ноги грязные. Лампочка нерусского образца — приплюснутую снизу.

ЛЮСЯ
Селение у них везучее. За рекой вон хутор поразбили, а здесь все цело. Здесь стоял целый месяц немецкий штаб, но наши летчики, видать, не знали об этом. Локомобиль немцы поставили. В хате квартировал важный генерал, для него и свет провели, да ночевать-то ему здесь почти не довелось, в штабе и спал. Отступали немцы за реку бегом, про локомобиль забыли, вот и остался он на полном ходу.

Люся раздвигает холщовые занавески с аппликациями. За узкой фанерной дверью обнаруживается еще одна небольшая комнатка. В ней деревянный, неровно пригнанный пол, застланный пестрой ряднинкой. Этажерка с книгами, поломанный гребень на этажерке, наперсток, ножницы, толстая хомутная игла, воткнутая в вышитую салфетку. У глухой стены против окна — чистая кровать с одной подушкой.

ЛЮСЯ
Вот тут и ложитесь.

БОРИС КОСТЯЕВ
Нет! Я такой…немытый.

ЛЮСЯ
Вам ведь спать негде.

БОРИС КОСТЯЕВ
Может быть, там, За дверью. Ну, на скамье. Да и то. Зима, знаете. Летом не так. Летом почему-то их меньше бывает…

Люся шагает в переднюю. Возвращается с ситцевым халатом

ЛЮСЯ
Сейчас же снимайте с себя все! Я вам поставлю корыто, и вы немножко побанитесь. Да смелей, смелей! Я всего навидалась.

Люся выскальзывает из комнаты.
Борис раскидывает халат. На халате разнокалиберные пуговицы. Одна пуговица оловянная, солдатская. Сзади пришит поясок. Борис берёт халат. Несёт к двери.
Люся держит фанерную дверь

ЛЮСЯ
Я вас не пущу! Если хотите, чтобы высохло к утру, — раздевайтесь!

БОРИС КОСТЯЕВ
Во-о. Дела-а! Д-а, да что я на самом деле — вояка или не вояка?!

Борис сбрасывает с себя все. Надевает халат. Застегивает. Собирает в беремя манатки. Выходит к Люсе. Поворачивается лихо перед нею. Пола халата закидывается. Обнажает колено с крупной чашечкой.
Люся прикрывает рот ладонью. Поглядывает украдкой на лейтенанта. Вытаскивает из кармана гимнастерки документы, бумаги. Отвинчивает орден Красной Звезды, гвардейский значок. Отцепляет медаль «За боевые заслуги». Осторожно отпарывает желтенькую нашивку. Борис щупает листья цветка. Нюхает красный бутон.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ничем не пахнет.

ЛЮСЯ
Цветок-то из стружек!

БОРИС КОСТЯЕВ
Червонный цветок напомнил живую рану.

ЛЮСЯ
Это что за нашивка?

БОРИС КОСТЯЕВ
Ранение, легкое.

ЛЮСЯ
Куда?

БОРИС КОСТЯЕВ
Да вот, в шею. Пулей чиркнуло. Пустяки.

Люся видит: чуть выше ключицы фасолиной изогнулся синеватый шрам.

ЛЮСЯ
Пусть все лежит на столе. Немножко еще помучайтесь, и я вас побаню.
Возьмите книжку, что ли

БОРИС КОСТЯЕВ
Книжку? Какую книжку? Ах, книжку!

В маленькой комнатке Борис присаживается перед этажеркой.
Среди учебников и наставлений по законодательству обнаруживает тонехонькая, зачитанная книжку в самодельной обложке.

БОРИС КОСТЯЕВ
Старые годы
Довелось мне раз побывать в большом селе Заборье. Стоит оно на Волге. Место тут привольное…

ЛЮСЯ
С кем вы тут?

БОРИС КОСТЯЕВ
Да вот на Мельникова-Печерского напал. Хорошая какая книжка.

ЛЮСЯ
Я ее тоже очень люблю. Идите, мойтесь. Давно  на фронте?

БОРИС КОСТЯЕВ
На фронт из полковой школы прибыл, когда немец спешно катился с Северного Кавказа и Кубани.

Люся оставляет баночку со своедельным мылом, мочалку, ведро и ковшик.

БОРИС КОСТЯЕВ
Крещайся, раб божий!

Едва не опрокидывает корыто. С трудом усаживается в него.
Он моется. Старался не наплескать на пол, не обшлепать стену, печку. Все же обшлепывает печку, стену. Наплескивает на пол.
Борис  берёт  тряпку. Смотрит на  расплесканную воду. Видит себя маленьким. Проходит мама

БОРИС МАЛЕНЬКИЙ
Мама уроки в школе закончились? А мы печь перекладываем

Мать, брезгливо корчит губы. Гусиным шагом ступает по мокрой глине, ломи кирпича. Смотрит на отца взыскующе-суровым взглядом.

МАТЬ БОРИСА
Закончились. А  ты  рад. Бегаешь по соседям.

Мать уходит в горницу.

БОРИС МАЛЕНЬКИЙ
Отец, тоже умаялся в школе, а работает.

Отец подвязывается мешком. Включается в работу.

ПЕЧНИК
Вот, интеллигент, а грязного дела не чуждается.

Отец поглядывает на дверь горницы.

ОТЕЦ БОРИСА
Детка, ты, может быть, в столовой покушаешь?

Молчание.
Борис таскает кирпичи. Месит глину. Путаетсся под ногами мужиков. Весь грязный, мокрый.

 БОРИС МАЛЕНЬКИЙ
Мама! Смотри, уж печка получается!

Из груды кирпичей, из глины вырастает сооружение, зевастое чело, глазки печурок, бордюрчик возле трубы.
Печку затопляют. С сипом выбрасывает дым в широкую ноздрю. Разгорается печка. Печка постепенно оживляется. Начинает шипеть, пощелкивать, стреляет искрами.
На кухонном столе печник с отцом допивают поллитровку.

ПЕЧНИК
Эй, хозяйка! Принимай работу!

Мать не откликается. Печник обиженно суёт в карман скомканные деньги. Прощается с хозяином за руку.

ПЕЧНИК
Я б с такой бабой дня не стал жить!

Борис подтирает за печкой пол.
Отжимает тряпку под рукомойником. Споласкивает руки. Входит в комнату.
Люся сидит на скамье. Отпарывает подворотничок.

БОРИС КОСТЯЕВ
Воскрес раб божий!

Люся откладывает гимнастерку, Глядит на Бориса по-матерински. Русые волосы лейтенанта кучерявятся.. Ярче алеет натертая ссадина на худой шее. Стоит смущённый в ситцевом халате.

ЛЮСЯ
Ох, товарищ лейтенант! Не одна дивчина потеряет голову из-за вас!

БОРИС КОСТЯЕВ
Глупости какие! Почему это?

ЛЮСЯ
Потому что потому, девчонки таких вот мальчиков чувствуют и любят, а замуж идут за скотов. Ну, я исчезла! Ложитесь с богом!

Люся мимоходом гладит его по щеке.

Борис ложится в постель. Губы раскрываются. Веки закрываются. Спит.

Утро
Ординарец комроты Филькина пододевшийся в комсоставовский полушубок, в чесанки и белую шапку, злорадно расталкивает Бориса.

ЛЮСЯ
Ой! А я выстирать-то не успела! Побоялась идти ночью по воду на речку. Утром думала…

Люся прислоняется к печке. Борис переодевается в комнате.

ЛЮСЯ
Вы приходите еще. Я и выстираю тогда…

БОРИС КОСТЯЕВ
Спасибо. Если удастся

Смотрит на спящих солдат. Кивает Люсе. Выходит из хаты.

ФИЛЬКИН
Заспались, заспались, прапоры!

Комвзводы хохлятся на стуже. Прячут лица в поднятые воротники шинелей

ФИЛЬКИН
Э-эх, прапоры, прапоры!

Филькин ведёт их за собой из уютного украинского местечка к разбитому хутору.
Занимается рассвет.

БОРИС КОСТЯЕВ
Комроты курит уже не сигареты, а крепкую махру. Он, должно быть, так и не ложился. Убивал крепким табаком сон.

ВЗВОДНЫЙ
Он вообще-то ничего мужик, вспыхивает берестой, трещит, копоть поднимать любит большую. Но и остывает быстро. Не его же вина, что немец не сдастся.

 ФИЛЬКИН
Вчера наши парламентеры предложили полную капитуляцию командованию группировки и по радио до позднего часа твердили, что это последнее предупреждение. Отказ.
Засел противник по оврагам, в полях — молчит, держится. Зачем? За что? Какой в этом смысл? И вообще какой смысл во всем этом? В таком вот побоище? Чтоб еще раз доказать превосходство человека над человеком?

Борис видит пленных. Обмороженные, опухшие от голода, едва шевелящиеся солдаты в ремках, в дырявой студеной обуви.

ФИЛЬКИН
Кемаришь, Боря?

БОРИС КОСТЯЕВ
Надо же! Научился на ходу дрыхать… Как это у Чехова? Если зайца долго лупить, он спички зажигать научится…

Филькин сует Борису бинокль.

ФИЛЬКИН
Видишь поле за оврагами и за речкой? Последний опорный пункт фашистов, товарищи командиры. По сигналу ракет — с двух сторон!

БОРИС КОСТЯЕВ
Опять мы?!

ФИЛЬКИН
И мы! Нас что, сюда рыжики собирать послали? У меня чтоб через час все на исходных были! И никаких соплей! Бить фрица, чтоб у него зубы крошились! Чтобы охота воевать отпала…

Филькин выхватывает у Бориса бинокль. Спешит куда-то, выбрасывая из перемерзлого снега кривые казачьи ноги.

Борис поднимает солдат. Они выходят во чисто поле

Солдаты залегают в снегу
За оврагом взвивается красная ракета, затем серия зеленых. По всему хутору рычат танки, машины. Сначала медленно врассыпную ползут танки и самоходки. Ломают остатки плетней и сады по склонам оврагов. Затем рвут. Пускают черные дымы. Заваливаются в воронках. Поныривают в сугробах.

Бьёт артиллерия. Фукают из снега эрэсы. Вытаскивает пистолет Филькин. бросается к оврагам. Бойцы поднимаются из снега.
Возле оврагов танки и самоходки останавливаются. Открывают огонь из пушек. От хутора с воем летят мины.

ФИЛЬКИН
Осади! Всем залечь. Обстановка все еще неясная. Связь снегом похоронило. Минометчики и артиллеристы запросто лупанут по башкам, после каяться будут, магарыч ставить, чтоб жалобу на них не писали.

Гаубицы-полуторасотки начинают месить овраги. Бойцы отползают к огородам, уроненным плетням, Работают лопатами. Окапываются. Танки начинают обтекать овраги. Выползают к полю. Охватывают его с двух сторон. Сгоняют врага в неглубокую пойму речки.
Пехота раздробленно постреливает из винтовок и пулеметов.

Борис видит глаза Люси.

ЛЮСЯ
 Давно  на фронте?

БОРИС КОСТЯЕВ
Привет бойцы. Я ваш новый взводный

БОЕЦ
Садитесь товарищ  младший  лейтенант. Покурим.

БОРИС КОСТЯЕВ
Хочется скорее настичь врага, сразиться.

БОЕЦ
Успеешь, младший лейтенант, успеешь! Немца хватит на всех и на тебя тоже!

Бойцы в мешковатых шинелях, с флягами и котелками на боку, с рюкзаком, горбато дыбящимся за спиной. Курят.

БОЕЦ
Что, мы совсем не походим на образ бойца, какого вы мечтали вести вперед?
Тут есть такие черноокие, податливо  игривые казачками. Можем свести.

БОРИС КОСТЯЕВ
Вот, понимаешь, воины! Враг топчет нашу священную землю, а они, понимаешь!

БОЕЦ
Что же вам не дали настоящий пистолет — из нагана какая стрельба?

БОРИС КОСТЯЕВ
В руках умелого, целеустремленного воина, древний семизарядный наган может стать грозным оружием. Я готов расстреливать врага в упор, если понадобится, и рукояткой долбануть по башке.

Рвутся снаряды. Ракеты свистят над окопами. Выскакивает Борис из траншеи

БОРИС КОСТЯЕВ
За мной! Ур-ра!

Машет наганом. Мчится вперед. Оглядывается. Солдаты идут в атаку перебежками, неторопливо, деловито.

БОРИС КОСТЯЕВ
Трусы! Негодяи! Вперед!

За ним бросаются три молоденьких солдатика. Их тут же и подсекает пулями.
Рядом с ним плюхается дядька. Начинает немедленно орудовать лопатой. Закапывает сначала голову. Потом дальше. Глубже вгрызается в землю.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ты что, копать сюда прибыл или биться?

Этот солдат, с двухцветной щетиной на лице, каурой и седой, бесцеремонно рвёт лейтенанта за сапог. Роняет рядом с собой. Подгребает под себя.

СОЛДАТ
Убьют ведь, дура!

Солдат куда-то стреляет из винтовки. Потом вскакивает. Проворно для его возраста мчится вперед

СОЛДАТ
Не горячись! За мной следи.

Борис выскакивает. Чиркает пуля в область шеи. Борис падает.

Госпиталь

Борис  лежит в постели. Рядом с  ним лежат два пожилых бойца его взвода

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Нам чо? Мы за нашим отцом-командиром — как за каменной стеной, без страху и сомнения!..

ВТОРОЙ СОЛДАТ
Он как побежит, как всех наганом застрелит! Нам токо трофеи собирать

БОРИС КОСТЯЕВ
Я понял, братцы. Солдат, он и без меня знает, что надо делать на войне, и лучше всего, и тверже всего знает он, что, пока в землю закопан, — ему сам черт не брат, а вот когда выскочит из земли наверх — так неизвестно, чего будет: могут и убить.

ВТОРОЙ СОЛДАТ
Я не выберусь оттудова и за всяким-яким в атаку не пойду, буду ждать, когда свой ванька-взводный даст команду вылазить из окопа и идти вперед. Уж если свой ванька-взводный пошел, значит, все возможности к тому, чтобы не идти, исчерпаны.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Но и тогда, когда ванька-взводный, поминая всех богов, попа, Гитлера и много других людей и предметов, вылезет наверх, даст кому-нибудь пинка-другого, зовя в сражение, я еще секунду-другую перебуду в окопе, замешкаюсь с каким-либо делом, дело же, не пускающее меня наверх, всегда найдется, и всегда во мне живет надежда, что, может, все обойдется, может, вылезать-то вовсе не надо — артиллерия, может, лупанет, может, самолеты его или наши налетят, начнут без разбору своих и чужих бомбить, может, немец сам убежит, либо еще что случится…
А так как на войне много чего случается, — глядишь, эта вот секунда-другая и продлит жизнь солдата на целый век, в это время и пролетит его пуля…

ВТОРОЙ СОЛДАТ
Но проходит всякий срок. Дальше уж оставаться в окопе неприлично, дальше уж подло в нем оставаться, зная, что товарищи твои начали свое тяжкое, смертное дело и любой из них в любое мгновение может погибнуть. Распаляю самого себя матом, собираюсь в комок. Все слышу, все вижу. Вымахну из окопа и сделаю бросок к той кочке, к пню, к забору, к убитой лошади, к опрокинутой повозке, а то и к закоченелому фашисту, словом, к заранее намеченной позиции, сразу же падаю и, палю.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Если теня при броске зацепило, но рана не смертельная — я палю еще пуще. Коли подползет ко мне свой брат-солдат помочь перевязкой, я его отгоню.. Сейчас главное — закрепиться, сейчас главное-палить и палить, чтобы враг не очухался. Бейся, боец, пали, и намечай себе объект для следующего броска — боже упаси ослабить огонь, боже упаси покатиться обратно! Вот тогда солдатики слепые, тогда они ничего не видят, не слышат и забудут не только про раненых, но и про себя, и выложат их за один бой столько, сколько за пять боев не выложат…

ВТОРОЙ СОЛДАТ
Но вот закрепились бойцы. Я вздохнул. Рану пощупал и начинаю принимать решение: закурить мне сейчас и потом себя перевязать или же наоборот? Санитара ждать очень длинное, почти безнадежное дело, солдат — рота, санитар — один, ну два, окочуришься, ожидаючи помощи, надо самостоятельно замотать бинты и двигаться к окопу. Перевязывать себя ловко в запасном полку, под наблюдением ротного санитара. Лежа под огнем, перевязывать себя совсем несподручно, да и индпакета не хватит.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Санитаров же не дождаться, нет. Санитары и медсестры, большей частью кучерявые девицы, шибко много лазят по полю боя в кинокартинах, и раненых из-под огня волокут на себе, невзирая на мужицкий вес, да еще и с песней. Но тут не кино.
Ползу я туда, где обжит мной уголок окопа. Короток путь от него навстречу пуле или осколку, долог путь обратный. Ползу, облизываю ссохшиеся губы, зажимаю булькающую рану, под ребром, и облегчить себя ничем не могу, даже матюком. Никакой ругани, никакого богохульства позволить себе сейчас не могу — я между жизнью и смертью. Какова нить, их связующая? Может, она так тонка, что оборвется от худого слова. Ни-ни! Ни боже мой! Боженька, миленький! Помоги мне! Помоги, а? Никогда в тебя больше материться не буду!

ВТОРОЙ СОЛДАТ
И вот он, окоп. Родимый. Скатись и него, скатись, не робей! Будет очень больно, молонья сверкнет в глазах, ровно оглоушит тебя кто-то поленом по башке. Но это своя боль. Что ж ты хотел, чтобы при ранении и никакой боли? Ишь ты какой, немазаный-сухой!.. Война ведь война, брат, беспощадная…
Бултых в омут окопа — аж круги красные пошли, аж треснуло что-то в теле и горячее от крови сделалось. Но все это уже не страшно. Здесь, в окопе, уж не дострелят, здесь воистину как за каменной стеной! Здесь и санитары скорее наткнутся на меня, надо только орать сколько есть силы и надеяться на лучшее.

БОРИС КОСТЯЕВ
И почему это в самые лихие для людей часы в природе что-нибудь…

Филькин суёт ему бинокль.

БОРИС КОСТЯЕВ
Уже и без бинокля вижу все.

 Из села, что было за оврагами и полем, на плоскую высотку, изрезанную оврагами, но больше всего в голую пойму речки, высыпает туча народу.
Из оврага тоже вываливает и вываливает волна за волной толпы людей. Бегут навстречу тем, кто накатывает из села.
На всех скоростях катят танки. Сверкает что-то игрушечно, вихрем клубя, смахивая снега со склонов в речку.

БОРИС КОСТЯЕВ
Кавалерия!

Закипает от взрывов речка. Палят пушки, минометы, реактивные установки. Летят вверх комья земли, вороха снега, куски мяса, клочья одежды, колеса, обломки дерева, распоротое железо. Дымно от танков. Топот коней, рокот танков, людские вопли.
Все унимается.
Две машины кострами горят в поле. Сыпется пальба торопливая, бестолковая.

ФИЛЬКИН
Вот и все!Все, товарищи! Капут группировке!

Пафнутьев строчит из автомата в небо. Прыгает.

ПАФНУТЬЕВ
Урааааааа! Чо вы? Охренели?! Победа же! Наголову фашист!
 
Бойцы подавленно смотрят на поле испятнанное, черное. Смотрят на речку, вскрывшуюся из-подо льда от взрывов и крови.
Филькин начинает угощать всех без разбора душистыми трофейными сигаретами, балагурит.

ФИЛЬКИН
Пришлю кухню, полную каши. Водки раздобуду не по наличию людей, по списочному составу. К орденам представлю всех до одного — герои!

ОРДИНАРЕЦ
К телефону.

Возвращается Филькин. Выгрызает из обгорелой кожуры картофельную мякоть. Поворачивается карманом к Борису. Борис достаёт себе обугленную картофелину.

ФИЛЬКИН
Это вместо обещанной каши. Оставь старшину за себя. Пойдем получать указания. Нет нам покоя, и скоро, видимо, не будет. Возьми Корнея или пузырька своего. Мой кавалер опять куда-то провалился! Ну он у меня дофорсит! Я его откомандирую к вам, ты ему лопату повострее, ружье побольше, котелок поменьше…

БОРИС КОСТЯЕВ
Это мы можем, это — пожалуйста! Корней Аркадьевич, Шкалик за мной. Старшина остаёшься  за меня

Борис двигается на окраину хутора. Филькин проваливается до пояса.
Проходят оврагами.

ФИЛЬКИН
Войну на войне все равно не обойдешь…

На поле, в ложках, в воронках, возле изувеченных деревцев, кучами лежат убитые, изрубленные, подавленные гусеницами немцы. Попадаются еще живые. Изо рта их идёт пар. Они хватаются за ноги. Ползут следом по снегу, опятнанному кровью.
Идут, запинаются за бугорки снега, под которыми один на другом громоздятся коченелые трупы.

БОРИС КОСТЯЕВ
Зачем пришли сюда? Зачем? Это наша земля! Это наша родина! Где ваша?

ЛАНЦОВ
Неужели еще повторится такое? Неужели это ничему людей не научит? Достойны тогда своей участи…

ФИЛЬКИН
Не вякал бы ты, мудрец вшивый!
 
Борис черпает рукавицею снег. Кормит им позеленевшего Шкалика.

ФИЛЬКИН
Боец! Ему бы рожок с молочком!

На окраине села толпится народ. У широко распахнутого входа в клуню нервно перебирают ногами тонконогие кавалерийские лошади, запряженные в крестьянские дровни. Это несколько генералов, много офицеров, командующий фронтом.

ФИЛЬКИН
Ну нанесла нас нечистая сила.

Борис торопливо поправляет ремень. Развязывает тесемки шапки. Пальцы не слушаются его. Дергает за тесемку, с мясом отрывает ее. Майор в желтом полушубке, с портупеей через оба плеча.

МАЙОР
Кто такие?

ФИЛЬКИН
Командир  Роты Филькин

МАЙОР
Следуйте за мной!

Командующий и его свита пропускают мимо себя мятых, сумрачно выглядевших солдат-окопников. Командующий в чистой долгополой шинели, в папахе и поглаженном шарфе. Глубокие складки отвесно падают от носа к строго и горестно сжатым губам. Лицо его воскового цвета.

ФИЛЬКИН
По фронту ходя всякого рода легенды о прошлом и настоящем командующего. Однажды он напоролся на взвод пьяных автоматчиков и не отправил их в штрафную, а вразумлял так:
Вы поднимитесь на цыпочки — ведь Берлин уж видно! Я вам обещаю, как возьмем его — пейте сколько влезет! А мы, генералы, вокруг вас караулом стоять будем! Заслужили! Только дюжьте, дюжьте…

Следом за майором бойцы входят в клуню.

На снопах блеклой кукурузы, засыпанной трухой соломы, лежит мертвый немецкий генерал в мундире с яркими колодками орденов, тусклым серебряным шитьем на погонах и на воротнике. В углу клуни, на опрокинутой веялке, накрытой ковром, стоят телефоны, походный термос, маленькая рация с наушниками. К веялке придвинуто глубокое кресло с просевшими пружинами. На нем — скомканный клетчатый плед..
Возле мертвого генерала стоит на коленях немчик в кастрюльного цвета шинели, в старомодных, антрацитно сверкающих ботфортах, в пилотке с пришитыми меховыми наушниками. Перед ним на опрокинутом ящике хрипит патефон. Старик немец крутит ручку патефона. По лицу его безостановочно катятся слезы.
Майор снимает трубку с пластинки. Немец старик кричит на майора. У него трясутся мешковатые штаны. Прыгает желтая медалька на впалой груди. Высыпаются последние мелкие стекла из очков. Обнажает почти беззрачные облезлые глаза.

НЕМЕЦ
Зи дюрфэн нихт. Конвенцион… Вагнер… Ди либлингмузик вом генераль… Ди тотэн хабэн кайнен шутц! Ди тотэн флэен ум гнадэ ан! Зи дюрфен них!

Переводчица в красиво сидящем на ней приталенном полушубке, в шапке из дорогого меха, в чесаных валеночках вежливо приобнимает немчика. Отводит его в сторону.

ПЕРЕВОДЧИЦА
Ист дас аух ди либлингмузик вом фюрер?

НЕМЕЦ
Я, я. Майн фюрер… мэг эр инс грас байсэн!

ПЕРЕВОДЧИЦА
Эр вирд, вирд балд крэпирен унд дан вэрдэн тагс унд нахтс Вагнер, Бах, Бетховен унд андэрэ дейчен генос-сен эрклингэн, ди траурэнмузик ломпонирэн кенэн…

НЕМЕЦ
О, фрау, фрау. Об дэр готт ин дэр вельт эксистиерт?

Припадает к ножкам кресла. Начинает отряхивать пыль и выбирать комочки глины из ковра.
В разжавшейся, уже синей руке генерала на скрюченном пальце висит пистолет. На груди его, под орденскими колодками и знаками различий, давленой клюквиной расплывается пятнышко. Генерал худ, в очках, с серым лицом. В полуоткрытом рту его виднеется вставленная челюсть. Очки не падают. Седую щетку усов под носом прочерчивает полоска крови. Шея выше стоячего воротника мундира в паутине морщин. Клещом впивается в нее стальной крючок.

МАЙОР
Командующий группировкой. Не захотел бросить своих солдат, а рейхскомиссар с высшим офицерьем удрал, сволочь! Разорвали кольцо на минуты какие-то и в танках по своим солдатам, подлецы!.. Неслыханно!

ФИЛЬКИН
Таранили и нас — не вышло!

За клуней грохочет танк. Сигналит машина.

МАЙОР
Мешок железных крестов прислал фюрер погибающим солдатам. Вот они. Раздать не успели.

Майор пинает брезентовый мешок с железными застежками.

МАЙОР
О боже, есть ли предел человеческого безумия?!

Сигналит машина.

МАЙОР
Выносите генерала

Филькин высвобождает из руки генерала пистолет. Протягивает его майору. Перед глазами майора стоят хмурый, костлявый солдат. Щенком дрожит зеленый парнишка в горбатой шинели. С откровенной неприязнью глядит лейтенант с оторванной тесемкой у шапки..

МАЙОР
Да на кой мне такое орудье?! Отдай вон ему — в память о благодетеле. Или вон переводчице.

ПЕРЕВОДЧИЦА
А что! Я не против. Исторический экспонат!

Филькин щелчком вынимает обойму из пистолетика. Запускает запустил ее в угол, за веялку. Вспугивает оттуда стайку воробьев. Подкидывает пистолетик к ногам старика немца. Тот не берёт пистолетик. Пятится. Переводчица берёт его под руку. Начинает петь.
Старик клюёт носом в поклоне. Цапает сухими птичьими лапками пистолетик. Прижимает к груди, будто икону.

НЕМЕЦ
Данке! Данке шеен.

Немец догоняет пехотинцев. Они неловко тащат деревянное тело генерала. Стягивает с головы швейковскую пилотку. Суетится вокруг стрелков. Забегает то слева, то справа. Пытается помогать нести своего господина. По рыхлым щекам старика попрыгивают слезы.
Возле клуни ждёт «студебеккер» с открытым бортом, прицепленный к танку. Солдаты целятся затолкнуть покойника в кузов. Старенький немец петушком подпрыгивает. Лезет в машину. Майор подсаживает его. Немец кланяется.
Принимает бережно голову генерала. Волоком подтаскивает генерала к кабине. Подсовывает свою пилотку. Опускает на нее затылком своего господина. Девушка-переводчица бросает в кузов высокий нарядный картуз.

 НЕМЕЦ
Данке шен, фройляйн!

Командующий фронтом возле саней. В голове саней на коленях стоит пожилой автоматчик. Туго наматывает вожжи на кулаки.

КОМАНДУЮЩИЙ
Разумовский!

Майор подходит к саням.

МАЙОР
Су-шусь, та-рищ-рал!

КОМАНДУЮЩИЙ
Схоронить генерала, павшего на поле боя, со всеми воинскими почестями: домовину, салют и прочее. Хотя прочего не можем. —Попов на фронте не держим. Панихиду по нему в Германии справят. Много панихид.

ФИЛЬКИН
Его собакам бы скормить за то, что людей стравил. За то, что Бога забыл.

КОМАНДУЮЩИЙ
Какой тут Бог? Если здесь не сохранил. Нигде больше не сыщешь.

Переводчица переводит старикашке немцу.
Немец поднимается в кузове. Подобострастно кланяется командующему.

НЕМЕЦ
Данке! Данке, шен, герр генерал…

Командующий натягивает папаху на уши. По-крестьянски, бережно подтыкает полы шипели под колени. Устраивается в санях. Едет по полю. Сани качает и подбрасывает на бугорках. Обнажает трупы и остатки трупов.
Кони выносят пепельно-серую фигуру командующего на танковый след. Бегут бойчее к селу.
Все подавленно молчат.

ПЕРЕВОДЧИЦА
С ординарцем-то что делать — не спросили?

МАЙОР
А-а, пусть остается при своем хозяине. Не мне же обмывать этого красавца! Можете быть свободны, ребята. Спасибо!

ФИЛЬКИН
Не на чем! Потопали отыскивать командира полка.

Танк с прицепленной к нему машиной их обгоняет. Шофер машины рывками крутит руль.
Старикашка немец смотрит на покойного господина.
Майор приветливо поднимает руку в кожаной перчатке пехотинцам Переводчица стоит в кузове.

ФИЛЬКИН
Лахудра! Вонь от этого генерала или от этого денщика! В штаны они наклали, что ли?

Филькин звучно плюет вслед машине.
В хуторе людно и тесно. Толпы пленных. Среди них снуёт Мохнаков со сдвинутой на затылок шапкой.

БОРИС КОСТЯЕВ
Старшина!

Мохнаков неохотно вылезает из гущи пленных. Заталкивая что-то в карманы.

МОХНАКОВ
Ну, что ты орешь? Перемерзли все, как псы!

БОРИС КОСТЯЕВ
Отставить!

МОХНАКОВ
Отставить так отставить

Идёт за лейтенантом.
Из оврага выбирается солдат в маскхалате, измазанном глиной. Лицо у него черно, костляво, с воспаленными глазами. Он стремительно идёт улицей. Сворачивает в огород. Там сидят вокруг подожженного сарая пленные.

СОЛДАТ
Отдыхаете культурно?

Солдат начинает срывать через голову ремень автомата. Сбивает шапку на снег. Автомат запутывается в башлыке маскхалата. Он рвет его.
Немцы отваливаются от костра. Парализованно наблюдают за солдатом.

СОЛДАТ
Греетесь, живодеры! Я вас нагрею! Сейчас, сейчас…

Солдат поднимает затвор автомата срывающимися пальцами. Борис бросается к нему. Брызгают пули по снегу. Простреленный немец бьётся у костра, выгибаясь дугою. Другой падает в огонь. Орут пленные. Бросаются врассыпную. Солдат в маскхалате подпрыгивает так, будто подбрасывает его землею. Скалит зубы. Что-то дикое орет. Слепо жарит куда попало очередями.
Борис падает на пленных.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ложись!
 
Патроны в диске заканчиваются. Солдат все давит и давит на спуск. Пленные бегут за дома. Лезут в хлев. Падают. Проваливаются в снегу.
Борис вырывает из рук солдата автомат. Тот начинает шарить на поясе. Его валят. Солдат рыдает. Дерёт на груди маскхалат.

СОЛДАТ
Маришку сожгли-и-и! Селян в церкви сожгли-и-и! Мамку! Я их тыщу… Тыщу кончу! Гранату дайте! Резать буду, грызть!..

Мохнаков придавливает солдата коленом. Трёт ему лицо, уши, лоб. Гребет снег рукавицей в перекошенный рот. Солдат плюётся. Пинает старшину.

МОХНАКОВ
Тихо, друг, тихо!

Солдат перестаёт биться. Садиться. Озирается. Разжимает кулаки, облизывает искусанные губы. Хватается за голову. Падает в снег. Заходится в беззвучном плаче. Старшина принимает шапку из чьих-то рук. Натягивает ее на голову солдата. Похлопывает его по спине.
В ближней полуразбитой хате военный врач с засученными рукавами бурого халата, напяленного на телогрейку, перевязывает раненых.
Раненые лежат вповалку — и наши, и чужаки, стонут. Старший сержант с наискось перевязанным лицом, с наплывающими под глаза синяками, послюнявливает цигарку. Прижигает. Засовывет ее в рот недвижно глядевшему в пробитый потолок пожилому немцу.Он кивает на руки немца, замотанные бинтами и портянками.

СТАРШИЙ СЕРЖАНТ
Как теперь работать-то будешь, голова? Познобился весь. Кто тебя кормить-то будет и семью твою? Хюрер? Хюреры, они накормят!

В избу сбегаются и сползаются раненые. Они трясутся. Размазывают слезы и сажу по ознобелым лицам.
Бойца в маскхалате уводят. Он бредет, спотыкается, низко опускает голову. Затяжно и беззвучно плачет. За ним с винтовкой наперевес идёт солдат из тыловой команды, в серых обмотках, в короткой прожженной шинели.
Санитар помогает врачу. Раздевает раненых, подаёт бинты и инструменты. Корней Аркадьевич включается в дело. Легко раненный немец сноровисто начинает обихаживать раненых.
Рябоватый, кривой на один глаз врач молча протягивает руку за инструментом.

ВРАЧ
Не ори! Не дергайся! Ладом сиди! Кому я сказал, ладом!

Врач прекращает работу. Вытирает руки о бязевую онучу. Делает козью ножку из легкого табака. Он выкуривает ее над деревянным стиральным корытом, полным потемневших бинтов, рваных обуток, клочков одежды, осколков, пуль, желтых косточек.
Топится щелястая, давно не мазанная печь. Горелят в ней обломки частокола, ящики из-под снарядов. Дымно в избе и людно.
Врач высится над распластавшимися у его ног людьми. Курит. Помаргивает от дыма. Безразлично глядит в окно.
Корнея Аркадьевича трясёт. Он вытирает снегом руки.

ЛАНЦОВ
Вот чем она страшна! Вот чем! В крови по шею стоит человек, глазом не моргнет…

БОРИС КОСТЯЕВ
Ничего вы не поняли! Зудите, зудите… Мохнаков где?

ШКАЛИК
Умотал куда-то.

Борис вытирает мокрые руки о полы шинели.Тащиь из кармана рукавицы.

БОРИС КОСТЯЕВ
Идите во вчерашнюю избу, займут ее. Я скоро…

В перемешанной глине и снегу валяляются убитые кони, люди, оружие, колеса, банки, кружки, фотокарточки, книжки, обрывки газет, листовок, противогазы, очки, шлемы, каски, тряпки, одеяла, котлы и котелки. Пузатый тульский самовар лежит на боку. Иконы с русскими угодниками, подушки в деревенских латаных наволочках-все разорвано, раздавлено, побито все. Трупы, трупы, забросанные комьями земли, ворохами сена. Многие трупы уже выкорчеваны из сугробов, разуты, раздеты. Возле одного костерка на корточках сидит немец, замотанный в тряпки. Перед ним на винтовке, воткнутой штыком в снег, котелок с черным конским копытом. Солдат суёт под котелок горсточки сухого бурьяна, щепочки. Они вместе и остывают, костерок и солдат. Снег делается белой ему купелью.

ЛАНЦОВ
Вот сюда бы Гитлера приволочь полюбоваться на это кино.

Борис загребает снегом лицо покойного с разъятой, разорванной пастью. Пьяно бежит вниз по оврагу.
В глубине оврага, забросанная комьями глины, лежит убитая лошадь. Во чреве ее роется собака.. Рядом прыгает хромая ворона. Собака, по-щенячьи тявкая, бросается на нее. Ворона отлетает в сторону.
Борис топает. Расстёгивает кобуру.

БОРИС КОСТЯЕВ
Пошла! Цыть! Пошла!

Собака отскакивает. Вжимает хвост еще глубже в провалившийся зад. Раскатисто рычит. Ворона сидит на козырьке оврага.
Борис опасливо обходит собаку. Спешит в глубь оврага. За ближним поворотом оврага Борис видит шустро орудующего кузнечными щипцами человека. Борис пытается закричать. Сведенные губы шевелятся сперва с шипом. Потомидет изнутри взводного скулеж, собачий, сдавленный.
Старшина резко оборачивается.. Он следит за рукой лейтенанта. Борис не двигается. Не моргает. Старшина бросает в снег ржавые щипцы. Валенком забросывает разъятый рот мертвеца.

МОХНАКОВ
Ну что ты, что ты? Не боись, тут все свои.

БОРИС КОСТЯЕВ
Не прикасайся ко мне!

МОХНАКОВ
Да не прикасаюсь, не прикасаюсь. Бродишь, понимаешь… Враг кругом… Мины кругом… Может рвануть, а ты бродишь…

Борис переламывается в пояснице. Волочит ноги. Подходит к стене оврага. Лбом приваливается к мерзлой земле. Горло его выжимает клейкую слюну. Смотрит на небо. Стоит какое-то время. Он падает в воронку.
Ударяется о мерзлые комья. Приходит в себя.
Два окоченелых эсэсовца сидят в глубокой бомбовой воронке. В упор смотрят на него судачьими глазами. Лейтенант бьётся, мычит, срывает ногти. Пытается вылезть наверх.
Мохнаков плещет ему в рот чего-то. Борис глядит на него. Старшина ножом очищает шинель на нем.

БОРИС КОСТЯЕВ
Не… не… не…

МОХНАКОВ
Экий ты, ей-богу какой! Война ведь это война — не кино! Пойми ты! Тут, видал? Голый голого тянет и кричит: «Рубашку не порви!»

Мохнаков принюхиавается по-собачьи

МОХНАКОВ
Славяне борова палят! Пищу варят, бани топят… Живой о живом… А ты?

Мохнаков достаёт кисет. Раздирает тесемки на красном кисете. Подносит его под нос взводному. В кисете колечки с примерзшей к ним кожей, золотые зубы, вывернутые вместе с окровенелыми корнями, ладанки, крестики, изящный портсигар.

МОХНАКОВ
Видал? Нюхай вот. И молчи.

Борис отталкивает от себя кисет.

МОХНАКОВ
Нет, ты смотри, смотри, мотай на ус.

БОРИС КОСТЯЕВ
Да не хочу я этого видеть, не хочу! Зачем тебе это?

МОХНАКОВ
А ты будто и не знаешь?

БОРИС КОСТЯЕВ
Догадываюсь. Ребята уже давно заметили неладное. Пафнутьев раньше всех. Да я-то не верил.

МОХНАКОВ
Теперь поверишь! Курить будешь? И не надо, не учись. Храни здоровье. И честь смолоду. Ох-хо-хо-хо-ооо! Ох-хо-хо-хо-ооо,

Старшина хохочет, воет, охает. Падает на землю. Начинает биться лицом в мерзлые комки.

МОХНАКОВ
Ох, война, ох, война, ох, война-а-а, война-а-а, па-адла-а-аааа! Ох, ****ь!

БОРИС КОСТЯЕВ
Мохнаков! Мохнаков! Да Мохнаков! Перестань! Ну что ты, ей-богу. Ну перестань! Ну, старшина же…

Старшина поднимается. Они разводят костёр
Борис тянет к нему руки. Втыкают на винтовочные шомпола по куску полузамерзшего хлеба.

МОХНАКОВ
Я, паря, землячок мой дорогой, в тятю удался. Он у меня, родимай, все хвалился, что с пятнадцати лет к солдаткам хмель-пиво пить ходил, а я, паря, скромнее был его: только в шестнадцать оскоромился. В семнадцать тятька давай меня женить скорее, а то, говорит, убьют, обормота, мужики, иль бабы от любви задушат. В восемнадцать у меня уж ребенок в зыбке пищал и титьку требовал. В девятнадцать второй появился, да все девки — Зойка, Малашка, я уж парня начал выкраивать да вытачивать, да тут меня — хоп и в армию, и с тех пор я, почитай, дома и не видел. В отпуске после Халхин-Гола был, и все. Правда, парня все-таки успел за отпуск смастерить — мастак я на эти дела, о-ох, мастак! Мне вот юбку на бочонок с селедкой надень или платье на полевую кухню надень и скажи — баба, дай выпить — и полезу, никакой огонь меня не остановит!

Едят раскисший хлеб

МОХНАКОВ
Тебе уже двадцатый, но ты еще и не знаешь, куда она комлем лежит. Немцам вон и бордели, и отпуска… а у нас потаскушку свалишь — и праздник тебе.

БОРИС КОСТЯЕВ
К потаскушкам бы и приставал. Зачем же к честной женщине-то лезешь? Озверел?

МОХНАКОВ
Все они честные. Такая вот «честная» и наградила трофейным добром. Столько поубито и столько сведено народу, чего там какая-то бабенка… А ты бы вправду застрелил бы меня?

БОРИС КОСТЯЕВ
Да!

МОХНАКОВ
Светлый ты парень! Почитаю я тебя. За то почитаю, чего сам не имею… Э-эх. Шибко ты молод. Не понять тебе. Весь я вышел. Сердце истратил… И не жаль мне никого. Мне и себя не жаль. Не вылечусь я. Не откуплюсь этим золотом. Так это. Дурь, блажь. Баловство.

БОРИС КОСТЯЕВ
Может, попросить полкового врача?.. Я бы… мог…

МОХНАКОВ
Ду-ура! Не суйся уж куда тебя не просят! Эх ты, Боря, Боря, разудала голова! Меня ж в штрафную запердячат.

БОРИС КОСТЯЕВ
В штрафную?

МОХНАКОВ
Ну а куда же еще?

БОРИС КОСТЯЕВ
Да за что в штрафную-то?

МОХНАКОВ
За смелость. Понял?

БОРИС КОСТЯЕВ
Пойдем отсюда, Мохнаков, а? Пойдем!

По слепому отростку оврага, до краев забитому рыхлым снегом, прёт с выпущенными поверх валенок брюками, Мохнаков. Торит дорогу.

БОРИС КОСТЯЕВ
Старшина, как же так, что такого диковинной силы человека можно потерять из-за пустяка. Богатырь и умирать должен по-богатырски, а не гнить от паршивой болезни морально ущербных морячков и портовых проституток.

 МОХНАКОВ
Я начал отступать еще с границы, не однажды валялся в госпитале, знал холод, окружения, прорывы, но в плен не угодил. Везло, и, наверное, оттого везло, что придерживался старинного правила русских воинов — лучше смерть, чем неволя.
Я вжился в войну, привык к ней и умею переступить те мелочи, которые часто бывают не нужны на войне, вредны фронтовой жизни. Он могу быть только военным. Уме. только стрелять и ничего больше.
 
Борис упирается в полушубок Мохнакова. Старшина останавливается у среза земли. Упирается во что-то глазами. Втиснувшись задом в норку, выдолбленную в стене оврага сидит немец. Рукавица с кроликовой оторочкой высунута из снега. На ней лежат часы. Старшина валенком разгребает ноги немца. Снег наверху чист, но внизу состывается в кровавые комки. Ноги немца, покоятся ровно бы отдельно от человека. Под недавней, остренькой, но уже седой щетиной шелушатся коросты, впалые щеки земляно чернеют. Всюду: в коростах, в бровях и даже в ресницах — копошатся вши.

НЕМЕЦ
Хифе… Хильфе…За мир битте… реттен зи мих…

МОХНАКОВ
Чего он говорит?

БОРИС КОСТЯЕВ
Просит спасти.

МОХНАКОВ
Спасти! С двумя-то перебитыми лапами? Своих с такими ранениями хоронить сегодня будем…

Немец ловит взгляд Бориса

НЕМЕЦ
Реттен зи виллен… Хильфе…

МОХНАКОВ
Иди-ка отсудова, лейтенант.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ты что? Ты что задумал?

Мохнаков снимает с плеча автомат

МОХНАКОВ
Я тебе сказал — иди! И не оглядывайся.

Немец вываливается из норки. Дергается в снегу живым до пояса туловищем. Пытается ползти за Борисом. Протягивает ему руку

МОХНАКОВ
Да иди же ты, ебут твою мать!

Борис рвётся вверх. Приступает полу шинели. Падает. Молотит руками и ногами.
Доносится хриплое, надтреснутое завывание.
Борис прикрывает уши рукавицами. Он слышит экономную очередь автомата.
Мохнаков догоняет Бориса в поле. Подводит к повозке. Опрокидывает ее. Вытряхивает окоченевшего раненого. Хлопает по дну повозки ладонью. Разувается. Начинает вытряхивать из валенок снег.

МОХНАКОВ
Чо сидишь-то? Маму вспомнил? Переверни портянки сухим концом!

Борис стягивает валенки. Вытряхивает. Выбирает из них горстями снег.

От хутора к местечку тянется колонны пленных. В кюветах валяются убитые кони и люди. Кюветы забиты барахлом, мясом и железом. За хутором, в полях и возле дороги скопища распотрошенных танков, скелеты машин. Всюду дымятся кухни. Налажены пожарки. Бочки из-под бензина, под которыми пластается огонь. В глухо закрытых бочках, на деревянном решетье прожаривается белье, гимнастерки и штаны. Солдатня в валенках, в шапках и шинелях пляшет вокруг костров.
Возле густого бора стоят закрытые машины и палатки санрот. Здесь показывают кино на простыне, прикрепленной к стволам сосен. Лейтенант и старшина задерживаются. Смотрят, как развеселый парень Антоша Рыбкин, напевая песни, запросто дурачит и побеждает затурканных, суетливых врагов.

Зрители чистосердечно радуются успехам киношного вояки.
Скрипят шаги по снегу. Тянутся колонны пленных по дороге. Дорога отмечена реденькими столбами с обрезью вислых проводов, втянутых в снег. Столбы торчат сами.
Старшину и Бориса сгоняют на обочину дороги «студебеккеры». В машинах плотно, один к одному, сидят, замотанные шарфами, подшлемниками, тряпьем, пленные. Все с засунутыми в рукава руками. Все согбенные, все одинаково бесцветные и немые.

МОХНАКОВ
Ишь, фрицы на машинах, а мы пешком! Хочь дома, хочь в плену, хочь бы на том свете…

БОРИС КОСТЯЕВ
Часы-то взял?

МОХНАКОВ
Не, выбросил.

Борис входит в дом хозяйки.. Солдаты спят на полу. Дневалит Пафнутьев.

БОРИС КОСТЯЕВ
Пафнутьев ложитесь спать.

Борис мостится у печки.
Дрема накатывает
Видится ему в ломаном, искрошенном бурьяне черная баня, до оконца вросшая в землю.
Баня на льду. Под ней тает. Она лепехой плавает в навозной жиже. Сорит черной сажей. Фукаеь пламенем в трубу. Из бани через подтай мостки неизвестно куда проложены. По мосткам, зажав веник под мышкой, опасливо пробирается тощий человек. Борис узнаёт себя. В бане докрасна раскаленная каменка. Клокочет вода в бочке. Пар. На стенах бани куржак. Человек уже не Борис. Другой какой-то человек. Он клацает зубами. Рвет на себе одежду. Подпрыгивает. Орет.

Идем в крови и пламени

Пуговицы булькают в шайку с водой. Человек хлещет прямо из шайки на огненно горячую каменку. Взрыв! Человек ржет, хохочет и пляшет голыми ногами на льду. Держит на черной ладони сверкающие часики. В другой руке у него веник. Он хлещет себя, воет.

О-о-ох, война-а-ааа! Ох, война-а-ааа!

Весь он делается черный. Голова белая, вроде бы в мыльной пене. Это не пена. Куржак это. Человек рвет волосы на голове. Они не ломаются мерзло, сыплются, сыплются. Человек выскакивает из бани. Мостки унесло. Прислоняет руку к уху. Человек слушает часы. Бредет от бани все глубже, дальше по чему-то черному, густому. Это, прибоем, валом накатывается кровь. Человек бросает часики в красные волны. Начинает плескаться. Ворохами бросает на себя кровь. Дико гогочет. Ныряет в нее. Плывет вразмашку. Голова его чем дальше, тем чернее…
Борис открывает глаза.
Воинство спит, Шкалик бредит, Ланцов рукой по соломе водит — выступает, речь говорит, философствует. Пафнутьев спит между ножек стола. Голова наружу.
Придерживаясь за стены, ощупью Борис пробирается в маленькую комнатку. Раздевается. Бросает амуницию куда-то во тьму. Падает на низкую кровать.
Перед ним земля, залитая водою, без волн, без трещин и без ряби. Чистая-чистая вода, над нею чистое-чистое небо. И небо и вода оплеснуты солнцем. По воде идет паровоз, тянет вагоны, целый состав. Море без конца и края. Небо сливающееся с морем. Паровоз падает в глубину. Шипит головешкою. Коробочки вагонов ссыплются туда же вместе с людьми, с печами, с нарами и солдатскими пожитками. Вода смыкается..
Появляется человек из бани. Нагой. Начинает махать веником. Гоняется за птицами. Сшибает их веником. Свертывает им головы. Бросает их под нары. Птицы предсмертно бьются. Хрипло кричат

Хильфе! Хильфе!

Лейтенант хватает человека за руки. Пробует отнять у него веник.Человек отмахивает его веником

ЧЕЛОВЕК
Жрать чего-то надо?! Приварок сам в руки валит!

Птицы хрипят

Хильфе! Хильфе!

Птицы беззвучно хлопают крыльями по воде. Они все безголовые. Крутятся на одном месте. Из черенков шей ключом бьёт кровь. Волны крови плещутся вокруг. Паровоз опять идёт. Не по воде, а по густеющей крови. По ней вразмашку плывёт человек. Догоняет безголовую утку. Он ее хватает ртом, зубами. Никак не может ухватить…
Борис заносит ногу над пустотой из бешено мчавшегося вагона.
Вздрагивает. Хватается за кровать.
Рядом стоит Люся.

ЛЮСЯ
У вас горел свет. Я думала, вы не спите… Я выстирала верхнее. Белье бы еще постирать…

БОРИС КОСТЯЕВ
Когда я ложился. Света не было

ЛЮСЯ
Я думала, вы…

Стоит над ним. Смотрит.

ЛЮСЯ
Как хорошо, что пришли ночевать снова те же военные. Я уже привыкла к ним. Жалко вот, не смогла их снова уговорить пойти в чистую половину. На кухне устроились… А на улице морозно… Хорошо, что бои кончились. Еще лучше, если бы вовсе война кончилась… А солдаты где-то раздобыли сухих дров. Сегодня они неразговорчивые, сразу спать легли, и выпивал только один пожарник-кум…

БОРИС КОСТЯЕВ
Какой я сон видел!

ЛЮСЯ
Страшный, да? Других снов сейчас не бывает… Я думала, вы больше не придете…

БОРИС КОСТЯЕВ
Почему же?

ЛЮСЯ
Я думала, вдруг вас убьют… Стрельба такая была…

БОРИС КОСТЯЕВ
Это разве стрельба?

Протирает глаза. Видит в разрезе халата исток грудей. Рядом ее лицо, с вытянутыми, смятенно бегающими глазами. Борис сглатывает слюну.

БОРИС КОСТЯЕВ
Какая… ночь… тихая… Снилось, как мы по Барабинской степи на войну ехали… Степь, рельсы — все под разливом. Весна была. Жутко так. Какая ночь… глупый сон… какая ночь… тихая…

ЛЮСЯ
Война…

БОРИС КОСТЯЕВ
Мне… хорошо… здесь.

ЛЮСЯ
Я рада…

БОРИС КОСТЯЕВ
Я тоже… рад…

Борис протягивает к ней руку.
К его руке  прикасается в  ответ   рука пупырышки под пальцами.
Пальцы играют друг с дружкой. То  приближаются,  то  отрываются. На мгновение  руки  плотно соприкасаются. Раздаётся  грохот. Изба  распадается. Появляется пух. Светит жаркое  солнце.  Пара  голых  тел летает над полем. Со всех  орудий вылетают  ракеты. На фоне неба из ракет появляются слова

Женщина! Так вот что такое женщина!

Борис кричит
Что же это ты со мной сделала? Сорвала, словно лист с дерева, закружила, закружила и понесла, понесла над землею

Земля исчезает
Далеко-далеко, где-то в пространстве Борис нащупывает руку Люси. Он подбрасывает её,как пушинку. Они летают обнажёнными. Входят. Выходят друг в дружку. Орудия продолжают стрелять. Это не орудия. Это их сердца прорывают грудную клетку.
Соприкасаются друг с другом. Над ними летают Люся и Борис. Также слитны. На Бориса несётся ракета. Он кричит. Закрывает собой Люсю. Он загнанно падает лицом в подушку.
В глаза его бьёт ослепительно яркий свет лампочки. Рука Люси прикрывает рукою его лицо от света. Борис видит обнажённую Люсю. Он тонко стонет.

ЛЮСЯ
Вот и помогла я фронту.

Люся лежит недвижно. От переносицы к губе ее катится слеза.

БОРИС КОСТЯЕВ
У меня… первый раз это…Простите, если можете.

Люся убирает щепотью слезу. Поворачивается к нему.

ЛЮСЯ
Я знаю, Боря… Без фокусов да без слез наш брат как без хлеба… Выключи свет.

Борис послушно встаёт. Прихватывает одеяло. Заплетается в нем. Шлепает к табуретке. Поднимается. Поворачивает лампочку. Стоит в темноте. Борис поправляет на себе одеяло. Мешковато приседает на краешек кровати.
Над домом трещит ночной самолетик. Окно прочерчивается зеленым пятнышком.
За маленьким самолетиком тащатся тяжелые, транспортные. Рассеянный дальностью, луч порошится в окне, как нарисованная, возникает криволапая яблоня на стеклах. В комнате становится видно этажерку, белое что-то, скомканное на стуле. Темные глаза прямо и укорно глядящие на взводного.

ЛЮСЯ
Ложись. Ногам от пола холодно.

Борис, стараясь не коснуться женщины, ползёт к стене.

ЛЮСЯ
Повернись ко мне…

Старается не дотрагиваться до женщины. Медленно поворачивается. Прячет руки. таится за подушкой.

ЛЮСЯ
Какой ты еще…

Люся придвигается к нему. Дует Борису в ухо. Треплет пальцем это же ухо. Утыкается лицом в шею. Показывает  на  рубец  на  шее. Припадает губами к неровно заросшей ране.

ЛЮСЯ
Разреши мне тут. Разреши поцеловать тут. Я дура?

БОРИС КОСТЯЕВ
Нет, почему же? Если хочешь… Можно… еще…

Она трогает губами его ключицу. Губами находит рубец. Прикасается к старой ране еще раз, еле ощутимо, трепетно.

ЛЮСЯ
Мальчик ты мой… Кровушка твоя лилась, а меня не было рядом… Милый мой мальчик… Бедный мальчик

Борис неуверенно трогает рукой ее волосы. Зарывается в них лицом.

БОРИС КОСТЯЕВ
Что ото?

ЛЮСЯ
Я не знаю

Люся блуждает губами по лицу Бориса. Находит его губы.

ЛЮСЯ
Я не знаю…

Борис припадает к ее уху.

БОРИС КОСТЯЕВ
Милая…Моя…

Они уже не отстраняются друг от друга.

ЛЮСЯ
Я всю жизнь с семи лет, может, даже и раньше, любила вот такого худенького мальчика и всю жизнь ждала его, И вот он пришел!
Я уверяю тебя, что не знала мужчины до него. Мне бывало только противно. И сама уже верила в это. Я клянусь, что буду помнить тебя всю жизнь.

 БОРИС КОСТЯЕВ
Я тоже мальчишкой, да что там мальчишкой — совсем клопом, с семи лет, точно, с семи, слышал твоё имя и видел, точно, видел. Много-много раз видел тебя во сне. Называл тебя своей милой.

ЛЮСЯ
Повтори, еще повтори!

Борис целует ее лицо в слезах

БОРИС КОСТЯЕВ
Милая! Милая! Моя! Моя!

ЛЮСЯ
Господи! Умереть бы сейчас!

Перед Борисом отчетливо возникают старик и старуха, седой генерал на серых снопах кукурузы, обгорелый водитель «катюши», убитые лошади, одичавшая собака, раздавленные танками люди — мертвецы, мертвецы.

ЛЮСЯ
Что с тобой? Ты устал? Или? Или ты… смерти боишься?!

БОРИС КОСТЯЕВ
На смерть, как на солнце, во все глаза не поглядишь… — слышал я. Беда не в этом. Страшнее привыкнуть к смерти, примириться с нею. Страшно, когда само слово «смерть» делается обиходным, как слова: есть, пить, спать, любить…

ЛЮСЯ
Ты устал. Отдохни. Отдохни.

Люся не может поймать его взгляд. Он отводит глаза. Тогда она ложится щекой на его грудь.

 ЛЮСЯ
Ох, как сердчишко-то! Тихонько, тихонько, тихонько… Вот та-ак, вот та-ак…

БОРИС КОСТЯЕВ
Не надо говорить больше о смерти.

Люся отдергивает руку.

ЛЮСЯ
 Прости… Я забыла про войну.

Самолетик трещит над хатою. Чиркает огоньком по стеклу. Замолкает вдали.
За стеной хаты доносится песня

С'ур-ровый голос раз-да-ет-ся:
«Кл я-а-а не-емся-а зе-е-земляка-а-ам:
Па-ку-уда сер-ердце бье-о-о-отся,
Па-ща-ды нет вра-гам!»

Воет машина. Свет фар качается в окне. Шевелится деревце. Оно то приближается к окну, почти касаясь ветками стекла. То опадает в снеговую темень… На стеклах вспыхивают и гаснут морозные искры. Грохочет танк или трактор. Рявкает. Останавливается. Мотор бухает на холостых оборотах.

Разнобойно кричат за окном

 Взяли! Взяли! Взяли!

Голоса начинают удаляться.

БОРИС КОСТЯЕВ
К фронту. Фронт догоняют.

На кухне кто-то громко отплевывается, сморкается.

БОРИС КОСТЯЕВ
Карышев, закаленный табакур. Он и ночами встает жечь махорку.

Скрипит, хлопает дверь. Возвращается Карышев с улицы. Брякает ковшом. Выпивает холодной воды. Кашляет. Затихает.
Где-то за рекой, в оврагах, взрыв. Брякает гулко. Раскатывается гул Дребезжит окно, С деревца порхает снежок. На кухне вскрикивает Шкалик. Мычит. Успокаивается.

БОРИС КОСТЯЕВ
Еще чьей-то жизни не стало…

Люся прикрывает ладонью его рот. Борис трогает губами ее ладонь. Борис опять по-ребячьи зарывается в ее волосы. Люся обнимает его за шею

ЛЮСЯ
Я думала, ты на меня сердишься. Не надо сердиться. Нет у нас на это времени…

Жарко дышат раскрытые губы Люси. Темнеют гнездышки грудей. Опадают, спутываются вокруг шеи ее длинные волосы. Она тыкается лицом в его плечо.

ЛЮСЯ
Ты все-таки уснул бы, уснул бы…

Борис просовывает руку под ее голову.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ты знаешь, когда я был маленький, мы ездили с мамой в Москву. Помню я только старый дом на Арбате и старую тетушку. Она уверяла, что каменный пол в этом доме, из рыжих и белых плиток выложенный, сохранился еще от пожара, при Наполеоне который был…

Борис прерывается.

ЛЮСЯ
Я слушаю. Продолжай

БОРИС КОСТЯЕВ
Еще я помню театр с колоннами и музыку. Знаешь, музыка была сиреневая… Простенькая такая, понятная и сиреневая… Я почему-то услышал сейчас ту мызыку, и как танцевали двое — он и она, пастух и пастушка. Лужайка зеленая. Овечки белые. Пастух и пастушка в шкурах. Они любили друг друга, не стыдились любви и не боялись за нее. В доверчивости они были беззащитны. Беззащитные недоступны злу — казалось мне прежде…
И ты знаешь, с тех пор я начал чего-то ждать. Раньше бы это порчей назвали, бесовским наваждением. Видишь вот…

ЛЮСЯ
Мы рождены друг для друга, как писалось в старинных романах. Если тебе хочется, я расскажу о себе. Потом. А сейчас мне хорошо. Я слышу твою музыку. Между прочим, я училась в музыкальном училище. Да-да. Я уж и сама этому мало верю. Да и какое это имеет значение, Я слышу тебя…

Перед Борисом уходит куда-то старая дорога, заросшая травой. На ней два путника — он и она. Дорога бесконечная. Далекими были путники. Чуть слышна, почти невнятна, сиреневая музыка…
Борис вскидывается. Садится. Стискивает руками лоб.

БОРИС КОСТЯЕВ
Я, кажется, опять заснул?

ЛЮСЯ
Ты так забылся, так забылся… Тебе опять снилась война?

Борис прижимает ее тело к себе.

БОРИС КОСТЯЕВ
У меня голова кружится…

ЛЮСЯ
Я принесу тебе поесть и выпить. Ты ведь вечером не ел.

БОРИС КОСТЯЕВ
Откуда ты знаешь? Тебя и дома не было.

ЛЮСЯ
Я все знаю. Вот поешь и отдыхай.

БОРИС КОСТЯЕВ
Наотдыхаюсь еще. Без тебя. А поесть не помешало бы. Никого не разбудим?

ЛЮСЯ
Не-е. Я сторожкая! Не смотри на меня!
Борис смотрит на нее. Люся берёт обеими руками его голову. Отворачивает лицом к стене.

ЛЮСЯ
Не смотри, говорю!
 У-у, какой! Нельзя так! Я тоже проголодалась.

Люся шлепает она его. Хватает халат. Выскальзывает. Шуршит за дверью одеждой.

БОРИС КОСТЯЕВ
Эй, человек!

Люся просовывает лицо меж занавесок.

ЛЮСЯ
Борька, не балуй!

Борис бежит к ней. Люся смыкает перед ним занавески. Борис тычется лицом в ее лицо сквозь жесткую занавеску.

ЛЮСЯ
Я тебя люблю!

Борис бьёт в подушку кулаком. Подбрасывает ее. Падает на подушку грудью. Видит на простыне, точно в гипсе, слепок ее тела.
Он осторожно дотрагивается до простыни.
Под ладонью пустота.
Люся объявляется в дверях с посудою, с хлебом, с картошкой. Видит растерянность на лице Бориса.

ЛЮСЯ
Ты что?

К глазам его подкатывают слезы. Лицо страдальчески заостряется.

ЛЮСЯ
Я здесь!

Люся трогает его.
Борис передергивается. До хруста сжимает ее руку…
Люся рывком прижимает его к себе. Тут же отталкивает. Принимается налаживать еду. Они молча пьют самогонку из одной кружки. Пьют. Всякий раз целуются. Молча закусывают картошкой и салом. Он чистит картошку для нее. Она для него.
Молча смотрят перед собой в пустоту. Борис гладит ее руку. Люся сжимает его пальцы. Борис диковато хватает ее. Прижимает к кровати.

БОРИС КОСТЯЕВ
Смерти или живота?!

ЛЮСЯ
Ах, какой ты!

БОРИС КОСТЯЕВ
Дурной?

ЛЮСЯ
Псих! И я псих… Кругом психи…

БОРИС КОСТЯЕВ
Просто я пьяный, но не псих.

ЛЮСЯ
Нельзя так много.

БОРИС КОСТЯЕВ
Можно!

ЛЮСЯ
Ты слушай меня. Мне уж двадцать первый год!

БОРИС КОСТЯЕВ
Поду-умаешь! Мне самому двадцатый!

Люся осторожно, как ребенка, укладывает его на подушку

ЛЮСЯ
Вот видишь, я старше тебя на сто лет! А времени-то третий час!..

Кто-то из солдат шевелится на кухне. От окна падает рассеянный полумрак. Высветливает плечи Люси. Пробегая искристыми светляками по стеклу. Взблескивает снежно в ее волосах. Светятся ядрышки ее зрачков. Они сидят. Прижимаются друг к другу.

ЛЮСЯ
И ничего больше не хочется. Ни говорить, ни думать, только сидеть так вот вдвоем и полудремном забытьи и чувствовать друг друга откровенными, живыми телами.

БОРИС КОСТЯЕВ

Я испытывая неведомое блаженство, от которого душа делается податливой, мягкой, плюшевой.

Окно светится. Комната наливается красным светом. Одноголосо рыдает соседская дворняга в переулке. Морозно дребезжит, звякает колокол. Яблонька за окном дергается, шевелится, приближается к окну. Все в комнате делается живым. Двигаются тени. Мельтешат кресты от рам на полу и на стене.
Люся вцепляется ногтями в Бориса. Он прижимает ее к себе.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ну что ты, что ты, маленькая! Не бойся…Бояться нечего — Опасность я сразу бы почувствовал. Нюх у меня вышколен войною.

По ту сторону узких топольков за огородом в проулке, отгорает хата. Хата заваливается шапкой крыши набок.

БОРИС КОСТЯЕВ
Высушили славяне портянки! Уж очень резво пластала хата. В хатах этих матица — она и дымоход. Пока топят соломой — ничего, но как запалят дрова или скамейки, да еще и бензинчику плеснут солдаты — ни жилья тогда, ни портянок.

ЛЮСЯ
Полицая жарят! Шкура продажная! Так ему и… На пересылке служил, в подхвате у фашистов. Наших людей, как утильсырье, там сортировал: кого в Германию, кого в Криворожье — на рудники, кого куда…

Блики мечутся по лицу Люси и по груди. Лицо делается бледным. Глаза, зачерненные ресницами, светятся накаленно и злобно.

ЛЮСЯ
Как заняли местечко фашисты, на постой к нам определился фриц один. Барственный такой. С собакой в Россию пожаловал. На собаке ошейник позолоченный. Лягуха и лягуха собака — скользкая, пучеглазая… Фашист этот культурный приводил с пересылки девушек — упитанных выбирал… съедобных! Что он с ними делал! Что делал! Все показывал им какую-то парижскую любовь. Одна девушка выпорола глаз вальяжному фрицу, за парижскую-то любовь… Один только успела. Собака загрызла девушку…
На человека, видать, притравленная. Перекусила ей горло разом, как птичке, облизнулась и легла к окну… там!.. Там!..

Люся показывает одной рукой, другой зажимает глаза.

БОРИС КОСТЯЕВ
На твоих глазах?!

Люся трясет головой раз-другой. Закатывается в сухих рыданиях.
Борис притискивает ее к себе.

БОРИС КОСТЯЕВ
Бить! Бить так, чтобы зубы крошились! Правильно, Филькин, правильно!

Борис видит перед собой собаку с дорогим ошейником. Она рвёт убитого коня.

БОРИС КОСТЯЕВ
Она! Надо было пристрелить…

ЛЮСЯ
Поймали его партизаны.

 БОРИС КОСТЯЕВ
Не без твоего участия

ЛЮСЯ
Повесили на сосне. Собака его выла в лесу… Грызла ноги хозяина… До колен съела… — дальше допрыгнуть не могла. Подалась к фронту. Там есть чем пропитаться… А вражина безногий висит в темном бору, стучит скелетом, как кощей злобный, и пока не вымрет наше поколение — все будет слышно его…

Собака в переулке хрипит.

ЛЮСЯ
Всех бы их, гадов! Всех бы подчистую…

Борис отводит ее обратно на кровать. Укрывает одеялом. Прикладывает ладонь к гладкому покатому лбу. Она затихает под его рукою.

ЛЮСЯ
Боря, расскажи мне об отце и матери. Кто они у тебя? Я хочу к ним привыкать. Хочу все знать о тебе.

БОРИС КОСТЯЕВ
Учителя. Отец — завуч теперь, мать преподает русский и литературу. Школа наша в бывшей гимназии. Мама училась в ней еще как в гимназии. Когда-то в наш городок был сослан декабрист Фонвизин. С его жены, генеральши Фонвизиной, Пушкин будто бы свою Татьяну писал. Мама там десятая или двенадцатая вода на киселе, но все равно гордится своим происхождением. Я, идиот, не запомнил родословную мамы. Улицы и переулки в нашем деревянном городке зарастают всякой разной топтун-травой. Набережная есть. Бурьян меж бревен растет, птички в щелях гнезда вьют. Весной на угреве медуница цветет, летом — сорочья лапка и богородская травка, и березы растут, старые-старые. А церквей!.. Золотишники-чалдоны ушлые были: пограбят, пограбят, потом каждый на свои средствия — храм! И все грехи искуплены! Простодушны все-таки люди! Ну а теперь в церквах гаражи, пекарни, мастерские. По церквам кусты пошли, галки да стрижи в колокольнях живут. Как вылетят стрижи перед грозой — все небо в крестиках! И крику!.. Крику!.. Ты не спишь?

ЛЮСЯ
Что ты, что ты?! Скажи… Мама твоя косы носит?

БОРИС КОСТЯЕВ
Косы? При чем тут косы? У нее челка. Косы у молодой были. Я у них поздныш, вроде как бы сын и внук сразу…
А разве себя перескажешь?
Пареваны и девки любят у нас встречать пароходы. Каждый пассажирский. Парят себя ветками — комары и мошки заедают.

Люся отдвигается. Борис не замечает этого. Он все так же смотрит куда-то. Блаженно улыбается.

БОРИС КОСТЯЕВ
Гонобобелью — это у нас голубику-пьянику так называют, — или черницей, или орехами кедровыми потчуют девок пареваны. Рты у всех черные. Городишко засыпан ореховой скорлупой… Да что про комаров да про ягоды?! Давай лучше мамины письма почитаем.
Только тебе опять придется идти. Письма в сумке.

Люся поднимается. Вворачивает лампочку.

ЛЮСЯ
Ты всю жизнь будешь вот так посылать меня, и я не устану быть у тебя на побегушках.

БОРИС КОСТЯЕВ
Не-а. Разморило меня

ЛЮСЯ
Этому пузырьку-то вашему плохо. Со вчерашней гулянки никак не отойдет. Мучается. Зачем такого мальчика поить?

 Люся возвращается с сумкой.

ЛЮСЯ
Ох, Борька! Балованный ты!

БОРИС КОСТЯЕВ
В самом деле? Это мама… Знаешь, папа меня в секцию бокса отдал в лесокомбинатовский клуб. И мне там сразу нос расквасили. В секцию меня мама больше не пустила, но папа везде с собой брал: на рыбалку, на охоту, орехи бить. Однако ныть никогда не позволял. А этот, чердынский, дорвался…

Люся разводит складки на его переносице. Пальцем проходится по бровям, которые начинаются тонко и, взлетают к вискам, круто опадают вниз.

ЛЮСЯ
Ты на маму похож?

БОРИС КОСТЯЕВ
Не стоит заниматься моей персоной…

ЛЮСЯ
Какой ты воспитанный мальчик! Читай. Только я растянусь. Читай, читай!

Борис замечает темные полукружья под ее глазами.

БОРИС КОСТЯЕВ
Утомилась?

ЛЮСЯ
Читай, читай!

Писем целая пачка. Мятые, пухлые, запачканные в сумке.
Борис выбирает одно, не самое толстое письмо. Расправляет уголки. Гладит бумагу. Видит мать с белым полушалком на покатых плечах. С желтой деревянной ручкой в испачканных чернилами пальцах.

МАМА
Родной мой!
Ты знаешь своего отца. Он притесняет меня, говорит, чтобы я часто тебе не писала, — ты вынужден отвечать и станешь отрывать время от сна. А я не могу не писать тебе каждый день.
Вот проверила тетради и пишу. Отец чинит мережу на кухне и думает о тебе. Я-то читаю его, как ученическую тетрадку, и вижу каждую пропущенную запятую и эти вечные ошибки на «а» и «о». Отец твой переживает — был сдержан и сух с тобою, недолюбил, как ему кажется, недосказал чего-то. Он чинит мережу, думая, что ты вернешься к весне. Он до того изменился, что иногда называет меня «девочка моя». Так он называл меня еще в молодости, когда мы встречались. Смешно. Нам ведь и тогда уже за тридцать было…
Я писала тебе, как трудно нынче в школе. Удивляться только приходится, что в самые тяжелые дни войны школы не закрыты и мы учим детей, готовим к будущему, значит, не теряем веры в него, в это будущее…
Боренька! Вот снова вечер. Письма от тебя и сегодня нет. Как ты там? У нас печка топится, чайник крышкой бренчит. Отца сегодня нет. Он еще математику ведет в вечерней школе. Почему ты, Боренька, вскользь написал о том, что тебя наградили орденом? Даже не сообщил — каким? Ты же знаешь своего отца, его понятия о долге и чести. Он был бы рад узнать, за что тебя наградили. Да и я тоже. Мы оба гордимся тобою.
Между прочим, отец твой рассказал мне, как он тебя учил ходить в лодке с шестом. И увидела я тебя: в трусишках, худенького, с выступившими ребрами. Лодка большая, а ты бьешься в подпорожье, а отец ловит этих несчастных пескарей и видит, как тебя развернуло и понесло. Потом ты почти добрался до каменного бычка, прибился в улово, но тебя снова развернуло и понесло. Ты поднимался пять раз, и пять раз тебя сносило. У тебя вспотел нос (всегда у тебя потел нос). На шестой раз ты все же одолел преграду, и с ликованием: «Папа! Я лодку привел!» А он: «Ну что ж, хорошо! Привяжи ее к камню и начинай удить пескарей — надо к вечеру успеть наживить перемет».
Что за комиссия, создатель, — быть ребенком педагогов! Вечно они дают ему уроки. И вырастают у них, как правило, оболтусы (ты — исключение, не куксись, пожалуйста!).
Беда с твоим отцом. Как он переживал, когда в армии ввели погоны! Мы, говорит, срывали погоны, — детям нашим их навесили! А я потихоньку радовалась, когда погоны ввели. Я радуюсь всему, что разумно и не отрицает русского достоинства. Может быть, во мне говорит кровь моих предков?
Закругляюсь. Раз вспомнила о предках — значит, пора. Это как у твоего отца: если он выпивши пошел танцевать, значит, самое время отправляться ему в постель. Танцевать-то он не умеет. Это между нами, хотя ты знаешь.
Родной мой! У нас уже ночь! Морозно. Может, там, где ты воюешь, теплее? Всю географию перезабыла. Это потому, что я рядом тебя чувствую.
Вот как кончать письмо, так и расклеюсь. Прости меня. Слабая я женщина и больше жизни тебя люблю. Ты вот тут — я дотронулась до сердца рукою… Прости меня, прости. Надо бы какие-то другие слова, бодрые, что ли, написать тебе, а я не умею. Помолюсь лучше за тебя. Не брани меня за это. Все матери сумасшедшие… Жизнь готовы отдать за своих детей. Ах, если бы это было возможно!
Отец твой изобличил меня. Я на сон шепчу молитву, думала, отец твой спит. Не таись, говорит, если тебе и ему поможет… Я заплакала. «Девочка моя!» — сказал он. Да ты знаешь своего отца. Он считает, что у него не один, а двое детей: ты и я.
Благословляю тебя, мой дорогой. Спокойной тебе ночи, если она возможна на войне. Вечная твоя мать-Ираида Фонвизина-Костяева
.
Борис все еще держит письмо перед собой. Он видит мать. Носатенькая, с оттопыренными ушами, в белом полушалке, сползшем с покатых плеч. По-старомодному заколотые на затылке волосы. Реденькая челка надо лбом.
Мать убирает письмо. Закутывается в полушалок. Раздвигает занавески на окне.
За окном дробятся негустые огни старенького городка, за ними темный провал реки, заторошенной льдами. Дальше — мерклые очертания гор. Мрачная тайга на склонах.
Борис сворачивает письмо в треугольник.

БОРИС КОСТЯЕВ
Старомодная у меня мать. И слог у нее старомодный…
Люся не отзывается.
Борис поворачивается. Все лицо Люси залито слезами. Люся хватает жбан с этажерки. Расплескивает на грудь самогон. Глотает из горлышка.

ЛЮСЯ
Я должна о себе… Чтоб не было между нами…
Было все так хорошо. Психопатка я, в самом деле психопатка!

Люся вытирает лицо ладонями.

ЛЮСЯ
Какой ты ласковый! Ты в мать. Я теперь знаю ее! Зачем войны? Зачем? За одно только горе матери… Ах, господи, как бы это сказать?

БОРИС КОСТЯЕВ
Я понимаю. До фронта, даже до вчерашней ночи, можно сказать, не понимал.

ЛЮСЯ
Матери, матери! Зачем вы покорились дикой человеческой памяти и примирились с насилием и смертью? Ведь больше всех, мужественнее всех страдаете вы в своем первобытном одиночестве, в своей священной и звериной тоске по детям. Нельзя же тысячи лет очищаться страданием и надеяться на чудо. Бога нет! Веры нет! Над миром властвует смерть. На что нам надеяться, матери?

За окном кончается ночь. Хата догорает. Обваливается. Куча хиреющего огня дожевывает остатки балок
Люся распластанно лежит на кровати. Глаза глядят в потолок.

ЛЮСЯ
Я бы закурила.

Люся показывает на этажерку. Борис нашаривает в деревянной шкатулке пакетик с табаком. Скручивает цигарку. Люся сует руку под матрац. Вынимает зажигалку. Люся переделывает цигарку. Сворачивает ее туже. Прикуривает. Освещает лицо Бориса огоньком.

ЛЮСЯ
Зажигалка того самого фрица. Хозяина повесили в бору на сосне, а зажигалочка осталась… заправленная зажигалочка, костяная. Девок он, между прочим, потрошил на этой самой кровати.

БОРИС КОСТЯЕВ
Зачем ты мне это?

Люся бросает на пол цигарку. Срубленно падает на Бориса.

ЛЮСЯ
Ох, Борька, Борька! Где же ты раньше был? Неужели войне надо было случиться, чтоб мы встретились? Милый ты мой! Чистый, хороший! Страшно-то как жить! Все! Все! Прости. Не буду больше…

Борис отстраняется от нее.

ЛЮСЯ
Тебя тянет на кухню, к солдатам — проще там все, понятней, а тут черт-те какие страсти-ужасы, и вообще…
Чого сыдышь та й думаешь? Чого не йдешь, не гуляешь? Так и не причесался? Волосы у тебя мягкие-мягкие… Не умеешь ты еще притворяться… Мужчина должен уметь притворяться

БОРИС КОСТЯЕВ
А ты… Ты все умеешь?

ЛЮСЯ
Я-то? Я ж тебе говорила, что старше тебя на сто лет. Женщинам иногда надо верить… Ах, господи, до чего я умная!.. Ты чувствуешь, у нас дело к ссоре идет? Все как у добрых людей.

БОРИС КОСТЯЕВ
Не будет ссоры. Вон уже светает.

Окно обрисовывается квадратом. В комнату просачивается рассеянный свет.

ЛЮСЯ
На заре ты ее не буди… Спасибо тебе, солнышко ты мое! Взошло, обогрело… Ради одной этой ночи стоило жить на свете. Дай выпить и ничего не говори, ничего…

Борис поднимается. Наливает в кружку самогон. Люся передергивается, отпив глоток. Ждёт, когда выпьет он. Легонько, приникает к Борису.

ЛЮСЯ
Ты меня еще чуть-чуть потерпи. Чуть-чуть…

Борис дотрагивается губами до ее губ. Борис неловко, как сноп, подхватывает ее. Носит по комнате.

БОРИС КОСТЯЕВ
Война кончилась. Я приехал за тобой. Беру тебя на руки. Несу на станцию на глазах честного народа, три километра, все три тысячи шагов.

ЛЮСЯ
Ах ты, лейтенантик, лейтенантик!

Люся трогает губами проволочно-твердый рубец его раны.

ЛЮСЯ
Нет, не так! Я сама примчусь на вокзал. Нарву большой букет роз. Белых. Снежных. Надену новое платье. Белое. Снежное. Будет музыка. Будет много цветов. Будет много народу. Будут все счастливые… Ничего этого не будет.

По кухне топают солдаты. Переговариваются.
Люся сползает к ногам лейтенанта. Прижимается к его коленям щекою. Глядит снизу вверх.

ЛЮСЯ
Возьми ты меня, товарищ командир. Я буду солдатам стирать и варить. Перевязывать и лечить научусь. Я понятливая. Возьми. Воюют ведь женщины.

Борис отворачивается к окну

БОРИС КОСТЯЕВ
Да, да, воюют. Не смогли мы обойтись на фронте без женщин. Славим их за это. И не конфузимся. А надо бы.

ЛЮСЯ
Жутко умный ты у меня, лейтенант!

 Люся чмокает взводного в щеку. Уходит, завязывая поясок халата.
Борис ложится на кровать. Засыпает
Люся на цыпочках входит в комнату. Пристраивает на спинку стула гимнастерку, отглаженную, с уже привинченным орденом, с прицепленной медалью, брюки и портянки, тоже постиранные, но еще волглые. Приседает на кровать. Трогает Бориса за нос. Он просыпается.

ЛЮСЯ
Вот. Ухаживать за любимым мужчиной, оказывается, так приятно! Баба все-таки есть баба! Никакое равноправие ей не поможет…

Борис ладонью утирает с лица ее пот. Обнимает. Притягивает к себе.

ЛЮСЯ
Нельзя! Все встали!

Люся упирается в его грудь руками.
Борис не выпускал ее.

ЛЮСЯ
А если узнают?

БОРИС КОСТЯЕВ
Солдаты хоть о немецком, хоть о нашем наступлении раньше главного командования узнают, а уж про такое…

Борис одевается. Люся заплетает косу. За занавесками слышится деликатное, предупреждающее покашливание.

ПАФНУТЬЕВ
Товарищ лейтенант, я насчет винишка! Если осталось, конечно.

БОРИС КОСТЯЕВ
Есть, есть.

ПАФНУТЬЕВ
Чо, без горючего зажигание не срабатывало?

БОРИС КОСТЯЕВ
Болтаешь много!

ЛЮСЯ
Ох, не оберешься теперь разговоров! Одобрять тебя будут солдаты, мол, взводный-то у них — парень не промах, хотя с виду и мямля! Все происшедшее будет восприниматься солдатами как краткое боевое похождение лейтенанта, и ты не сможет ничего поправить, и должен будешь соглашаться, потакать такому настроению. Расспросы пойдут, как да чего оно было? И ох трудно, невозможно будет отвертеться от проницательных вояк!

Борис просовывает меж занавесок жбан, кружку.

БОРИС КОСТЯЕВ
Шкалику не давать! Тебе и остальным тоже не ковшом.

ПАФНУТЬЕВ
Ясненько!

БОРИС КОСТЯЕВ
Чего все мигаешь? Окривеешь ведь!
Люся наряжается в желтое платье. Черные цыганские ленты скатываются по ее груди. Коса перекинута через плечо. Рукава платья отделаны черным. На ногах туфли на твердом каблуке. За спиной ее, на стеклах, переливается изморозь.

БОРИС КОСТЯЕВ
Какая вы красивая, мадам!

ЛЮСЯ
Я сама еще в девчонках это платье шила.

БОРИС КОСТЯЕВ
Да ну-у-у! Шикарное платье! Шикарное!

ЛЮСЯ
Просмешник! Ладно, все равно другого нет.

Люся утыкается носом в мятый, погон

ЛЮСЯ
Мне хочется сделать что-нибудь такое… Сыграть что-нибудь старинное и… поплакать. Да нет инструмента, и играть я давно разучилась. Ну поплыла, баба!.. Как все-таки легко свести нашего брата с ума!

Борис трогает косу, шею, платье.
Люся ловит его руки. Пытается прижать к себе.

ЛЮСЯ
Вот я, вот, с тобой, тут, рядом…

Завтрак на кухне. Люся распоряжается за столом бойчее, чем прежде.

 ПАФНУТЬЕВ
Лейтенант шибко сдал после тяжких боев, один на один выдерживая натиск противника, а мы вот, растяпы, дрыхли и не исполнили того, чему их учили в школе, — на выручку командиру не пришли. А тоже ведь пели когда-то: «Вот идет наш командир со своим отрядом! Эх, эх, эх-ха-ха, со своим отрядом!» Отряд-то спать только и горазд! Нехорошо! Запущена политико-воспитательная работа во взводе, запущена, и надо ее подтянуть, чтобы командир за всех один не отдувался.

Шкалик выжатый, мятый, дрожит фиолетовыми губами. Он сидит за столом смирным стриженым послушником.
Шкалику подносят опохмелиться. Он закрывается руками. Дали капустного рассола.

БОРИС КОСТЯЕВ
Не умеешь, так не пей!

Люся убирает посуду. Среди пуговиц, ниток и ржавых наперстков отыскивает тюбик губной помады. Прикрывает за собой дверь в переднюю. Люся слюнявит засохшую помаду. Подкрашивает губы. Выскальзывает из дому с жестяным бидоном.
Солдаты изготавливаются стирать, бриться. Чистят одежонку, обувь. Дымят махоркой. Пафнутьев правит бритву. Посасывает цигарку.

ПАФНУТЬЕВ
Отобедали это мы. Ребятишек дома нету. Тятя и мама уже померли в те поры. Зойка со стола убирает, я курю и поглядываю, как она бегает по избе, ногами круглыми вертит. Окна открыты, занавески шевелятся, мальмом со двора пахнет. Тихо. И главное, ни души. Убрала Зойка посуду. Я и говорю: А чо, старушонка, не побаловаться ли нам? Зойка пуще прежнего забегала, зашумела: У вас, у кобелей, одно только на уме! Огород вон не полотый, в избе не прибрато, ребятишки где-то носятся… Ну-к чо, — говорю, — огород, конечно, штука важная. Поли. А я, пожалуй, к девкам подамся! В силах я еще тогда был, на гармошке пилил. Вот убегла моя Зойка. Минуту нету, другу, пяту… Я табак курю, мечтаю… Пых — пара кривых! Влетает моя Зойка уж на изготовке, плюхнулась поперек кровати и кричит: Подавися, злодей!..

Хата качается от гогота. Пафнутьев закатывается. Едва ремень бритвою не перехватывает. Шкалик капусту ест. Чуть не давится от смеха. Малышев заводит ему по спине кулаком. Слетает солдатик со скамейки. Карышев фукает ноздрями. Со стола спархивает и кружится луковая шелуха. Корней Аркадьевич сминает в улыбке блеклые губы. Возвращается Люся. Манит Бориса в переднюю. Там она суёт ему бидон.

ЛЮСЯ
Пей. Молоко парное

Борис пьёт. Люся вытирает его наметившиеся усы.

ЛЮСЯ
Я узнала военную тайну!
Ваша часть еще день или два простоит здесь!

Борис хватает Люсю. Кружит по комнате. Смахивает с окна зеркальце.

ЛЮСЯ
Ой! Это к несчастью!

БОРИС КОСТЯЕВ
Какое несчастье? Ты веришь в приметы? Суеверная ты! Отсталая! Двое суток! Это, что ли, мало?!

Люся молча собирает осколки зеркала. Борис помогает ей. Пересказывает байку Пафнутьева. Громко стучит дверь. Люся суёт стекла в кадку с цветком. Бежит на кухню.

МОХНАКОВ
В ружье, военные! Товарищ лейтенант, приказано явиться на площадь. Подают машины.

БОРИС КОСТЯЕВ
Машины? Какие машины? Двое ж суток!

МОХНАКОВ
Кто натрепал?
Мохнаков буровит народ покрасневшими глазами. Солдаты пожимают плечами. Пафнутьев сверлит пальцем у виска. Подмигивает старшине.

МОХНАКОВ
Колонна! Та самая колонна, что перевозила пленных, отряжена полку. Пехом и за зиму фронт не догнать.

Люся прижимается спиной к двери. Белый платок расходится. Виднеются на груди черные ленты и вырез платья. Борис пеньком торчит посреди кухни.

МОХНАКОВ
Что это вы?

Солдаты собирают пожитки. Толкают лейтенанта. Шкалик роется в соломе

МОХНАКОВ
Чего копаешься?

ШКАЛИК
Ремень ищу

Старшина ворошит валенком солому. Цепляет ремень. Валенком закидывает его на голову Шкалика.

МОХНАКОВ
Няньку тебе!

Мохнаков подбрасывает монету

МОХНАКОВ
Запыживай, запыживай, славяне! Машина не конь, ждать не любит!

В хате делается пусто. Люся двигает спиной дверь.

ЛЮСЯ
Мне извиниться или как?

Борис заталкивает в полевую сумку пачку писем и полотенце. Борис пустоглазо смотрит на Мохнакова.
Старшина прихлопывает шапку на ухе. Подкидывает монету до потолка. Не ловит монету. Ударяет дверью. Удаляется.
Борис рывком надевает сумку. Поправляет ворот шинели. Люся сидит на скамье. Она отворачивается к окну. Подбородок она устраивает на руках, кинутых на подоконник. Петелька на рукаве платья соскальзывает с пуговки. Черные крылья разлетаются на стороны. Борис застегивает пуговку. Соединяет крылышки. Трогает руку Люси.

 ЛЮСЯ
Тебя ведь ждут.

БОРИС КОСТЯЕВ
Да.

ЛЮСЯ
Так иди! Я провожать не буду. Не могу.

Отворачивается.

БОРИС КОСТЯЕВ
Что же делать-то? Мне пора.

Борис поправляет сумку. Люся не отзывается. Её ресницы все чаще и чаще подрагивают. Расстегивается рукав. Хвостик косы падает.

БОРИС КОСТЯЕВ
Я же не виноват…

ЛЮСЯ
Конечно. Виноватых нет.

БОРИС КОСТЯЕВ
Прощай тогда…

Борис поворачивается кругом. Осторожно притворяет дверь. Обшаривает кухню глазами.

БОРИС КОСТЯЕВ
Солому не убрали. Насвинячили и ушли. Вечно так… Ладно, чего уж… Долгие проводы — лишние слезы…

Борис подпихивает солому в угол. Уходит
Отовсюду тянутся к площади бойцы. Снег хрупает под ботинками. Беловатые дымы стоят над местечком. Местечко располагается меж двух лесистых холмов, в широкой пойме раздвоившегося ручья. За речкой вдоль берега тянутся хаты и сады с церковкой посередине.
Сбит купол церкви. Деревянный гужевой мост сожжен. Перила обваливаются. Лед темнеет лоскутьями. Парит из пробоин. В хуторе топятся печи. Дымы оттуда тянутся вдоль реки. Чадит за огородами сгоревший ночью дом.

БОРИС КОСТЯЕВ
Почему, отчего не оборонялись немцы по эту сторону реки, а подались в голоземье, забрались в овраги и решили прорываться оттуда?

МОХНАКОВ
У войны свой особый норов, своя какая-то арифметика. Иной раз выбьют взвод, роту, но один или два человека останутся даже не поцарапанными. Или расщепают снарядами и бомбами селение, но в середине хата стоит. Вокруг нее голые руины, в ней же и окна целы!

Филькин рукою, туго-натуго обтянутой хромовой перчаткой повелительно указывает, кому на каких машинах ехать, какую дистанцию держать.
Откуда-то берутся две хохлушки в одинаковых желтых кожушках с меховым подбоем, в цветастых платках. Ни один солдат не проходит мимо дивчин просто так. Каждый оделяет их вниманием: кто похлопывает, кто норовит под кожушок рукою влезть.
Хохлушки повизгивают.

ХОХЛУШКА
Гэть, москаль! Гэть! Та що ж ты, скаженный кацап, робышь?! Ну ж, ну ж! Ой, лыхо мани!, Та ихайте скорийше!

Борис суетливо бегает вокруг машины.

ФИЛЬКИН
Мужаешь, Боря!

Борис видит Люсю. В наспех наброшенном на голову шерстяном платке, в тех самых черных туфлях налетает на Бориса. Принародно целует Бориса. Затем забирается в машину и целует солдат, ночевавших в ее доме

ЛЮСЯ
Чтобы лейтенанта берегли. Шкалику больше пить не давайте.

Корней Аркадьевич снимает с Люси туфлю. Вытряхивает снег. Люся опирается на плечо Малышева. Стоит на одной ноге. Смеётся сквозь слезы.

ЛАНЦОВ
Храни тебя Бог, дочка!

Ланцов надевает на нее туфлю. Карышев поправляет на ней платок. Вскользь гладит по голове.
Машины двигаются резво. Борис притискивает Люсю к груди.

ШОФЕР
Лейтенант! Лейтенант! Колонна уходит, а я маршрута не знаю.

Мимо проходят машины с солдатами
Кто-то бросает в них снежком. По другую сторону машины курит и топчется на месте Мохнаков.

ЛЮСЯ
Раньше бы хоть помолились, но мы же неверующие. Атеисты мы говенные. Осталось только завыть во весь голос…

БОРИС КОСТЯЕВ
Вот еще! Только этого и недоставало! Озябла. Ступай!

Борис отрывает ее от себя. Запрыгивает в кабину. Резко бьёт железной дверцей. Тут же открывает ее.

БОРИС КОСТЯЕВ
Люся! Извини!

Студебеккер рвёт с места в карьер. Бориса вдавливает в спинку сиденья. Люсю заволакивает дымом выхлопов. Она стоит с судорожно перекошенным ртом.
В истоптанном снегу еще дымятся окурки. Колонна уже взнимается за местечком на косогор. Голова ее подползает к лесу.

Люся срывается с места. Бежит  за колонной

ЛЮСЯ
Адрес! Батюшки! Адрес-то!

На опушке соснового бора тупорылая заморская машина задевает кабиной ветку сосны, другую, третью. Снег занавесом, как в театре, падает.
Люся останавливается.

ЛЮСЯ
Что мог значить какой-то адрес? Зачем он? Время помедлило, остановилось на одну ночь и снова побежало, неудержимо ведя свой отсчет минутам и часам человеческой жизни. Ночь прошла, осталась за кромкой народившегося дня. Ничего невозможно поправить и вернуть.
Все было, и все минуло.

Мимо двигается другая колонна. Бойцы показывают на снег, на хаты, на ноги женщины. Люся качается всем телом в поклоне.

ЛЮСЯ
Воюйте скорее, миленькие. Живые будьте все… Воюйте… Живые будьте…

Входит в дом. Туфли на ней каменно стучат. На волосах лежит снег. Конец намерзлой косы бьётся в спину. Не раздеваясь, по-звериному подвывая, Люся залезает в постель.
Пожилой, но молодцеватый сержант стучит в дверь. Входит.

СЕРЖАНТ
Мы из тыловой части. Было открыто. Мы думали — хата брошена…

ЛЮСЯ
Живите.

Люся стряхивает туфли с ног. Пытается натянуть на себя одеяло. Стучит зубами. Все протяжней завывает На этот вой снова входит пожилой сержант.

СЕРЖАНТ
Вам, может…

Люся поднимает голову. Не перестает завывать. Глаза eе, делаются пустотелыми.
Сержант вежливо упятывает из комнаты. На цыпочках уходит на кухню.

СЕРЖАНТ
Хозяйка у нас сошла или сходит с ума.


Весна. Обнажается земля. Распускаются вербы. Брызгают по косогорам фиалки. Искрится мать-и-мачеха. Подснежники раздирают кожу земли. Тянутся через окопы отряды птиц. Скот выгоняют на пастбища. Коровы, козы, овечки выстригают зубами еще мелкую, низкую травку. Возле скотины пастушки школьного и престарелого возраста.
Стрелковый полк Бориса стоит на формировке в резерве. К замполиту полка является выветренный, точно вобла, Борис.

БОРИС КОСТЯЕВ
Товарищ замполит. Лейтенант Костяев. Прошу вас отпустить меня в отпуск

ЗАМПОЛИТ
Ты что, лейтенант, разыгрывать меня решил, али, шутку какую-то придумал? Иди отсюда взводный.

БОРИС КОСТЯЕВ
Слушаюсь, товарищ замполит!

ЗАМПОЛИТ
Погоди. У тебя в облике какая-то бездонная горечь. Рассказывай.

БОРИС КОСТЯЕВ
Долго рассказывать,  товарищ  замполит.

Замполит дымит деревянной хохлацкой люлькой.

ЗАМПОЛИТ
Та-ак. Та-а-а-ак. Взводный как взводный. И награды соответственные: две Красные Звезды, одна уж с отбитой глазурью на луче, медаль «За боевые заслуги». И все-таки что-то в тебе лейтенантишке, что-то такое…

БОРИС КОСТЯЕВ
Не могу  знать!

ЗАМПОЛИТ
Мечтательность в тебе угадывается, романтичность. Такой народ порывистый! Ты вот юный рыцарь печального образа, совершенно уверен, что любят только раз в жизни и что лучше той женщины, с которой ты был, нет на свете. Не отпустить, так возьмешь, да и задашь тягу из части без спросу, чтобы омыть слезами грудь своей единственной…
Н-да-а-а-а! Умотаешь ведь, нечистый дух?

Борис молчит

ЗАМПОЛИТ
Жалею я тебя, лейтенант, и радуясь, что не выбило из человека человеческое. Успел вот когда-то втюриться, мучаешься, тоскуешь, счастья своего хочешь. А если потом и штрафную…

Замполит ерзает на скрипучей табуретке. Еще раз крепкой листовухой набивает люльку. Прижигает, раскочегаривает трубку.

ЗАМПОЛИТ
Ты вот что, парень, не дури-ка!
Стоп! Ты в рубашке родился, Костяeв. И тебе везет. Значит, в карты не играй, раз в любви везет… Политуправление фронта собирает семинар молодых политруков. Поскольку многих политруков в полку выбило за время наступления, решаю я своей властью отрядить в политуправление взводного Костяева и впоследствии назначить его политруком в батальоне. Парень молодой, начитанный, пороху нюхал.
Дашь крюк, но к началу занятий чтобы как штык! Суток тебе там хватит?

БОРИС КОСТЯЕВ
Мне часа хватит.

ЗАМПОЛИТ
Давай адрес. Надо ж документы выписать.
БОРИС КОСТЯЕВ
А я не знаю адреса!

ЗАМПОЛИТ
Не зна-а-е-ешь?!

БОРИС КОСТЯЕВ
Фамилию тоже не знаю. Мне иной раз кажется — приснилось все… А иной раз нет.

ЗАМПОЛИТ
Ну ты силе-о-о-он! Как дальше жить будешь?

БОРИС КОСТЯЕВ
Проживу как-нибудь.

ЗАМПОЛИТ
Иди давай, антропос! Чтобы вечером за пайком явился. Помрешь еще с голодухи.
О чем ты думаешь? На что надеешься? Какие мечты у тебя? Встречу придумал — как все получится, какой она будет, эта встреча?

Борис в местечке. Садится на скамейку. Неподалеку от Люсиного дома скамейка стоит, меж двух тополей, похожих на веретешки.
Борис сидит на скамейке под тополями. Тополи выбрасывают концы клейких беловатых листочков. Люся выходит из дому с хозяйственной сумкой, надетой на руку. Закрывает дверь. Она в том же платье желтеньком, в тех же туфлях. Только каблуки стоптаны. На носках туфли сбиваются. На платье нет черных лент.
Люся похудевшая. Тень ложится на глаза. Коса кружком на затылке. Лицо ее строгое.
Люся проходит мимо.
Люся замедляет шаги. Осторожно поворачивает голову.

ЛЮСЯ
Борька?!

Она подходит к нему. Дотрагивается. Щупает медаль, ордена, нашивку за ранение. Проводит ладонью по его щеке.

ЛЮСЯ
В самом деле Борька!
Не снимает сумки сумку с локтя. Люся сползает к ногам лейтенанта. Припадает к его обуви. Иступленно целует пыльные, разбитые в дороге сапоги…
Борис опускает глаза. Вместо Люси его сапоги обнимает Шкалик.

ШКАЛИК
Товарищ лейтенант! К своим попал

БОРИС КОСТЯЕВ
Значит, этого и быть не могло.

ШКАЛИК
Чего?

БОРИС КОСТЯЕВ
Ничего, Шкалик, ничего. Ты же заболел куриной слепотой.
Что ты тут делаешь?

ШКАЛИК
Я своё отработал при госпитале. Я думал вас переформирование отправили. Думал, не найду.

БОРИС КОСТЯЕВ
Эх, Шкалик. У нас переформирование  по  ходу  боёв идёт. А  так всё  топаем и  топаем. Ты прямо и попал  на привал

Бойцы лежат на обочине дороги.

БОРИС КОСТЯЕВ
Дремлет воинство, слушает, устало смотрит на мир божий.

Старая дорога выстилается булыжником. По бокам ее трава. В поле аист ходит. Кулик кружит. Свист, клекот, чириканье, пенье.

Карышев идёт к ближней весенней луже. Котелком чиркает по отражению облака. Разбивает мягкую кучу облака. Попил водички. Куму принес. Тот попил. Другим бойцам котелок передаёт. До лейтенанта Костяева доходит котелок. Он отворачивается. Сидит. Опускает руки меж колен. Солнцем осмоленный, исхудалый.
Старшине Мохнакову котелок с водой не дают. В отдалении он лежит.

КАРЫШЕВ
Ох-хо-хо-оо-о. Этой бы земле хлеб рожать.

Соскребает густо налипшую черную землю с изношенных ботинок.

МАЛЫШЕВ
А ее сапогами, гусеницами, колесом.

ЛАНЦОВ
Да-а, ни одна война, ни одна беда этой прекрасной, но кем-то проклятой земли не миновала.

Корней Аркадьевич Ланцов лежит не открывая глаз

ПАФНУТЬЕВ
А правда, ребята, или нет, что утресь старую границу перешли?

ЛАНЦОВ
Правда.

ПАФНУТЬЕВ
Мотри-ка! А я и не заметил.

ЛАНЦОВ
Замечай!

Ланцов мотает головой на танк. Танк вростает в землю. Пушечкой утыкается в кювет. Машину оплетает со всех сторон сухим бурьяном. Под гусеницами пробегают мыши. Роет нору суслик. Ржавчина насыпается холмиком вокруг танка. Сквозь ржавчину просовываются острия травинок. Светятся цветы мать-и-мачехи.

ЛАНЦОВ
Если завтра война! Вот она, граница-то, непобедимыми гробами помечена…

Старшина Мохнаков молча подходит к Пафнутьеву.Берёт его карабин. Передергивает затвор. Ударяет в бок танка. На железе занимается дымок. Обнажается черной звездочкой пробоина. Старшина бросает карабин Пафнутьеву

МОХНАКОВ
А мы и на таких гробах воевали.

ЛАНЦОВ
И довоевались до белокаменной.

МОХНАКОВ
Было и это. Все было. А все-таки вертаемся и бьем фрица там, где он бил нас. И как бил! Сырыми бил, и не бил — прямо сказать, по земле размазывал… Но вот мы вчера, благословясь, Шепетовку прошли. Я оттудова отступать начал.

Старшина оглядывается вокруг. Снова отходит в сторону. Ложится на спину и картуз, старый, офицерский, на нос насовывает.

ПАФНУТЬЕВ
Постой, постой! Это не там ли родился какой-то писатель-герой?

МОХНАКОВ
Там!

ПАФНУТЬЕВ
А как же его фамиль? И чо он сочинил?

ЛАНЦОВ
Горе без ума!

БОРИС КОСТЯЕВ
«Горе от ума» написал Грибоедов. В Шепетовке родился Николай Островский и написал он замечательную книгу «Как закалялась сталь».

ЛАНЦОВ
Благодарствую!

ПАФНУТЬЕВ
Что за люди? Где шутят, где всурьез? Будто на иностранном языке говорят, ****ство.

ЛАНЦОВ
А такие, как ты, чем меньше понимают, тем спокойней людям..

ПАФНУТЬЕВ
Зачем тоды бают: ученье — свет, неученье — тьма?

ЛАНЦОВ
Смотря кого и чему учат.

БОРИС КОСТЯЕВ
Убивать, например.

ЛАНЦОВ
Самая древняя передовая наука. Но я другое имел в виду.

ПАФНУТЬЕВ
Уж не марксистско-ленинскую ли науку?

ЛАНЦОВ
Я ученье Христа имел в виду, учение, по которому все люди — братья.

БОРИС КОСТЯЕВ
Христа-то хоть оставьте в покое! Всуе да на войне…

С земли поднимается Мохнаков

МОХНАКОВ
И то верно! Разобрать имушшество! Ш-гом арш! Запыживай, славяне. Берлин недалеко.

Подходит капитан

КАПИТАН
Я из штабного отдела. Принес ведомость на жалованье.

ЛАНЦОВ
Ты смотри. Оказывается, нам идет жалованье.

Расписались сразу за все прошедшие зимние месяцы. Жертвуют деньги в фонд обороны.

КАПИТАН
Я вам прочитаю краткую лекцию о пользе щавеля, о содержании витаминов в клевере, в крапиве, так как последнее время с кухни доставляют зеленую похлебку.

МАЛЫШЕВ
Да, товарищ Капитан. Бойцы  называют её дристухой.
Если ещё будут присылать, то мы заложим гранату в топку кухни.

ЛАНЦОВ
Не с клевера ли у вас брюшко? Товарищ капитан.

КАПИТАН
От больного сердца.

ЛАНЦОВ
Как там второй фронт? Что-то союзники нерасторопны и прижимисты

ПАФНУТЬЕВ
Из-за них, подлых, приходится жрать зеленец.
Мы  тут сходили в  лёгкую атаку на село. Из снайперской винтовки подшибли  гуся. Угощайтесь мясцом. Может, вам умыться наладить.

КАПИТАН
Как фамилия, боец?

ПАФНУТЬЕВ
Пафнутьев

КАПИТАН
Забираю вас. Будете   при мне служить.

ПАФНУТЬЕВ
Есть.

Собирает вещмешок. Уходят с капитаном

ЛАНЦОВ


Кум с возу — кобыле легче!

Пафнутьев возвращается

ПАФНУТЬЕВ
Братцы, угощайтесь папиросами. Капитан прислал. Они из военторга
Я уволоку узел трофейного барахла. Одеял немецких, плащ-палаток, сапог. А?

ЛАНЦОВ
Барахлишко ты будешь менять на жратву и выпивку? Ублажать начальство?

МОХНАКОВ
Ты вот что, куманек! Или выписывайся из взвода, или бери лопату и вкалывай до победного конца. Уж двадцать лет как у нас холуев нет.

ПАФНУТЬЕВ
Холуев, конечно, уж двадцать лет как нет, да командиры есть, и кто-то должен им приноравливать. Товарищ капитан не умеют ни стирать, ни варить. Антилигент они.
 
Пафнутьев докуривает папиросу. Глядит на нейтральную полосу, за которой темнели немецкие окопы.

МОХНАКОВ
Что смотришь? Туда ночью ходили в разведку боем штрафники.

ПАФНУТЬЕВ
Штрафников-то полегло э сколько! Грех да беда не по лесу ходят, все по народу. Хуже нет разведки боем. Все по тебе палят, как по зайцу.

Мохнаков берёт Пафнутьева за ворот гимнастерки. Придавливает к стене траншеи. Подносит ему гранату-лимонку под нос. Пафнутьев хрипит

МОХНАКОВ
Понюхал?! Все понял?

ПАФНУТЬЕВ
Как не попять? Ты так выразительно все объяснил.

МОХНАКОВ
Тогда запыживай отсюдова!

ПАФНУТЬЕВ
Я-то запыжу,. Я-то запыжу. Вот как бы ты вместе с Борeчкой не запыжили туда…

Пафнутьев кивает на нейтралку.

МОХНАКОВ
Мотри у меня! Да, а если не потрафишь товарищу капитану, да ежели он сюда меня вернет, да ежели бой ночью…

Мохнаков уходит

ПАФНУТЬЕВ
Не стращай девку мудями, она весь видала!

БОРИС КОСТЯЕВ
Из штаба полка приказано взводу разведать хутор, если возможно, захватить высотку справа от него и закрепиться.

Мохнаков, с биноклем — высматривает.
Ночь. Тихонько ликвидируют ракетчиков и боевое охранение немцев. Пробираются с отделением автоматчиков в хутор. Поднимают невообразимый гам и пальбу. Фашисты в панике оставляют хутор и высотку тоже.
Стрелки забираются в избы. От изб тянутся ходы сообщений на высотку

ЛАНЦОВ
Итить его мать.И копать не надо

На высотке живехонький еще наблюдательный пункт.Даже печка топится в блиндаже. На ней жарятся оладьи.

МОХНАКОВ
Телефон подсоединен.Ну-ка! Гитлер капут!

Бойцы макают горячие оладьи в трофейное масло

С ДРУГОЙ СТОРОНЫ ИМ ОТВЕЧАЮТ ПО ТЕЛЕФОНУ

Русиш швайне!
Русский Иван гросс-капут.


В отвоеванный НП вваливаются артиллеристы.

АРТИЛЕРИСТ
Давай веселая пехота брысь из уютного блиндажа.

МОХНАКОВ
Всегда мордатые заразы лезут на готовенькое. Стрелки айда в хутор.

БОРИС КОСТЯЕВ
Для взаимодействия и связи с артиллеристами на высотке остаются Мохнаков и Карышев.
И аккуратно. Доложили
что весь скат высоты и низина за огородами хутора, да и сами огороды с зимы минированы: еще один оборонительный вал сооружали немцы.

Появляется в поле боец. Прёт напропалую по низине.
Карышев прикладывает ко лбу руку козырьком.

КАРЫШЕВ
Кого это черти волокут?

Старшина поворачивает стереотрубу.

МОХНАКОВ
Сапер запыживает

В низине хлопает, как дверью в пустой избе. Подпрыгивает и рассыпается травянистая кочка. Выплескивается желтый дымок.

КАРЫШЕВ
А-а-ай! Мамочка-а-а! Это ведь Пафнутьeв! Какие тебя лешаки сюда ташшилы, окаянного? Трофеи унюхал, трофеи!

ПАФНУТЬЕВ
А-а-ай! А-а-а-ай! Помоги-и-ы-ыте-е-e-е! Помоги-и-ы-ыте!

Карышев сопит. Мешковато лезет из окопа. Старшина сдергивает его за хлястик шинели обратно

МОХНАКОВ
Куда прешь, дура! Жить надоело?

Старшина обшаривает в артиллерийскую стереотрубу всю низинку. Низина в плесневелых листьях. На кочках серелют расчесы вейника, колоски щучки и белоуса. Под кочками обозначаются беловатые всходы калужника. Прокалываются иголки свежего резуна. В кочках бьётся Пафнутьев. Разбрызгивает воду и грязь.

ПАФНУТЬЕВ
Помоги-и-ы-ыте-е-e-е! Помоги-и-ы-ыте!

Над ним заполошно крутится и свистит болотный кулик.

МОХНАКОВ
Будь здесь!

Мохнаков отползает за высотку. Поднимается. Расчетливо осматривается. Выверяет каждый шаг. Двигается в заболоченную низину. Его атакуют чибисы. Стонут. Вихляются возле лица.

МОХНАКОВ
Кшить, дураки! Кшить! Рванет, так узнаете!

 Мохнаков утирает рукавом пот со лба и носа.

Мохнаков добирается до Пафнутьева. Вытягивает его из грязи. Ноги Пафнутьева до паха изорваны противопехотной миной. Трава от взрыва белеет.

МОХНАКОВ
Вот Пафнутьев. Вокруг тебя пахнет чесноком, а я
вспомнил, как дочка моя, теперь уже невеста, отведавши первый раз в жизни колбасы, всех потом уверяла, что чеснок пахнет колбасой. Дети, семья так редко и всегда почему-то внезапно вспоминаются.

Мохнаков улыбается. Пафнутьев перестаёт кричать.

МОХНАКОВ
Не бойся! На вот, кури.

Мохнаков засовывает сигарету в рот солдата. Хлопает себя по карманам

МОХНАКОВ
Спички где-то обронил.

Пафнутьев лезет в нагрудный карман. Достаёт зажигалку.

ПАФНУТЬЕВ
Возьми зажигалку на память.

МОХНАКОВ
Упаси вас Бог от тебя и от твоей памяти.

ПАФНУТЬЕВ
Прощенья прошу, Миколай Василич. Наклепал я на товарища лейтенанта. На тебя наклепал. Мародерство… Связь… Связь командира с подозрительной женщиной…

МОХНАКОВ
Его-то зачем? Ну я, скажем, злодей. А его-то?

Старшина вынимает из кармана пакет. Разрывает его зубами.

ПАФНУТЬЕВ
Гадина я, гадина! Скоко людей погубил, а вот погибель приспела — к людям адресуюся…

МОХНАКОВ
Ладно, не ори! В ушах аж сверлит! Люди на войне братством живы, так-то…

ПАФНУТЬЕВ
Выташшы, Миколай Василич! Ребятишки у меня, Зойка. Сам семейный… Всю жизнь… молить всю жизнь… И эту… гадство это… спозаброшу… замолю… грех… молитвой жить…

Мохнаков туго-натуго притягивает бинтами к паху его мошонку.

МОХНАКОВ
Чтобы не укатилось чего куда

Взваливает на загорбок тушу солдата.
В траншее делают носилки из жердей и плащ-палатки.

КАРЫШЕВ
Понесли.

МОХНАКОВ
Погоди. Влей ему в рот глоток водки.

Пафнутьев поперхивается. Открывает глаза. Видит Бориса, Карышева и Малышева.

ПАФНУТЬЕВ
Простите, братцы!

Пафнутьев пробует перекреститься. Его отваливает на носилки. Он плачет. Кадык его, покрытый седой реденькой щетиной, ходит челноком.
Карышев и Малышев поднимают носилки. Борис провожает их взглядом до низинки. Старшина оттирает соломой гимнастерку и штаны.

МОХНАКОВ
Досадный был кум-пожарник Пафнутьeв, притчеватый, как называли его алтайцы, и пострадали за него, притчеватого.

Доставляют живым до санбата.

Неторопливо возвращаются на передовую. Подходят к хутору.
Хлестко ударяет выстрел.
Карышев делает шаг, второй.

КАРЫШЕВ
Не выстрел это, нет, с оттяжкой щелкнул бичом деревенский пастух, гнавший из-за поскотины, с первой травки залежавшихся в зимних парных стайках коров.

Ноги солдата подламываются в коленях.

КАРЫШЕВ
Вижу избы, тополя, вечерницу-зорьку. Слышу запах преющей стерни на пашне.

Все вокруг становится на ребро. Опрокидывается на солдата: дома, деревья, пашня, небо…

Малышев подхватывает рухнувшего земляка.

МАЛЫШЕВ
Ку-у-у-ум!

МОХНАКОВ
Западите! Западите!

Все западают в кочках.

МАЛЫШЕВ
Пуля угодила под правый сосок, сука. Искорежила угол гвардейского значка. Несём в хуторскую хату. Он еще жив.

Его вносят в избу

КАРЫШЕВ
В санбат не несите. Уби-тый я

Карышев говорит, прерывисто схлебывая воздух.

МАЛЫШЕВ
Дайте чего-нибудь мягкое. Подложу под голову и спину, чтобы ему легче дышать.

Малышев вытирает ладонью вспыхивающую на губах друга красную пену.

МАЛЫШЕВ
Попьешь, может, кум? Может, чего надо? Ты не черни, ты спрашивай.

Губы Малышева разводит. Лицо серое серое. Лысина грязная. Весь он сужается..
Борис машет рукой. Бойцы уходят из избы. Борис встаёт на колени перед Карышевым. Поправляет солому под ним. По хате плывет тонкий, протяжный звук. Это Малышев заходится в плаче.
Карышев прижмуривает глаза с уже округлившимися глазницами. Открывает их.

КАРЫШЕВ
Прощай, лейтенант

Карышев переводит взгляд на кума. Борис выходит.

КАРЫШЕВ
Моих-то.

МАЛЫШЕВ
Да об чем ты, об чем!.. Не сумневайся ты в смертный час! Твоя семья — моя семья… Да как же мне жить-то тeперича-а-а! Зачем мне жи-ить-то?

Борис шагает в темноту. Нащупывает перед собой стойку. Упирается лбом.

БОРИС КОСТЯЕВ
Так умеют умирать русские люди! Вот так!

За хутором реденько и меланхолично всплывают ракеты. Выхватывают мертвым светом из темноты кипы садов, белые затаившиеся хатки. Придорожные тополя.

МАЛЫШЕВ
Преставился.

Борис прижимает Малышева к себе. Начинает гладить его по голой, прохладной голове.


МАЛЫШЕВ
Мы жили душа в душу с кумом до фронта. Женились в один день. В колхоз записались разом. Бывало, гуляем, так кум домой утайкой волокется, а я, дурак такой, ору на всю улицу. Отворяйте ворота, да поширше!

Карышева хоронят.Ставят крест из жердей.
Кусты бузины клубятся на закрайках погоста. Низкий терновник, окаймляет его вместо ограды. С единственного старого дерева шарахается в темноту зловещая птица.
На этом же кладбище три свежих креста с надетыми на них рогатыми касками.
Малышев, возвращается в хутор. С глухим рычанием бросается на тополевые кресты. Выворачивает их. Бросает за ограду. Туда же пускает и ржавые каски. Они громко звякают в темноте.
Мохнаков надевает чистое белье. Вещмешок прячет. В мешке что-то круглое.

ЛАНЦОВ
Там,наверное, домашний каравай хлеба.

Малышев заглядывает в вещмешок. Быстро  отходит

МАЛЫШЕВ
Там противотанковая мина. Зачем она старшине?

Раздаётся взрыв.

БОРИС КОСТЯЕВ
Приготовится к бою

ЛАНЦОВ
Не отбив сгоряча, дуриком у них взятую высотку, немцы пытаются малыми силами взять ее обратно.

БОРИС КОСТЯЕВ
Да нет, они подготовились к атаке тщательней, заскребли все, что осталось под рукой. Четыре танка бросают в атаку.

Артиллеристы бьют по танкам. Один повреждают.Остальные россыпью рвут к окопам. Достигают высотки. Пэтээрщики бухают из ружей по лобовой броне танков. Падают на дно ячеек. Носом в грязную землю. Танки утюжат траншею.
Старшина Мохнаков не отрывается от стереотрубы артиллеристов. Окутанный пылью, резво бренчит левой ослабшей гусеницей, покачивает надульником пушки, лезет к наблюдательному пункту танк. На лобовой броне его всплескивают царапины. Пестрая краска отваливается лоскутьями.

ЛАНЦОВ
Давно воюет этот танк, умелый в нем водитель, маневрирует смело, в пыль прячется, боков не подставляет. Такой танк за десяток машин наработает!
Мохнаков надевает вещмешок за спину. Затягивается от толстой цигарки. Притаптывает окурок.

МОХНАКОВ
Запыживай, паря!

Мохнаков выпрыгивает из окопа. Он подпустил машину близко. Водитель отшатывается. В открытый люк выныривает из дыма и пыли человек. Старшина Мохнаков видит опаленное лицо водителя в детской розовой кожице — бровей и ресниц у него нет. Они глядят друг на друга всего лишь мгновение.
Танк дергается, тормозит. Мохнаков ныряет под гусеницу. Она вминает его в запыленную стерню. От взрыва противотанковой мины старая боевая машина трескается. Траки гусеницы забрасывает в траншею.
На месте Мохнакова остаётся воронка с испепеленной по краям землею и черными стерженьками стерни. Тело старшины разбрасывается по высотке.

Борис Костяев в полевой сумке Мохнакова, обнаруживает награды, приколотые к бязевой тряпочке. Записку командиру взвода.

БОРИС КОСТЯЕВ
Командир, Борис! Прошу тебя позаботиться о жeне и детях. Адрес: «Райцентр Мотыгино, Красноярского края, улица, номер дома…

Взрывается мина. Костяев падает. Открывает  глаза

ШКАЛИК
В плечо вас ранило, товарищ лейтенант
Вы почти сутки просидели в земляной норке на соломе. А как руку вы свою баюкали?

Борис видит прибинтованную к туловищу руку.

ШКАЛИК
В санбат вас нужно отправлять

БОРИС КОСТЯЕВ
Замениться некем. Старшины не стало. Младших командиров выбило за весеннее наступление. А Ланцов где?

ШКАЛИК


Корнея Аркадьевича будто бы в армейскую газету забрали.

МАЛЫШЕВ
Солдаты поговаривают, что совсем его в другое место забрали за чернокнижье, за приверженность к Богу и вредным разговорам. Грешат на Пафнутьева — он, змeина, заложил человека. Из старых солдат остались во взводе я да Шкалик.

Дежурный по взводу суёт в щель котелок. Оставляет на тряпочке ржаную лепешку собственной выпечки. Борис прилепливается к теплому ободку. Частыми глотками отхлебывает кипяток. В нём плавают буряки. Лепешка хрустит на зубах. Солдаты толкут прикладами прошлогоднее зерно. Пекут лепехи на саперных лопатках.

МАЛЫШЕВ
Товарищ лейтенант! Вы через силу домалывайте зубами затхловатое, крупнодробленое, еле склеенное в лепешку зерно. Заставьте себя изжевать ее всю до крошечки. Солдаты оторвали от себя последнее.

БОРИС КОСТЯЕВ
Уважать фронтовое братство я научился.

Борис допивает остатки свекольного чая. Сворачивается в сырой щели. Трудится какой-то жук-землерой. Комочки сыпятся Борису на лицо. Закатываются в ухо.

ФИЛЬКИН
Принимай взвод пополнение.Привёл вам человек человек пятнадцать солдатиков двадцать пятого года рождения и с ними младшего лейтенанта, только что прибывшего из уральского военного училища.

Филькин в малопородистой бороде.

ФИЛЬКИН
Костяев в санбат

БОРИС КОСТЯЕВ
Ну что, новый командиру с комсомольским значком на гимнастерке, долгой жизни и дружбы с солдатами.

ФИЛЬКИН
Я буду ждать тебя, Боря!


В дороге лейтенанта догоняет повозка. На ней стоит Шкалик. Бойко мотает вожжами.

ШКАЛИК
Сумели солдаты раздобыть повозку — выбросили пустые ящики, столкнули наземь ездового и велели догонять раненого товарища командира.


Борис забирается в повозку. Тычется лицом в солому.

БОРИС КОСТЯЕВ
С мышами в соломе перекантуюсь

Борис дремлет.Его подбрасывает на выбоинах. Катает по повозке, когда она заваливается в глубокие колдобины.
Шкалик шлепает кривоногую лошадь вожжами по бокам.

ШКАЛИК
Ловко мы заполучили повозку. Повозочный хватался за оружие, но потом, когда ему дали лепешек и чаю из буряков, а товарищ командир роты угостил легким табаком, повозочный утешился.

В грязном логу повозка застряёт. Борис пробует помочь Шкалику.

БОРИС КОСТЯЕВ
Да, силенок у меня и тебя оказывается маловато.

 ШКАЛИК
Я чичас, товарищ лейтенант!

Шкалик прытко бежит вперед лошади. Дергает ее за узду.
Лошадь скрипит колесами. Идёт в объезд. Минует бочажину.
Трещит кустами. Борис роняет голову. Сидит по другую сторону лога. Наваливается на ствол ветлы, изорванной колесами. Внезапно ударяет пламя. Кругом грохот. Клубится дым. Борис кашляет. Слепо бежит в лог. Перед ним падает колесо от телеги. Катится. Из редеющего дыма падает и шлепается в грязь что-то.

БОРИС КОСТЯЕВ
*****! Шкалик был всегда беспечен. Но я-то, я, окопный командир, ванька-взводный, с собачьим уже чутьем, почему позволил себе расслабиться и не почувствовал опасности? Вон же они рядом стоят — дощечки с намалеванным черепом — ограждение минеров. Что это со мной? Почему отерпло и притупилось во мне все, чем держится человек в этой жизни?
Бедный, бедный мальчик!

Борис стоит. Оглядывается по сторонам. Вокруг него безлюдное, место, истерзанное колесами, воронками. Он бредёт лесом в санбат.

БОРИС КОСТЯЕВ
Больно от раны. Ест глаза окись взрывчатки, но страдания в сердце нет. Привык. Ко всему привык. Притерпелся. Только там, в выветренном, почти уже пустом нутре поднимается что-то, толкает в грудь и обрывается в устоявшуюся боль.
Нести свою душу делается еще тяжелее.

В санбате народу густо.

МЕДСЕСТРА
Офицеры на перевязку вызываются вперед.

Борис забирается в очередь. Мимо проходят солдаты, несут солдат. Борис теряет сознание.

Борис открывает глаза.
Неповоротливая и молчаливая медсестра ссохшиеся рыжие бинты на плече Бориса отдирает. Промокает тампоном кровь из раны. Даёт ему таблетку. Оглядывается воровато. Сама съедает такую же. Бориса начинает укутывать сном. У медсестры тоже затуманиваются глаза. Губы ее делаются мокрые, сонно распяленные.

Врач в старомодных очках с позолоченной оправой. За оправой остро и сердито мерцают влажные глаза. Он шевелит Бориса. Стучит по его плечу кулаком.

ВРАЧ
Где отдается боль?

БОРИС КОСТЯЕВ
Не знаю. Боль отзывается везде.

ВРАЧ
Наклюкаться где-то успел, сердечный.

Врач тычет в рану зондом.
Кровь течёт активно. Ему делают укол. Трут виски нашатырным спиртом. Разрезают плечо крест-накрест.

СТАРШАЯ СЕСТРА МЕДСАНБАТА
Через неделю, от силы через две снова будешь в строю.

БОРИС КОСТЯЕВ
Что-то тут не так: ранение в плечо простым не бывает, при нем ни тряхнуться, ни ворохнуться — болит все. Да пусть — не все ли равно, где валяться, лишь бы покойно было.

Борис лежит в палатке в полудреме.

На улице солнце. Еще сереют обмылки сугробов. Борис выползает из палатки в бельишке, зашитом на животе. Бросает чиненое одеяло на землю. Опускается на него. Он сидит. Прислоняется к чешуйчатому стволу дерева.
Жужжат пчелы. Оседают на распустившийся ивняк. Перекликаются пичужки. Аист ходит по полю. Замирает на одной ноге.
Борис дремлет.
Борис разлепляет глаза. По запястью ползёт узорчатая бабочка. Ощупывает усиками зашелушившуюся от мыла кожу.
Борис глядит на сторожевую бабочку. Видит черные крылышки на рукавах желтого платья, окно в морозных узорах…

БОРИС КОСТЯЕВ
Лю-у-у-у-уся-а-а!

Бабочка срывается с руки. Садится на синеватую былку нераспустившегося цветка.

БОРИС КОСТЯЕВ
Лю-у-у-у-уся-а-а-а-а?!

Бабочка прилипает к голотелому стеблю.

ЖЕНЩИНА
Больной, ты не видел Люсю?

Борис смотрит на коротконогую женщину с новым цинковым ведром на сгибе руки.

ЖЕНЩИНА
Повариху не видел, спрашиваю?
Ты чего, совсем уже ослабоумел? Повариху не помнишь, которая тебя каждый день по три раза столует?

Бабочка улетает.

БОРИС КОСТЯЕВ
Ничего я не помню.

ЖЕНЩИНА
Оно и видно. Лю-у-у-у-уся-а-а-а! Куда тебя черти унесли?

Женщина катится на коротких ногах к ручью.

Борис тычется лицом в одеяло.

БОРИС КОСТЯЕВ
Лю-у-у-уся-а-а! Да была ли ты, Люся? Была ли?!

Обход. Главный врач санбата осматривает Бориса. Поворачивает его то передом, то задом. Стучит кулаком под правой лопаткой. Борис морщится.

ГЛАВНЫЙ ВРАЧ
 Болит?

БОРИС КОСТЯЕВ
Болит.


Врач через очки бодуче смотрит на него. Неторопливо свертывает кровянисто-багровые жилы фонендоскопа на руку.

ГЛАВНЫЙ ВРАЧ
Подзадержались вы у нас, подзадержались…

Слышится угодливое хихиканье той самой санитарки коротконогой, что искала повариху Люсю.

СТАРШАЯ СЕСТРА МЕДСАНБАТА
У нас тут не курорт, у нас санбат! У нас каждое место на счету…

Борис смотрит на эту святоликую женщина с милосердными глазами. Видит, как его друг добивает гаечным ключом подраненную утку.

БОРИС КОСТЯЕВ
Вы так опрометчиво определили мне две недели на излечение, а я вот не оправдал ваших надежд, лежу и лежу себе. Так выбросьте меня… на помойку
Я, выходит, занимаю чье-то место. Понапрасну жру чей-то хлеб, дышу чьим-то воздухом, тогда как настоящие, нужные люди сражаются, умирают за меня и за Родину…

Сестру передергивает.
У врача смятенно бегают глаза.

БОРИС КОСТЯЕВ
Что же вы,немолодой, заезженный войной, врач побаиваетесь старшую сестру? Не одного еще такого мямлю-мужика обратает такая вот святоликая боевая подруга. Удобно устраиваясь на жительство, разведет его с семьей, увезет с собою в южный городок, где сытно и тепло будет жить, сладостно замирая сердцем, вспоминать будет войну, нацепив медали на вольно болтающуюся грудь, плясать и плакать на праздничных площадях станет, да помыкать простофилей-мужем будет еще лет десять-двадцать, пока тот не помрет от надсады и домашнего угнетения.
Я не хочу вашего двоедушного милосердия!
Уходите! Иначе я сорву с себя ваши бинты…

СТАРШАЯ СЕСТРА МЕДСАНБАТА
Попробуй!

БОРИС КОСТЯЕВ
Уходите!

Врач умоляюще глядит на старшую сестру. Теснит следовавшую за ним челядь к дверям.

ГЛАВНЫЙ ВРАЧ
Успокойтесь, успокойтесь!

СТАРШАЯ СЕСТРА МЕДСАНБАТА
Привязать этого героя к койке! Сделать укол!

РАНЕНЫЙ
Вот, достукался! Через тебя и нам жизни не даст эта пэпэжэ в белом халате.

С Бориса сдергивают одеяло. Дежурная сестра наполненным шприцем целится в него. Сжимаеь в пальцах левой руки смоченную ватку. Лейтенант покорно подставляет себя под укол.

БОРИС КОСТЯЕВ
Не надо привязывать. Пожалуйста…


Дежурная сестра украдкой прикрывает его одеялом. Громко говорит в приемной палатке.

ДЕЖУРНАЯ СЕСТРА
Все исполнила, как велено было. Так-то, мол, оно надежней. Распустились, понимаешь, эти раненые, спасу нет.

Просыпается Борис. Он вялый, совсем обессиленный. На улице крапает дождь. Слышится дальний шум леса,голос кукушки.
В палатку заходит врач. Он в шинели, в пилотке, осевшей до ушей. Голенища сапог на нем глянцевито блестят. К мокрым передкам пристают истлевшие листья. Убирает полу сырой шинели. Приседает на кровать лейтенанта. Протирает очки.

ГЛАВНЫЙ ВРАЧ
Не спите? Я назначил вас на эвакуацию. У вас началось обострение. Души и остеомиелиты в полевых условиях не лечат. А милосердие, надо вам заметить, всегда двоедушно! На войне особенно…

Борис отчужденно молчит. Дождь стучит по палатке монотонно, однозвучно.
Врач встаёт. Горбится в низкой палатке.

ГЛАВНЫЙ ВРАЧ
Развезет дорогу совсем. Вот что я вам посоветую: не отдаляйтесь от людей, принимайте мир таким, каков он есть, иначе вас раздавит одиночество. Оно пострашнее войны.

Врач выходит. Доносится щелчок фонарика, вздох, и мягкие, расползающиеся шаги поглощает ночь.


БОРИС КОСТЯЕВ
Ты знаешь, Люся. Жажда жизни рождает неслыханную стойкость — человек может перебороть неволю, голод, увечье, смерть, поднять тяжесть выше сил своих. Но если ее нет, тогда все, тогда, значит, остался от человека мешок с костями. Потому-то и на передовой бывало: даже очень сильные люди вроде бы ни с того ни с сего начинали зарываться в молчание, точно ящерицы в песок, делаться одинокими среди людей. И однажды с обезоруживающей уверенностью объявляли: «А меня скоро убьют». Иные даже и срок определяли — «сегодня или завтра».
И никогда, почти никогда не ошибались.

Вагон санпоезда. Борису достаётся средняя боковая полка. Напротив купе сестры и няни. Купе занавешено латаной простыней. Сестра и няня ставят градусники. Разливают в своем купе похлебку, накладывают кашу. Разносят посуду с горлышками.
Борис поворачивает голову к окну. Видит, как пашут землю на быках, на коровах женщины. Они сеют по-старинному, из лукошка, певучим взмахом руки разбрасывают зерно. Трубы печей и скелеты домов виднеются среди полей, перелесков.
Идут среднерусские деревни с серыми крышами, серой низкой городьбой из тонкого частокола или из неровного и невеселого серого камня. Здесь уже бегают тракторы с сеялками. Лошади, тянут плуги и бороны.

НЯНЯ АРИНА
Только одна истина свята на земле — истина матери, рождающей жизни, и хлебопашца, вскармливающего ее…

Внизу под Борисом лежит худющий пожилой дядька, перепоясанный бинтами. Он коптит табаком. Кашляет беспрестанно. С треском сморкается в подол казенной рубахи.

ДЯДЬКА
Измаялся я лежать на брюхе. Переверните меня на бок.

Арина перекатывает мослы раненого по полке. Он глядит в окно.

ДЯДЬКА
Весна-а!.. Батюшки, тра-авка! А земля-то, земля! В чаду вся! Преет. Гриб в назьме завелся. Хорошо!.. Ой, пигалица, пигалица! Летат, вертухается! Батюшки! И грач, и грач! По борозде шкандыбает, черва ишшет, да сурьезный такой… Нашел! Наше-ел! Рубай его, рубай! Х-хос-поди…

Дядька трясётся, плачет. Ему приносят еду. Суп ест торопливо. Проливает на подушку и простыню. Остатки выпивает через край. Кашу, хлеб заглатывает заживо. Снова прилипает к окну.

ДЯДЬКА
И тут на коровах пашут. Захудала Расея, захудала. Вшивец Гитлер до чего нас довел, мать его и размать!…

СОСЕД
Оте-ец! Оте-е-е-ец! Сестра и няня здесь, женщины все-таки.

ДЯДЬКА
А я чо? Рази изругался? Вот мать твою ети…

Кричит в окно

ДЯДЬКА
Скоро я, скоро, бабоньки! Вот оклемаюсь в лазарете и на пашню, на па-а-ашню! Ты, парень, не скисай! Имайся за травку-то, имайся за вешнюю. Она выташшыт. В ей, знаешь, какая сила. Камень колет! А это хто же, а? Хто же это?! Клюв-от кочергою?

БОРИС КОСТЯЕВ
Кроншнеп это.

ДЯДЬКА
Зачем птицу немецким словом обозвали, туды вашу мать? Кулик это! Кулик, и все!

БОРИС КОСТЯЕВ
Ну кулик, кулик. Не лайся, ради бога!

ДЯДЬКА
А я рази? Все! Все! Теленок-от, теленок-от. Взбрыкивает. Женить бы тебя, окаянного!..

БОРИС КОСТЯЕВ
Люся! Зачем все это? Для чего? Ну что он, вот этот мужичонка, радующийся воскресению своему? Какое уж такое счастье ждет его? Будет вечно копаться в земле, а жить впроголодь, и однажды сунется носом в эту же землю. Но, может, в самом воскресении есть уже счастье? Может, дорога к нему, надежда на лучшее — и есть то, что дает силу таким вот мужикам, миллионам таких мужиков.
Люся. На меня напала слезливость
Я жалею раненых соседей, бабочку, расклеенную ветром но стеклу, срубленное дерево, худых коров на полях, испитых детишек на станциях.
Плачу сухими слезами о старике и старухе, которых закопали в огороде. Лиц пастуха и пастушки я уже не помню, и выходит: похожи они на мать, на отца, на всех людей, которых я знал когда-то.

Под окном вагона осмотрщик стучит молотком по крышке буксы. Борис видит перед собой пристань, старую дамбу, березы над нею, церкви с кустами на куполах, крестики стрижей в небе.

БОРИС КОСТЯЕВ
Земля-ак! Землячо-о-ок!

Арина поднимает голову от стола. Вытирает губы косынкой. Подходит к Борису. Прикладывает ладонь на его лоб.
Губы лейтенанта светятся. Глаза блестят. Губы поплясывают.

БОРИС КОСТЯЕВ
Никак не могу согреться.

НЯНЯ АРИНА
Температура держится у тебя высокая.
Чем же тебе помочь, не знаю.

Арина бежит в топку вагона. Наливает в грелку воды. Прикладывает ее к ногам Бориса.

НЯНЯ АРИНА

Спи, миленький. Злосчастным ты, видать, уродился. Все люди как люди, а тебя что-то гнетет.

Арина похлопывает по одеялу, байкает его, как малое дитя,. Убаюкивается сама. Губы ее приоткрываются, веки беспокойно подрагивают и во сне. Борис смотрит на девушку с приплюснутым носом, с соломенно-прямыми волосами. Волосы выбиваются из-под косынки на лоб.

БОРИС КОСТЯЕВ
Вот и помогла я фронту
Я тоже маленько помог фронту

Борис выпрастывает руку из-под одеяла. Притрагивается к Арине.

НЯНЯ АРИНА
Вот уходилась — стоя сплю!

БОРИС КОСТЯЕВ
Ты минуту-две и спала всего.

НЯНЯ АРИНА
А-а. Как птичка божья — ткнулась, и готово. Ты, оказывается, разговаривать умеешь? Какая печаль-то у тебя?

Борис показывает на грудь. Мелкий кашель встряхивает его

БОРИС КОСТЯЕВ
Не знаю. Ничего не знаю. Просто тут, заболело

Арина поит лейтенанта из кружки. Кашель унимается. Дышит тяжело.

НЯНЯ АРИНА
Ладно, молчи уж, молчи. Кашель-то какой нехороший.

Большая станция. Работники санпоезда сдают белье. Запасаются продуктами, топливом и разным другим снаряжением. С крыши вокзала слышится музыка. Борис смотрит в окно. Чумазый вокзал с облупленными стенами. Черные, грязные пути. Грачи на черных тополях. Вагоны. Дома раскидываются по пригоркам. Все начинает окрашиваться в сиреневый цвет. Из станционного дыма появляется Люся с фанерным чемоданом.

БОРИС КОСТЯЕВ
Это единственная женщина, которую я уже с трудом, по глазам только и узнаю, хотя прежде думал, что в любой толпе, среди всех женщин мира смог бы узнать ее сразу.

Люся смотрит в окно санпоезда. Встречается взглядом с его глазами. Она делает шаг к поезду, но тут же отступает назад. Без интереса пробегает взглядом по другим окнам, другим поездам. Сердце из груди Бориса выскакивает. Врывается в грудную клетку Люси. Сердца бьются в разном ритме.
Бориса подбрасывает. Арина о чем-то спрашивает лейтенанта. Трясёт его. Борис тянется к окну вагона. Мычит. Закашливается. Перед ним клубится сиреневый дым. В загустевшей глуби его плывёт, качается Люся со скорбными бездонными глазами богоматери.
Он приходит в себя.
Идёт весенняя гроза. Толчками, свободно дышит грудь.
Весенняя гроза гонится за поездом. Жала молний втыкается в крыши вагонов. Пузыристый дождь омывает стекла. Впереди кричит паровоз. Мелькают мимо пристанционные скверы. Беззвучно кричат грачи. Скворцы шевелят клювами.
Сердце лейтенанта возвращается. Вместе с уходящими вдаль громами бьётся тише и реже, тише и реже. Поезд отрывается от рельсов. Плывёт к горизонту.
Сердце еще ударяется сильно раз-другой в исчахлую, жестяную грудь. Выкатывается из нее. Выпадает за окно вагона. Качается в пустыре
Тело Бориса Костяева выпрямляется. Замирает.
Под опустившимися веками еще какое-то время теплится багровая, широкая заря из-под грозовых туч. Свет зари постепенно сужается в щелочку. Гаснет. Заря остывает в остекленевших зеницах.
Подходит Арина с кувшином. Видит. Борис лежит. Рот сморщен в потаенной улыбке. Арина пятится. Кричит. Роняет кувшин с водой. Бросается бежать по вагону. Ударяется в тамбурное стекло.
Покойного переносят в хозвагон. Помещают в холодильное помещение. Прикрывают палаткой. Вокруг поленниц дров, ящики, старые носилки.

САНИТАР
Ехать ему целую ночь по степи. Потом еще ночь, еще ночь — мертвого не можем сдать, с мертвым возни даже больше, чем с живым ранбольным.

Безлесое южное Приуралье. Глухой полустанок. Мертвого Бориса выгружают.

НАЧАЛЬНИК ПОЕЗДА
Арина остаёшься при нём. Похорони покойного лейтенанта по всем человеческим правилам и дожидайся санпоезда обратным рейсом.

Поезд едет дальше

НАЧАЛЬНИК ПОЛУСТАНКА
Покойник оказался несуразным: выгрузили в таком месте, где нет кладбища. Если кто умирал на полустанке, его отвозили в большое степное село. Земля в России повсюду своя.
Сделаю домовину из досок, снятых с крыши старого пакгауза. Заострю пирамидку из сигнального столбика, отслужившего свой век.

Двое мужчин — начальник полустанка и сторож-стрелочник, да Арина отвозят лейтенанта на багажной тележке в степь. Предают земле.
Заканчивают погребение. Мужчины стягивают фуражки. Скорбно молчат над могилой фронтовика.

НЯНЯ АРИНА
Такое легкое ранение, а он умер…

Люди собирают лопаты. Уходят. Толкают впереди себя тележку. Арина уходит с ними.

Женщина слушает землю. Земля всю засыпана пухом ковыля, семенами степных трав и никотинной полыни.

ЛЮСЯ
А я вот живу. Ем хлеб, веселюсь по праздникам. Слушаю степь. Она мне рассказывает, что ты умер вечером. Вечером так хорошо умирать


 Она низко склоняется над землею. Седая женщина с отцветающими древними глазами. Глаза засыпает порошей семян.
Закат неторопливо гаснет.

ЛЮСЯ
Господи!

Она дотрагивается губами могилы.


ЛЮСЯ
Спи! Я пойду. Но я вернусь к тебе. Скоро. Совсем скоро мы будем вместе… Там уж никто не в силах разлучить нас.

Она идёт. Шепчет.

ЛЮСЯ
Остался один — посреди России.