Людоед

  Историю эту мне поведал Леонид – человек сложной судьбы, сумевший плюнуть ей в глаза и несмотря ни на что, открывший для себя новый мир в свете ведомых только ему удовольствий.
   О правдивости данного повествования судить нет оснований. Но однажды рассказанная эта история имела место факта.


    «При виде их придут в смущение люди и начнут они бегать и укрываться в горах и в пещерах. И в гробах умирать начнут от страха [при виде] их. И будет некому хоронить их грешные тела. Ибо люди, шедшие с севера, есть начнут плоть человеческую и кровь [людей] пить, как воду»

                .          «Откровения» Мефодия Патарского (V—VIII в.)


 
 
   Леониду было тридцать два года, он уже облысел, но выглядел моложаво. Немного портил его уродливый след от ожога, а так всё было на месте. Голый череп его всегда блистал остроумием, яркостью речи; он был прекрасным рассказчиком. Это знали все.  Леонид знал много историй, которые собирали множество жильцов двора, когда он выходил сыграть партию другую в шахматы в какой – ни будь из летних вечеров субботнего дня. Здесь резались ещё и в домино и в карты, но Леонид не любил эти игры, считал, что их придумали проходимцы и бездельники для быстрых денег и скоротать безделье. А вот шахматы, он считал настоящей игрой, которая развивала и укрепляла в человеке способность трезво и расчётливо мыслить.  Он жил со мной по соседству в доме напротив, вместе с женой и двумя дочерьми – маленькими, милыми крошками, которым все радовались во дворе, когда он выходил с ними на прогулку. У него была добрая жена, державшая дом в образцовом порядке. Черты её лица никогда не разбавляли эмоции злости или недовольства или страха, она была из тех женщин, кротких и не властолюбивых, которым суждено было в жизни подчиняться мужчинам. Леонид знал её спокойный характер и старался всегда угодить своей жене, которую называл всегда ласково и необычно. Он не курил и все знали, что не пил настолько, чтобы разнести о себе дурные слухи. И она упоённая любовью мужа, должным образом делала всё то, что доставляло бы ему желание быть с ней. Это была благополучная семья, может самая благополучная семья в квартале, где они жили.
    Однажды, одним из тёплых летних вечеров мы остались с Леонидом вдвоём за игрой в шахматы. Остальные игроки, кто не уехал на дачи, разбежались по домам смотреть латиноамериканский телесериал, который всё сильнее проникал в сознание обывателя конца восьмидесятых годов. Мне тогда ещё не было восемнадцати, хотя я неплохо играл в шахматы, но схватившись с Леонидом, понимал, что уступаю ему вторую партию. Он молниеносно просчитывал ходы, не только свои, но и мои таким образом, что в миттельэндшпиле дело было уже безнадёжным. Оставалось только сдаваться и начинать игру снова. После третьей за подряд партии, я понял, что мне не обыграть его. На все мои стандартные комбинации, он отвечал неожиданными приёмами и мне даже, порой чудилось, что я играю с самим дьяволом. Моё природное любопытство каждый раз побуждало меня спросить этого человека о его способностях, но при очередном удобном случае я стеснялся сделать это. В этот вечер мне улыбнулась удача, он сам начал о себе рассказывать, видимо прочитав моё любопытство в  больших удивлённых глазах. Началось всё с одного бродяги, который шарахался по нашему просторному двору в поисках подножных средств существования. Мы не обращали на него никакого внимания, покуда он сам не подошёл к нам. Бродяга этот походил на старого седоволосого краснокожего индейца, которого будто забавы ради переодели в рваные джинсы, изношенную рубаху и помятую пыльную шляпу. Разило от него так, словно он целые сутки провалялся в не вычищенном хлеву. Мы старались держать этого типа на расстоянии, хотя бродяга сам не подходил близко, видно боясь, что с ним побрезгуют говорить.
   - Молодые люди, я извиняюсь, можно у вас сигаретку стрельнуть? – слетели шепелявые слова с его опухших от запёкшейся крови губ.
Я достал из пачки сигарету и положил на краешек торца стола, к которому он подошёл. Бродяга, жадно смотря на пачку моих дорогих сигарет, словно в предсмертном вздохе протянул.
   - А можно две – и затрясся как в предчувствии припадка.
Я бросил на стол три сигареты и жестом попросил его убраться отсюда. Дрожащими руками он бережно сунул сигареты в карман, улыбнулся гнилыми зубами и стал распыляться фразами благодарности.
   - Спасибо ребятки. Ой, спасибо! Дай бог вам здоровья. Храни вас бог от такой жизни! Дай вам бог здоровья! – он пятился назад в поклонах как послушный слуга, позвякивая бутылками в авоське.
Мы проводили его, лицемерно покачивая головами. Нам было жаль его, несмотря на тошнотворную неприязнь к нему. После короткого разговора с попрошайкой, Леонид заговорил.
   - Ну, что на сегодня хватит, партии закончены – довольно потянулся он всем жилистым телом – пора и голове расслабиться немного.
Его мускулы на лице заиграли в эмоциях желания принять нечто вкусное. Я несколько удивился, когда Леонид достал из своего рабочего чемоданчика свёрток с едой и термосом.
   - Вот Витя угощайся – сказал он мне – здесь то, что я забыл съесть за обедом, ходил на калым, хозяева зажиточные, со мной продуктами импортными расплатились, так увлёкся работой, про еду совсем забыл.
   - Да что вы, дядя Лёня, может не надо, детям лучше отнесите – постеснялся я.
   - Жена сегодня с ними, на дачу поехала к матери своей, а я уж опоздал на автобус. Завтра утром к ним приеду, вот вкусненьким порадую их. Ешь не стесняйся! Своих родственников же я не обижу! – засмеялся он и его могучие скулы зашевелились. 
Признаться, я был немного голоден, мои родители уехали на дачу, оставив мне замороженные продукты и полную свободу действий на кухне. Готовить я ленился, тем более вид заморских деликатесов повышал аппетит раз в десять, чем от наших убого запакованных продуктов. Леонид открыл термос, протёр самораскрывающиеся стаканчики «спутник алкаша» чистым платком и стал разливать зелёную жидкость.
   - Надеюсь тебе немножко можно – грозно спросил он меня.
   - А что это?- поинтересовался я, не привыкший пить спиртное без этикетки.
   - Заморская дрянь, наш перегон напоминает, абсент называется!
   - Почему не в бутылке? – насторожился я.
   - Так лучше от жены прятать. Попробуй, много всё равно не выпьешь!
Я поднёс стакан к носу и осторожно стал вдыхать пары, помахивая ладонью, как это делаю, когда нюхают реактивы. Леонид смотрел на меня, не скрывая радости, что первым посвящает меня в мир алкогольных коктейлей. В голову дал острый, очень приторный и одновременно крепкий запах, вызвав легкий момент тошноты. Мой компаньон тем временем готовил бутерброды из консервированной ветчины и сыра.
   - Что не нравиться запах? – улыбнулся он мне.
   - Противно как – то. И это можно пить?
   - Пьют же люди! Особенно в старые времена – этот напиток в Европе у знати популярен был. Ну, если не хочешь, не пей. Дело твоё, ещё б ни хватало, что я тебя напоил сегодня.
   Последние доводы меня убедили и, я быстро проглотил то, что было на донышке стакана, и, жуя вкусный бутерброд, я больше наслаждался им, чем этой зелёной гадостью.
   - Ну, как? – ехидно спросил он меня – кровь в груди заиграла?
Через полминуты я понял, что у меня горело не только в груди, но и во всём теле. Маленький тридцатиграммовый зелёный дракончик разогревал меня изнутри своим пламенем.
   - Вонючий очень – поморщился я.
   - Там много чего намешано: анис, сахар, полынь, добавки всякие.
   - Как только это аристократы пили? Простому народу она явно поперёк горла встанет!
   - Отчего же? – заметил Леонид и тут же продолжил – Конечно, в это трудно поверить, но когда я работал на крайнем Севере, то ещё не такое пили. Здесь всё дело в рекламе. Главное правильно подать продукт, если его пьёт известный и всеми уважаемый человек, то увидишь, вскоре его будут и пить остальные. Люди падки до новизны, особенно, когда эта новизна входит в моду. Ведь не поверишь, что я был спившимся бродягой, вроде того, что клянчил у тебя сигареты? Думаешь, нет! А это было!
   Он заинтриговал меня. Теперь меня не так сильно волновали его поразительные способности, благодаря которым он разбирался исключительно во всём, начиная от ремонта элементарного утюга и кончая сложными математическими вычислениями. Зелёное существо развеяло мои стеснения, и я принялся, как назойливый журналист осыпать его вопросами.
   - Неужели на Севере как – то иначе живут? Мне кажется, там живут только лучше и богаче, чем в нашей полосе. И бродягам там, откуда взяться?
   Леонид смотрел на меня с желанием рассказать о своём прошлом – эта охота перебарывала подозрение. Ему, несомненно, хотелось поделиться воспоминаниями, но в эти секунды он был похож на животное, скорее на обезьяну, которая приспосабливаясь, перебарывает инстинктивный страх. При метком и тонком сравнении с животным, внешние признаки и черты Леонида напоминали гориллу – альбиноса. Большая голова его вросла в широкие плечи, которые были поданы вперёд с рычагами мускулистых рук.  Леонид открыл крышку термоса и налил ещё понемногу абсента. Он молчал, косясь в землю, словно расставляя эпизоды своей прошлой жизни по полочкам памяти, он конструировал рассказ со свойственной ему манерой изложения. Наконец, мой собеседник вздрогнул и осушил стаканчик с зелёным напитком.
    - Всех тянуло тогда за романтикой и геройством. Ещё был силён и жив дух первых пятилеток, когда в добровольном порядке, что комсомольцы, что простая молодёжь устремлялась творить будущее страны. Я был одним из тех, кто верил в эти идеалы и сам хотел их строить. Сразу после армии, не испытав на себе её побочных эффектов ( поскольку служил я в элитном подразделении правительственной связи, где кроме меня был ещё один радиолюбитель ), я записался в один строй отряд, оправляющийся на Крайний Север. Жениться я не успел, поэтому меня ничто не держало, разве, что пугал холод тех мест и совершенно неизведанные дикие места. Заработок обещали хороший, многие кого я знал, возвращались оттуда богачами хоть и с хроническими заболеваниями, с золотыми зубами и потерянной потенцией. Меня все эти напасти не смущали, я был тогда ещё очень молод и, о плохих раскладах жизни старался не думать. Года два, три и я стану завидным женихом, молодым и впереди ещё полная удовольствий жизнь. Прошёл медкомиссию, получил справку, о годности к работе в экстремальных условиях. Когда я летел по просторам бескрайнего севера, мне казалось, что здесь находит конец, всё, что сюда попадает. Я видел в иллюминатор самолёта заброшенные станции, технику, брошенную прямо в тундре, искорёженные старые нефтяные вышки – всё это было оставлено человеком, едва появившись на свет и войдя в эксплуатацию. Когда мы достигли места назначения, то нас расселили по добротным панельным  баракам, то была одна из столиц заполярного края – маленький город, но большой заводской посёлок. Все в нём трудились на одном предприятии, которое поставляло свою продукцию на весь мир. Так я начал трудиться в одном из многочисленных цехов тамошнего завода. Первое время я осваивался: набирался опыта, многому пришлось научиться у старых матёрых рабочих, можно сказать коренных потомственных заполярников, чьи деды и отцы в прошлом осваивали эти места и строили город. Хотя, в полном смысле слова на город он похож не был, скорее на маленький городок или большой рабочий – заводской посёлок. Поначалу мне платили немного, но всё, же в два с половиной раза больше чем я получал у себя в городе. Через три – четыре месяца я стал настоящим специалистом в своей области, ремонтировал станки и технику не хуже своих наставников. Зарплата моя возросла, и я стал чувствовать себя хозяином положения. Со своими холостыми приятелями от скуки стали  просиживать добрую часть денег в местных ресторанах, которых было так мало, что после очередной попойки, наше начальство уже обо всём знало. По началу, оно реагировало спокойно, мы всегда приходили вовремя на работу и никогда не прогуливали. Старики лишь недовольно ворчали. Дело молодое. И всё вроде ничего, но существовала гораздо серьёзнее проблема. В городе категорически не хватало лиц женского пола. Все женщины, кто жил в этом населённом пункте были, либо замужем, либо настолько стары, что оставленные на них отпечатки северной жизни могли оттолкнуть даже самого неприхотливого мужчину. Оставались, только проститутки, которых знал почти весь город, ибо не раз проходили они через всех желающих в прошлом и в будущем спрос на них не угаснет. Проститутки знали это, знали, что каждый год приезжает всё больше мужчин, поэтому обезумевшие от хороших и быстрых денег, они подымали таксы. Некоторые из них специально приезжали сюда, из центральных областей, чтобы подзаработать денег и вернуться обратно. С порядочной девушкой познакомиться в этом городе было невозможно, меня это совершенно выводило из себя. Казалось, что я снова попал в армию на мучительные два года. Особенно в долгие полярные ночи, когда я с приятелями за бутылкой заливал терзавшую меня от безысходности скуку. Приходили мысли вернуться обратно, но я быстро гнал их прочь, ужасаясь, что приеду, ни с чем. Скопить деньги можно было при одном условии – не тратить их на развлечения или положить их в банк или отправлять львиную часть зарпалаты матери. Первое время у меня получалось делать это. По приезде я последовал совету многих и завёл сберкнижку. Теперь я вспоминаю тот день, когда я открыл счёт в банке, который, в конечном счёте, и спас меня от голодной смерти.
   Дни шли один за другим, однообразные, чёрные, холодные. Мне не хватало женского тепла и ласки, не хватало ощущения праздника, чувства довольства жизненным благополучием. Ведь были деньги, заработанные честно, только трать их. Наконец, мои нехорошие пристрастия одолели здравый смысл, подействовали советы товарищей и я стал кутить, не думая о завтрашнем дне.
   Через месяц меня выгнали с работы, спустя день полностью рассчитались со мной и посоветовали по скорее вернуться домой, чтобы не пропасть здесь навсегда, не замёрзнуть пьяным в лютый мороз. Я согласился, другого выхода у меня не было. Наглость моя их порядком достала. Полностью осознавший свою вину я принёс своему руководству извинения и поблагодарил их. Самолёт улетал утром следующего дня. Почти целые сутки были в запасе. Я решил отметить свой отлёт с приятелями, благо, что билет был уже на руках, вещи собраны, оставалось только проститься с Севером и с людьми, с которыми прожил целый год. Но Север просто так не отпускает, к сожалению, я это понял слишком поздно.
   Не помню, как всё произошло, но когда я проснулся, то понял, что мой самолёт улетел, что путь назад отрезан. Я нисколько не испугался этого. В тот день мне было тепло и хорошо, рядом была молодая женщина, творившая со мной чудеса. Она была проституткой, но в залитом, водкой сознании – эта женщина была лучшей из всех, кого я встречал. Праздник нас продолжался; она была ласкова, нежна и всегда безотказна в моих желаниях. В эти дни я потерял рассудок, ни на что, не надеясь, я безумно желал, чтобы эта проститутка была всегда со мной. Я не хотел верить, что закончатся деньги; они таяли, словно мороженое на солнце. Прошло чуть больше недели кутежей, купленной любви и утраченных иллюзий. До последнего момента я не верил, что она выгонит меня из своего дома. Но это случилось, когда кончились мои и расчётные и отпускные деньги, я остался без средств. Проститутка пришла с двумя жлобами и без капли сожаления велела выставить меня за дверь. Они выпнули меня как щенка на трескучий мороз, а сами очевидно стали забавляться с ней. На заводе, куда я пришёл после этого случая, мне показали на дверь в приказном тоне, но на лицах этих людей были заметны нотки сострадания; как сыграть на них я не догадался.
   Так я стал бездомным бродягой Крайнего Севера, где черта между крайностями, настолько призрачна, что не каждый здоровый человек сможет разглядеть её. Через несколько дней я примкнул к таким же опустившимся людям: неудачникам, пьяницам, попрошайкам, бродягам разных мастей. Когда то они начинали как я, покоряли Север, а теперь Север покорил их.  Вместе было лучше выжить, согреться и добыть какие ни, будь отбросы в пищу. Каждый из нас обивал пороги продуктовых магазинов, столовых и кафе, выпрашивал или просто рылся в мусорных бачках, ища помои, пригодные для еды. Иногда наша свора находила работу по разгрузке. За неё платили мало и почти всегда консервами, которые мы потом разогревали на костре и делили между собой. Такое удовольствие нам выпадало редко, для нас это был настоящий праздник. Фруктов, овощей и мяса мы не ели почти совсем. Весь наш дневной рацион состоял из прогнивших круп с мышиным помётом, недоеденных блюд из столовых, которые сбрасывались в общие бачки и воняли хуже всякой рвоты и зачерствевшего хлеба, покрытого плесенью. На первый взгляд, у нормального человека это вызывало шок и отвращение, но мы были отличными поварами. Всё это дезинфицировали и переваривали так, что было довольно вкусно. У нас было, нечто круговой поруки, каждый, кто приходил в наше добровольное сообщество, должен был принести хоть что-то, что спасало нам жизнь. Особенно ценились дрова, или любые предметы, которые бы хорошо горели. Здесь это был большой дефицит! Умереть от холода было легче и проще, чем от недоедания, болезней и авитаминоза. Я уже не помню лица тех людей с достаточной точностью. Все они были полны безнадёжной скорби, заросшие и одичавшие, они напоминали первобытных людей, борющихся за выживание. Но одно лицо я запомнил лучше всех, оно и сейчас как тогда стоит у меня перед глазами. Лицо человеческого существа, потерявшего разум, который не помог ему выжить.
   Однажды, в одну из ужасно холодных зимних ночей мы грелись у костра, который развели в старом заброшенном бараке времён исправительных лагерей. Мы облюбовали этот дом, благо он был ещё крепок и своими стенами спасал нас от обжигающих холодом здешних ветров. Как всегда после дневных рейдов, набрав отбросов с городских помоек, наша мягко сказать маргинальная толпа, наварив ведро «болтушки», села ужинать у костра. Среди нас был один молодой человек, ещё моложе, чем я; мне всегда его было жаль, он не отличался крепким здоровьем и на наших глазах терял силы. Его звали Алексей, приехал он откуда - то с Юга, как и все мы в поисках лучшей жизни, но быстро деградировал здесь, спился и очутился на самом дне, без документов и желания жить. Парню было совсем на всё наплевать, иногда нам казалось, что он ждёт своего смертного часа, он всё меньше ходил на вылазки и чаще оставался в бараке и дожидался нас, дрожа от холода. Мы не тормошили его и знали, что ему немного осталось. Алексей был очень горд, и отказался от нашего предложения отвести его в больницу на деревянных санях, но мы и сами не сильно настаивали и в тот, же день сани пошли на дрова. С каждым днём он всё больше угасал и не делал лишних движений. Время от времени мы просили его затыкать дыры в стенах и сортировать принесённые помои, чтоб не сквозило, так он отрабатывал свой хлеб. Как раз в этот вечер ему сильно хотелось, есть, аппетит его был дьявольский. Он запихал в себя три тарелки «болтушки» и довольно кряхтя с раздувшимся животом, растянулся у костра. Ночью Алексей умер в страшных мучениях, от чрезмерного обжорства «болтушкой». Помочь мы ничем ему не могли, хотя испуганные глаза его просили об этом, потом, поняв, что ему приходит конец, они застыли взглядом проклятия. Мы похоронили беднягу той же ночью, раздели его до гола, ( вещи Алёши поделили между собой ) оттащили его подальше от барака, скинули в овраг и засыпали снегом. Рыть могилу для него в вечной мерзлоте было чистым безумием, а обращаться к властям мы побоялись. Потом мы помянули нашего несчастного Алексея, каким - то напитком, приготовленным из домашней химии, и легли спать.
   На наш просторный двор, богатый тяжёлой зеленью полувековых деревьев, опускалась ночная прохлада. Смеркалось, и рассказ Леонида пробуждал во мне чувство тревоги. Он сделал паузу и налил ещё чуть абсента. Мы, молча, чокнулись, словно поминая умершего Алексея. Переведя дыхание, Леонид стал продолжать свой рассказ, нагнетая во мне одновременно чувства любопытства и страха.
   Через несколько дней мы уже не вспоминали об Алексее, некоторые из нас даже думали, что ему была отведена лучшая доля – отмучившись, он никогда больше не испытает судьбы северного бродяги. Даже его вещи и одежда, перестали нам напоминать о том, что он, когда то был с нами, что у него, где то на Юге остались близкие ему люди. Вскоре после смерти нашего товарища мы стали лучше питаться, в нашем меню регулярно стало появляться свежемороженое мясо, аккуратно нарезанное на равные кусочки! Это мясо приносил Григорий – ничем не приметный бродяга средних лет, с жёсткой бородой и обветренной морозом красной кожей, впалыми словно, серый лёд глазами. Он был одним из нас и не отличался от своих собратьев по несчастью. Когда он приносил очередную порцию мяса, мы были безумно рады и устраивали настоящий праздник, а если у нас было, что выпить то ужин превращался в настоящий пир! Ведь, по словам Григория, мы ели деликатес, мясную вырезку кита, богатую всеми жирами и витаминами, правда, подпорченную сроком давности продукта. Вкус мяса был оригинальный, ни с чем несравнимый, что было вполне объяснимо, никто из нас никогда в жизни не пробовал кита.
 Нас это не пугало, ибо в наши желудки попадали куда более тухлые продукты. Было очень вкусным это мясо из ресторана, которое приносил нам Григорий и получавший его из рук тамошней заведующей за свою работу. Он говорил, что помогал грузить и убираться, за это она расплачивалась просроченным китовым мясом.
Мы готовили его по – разному, варили в супе, жарили и, даже употребляли сырым посолив и поперчив перед этим. Он всегда приносил одинаковое количество этого мяса и мы в знак уважения к нему и благодарности давали Григорию немногим больше своей доли. Он уплетал эти куски с особым эффектом, будто совершал церемонию и нас убеждал делать то же самое, не торопясь наслаждаться вкусом мяса. Нам, конечно, было не до этого, нас волновала лишь одна мысль – набить брюхо выспаться в тепле от невыносимой усталости, которая накапливалась за день поисков. Эта пища давала нам хорошие калории, поужинав ею, наутро мы ощущали себя довольно полноценными людьми. Наш брат кушал это мясо вторую неделю, пока я совсем случайно не нашёл источник его происхождения.
   Как - то раз, под вечер, я возвращался в барак, таща за собой на привязанном листе железа обломки столярных плит для растопки костра. В этот день я сильно замёрз, и чтобы поскорее добраться до барака, решил срезать путь, перебравшись через овраг. Этот овраг, был руслом небольшой речушки, которая оттаивала  месяца на три в году; он извивался,  змейкой и делал острые углы поворота. Спустившись в ложбину и пройдя несколько метров, я снова вскарабкался по сугробам и поднялся на противоположный берег, сделав ещё несколько шагов в сторону изгиба, я увидел внизу человека, занятого необычным делом. Это был Григорий. Он был настолько увлечён своим занятием, что не заметил меня. Я ждал, когда он немного повернётся, чтобы увидеть, что он делает на дне оврага. Через минуту, моё окаменелое тело поливал холодный пот, открывшийся мне ужас, парализовал всего меня. Григорий, суетливо пыхтя, срезал лезвием для бритья тонкие куски мяса с тела закопанного нами в снег Алексея. Он очень осторожно складывал ломтики человеческой строганины друг на друга, имитируя фирменную нарезку. Точь в точь, как эти куски ветчины.
   Леонид указал на ломтики мяса, аккуратно лежащие в консерве, взял один из низ и быстро отправил себе в рот, довольно причмокивая. Мне стало не по себе. Жутко было смотреть на него, на мгновение показалось, что он и был тем самым Григорием. Объятый ужасом рассказа, я молчал, а Леонид улыбчиво продолжал историю.
   - Иногда он облизывал пальцы, и дул на них согревая, чтобы они слушались его в этом тонком деле. Бродяга срезал пласты мяса уже с другого бедра окоченевшего трупа. От левой ноги, почти остались кости и хрящи, остальное он уже успел скормить нам. Мясник заканчивал свою работу. Всё было готово. Он снова мог накормить нас своим деликатесом. Уложив мясо в пакет, Григорий принялся закапывать одноногий и поруганный труп Алексея. А я всё наблюдал, не думая, чем, свидетельство данного злодеяния могло мне грозить. Наконец, он закончил и, подняв свой удовлетворённый взгляд, увидел меня. Я побежал, бросив вязанку, он вслед за мной, не издавая ни звука. Расстояние было на моей стороне, но силы нет. Я чувствовал, что людоед догоняет меня. Выхода не было, до барака оставалось ещё далеко, крики мои никто не слышал, я приготовился отражать нападения Григория. И вот, он меня свалил на снег, сил сопротивляться не было никаких. Он стал вгрызаться мне в горло, ревя как натравленное животное. Я знал, что он чувствовал кровь, она ещё более возбуждала его и придавала ему сил. Под его тяжестью я не мог шелохнуться, мысль, что Григорий перекусит мне артерию не оставляла мне шансов выжить. Он всё глубже вгрызался в неё, а мои слабые руки по детски, колотили его тулуп, не причиняя ему вреда. Кровь моя хлестала, и я был готов смириться со своей страшной смертью. Как вдруг моя рука оказалась в кармане Григория. Не помню, что было дальше, но я вытащил лезвие и наотмашь, в дикой истерике стал полосовать лицо людоеда. Он нечеловечески завыл. Внезапно меня охватила сила, я скинул Григория и со всех ног пустился в сторону барака, издавая ужасный вопль.
   Когда прибежал в барак и всё рассказал своим товарищам, то они прижгли мне рану и дали одеколон, который хранили для особых случаев. Сами, вооружившись, кто, чем пустились на поиски людоеда. Мне было страшно тогда, они оставили меня одного. Мысль, что он тем временем воротится чтобы убить меня не оставляла моё воспалённое сознание. Бродяги его не нашли, ни в тот вечер, ни в последующие дни. Он словно испарился, как дьявол. Прошло некоторое время и все готовы были забыть эту историю, только вот в сознании нашем навсегда засело растущее чувство, что мы поневоле стали людоедами. Этот случай изменил меня, теперь я думал только об одном поскорее вырваться из этого северного ада. Но как?
   Через месяц после описываемых событий, я случайно встретил человека, с которым летел вместе в этот город.
   Он сначала не узнал меня в опухшем, грязном и лохматом бродяге, но потом, когда я с достоверной точностью назвал его имя, стал присматриваться ко мне. Мне повезло, этот парень, был одним из тех редких людей, для которых боль чужих ему людей, понятна его доброму сердцу.
Он внимательно расспросил меня о моих мытарствах и злоключениях и намекнул, на какую - то страховку, обязательную для всех работающих на Севере. Этот человек помог мне её получить, он спас позорящей и почти не погубившей меня безграмотности. Благодаря нему, я после мучительно долгих двух лет выживания на Севере сумел вернуться к новой жизни.   
    С тех пор прошло десять лет, я обзавёлся семьёй и детьми, у меня хорошая работа в главной больнице, которой я очень доволен, но каждый раз, когда я вижу бродяг, у меня с нестерпимой болью, перед глазами всплывает образ молодого Алёши, так трагически закончившего свой путь. Вот так, порой всё начинается с праздников, а кончается, тем, о чём тебя я только, что рассказал. Каждому своё в этом мире зла, каждому предназначен свой кусок пирога, со своей начинкой.
   Леонид замолк, только шелест деревьев, как – то зловеще возвещал о сгущавшихся сумерках над большим, утопающим в зелени дворе. Его маленькие глазки светились огоньком непонятного мне желания. Я ещё был под впечатлением рассказа и совершенно выпал из реальности, когда он начал быстро собирать свои продукты в чемоданчик, очевидно, его напугали парни, которые направлялись в нашу сторону. Оказывается, они кричали меня. Леонид быстро удалился, на прощанье, потрепав меня за плечо. «Надо хорошо питаться и мозги заработают лучше» - сказал он.
   В ту прохладную майскую ночь, я заснуть не смог, мою неокрепшую ещё психику атаковало множество страхов зелёного цвета, просидев у экрана телевизора до утра, я отключился лишь от усталости.
   
   В тот же год моя семья переехала жить в другой город, где я поступил в университет. Прошло ещё несколько месяцев, наступила на редкость холодная и долгая зима и в одном городе, что по соседству с нами без вести пропала девушка, которую никто, никогда не найдёт.