Молочница

 С первого взгляда она походила на самую обыкновенную женщину, живущей одинокой жизнью, беспощадно изнуряя себя и отвлекая от гнетущих душу раздумий работой в своё благо. Чаша весов у таких персон всегда находилась в состоянии покоя, нулевого уровня, когда естественное желание найти себе пару тонуло в серых рабочих буднях и оправдывало только одно, что поиск возможностей заработать денег, принесёт куда больше пользы, чем избавление от одиночества с помощи любимого человека. С другой стороны, когда она уставала от монотонности своей работы, от постоянного недосыпания и в конечном случае от своего отражения в зеркале, видя свое тело, теряющее женские прелести и даже черты, то ужасающей картиной проносились в мозгу перспективы её скорого угасания. Тогда эта женщина готова была всё бросить и отказаться от денег, и найти себе мужчину, лишь только с достоинствами настоящего самца. Высокая самооценка отбивала всякую мысль о трудностях сделать это. Мужское мнение для неё не играло никакой роли. По мнению же этой особы, мужчина должен уметь две вещи, то есть, удовлетворять женщину двумя способами: сексом и деньгами, вся остальная романтика жизни, даже не обсуждалась. «Это в моём доме даже не обсуждается» - было, любимым выражением Натальи. Так звали эту женщину.
   Ей было под сорок, но, не смотря на изнуряющую работу, она сохранила свежесть кожи и чистоту глаз, скорее доставшихся  по наследству, ибо в них было трудно заметить даже искушённому взгляду признаки, какой – либо болезни. Глаза действительно были всегда широко раскрыты, они напоминали рыбьи глаза, с таким же серым отливом глубокой, ничего не говорящей пустоты и сияли холодным блеском, почти всегда будто застывшие. Ими можно было любоваться, но на расстоянии – то были глаза искусственного типа, как у куклы. Наталья имела широкие скулы, заплывшие жирком, и при опущенном подбородке её шея напоминала шею Шарпея, также при повороте головы колыхались и складки. Рост у неё был средний, а грудь давно потеряла форму и походила на вымя молодой тёлки. Возможно из-за того, что Наташа поднимала тяжёлые вёдра, её плечи стали походить на сформировавшиеся мужские мускулы. Бицепсы были сурово накачены и превосходили размером икры. Издалека, её походка напоминала фигуру тяжёлоатлета, приближающегося  к своему снаряду. За плечами Наташи была школа, и будучи, учась, она родила, в шестнадцать лет. И с таких пор стала практически самостоятельна, даже от своего первого мужа, который, кстати, был под стать своей избраннице. Раннее замужество и без того похоронило мозг Наташи на открытие окружающего мира. Она ещё в ранней молодости обозначила свой круг, в котором приходится выживать, в жестокой простоте мира, а мир, который Наташа представляла, был именно таким и никаким больше. Упрямство – было главной чертой её характера, а боязнь оказаться одураченной, вызывало рефлексию предубеждений, опасений и негатива. Она не считалась не с чьим мнением. Разве, что слушала советы матери, которая жила с ней по соседству и чья жизнь, возможно и послужила образцом и кодексом житейских правил для Натальи. Все её интересы сводились к тому, чтобы ухватить своё в жизни, оторвать кусок пожирнее при удобном случае и осуществить мечту, дать волю своему властолюбию. Пусть даже если с ней рядом будет, человек не столь преуспевающий, но легко поддающийся  влиянию; из которого можно сделать всё что угодно. Была у молочницы одна мечта, как, впрочем, мечта многих девушек стать известной актрисой или фотомоделью или певицей или балериной, короче, неважно кем из них, лишь бы быть признанной по части красоты и таланта, пусть коих и подавно не имелось. Так вот Наташа хотела сняться на обложке популярного жёлтого журнала, в «обнажёнке» и со своими коровами, на ферме, в стойле, где она их когда – то доила. К большому сожалению, облик современной сельской молодой женщины изменился лишь в сторону вульгарного прагматизма и озлобленности от безысходности в разрешении проблемы русского села. Материться и орать, что лопались перепонки, Наталье удавалось лучше всего у себя в деревне, а может и во всей области кто знает? Как - никак мне предстоит составить правдивое описание тех нескольких дней, которые я по своей воле, опрометчивости и обострённой любознательности провёл рядом с ней. Типаж Натальи мне показался, настолько уникальным, что вызвал огромное желание поведать о некоторых эпизодах, о жизни в её доме. Не личной, конечно, а обывательской! Согласитесь! Прочитав этот рассказ, вы поймёте, насколько сильна, бывает степень остервенения у женщин, когда по своей природной глупости некоторые из них не могут найти даже самые элементарные источники удовлетворённости жизнью.

   Я приехал к ней целенаправленно. В то время я искал подходящее жильё и мне, то и дело приходилось примерять по своим возможностям ту, или иную сдающуюся комнату, которая бы находилась неподалёку от места предполагаемой работы. Это был небольшой и тихий посёлок, утопающий в зелени. Жизнь здесь текла по своим устоявшимся правилам, которые господствуют в среде, где друг друга все знают. Где стены домов и квартир, казалось, прозрачны для детального обзора личной жизни, где любое сказанное тобой слово, может в один миг услышано всем посёлком. Мой приезд вызвал много слухов. Я попал к одинокой женщине на квартиру. Условия были хорошими. В моём распоряжении была просторная комната с мебелью и телевизором, вдалеке от трассы. Кухней хозяйка пользоваться разрешала, лишь в определённое время. Это меня устраивало, поскольку моя скитальческая жизнь видела многих лишений коммунальных удобств, так, что этот пустяк не вызвал у меня никакого неудобства. Только вот ванная комната была заставлена, почему то вёдрами и бидонами с творогом и молоком. Как мне объяснила хозяйка для того, чтобы они охлаждались и не испортились до реализации их на рынке. Она жила за счёт того, что скупала молоко, затем сепарировала его. Продавала Наталья творог, сливки и молоко, последнее, когда было его совсем много, тоже хотя и на свой страх и риск брала его под реализацию. Такая мелочь, для меня ничего не значила. Подумаешь? При желании всегда же можно принять душ и искупаться, тем более, что в квартире, где проживают два человека. Правда, был у Натальи сын, уже взрослый, но он жил в соседней деревне у своей девушки и редко появлялся у матери.
   Цена меня устроила, и через день я уже ехал к ней в её старенькой Ауди и был очень рад  отношению хозяйки к своему квартиранту. Провинциальная простота всегда была преимуществом перед высокомерием и равнодушием жителей столичных городов. Она показалась мне очень приличной, серьёзной женщиной. Я не приценивался к ней как возможной кандидатке для новых романтичных отношений. Наталья была не в моём вкусе не моим типом женщины. С самого начала от неё исходила сила не свойственная светлой природе, и какой – то дух демонизма с примесью вампирической сущности высасывать энергию из людей и насаждать везде своё невежество. Так или иначе, я переселился к ней и решил как можно меньше контактировать с ней.
   Первые дни пролетели в атмосфере легкости и умиротворённого отдыха в её доме. Я засыпал при тонком терпком аромате цветущей черёмухи, которая росла под окном  моей комнаты. Засыпал при белых ночах, которые плавно переходили в утро, когда лишь только солнце возвещало, что настаёт другое время суток. Эти белые ночи были великолепны, хотя первое время доставляли мне непонятное душевное беспокойство. Мрак ночи был мне привычен и его отсутствие пугало меня, что столь ожидаемый отдых в моём климате, при чёрном тумане и мерцаниями звёзд, не наступит никогда. Через неделю я привык к этому явлению - белым ночам и всё больше стал осваиваться в особенностях местной погоды в этой географической широте, где каждый день идут дожди. Эти дожди, то ливни, то совсем затяжные и моросящие, порождали в моей душе чувства, ранее скрытые или совершенно новые. Такое явление радовало меня, ведь я открывал в себе другие стороны внутреннего мира. Меня совершенно не интересовала жизнь Наташи; она занималась своим делом, а я своим. Первую неделю мы редко разговаривали между собой, скорее разговор вели о нас; соседи и все те, кому не хватало событий в их убогой, скучной жизни дряхлеющего от безработицы посёлка. В магазине, проходя по улице или находясь у парадной. Другого мужчины я у неё не видел, значит, с лёгкой руки обывателей им стал новый квартирант.
   Вообще, моё отношение к слухам всегда было спокойным. Природа их происхождения мало волновала меня, а последствия тем более, если я не имел к ним никакого реального отношения. Но однажды, я понял, что моё легкомыслие и безотказность помочь Наташе, поднимать её вёдра и бидоны с молоком из машины в квартиру, вышло мне боком. И вот, когда я в один из вечеров привёз ей молоко с фермы, совершенно разбитый от усталости пошёл спать. Наташа, как всегда поблагодарив, пожелала мне спокойной ночи. Я уже разделся и, растянувшись на постели, приготовился броситься в пропасть сна, как отворилась дверь и предо мной предстала молочница в ночном облегающем пеньюаре. Я опешил. Она смотрела на меня глазами хищного существа, похотливого и голодного, готового растерзать попавшую в её логово жертву. На меня нашёл страх, когда Наташа закрыла за собой дверь, ещё никогда в жизни я не испытывал такого страха перед женщиной.
   - Что случилось? – еле выдавил я.
   - Как будто ты не знаешь – недовольным и в то же время торжествующим тоном произнесла она.
   - Нет – удивился я, желая скорее прекратить этот разговор.
   - Весь почти посёлок шепчется – наступала хозяйка.
   - Да, что же происходит? О чём шепчется? – взмолился я.
   - Что у меня появился любовник – злорадно произнесла молочница.
   - Боже святой – удивился я, и в сию же секунду рассмеялся.
   - Ты чего ржёшь как лошадь. Чего смешно тебе, мне вот не до смеха – наступала Наталья – хочешь сказать, что я не могу иметь своего мужчину, пусть даже любовника.
   Здесь я понял, что дело приняло серьёзный оборот и всё это не случайно; это явление в мою комнату её квартиры. По праву хозяйки жилплощади, молочница задумала обзавестись и правами на своего квартиранта. Она ждала, когда я отвечу, упёршись своими крепкими бёдрами в дверь, очевидно, ожидая для себя успокаивающего и положительного ответа. Я немного пришёл в себя и сказал наивную фразу, которая ещё сильнее взбесила молочницу.
    - Ты, Наталья необыкновенная женщина и нужен тебе достойный мужчина.
    - Я самая обыкновенная – заорала она – я хочу простого счастья и мужика, мне надоело корячиться одной. Мне нужен мужик, чтобы жить с ним.
    - Но, я не могу пойти на это. Ты мне не нужна, как женщина – возразил я.
    - Тогда проваливай отсюда куда хочешь. Мне все эти сплетни и шушуканья за моей спиной не нужны – ответила молочница.
    - Хорошо могу прямо завтра уйти, только верните мне все деньги…, За вычетом этих двух недель, разумеется.
    - Ещё чего – вспылила хозяйка – у меня нет денег – или убирайся, или живи со мной. Я, что по - твоему, совсем уродина, что мужика нормального не достойна иметь. Думаю, мы могли бы жить вместе.
   Холодные глаза молочницы были тяжелы как лёд, казалось этой женщине, вообще не были свойственны чувства любви и сострадания. Но, они жаждали удовлетворения, которое, хотела её природа, по – своему понимающая и ощущающая эту любовь.
Её состояние клонилось к истерическому срыву; мне совсем не хотелось выводить Наталью из себя и тем более провести бессонную ночь, тогда как утром на работе меня ждал сложный заказ. Мне нужно было протянуть только два месяца, за которые я заплатил. Конечно, если бы у меня сейчас были деньги, то дальнейшее пребывание в её доме совершенно исключалось. Похоже, молочница понимала моё безвыходное положение и пошла на штурм холостого мужчины. Делать было нечего. В пользу того, чтобы остаться у неё до конца моей оплаты говорило и ещё одно, мне было совершенно безразлично, то, что думают обо мне или о нас с ней все эти люди. Я решил пройти это испытание, пусть даже если бы она считала меня своим мужчиной. Продержаться два месяца, две недели из которых прошли,… Я представил этот срок несколько иначе, под другим углом; мне самому стало интересно сыграть эту роль. Но, спать с этой женщиной в мои планы не входило. Исхитрившись, я не заставил долго ждать нетерпеливую хозяйку.
   - Хорошо Наталья – спокойно сказал я, потом встал и подошёл к ней, поцеловал её в горячую пухлую щеку и добавил – обсудим это завтра, ведь я тоже думал о тебе как о женщине. Спасибо, что открылась, но сейчас мне надо спать, прости!
   Она смягчилась, серые глаза её заблестели неожиданной весёлостью. Молочница открыла дверь и на прощание ответила.
   - Конечно, обсудим! Куда ты денешься? Доброй ночи –  захлопнув дверь, она пошла на кухню, варить творог, а я, забившись под одеяло, пытался  заснуть в нервозном своём состоянии. 
    Утром молочница дала мне ключи от своей машины и попросила съездить за молоком. Благо, ехать было недалеко. Я исполнил всё, как она объяснила: отвёз пустые вёдра и забрал полные со свежим утренним надоем. Молоко стояло в ветхом деревянном сарае, на гнилой соломе среди не убираемого никем коровьего навоза. Я не любил молоко, но условия, в каком оно хранилось и как перерабатывалось, прежде чем поступить в продажу, вызвали у меня ещё большее отвращение к этому продукту. Это была не единственная точка, где Наталья брала молоко. Три ведра я поднял в квартиру, а одно оставил в багажнике машины для продажи. Как я потом узнал от Натальи, машина была в её пользовании не более полугода, но состояние её было такое, будто она весь свой долгий срок перевозила молочные продукты. Салон, кажется, навечно пропитался молочными запахами, продукты распада молочных изделий глубоко въелись и в обшивку салона, и в сидения, и кузовное железо. Старенькое Ауди, поцарапанное и побитое, было настоящим маленьким молоковозом, которое ещё стабильно, без проблем, помогало молочнице зарабатывать на жизнь. К тому времени, хозяйка собралась, и мы вместе поехали каждый на свою работу. Сначала, я думал, что опоздаю и сильно волновался, что на испытательном сроке мне придётся за это оправдываться. Но, через пару минут, я стал жалеть уже о, другом, что сел с ней в машину. Молочница гнала как сумасшедшая, зачастую попросту игнорируя правила дорожного движения. Потом я понял, что жизнь её заключалась в движении, и чем оно было быстрее, тем выше был уровень той самой жизни. Признаться честно я испугался, как она вела машину, но это был не тот страх, который ожидал меня впереди.
   Вечером того же дня, я ждал свою хозяйку на трассе и продумывал как буду вести разговор и отбивать атаки этой женщины в намерении затащить меня в постель. Такая перспектива меня совершенно не устраивала, даже если, изрядно напившись, я себе не представлял, как сделаю это. Можно было сослаться на усталость или заразную болезнь, тогда бы она меня точно выгнала…, Я сразу оставил эту мысль о лжи и решил действовать естественно, пустив в ход весь свой дар убеждения, принять мою точку зрения в наших отношениях и «чувствах».
    По дороге мы заехали в магазин купить продукты. Молочница не жалела денег ни на изысканную закуску не на дорогой алкоголь; для неё это был праздник, она хотела верить, что хоть таким образом может сделать себя счастливым. Мне стало жаль Наталью. В одно мгновенье я представил, что мог бы стать и её любовником и подарить ей, пусть даже самые недолговременные моменты фальшивого счастья. Но, её утомляющий душу возглас, заставил прервать мои бредовые мечты.
   - Мне триста граммов этой вырезки, моему мальчику.
   - Какой именно? – поинтересовалась молоденькая продавщица.
   - Какой всегда покупаю, непонятно что – ли – взревела молочница и показала на кусок говяжьего мяса.
   Девушка покорно отрезала нужные граммы и передала молочнице.
   - Я же новенькая, не стоит так повышать голос.
   - А, я по – твоему, старая что – ли…?
   Продавщица испуганно посмотрела на мою спутницу, потом на меня, но уже с удивлением. Мне стало неловко и стыдно. Ведь она наверняка подумала, что эта моя женщина.
   Когда мы приехали, то пошли сразу к её матери; она жила этажом ниже и тоже, как дочь занималась сепарированием молока. Это была женщина лет шестидесяти, невысокого худого телосложения, с суховато - жёлтыми чертами лица. Сквозь толстые линзы очков на меня оценивающе смотрели те же рыбьи глаза, только они были ещё крупнее и хрустальнее. Она была неухожена и пахла отвратительно, даже на расстоянии, коровами, которых доила, за которыми ухаживала всю свою жизнь, ибо ничего другого и делать не умела. Был с ней рядом один мужичок, очень худощавый и бородатый. Звали его Генрих, и являлся он законным супругом матери Натальи. Это был бывший алкоголик, не раз подверженный процедуре кодирования, слабой воли, прихлебательской натуры, в конце, нашедший свой тёплый приют у женщины старшей его лет на двадцать, но достойной его персоны по всем характеристикам стяжания к жизни. Они показали своё жильё – довольно просторную четырёхкомнатную квартиру, в которой, как мне показалось, жили одни. Интерьер и обстановка квартиры были типовыми, такими же как в миллионах российских жилищ. Только одна особенность обратила на себя внимание, привела мою наблюдательность скорее в лёгкий шок, чем в объяснимое недоумение. В доме этих людей совершенно отсутствовала элементарная библиотека, какой там, даже не было видно случайных книг или справочников. Да, они обходились без книг – это было понятно, тем, что постоянно работающий телевизор и кричащий истерическими голосами ток – шоу заменял им их.
    Мы сели на кухне. На столе уже стояла закуска домашнего приготовления, а на плите доходила до готовности основная еда. Пока Наталья доставала продукты, её мать, которую звали Галина Александровна, принялась расспрашивать обо мне. Причём это выглядело так, что она была уверена в серьёзности моих намерений на счёт её дочери. Я отвечал. Старался говорить кратко и правдоподобно, и поглядывал на Наталью, чтобы не вызвать подозрения. Теперь я понял, что ломать комедию мне придётся на глазах  родственников и друзей.
   Выпить мне много не позволили, хотя очень хотелось, именно в этот раз, когда я влип в такую ситуацию. Молочница ждала ночи. Она решила сегодня вечером не сепарировать молоко, а устроить себе отдых ради нас. А, я стал поспешно соображать, что же мне такое придумать, чтобы спать одному. Совершенно выбившись из русла разговора, я отвечал невпопад или переспрашивал этих людей, вызывая у них подозрительность своей странностью. Тем более, сказывалась некоторая усталость от работы физической и умственной, а ещё акклиматизация и нервы, и напряжение. И сам, того не ожидая решил свою проблему. Я попросту заснул за столом безо всякого умысла.
   Утром меня разбудил шум на кухне. В страхе, я огляделся. Всё, кажется было в порядке: я лежал в одежде на не расстеленной кровати в своей комнате. Молочница уже копошилась с творогом, как обычно, каждое утро. Я аккуратно умылся, так, чтобы вода не попала на вёдра с охлаждающимся творогом, и потом зашёл её поприветствовать.
   - Доброе утро – сказал я.
   - Доброе, доброе – покачала головой молочница и недовольно произнесла – Ты чего, такой слабенький оказался. Правда что ли так устаёшь там на своей работе? Она подошла ко мне и подставила свои пухлые губы для поцелуя. Я упредил её и чмокнул сам бархатистую щёку – единственноё место, к которому мог прикоснуться к ней.
   - Да Наталья, работа тяжёлая, ещё привыкнуть не могу…, Надеюсь, скоро освоюсь, и станет легче – пробубнил я и принялся ставить кофе, которое всегда пил по утрам, аромат которого сделал из молочницы настоящую кофеманку. Во взгляде Натальи я увидел понимание, и мне стало спокойнее. Мы выпили по чашечке, а потом я поехал за молоком в тот самый вонючий и грязный сарай выполнять теперь свои ежедневные обязанности.
   Она снова довезла меня до работы и сказала, что теперь всегда будет делать это, что изменила свой график, чтобы мне не надо было раньше просыпаться и тратить деньги на автобус. Было конечно приятно, но, с другой стороны мучила совесть, что я обманываю такую, вдруг раздобревшую женщину. Подобные раздумья не давали мне покоя весь рабочий день. Вечером молочница заехала за мной, и мы направились в тот же магазин за вырезкой для нашего «мальчика». Мальчик этот был чёрным котом, довольно упитанным и избалованным. Честно говоря, ему правильно дали это имя, настоящим котом он уже никогда не станет. В расцвете кошачьей юности его подмолодила молочница, кастрировав должным образом. Она его очень любила, может быть больше чем свою маму. Однажды, когда кот был ещё полноценен, он сильно отморозил себе ухо. Пришлось нести в больницу, чтобы спасать бедное животное. Там, видя, как хозяйка убивается по своему питомцу, предложили кастрировать его, чтобы навсегда обезопасить кота от опасностей мартовского синдрома. Но, операция не помогла, мальчик по - прежнему просился на улицу. Таким образом, он стал уличным котом с обрезанным достоинством  и ухом, но с каждодневной трехсотграммовой порцией говяжьей вырезки. Причём ел он мясо, только мелко нарезанными кусками большие не лезли ему в горло и те, что были не первой свежести также. Мальчик был очень капризен, что позволял себе всё, не боясь быть наказанным.
    Вечером того же дня приехал сын Натальи. Особого желания знакомиться с ним я не имел, чем меньше всяких родственников будет вблизи, тем спокойнее мне будет тянуть этот вынужденный срок, думал я. Приехал он очень расстроенным, просить помощи у матери. Это был ранний ребёнок, выкормыш, которого молочница родила, будучи, учась в школе, и очень этим гордилась. Этот ребёнок первой ночи, рано остался без отца, который сбежал, не выдержав тяжёлого характера жены. Поэтому, воспитывала его мать и, конечно же, бабушка, в своём духе. Они очень гордились этим, что Артём, (так его звали) с ранних лет стал работать, приучился к самостоятельности и совсем не интересовался учёбой. За свои двадцать два года, он окончил курсы трактористов и не прочитал ни одной, по- настоящему полезной книги, за исключением учебников, которые читал между строк. Артём казался взрослее своих лет. Он был зажат в узкие рамки, мать совершенно не баловала его в детстве. Отношения у них весьма странные; они позволяли друг друга ругать матом и расхаживать друг перед другом полунагими, причём, это было в порядке вещей, если мать переодевалась при сыне или он в чём она его родила, выскакивал из ванны, чтобы накинуть что – то на себя уже в комнате. Когда я увидел такую картину в первый раз, то был сильно поражён этим бесстыдством. 
   Артём пришёл просить денег, в очередной раз он с другом разбил мотоцикл об чью – то машину. Как всегда подобная сцена сопровождалась обоюдной бранью, не знаю, до чего они договорились, но молочница представила меня своему сыну и сказала, что он поживёт пока с нами пока не помириться со своей девушкой. Это означало одно, что мне придётся теперь спать в одной постели с Натальей; я загрустил. Ужас охватывал меня, когда представлял, что через пару часов окажусь в кровати с молочницей, этот ужас мешал трезво мыслить, чтобы придумать нужный повод не спать с ней. Каждая прошедшая минута вселяла в меня ещё больший страх, и признаться честно, так я ещё никогда не боялся. Но, делать было нечего, когда пришла пора, я лёг спать, с намерением скорее заснуть, до прихода молочницы (она ложилась поздно, пока не заканчивала сепарировать молоко и ставить его на газовую плиту), но сон не шёл, а периодически приходила дикая дрожь, и, я готов был даже выпрыгнуть в окно со второго этажа.
   Вдруг раздался телефонный звонок и через несколько секунд сумасшедший вопль Наташи, потом пауза, я подумал, что она сорвала голос, но всё повторилось, так, что резонировали стены как от лёгкого землетрясения. Молочница ворвалась в мою комнату, едва не сломав дверь, в нервной спешке скинула с себя халатик, колыхая своим «выменем», с трудом, пыхтя, натянула юбку, надела блузку, и, не говоря ничего мне, ушла прочь. Я облегчённо вздохнул, обрадованный таким поворотом дел.
   Утром всё прояснилось. Я проснулся от громкого шума и разговора. Мать и сын ругались как всегда. Артём снова попал в переделку, теперь в милицию, за то, что перегонял разбитый мотоцикл без прав. Его оштрафовали, и снова молочнице пришлось платить, и она проклинала тот день, когда он появился на свет, и мечтала о том дне, когда же он, наконец, уберётся из дома, чтобы не мешать строить ей личную жизнь.
   Завидев меня, они понизили тон и удивились моему радостному спокойствию, которое они сами во мне вызвали. Артём пошёл спать, а у молочницы осталось дурное настроение. Пока я суетился на кухне, чтобы приготовить нам завтрак, слушал её ворчание. Оно касалось всего, что я делал: что не правильно режу хлеб, беру не те чашки и потом не правильно их мою, что не чисто вытираю со стола и не ставлю на место кастрюли с готовящимся творогом, после того как сварю кофе. Я делал вид, что слушаю её, и выражение своей физиономии искривил до всё понимающей и виноватой, лишь бы только она думала, что я сочувствую её горю. Несчастье для неё было большим – за сутки молочница дважды выложила приличную сумму, это больно уязвляло её обострённое самолюбие и авторитет. На этой ноте мы поехали на работу, только я её играл фальшиво, а она по - настоящему. Наталья притормозила у здания, где я работал и не спеша выпускать меня из машины, произнесла в приказном порядке.
   - Завтра у тебя выходные, я заказала номер в отеле на нас двоих. Хочу отдохнуть от всего, тем более Артём приехал. Домой заезжать не будем, сразу туда поедем, понял? Так, что смотри там без всяких там…  А теперь выходи. 
   Не успел я опомниться, как она поцеловала меня в губы, и почти, вытолкнув из машины с весёлым гудком, дала по газам. Я понял, что у Натальи поднялось настроение, только вот у меня оно испортилось. Расстроенный таким непредвиденным оборотом дел я поплёлся на работу искать в ней утешение.
   Весь день я только и думал, как мне выйти из этого положения. Доходило до того, что я подумывал «А не судьба ли это?». «Ведь по сути дела, Наташа несчастная женщина и не её вина, что она стала такой». «Быть может, мы встретились не случайно и сверху мне дано указание – осчастливить эту женщину». Меня охватил пораженческий пессимизм. Молочница как – будто загипнотизировала меня, и я был готов покориться во всех её желаниях. На работе я ходил сам не свой. Всё валилось из рук, и я боялся, что начальство уличит меня в лени и не желании работать. К счастью этот день мне попалась пустяковая работа. Я машинально, хорошо отработанными движениями собирал изделия из заготовок, приготовленных заранее, и смотрел задумчиво, словно в пустоту не замечая ничего и никого вокруг. Состояние моё было безнадёжным, меня как – будто ставили перед выбором всей моей жизни, от которого зависело моё счастье. Чувства с мыслями были не в ладу, я погружался в какой – то хаос, ожидая своей фатальной участи, когда за мной приедет моя молочница. Так прошёл обед, коллеги заметили моё состояние, поинтересовались. Я ответил, что приболел, правду говорить было стыдно, к тому же, побоялся быть ими осмеянным. Первый раз меня охватила паника, я готов был бежать из этих мест лишь бы не видеть рыбьи глаза молочницы, которые затягивали меня в трясину её окружения, её мира. И мне, наверно, пришёл бы конец, если не одно обстоятельство. Поразительно, как бывает в жизни; иногда она бьёт тебя по голове исподтишка и, вдруг, также неожиданно дарит счастливый случай избавления. Приехал начальник и очень деликатно попросил меня отбыть в командировку на выходные в другой городок с двойным выходным пособием. Я чуть не ошалел от счастья и тотчас согласился, и тотчас позвонил Наталье сообщить эту новость, не скрывая своей радости.
   Она долго молчала, тяжело дыша в трубку. Можно было только догадываться, что происходило с молочницей в тот момент, но я знал, что она легко справится с этой жалящей её самолюбие ситуацией и достойно промолчит; она была сильной женщиной и эта черта меня восхищала в ней. Молочница только спросила, когда я вернусь обратно и, получив ответ, что только в понедельник вечером, сказала, что заедет за мной в тоже время. А ещё она спросила, нет ли у меня нужды в деньгах, я ответил, что мне дают командировочные. На этом и закончили разговор. Таким образом, впереди меня ждали три ночи отдыха без забот, тревог и нервов и было время подумать, как жить дальше.

   Три дня пролетели со скоростью света, я даже не успел насладиться  красотой залива и великолепием лесистых пейзажей тех мест, где изрытые ледником холмы, усыпанные гранитными валунами, с небольшими речушками, завораживали меня. Словно, очень давно, быть может, в сказке великан рассыпал огромное лукошко ягод, и они превратились в камень. Стоя на возвышенности мне посчастливилось созерцать всю глубину скандинавской природы. Здесь наедине с природой и вдали от людей я работал один, размеренно в своё удовольствие и думал, как хорошо бы было и жить тоже одному, никому не мешая и самому не испытывать это чувство. Всё это съёмноё жильё было не по мне, если живёшь не один, то обязательно случится какой ни, будь неприятный казус и обязательно с последствиями. Причём как бы ты себя грамотно и культурно не вёл, ты есть квартирант, да ещё приезжий, а стало быть, многое не знаешь, вот и не умеешь правильно жить, а отсюда и проблемы. Пораскинув мозгами и потом, собрав их в трезвые мысли, в располагающем для этого одиночестве, я решил, что уйду от молочницы. И бог с этими деньгами, ведь главное свобода, можно попроситься пожить, на первое время и на месте работы, сейчас лето, поэтому, гораздо проще. Я знал, что двое ребят живут на территории и почему то был уверен, что хозяин не откажет приютить пострадавшего от несправедливости своего перспективного работника. «Как же я раньше до этого не додумался» - укорял я себя и сразу находил ответ – «Всё – это моя природная застенчивость».
    В понедельник хозяин заехал за мной рано утром, посмотрел выполненную работу и остался доволен. Пользуясь его хорошим расположением духа, я начал разговор о своей проблеме. Беседа у нас получилась короткой, моего начальника мало интересовала моя личная жизнь, он сразу всё понял, ибо, сразу просчитав всё своим предпринимательским умом, решил, что выгоднее нам обоим будет, если я останусь жить на рабочей территории. Такое заключение автоматически переводило мой испытательный срок на постоянный. Я был доволен как никогда. И как не быть таковым, если хозяин одолжил мне и денег. Всё решилось намного проще, чем  ожидал. Оставалось только мирно и без шума уйти с квартиры или сбежать? После некоторых раздумий, правильным мне показалось решение покинуть Наташу с миром.
 
     Чем ближе подходил час встречи с молочницей, тем сильнее колотилось у меня сердце и меня трясло от того, что я не осмелюсь поговорить с ней начистоту и съехать с квартиры. Честно, говоря, я бы многое отдал тому человеку, кто бы это сделал за меня. От этого мне стало жаль себя, что я такой трус. Скорее бы кончилось всё, думал я и с этими мыслями зашёл в одну забегаловку, принять для храбрости сто пятьдесят грамм.
    Молочница сразу заподозрила неладное; от меня был запах спиртного, и я угрюмо молчал. Она не стала меня расспрашивать по дороге, и мы спокойно доехали до дома. За эти двадцать минут со мной случился паралич и я, вдруг понял, что не смогу сказать Наталье о своём решении. Молочница своей энергией вновь подавила во мне волю. В этот день я понимал, что могу испортить себе жизнь и потерять своё «Я» навсегда. Если бы не одно «Но».
     Когда мы приехали, во дворе разыгралась драма. Я всегда был противником всякого рода насилия, в особенности, когда оно применялось к детям. Но, поступок, совершённый Артёмом в отношении девяти или десятилетнего мальчика задел меня настолько, что я разразился гневом к ненавистной молочнице и всему, что её окружало. Этот гадкий выкормыш повалил мальчика на землю и жестоко бил по голове, только за то, что в процессе игры, совершенно случайно попал мячом в его семилетнего племянника, который сколько не от боли, а от самого факта попадания заливался притворным рёвом, вызывая к себе жалость окружающих. Я закричал на Артёма и он, обернувшись на меня, отпустил бедного мальчишку. Парень в панике побежал в подъезд, наверно домой, а племянник уже не стонал, а заливался от смеха, глядя на эту картину. Гнева во мне было много. Я повернулся к молочнице и посмотрел в её растерянные глаза. В них был виден испуг, он ещё больше придал мне мужества, и я громко со всего облегчения выдохнул одну единственную и короткую фразу.
   - Простите, пожалуйста, я уезжаю! И словно сорвавшаяся с цепи забитая всеми собака, пустился в квартиру собирать вещи. Молочница орала, но я игнорировал её. Не побоялся и угроз её сынка и его дружков, который решил мстить за моё решение, будто я был любовником матери, а не обычным бедным квартирантом, хлебнувшим столько. Они пообещали меня выловить и избить до полусмерти, за “поруганную” честь матери, которую она запачкала, по сути дела, ещё в пятнадцатилетнем возрасте. Эти люди пытались мне что-то предъявить на счёт денег, но, я не поддался их уловкам, мой процесс уезда был настолько скоростным, что я успел вызвать такси и минут через пять или немногим больше уже находился во дворе в ожидании машины. На пороге молочница сказала смешную фразу со злостью и досадой, на которую, как мне показалось, я нашёл, хороший назидательный ответ.
   - Ты сбегаешь как последняя крыса, как мой второй муж – прошипела она. ( Возможно, Наталья уже представляла меня третьим, когда так говорила). Мне стало смешно, и я ответил.
   - Крысы умные животные и всегда бегут с тонущего корабля первыми. Прощай! Будь счастлива Наташа и никогда не захватывай пиратски человека в плен, чтобы он не превратился в крысу.
   Я отвернулся и пошёл к такси, которая ехала  навстречу, чтобы вновь возвратить утерянную мне на несколько дней свободу.