СТРАСТИ ПО МОДЕ
Часть 1
Честно признаюсь, что на идею этого очерка меня натолкнули ностальгические воспоминания о джинсах Е. С. Скляревского и зеленой лампе Софии Вишневской.
Как мы жили? И почему вопросы моды были, если не основными, то предметом жесточайшей экономии и неустанных поисков?
Сначала было просто не до этого. У кого что сохранилось с довойны, то и осталось. У кого, как у нас, не сохранилось — тем приходилось хуже. Просто ничего не было. Одежда — по ордерам, да и то, многие эти ордера продавали, чтобы купить еды: карточки, если не ошибаюсь, отменили только в конце сорок седьмого. Так что не до роскоши было.
Но мода все-таки была. Убогая, бедная, иногда просто уродливая, но была.
Как люди жили? Как обставляли квартиры?
В то время узбеки вопрос решали проще: ниши, в которых были сложены одеяла и составлена посуда. Низенькие столики, Сандал, вырытый в глиняном полу.
В нашем же дворе, почему-то преобладал русско-деревенско-купеческий стиль. У остальных царила спартанская суровость , а попросту говоря — нищета. Немыслимой роскошью считались подзоры. Теперь, наверное, и слово такое исчезло, недаром у меня в компьютере красненьким подчеркнуто. Значит, нет такого слова. А тогда было. Подзор — полоса из вязаного или плетеного кружева, сантиметров тридцать шириной, во всю длину кровати. Прикреплялась на живую нитку к матрасу или раме кровати и спускалась до пола. Красота неимоверная. На рынке стоила ого-го сколько! Эх, вошло бы сейчас в моду, я бы крючком любой подзор связала...
И салфетки. Вязаные, вышитые, крестиком, гладью, ришелье, отделанные мережкой. Кто сейчас помнит мережку? Выдергиваются нитки из куска ткани, так, чтобы получилась полоска в полсантиметра -сантиметр шириной. Захватываешь иголкой с ниткой освободившиеся ниточки, по пять-шесть, и обвиваешь их, и так до конца. Можно только снизу, можно снизу и сверху. И ришелье, вышивка, в которой серединки узора потом вырезаются... нет, умели же мы все это. Даже я умела. Сейчас, убейте, не помню, как это делалось. Салфетки: длинные, овальные, квадратные, круглые — везде. На пианино непременно, на креслах, на столах... Нужно же было чем-то прикрыть непокрытую всеобщую бедность! Да, и почти в каждом доме — слоники. Семь штук, мал-мала меньше. Считалось, что счастье приносят. Мама фыркала, и презрительно называла все это мещанством. А по мне — что есть мещанство? Просто люди как-то хотели украсить свое жилище. И поэтому у меня теперь в доме слоники, правда, не те, послевоенные. Слоники делались из мрамора, как и письменные приборы. Приборы бывали очень красивые, подарочные — чернильницы в виде избушек, с медведями, с белками, с богатырями.... И совсем простые — как у нас в доме. Подставка для двух чернильниц с желобком для ручки. Стаканчик для карандашей и ручек. И пресс-папье. К сведению молодых: пресс-папье — такая штука в виде деревянной лодочки с мраморной ручкой. Туда заправлялось несколько слоев промокательной бумаги, чтобы промокнуть чернила. /чернила бывали черные, синие, зеленые и красные/ И, конечно, лампы. Была такая, с зеленым абажуром, на мраморной ножке. И еще были маленькие, так называемые «грибки» с металлическим абажуром в виде грибочка и толстенькой ножкой. Эти, по-моему, вообще были в каждом доме. Кроме этого, как правило, имелась керосиновая лампа, на случай, если выключат электричество. Случаи случались довольно часто. И колпаки у ламп бились довольно часто. Зато керосина было много. В каждом доме.
Ну... фотографии. У многих фотографий в рамках на стекле, внизу или вверху были вытравлены узоры, на которые изнутри наклеивалась цветная фольга. И надписи. «Люби меня, как я — тебя» - одна из многих. У нас таких не было, опять же — мещанство, так что я надписи не помню, но как же мне хотелось такую! Должно быть, по сути, я мещанка. И сорока. Потому что умолила маму купить на рынке такую глиняную копилку: большой мухомор, на шляпке сидит лягушка, а под шляпкой спрятался перепуганный гном. Уже сейчас я поняла, что модель была явно слизана с немецкой, должно быть, кто-то привез в виде трофея. А ведь еще были кошки!!! Помните фильм «Самогонщики»? Так вот, это не творческая фантазия режиссера. Такими кошками-копилками торговали на рынке, и были они во многих домах. И такими же клеенчатыми ковриками с русалками и лебедями. Как же мне нравились эти коврики... но мама!!! Не понимала она истинной красоты. Пошлость и мещанство, и все тут! А я страдай! Однажды счастье было совсем близко: уезжали наши хорошие знакомые, и у них в одной из комнат был такой коврик. И какая-то девчонка из гостей подсуетилась и его выпросила! А маме на память подарили пластинки с ариями! Как же обидно было.... сколько мне тогда... лет пять, наверное!
Но верхом мечты были колбы с глицерином, в которых плавали лебеди.
Но мама стояла насмерть: никогда, ни за что.
Так эта роскошь и обошла нас стороной, и даже пучков крашеного ковыля в доме не было, потому что мама где-то вычитала, что цветы должны быть только живыми и все тут. А все остальные — моветон и дурной вкус.
Зато теперь... я дала волю своей мещанской натуре и покупаю букеты сухих цветов и крашеный ковыль, и остановить меня уже некому. Давно некому,...
И даже когда в продаже появились салфетки из резинового кружева и такие же воротнички и манжеты для школьной формы, ничего этого мне не перепало — в доме всегда царила строжайшая экономия, а новинки стоили недешево.
И мебель. У коренных жителей мебель тоже сохранилась с довойны, и поскольку другой моды не знали, либо покупали старую мебель, либо, как мама, привозили с Алайского. Там обходилось дешевле. Незыблемая мода того времени: огромные диваны, обитые дерматином, наверху деревянная полочка, и два небольших шкафчика по краям. Иногда полочка между ними была застекленной. На таких полочках полагалось ставить безделушки ЛФЗ — ленинградского фарфорового завода. Но если тамошняя посуда славилась своим кобальтом с золотом, безделушки выходили, мягко скажем, грубоватыми. Правда, говорят, сейчас опять вошли в моду и стоят недешево! Да, и еще подушки с вышитыми наволочками из сурового полотна!
И вязаные из тряпок коврики, часто круглые. И половики...
А еще буфеты! Тогда слова «сервант» не было. Были именно буфеты. Огромные. С резьбой Из цельного дерева. Внизу тумба с полками. Выше находились шкафчики, чаще всего застекленные, и навершие, не знаю, как оно называется, тоже резное. Иногда это была очень хорошая резьба, иногда — рыночная. Такой диван и буфет были в доме родителей мужа. А деревянных кроватей почти что не было. Были железные. С такими пружинными сетками, и спинками, либо из гнутых выкрашенных, либо никелированных труб и трубочек. Иногда все это великолепие заканчивалось никелированными же шарами или набалдашниками, которые, - ура! - отвинчивались. Вот радость-то кое-кому была... особенно, когда все это терялось.... боюсь, чьи-то пятые точки сейчас при этом воспоминании подозрительно зачесались. Иногда у кроватей стояли тумбочки. Иногда у кого-то еще сохранялись комоды, но это редко. Такой высокий сундук с множеством шкафчиков, они просто не умещались в сильно заселенных комнатах, которые приходилось разгораживать ширмами, либо из натянутой на рамы ткани, но несколько раз я видела невероятную роскошь, антиквариат: резные деревянные или лакированные японские.
Застилали кровать опять же в русско-деревенском стиле. Так было в большинстве квартир двора: стеганый ватный матрас или перина, белоснежные простыни, стеганое ватное одеяло в пододеяльнике - посредине пододеяльника ромб или круг - потом покрывало, чаще всего — тканевые одеяла, и гора подушек мал-мала -меньше /самая маленькая называлась думкой/, в наволочках с прошвами, и накрытых сверху большим куском тюля или вязаным покрывальцем.
Шторы с бомбошками из плотной ткани или полотняные с мережкой и вышивкой, крупный тюль на окнах, такие же шторы на дверях, подхваченные лентами или полосами из той же ткани. Широкие деревянные карнизы.
И шифоньеры. Тогда они назывались еще и шкафами. Мама купила у соседей шкаф, тоже с резным навершием, в принципе — чудо резного искусства, да кому тогда это надо было? Я живенько выдавила карандашом «мама» в нескольких местах, за что и... ну вы поняли.
Иногда в некоторых домах еще стояли сундуки, которые , как говорить Эльвира Алейникова, запрещалось трогать детям. Правда, запрещалось. Я сейчас вспомнила. Потому что во многих хранились иконы. Я однажды такую видела, впервые в жизни.
А потом... потом в моду вошли зеркальные шкафы. Ох, мечта всех хозяек: шкаф с зеркалом. И тут нам снова повезло. Мама купила у отъезжавшей на новое место службы семьи военного гигантский немецкий шкаф с зеркалом, занявший всю комнату, зато разбиравшийся во мгновение ока, и настоящую деревянную кровать. На этом меблировка пока закончилась. До трюмо, - тоже тогдашняя мечта, - деньги так и не дошли...
У нас с потолков долго свисали просто голые электрические лампочки. А в моде тогда были абажуры. Оранжевые. С кисточками. Мне они так нравились, а мама все не покупала и не покупала. У моей подруги Зухры даже люстра была, с бисером, который она упорно и тщетно пыталась сбить, я бы на ее месте тоже так поступила бы. Представляете: много-много бисера!!! А еще были люстры из одного плафона, состоящие из отдельных прямоугольников матового стекла. Люстры если у кого и сохранились, то старых времен. А уж со временем мама купила модную «тарелку», и светильники. И еще бра — новое слово, смысл которого знало только старшее поколение. У нас бра было с двумя рожками и цветными бумажными абажурами — немецкое. Но это было потом, одновременно с новомодной мебелью.
Книги стояли... книги стояли... у кого-то в солиднейших книжных шкафах, за стеклами, у кого-то на полках, грубо сколоченных, как у нас, или оструганных и даже покрытых лаком. /это потом в моду вошло слово «стеллаж». А если книг в доме было немного, они умещались на этажерках. Знаете, я не видела этажерку уже лет сорок, если не больше. Они совсем исчезли. Это четыре высоких фигурных ножки, выточенных на токарном станке, между которыми находятся две-три небольших квадратных полочки. На них, как правило, ставили книги. Для цветов тоже были такие высокие столики, на ножках враскорячку, сверху полочка на один горшок, где-то на середине длины ножек — перекладинки. Тоже сто лет не видела. Вообще комнатные цветы тогда были самые простые, не до затей было. Хлорофитум, герань, крапивка, непременный алоэ, и опять же высший шик — фикусы, с лакированными листьями, обычно росшие в ведрах. Зато в школе все подоконники были заставлены.
А зеленые лампы, обычно, стояли на письменных столах, тоже монументальных, у кого обитых зеленым сукном, у нас — просто дерматином. Был он двухтумбовым, за него запросто могло усесться человек шесть, а в одном из ящиков помещалась целая кукольная спальня, так что можно было играть, не отрываясь от уроков.
Просто столы, как я уже говорила, купили на Алайском. Один был круглый, раздвижной, один простой, квадратный.
Вся это разнокалиберность, никого не удивляла, как и отсутствие дорогой посуды, хрусталя и ковров. Мой друг, Леня Миронов, вообще жил в полуподвале, где единственным украшением была очень хорошая библиотека, на таком же грубо сколоченном стеллаже. На весь наш двор было единственное пианино, у Милы Покровской, закованное в парусиновый чехол, застегивавшийся на бельевые белые пуговицы. Ковров не помню. Трюмо были у двоих, все остальное — примерно, как у нас. И никаких излишеств, кроме вышеуказанных фотографий, слоников и безделушек. Кстати, о пианино. Чаще всего они сохранялись в домах, где была довоенная обстановка. Можно было найти даже рояль «Беккер», во всяком случае, когда-то мы ходили по объявлению его смотреть. Пианино были старые, но чаще всего прекрасного звучания. С которыми, прав, Ю. Л. Гертман, нашему «Красному октябрю» не сравниться. Такое было у родителей моего мужа. Мы позже купили чешское пианино «Петроф», тогда достать пианино было крайне сложно, не то, что сейчас. Но в то время считалось почти обязательным учить детей музыке.
До «Хельги» - это нечто вроде прообраза «стенки», - оставалось еще лет десять, до модной мебели из ДСП на раскоряченных ножках, и того больше.../ кстати, мебель на раскоряченных ножках почему-то ассоциируется с кашпо в чехлах из макраме, в которых росла непременная традесканция, модой обматывать кефирные бутылки белыми нитками и рисовать на них черные черточки, чтобы походило на березу./
Хельгу доставали в боях или за взятки. Стоило она дорого. Новая полированная мебель — и того дороже. Ну, конечно, до нынешней в смысле цены ей ой как далеко. А вот качество, пожалуй, было получше. Да, еще у кого-то сохранялась дореволюционная резная мебель, я однажды видела такой стол, гигантский, с львиными лапами-ножками.
И, конечно, аудио-аппаратура. Видео тогда еще не было. У нас и у родителей мужа сначала были одинаковые радиоприемники «Балтика». Не знаю, как у них, а наш работать отказывался. Совершенно поразительное изделие: его чинили на моей памяти каждые несколько месяцев: бесполезно. С тех пор я точно знаю и видела этому множество примеров: бывают приборы, изначально не желающие работать. К ним, кстати, могут относиться и автомобили. Нет — и все. Можешь вывернуться наизнанку, тратить деньги на починку... бэсполезно! Умерла, так умерла.
Так вот, наш приемник — из таких.
Тогда еще были только патефоны. Мембрана, в которую вставлялась иголка. От вида этой иголки сейчас можно в обморок упасть. Толстые, никелированные, затачивающиеся наждачной бумагой, да-да, они тупились, их нужно было точить. Иногда что-то случалось. И иголка ехала поперек пластинки, оставляя уродливую царапину. Пластинки делались из шеллака, что ли? Но были они очень тяжелыми и очень хрупкими. Бились только так. Первые проигрыватели появились по-моему, в начале пятидесятых, и включались через приемник. У нас такой был. Потом появились обычные проигрыватели и долгоиграющие пластинки. Это было прорывом! На них записывались и оперы, и спектакли! И даже детские пластинки. С Риной Зеленой, например! Боже, как она читала. Именно детским голоском, но можно было просто умереть со смеху! Величайшее отточенное искусство. Слава богу, Петросяна и иже с ними тогда еще в проекте не стояло.... И высший шик — радиолы. «Урал», например. Но у нас была «Регонда», причем, как позже выяснилось, чем больше функций совмещает радиоприбор, тем хуже работает. У нас одинаково плохо работали приемник и проигрыватель. А ведь поначалу старались совместить, скажем, проигрыватель, телевизор и приемник! Тогда дело было совсем худо...
Почти в то же время появились первые стиральные машины. Самая первая была у наших друзей: выражаясь современным языком. - цирк с конями. Работала она ужасно. Бак с моторчиком, только совсем примитивный. Это уж потом появились круглые типа «Киргизия» и «Рига» и квадратные типа «Урал». Работали безотказно, имели валики, через которые белье и отжималось. Первые машины с центрифугами продавались позже. «ЗВИ». И «Сибирь-2» Вот было счастье!!!
Тогда же, в середине пятидесятых, сложился определенный стандарт благосостояния. Что должна была иметь семья, считающая себя зажиточной, /помимо хрусталя, ковров и пианино, конечно/? Известнейший в те времена набор: телевизор, холодильник, стиральная машина, пылесос. Приобреталось это годами, но приобреталось как-то. У нас были «Рекорд», «Зис», «Урал»... а вот пылесоса у родителей очень долго не было. И у родителей мужа тоже. У них был телевизор, по-моему «Веста» из тех, вечно неработающих. А вот холодильник - «Зил». И стиралка «Рига». Так что у всех все одно и то же...
Под всеми я подразумеваю обычных людей, так называемый средний класс.
Слова «Розенлев» даже не ведали, о цветных холодильниках не слыхивали, первую современную стиральную машину я увидела на японской выставке в начале девяностых. И долго не верила, что она сама стирает, сама сушит. Кухни, в основном, «состояли» из столов, табуреток и керосинок с керогазами и примусами.
А как оформлялись квартиры?
Да очень просто. Обои в Ташкенте, почему-то были не приняты. Во всяком случае, в домах старой постройки. Первые обои я увидела на Чиланзаре, где жила во время землетрясения, пока наш дом ремонтировался. «Жуткие розочки», как в «Служебном романе». Правда, размером с капустные кочны. У всех знакомых и соседей стены были просто оштукатурены. Правда, штукатурка могла быть цветной: розовой, желтой, голубой. Высший шик- накат: валиком по штукатурке наносились узоры серебрянкой или золотой краской. Полы деревянные. Паркет, по-моему, в Ташкенте тоже не был принят, просто доски. Их красили, светло-или темно-коричневой краской. Щели между досками шпаклевали. Потолки, двери и подоконники красили эмалевой краской, белой или цвета слоновой кости. Позже кто-то додумался до совершенно поразительной штуки: не помню чем, но на пол клеился ситец, который сверху покрывался паркетным лаком. Я сама видела, клянусь, хотя стоило это недешево. Но, повторяю, это позже.
А тогда все мои друзья и знакомые, в основном, жили одинаково. И никто ничем не кичился. Никто не обращал внимания на фанерную мебель, голые полы и стены, скрипучие кровати и неуклюжие столы-слоны с Алайского. На коврики -гобелены, которые привозили из Германии наши военнослужащие. Что делать...дефицита не было, потому что тогда было не до дефицита. Что было, то и покупали. Что шили — то и носили...
Наверное, тепла было больше. И человечности. Полагаю, прогресс эту человечность потихоньку убивает. Хотя я не враг прогресса, но процесс необратим. Скоро память о тогдашних квартирах, комнатках, кухоньках уйдет совсем. Вместе с нами.
Останутся только воспоминания. И то хорошо...