Полночи Пашка не спал. Он вертелся на своей узкой и жёсткой кровати, а в голове билась одна и та же мысль. Пашка вспомнил тот маленький заветный ключик от ящика в кабинете Грановского. Ящика, где хранились пропуска. Он посильнее напряг память. Да, точно, этот ключ болтался на одной большой связке, которую Грановский сунул тогда в карман. На этой же связке, скорее всего, был и ключ от его кабинета.
"Как же мне туда попасть?" - прошептал Пашка, сжимая руку в кулак. - Надо как-то добыть ключи. Где их держит Фомин? Да тоже, наверное, будет носить с собой, как и Грановский".
Измучившись от бесплодных размышлений, и так ничего и не придумав, Пашка задремал уже под утро.
5-е декабря 1920-го года было холодным. Под утро ударил сильный мороз, и Пашка, одеваясь, стучал зубами от холода. Неожиданно, он вспомнил, что сегодня его день рождения. В свете последних событий, он совсем об этом забыл. Да и что день рождения... Это раньше, в родной деревне, когда мать пекла большой вкусный пирог, а Танюшка утром прибегала его поздравлять и, обняв руками, шептала: "Братик любимый". Всё это осталось там, в прошлом... И вернется ли прежняя жизнь когда-нибудь? Пашка подумал, что нет. Он вспомнил про отца, и сердце его больно заныло. Вспомнил мать с сестренкой. А потом, почти сразу перед глазами возникло лицо Елены, ее длинные светлые волосы, собранные узлом наверх. Накинутая на плечи белая шаль. И ее темные глаза... и нежные губы. И тот поцелуй, когда они сидели в парке под заснеженной рябиной.
- Леночка, - прошептал Пашка. - Любимая...
И неожиданно, ему в голову пришла одна мысль.
"Надо рискнуть, - подумал Пашка, - вдруг получится".
В девять утра Грановский уехал в Петроград вместе с товарищем Корбашом. Полдня Пашка ходил, занятый своей утренней мыслью. Всё вроде бы, казалось складно.
"Всё-таки надо попробовать, - подумал Пашка, - времени остается совсем мало".
После обеда он зашёл в комнату к Антону Завьялову.
- Ну чего тебе, паря? - откликнулся Антон.
Он сидел на кровати и чистил сапог. Пашка подумал, что в комнате Завьялова гораздо теплее.
- Да так, - буркнул Пашка. - Хочу вот пригласить тебя. Мне сегодня девятнадцать исполняется, заходи вечером, отметим это дело.
- О, поздравляю, - весело протянул Завьялов. - Хорошо, Пашка, зайду.
- И ещё вот чего, Антон, - Пашка подошёл ближе, - я тут попросить тебя хотел... Ты ведь с Фомой вроде как поближе общаешься.
- Да какое там общение! - Завьялов отмахнулся от него, - так, курим вместе иногда. Да и всё. Да с ним никто почти близко-то не общается. Как с таким-то...
Да зачем он тебе? - Антон поднял на Пашку небольшие светлые глаза.
- Да просто, я тут подумал, - Пашка замялся, засунув руки в карманы, - Хочу тоже пригласить его. Вот. Самому как-то неловко... Может, ты его позовешь?
Последние слова он выдохнул быстро и перевел дыхание.
Завьялов посмотрел на него округлившимися глазами.
- Эхе-хе, паря-я-я, - присвистнул он. - Нашел, кого приглашать. Или ты это, выслужиться хочешь?
- А считай и так, - проговорил Пашка, отвернувшись к окну. - Сам понимаешь, после того неудачного расстрела, я уж и не знаю, как доверие начальства оправдать.
От вранья сердце забилось сильнее. Но голос звучал вроде довольно убедительно.
- Ну, ладно, - Завьялов стал натягивать начищенные сапоги, - уговорил. Скажу я Фоме, может сегодня к тебе и зайдет, юбиляр. Ты тогда сходи в город, купи хоть жратвы какой получше. Не хлеб же один с селедкой ему жевать.
- Да, конечно, - Пашка кивнул. - Спасибо тебе, Антоха.
- Вот уж нашёл, за что благодарить, - презрительно сощурился Антон.
***
- Ну и холодина у тебя, Павел, - небрежно проговорил Фома.
Товарищ Фомин Сергей Иванович, исполняющий обязанности глав. ЧК. Сейчас он сидел в Пашкиной комнатке, развалившись на стуле.
Пашка почему-то не мог оторвать взгляд от его тонких длинных пальцев, в которых Фомин небрежно перекидывал не зажженную еще папиросу. Пашка подумал, что это руки не простого рабочего человека. Такие пальцы могли бы быть у кого-то образованного, интеллигентного. И словно в подтверждение его слов, Фомин сказал:
- Ностальгия сплошная пробрала... я когда в Москву приехал учиться в 13-ом году, тоже в такой комнатушке, помнится, жил.
- А на кого вы учились? - заискивающим тоном спросил Завьялов.
- Нотариус, - резко бросил Фомин. - Ладно, парни, что-то сидим мы, не как на празднике, а на поминках словно. Давай, открывай, - он протянул Пашке пузатую бутыль какого-то дорогого коньяка. - Подарок тебе.
Он засмеялся и поднес к папиросе спичку.
По комнате поплыл тяжелый табачный запах.
Пашка открыл бутыль, и с тревогой подумал, что Фомин совсем трезвый. Да и пить, наверное, не будет.
Так и получилось. Фомин выпил полрюмки коньяка "за юбиляра", а потом сидел просто, куря папиросу за папиросой. На столе лежала нарезанные ломтями копченая рыба, кружки колбасы и белый хлеб. Изредка Фомин жевал что-то из этого, но, похоже, аппетита у него совсем не было.
- Ну, Павло, - Фомин выпустил в потолок тонкую струйку дыма. - Расскажи-ка о себе.
- А... что рассказывать? - сбившись, пробормотал Пашка.
Ему показалось, что он сидит на допросе. Хотя, тон Фомина был вполне доброжелательным, но вот его глаза... Даже у Грановского они были спокойнее.
А в карих глазах Фомина он видел какую-то злость. Они жили словно отдельной жизнью. Хотя он и улыбался, но глаза были холодными... и злыми.
- Как работа тебе, расскажи, - продолжал Фомин. - Нравится? Я слышал, у тебя отца эти суки убили?
Пашка кивнул.
- Ну, не боись, - улыбка пробежала по тонким губам Фомина, - мы им отомстим, да? Ты отомстишь. За каждого убитого нашего по сто их поганых крысиных шкур сдерем, а? Верно я говорю?
Его голос вдруг повысился и в нём прозвучало что-то такое, от чего Пашку передернуло, а по спине пробежал холодок. Такого он не слышал даже в голосе Грановского.
- Да, да, всё верно, товарищ Фомин, - услужливо поддакнул Фоме Завьялов.
Фомин слегка улыбнулся ему и откинул с бледного лба темные волосы. И Пашка заметил, что рука его сильно дрожит.
- А как отца убили-то? - он повернулся к Пашке.
И тому стало неловко и противно. Глаза Фомина смотрели на него, как ему казалось, с живым интересом.
- Расстреляли, - буркнул Пашка.
- А-а, - протянул Фомин. - Это хорошо. Ну, что не мучили хоть...
- Сергей Иванович, - подал голос Завьялов, - может о чём повеселее поговорим?
Всё ж таки день рождения.
В комнате повисла пауза...
Фомин закурил ещё одну папиросу и вдруг, согнувшись, сильно и хрипло закашлялся. Он поднес правую руку к горлу, и Пашка обратил внимание, что его ладонь уже не просто дрожит. А сильно трясется. Это было похоже на судороги. На лбу Фомина выступил пот. Когда приступ кашля закончился, он резко встал, чуть не сбив табурет.
- Вы сидите, парни, - бросил он Пашке и Завьялову. - Я на минуту...
Дверь захлопнулась. Завьялов перевёл на Пашку сердитый взгляд.
- Ну всё, дозу свою пошёл принимать, - шёпотом проговорил он. - Вот на кой ты его позвал? И без него хорошо посидели бы. Или что, так выслужиться хочешь?
Пашка махнул рукой и отвернулся. Он сам был уже не рад, что всё так получилось. Но отступать было поздно.
Фомин вернулся минут через пятнадцать. Он молча сел на прежнее место. Несколько мгновений молчал, а потом вдруг забарабанил длинными пальцами по столу. Засмеялся.
- Павло, а я придумал, какой тебе подарок сделать, - проговорил он. - Тебе понравится, я знаю. Юрьич такое не особо поощряет, но раз уехал, чего ж... Надо времени не терять, а?
- Вы о чём? - испуганно спросил Завьялов.
Пашка молчал, не зная, что и сказать.
- Какой подарок? - наконец спросил он.
- Да вчера двух дворяночек арестовали. Хоро-о-шенькие, - Фомин медленно, по слогам растянул это слово. - Маман, генеральская вдова и дочка. Вот с дочкой и позабавимся. Пошли! - он, сильно качнувшись, встал. - Первым будешь.
- Давай, Павло! - он сильно потянул Пашку за рукав, - Бабенка что надо. Талия, а грудь какая, а краснела как на допросе. Девочка ещё видать, восемнадцать лет сучке генеральской. Я анкетку ее хорошо запомнил.
- Да ладно, Сергей Иванович, - буркнул Завьялов, - куда уж сейчас идти-то. Поздно, заключенные уж спят все. Может, завтра?
Пашка молчал, напряженно глядя перед собой. Он опять вспомнил Елену, сердце сжалось. Присутствие Фомина вызывало тошноту.
- Ну что, товарищ Миронов? - услышал он над собой издевательский голос Фомина. - Хочешь ты бабу-то или нет? Небось, и не знаешь, что с ней делать?
Он засмеялся. И в смехе его было что-то настолько больное и безумное, что Пашку передернуло.
- Да успокойся, Сергей Иванович, - давай завтра, - заискивающе произнёс Завьялов. - И там уж все спят.
- Спят? - переспросил Фомин, но всё-таки сел обратно. - Как спят - так и проснутся. Или ты с этой мразью церемониться будешь? Да их всех, всех в одну яму надо... Пусть там и спят, вечным сном. Бабенок только смазливых чего ж пропускать нам, а? Все равно в расход пойдут.
Слово "расход" он повторил с каким-то особенным удовольствием. И Пашка почувствовал, что еще немного, и он не сможет всё это слушать. Хотелось уже самому вытащить наган и выпустить пулю в это бледное лицо садиста.
***
Фомин ещё какое-то время пытался их заставить пойти к смазливой бабенке. Но потом, вдруг, неожиданно переключился на какие-то воспоминания о своей жизни, ещё дореволюционные. Рассказывал он настолько сбивчиво, что Пашка почти ничего уже не понимал. Фомин то страшно ругался, повышая голос, то вдруг начинал почти плакать, рассказывая о том, как его отчислили из Университета за большевистскую пропаганду. Вспоминал свою невесту Марию, с которой был помолвлен и которая сразу же отказалась от него, узнав, что он "спутался с большевиками".
- А ведь любил ее... любил, да... - истерично шептал Фомин. - А они... суки, заставили ее отказаться. Папенька этот ее чертов. Замуж выдали спешно за фабриканта какого-то. Суки... Попадись он мне сейчас в руки, я бы его!
Завьялов подобострастно поддакивал, а Пашка сидел, напряженно думая, где Фомин держит ключи от кабинета.
"Скорее всего в кармане, - думал он. - Как и Грановский. Только вот как мне их у него получить?".
Из раздумий его вывело грязное ругательство Фомина. Пашка вздрогнул, и отвлекся от своих мыслей.
- Кончились, - каким-то, почти плачущим голосом сказал Фомин, - вот сука, а!
И Пашка понял, что он говорит о куреве.
- Так вот же, табачок, - Антон подобострастно пододвинул к нему самокрутку.
- Чтобы я курил дерьмо такое? - Фомин громко, истерически засмеялся. И опять забарабанил длинными пальцами по столу.
- Ну, надо идти за куревом, - он встал, сильно качнувшись и почти упал. Кое-как всё-таки удержался, вцепившись в край стола.
И в Пашкину голову вдруг пришла настолько простая и ясная мысль, что он даже слегка улыбнулся.
- Сергей Иванович, - громко сказал он, - папироски в кабинете у вас?
- Д-да, - Фомин поднял на него глаза с суженными зрачками. - Я на столе их и оставил.
- А давайте я сбегаю, - быстро проговорил Пашка, - а то зачем вам через весь двор в другой корпус идти? Да и мороз сейчас какой крепкий. А я мигом.
Завьялов с недоумением посмотрел на него, но ничего не сказал.
Фомин молчал. Пашкино сердце больно и напряженно билось в груди. Он подумал, что именно в этот момент решается судьба Елены. И его судьба тоже...
- На, держи! - Фомин засунул руку в карман и протянул Пашке довольно объемную связку с ключами. - Только живо, Павло. А то расстреляю! Пулю в башку пущу!
И он засмеялся, довольный своей шуткой.
Пашка протянул руку, и холодная связка ключей легла в его ладонь.
/Продолжение следует/