Учился с нами науке освобождать оккупированные территории один Дима. В одно прекрасное сентябрьское утро, перед занятиями по тактике, отправился данный военнослужащий за картами. Три года он беспристрастно и ответственно справлялся с должностью разносчика секретной литературы. Перед каждым полевым занятием он убывал в секретную часть, где ему торжественно и под роспись вручали топографические карты. Местности, размежеванной ещё году этак в 1940-ом. То есть, секретности в них было как сала на собаке. Это был скорее постапокалиптический чертеж, на фоне которого мы должны были заниматься сталкерятиной с всамделишными автоматами и в сапогах. Но так нам прививали любовь к военным тайнам. Из-за этих прививок мы, выходя в сибирские просторы и играя в карточную игру «синие дрючат красных и отходят», самым решительным образом не могли привязаться к местности. Окажись такая карта в руках хана Кучума, быть бы Новосибирску столицей Африки. Многие во время тех занятий морально истощились и потеряли веру в непобедимость Красной Армии. Особенно те, кто был силой взят из аула в качестве будущих курсантов военно-политического училища. Они клялись хлебом, что ещё никогда в жизни им не приходилось самоопределяться в пространстве, где снег при ходьбе заваливается за воротник даже в отсутствие пурги.
После занятий исчирканные окоченевшими руками секретности помещались в секретнейший же чемодан, который опечатывался секретной печатью. И секретчик Дима уносил его в секретную часть, чтобы секретные люди секретности секретно уничтожили. Ходили дикие слухи, что карты сжигались. Чтобы, упаси господи, не оказались они в руках контрразведок запада. Моя бы воля, я бы им специально тот чемодан подбросил. По этим картам да с нашими-то пометками вероятные враги сорок лет наступали бы спиралью, и появились не у Москвы, а у Шпицбергена, где им, уже с оторванными белыми медведями жопами, выдолбили остатки мозга полярные куропатки.
Так вот, ушёл Дима в сентябрь за картами и, короче, не вернулся. То есть, вернулся, конечно, но не к 8.30, уйдя в 8.10, а к 14.00. В руке его был секретный чемодан, битком набитый секретными, стало быть, картами. Преподаватель тактики подполковник Мордвинов поднимать шухер не стал, ибо сам бывший курсант. Но после занятий стало ясно, что шухер поднимать придется. Ибо пропал будущий офицер – во-вторых, и с чемоданом секретных, мать-перемать их, карт, - во-первых.
Но за минуту до сбора всего училища по тревоге пропажа объявилась. И доложила, что утром, отправившись из учебной части в казарму, оказалась во власти нереально черных дыр. Мы потребовали дополнительных объяснений, так как оргазм в самоволках тоже испытываем, но ни разу не использовали для этого чемодан с секретными картами. И, потом, у нас шесть претендующих на золотую медаль курсантов, а с попой вместо головы инопланетяне останавливают свой выбор на том, кто в слове «рекогносцировка» делает семнадцать ошибков.
И тогда в качестве доказательства Дима предъявил упоительно сиреневую гематому под глазом и ожог второй степени на правой длани. Реконструируя былое, астронавт вспомнил, что прежде всего его свалил на Землю удар по лицу. А когда очнулся, обнаружил себя в стремительно летательном аппарате явно импортного производства с мигающими лампочками. И в свете этой цветомузыки к его курсантскому запястью какая-то скользкая тварь, явно пидор по жизни и прихвостень империализма, прилаживала электрод. К советскому запястью капиталистический электрод не приклеивался, и тогда тварь приварила его автогеном. Потом Дима странствовал в мирах, видел перекрестки и закачивался по самую ватерлинию данными о вооруженных силах планет. Ну и, конечно, куда без этого, наблюдал за нами, стареющими и вяло двигающимися по службе. Сверху, разумеется. И так десять лет.
С сопровождением, как объяснил подполковник Мордвинов - «чтобы опять не унесли» - пришельца отправили в медсанчасть. В распоряжение майора-начмеда по кличке Пиночет, популярного тем, что в мгновения гневного затмения отловленных у медсанчасти курящих курсантов заставлял сжирать бычки непотушенными. Нужно ли говорить, что Диму он поставил на ноги быстро. Говорят, он хотел ложкой и отверткой сделать чужому лоботомию, узнав, что с высоты пятисот тысяч километров было хорошо видно, что подполковника он так и не получил. Но Дима вовремя вспомнил, что то был не начмед, а начфин. В связи с появившимися смягчающими обстоятельствами Пиночет уровень лечения понизил и повелел встремить аутлэндеру по уколу пенициллина без новокаина в каждое полушарие. В ту ночь, говорят, не спала вся медсанчасть и ещё десяток гражданских многоэтажек по соседству. Все потрясены и смяты тем, как быстро Пиночет обучил Диму ирландскому танцу.
Диму я больше не видел. Но, зная о ценности его для внеземных цивилизаций, могу с уверенностью предположить, что сейчас он смотрит на меня и стучит тварям о моей слабости – непреодолимой тяге к красивым умным женщинам. Так что в ближайшие месяцы мне придется, прежде чем вести женщину в кафе или на выставку скульптур из некрашеных корней, выяснять, что там у неё внутри. Я патриот и просто так космическим хищникам не дамся.