у Бога за пазухой..

 

  Была еще глубокая ночь, когда баба Вера проснулась. Спать не хотелось совершенно. Она лежала на старой, еще материнской перине и предавалась воспоминаниям. А потом  воспоминания как-то сами по себе рассеялись, и она просто слушала, как по всему Заречью то там, то тут, встречая рассвет, голосили петухи. Потом прогрохотал на юг московский поезд, и еще долго было слышно, как вслед ему вдоль всей линии брехали собаки.

  Когда утро за окном окончательно вступило в свои права, баба Вера наскоро, как делала это всю жизнь,  оделась, и, напоследок перекрестившись на бедные, без риз, иконы, вышла из дому…

  Утро было по обыкновению тихим и обыденным. Прошмыгнул потрепанный  фургон с хлебокомбината, вереница соседских гусей направилась к реке, у магазина начали собираться местные забулдыги, и подобно роящемуся улью озабоченно начал гудеть рынок у площади.

  Мелкими стежками  старушечьих ног баба Вера пересекла площадь и вьюном проскользнула в калитку  массивных кованых ворот. Сразу за воротами она остановилась и степенно перекрестилась на все пять куполов собора, облаченного в голубые цвета Богородицы. Собор потрясал величиной, и, если стоять у самых стен,  казалось, закрывал полнеба, в редкие, не по-осеннему солнечные дни окутывая своей тенью добрую половину площади…

  Баба Вера направилась к зданию епархиального управления, притаившемуся в глубине двора, за собором, под сенью вековых берез. Здесь, в укромном закутке одной из соседствующих с управлением хозяйственных построек, хранились несколько лопат, грабли и другой нехитрый скарб. Цепкие старушечьи руки привычно схватили метлу. Баба Вера решила, что сегодня она, пожалуй, начнет мести дорожки от трапезной к храму,  чтобы к началу Литургии успеть убрать опавшую за ночь листву…

 

  С колокольни гулко зазвучал благовестник, запели, завторили ему малые и средние колокола, привычно созывая прихожан. Баба Вера прислонила к стволу березы метлу и заспешила в собор.

  Прихожан  было мало – батюшки был молодыми и не здешними, местные жители их не любили и реже ходили в храм, чем в старые времена, когда практически все священники в епархии были коренными зареченцами.

  Баба Вера неистово отбивала поклоны и крестилась, больно ударяя сложенными щепотью пальцами в лоб. Она не особо вдавалась в суть самого процесса, скорее ее манило некое, как ей казалось, таинство службы, облаченное в волшебную причудливую форму…

 

  К обеду Баба Вера закончила мести двор, и теперь дожидаясь, пока ее позовут к столу, кормила голубей, как обычно слетевшихся к крыльцу трапезной. Сизари привычно клевали зерно, шумно ворковали, словно жаловались на свое пернатое житьё-бытьё…

 

  Из трапезной степенно вышли два священника: отец Александр и другой, имени которого баба Вера не знала, но часто видела  приезжающим в епархию на большой черной машине, «джипе», как судачили местные сплетницы.

 

  -…Да вот… все никак не могу определиться, сколько же будет стоить освятить склад, - бросив косой взгляд на бабу Веру, продолжал беседу отец Александр.

 

  -Склад? А что же в этом сложного?- его собеседник едва заметно улыбнулся.

 

  -Ну, так ведь это уже не  дом, но  вроде как бы еще не офис.

 

  -Ну, тут Вы, положим, правы, но с другой стороны, сколько Вы обычно берете за освящение дома?

 

  -500, - слегка смущаясь, произнес отец Александр.

 

  -А офис во сколько оцениваете?

 

  -В тысячу.

 

  -Тогда все просто, склад, он ведь ближе к офису, нежели к дому, вот и святите его как офис.

 

  -И то верно,- отец Александр взял своего собеседника под руку.

 

  Весело разглагольствуя о достоинствах и недостатках иностранных авто, священнослужители направились к храму.

 

  Из-за дверей трапезной выглянула раскрасневшаяся у плиты повариха:

 

  -Баб Вера, пойдем я тебя покормлю…