… итак, утром того самого дня, когда Евгения Анатольевна никак не могла насмелиться встать из-за стола, а потом все же встала, разбуженная стуком Лизочки, все взялось водой: под образовавшейся на городских тротуарах кашей жидкого снега притаилась сквернейшая наледь, ступив на которую прохожий мог двигаться исключительно гусиным шагом, рискуя ежеминутно поскользнуться и свернуть себе шею.
За работой никто не заметил, что утро, затянувшееся до четырех пополудни, сразу, не рассветав как следует, обернулось смутным неясным вечером, и в девятом часу наступила распромозглая слякотная ночь. Спустя примерно час после наступления темноты, стеклянная дверь университетской библиотеки недовольно хлопнула за спиной последнего читателя. Им оказался невысокий, плотного телосложения господин в мятом плаще и шляпе, с портфелем, по фигуре в темноте и не скажешь, что молодой человек, ну, гражданин как гражданин. Звали его Иннокентий, без отчества пока обходился, аспирант двадцати девяти лет от роду, а на вид легко давали тридцать три. Почему три, а не два ясно.
В металлическом скрежете дверных пружин ему чудилось раздражение симпатичной библиотекарши, с каким та произнесла, оглянув кратким взглядом зал: «Товарищи, сдавайте литературу!». «Наверняка куда-то спешит, – подумал Иннокентий, хотя это его ни с какой стороны не касалось, – быть может ей трудно добираться в темноте домой, или кто ждет…».
Библиотекарша давно нравилась Кеше в первую голову быстротой и четкостью обслуживания, и еще смуглым лицом с черными как у испанки глазами, а также умелым совмещением профессиональной вежливости к посетителю с отрешенностью от очереди, стоящей по другую сторону барьера. Горячие глаза и пронзительно холодный предупредительный голос, ледяной трезвящий от всяческих мужских мечтаний взгляд, абсолютно ровное поведение. Ни разу он не заметил, чтобы испанка кому-то улыбнулась, сметая противоречие между цыганскими чертами и бесстрастием древней египтянки тысячелетнего барельефа.
Не то, чтобы он был от нее без ума. Просто хотелось смотреть на лицо, да, именно лицо, а не фигуру, скрытую мешковатым синим халатом, просто так, приникая к холоду красоты, но именно потому, что хотелось, он, подавая билет и ранее стоя в очереди, со скучающим видом глядел мимо, на её коллегу в очках. Толстую и по всему видно – добрую душу. Это началось давно и никак не желало кончится.
Покидая стены библиотеки Инокентий никогда не вспоминал о красотке, не мечтал пригласить её куда-нибудь, но находясь здесь, подсознательно испытывал тихое укромное блаженство, доступную музейному хранителю бесценной картины, нищему как церковная мышь, но имеющему возможность в любой момент посмотреть и еще раз насладиться почти собственным сокровищем, охранять которое вверило служителю государство. И ему совершенно плевать, что сам он для небесного создания просто номер такой-то читательского билета.
Сейчас, кутаясь в плащ вне библиотечных стен аспирант непрезентабельно сгорбился, став еще меньше, и фигурой напоминал бочонок, круглый и ровный со всех сторон - идеальное мужское телосложение в Индии, где не ценятся широкие плечи, мощный торс и узкая талия. Физиономией Кеша обладал невыразительной, даже не индийской: простой и круглой, украшенной красными от бритья щеками, маленьким, чрезмерно аккуратным носиком… а губы… да ну их к черту. Сам себе не нравился аспирант и не любил смотреться в зеркало, даже брился утром электробритвой на ощупь, а потому очень долго и тщательно.
На трамвайной остановке он еще плотнее закутался в толстый шарф, поднял воротник под порывами ветра, несущего колючую предзимнюю пургу. Стоял десять минут, пятнадцать, а огни трамвая даже и не думали помаячить из-за поворота.
Немного потеплело, когда сюда же, на остановку подошла библиотекарша-Нефертити, тут он впервые про себя назвал ее так, взглянув на профиль и припомнив перевод имени: "Красота грядёт". Стали ждать вместе, вместе же и уехали на блудящем по городским закоулкам вагоне. Когда она приготовилась выходить, Иннокентий тоже зачем-то встал и вышел следом в ночную бездонную муть. Спросил белеющую спину:
-Вас проводить?
-Спасибо, не надо.
Даже не обернувшись, библиотекарша заспешила по наизусть заученному невидимому маршруту меж луж, наледей и грязевых болот, аспирант не понимая себя, бежал следом черт знает куда: то справа то слева возникали еще более черные, чем ночь мокрые заборы, и через пять минут он уже оказался там, откуда не знал как выбраться при всем желании. «Ладно, доведу до места, там разберемся, как-нибудь потихоньку».
Однако скоро ему сделалось ясно, что потихоньку вернуться сегодня вряд ли удастся: впереди из тьмы возникли три долговязые фигуры, обсуждавшие пробегавших мимо на местной фене. Кеша запоздало напрягся, готовясь к неприятностям, вытащил руки из карманов, но не успел даже обругать себя, что снова влипает в историю, и завтра на кафедре будет сиять фонарями из под черных очков, как услышал: "Ладно, туда козла пропустим, а обратно встретим, как полагается".
На миг он испытал краткое облегчение, и следом почувствовал свыше, что может на счет этих козлов не беспокоиться, он их больше не увидит, более того, обратно сегодня ни по данному маршруту ни по какому другому возвращаться не будет. Странное это было ощущение, минорное такое, ни радостное и ни горестное, спокойно-обреченное. Судьба.