ЦАРЬ ГОРЫ — 1. Известное с языческих времён игрище,
способ достичь вершины с помощью локтей,
кулаков, пихания и подножек.
2. Титул победителя, которого не судят.
ГОСУДАРЮ нет необходимости обладать всеми … добродетелями,
но есть прямая необходимость выглядеть обладающим ими.
Н. Макиавелли. Государь: Сочинения
ЛЮДИ же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами,
что обманывающий всегда найдёт того, кто даст себя одурачить.
Н. Макиавелли. Государь: Сочинения
Описание игры
(Пригодно к чтению со сносками и без таковых, в зависимости от степени углублённости, которую хочет получить читатель)
История мира. Урюпов — столица царства слеподыров, окружённая высокой крепостной стеной. Город велик размерами и богат всеми благами, которыми может одарить современная цивилизация. Здесь неисчислимое множество дворцов, лачуг, купцов, девиц лёгкого поведения и мусоросжигательных заводов.
За крепостной стеной веси, тюрьмы и полное отсутствие жизни. Веси управляются князьями . Князья во всём послушны государю, но из-за необъятности империи и дальности расстояний для всеобщей пользы делают вид . Князем может объявить себя каждый, кто в силе. Достаточно послать царю донесение о своих полномочиях, запросить соизволение и оплатить грамоту на княжение.
С государем народ связан не законом, а любовью, верностью и преданностью. Для своих детишек он отец родной. Государевых слуг мужички тем временем не жалуют и не любят оттого, что сии поганцы имеют склонность волю батюшки извратить и мужика обидеть.
Само царство простирается кругом на тысячи вёрст, и никто не знает точно, где его границы. Для этого нет надобности. Престольный град расположен столь высоко над окружающей местностью, что в хорошую погоду, и особенно с Царской Горы, и так всё видно. А что не видно, о том доносят слуги и доходят слухи.
Никому точно не известно, сколько в царстве подданных. Последняя перепись населения, предпринятая, было, при царе Горохе, закончилась таинственным исчезновением царских посланников в трёх соснах. Позже сказывали, что видели государевых слуг в уездном городке N. Те то ли с панталыку сбились, то ли лыко вязали. На том попытки переписи и закончились. С тех пор никто не знает, сколько в Слеподырии людишек, равно как и заводов (если таковые есть), лесов или нефти. Известно, однако, что нефтяная труба имеется. Приедет царёв посыльный: «Что, мужички, течет ещё?» Дневальный зипунишко скинет, папироску за ухо, кран в трубе открутит: «Течёт, родимая!». — «Ну, и ладушки», — ответит посланник — и назад, в столицу.
И столица, и веси окружены Хаосом. Дабы оградить себя от него, возвели жители царства глубокий ров. В учебниках написано, что за рвом находятся Степи, Леса, Болота, а потом опять Степи и дальше Бугор. За ним Лукоморье, где живут Чужие . О них имеется слабое представление. Из летописи известно только, что обитают там племена Нелюдей и Кровососов, а также русалки и сладкоголосые сирены. От последних, знамо дело, кроме бед ждать нечего. Так поют по ночам, что многим слеподырам и сон не в сон. Поворочаются, повздыхают, котомку за плечи — и айда за бугор. Говорят, многие государевы слуги возвели себе в Лукоморье палаты, но это клевета, потому что они патриоты.
С Мифологических Времен слеподыры тыркались в дыры , спасали Отечество, поливали землю кровью и искали врага. Отличительными национальными чертами являются беспечность, склонность к анархии , вера в чудо, в авось, атас, трын-траву и историческую неизбежность светлого будущего . Слеподырам свойствен также врожденный фатализм , чувство локтя, долга, привычка работать из-под палки , считать ворон и расхлёбывать (заваренную кашу). Они имеют склонность к перекурам , философствованию , халяве, но не имеют собственного мнения . Летописцы отмечают также необычайную способность слеподыров рубить сук, на котором сидят, и возрождаться. В этом смысле Слеподырию сравнивают с птицей Феникс .
Национальные игрища мужиков, с одной стороны, проливают свет на нелёгкое прошлое племени («Волк и овцы», «Кошки-мышки», «Охотники и утки», «Замри!» и т.п.), а с другой стороны, говорят об их молодецкой удали (лапта, чехарда, перетягивание каната) .
Издревле почитаемый тип государственного устройства — община. Из-за тяготения к ней, изрядно пострадав от междоусобиц и совершения подвигов, а также по малой предрасположенности к самоорганизации, из-за климата и из врожденного вольнолюбия слеподыры в древности доходили до самых границ Лукоморья, били челом тамошним воеводам, зазывая на царствование. Чужие как раса, стоящая на более высокой ступени развития, были более приспособлены к управлению и распоряжению слеподыровскими ресурсами.
Со временем была изобретена более совершенная форма государственного правле- ния — всенародное состязание . Для этого и возвели посреди столицы гору до небес и объявили, кто одолеет ее, тот и царь. Имеются свидетельства, что в древности к состязанию допускался и простой люд, коему мнение своё разрешалось выражать шапками. Для этого мужики заранее определялись, какой боярин милее, и с началом восхождения оного на Гору кидали шапки в специально приготовленные сундуки. Царём Горы величали только тогда, когда сила да удаль молодецкая подкреплялись наибольшим количеством набитых шапками сундуков.
Впоследствии ритуал признали языческим и процедуру упростили. Для удобства на вершине Горы построили престол, и восхождения сменились престолонаследием. Это привело к значительной экономии, как шапок, так и сундуков (шапки постоянно путали и теряли, а сундуки под шумок по домам растаскивали для мебели). Однако если царский род прерывался или начиналась смута, процедура с Горой повторялась .
Сами людишки всегда были просты, покорны и покладисты. В том смысле, что куда ни положи, осознавали свой долг перед барином, смиренно ложились и подставляли сечь спину. Случались, однако, и волнения, когда кому-нибудь из царей приходила в голову мысль перегибать палку. Тогда сверху, чтобы развеять обиду мужиков, объявлялась охота на ведьм , и слеподыры предавались старинному занятию. Находились азартные, которые разжигали пожар. Как правило, ни к чему хорошему это не приводило, если учесть, что главной средой обитания племени были леса, и любая горящая головёшка могла вызвать опустошительные пожары. Когда за крепостной стеной оставались лишь дымящиеся пни, успокаивались даже самые неистовые из бунтовщиков, и всякий раскол рождал единомыслие, на смену хаосу приходили времена вразумления, процветания и спокойствия. Просвещение шло на смену невежеству, и неизменно наступало довольство.
На протяжении веков слеподыры считались богоносцами и носителями абсолютной истины, а для соблюдения чистоты веры предводительствовали ими цари (в эпоху движения к светлому будущему — вожди). Они же выделяли из слеподыров врагов, буянов и зачинщиков, сеющих крамолу , и распоряжались.
История слеподыров отчётливо делится на три периода:
– эпоха мифотворчества (предыстория),
– золотой век,
– новое время.
Поскольку Мифологические Времена исчерпывающе описаны летописцем, остановимся подробнее на золотом веке, с которого и началась История, а также на Новом времени .
В золотой век слеподыры вступили изловив и побив палками последнего из урюповских градоначальников, в народе Неумелого. Затеяв войну в Лукоморье и доведши людишек до сумы, он незадолго до своей бесславной кончины впал в блажь и даже назначил главным советником Тишку Отрепьева, известного всем синюка и рукоблуда. Сидя на градоначальническом крыльце, Тишка лузгал семечки да на слеподыров покрикивал, то, мол, не так да это, а в перерывах тискал в конюшнях деревенских девок. Такой обиды над собой народишко не стерпел, и решено было раз и навсегда с градоначалием покончить и восстановить справедливость. Как это сделать, никто не знал, но перво-наперво вздернули Неумелого, а его советника Тишку в проруби утопили. Потом три дня в кабаках на радостях галдели и победу праздновали. На четвёртый день из кабаков вылезли кто на четвереньках, иные ползком. И что к чему, уже не помнили.
Вылезши, глянули на божий свет и ужаснулись. Поля не засеяны, магазины разграбленные настежь стоят, а по большаку бабы полуголые с плакатами ходят: «Долой домострой!» Сами стрижены, юбки короткие.
— Вы чё? — очумели мужики.
— Мы теперь свободные, и мужья у нас общие, и дети! — крикнула Галька Косая.
— Да ты и «общая» никому не нужна, а детей с тобой делать и Сенька Гунявый побрезгует, — рассмеялись слеподыры.
— Каждая слеподырка имеет право управлять племенем! — проскандировала в защиту подруги Верка Зобатая. — Айда, бабы! — И закидали мужиков придорожной грязью .
Помутилось в сознании у мужиков, с испугу (не допили, что ли?) заползли они обратно в кабаки и снова три дня пили. На четвёртый выглянули наружу, пару, мол, сейчас бабам зададим, а улица кумачом обтянута, и на нем всё буквы. Сколько глаза ни тёрли, кроме «Да здравствует» и «Вперёд» ничего не разобрали. Хотели опять от греха возвернуться, да тут лысый человечек на броневике приехал, под мышкой бутылка; ловко так забрался на пулемёт, кепочку поправил, ноги свесил и кричит весело:
— Здорово, мужики!
— А ты чьих будешь? — вопрошали слеподыры, заинтересовавшись бутылкой.
— Свой я. Светлое будущее привез.
— Брешешь!
— А какая мне корысть? Вот вам джинн в бутылке, откроем вместе, и заживём!
— Что ж, джин, напиток, знать какой?
— Да не напиток, а исполнитель желаний.
— Вона…— разочаровались в толпе.
— А вы не сомневайтесь. Как распечатаем, так всё само собой и устроится. Покамест скажите, что у вас за ржавь в овраге?
— Это скрижали , — крикнул Стёпка Сопатый. — Тут их много по деревням валяется.
— Хорошо, — обрадовался человечек, — мы этот металл экспроприируем, чтобы царство свободы строить.
— Металл нам не нужен, — всполошились мужики, — хочешь, бери, хочешь, спроприируй, а царство строить не дадим, надоело дармоедов кормить! — И чем было под рукой, зашвыряли коротышку (да всё в бутылку метили).
Броневичок обиженно чихнул и укатил, откуда прибыл, вместе с джинном, только слышно было, как человечек внутри ругался: «Стрелять их, больше стрелять!» Тут мнения разделились. Одни предлагали пойти за овраг посмотреть, куда делся незваный посетитель, и на всякий случай припрятать скрижали, другие убеждали плюнуть и продолжить прерванное веселье. Решили остановиться на втором:
— Гуляй, рванина! Один раз живём!
Опять прошло три дня и три ночи, и не было никого из гуляющих, кто мог бы вспомнить, как зовут его родную мать. Мало-помалу на следующие сутки до сознания мужеского населения свободной Слеподырии стали доходить странные звуки. То ли скотину на убой ведут, то ли опять война. Кое-как на свет божий вылезли, а там обозы с мешками да курями везут, за ними бабы растрёпанные — вопли, гвалт.
— Пожар, что ли? — почесали пузо мужики.
— Какой пожар, по миру пускают, — завыла кузнецова жёнка, отбиваясь от крепких лап Стеньки Ноздреватого — выпивохи и бабника.
— Ты чево? — двинулись на Стеньку, протрезвившись, кабацкие.
— А ничё, теперь тутова эта, как её, нова власть, свобода! Попили нашей кровушки! По нынешнему-то кто был ничем, тому, стало быть, теперича всё!
— Кака така власть, кака свобода? Мы и раньше свободные были, из рогаток по воробьям стрелять завсегда разрешалось. А с властью покончили, вон в овраге доказательство валяется!
— Стащили ваше доказательство, — зашумели бабы. — Пока вы пили, вместо него каменного болвана поставили! А нам приказано по обозам да вон по той дороге.
Тут только заметили мужики мраморный столп, а на нём… лысый с броневика! И рукой вдаль показывает. Знать, выпустил джинна-то. Пригляделись, и впрямь указатель на дороге: «Светлое Будущее».
— Ну, чего, будете добро спасать, али как? — осведомились бабы.
Кинулись слеподыры за вилами, и ну направо и налево шпынять, где свой, где чужой, не разбирают. Первого Стеньку, конечно, порешили .
Потом сели на завалинку и пригорюнились:
— Вон оно как завернуло.
А обозы всё шли и шли мимо деревни, вот уж и последний за слободой, и за ним Бурёнка тощая.
— Что ж это будет? — судили между собой мужики и опасливо поглядывали на обозчиков .
Один из них остановился и, хмуро взглянув на толпу, сказал:
— А что, мужики, какой дом в селении лучший?
Все указали на кабатчика.
— Помилуйте, братки, — заныл тот, почуяв недоброе, — не дайте пропасть! Мы ж с вами всю жизнь из одной тарелки хлебали…
— Знать не знаем, мы щей с мясом отродясь не ели, а то, что ты кровопивец, всему миру известно! Водку не доливал и нас, трудовой народ, обсчитывал!
Пока ругались, обозчик в кожаной куртке пальбу из нагана затеял, тут все и успокоились.
— Слушай мою команду. В доме кровопивца теперь я жить буду, как представитель новой справедливой власти, Бурёнку с обозом себе на постой ставлю, чтобы сохранней было, а из пивнушки библиотеку сделаем или клуб, чтобы вас, темноту, просвещать и чтоб созрели вы для счастливого будущего. Лысого будете Вождём почитать и по вечерам в клуб на политинформацию приходить, а по субботам и воскресеньям на спевки.
— Лысого мы почитать готовые, хоть чёрта, раз уж так обернулось, а вот по воскресеньям на спевки никак не согласные, — заволновались мужики. — Потому как нам в кабак надо душу лечить, нельзя нам, слеподырам, без этого.
— И мы не хотим, — загалдели бабы. — Какие спевки, мы по воскресеньям в храм — молебны Богородице воздавать.
— Пьянка и Бог отменяются, — сказал обозчик, расстёгивая кобуру. — А чтобы бабам не обидно было, пущай болвану поклоняются. Чтоб не фордыбачили и от дури не выли, будете по воскресеньям работать, а в церквах склады оборудуем.
Посулил ещё для веселия праздник со свистопляскою («да чтоб все, как один, в кумаче!») и постановил считать Неумойку главной улицей на селе, переименовав ее именем народного героя Стеньки Ноздреватого.
После этого он ещё для убедительности пальнул и приказал назавтра церковь разобрать, и излишки водки государству сдать, «чтобы освободиться от старых привычек и хамства».
Одолела тут слеподыров тоска. Зачесали они головы: может, зря Неумелого скинули? Тот хоть и умом тронулся, но водки не отнимал и в Бога веровал. Да и тихий был, знай себе, гречку лопал да щи хлебал. Не выказывая, однако, несознательности, разбрелись они по домам. Говорят, что в первую ночь по пути в светлое будущее случились в домах драки и скандалы , и сторожевые псы разрывались от дикого лая. Но позже всё утихомирилось, и вошло в русло. Кабатчик повесился. Обозчику водку сдали и стали ходить за самогонкой к Евсеихе, скотниковой вдове, а бабы иконы в сундуках попрятали.
Наутро, как велено, возле церквушки собрались и, пока никого не было, долго выли. Потом пришёл обозчик, и Ванятка с Федулом на звонницу забрались и отвязали колокол, а людишки «Ура!» кричали. Колокол вниз полетел, и бабы крестились. А вслед за этим мужики в азарт вошли и ломами образа со стен сбивали. Гришка Гунявый с криком подбивал мужиков за бревном бежать, чтобы, как тараном, и стены добить, но был пойман за ворот со словами: «Народное добро губить?!» В развалинах устроили общественное зернохранилище, а Гришку забрали для разбирательства. С тех пор его никто не видал.
Заскрипели колеса Истории по непроезжим слеподыровским дорогам. В клубе, на месте для икон, портрет человечка с броневика повесили . Остальное население поделили на народ и его слуг. По поводу слуг разногласия не было, ими объявили себя обозчики и другие единомышленники . Основной спор вышел, кого считать народом. Некоторые слеподыры не имели собственности, «пролетели», и оттого звались пролетариями. Другие землепашествовали и имели наделы. Они делились на кулаков (крепкие мускулы и сильные кулаки) и голоштанных. Остальная часть населения — ни рыба, ни мясо, не имевшая чётких социальных позиций и не принимавшая участия в производстве общественных благ, была причислена к дармоедам.
Без ссоры, без споры постановили считать народом пролетариев. У них не было ничего, а значит, и предрассудков. Решили зараз сделать всех равными, какую ни на есть собственность отобрать, кулаков послать на четыре стороны, дармоедам же указать на место . А ещё:
— почитать пролетариат гегемоном;
— для достижения сознательности прочим сословиям устраивать регулярные чистки и песнопения;
— буде появятся Несогласные, то ввиду постоянной угрозы из-за бугра поступать с ними по условиям военного времени;
— слугам же народа принимать оный в специально отведённых помещениях — исполкомах, предназначенных для того, чтобы исполнять волю слеподыров.
Надобно сказать, что происходило это при всеобщей поддержке и одобрении. Основную массу пришедших в восторг и трепет безоговорочно приняли в царство свободы, выдали паспорта и на радостях по чарке водки. У кого штаны дырявее и кулаки поменьше, определили в близкие пролетариату по идеологии сельскохозяйственные коммуны . Тем народ и успокоился, осознав, что так написано на скрижалях.
Не всё шло поначалу гладко. Выяснилось, например, что природа скрижалям неподвластна, и случился в слеподыровских землях недород . Обезумел народишко в коммунах, возроптал, за что, мол, богу душу отдаем? Но вождь и единомышленники их вразумили, после чего слеподыры усовестились, и со спокойной душой приготовились к погосту.
Недород пережили, но время расслабляться не пришло, потому что стояли слеподыры на пороге Великих Созиданий. К тому времени были вождю видения, как двигаться к Светлому будущему, а именно, в каждом доме надлежало повесить лампочку. Прельстились слеподыры такой перспективой и с энтузиазмом двинулись на стройки века. Отказывать себе во всём они были привычны и, утянув пояса и положив зубы на полку (до светлых дней), посвящали себя без остатка трудовому подвигу. В жизни их не стало места праздномыслию, и вскоре превратились они в одну сплоченную массу. Бодрые и сознательные, они лишь изредка позволяли себе расслабиться с рюмкой Евсеихиной синюхи, при этом, бывало, плакали от счастья и от гордости за багровевший повсюду кумач. Единомышленники же устраивали праздники с фейерверками, рассказывали народу о том, как он счастлив, и слеподыры со слезами на глазах благодарили:
— Да мы, да что ж. Вы только скажите. Ради Светлого будущего и речку шапками закидаем, и море шеломами вычерпаем!
Протрезвев, слеподыры шли совершать новые подвиги и ставить новые рекорды, и неслось над страной и в сторону Лукоморья :
— Мы самые, самые…
Главной страстью слеподыров сделалось покорение. Покоряли всё подряд, а более всего природу. Именно в этот период появились знаменитые на весь мир проекты повернуть реки вспять, осушить моря и болота и построить лестницу до небес, дабы каждый, взобравшись, мог убедиться, что Бога нет. Эксперимент с реками кинулись было осуществлять, но речка Гадючка своенравно возмущалась, не хотела течь в определённом для неё направлении, и проект до времени отложили. Зато с болотами справились, осушили. Лестницу построили, но небес не достигли. Решено было, чтоб избежать злых насмешек из Лукоморья, вместо лестницы построить башню, на которую водрузить невиданного по размерам каменного болвана в кепке. К тому времени Лысый помер , и у слеподыров развилась страсть к памятникам.
Главным вождём и преемником сделался Важа . Вид он имел суровый, взор пронзительный, походку нервную, но при этом речь неторопливую и вкрадчивую, делал многозначительные паузы, и тем самым приводил обывателя в особый трепет. Потому и воспылало к нему население сразу же и безоговорочно:
— Ты нам, батюшка, как отец родной, и даже хуже, — клялись мужики и шли для трепету заучивать цитаты и слоганы.
— То-то, мужички, — говорил Важа. — Будет кто передо мною чист и нравом смирён — пощажу и обласкаю, а почуете крамолу хоть у соседа, хоть у брата своего родного или матери, сообщайте мне немедленно. — И глазищами так и ест, насквозь людишек буравит. Ты ещё и подумать не успел, а дурная мысль будто на лбу написана и Важе известна.
Стали слеподыры с тех пор друг к другу приглядываться — не враг ли рядом и не пора ли Важе докладывать. А иные из лояльности сами с повинной являлись и просили расстрела.
Начальники же принялись ещё пуще бороться с невежеством, принимали меры, палили в пушки и требовали славословия. «Вам бы, — говорят, — мужикам, только на печи лежать, не осознаёте вы важного исторического момента», — и кинули клич бороться с леностью. Воскресенья отменили, а по субботам велели вершить трудовые подвиги во славу Важи и на кормление голобрюхих . А чтобы Важу умилостивить, называли его именем города и заводы и ставили, ставили памятники. И пребывало всё общество в согласии и гармонии.
Хотел было Важа Царскую гору срыть, да на ту пору пошёл супостат войной, не до того. Больно осердился тогда Важа и приказал слеподырам: «Все как один».
— Не сомневайся, батюшка, — заверили мужики. — Мы к подвигам привычные, надо будет, сами себя изувечим, но собственными костями дорогу к победе в супостатово царство выложим! — И снова с мольбами приготовились к погосту.
— Добре, детки, — отвечал Отец, — идите вперёд и ни в чём не сомневайтесь, — и для верности в спину людишкам пулемёт поставил.
Долго ли, коротко ли, было с супостатом покончено, а некоторые из оставшихся в живых даже вернулись домой со звёздами и нашивками за храбрость и подвиги. И на радостях приказал Важа каждому герою выдать по чарке водки и по целковому за медаль, а себе памятник на Горе поставил. К тому времени вопрос о том, чтобы Царскую гору снести, как-то сам собой отпал.
Пришло время хозяйство поднимать. Глянул Важа — кругом разруха, оскудела земля, и помощи ждать неоткуда. Смекнул, что ежели целковые за ордена обратно вернуть, то большая польза будет — слеподыры и без целкового герои, а локомотиву в будущее на смазку надобно. Сказано — сделано. Слеподыры не в обиде — орденам да медалям применение нашлось, детвора в расшибец да пристеночек играет!
И было всё вскоре устроено к всеобщему благу и процветанию. Инвалидов войны из города в санатории вывезли (им без рук и ног оказалось там жить веселее, да и сподобнее). Мужик на пашне от счастья пел и трудодни накапливал. Интеллигенция в умилении пузыри пускала, одобряла и поддерживала. А если и были несогласные , то и им дали шанс поучаствовать в строительстве Светлого будущего на самых передовых рубежах — в дальних весях.
Жизнь приобрела течение плавное и размеренное. Самозванцы и буяны повывелись. В народе воцарилось единомыслие . Вожди сменяли друг друга без войн и кровопролития, а путем честных и всеобщих выборов среди единомышленников, и были сии народные избранники со всё более учтивым обращением и изящными манерами.
Наведя в стране надлежащий порядок, Важа помер, и стоял над лесами и городами вой великий (слеподыровские бабы ловки на причитания).
— И почто ж ты нас покинул, отец родно-ой! — выли слеподырки и посыпали себе голову пеплом. — Как же мы теперь без тебя, сиротинушки-и! И кто же нас теперь надоумит, что есть, а что пить и о чём дума-а-ать!
И поселились в душах страх и тревога. По вечерам мужики галдели, силясь понять, кто же теперь Важу заменит , а потом шли к Евсеихиной внучке (сама-то бабка давно преставилась) и напивались пьяны.
Долго ли, коротко ли, появились в деревнях городские:
— Чего воете?
— Скорбим!