Вдруг что-то екнуло внизу живота, рвануло наверх и забилось творчески в висках.
"… синеющая на влажноватой весенней травке, темнеющей зеленым искрящимся светом в курящемся утренней дымкой глубоком овражистом берегу правого рукава могучей русской реки, разлившейся на сколь око глянет…".
- Тьфу ты, мль! – осерчал генерал, оторвавшись от поцарапанного экрана.
Пальцы его еще некоторое время бесцельно тыкались в клавиатуру подержанного ноутбука, потом обвисли сосисками и безвольно сползли на продолжавшуюся по инерции дрыгаться от внезапно нагрянувшего вдохновения коленку.
- Не идет! Не идет природа, мль, и все тут! Сколько не стилизуйся, не идет, зараза, мль!
Он с силой откинулся в удобное, с высокой спинкой кресло и трагично замер в томительном ожидании нового творческого позыва. Губы его были плотно сжаты, лоб прорезала мученическая морщина, полуприкрытые глаза невидяще глядели сквозь стену, в туманную даль, вслед покинувшей его, в такой ответственной момент музе.
Мгновенно оглохнув от внезапно возникшей тишины, сидевший в предбаннике дежурный – майор Шилкин, отложил только что, любовно намазанный селедочным паштетом кусочек черненького, заученным рывком задвинул ящик стола с томящейся там рюмочкой, кинул фуражку на сделавшееся вдруг суровым лицо и грамотно придвинул к сердцу потертую папку с входящими бумагами.
И вовремя, мль!
В дверях проявилась усталая фигура командира.
- Ну! Чего там сегодня, Шилкин! Давай, уже!
- Да ерунда, все! – заурчал голодной кошкою дежурный. – Все не срочно! Воскресенье же! Можно бы и завтра!
- Вам бы все завтра! – мирно заворчал генерал. – Все вам не срочно! Все ерунда, мль! Понимаешь!
Генерал подошел к окну и долго смотрел на улицу. По-том обернулся к дежурному и спросил, прищурясь по-ленински:
- А вот видал ли ты, Шилкин, когда-нибудь, чтоб весною - синяя трава, темнеющая зеленым! В искрящемся овраге, мль!
- Никак нет!Не видал! – все же чуть подумав, просипел испуганно майор.
- Вот то-то и оно! – важно поднял вверх палец командир. – И я не видал! Понял!
- Понял, товарищ генерал! Есть, товарищ генерал! – вытянулся Шилкин.
Дверь кабинета с треском захлопнулась. Майор, никого уже не таясь, выдвинул ящик, достал прикрытый листочком бутерброд, и горестно покачивая головой, опрокинул в рот застоявшуюся рюмашку.
Этим страшным недугом их генерал мучился уже больше месяца, изводя самого себя, терзая подчиненных и сводя с ума близких.
Начиналось-то все очень даже просто. Как всегда, на Новый год, собрались всей частью, как положено,семьями. Первым сказал командир, потом замы, потом все прочие, по порядку.
Все шло отлично!
И как водится, в середине, Лешка – тамада, нажрался, зараза. Ну, генералу пришлось весь вечер самому и провести. Говорил подолгу, тяжело острил, назидал много. Все хлопали, восхищались. Очнувшийся же в самом конце Лешка возьми и выкрикни, козел:
- Да Вам за перо надо, товарищ генерал! Такой талант, понимаешь, гибнет! Такой талант! В дебрях!
Все вскочили, заорали спьяну. Поддержали идею! И вот теперь командир, каждое утро, с отрешенным от всего лицом, проходил в кабинет, закрывался на ключ и творил там что-то, беспрерывно! В последнее время стал появляться и в выходные.
Это уж было серьезно! Посягательство ... на дежурство в выходные! Тут не до шуток, мль!
Время шло к обеду. Оторвавшись от клавиатуры, генерал встал и не спеша прошелся по кабинету. Надо было подумать, сосредоточиться.
«Ну, вот зачем люди книжки пишут? – терзался командир. - Не, не те! Сосунки, прощелыги, без году неделя! Тем бы выпятиться, засветиться, покуражиться! А вот такие, как я, к примеру! Серьезные, повидавшие, зрелые люди! Вот чего понять надо! Как поймешь, все пойдет! И природа, и диалоги эти гребаные! И чувства, тоже пойдут! Вот говорят этому учиться надо! Чушь! Бред! Если в душе сидит, само пойдет! Только успевай, записывай! Вон Пушкин, другие великие. Во тьме творили, при свечах! В ссылках, в холоде! Перьями! Гусиными! А тут вон! Целый штат, дармоедов! Компьютеры, мать их, сканеры разные! Электричество! Что ж я хуже! Да чем я хуже-то! Сам от земли, всю жизнь с людьми! Все видел! Все примечал! Осталось записать! Только и делов-то!»
Вдруг что-то екнуло внизу живота, рвануло наверх и забилось творчески в висках.
«Вот оно, мль! – содрогнулся от нахлынувших чувств генерал. – Пришло! Вдохновение, мать его! Я знал! Я знал! Придет! И пришло, мль!»
Он подбежал к столу и быстро защелкал по клавишам. Прошло не меньше часа, после чего он в изнеможении откинулся в кресло и застыл в оцепенении. Мысль опережала несовершенный печатающий механизм, пальцы одеревенели, отказываясь уже набивать выпирающие как булавки у Страшилы фразы и предложения.
Нужно было передохнуть.
Генерал подошел к дверям, прислушался, вернулся к столу, неслышно приоткрыл верхний ящик, налил в большой бокал коньячку из толстой бутылки и сразу чвакнул сотку. Достал из второго ящика нарезанный на блюдечке лимончик и кинул ломтик в рот. Скривился, зажмурился, проглотил и взглянул на экран.
Надо сказать, что опытный, знающий жизнь не понаслышке генерал прекрасно понимал, какой дурью он на самом деле занимается, но остановиться уже не мог. Не позволяла ему этого гордость его природная, самолюбие, да и сан со званием тоже примешивались.
Следующие два часа он молотил как швейная машинка, порой не очень-то соображая, о чем же он пишет.
«Масса! – трясся он в горячке творчества. – Наворочу массы по больше, тела дам, слов всяких наверчу, страниц на десяток! Потом сяду, разгребу, подчищу! Абзацев понаделаю! Ничего! Не такое, понимаешь! Одни отчеты годовые! А аналитический прогноз, тогда, перед Новым годом? А! Главком что сказал! А! Прорвемся, мль!».
Он продолжал неистово молотить по клавишам, споря в слух с невидимым и даже не существующим в природе оппонентом.
Генерал, хорошо помнил поразивший его еще в юности французский детектив, толстую книжку, с бесконечной чередой имен, улиц, событий, в которой знаменитый сыщик искал убийцу молодой женщины, проживавшей на одной с ним площадке.
И только на самой последней странице, буквально в двух-трех предложениях выяснилось, что убил ее сам этот сыщик, по пьяне, а потом, с утра не помнил ничего.
«Интрига, мль! – наслаждался сочным словом командир. - Держать козлов в напряжении, до конца, до последнего листа!»
К вечеру все было кончено. Расположив, как тот француз, в трех абзацах последнего листа основной смысл своего нехитрого повествования, генерал пробежались усталым взглядом по экрану. Выходило страниц восемь с небольшим. Генерал выделил текст, увеличил шрифт до "16", накроил абзацев, увеличил межстрочный интервал. Теперь набиралось больше десятка страниц.
Начинающий литератор взял с полки купленную утром в метро любовную брошюру и тщательно пересчитал все знаки в одной строке и количество строк на странице. Потом перемножил на калькуляторе. То же самое он проделал и со своей, наиболее насыщенной страничкой.
«Писаки, мль! – закончив расчеты, озлобился командир. – Да тут каждую фразу можно в отдельный абзац дать. Вон они откуда книжки-то толстые берутся! А сколько сдирают с других! И писать-то уже не надо! Дискету сунул-вынул и пошел себе! Все с интернета качают....! Хочешь...зимний лес, а не то, так знойное море! Пис-саки!»
Осознавший вдруг истинную картину казавшегося раньше недоступным писательского труда генерал успокоился и потянулся было к верхнему ящику стола.
«Этих-то не убрал, мль! – отдернул он руку. – Паразитов! Забыл! – спохватился он. – Засмеют, же! Сминусуют же! Пис-саки!».
Поднявшись в начало текста, он аккуратно, фраза за фразой, предложение за предложением, абзац за абзацем тщательно истребил все слова-паразиты: «ну», «уже», «даже», «также», «он подумал», «в общем», уничтожил везде приставки «-то», расставил, где был уверен запятые.
Где был не уверен, безжалостно поделил целые абзацы на отдельные короткие как выстрел предложения, состоящие порой только из подлежащего со сказуемым.
Понаделал интервалов. После проделанных экзекуций, текст приобрел вид относительно добротного, логически завершенного литературного произведения.
«Теперь пусть попробуют! Теперь пусть посмеются! Не подкопаешься! Не выйдет, господа!» – продолжал сражаться с невидимыми литературными мельницами генерал.
Нелегкий труд дал знать о себе страшной усталостью и внутренней опустошенностью. Генерал прислонился к подголовнику кресла и вскоре тихонько захрапел.
Снилась ему огромная, залитая светом прожекторов студия в Останкине. Он сидел в новом, тесноватом, коричневом костюме на неудобном узком кресле и, заливаясь потом, отвечал на каверзные вопросы молоденькой ведущей. Воды не давали специально, чтобы не потел еще больше.
- О чем же Вы типа пишете, мль? - восторженно закатывая глазки, ворковала ведущая. – Что вас, типа, подвигло? Ваша повесть - самая читаемая в Москве. Издательства предлагают фантастические контракты! Как же все это, конкретно, случилось, по любому?
- Ну, о чем пишу! – махнул рукой, прерывая оглушительные аплодисменты и истерические взвизгивания поклонниц, генерал. – Вот, прямо вот, чего вижу, о том, типа и пишу, мль!
- Значит, о жизни! – нервно подсказывала ведущая. – О простой, обычной жизни, простых обычных людей?
- Да, типа! – засмущался генерал. – Вроде бы так, мль!
Зал опять взорвался аплодисментами. Все встали. Дома встретила плачущая жена, ошеломленные дети. .... Откуда-то сбоку выплыли огромные, размером во всю студию, полные искреннего восторга, глаза Шилкина. Генерал встряхнулся и приоткрыл глаза. Прямо перед собой он действительно увидел дежурного майора.
- Что с Вами, товарищ генерал? Вам нехорошо? – тревожно спрашивал он, заглядывая ему прямо в глаза.
- С чего ты взял? – недовольно поднялся генерал. – Что? Чего ты! Иди! Идите!
Шилкин вышел бочком и притворил дверь.
Командир еще раз просмотрел текст, сделал несколько правок и распечатал его на роскошном лазерном принтере. Это был единственный такой принтер в части, на нем печатали наиболее ответственные бумаги для высокого руководства.
В напечатанном виде произведение уже совсем стало похоже на литературу. Генерал даже понюхал его и погладил шершавой ладонью. Первенец мол, начало начал! От всего пережитого навалилась усталость, очень хотелось снова прилечь, но генерал не стал этого делать, искренне боясь снов с вручением Нобелевской по литературе.
Все шло хорошо! Одна беда! Кроме автора, никто и не догадывался о только что рожденном шедевре. А ведь прежде чем выходить на широкую публику, надо было бы обкатать на ком-то, поближе!
Генерал небрежно кинул творение на стол поверх служебных бумаг и нажал кнопку вызова:
- Шилкин! Зайди!
В дверях появилась полусогнутая фигура майора.
- Посиди тут! – ласково попросил генерал. – Прямо за моим столом можешь! Мне отойти надо! – командир прикинул объем произведения и взглянул на часы. – Минут на пятнадцать-двадцать! Если позвонят, скажи, на ужине, мол!
- Есть, товарищ генерал! – вытянулся опять Шилкин.
- Да, ты садись! Садись! Располагайся! – расплылся в мягкой, домашней улыбке генерал и, неслышно ступая, вышел.
Полчаса командир в страшном волнении метался по коридорам с тревогой думая, не заглянет ли Шилкин, по простоте душевной, сразу на последний лист.
«Ведь может, может, подлец! Нынешние ленивы стали больно. Трудиться не любят. Норовят сразу схватить, что поближе лежит. Тогда весь труд насмарку. Может все же сначала начнет?»
Время пробежало как одно мгновенье. Генерал подошел к двери, отдышался и шагнул в кабинет, чувствуя как сердце готово выпрыгнуть наружу.
Первым он усмотрел свое произведение, девственно нетронутым лежащее на столе, а затем и самого Шилкина, скромно сидящем сбоку за приставным столиком. Увидев начальника, майор вскочил как ужаленный.
- Ну, что тут, Шилкин! – обиженно засопел генерал. – Кто звонил?
- Никто не звонил, товарищ генерал! Все тихо. Разрешите идти.
- Идите! И приведите себя в порядок, мль! Брюки мятые, ботинки – как с помойки, галстук весь, заблеванный! Что это Вы, майор! Забыли, где служите? Выполняйте!
Шилкин, недоуменно оглядывая полученную накануне на складе новую форму, вышел и тихо закрыл дверь.
А генерал, приоткрыв верхний ящик, махнул вторую и закусил тем же лимончиком.
Первая читка бездарно сорвалась. И все из-за этого облезлого Шилкина. Скромница, понимаешь, мль! Глаза-то для чего даны! Вот как сел сбоку, так всю службу и просидишь сбоку, мль! Я тебе устрою карьеру!
Он взял любовно листочки и нежно скрепил их скрепкой. Еще раз прочитал сначала до конца. Последний, главный, лист прочел трижды. Изъянов не обнаружил. Все стройно, логично, одно вытекает из другого, нарастает, раздувается как презерватив, наполненный шкодливым мальчишкой из-под крана, и со страшным треском лопается, взрывается в трех заключительных абзацах на том самом пресловутом последнем листе.
«Завтра возьмусь за новый! – решил генерал. – И вот так! Что бы ни дня без строчки! Мыслей - как говна! Излагать умею! Я им дам всем! Всех умою, мль! Да и увольняться скоро! На что жить-то? Вот и будет приработок к пенсии-то!»
Было уже совсем поздно, на улице стемнело, редкие прохожие спешили укрыться по домам.
Генерал собрал вещи, взял рукопись и вышел в приемную. На Шилкина жалко было смотреть. Весь бледный, с подкашивающими ногами, он по-собачьи преданно смотрел на командира, безропотно ожидая новой взбучки.
- Ты вот что, Шилкин! – начал, откашлявшись генерал. - Я тут накидал кое-чего. Так, наброски, мль! По просьбе одного друга моего, старинного! Ты тут глянь пока. Ну, ошибочки, там, эти, обороты. Ты понимаешь! Не в службу, а в дружбу! Лады?
Шилкин покорно кивнул и положил произведение в стол. Генерал с беспокойством проследил за его легкомысленными движениями и продолжил строже:
- Так не забудь! И не потеряй у меня, мль! Завтра, это!
Шилкин опять кивнул.
Генерал взглянул на него ненавидяще и направился к выходу. Едва захлопнулись двери, безликое чело майора перекосила гадливенькая улыбочка. Войдя в кабинет командира, он с силой пихнул ногой священное кресло. Кресло тут же опрокинулось, тихо пискнув пружинами. Шилкин еще пару раз пнул его ногой, потом поднял, аккуратно вытер и сел, развалясь по-барски.
Несколько секунд он был полностью неподвижен. Потом резко рванул на себя верхний ящик стола и громко крикнув: "Yes!", выбросил вверх согнутую в локте правую руку с торчащим наружу безымянным пальцем.
Выразив таким характерным способом свое, сугубо личное отношение к царящим в части порядкам, он наполнил левой рукой генеральский бокал генеральским же коньяком и, не меняя положение правой руки, медленно выпил все до дна.
Затем достал из штанов бутылку початой давеча «Путинки», восстановил первоначальный уровень командирской коньячной бутыли, утерся по-детски рукавом, поднялся с кресла, оглядел внимательно кабинет, подошел к дверям, еще раз крикнул, обернувшись, «Yes!» и тихо вышел, аккуратно прикрыв за собой сановные двери.
Присев за свой стол он быстро просмотрел генеральский труд, усмехнулся мелкой крыскою и набрал номер жены. Поговорив с минуту, он бросил трубку на рычаги, устроился на стуле, разложил закуску, достал бутылку и занялся настоящим, мужским делом.
Генерал же не спал всю ночь. Ворочался с боку на бок, подкладывал под живот подушку, прислонялся к горячей как печка жене, бормотал что-то в забытье. Сон не шел, все мысли были об одном:
«Как там Шилкин, подлец! Что он там! Восхищен! Поражен! Не ожидал, мль!».
Чуть свет командир встал, тщательно выбрился, долго смотрел на себя в зеркало, отчетливо понимая, что начинается новая жизнь.
Новая! Незнакомая! Волнующая! Творческая, мль! Он даже чувствовал запах ее! Влекущий, дразнящий и манящий!
Войдя в кабинет, генерал, ничего толком не слыша, принял обычный утренний доклад, с удовлетворением замечая у Шилкина свежие круги под глазами.
«Видать, тоже не ложился! – защемило у него. – Видать пробило, мль!»
- Плохо спали, майор? – заботливо спросил он. – Трудная ночка выдалась? А? Чего ж молчите, майор!
- Я! Я! – залепетал Шилкин.
- Да, ладно! – махнул рукой командир. – Да ты садись! В ногах правды нет!
Генерал вдруг почувствовал в себе острую потребность говорить неторопливо, афоризмами, растягивая фразы, прикрывая устало рукой глаза.
- Ну, что брат Шилкин! Читал? Сначала читал-то, батенька, или как?
- Все прочел, товарищ генерал! – вытянулся майор. – Буквально ночь не спал! Все перечитывал! Все думал! Все думал! Как это получается! Живет же, вроде обычный чело-век….! Нет! – вдруг вытаращил он испуганно глаза. - Не обычный, конечно! Генерал! Командир!
- Да ладно, Шилкин! К делу давай, к делу! – нетерпеливо заерзал командир.
- К делу! К делу! К какому делу? Да я ж волнуюсь, товарищ генерал! Слов-то не подобрать, господи!
Шилкин вдруг присел на край стула, закрыл лицо руками и тихонько затряс правым плечом.
- Как же! Как же! Вот так рядом…., и не знали! Откуда берется! Талант! Талантище! Не могу сейчас! Виноват! Виноват!
Майор продолжал еще что-то бормотать как во сне. Ошеломленный генерал неслышно встал и, почти на цыпочках прошел в кабинет.
«Это ж надо, как пробрало, мль! Прямо страх как воздействовало! Вот это да!» – поеживался от такого нежданного результата командир. Он надеялся на некоторый успех, но чтоб вот так, почти до обморока.
«А ничего, этот Шилкин, мль! Скромный, трудяга! Сидит тут майором! А тянет выше! Нюх имеет, мль! Надо подумать! Помочь парню!».
Расчувствовавшись, генерал потянулся к верхнему ящику, но тут зазвонил телефон. Командир недовольно снял трубку.
- Павел Тимофеевич! Павел Тимофеевич! – кричал на том конце взволнованный женский голос. – Спасибо Вам! Спасибо за все! За мужа! За все!
- Кто это? – струхнул командир. – За что спасибо-то, мль?
- Это Шилкина, Валентина! Жена Шилкина! За талант Ваш спасибо. За мужа! Что он у Вас! Что Вы его облагораживаете! Кто бы он был без Вас! Витя мне прочитал по телефону! Я…, я не могу говорить! Плачу! Простите! Спасибо! Спасибо Вам!
Трубка дала отбой. Генерал молча сидел в кресле, глядя строго прямо перед собой.
«Ишь ты, плачет! – вспомнил аккуратную попку жены Шилкина генерал. - Вот так-то! Это Вам не продажные критики, мерзкие душонки! Это уже! Его величество - народ!»
- Нар-р-род, мль! – рявкнул генерал и так шваркнул об стол, что посуда в шкафу жалобно застонала. – Его гноят, давят по-всякому! А он, милый ты мой! Стоит! Стои-ит! Все видит! Все понимает! Настоящее, оно сразу! Это, в душу, мигом, мль! Вот так вот!
Он отдышался, устало склонил голову и с ужасом увидел на полу тот самый, последний, объясняющий смысл всего произведения листок. Откололся так и непрочитанный никем, подлец – последний листочек, паршивая оказалась скрепочка.
Перед помутневшим генеральским взором услужливо промелькнули дрожащие плечи рыдающего майора, счастливые всхлипы его тощезадой жены, виртуальные съемки в Останкине, мигом пронеслась, так и не начавшись новая, полная мук и радостей творчества жизнь … . Вся фальшь богемного мира предстала перед ним во всей красе!
- Щ-и-илкин!!! – взвигнул мерзким фальцетом, вмиг все осознавший, командир. – Сю-ю-да! Ко-о мне! С этими, мль! С входящими …!