Глава 17
В которой говорится о рождении младенца Петра,
в глубокой старости удостоенного стать римским понтификом
Вот наследие от Господа: дети, награда от Него — плод чрева.
Псалом 126:3
1209, 11 мая, Молизе, юг Италии
Деревня под названием Сантанжело Лимосано состояла примерно из двух десятков хижин, разбросанных, как казалось, безо всякого порядка на просторном лугу у подножия заросшего лесом холма. Как и многие другие деревушки в провинции Молизе, она однажды, без какого-либо участия или даже ведома её жителей, вошла в состав расширяющегося римского государства. Парадоксально, но деревне удалось пережить Римскую империю, и с тех пор она переходила из рук в руки — вначале к ломбардам, которые сделали её частью графства Сполето, потом к норманнам, присоединившим это селение к Апулии. Самих жителей деревни все эти перетасовки коснулись мало, и в народной памяти о ломбардах вспоминали как о тех, кто когда-то начал сажать здесь оливковые деревья; а норманнов — как первых, кто стал разводить в Молизе стада свиней. Вправду это было или нет — проверить уже никто не мог, но оливковое масло и свиные колбаски из Абруццо имели отменную репутацию, и, следовательно, жизнь в деревне Сантанжело Лимосано была сносная. Деревенских жителей мало волновало, что происходило в окружающем их большом мире, и если бы не близость городка под названием Изерния, их диалект, наверное, развился бы в язык, иностранный как для Италии, так и для всего остального мира.
Жизнь в деревне текла медленно и размеренно, и среди крестьянских обязанностей редко находилась такая работа, которая не могла бы подождать до завтра. Поэтому, когда Марии, жене Ангелериуса, настало время рожать своего одиннадцатого по счёту ребёнка, вся деревня собралась подле её дома, не преминув воспользоваться случаем отдохнуть и почесать языки. Усевшись на траву неподалёку от небольшой глинобитной хижины Марии и Ангелериуса, люди судачили о погоде, спорили о поле будущего ребёнка и громко смеялись старым, из поколения в поколение переходящим шуткам, связанным с темой рождения детей.
Мария, похоже, была единственной во всей деревне, кто в тот день трудился. Впрочем, за неё никто особо не переживал: рожать было для неё делом привычным, и она была всё ещё молода и сильна. К тому же её муж на всякий случай пригласил на помощь из Изернии монашку, сестру Пелагею, исполнявшую роль повивальной бабки. С Ангелериуса Пелагея спросила два десятка яиц. С горожан, конечно же, она бы содрала побольше, но что взять с бедных крестьян? Тем более они такие здоровые, что Пелагея просто делала вид, будто чем-то помогает.
Пригласил её Ангелериус главным образом из чувства вины и боязни Божественного наказания. Дело в том, что Мария приходилась ему двоюродной сестрой. Большинство жителей деревни были друг другу родственниками, поскольку одни и те же семьи жили здесь на протяжении многих поколений. Крестьянам запрещалось покидать свою землю, так что женихов и невест приходилось подыскивать прямо на месте. Церковь такие браки не санкционировала, называла их инцестом, и деревенские жители обходились без церковного венчания.
— Мальчик! — воскликнула сестра Пелагея, поднимая в воздух розовое и морщинистое существо, встречающее свой первый день земной жизни. Она показала плачущего младенца сначала его отцу, потом матери и шести сёстрам, которые находились тут же, внутри маленького помещения. Братья вместе со всеми остальными дожидались снаружи.
— Мальчик! — крикнула сестра Пелагея в окно, показывая ребёнка собравшимся во дворе. К удивлению всех, ребёнок тут же перестал кричать, широко открыл глаза и внимательно осмотрел людей, будто приветствуя их.
— Ангел! — прошептала одна из его сестёр.
— Святой апостол! — сквозь слёзы умиления проговорила Мария.
— Пьетро! — подтвердил Ангелериус.
Мальчик в это время остановил на нём свои лучистые глаза.
— Sta sorridendo! — воскликнул Ангелериус. — Guardilo! Sta sorridendo! Il suo nome e Pietro!
— Пьетро! — раздалось кругом. — Отец назвал его Пьетро!
То, что Ангелериус сразу по рождении дал своему ребёнку имя, вызвало одобрение одних и возмущение других жителей деревни. Дело в том, что в связи с высокой смертностью новорождённых большинство крестьян не спешили давать детям имена — до тех пор, по крайней мере, пока те не будут крещены. Родителей страшило, что если их ребёнок умрёт до крещения, то его душа навсегда попадёт в ад. Поэтому они и не давали детям имён: нет имени — нет и человека. Ангелериус, таким образом, поступал против устоявшегося обычая. Впрочем, на самом деле это никого особо не смущало — жители деревни не отличались особой пунктуальностью в отправлении и выражении своей религиозности. Если отец решил, что сейчас самое время дать ребёнку имя, — значит, у него на то имелись основания. Значит, так тому и быть!
Прошёл месяц, и Ангелериус решил крестить своего сына. На краю деревни всё ещё стояла небольшая полуразрушенная каменная церковь. Никто не мог припомнить, когда она была построена и кем. Никто не видел, когда в эту церковь в последний раз наведывался священник. С крестьян брать было нечего, и священники давно подались на более сытные пажити — в города.
Ангелериус сам наполнил водою древнюю купель, стоящую перед входом в церковь. Затем он взял на руки своего сына и прочитал над ним старую молитву: «Ego baptizo te, Pietro, in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen».
После этого он быстро окунул младенца в воду, из которой его принял на руки крёстный отец Пьетро — землевладелец из соседней деревни, который особым образом расположился к ребёнку и даже обещал родителям в должное время научить его грамоте и наставить в христианской вере. О нём поговаривали, что он как-то связан с валленсами — жителями горных долин.
В провинции Молизе валленсов (или сабатати, как их звали в соседних провинциях) знали издревле и уважали. Это были добрые и сердечные люди, которые совсем не походили на жадных бенедиктинцев, на земле которых проживала половина крестьян Молизе. Живя на своей собственной земле, Ангелериус мог только сочувствовать монастырским крестьянам, которые со всех сторон были обложены данями и должны были наряду со своим маленьким огородом работать ещё и в огромных монастырских огородах и садах.
Ангелериус слышал, что когда-то валленсы наполняли не только горные, но и предгорные равнины, жили в Милане и Лионе. О них говорили, что они являются носителями чистой христианской веры, которую исповедовали их учителя, отцы Церкви Амвросий, Вигилантий и Клавдий. Однако около столетия назад папа Николай II добился того, чтобы епископ Милана вошёл в вассальную зависимость от него. С тех пор валленсов начали гнать. В результате нескольких военных столкновений с войсками папе удалось взять под свой контроль предгорные районы. Но не горы! Крестовые походы загнали множество людей в горные долины. Некоторые перевалили через Альпы и благополучно устроились по другую сторону от них, спустившись в долину Рейна. Другие скрылись от преследований на высокогорных лугах Пьемонтских Альп. Повсюду они открывали школы, занимались земледелием и скотоводством, ремеслом и торговлей и жили в горах, ни в чём не нуждаясь.
Ангелериус слышал о Пьетро из Вальдо, который недавно был в Изернии. В городе незадолго до этого произошёл большой пожар, и Пьетро с товарищами, узнав об этом, пришли, чтобы врачевать людей и помочь им как-то обустроиться. О Пьетро говорили, что происходил он из семьи богатого торговца, у которого было всё: дома, рыбные пруды, мельницы, красильни, поля, виноградники и торговые лавки. И от всего этого огромного состояния Пьетро Вальдо отказался — раздал его нищим, чтобы самому стать самым нищим из всех и вести жизнь святого человека, странствовать, служить бедным людям и проповедовать Слово Божие. Когда Ангелериус давал имя своему сыну, он думал о Пьетро из Вальдо не меньше, чем о святом апостоле Петре.