Израильская армия

Первый армейский день

Думаю, любая армия рада добровольному призыву студентов в свои ряды, а студентов-медиков – в особенности. Кроме того, до политиков так и не дошло, что лучше протирать штаны на переговорах, чем рвать их в клочья на войне, поэтому начало 2003 года ознаменовалось подготовкой к защитному вторжению в Ирак. Звучит также нелепо, как и сама идея. Мое прошение молниеносно удовлетворили и назначили срок призыва на конец первой недели февраля. А еще говорят, что солдат по осени считают. С воскресенья начались поочередные проводы всеми знакомыми в течение четырех суток кряду.
СОзнательному СОлидному СОлдату СОлидарно СОчувствовали СОседи, СОкурсники, СОтрудники, СОбеседники, СОратники, СОюзники, СОтоварищи, СОбратья, СОбутыльники, СОучастники, СОжительницы, СОвратительницы, СОболезнующие, да, СОбственно, СОвершенно все СОбравшиеся СОвременники и СОродичи, СОгласные "СОобразить" из СОвместного СОсуда и СОобща СОпроводиться до СОстояния СОмнамбул.
Последний день прошел наиболее бурно, но если на пьянке я чувствовал себя возвышенной личностью, то на утро – падшим организмом. Кроме того, открыть самый удаленный от подушки глаз удалось только в восемь утра – за полчаса до построения на Бакуме (распределительная база в Тель-Авиве). Было чуть стыдно за вчерашнее, но не помню, перед кем. Лучшему другу Борьке тоже было стыдно за то, что не разбудил, как обещал – в пять утра. Но это было неважно. Я думал только о сегодняшнем армейском дне: какое оно – это армейское дно. Да и Бакум не саксонский, опоздаю в армию на пару часиков – кто заметит?
Как же я недооценил пунктуальность в израильской армии! По ненавистным взглядам на мое появление в половине одиннадцатого можно было легко догадаться, кто тут своей вежливостью метил в короли. Мы ждали до двенадцати, пока соберутся все опоздавшие к половине девятого. Заняться было совершенно нечем. Армейское дно было довольно однообразным: все подстрижено, покрашено, засеяно песком и "нааббревиатуренно" армейским сленгом. И мой взгляд стал не менее озлобленным по отношению к тем, кто прибыл в последние минуты перед отправкой в столовую во время полдника. Так ничего и не сообщив, служивые добавили нам еще часик на еду. Правильно – вдруг еще кто-то сегодня служить захочет.
Гигантская база вплотную прилегала к не менее крупной больнице Шива, где я должен был проходить практику в ближайшем семестре. И мне очень не хотелось, чтобы ирония судьбы засунула меня сюда, как бы в насмешку над мечтами и планами. А планы были точны и просты: дайте точную снайперку и просто пошлите отстреливать араблюдков-террористов. Но Злорадство, зацепившись за грезящую вероятность, уже оттачивало фразочки типа: "Посмотри через забор, ты бы мог не тут на вышке сидеть и бутербродом чавкать, а там учиться пролежни чистить и старичкам задницы подтирать." Насмешки были еще сыроваты, но Злорадство работало над этим. До самого вечера нас гоняли по зданиям и кабинетам, одели в форму и сняли все остальное: отпечатки пальцев, панорамный снимок зубов, лишние волосы и улыбки с рож прибывших к обеденному времени. Очереди тянулись всюду, отовсюду и вовсю. Самая долгая, конечно же, в медпункт.
Единственный антипод доктора Ливси уныло записывал в новые карточки все жалобы пришедших. А знаете, как евреи умеют жаловаться – самое время посылать не к какому-нибудь АйБолиту, а сразу к ОйСтраху заказывать реквием и к ОйУмеру на панихиду. Но Пилюлькин никуда не посылал, проводя осмотр с "повернитесь-нагнитесь, вижу половой жизнью живете". И сомнительной радостью последних в этой очереди было то, что первые, закончив осмотр, все равно были обязаны дожидаться окончания приема для общего сборища и получения мУдостоверения солдата.
Тяжела служба в армии, но, к счастью, впереди выходные. Отслужив нелегкий положенный первый день, органы, загруженные в тело, с ликованием поехали в общагу Техниона отмечать это событие. Печень отчаянно сопротивлялась и жалела, что Прометей подарил какой-то огонь, а не свою бессмертную часть. А вечный бой пускай мне только снится.


Курс молодого бойца

С новой неделей начался курс молодого бойца, на который я собирался, как в тюрьму: взял только самое необходимое и остальное барахло. Сумка получилась увесистая, но относительно небольшая. Это я оценил лишь на станции "Беньямина", где в ожидании подвозки собрались зеленые лысики с толстенными рюкзаками в человеческий рост. Может, взяли с собой свои палатки и раскладушки – другого объяснения не находилось.
Подъехал автобус с решетками на окнах, и, наскоро затолкав всех во внутрь, водитель предупредил, что сейчас тронется. Ну, держитесь! Мы тряслись и держались, ведь, похоже, тронулся он уже давно, а сейчас периодически тормозил, да так, что все просто падали. Да еще и грязевое шоссе только ухудшалось, отдаляясь от станции. Понимаю, что хороший асфальт на дороге не валяется, но зачем лететь по собачьим тропам, как по скоростной трассе? Уж не знаю, по какому бездорожью планировал ударить этот водила своим автопробегом, но битыми оказались мы.
В конце концов человеческий транспорт с нечеловеческими условиями привез нас на место, напоминающее "Казахский DООМ": никаких монстров, лабиринтов и зданий – голая степь. Казармы здесь я и не ожидал увидеть, хотя надеялся. Всех построили и приказали отдать честь. А потом вышел сержант и поприветствовал примерно такими словами: "Я ваш командир, а вы стадо призывников. Будем знакомы."
Затем последовал инструктаж о территории и местности, а также запрет соваться за колючую проволоку на минное поле, потому что во время войны не дело праздновать что-либо взрывами и криками.
Из продолжения ознакомительной речи стало понятно, что на нас пахать будут, как на собаках, а за спасение мира обещают вечером покормить. Такие рассуждения только добавили раздражения в мой чудесный характер. Но так как Дедушка Мороз не подарил мне на Новый год пачку нервов и упаковку терпения, эти мысли пришлось насильно отключить. В принципе, чтобы особенно не думать здесь, я все уже обдумал дома: как себя вести, где стоять, на что смотреть, так что мозг, как таковой, не требовался, ну как и любому военному. Но тут выяснилось, что командовать нами будут девушки – вылитые 90-60-90. Мозг включился и, оценив ситуацию, согласился бы даже на ту, что подешевле: за 60 – индуска с фигурой, которая на ее родине, наверное, не только уважаема, но и священна (корова жирная).
Сказал бы ей пару уменьшительно-ласкательных, чтобы получить взамен ласкательно-увеличительных, но оказалось, что в армии желания этих женщин – закон, а желания подчиненных мужчин – статья. Так что, даже если такая командирша и положит на меня глаз, придется поискать, что положить на нее в ответ. Ну или хотя бы по той же индийской традиции перекрасить красную точку на лбу в зеленый цвет, как знак согласия. Ладно, все равно эти малолетки какие-то мелкие, злобные и с хвостиком в кепке. Вероятно, чтобы солдаты свысока сразу привыкали смотреть на погоны, а не на рост, возраст или пол.
Нас разделили на первый, второй, третий и так далее – до четвертого отряда по количеству девиц, к которым с этого момента приказано обращаться "мем". Точнее, "мем-мем", ведь военным все надо дважды повторять.
Мозг снова вырубился, предоставив инстинктам управлять новоприобретенными солдатскими привычками. Например, теряться в правом углу строя в виде русской буквы "П". Просто правше легче отсчитывать добровольцев слева. Или же палец указывает в центр линии, ведь в углу непонятно на кого показывают. К тому же, я еще и без очков – вообще не собираюсь реагировать на движения командирши. И если она пошлет целую колонну что-то мыть, то можно оказаться в другом "добровольческом" отряде. Также добавился фактор внимательности: в палатке сразу занял раскладушку на уклоне, чтобы не затопило, и там, где потолок без дырок или провисаний. В столовой решил автоматически фиксировать места, где есть все вилки и не сыро на скамейке. Ну и все в том же духе из рассуждений "духа".
На вечернюю кормежку нас все же погнали, несмотря на то, что сегодня спасение мира не состоялось. Прыгнув на сухое место на скамье, я задницей почувствовал, что эта замечательная способность все замечать мне тут не потребуется. Скамейка в момент прогнулась под моим весом, и вода с соседних мест перетекла в мои сухие штаны. Подмоченная репутация несколько омрачила этот пир во время зимы, но зато, с большим аппетитом отужинав сею безвкусную пищу, я подумал:
- Да не так уж тут и плохо.
Потом с отвращением посмотрел, как солдаты моют посуду, и решил, что завтракать я не буду. Собственно, без еды тяжело только первый месяц, а потом ничего – умираешь. Не, такой вариант не подходит. "Может, таскать с собой моющие средства?" – подумалось мне. Но один только вид жидкого мыла мог бы убить все бактерии, и мои руки опасались его брать. Гигиена была ни к черту, и Интеллект, разбудив Клептоманию, сбедуинил вилку и ложку, чтобы сделать их личными столовыми приборами. Фиксирование мест в столовой можно полностью удалить из списка инстинктов.
В отведенный для личных нужд час перед отбоем народ обживал палатки, как свиньи берлогу, а я провел время в душе в ожидании теплой воды. Холодный и злой, я напоролся на еще один сюрприз в виде ссущего наказания в моем углу на возвышенности. Это ссыкло, устроившее сортир прямо в палатке, оказалось похлеще дементных дедков из больницы "Рамбам". Во всяком случае, его струя была похлеще. Фигеющий народ только сделал удивленные движения руками: ну что с ним сделаешь? Еще один прокол в моих предусмотрительных планах. Убить писающего мальчика мне не дали. Прибежал сержант и выгнал всех "Ильичей" нах из шалаша, а уссавшегося товарища выволок на разборки с майором. Больше мы его не видели – наверное, перевели, но хочется верить, что зарыли живьем этот ходячий биотуалет.
Все оставшиеся, кроме меня, дружно поржали над идиотом. Но в какой-то момент другому придурку не выписанная моча ударила в голову, и он решил протереть горящую лампочку влажной тряпкой – чтобы светлее стало. Тут-то его током и полегчало, а мы остались без света на ближайшую неделю. К моему хмурому лицу добавилась еще пятерка рыл.
Офицеры в отбой ложились спать вместе с солдатами, а утром учили опрятности внешнего вида и культуре. Без этого никак, потому что иногда вообще поражаешься, что у людей целых десять пальцев на руках и только две ноздри. Да и надо же научить дебилов правильно сморкаться и не пердеть в строю во весь голос. В принципе, это делать не запрещается, но запрещено в это время двигаться и смеяться. Смеяться хочется всем, а двинуться – "виновнику". Смех – это хорошая панацея, но не в строю... да и при поносе тоже отставляет свой след.
Я же почти не смеюсь – выработал такой имидж: туповатый русский без чувства юмора с плохим пониманием иврита и с мгновенно пробуждающейся агрессией. Если Бог создал такого меня по образу и подобию своему, то ему еще надо очень много работать над собой. Дважды чуть не подрался с самыми наглыми. Одному даже порвал цепочку с личным номером, когда схватил за отворот рубашки в, якобы, порыве гнева. Случайно, конечно, но зато меня теперь побаиваются. Может, я и без тормозов, но на начальство не наезжаю, веду себя тихо по принципу вжившегося в образ: "НЕТ трогать – НЕТ проблема! Водка пить, земля валяться!"
Но иногда все же тяжело сдержаться от улыбки в период всеобщей озабоченности. Нашего сержанта за глаза прозвали "Чё-за-фигня!", так как это его любимая фраза, и он употребляет ее по поводу и без. Как и многие, я уже не могу спокойно без смеха слышать его грозный голос, ориентированный, видимо, на запугивание "зелени". Когда он гневно толкает речь о том, что завтра может случиться война или какое другое мероприятие, многие стараются на него не смотреть и, желательно, не слушать, чтобы не заржать. Это невнимание бесит его еще больше, и, переходя на крик, он срывается: "Я для кого тут попугаем каркаю? Займитесь самодисциплиной или ею займусь я!"
О поведении в столовой я вообще молчу. Молчу и слышу то рыгания, то скидывание еды на пол. Не солдаты, а колхозники. Им только бы вилы в левую руку, да косу в правую, ну и лопату – хлебать массу, зовущуюся супом, стоящую на столах для грязных подносов и разносов. Интересно, а в обществе как они себя ведут. А с девушкой? Или, может, тут у всех свой особенный имидж, где интеллигенции шаром не найти. А может, постепенное ухудшение качества пищи так сказывается. Даже начинающий студент может из "Мивины" приготовить двадцать блюд. А тут какой-то сварщик наварил супа, где макароны устроили заговор типа "нам, пацаны, надо держаться вместе", и нажарил cut-let (отрежь-выбрось).
На сладкое подали убитые лимоны, которые при жизни вели себя плохо, поэтому попали в лимонАД. От такого десерта пришлось отказаться, чтобы не стошнило, как менее предусмотрительного солдатика за соседним столиком.
Я опять отключил все чувства и мозг, так как ум помогает выжить, но жить мешает. Юрка, сидевший рядом со мной, чуть не подрался с блевуном, но я не дал ему начать потасовку. Прибежал сержант и, не оттягивая резину в долгий ящик, разобрался, как следует, и наказал кого попало, а именно – того, кто больше всех возникал, а не Юрбана и виновника событий. После того момента я сдружился с Юркой, потому что, как и он, был темной лошадкой для всех, ничем себя не проявляющей. Наказанных отправили на мясо – помогать поварам его портить для следующей трапезы, а может, вылавливать на кухне насекомых в виде тараканов и мышей в виде крыс.


Самый больной в мире

Я сразу обратил внимание на тихих личностей, которые, подобно мне, стараются затеряться в толпе. Стал на них ориентироваться, так как они лишний раз даже из палатки не выйдут, и если вышли – значит, надо. Благодаря этому, отдыхаю без суеты, ни разу не опоздал на построение и ни разу не попался неработающим. Все же умные люди попадаются здесь не только в летнее время, когда база отдана на растерзание студентОВ.
В толпе затеряться несложно, потому что при перекличке всегда есть проблемы с прочтением моей фамилии. Активно этим пользуюсь, никогда не поправляя, а если спрашивают, то по разному коверкаю свою фамилию, вставляя рандомальные гласные среди записанных у командирши согласных. Вначале у нас было шесть Дмитриев, и я среди них просто солдат без имени с невозможной фамилией. Очень удобно не обращать внимания ни на что, стоя в углу, или на крики сержанта в спину, когда очень быстро идешь под девизом "матушка Лень зовет".
Юрку с простой украинской фамилией в два слога по имени даже не называют. Тем более, своим высоким ростом он выделяется из толпы, поэтому вечно ходит в добровольцах. Если бы не его матерные ворчания по этому поводу с диким украинским акцентом, то был бы идеальный израильский солдат.
- Гхакшев! – орет Юрбан при приближении мем-мем.
- Вообще-то правильно говорить Акшев, без "Гха", – говорит она, подойдя ближе. – Понятно?
- Агха! Гхакшев, твою мать!
В иврите есть устойчивое выражение "лех-кебени-мать", которое пошло от смеси иврита ("лех" – иди) и русского (в переводе не нуждается). Оно не считается грубым и применимо даже в детском саду, равноценно "иди к черту". Но в армии за добавку вольностей в виде родственников подобного рода сразу следует коллективное наказание, и все присутствующие отправляются поработать.
Обычно я стараюсь найти себе занятие сам, чтобы мне не нашли. К примеру, могу часами помахивать метелкой, сметая все на своем пути, но откладывая окончание работы "на потом", чтобы обязательно это не успеть. А тут, как на зло, остановился на минутку с Юрбаном свежим воздухом покурить, ведь "дым отечества нам сладок и приятен". Хотя Чацкий, наверное, курил что-то более интересное. Теперь вот послали на кухню с еще десятком человек, а мне уж верилось, что туда я больше не ездун... ездюк... ездец...2 Короче, пошел отмывать посуду с посланными массами от масс недоеденных.
Оспаривая мнение Марка Твена, мое стремление к большинству обусловлено возможностью пофилонить в толпе. Но в столовой – это наиболее сложная задача. И тут смотрю: у складов пять человек построились и ждут чего-то. Присоединился к ним с краю – все равно командирша не помнит, кого отослала. Проходит капитан и спрашивает меня, как крайнего: "Что вы тут делаете?" (имея в виду всю толпу) Честно ответил: "Не знаю." И выпрямился по стойке смирно. "Продолжайте", – ответил он и ушел. А мы остались в молчаливой выправке по стойке смирно.
Собственно, за разговорчики в строю нас пугают, что мы весь день будем так стоять. Я был бы не против – все лучше мытья посуды. Так что продолжаю придерживаться позиции, в которой слова не расходятся с делом: молчу и ничего не делаю. К сожалению, оказалось, что эта группа ожидала отправки домой на "гимели". Больные и немощные неподвижно стояли четверть часа, шикая на меня, когда я пытался узнать, что мы, собственно, ждем. С прибытием автобуса они собирались так быстро, что было обидно терять таких активных и способных вояк.
А вообще, это была гениальная идея, давно пришедшая в голову, и, наконец, нашедшая мозг! На ближайших стрельбищах пожаловался, что сильно чешутся глаза, и меня тут же отправили к медику полка. Тот первым делом протянул мне градусник. Я говорю, что у меня нет жара, а просто аллергия. Но это было неважно – пришлось измерить температуру прежде, чем получить хоть какую-то помощь. У него вообще пунктик на градусник. Может, это единственный прибор, который он был способен освоить. В итоге удалось выбить "бет" на полдня, в отличие от "гимеля" – это отдых на территории лагеря. Тоже неплохо!
После этого случая я серьезно занялся своим здоровьем. Вместо помахивания любимым метательным орудием (в смысле, метлой) теперь часами сидел в ожидании медицинской помощи, услужливо пропуская всех вперед, благодаря чему последующие три дня вообще не понимал, что происходит на базе. Кричал со всеми "Акшев" и на вопрос: "Понятно?" – кричал "Да!" со всеми, а после спрашивал, что же мы делаем и что нам понятно. Немного успокаивало то, что не я один был такой, так как большая половина спрашивала у меньшей то же самое.
Врач на базе появлялся лишь дважды в неделю, но принимал всех до последнего. Получить медицинскую помощь стало неизбежно. Ничего, рассказал ему все, как есть. Мол, я не профессионал, поэтому врать не буду... и понеслась! Обалдев от моих симптомов, доктор осторожно сказал:
- Не хочу тебя пугать, но тебе стоит провериться. Я выпишу направление, и, если в течение двух недель ты никуда не попадешь, то определю в приемный покой.
Да если собрать все симптомы, что я ему рассказал, то через две недели меня забрать можно будет только в морг.
- Значит, ты живешь в Крайот... Это возле Иерусалима, где-то на юге?
Ну как ему тут ответить: честно или все, как есть? Не стал поправлять географически "подкованного" человека и с искренним удивлением спросил:
- А есть больница на юге? Это бы мне подошло.
Врач усмехнулся, мол, конечно, есть, наивный ты солдатик, и выписал бумажку в Ришон-Ле-Цион. Несмотря на то, что технически эта больница была в Центре, опоздание на родную базу было гарантированно. Шутка ли, промотаться через пол страны туда-обратно. Показал справку своей командирше, и та обалдела:
- А почему не в Хайфу?
- Я знаю? Врачу видней.
- Ладно, пусть медик полка назначит тебе очередь.
Старый знакомый сразу меня узнал. "А-а.. Дмитрий. Как твой глаз?" И протягивает градусник. Я пытаюсь объяснить, что со мной все в порядке, но он настоял на своем. Градусник вставлялся "per oral", и потому мы молча сидели и смотрели друг на друга. Аппарат пикнул, ховеш посмотрел на мою нормальную температуру и дал понять, что я свободен. Тут уж я, извиняясь за то, что говорю, когда он перебивает, рассказал ему, зачем пришел. Оказалось, что очередь так уж скоро не назначишь. Но он, в свою очередь (как-то каламбурно получилось), обещал с этим поторопить кого следует.


Умники в армии

Люди, которые думают, что они все знают, раздражают нас – людей, которые действительно знают все. Один отмочил, что здесь пища здоровая, так как вредные анаэробные бактерии не живут в грязи. Какое глуПокомысленное заявление – просто и днем и ночью ДУБ ученый, в котором спит гений (весьма крепко спит).
Впрочем, другая обезьяна перехватила пальму первенства утверждением, что анаэробными бывают только вирусы. Так вот кому кора головного мозга досталась от дуба! Интересно, ему череп не жмет? Короче, ученье – свет, неученье – армия, и неученых – тьма. Наверное, и в школе они... ах да, какая школа!
Я же скромно с ученым видом знатока храню молчанье в каждом споре и остаюсь при своем мнении методом держания его при себе. Может, хоть армия их чему-нибудь толковому научит.
Армия учила, как могла. Сначала занятия проходили всей стаей, но потом нас поделили на группы, и материал стал разнообразнее. На первых порах я серьезно отнесся к новым дисциплинам, стараясь вникнуть в глубину вопроса, но очень скоро понял – это лишнее. Экзамены, проходившие почти каждый день, шли по одной схеме. Заходим в класс, равнение по половым щелям. РазБРЕДаемся по одиночным партам, чтобы получить очередной БРЕД.
Нам раздают листки с отвратительным качеством и, обязательно, с мелким шрифтом. В ответ на возмущение народа пухленькой командирше, которую я окрестил "double МЕМ", приходится каркать вопросы вслух своим прокуренным голосом. Затем она хрипит ответы, сразу указывая, какие правильные, потом начинает ходить по рядам и следить, чтобы никто не ошибся. А в случае неверно отмеченной строки осипшим голосом восклицает, что-то вроде: "Вас всех что, одна и та же акушерка по пьяни роняла?"
Ну какие тут могут быть провалы? Впрочем, помню, когда-то я был уверен, что и клинику, в виде медицинской практики, провалить невозможно. Что ж, слово "вылетишь" – оно не воробей. Теперь, по армейским принципам командирши, самое интеллектуальное занятие в плане обучения – сидеть на унитазе и рассматривать в книжке картинки. Так сказать, сочетать приятное с полезным.
Однако, занятия с людьми, у которых звание было повыше, проходили интереснее. Капитан нам втирал о двоякости понятий секретности и открытости. В армии все секретно, даже расписание в столовой. И, как он нас заверил, мы тут часто будем сталкиваться с кое-какими проблемами, о которых нельзя упоминать в обществе (как бы двояко это не звучало).
Однако, не надо думать о себе невесть что – незаменимыми людьми наполнено только кладбище, и все уникальные герои попадают туда раньше остальных. Поэтому в случае пленения любая информация теряет свою секретность. Получается, что врагу доложись, а с друзьями ни-ни. И, словно в подтверждение этому, на стене классе был вывешен плакат:
"Ты сказал другу, тот – своему другу, тот – своему... – длинный такой однообразный список, а в конце... – его друг сказал твоему врагу!"
Прикинул, что получится на выходе этого испорченного телефона, если запустить наше расписание в столовой. Ладно, мотаем себе лапшу на ус. Ну а кто без усов – на уши (после перемотает).
Майор начал прогруз о мотивации, докапываясь чуть ли не до каждого в отдельности с вопросом: любим ли мы армию, так как любит ее он, то есть всеми силами души? А после толкнул лекцию о необходимости развивать в себе "рош патуах". Мол, мы не просто "толпа солдатов", а стадо автономных боевых единиц, поэтому должны быть умны и сообразительны даже в мелочах, а не просто полагаться на командира. Это было необычное заявление, поскольку до этого я считал, что в армии лучше тупить и выполнять приказы. Посчитав свой монолог убедительным, он приступил к обучению, написав на доске "банан, апельсин, помидор, арбуз и клубника", предложив убрать лишнее.
Ответ задавался каждому в отдельности, и повторение версий не принималось. Поскольку каждому приходилось выдумывать новое объяснение своему ответу, то вскоре варианты стали такими: "томат – для коктейлей не годится", "банан – он всегда желтый" и "арбуз – его далеко не кинешь". Почти в самом конце дошла очередь и до меня. "А тут все лишнее," – высказался я: "Банан – трава, арбуз – ягода, помидор – фрукт, апельсин – цитрус, а клубника... ну типа концентрированный цветок с мелкими орешками," – ну не знал я, как на иврите "разросшееся цветоложе". "Молодец!" – сказал майор: "А что, помидор и вправду фрукт?"
В который раз израильская армия меня удивила, я-то думал, тут умников не любят, а оказалось – это проявление пресловутого "рош патуах" – по крайней мере, в глазах этого майора, который мог бы найти профессиональное применении моим ботаническим знаниям в виде чистки картофельных овощей. Все же это жизнь прекрасна, а не я мазохист. Или просто началась у меня полоса везения, но это в случае, если жизнь действительно полосатая, а не я зигзагами хожу.


Суббота на базе

Первый закрытый шабат на базе начался без приказов и отсчета времени. Нас просто просили что-либо сделать, а кто отказывался, того записывали в книжечку. Но вот в чем проблема: чем меньше работаешь, тем меньше хочется. К тому же царила атмосфера военного положения, и на базе осталась только наша группа в сорок человек. Это слишком мало, чтобы легко увиливать от работы и воровать хорошую еду из столовой. Мне уже начало казаться, что я ее зарабатываю. Мяса последнее время почти не давали, а на одних углеводах я долго не протяну.
Своими трофеями в виде консервированной тушенки и туны я всегда делился без сожаления, потому что Бог велел делиться не только амебам, да и прятать добычу все равно было некуда. Делились и люди со мной, возможно, по той же причине. В любом случае, это здорово сближает – мы же плывем в одной лодке, но почему-то все сидим на веслах. Американец Ганс смотрел на нас, как на ненормальных. Он вообще на все трудности смотрит, как сквозь розовые очки, поэтому все ему как-то фиолетово – вероятно, фанатик армии, так как явно получает мазохистское удовольствие от рьяного выполнения приказов.
Нам вернули зарядные устройства для мобильников, которые были сданы еще в начале недели. Но по распоряжению новой начальницы было решено обесточить базу, чтобы "святую субботу" никто не нарушал работой – в том числе, электрическими импульсами. Похоже, на нашей базе все "дфуким", только в разных смыслах. Три общественных телефона были на солнечных батареях, но погода была более чем дождлива, и спроса на них не было. Мой мобильник сел еще вчера, Юркин – тоже, поэтому планы поболтать с Борькой часок-другой накрылись по религиозным соображениям высокопоставленной дуры. Воистину, все люди разные – вот некоторые, например, раб-БАНУТЫЕ. Что ж, буду отсыпаться за всю неделю.
Но поспать в этот выходной нам дали не более пары часов. Все остальное время мы строились то на проверку, то к еде, то к шмире (охране). На прошлой неделе выбить освобождение от ношения оружия по причине аллергии на машинное масло не удалось, так как по решению главнокомандующего к оружию в военное время может быть только тяга. Поэтому мне, такому особенному, приходится охранять базу, как и всем остальным, даже если я вообще против оружия и, максимум, согласен на газовое для самообороны: скажем, газовый ключ или газовая труба. И никому не интересно, что я подцепил паДцифизма. Наоборот, к урокам по оружию нам еще устроили тренировки рукопашного боя. Просто какие-то курсы прикройки и шитья – если кого надо прикрыть или пришить. Вот уж действительно чувствуется разница между отдыхом и "не работой".
Впрочем, охранять не так уж и тяжело, разве что холодно – как-никак, а фигварь на дворе. По радио передали коротко о погоде: "Бррр..." – и сообщили, что такой мерзкой температуры в Израиле не было уже тридцать лет. Надо же было именно в этот год сюда загреметь! И такое безобразие обещает затянуться со своей новой акцией: переживи три месяца зимы и четвертый получишь в подарок.
Для сугреву мы принимаем по сотне граммов чавой-то покрепче воды (но не лед, конечно же), называя это "лехистакен" от русского слова "стакан" и ивритского суффикса "лехи", образующего инфинитив. Ведь алкоголь губит народ в целом, а не нас – отдельно взятых личностей. Да и вообще, сколько водки ни пей, а организм все равно на 90% состоит из воды.
Втихаря пьют даже израильтосы, но в иврите много звуков, которые тяжело внятно произносить шепотом, поэтому их "втихаря" часто "палят" с "паленым" жидким утеплителем. Не пьет только Ганс – он в шоке. Но хоть не стучит, и на том спасибо.
Ближе к вечеру сели позабавиться, ведь в "святой шабат" это одобрено великой инквиз... то есть раббанутом. Потеха называлась "десять раз собери и разбери М-16" (а говорили – не играйте с оружием).
- Вспомните о своем будущем, – орал прохаживающийся инструктор, имея в виду, что эти навыки пригодятся молодняку, у которого все еще спереди. – Собирайте аккуратно! Кто кончил, ставит на приклад. Если у кого не стоит, зажимайте между ног. И можно молчать потише, а то базар, как на рынке!
Прибежала разъяренная командирша, таща за рукав офигелого Ганса. Оказалось, его поймали на выбрасывании консервных банок, натыренных нами из столовой и неряшливо брошенных на его прокрустово ложе. Командирша помянула нас тихим незлобным словом и устроила общее построение с лекцией о достойном поведении солдата. Но вскоре она бросила это безнадежное взывание к разуму и совести по причине отсутствия как последней, так и предпоследнего.
Надеюсь, до тупого америкоса дошло, что в праздничный шабат нельзя выносить мусор, а компрометирующий – нельзя трогать даже в суровые будни. Да вообще, надо бы ему побольше пофигизма даосизма и адхармии в этой армии!
Конечно же, всех наказали внеочередным дежурством и ночной охраной периметра. К сожалению, за наши грехи время на базе короче не становится.


Охрана базы

Рассуждая о несправедливо полученном справедливом наказании, я обратился к своим философско-религиозным взглядам на жизнь. Системаизм утверждает, что мир справедлив в целом, иначе не был бы так устойчив. С другой стороны, это не мешает подсистемам конфликтовать, вызывая относительную несправедливость одной по отношению к другим. Обиднее всего, что нынешние тяготы от назначенного дежурства не гарантируют, что после воздастся плата другой благодатью. Тут другие религии в выигрыше, так как кормят сказками о том, что каждое страдание окупится после, и вообще, все запланировано свыше, а нам это не дано понять. Но я уже выбрал себе религию, лучше других оправдывающую мои недостатки.
Оперевшись на швабру, я погряз в рассуждениях о том, как Высшая Сила описывается Системой. Окончательно завис где-то на сложной иерархии наследования реальных объектов от абстрактных с их потенциальными возможностями и полиморфизмом души, как индивидуума в подсистеме социальной среды. Из ступора вывел яркий свет. К сожалению, это был не свет прозрения, а просто наступил вечер, и "вышла суббота".
Раз выходной закончен, электричество вернулось в родные кабели базы, но зарядки для телефонов у народа опять забрали, так и не дав толком восполнить энергию. Опять роль электричества достанется мне: с  с напряжением вставать, с сопротивлением идти выполнять нелепые приказы, весь день искрить, а в конце дня наэлектризованным завалиться в койку и вырубиться.
Перед выходом на охрану впервые побрился бесплатной армейской бритвой, если ее можно назвать таковой. Первое лезвие брило плохо, второе вообще было не лезвие. Плавающая головка была только у меня, которая спасала лицо от точного повторения контуров бритвы. Вдобавок к неприятному процессу добавилась мойка посуды, накопленная за шабат. О Господи... то есть... О, Система, сколько же еще не сделано! А сколько еще предстоит не сделать... оставшимся лохам, так как лично я в рамках наказания иду на пост проводить с напарником два часа разговорного английского.
Английским я занимался с Гансом, который не догадался использовать меня, как учебное пособие по ивриту. Но поскольку говорить нам было особенно не о чем, я устроил ему ликбез в плане русской культуры и классики. Конечно же, с моим "инглишем" за два часа необразованный западник понял только то, что Пушкин – это первый русский рэппер, который неплохо рифмовал, имел африканские корни и умер в перестрелке. Но для него и это нереальный прогресс.
А все же в итоге неплохо получилось: вместо двухчасовой помойки посуды сидим и смотрим на хорошо освещенную базу – не идет ли командирша, а то еще запалит, что мы тут не стоим на посту и не взираем, куда следует. Ну а чего зырить в эту непроглядную тьму, словно у негра дяди Тома в его этой самой... в хижине. За спиной в паре километров – деревни "двоюродных" (братьев Каинов). Однако наш тыл, по идее, охраняется двумя вышками. Но в действительности все не так, как на самом деле. Словом, хоть на вышке и не посидишь, так как углы превращены в писсуары, что особенно чувствуется при попытке принять сидячую стойку, но поди знай, как там приспособились сослуживцы по несчастью.
По возвращении с охраняемой точки мы присоединились к общественному наказанию. Сержант озверел и решил всех наказать нашими же руками и ногами за то, что тихо кричим. Отжимаясь, мы считали, и если считали тихо, то он начинал считать в обратном направлении. Бегая, мы тоже считали, но не как на "гадне" – каждую секунду, а только по десяткам. Гонял он долго, считали мы все тише.
В итоге махнув на нас рукой, он отправил всех читать газеты. Однако, его урок не прошел даром. С этого времени мы усвоили одно хорошее правило: если дело не укладывается в отведенные секунды, что считаем вслух, то просто где-то в середине счета секунд пять считаем в обратном направлении.
Безусловно, вечерок прошел тяжело, но впервые я вспотел ближе к утру, когда обнаружил пропажу двух полностью укомплектованных патронташей. В пять утра оббегал всю базу, но, как говорится, что посеешь, то уже не найдешь. Пришлось идти на проверку не полностью снаряженным. Впрочем, до этого я потерял фляжку и поломал каску. И это только за первую неделю! Но никто так и не сообразил, что армии дешевле вернуть на учебу такого солдата, а, может, тут это в порядке вещей. Да и командирша уже привыкла к моим потерям и ответу, что сержант о происшествии оповещен.
Жутко хотелось спать. Промозглый рассвет был встречен с удивленной мыслью: "А ведь кто-то специально встает ради него!" Закусив удилами и готовясь к здоровому постовому сну, я себя утешил, что до конца недели осталось не так уж и много – всего неделя.


Вторая неделя

К завтраку приехал техник чинить автомат с мороженым. В такую погоду сей товар весьма не популярен. Кроме того, нас самих не так уж много. Так что по прошествии "святой субботы" с отключенным электричеством торговый холодильник был полон жидкой и сладкой мерзости. Да еще и с запахом несношаемых носков, подогреваемых камином под Рождество. Ан нет, это моя вонь в законе – кошмар подолога.
Срочно сбегал в холодный душ, чтобы окончательно не вытравить соседей по палатке. Эх, хорошо же после душа, особенно первую неделю. Чаще в него не походишь – и так холодно, а при отсутствии отопления можно разве что устроить демонстрацию грязных отморозков. Зато посуду кто-то моет почти в кипятке. Даже не знаю, кто и как, а если задуматься, то и не хочу знать. Сколько же мусора и посуды за плечами товарищей по отряду! А я лишь смачиваю водой куртку спереди, за что сегодня был поставлен в пример остальным: мол, вот по такому солдату сразу видно, что он работает.
Собственно, как хорошего солдата, меня все чаще ставят в пример. Парадоксально – чем меньше стараюсь, тем больше хвалят. Вот опять наказали группу за то, что они плохо и долго убирали в столовой в то время, когда я в палатке разряжал батарейку на мобильнике методом разговоров. Проснувшаяся во мне Надежда – в смысле нытье моей бывшей подружки Нади – потоком лилось на пока еще "не бывшего" друга Борьку до тех пор, пока мой телефон окончательно не перешел на тариф "супер-супер лайт": без входящих и исходящих звонков – носится для понта, так как заряд иссяк. Пришлось идти ко всем чертям, наказанным за чертову уборку. На вопросительный взгляд командирши я нагло отдал честь и попросился присоединиться к наказанию.
- А где ты был до этого?
- Да вот медик роты дал, – отвечаю, доставая пачку таблеток "акамоль", которые всегда ношу с собой.
- Ясно, – сочувственно отвечает она. – Ну иди отлежись в палатке до обеда.
В натуре, не могу стоять, когда другие работают – пойду полежу. Без зазрения чего-либо я залег до следующего утра. А что, у нас свобода совести: хочешь – имей ее, хочешь – не имей, благодаря чему проспал назревающий бунт по теме, почему именно наш отряд остался, когда других перевели на "мехоне 80" с казармами вместо палаток или послали на раздачу противогазов для населения перед войной одних свинофобов с другими. Тоже халява и каждый день дома.
- Так вы же самые "кравим", – заявили командиры.
И, как бонус, раздали дополнительную порцию йогуртов. Так сказать, инъекция для поддержания боевого духа, раз уж "духи" оказались "самыми боевыми". Однако, коробка с йогуртами малость испортилась, поскольку лежала в кухонном холодильнике, также отключенном на шабат. Таким образом, для многих инъекция оказалась клизмой. Не для всех армия одинаково полезна.
В безАллахно раннее утро под мерзкие завывания шейханутых арабских ламеров: "Алах Ахбар" проснулось мое желание убивать, а затем уже и я сам. Чего они там так радуются? Может, на очередном конкурсе красоты в Объединенных Эмиратах Арабстана опять победило что-то, замотанное в тряпку, на сей раз из их деревни? Влетел сержант и велел всем построиться с автоматами наперевес. Наверное, идея перестрелять ранних муэдзинов пришла нам в голову одновременно. Но тема оказалась другая: у половины отряда пропало личное оружие. Командирша с сержантом под февральским дождем прессовали нас нескладным хором. Если и в самом деле мозг используется человеком только на три процента, то как он умудряется загрузить чужие мозги на все сто?
- Опять ваша палатка гуляла после отбоя, – надрывалась командирша. – А потом оружие пропадает!
- Вы должны чувствовать противника и спереди и сзади, – вторил ей сержант. – Ща до вечера будете лужи разгребать, чтобы офицеры не мочились.
Ну и все в том же духе. А меж тем лужи росли с угрожающей быстрой. Наоравшись, они признались, что сами выкрали винтовки в воспитательных целях. А потом вернули утерянное оружие их владельцам вместе с наказанием. По уставу принято автомат класть под голову, но я кидаю его под матрас – так надежнее. Параноидальная привычка никому не доверять оправдалась. Но наказанные стояли с такой тоской в глазах, словно сердце дверью прищемили. И чтобы хоть как-то их развлечь, наказание сменили на коллективное. БЛИН! (Ну это как в рекламе "Рафаэлло": вместо тысячи слов.)
После обеда сержанту не иначе как привиделся полыхающий бадьян, и он, возомнив себя Моисеем, решил вывести народ с земли базной на территорию обетованную. Тут же был послан человек за людьми, чтобы построение состоялось немедленно. Набралось чуть больше десятка, потому что одна часть была на охране, а другая валялась в палатках после вчерашней смены кружки йогурта на кружку Эсмарха.
Попридиравшись к обмундированию, типа, почему у всех что-то есть, а у половины нет, нас отправили в забег до ближайшего холма в ритме модерато, хотя мое тело согласилось бы максимум на адажио. И все же, стараясь не отставать, я двигаться след в след, потому как шаг влево, шаг вправо – сапоги придется мыть. Заодно потихоньку сливал воду из фляг, чтобы снизить вес – все равно ее пить невозможно, да и до ужина не так далеко.
На возвышенности был сделан перерыв. Перерыли мы всю вершину холма, стараясь зарыться в этой грязи под дождем. Теперь мыть придется не только сапоги, но и руки, перед и зад.
Юрбан, в прямом смысле копавшийся рядом, начал надоедать своим передразниванием сержанта. Я намекнул, что если не выключит в себе диктофон, то его окоп станет могилкой. Ну что за попугайские цели в жизни: передразнить, пожрать, поспать и сдохнуть. Каждый раз приходится ставить дурака на место, и не только при построении, когда он пытается втиснуться рядом.
Вдоволь накопавшись в ледяной слякоти, мы направились к базе. Единственная радость, что завтра домой. Так надоела эта сырость и холод. Я, конечно, не расист, но зима должна быть белой.
В армии время тянется от охраны до еды и от еды до сна. В начале недели я считал дни, в последний день – часы, а в автобусе на отправку домой – минуты. Всего пару недель в армии, а словно из тюрьмы вышел и еду с ощущением минимум двух лет войны за плечами несломленного ветерана армейской системы.


Как опаздывать на все

По прибытии домой я ел четыре часа подряд: сам, за компанию, под разговоры и под телевизор. Просто за четыре часа до этого я был бы не прочь покушать, пару часов до приезда откровенно хотелось есть, а на момент прибытия я ужасно хотел жрать. Хотелось еще и в Интернет, но оказалось, что меня уже отключили. Что ж, на net и суда нет, а все хорошее рано или поздно скачается.
Старался успеть сделать побольше в этот week end и почти не спал. Все суета суЁт, а поспать могу и на базе. Ни один человек меня не понимал, я сам в том числе, но интуитивно чувствовал, что со сном еще успею. Кроме того, в кармане лежало направление в центральную больницу, так что в поезде отосплюсь.
Но даже со всеми этими поездками и моей неторопливостью чуть было не успел на предпоследний автобус: двери поезда на "Беньямину" просто захлопнулись у меня перед ожидающим этого носом.
В Беньямине встретил Юрбана, который ездил в Хайфскую больницу. Так опоздать – это нужно иметь не только талант, но и наглость, которую Юрбан имеет. В четверть шестого вечера уже позвонила командирша. Ну что сказать, зря она это сделала – теперь у меня есть номер ее мобильника. Я доложил ей все, как есть, намекнув, что начинает смеркаться, а мы в незнакомом городе. Что ей было делать – отправила нас домой.
Поехал я прямиком в Технион. Ведь дома хорошо, а в гостях – лучше. Да и с Борькой давно не виделся. Соскучился. Встречен был более чем радушно, ведь он, как близкий друг, все обо мне знает, но все равно любит. Даже согласился на ночную прогулку по городу, несмотря на то, что время сна ему дороже, чем мне.
Ужасно не хотелось видеть надоевшую базу, но другой такой страны не знаю, где так вольно,  смирно и кругом – пришлось возвращаться. Зато почти сразу же нашел командиршу простыми и долгими дозвонами на телефон и просто закидал ее документами и информацией о том, как срочно мне надо выйти с базы, чтобы уладить кучу дел. Получилось!
На следующий день я уже ехал решать свои выдуманные проблемы, еще через день – на последнюю пересдачу в университет. И так продолжалось почти всю неделю. Разумеется, все было "против меня", и я никогда не успевал к пяти вечера – на последний автобус по маршруту "Беньямина"-база.


Дезертир

В армии надо устроиться так, чтобы та тебя устраивала, иначе она устроит тебя не туда, куда тебя устраивает. В преддверии наступающего последнего шабата меня с Юрбаном определили на самые дальние ворота, так как в армии есть такое неписаное правило: чем больше тебе доверяют, тем дальше посылают. Стоя на страже этой никому ненужной калитки, я пытался согреться творческим подходом и поломанной лопатой. А Юрка доставал рассказами о своем тяжелом детстве с восьмибитными игрушками и скользким подоконником. Когда сделанные мною из смешного инструмента солнечные часы показали ночь, мы заметили приближающегося новичка Макса. Он был без обмундирования, оружия и прочего хламья – значит, не идет кого-то сменить. С другой стороны, в такую даль топать можно лишь по крайней нужде, вызванной неперевариваемой фигней вроде нашего сержанта.
Подойдя к нам расхлябанной походкой а-ля "иду, шагаю по Москве", Макс ответил на незаданный вопрос, написанный на наших лицах. Мол, надоело жить в постоянном "трахе", и решил прогуляться по отдаленной части базы. "А заодно уж и за ее пределами," – додумал я, когда внезапно он сиганул в дырку забора. Может, его тут гладили против шерсти, поэтому и решил линять.
Надо отметить, что мы охраняем крепкие ворота, а не почти отсутствующий забор, поэтому бежать за солдатиком не стали, а просто сообщили по рации, что вполне соответствовало инструкциям. Прапор потребовал внимательно осмотреть дыру и доложить, с какой она стороны – с той или с этой. Видимо, мой иврит не позволил понять вопрос правильно, но я доложил, что дыра с обеих сторон, и дезертир нырнул в одну сторону, а вынырнул с другой, не потерявшись по пути.
Что тут началось! Какая погоня! Даже машину за ним послали – еще бы, ведь этот придурок поперся в сторону ишмаэлитских поселений, до которых всего два с половиной километра. Машина застряла в первом же ручье. Что это значит, мы поняли только после отбоя, когда четверо человек, включая меня, были посланы составить ей компанию.
Холодина удавшейся зимы в эту весну требовала трансляцию погоды исключительно матерными выражениями. В такую ночь приятно вспомнить о самом счастливом дне в своей жизни (хотя у меня это был не день), но мысли отмерзли вместе с мозгами. Пришлось намотать шарф на вязаный петушок. Хоть тяжела ты, шапка Мономаха, но лысина прикрыта, и уши тоже греешь.
Караулили мы эту тачку всю ночь: от темнадцати до светладцати без смены и отдыха с мокрыми ногами из-за начавшегося дождя и разлившегося ручья. Пружина терпения сорвалась последней каплей из носа в сырой сапог, и я сказал, что отморозил ноги настолько, что теперь не могу ходить. А ноги – дело откидное!
Утром местный медик решил отправить меня в больницу, поскольку на базе врача не было – он приезжал пару раз в неделю. Но так как наступил шабат, а единственная машина покоилась в ручье, пришлось ждать срочной отправки еще почти сутки. Идиотизм! А если бы я действительно ноги обморозил так же сильно, как об этом рассказывал!
К счастью, по случаю, приехал кто-то с базы "Мехоне 80" и забрал меня на этот курорт с палатками на кафеле, круглосуточным магазином, постоянным врачом и отрядами девушек. При виде командира никто не вытягивался по струнке, крича приветствие. Наоборот, это командир начинал орать, чтобы кучка обормотов обратила на него внимание.
Ховешет записала мои жалобы, но поскольку осмотр ног запрещено проводить противоположному полу, я остался у нее поболтать в ожидании врача, а заодно посмотреть на методику работы.
Приходили в основном девушки с обезвоживанием, и та ловко ставила им капельницы, вводя чужеродный стержень в их тела с выделением капельки крови. ДеВствительно, словно дефлорацию описал...
Одна из девиц пришла с обгоревшим на зимнем солнце лицом и, получив соответствующую мазь, долго жаловалась на то, что теперь ее отправляют под суд за порчу армейского имущества.
Выспавшийся и отдохнувший на чужой базе, я вернулся на свою только к обеду. Макса уже поймали и отвезли в армейскую тюрьму, чем, возможно, спасли ему пару зубов.
Машину выудили, но оказалось, что какой-то хакер взломал ее бензобак и скачал все топливо, несмотря на круглосуточную охрану. Однако, чем все это закончилось, узнать нашему призыву было не суждено. Нам устроили скромную церемонию кончины молодого бойца (точнее, его курса) и велели с начала следующей недели явиться на распределительный пункт в Тель-Авиве.


Первые недели

База "Мазе" – хрен найдешь! Воистину "ма-зе". Мало того, что номер автобуса оказался не тот, что мне указали на распределительном пункте, так еще и находилась она не там, где мне советовали сойти. Вечно теряюсь в самых неожиданных местах, словно девственность какая-то.
Набора медиков на базе-мазе не было. М-да, дела идут совсем плохо, но придется походить с ними от одной ячейки к другой. И так мои метания продолжались до самого вечера, потому что сегодня был набор водителей, а моя история не была так банальна: школа-армия, и из умений – только права. Пока передашь каждому нить истории, уже весь клубок нервов размотаешь. Тем более, под конец выясняется, что нужно идти к кому-то еще, поскольку тут не конечная инстанция. Но в конце концов среди всех этих концов мы наконец нашли конец и наутро меня отослали в Црифин.
Однако, это оказался курс обычного боевого медика, и разочаровавшаяся в своих же мечтах Фантазия начала канючить о снижении уровня с университетских высот до какого-то "ховеша". Более престижные курсы требовали законченного образования, и мои два с половиной года не котировались. Интеллект, напротив, остался доволен, поскольку, наконец-то, надеялся отдохнуть. Да и расписание не такое ужасное – сплошная учеба. Все же, куда лучше учиться, учиться и еще раз учиться, вместо работать, работать и еще раз работать. А я вечно ищу работу, не связанную с таковой.
Однако, что написано пером, в армии несет облом, и все из-за творящегося бардака с этой даже не начавшейся войной. Как там у классика на эту тему: "все обломилось в доме смешанских"? Целую неделю разбирали нужные и не очень документы. Бег по граблям бюрократии с шилом в заднице доказал, что половину бумаг можно засунуть на место шила, а другую – послать людям, устно не раз уже посланных туда же.
Следующую неделю мы вспоминали курс молодого бойца и мотались по стрельбищам в дикие поля. В эти поля попадали все, в мишень – лишь некоторые. Впервые я стрелял в очках и наконец-то воочию убедился, что ничто так не портит цель, как выстрел из М-16.
Как там сказал поэт: "Я бы в снайперы пошел, пусть меня научат". Но командование, видимо, читало другие его произведения, и все мы тут пахали так, словно каждый из нас немножечко лошадь. Зато такой распорядок взращивал из каждого безусого юнца обритое доказательство теории Дарвина. Даже я малость повзрослел, похужал и возмудел.
Познакомился со здоровенным русским пареньком по имени Артем. В Израиле он не так давно, изъясняться на иврите умеет, но словарный запас немногим богаче, чем у Чубакки. Впрочем, на русском – тоже, ерундицией не блистает и живет по принципу: источник мудрости не учеба, а опыт. Вот только источник опыта – это, обычно, глупость. Хотя, в его случае, знание – сила, а сила есть – ума не надо!
С виртуозной легкостью Артемка мог обходиться одним матовым словом, мастерски играя интонациями, чтобы быть понятым на всех языках. Но от этого "дара" он пытался излечиться, заменяя мат на нейтральные слова, типа, "шняга" или "быдло". Скороговорки в его интерпретации теряли свое разнообразие и приобретали некоторую нелепость, вроде: "Ехал быдло через быдло, видит быдло в быдле быдло, сунул быдло быдло в быдло, быдло быдло быдло быдло."
Прошел массовый отсев, и вторую неделю мы провели, охраняя территорию, поскольку людей на базе стало не хватать. К охране я отношусь положительно, но не в смысле позитивно, а в смысле – на нее ложу. Однако, основная проблема в сим занятии – это скука и  желание поскорее сменить форму охранника на обмундирование студента, что тут, в принципе, одно и тоже.
Также не радует разнообразием и склад, на охрану которого меня постоянно и ставят. Может, на лице написано: "Складовщик". Как сказал бы заика: "и ску... и гру... и некому ру..." В первой же самоволке купил миниатюрный плеер.  Но на следующее же дежурство в самом складе работало радио на такой громкости, что новоприобретенный проигрыватель пришлось выключить. Радио работало все мои смены. Стало не так нескучно, но обидно, что за это не платят.
Ну и не надо – сам заработаю. С одной стороны склада я, словно физик-философ, стоял на страже закона сохранения материи, потому что там были отделы текстильного производства. А с другой – как медик-теоретик, поскольку тут хранилось медицинское снаряжение, которое трогать не полагалось. Но, найдя дырку в окне, я начал таскать пачки со шприцами, до которых смог дотянуться. Таскал аккуратно, хоть и было ужасно неудобно. Внезапно окно распахнулось. В этом вся армия – видимость защиты. Через открытое окно вытаскивать было удобней, и уже не только шприцы, а целые пачки мед.комплектов. Но поскольку делать с ними было нечего, на следующей смене через то же окно я возвращал все на место – хоть какое-то "экшен".
Остаток месяца раздавали противогазы мирному населению, ожидающему очередной войны. Да когда же кончится эта нудная канителька! Может, уже хватит тянуть нить Ариадны в долгий ящик, а то по ней у нас к учебе курс-то прежний, да ход задний.


Армейские правила

Кончился кошмарт, и за ним уже поспевал сопрель, а с ним и четвертая неделя – опять ночные охраны территории. Похоже, возмудел не только я, но и командование. Как же тут, однако, полна жизнь неожиданностей, хотя и однообразна. Все же жизнь – штука тяжелая, от нее и умереть можно. Пожаловался маме, но она на это сказала, что каждый в этой жизни должен съесть свою ложку дерьма. И мол, нечего хныкать, и так много чего мне само плывет в руки. Ну где ей понять, что вдобавок к моей ложке дерьма в руки плывет все то, что не тонет.
Закрываем 28 дней. Такое ощущение, что нас готовят в американский спецназ, то есть в отдел, где люди по месяцу могут обходиться без кока-колы, поп-корна и баб. И все же мне удалось-таки выбить день для личных дел. Как оказалось, солдатам-одиночкам он полагается раз в месяц, ну я и сказал, что в страну репатриировался без родителей (что, собственно, истина). А до того, что они тоже приехали через пару лет, разговор как-то не дошел.
Первым делом я поехал прикупить пару дисков для нового плеера, чтобы на ночных сменах слушать, а вдобавок получил два бесплатных телефона по солдатской программе. А чего – сладкий уксус бывает не только в мышеловках, но и за счет армии. Один отдал Борьке. Приехал поздно, и просидели мы с ним у меня до раннего. Странно, но дома мне настолько жаль времени на дрём, что глаз радуется сну только в армии. Больше никого с такими отклонениями я не знаю.
Бесплатный мобильник, полученный от армии, требовал всего лишь оплату звонков по льготному тарифу, но сам аппарат оказался неудобный. Мощность батареек сравнима с солнцем: мгновенно разогревались да еще и садились каждый день. К тому же постоянно приходила дурацкая реклама, типа "Не хочешь эту мелодию на свой мобильный телефон? Отправь "НЕ ХОЧУ" на номер 8080". Зато гонору у этой железки было столько, что даже мой компьютер она называла просто "устройство".
На базу я планировал вернуться ближе к полудню, так как поехал в родной "Рамбам" посидеть в интернете, да и своих бывших однокурсников повидать, покрасоваться – однозначно, мне идет форма. Но за такую красоту платила армия, и по прибытии на предписанную локацию я снова скис. Оказалось, вторую половину дня мы будем белить зал, чтобы рабочим во время укладки новых полов было приятнее работать. Другого объяснения не нашел, ведь у меня родители сейчас делают то же самое, только в обратном порядке. Пришел, увидел, побелил – это не про меня.
Чтобы бездарно не переводить побелку на стены, я ее просто вылил и сел передохнуть от таскания ведра до унитаза и обратно. Есть такой в армии закон номер один: "С хорошего солдата больше требуют!". Не хочу быть стахановцем на службе! Пришел прапор, и на его лице я прочитал столько вопросов, что поспешил ответить хотя бы на половину:
- Краска кончилась.
Попросить еще побелки я посчитал излишней наглостью и потому просто спросил:
- Что дальше?
Однако его лицо не изменилось, от чего стало неуютно. Оставалось гадать: то ли его не удовлетворил мой ответ, то ли он вырастил себе эту гримасу сам.
Если средний нормальный человек на 90% состоит из жидкости, то среднего прапора на 90% составляет тормозная жидкость. И этот был не исключение. Потрогав стену руками (а если бы она была покрашена), он восхитился моей работой, сказав: "Красиво", – и ушел. Из этого я вывел второй армейский закон: "Все, что покрашено – то новое и красивое! (с поправкой) Даже если это не покрашено, но должно было быть таковым". И продолжил отдыхать уже с газетой в руках.
К сожалению, пары часов отдыха мне оказалось недостаточно, и пришлось идти в клинику искать себе занятие. Каков же был для меня сюрприз, когда там действительно нашлись дела. Оказывается, за две недели мою медицинскую карточку так и не нашли. Уже начинаю подозревать, что это я ее потерял. Поискав карточку, вспомнил, что у меня болит шея. Боялся, что мне не поверят, ведь это была правда. Поверили – тут же я получил по заднице одним из шприцов, которые всего пару недель таскал со склада на склад.


Трудности начинающего ховеша

Нашему отряду все-таки досталось безвылазное месячное дежурство. Так что, девушки, ищущие идеального парня, не напрягайтесь – меня закрыли на базе. Впрочем, мое сердце все равно занято: оно гоняет кровь по организму и сжимается при упоминании об очередной фигне, которой предстоит заниматься вместо учебы. Пару недель из-за военного положения именно ею, а именно ФИГНЕЙ, мы и занимались. От сортировки консервов для населения до похода по израильским юмористическим телешоу в виде массовки, где нам табличками показывали, когда смеяться и аплодировать. Может, кто-то хочет задать наивный вопрос:
- А где логика и связь с медкурсом?
- Алле! Это АРМИЯ! Какая нафиг логика?!
Впрочем, логичное продолжение этому все же произошло: якобы, начавшийся курс продлили, поскольку плановая учеба шла не по плану. Разнообразия ради пожаловался психологу, что моя девушка "залетела", и надо срочно ехать выводить ее из этого "пике". Лучшая ложь, в которую веришь сам, поэтому выпустили меня без вопросов. Правда, когда начал говорить об этом с Машкой, не сразу вспомнил, что сам же это и выдумал. Потом долго оправдывался, что фраза "извини, просто перепутал" не имеет отношения к другой девушке. Разбежались в очередной раз.
Наконец-то начались полноценные курсы ATLS, PHTLS и другие, изучающие страшные аббревиатуры. Люди, смотревшие тематические сериалы, а потому уверенные, что и так знают медицину, возмущаются вкраплениям на английском и латыни. Видите ли, инглишем они владеют только со словарем, а лао, хинди, банту, маратхи и прочими, с их точки зрения, равноценными латинскому языками – только с переводчиком. Ну и я не говорю на эсперанто так же чисто, словно там родился, но не плачу от этого. Заучить-то надо не больше сотни слов на чужеродной мове.
Самым страшным предметом, в этом смысле, оказалась клиническая фармакология, потому что помимо терминологии туда входили расчеты дозировки. А люди хорошо разбираются в математике лишь до того, как в нее решают добавить алфавит. Интеллект, которым природа в изобилии наградила меня и обделила других, надменно посмеивался над страдальцами. Однако, он же стыдливо делал вид занятости, когда речь заходила об ивритских аббревиатурах или каких-то банальностях. Вот как описать лыбящегося человека, которого для примера положили на пол и объявили раненым куда-нибудь? Кости, мясо, полведра крови и зеленые задорные глаза. Больше в голову ничего не лезло, потому что на практике доводилось представлять пострадавшего здоровым, но не наоборот. Фантазия тоже не очень-то помогала, поскольку "жертва" периодически ржала, отказываясь ассоциироваться с чем-то трагичным.
Дни становились однообразны, сливаясь в один нескончаемый цикл: поспал-поел-поучился-поохранял. В закрытые субботы одиноким парням свободное времяпрепровождение скрашивала только Соня с игривым местом (Sony Playstation). Одному оппортунисту, пожелавшему совместить досуг с охраной территории, сделали замечание вместе с отчислением. Ладно, если бы он радио слушал, но пригласить с гражданки свою гражданку – это был перебор. Однако, тенденция отчислений имеет классический график арккотангенса (ну это нарочное сравнение для тех, кто думает, что математика ограничивается цифрами с алфавитом), поэтому в первую неделю выгнали столько же человек, как за весь последующий период. Теперь пришло время оригиналов типа этого ТИПА.
Еще одного освободили по решению психолога, поскольку ради выхода на гражданку солдатик нагородил такой ахинеи, что поступила рекомендация вовсе выписать человека с медицинского курса. Вот так кабан невольно подложил свинью бедолаге. Другого "запалили" на "раскручивании капельниц". Есть такая забава на учебно-тренировочной базе номер десять: забрасывать на провода старую обувь и списанные хартманы. Все бы ничего, но этот кидалец умудрился закоротить какой-то трансформатор неудачно порвавшимся пакетом с физраствором, так что будет теперь вместо капельниц крутить хвосты коровам.
За более мелкие провинности нас наказывают внеурочными работами или дежурствами, но в условиях того же военного положения все постоянно меняется. Могут целый отряд отдыхающих выгнать поработать, так как людей не хватает. А могут и наказанных снять, чтобы срочно зачем-то куда-то ехать и там еще что-то делать. Как умный человек, я не спрашиваю в армии "зачем". Надо – значит надо. Иду ищу, кто займется очередным бессмысленным занятием вместо меня.


Тяжелое время курса

Принцип армейского обучения – это спираль. Почти каждый день повторяется, что учили до этого, и добавляется немного новой информации. Лекции чередуются с тренировками и всякими нормативами, типа кросса, пресса, троса, стресса. Еще парочка отсеялась, ведь такая жизнь, как коробка шоколадных конфет: у жирных быстро заканчивается. Они стараются, страдают, разочаровываются в себе и пессимистично смотрят на мир, видя даже в своем обеде депрессивную картошку, так как и она сильно подавлена. Их кредо – главное, верить в себя – теряет силу, доказывая, что этот девиз лучше всего подойдет лишь Господу Богу. И они чувствуют, что оставшись на курсе, в ближайшее время смогут сами ему это сказать.
Люди покрепче физически нервничают и срываются по малейшему поводу. Один начал орать на меня по какому-то пустяку. Схватив его за горло одной рукой, я сказал, что сейчас запихаю все сказанное назад, чтобы на земле тише стало. К несчастью, это увидел командир и устроил мне разборки по поводу внеуставных физических контактов. В этот же день другой пацан возомнил себя самым крутым в группе и начал показывать каратинские... карантинские... кретинские... ну приемы из карате. Я ему:
- Медленно делаешь, в поединке неэффективно. Да и неустойчиво как-то...
- Чтоб ты понимал в этом, – отвечает он мне, – как ты вообще можешь драться, если носишь очки!
Вот умник, а, может, я сначала внимательно смотрю, а потом херачу по памяти: левый-коронный, правый-похоронный. И вообще, ты на кого шуршишь, пакетик – на добро, которое всегда побеждает зло, если его как следует разозлить? Мне лично Заратустра позволяет.
- Ладно, говорю, давай попробуй меня достать своим "маваси гэри".
Конечно же, это было дурачество, а не наезд, чтобы "помахаться" и изменить взгляды оппонента точным ударом в глаз. Но тут всегда надо помнить простую истину: следи за собой, так как за тобой следят. Как на зло наш обмен боевого опыта увидел тот же командир, запаливший меня утром. Все, привет проблемы, я вас ждал – заходите, чё как не родные-то. В армии с драками очень строго, тем более на приличных курсах. Так что без разговоров нас обоих послали на суд к майору.
- Дмитрий, что с тобой сегодня? – удивился майор, узнав от командира, что лучший ученик за один день дважды провоцировал свой свободный вылет с медкурса.
Мы в два голоса, чуть ли не крестясь Звездой Давида, начали доказывать, что просто "прокачивали" друг дружке навык и делились "экспириенсем", а так мы друзья не разлей вода, и ни один "HP" не пострадал. Пожали руки, обнялись, похлопали по плечам, словно самые близкие люди, встретившиеся после многолетней разлуки. Дело с отчислением замяли, но обоим впаяли четыре закрытых субботы, чтобы дружба наша еще больше окрепла, и мы не так скучали друг по другу.
Интересное разнообразие внесли тренировочные маневры с суками из "Океца" и их собаками. Нам рассказали, как реанимировать псин методом рот в нос, пожаловались, что четвероногих сук кормят лучше, чем двуногих, и дали поиграть в "найди-покорми-зажал-хлеба-умри". Вообще, эти комочки купленной за валюту любви обожают, когда их кормят хлебом – просто хлебом не корми – хлебом покорми. Мы кормили, гладили, улыбались ртами и потели задницами под беспощадным солнцем. А те, в свою очередь, ели, ластились, потели языками и улыбались хвостами. Словом, посмотрели, пообщались – обычные собаки.
Также видели, как те ловко находят взрывчатые вещества, а заодно и раненых, которые до этого тоже нашли взрывчатку методом "тык-бабах". Вот нюх у скотины – "non penis canina". "Интересно," – подумалось мне: "А если собака по кличке Новость в самом деле найдет настоящую бомбу в каком-нибудь мусульманском поселении, то эта Новость быстро разлетится по всей деревне?" Но я не стал спрашивать о навыках обезвреживания детонирующих устройств методом перегрызания красного провода. Посиделки закончились глубоко после отбоя, и, пожелав Ночи "спокойной ночи", я отправился спать до своего дежурства.
Будильник зазвонил, но я не ответил. Какая гадость – эта ваша пять утра! Тот, кто сказал, что человек треть жизни проводит во сне, забыл добавить, что оставшиеся две трети он мечтает выспаться. Не разлепляя глаз, я по запаху попытался найти свои носки, но, в отличие от вчерашних собак, нос не отличал своих от чужих.
"Этот предмет одежды по характеру сроден девушкам, которых трудно найти, но легко потерять," – рассуждал сонный Интеллект, стараясь прийти в себя: "По запаху свою пассию от чужой тоже не всегда отличишь, но хотя бы от носков они все же отличаются. Так давайте же, вы никогда не будете терять друг друга..."
Ну все, если Интеллект уже с носками договаривается, то надо срочно взбодриться.
"Да!" – вяло заликовал тот в ответ на эту идею: "Пойду-ка выпью из кофе весь кофеин или из какао весь... этот, как его там..."
Но фарт был не на моей стороне: внезапно появившийся не по-здоровому бодрый командир потащил меня на "развод" перед дежурным домиком.
С этого утра, начатого без жидкого горячего энергетика, я вовсе перестал высыпаться. Если взрослому льву требуется двадцать часов на отдых каждый день, то определенно, я – взрослый лев. Теоретическая учеба давалась легко, так как последнее время мы занимались исключительно повторением пройденного материала. Но дни были так похожи один на другой, что на возмущение инструктора: "Как ты не помнишь, что мы проходили на прошлом занятии", – хотелось ответить: "Чувак, я даже не помню, что ел сегодня на завтрак". Однако, практическая часть выматывала и душевно, и физически.
Мы играли в куклы, мяли их на симуляциях, засовывая внутрь чуть ли не все причиндалы из рюкзака военного медика. Потом то же самое делали друг на друге, как бы это ни звучало. Но у манекенов не было вен. И, чтобы хоть как-то обезопасить свои очень умелые ручки от чужих оч.умелых рук, я предложил для начала тренироваться на трубках от капельниц. Стандартная практика, но идея не возымела успеха у этих садистов. Особенно бесила методика "солнышко" – это когда игла, проткнувшая вену насквозь, немного возвращается назад и устремляется под другим углом.
Сегодня мне в пару достался умелец, который не остановился, пока не описал полный круг пронзающими плоть лучами. И так хожу с гематомами в районе предплечья, как заядлый нарик, так еще и это наказание мне на вены, в которых течет лень и мечта выспаться. Неумелый напарник с ледяными пальцами практиковал членовредительство похлеще иудаизма и ислама. А еще говорят, что у людей с холодными руками тёплое сердце. Фигня, у этого – либо вегетососудистая дистония, либо его покусал вампир, и теперь он сам стал... Да какой там вампир, тут половину группы покусало стадо баранов. "Ладно," – думал я, глядя на реки собственной венозной крови: "Еще не все потеряно." "Еще терять и терять," – услужливо подсказала Логика, когда наконец-то попавший в цель придурок нечаянно выдернул венфлон, забыв его закрепить.
Началась последняя неделя усиленных тренировок на практике перед последней неделей, усиленной учебой в теории перед распоследними неделями экзаменов и зачетов, перед... Да когда же кончится этот курс!
Чтобы мы не сильно скучали по жаре и усталости, вернувшись с выходных под кондиционер классной комнаты, нас гоняли, пока хотя бы половина группы не выдохнется окончательно. А чтобы было еще интереснее, разбили на группы и устроили соревнования с засеченным временем, зачетными очками и именами команд. Наша, кстати, называлась "волки", наверное, потому что в этой пустыне мы, как санитары леса: врага порвем, а больных и раненых... ну не съедим, конечно, но замучаем до смерти своими попытками спасти им жизнь. Может, командирам и был интересен этот балаган, особенно, если они делали ставки, но мне уже порядком надоел. Было плевать на какой-то рекорд базы, который мы сможем побить впервые за последние двадцать лет. Да мне даже в книгу Гиннесса попасть – миллион раз плюнуть. В смысле, совершенно не интересуюсь – видимо, не хватает азарта.
Но и этого командованию показалось мало. Во второй половине дня решено было раздать противогазы, и потрепанные в тренировках волки стали похожи на слоников.
Артем лихо от этого отвертелся, сказав, что его очередь быть дежурным по казарме, и свалил сидеть в прохладном помещении. А мы вяло разбирали намордники, стараясь как следует подобрать точно по размеру, словно презерватив – ведь в нем наша жизнь. Собственно, называя резиновый самоспасатель гандоном (ну или хЕромантией, если более возвышено о каучуковом одеянии в виде контрацептива), я имею в виду надежность, целостность и тонкий банановый аромат, который используется для проверки его герметичности. Еще бы одежда не пропитывалась этим тошнотворным запахом, после которого бананы с неделю мерещатся в каждом блюде.
В конце утомительного дня голова начала противно ныть, и командир, сжалившись, отпустил меня пораньше отлежаться в комнате перед ужином. Поднявшись на третий этаж казармы, первое, что я увидел – это дрыхнущего Артемку на столе мордой в конспектах. Во время охраны казармы нам разрешают учиться, чтобы не спать, но от этого занятия вздремнуть хочется еще больше. Чтобы не палить друга, я прикрыл его голову армейской панамой и направился в комнату. И тут взгляд упал на ящик с пустыми баночками из под прохладительных напитков, которые мы собираем всем отрядом с целью на вырученные средства заказать всем спецмайки в конце курса.
Взяв одну из жестянок, я с улыбкой водрузил ее на головной убор спящего. Баночка прочно стояла, словно на ровном столе. Я поставил еще парочку рядом и, давя смешки, направился в свою комнату. Но, не дойдя до пункта назначения, вернулся и начал обстраивать покоящуюся в забытье голову сослуживца. Оказалось, за какие-то полчаса можно построить внушительный замок в десяток этажей, но сдерживаемый смех душил до головокружения. Каждая новая деталь моего творчества давалась все тяжелее, потому что беззвучный ржач скручивал все сильнее, не давая выпрямиться и ходить по прямой.
Понимая, что сдерживаться больше не смогу, на цыпочках я направился к лестничному пролету и только сейчас заметил, как в абсолютной тишине отряд во главе с командиром стоит на полэтажа ниже и, задрав головы, офигело смотрит на то, что я творю. Взрыв моего смеха заставил содрогнуться стены казармы, подкинуть в воздух тело Артема, а уж замок вообще фейерверком разлетелся от подскока выспавшегося солдата. Целому отряду медиков не доводилось лечить смеховую истерику, тем более, что мои катания по полу с повизгиванием и хриплыми попытками глотнуть хоть немного воздуха заражали всех, видевших это дело. В этот день я искренне поверил, что можно реально помереть со смеху.


Учеба на курсе ховшим

Знания и навыки армия раздает бесплатно, но приходить надо со своей тарой. Однако у многих BBB настолько суров, что не позволяет новой информации просачиваться в пустую голову посредством простейшей диффузии. Будучи Бывшим Будущим медиком, отучившимся два с половиной года до добровольного призыва, я взялся помочь горе-лекарям освоить некоторые сложные моменты посредством мнемотехники. Идея была воспринята на ура.
К сожалению, мои примеры корявого перевода на иврит "Я обонял, я зрил", "Ладья при Луне", "Как на Lamina Cribrosa" и аналог UMRU никого не заинтересовали, потому что не входили в учебный материал. Зато в названиях лекарственных препаратов типа праМИН (пол, секс – ивр.) или лоСЕКС, тут же находился вариант для запоминания.
Но ивритские корни имеют три, изредка четыре буквы, поэтому предложенная мнемотехника совершенно не подходила для инфекционных тем. Ивритоговорящие мозги отказывались запоминать термины, в которых слишком много знаков и невозможно выговорить на одном дыхании. Куда им без многолетней тренировки с детства со словосочетаниями, типа: "Приятного времяпрепровождения, Ваше Высокопревосходительство", – помрут при попытке произнести, поскольку дыхалки не хватит.
Моя же проблема была обратного порядка: дурацкие сокращения из и так урезанных до "согласия" логусов (слова в иврите пишутся без гласных). Пока нормальные воины-недомедики учили медицину, чтобы правильно отвечать на вопросы, я, как медик-недовоин, учил армейские аббревиатуры, чтобы понимать, о чем вообще меня спрашивают. Диалоги шепотом были примерно такие:
- Что такое "кан-ди-да"?
- Секси-грибок. А что за "АбаХ"?
- Атоми-Биологи-Хими. А почему "секси"?
- Потому что селится у девушек во рту, влагалище и прямой кишке. А че за "ХРаП", "МРаП" и "КраП"?
- Ну ты, блин, даешь! – шепот переходит в восклицание. – Это род войск, где ты служишь, твой командир и офицер соответственно.
Группе давалось несколько часов в день на подготовку в специальных классах, но занятия проходят веселее и интереснее в компании с хавчиком. Поэтому, как правило, первым делом обсуждается, что будем заказывать, словно нас тут не кормят. Вот только во второй половине дня у меня появляются подозрения, что какая-то зараза сделала мою куклу вуду и поет ей колыбельные в послеобеденное время.
Любая доставка на базу извне запрещена категорически, но это лишь развивает солдатскую смекалку и социальную оценку по выявлению союзников и информаторов. В моменты обмена денег на еду особенно ценны свои люди на воротах. Впрочем, местные пиццерии и суши-бары давно освоили неписанные адреса, типа, "северо-западный угол забора десятого подразделения". Осведомителей выявить тоже несложно, но их просто избегают, вместо того, чтобы устроить "темную" или как-то подставить. Гуманная, блин, нация.
Сегодня стукачей не было, поэтому учебными массами было решено отшлифовать недавний обед мукпацем – китайской едой.
По нечеткой логике собравшихся множеств, составленный список передали самому слабоговорящему на иврите Артему. В ходе заказа избранному показалось банальной бесплатная добавка курицы, и он взял для всех чилийской свинины, перепутав "хазерет" (ХРЕН) с "хазир" (свинья). Услышав о такой путанице, все накинулись на него, стараясь ни ХРЕНа не допустить такого в своем меню. Даже чел с шухера прибежал, поэтому оХРЕНевшего командира никто не заметил. Стало очевидно, что положение ХРЕНово, и сейчас в самом деле будет нам ХРЕН, а не жареная курица. В ярости забрав у Артемки список, он спросил: "Какой ХРЕН еще в армии не доедает?" Вот наХРЕНа он так? Все дружно сказали, что им и даром не надо ХРЕНи заморской. И получилось, что один человек собирался умять доХРЕНа порций жареной курицы. Не братская поддержка, а полная ХРЕНь.
- Да это мы с Артемом на шабат заказываем, у меня будет день рождения, – высказался я, тем более, что действительно на этой неделе у меня днюха.
Все замерли в ожидании реакции командира на такую наглую и для всех очевидную ложь. Конечно же, он нам не поверил, но сделал вид, наказав лишь внеплановым дежурством и часовым "факом". Для меня это уже седьмой на этой неделе (Fuck off !!!) в дополнение к опозданиям утром и на уроки, на вахты, плюс списывание на экзамене, хотя на самом деле я задремал и завалился на соседа.
А потом погнал всех на видеолекции, как принимать роды, и действия различных препаратов на организм свиней. Всех дотиков-невротиков (религиозных) разогнали охранять базу, так как им на женщин смотреть нельзя, а хрюшки вообще некошерные. Из оставшихся часть не выдержала вида судорог свинины от передозировки атропина, еще часть ушла на кадрах разрыва матки. Думал, для них курс окончен, а вот и нет – оказалось, это ничего не значит ни для воина, ни для медика.


Тренировки боевого медика

Последняя неделя курса оказалась самая насыщенная. Письменные экзамены были сданы, и нас гоняли по территориям для отрабатывания навыков оказания первой помощи. Дошла и до меня очередь быть "подстреленным" по приказу командира. По идее, в отряде один ховеш (медик) на всех, поэтому замучить до смерти пострадавшего просто не хватит времени. Но когда играешь раненого в отряде, состоящем исключительно из медиков, выдумка может стать реальностью.
Две пары стальных рук-крюк вцепились в меня и принялись раздевать до каски и трусов, не стесняясь резать старую форму специальными ножницами – это необходимо, чтобы оценить все повреждения. Еще одна пара рук делала массаж сердца, а четвертая – усиленно пыталась сохранить открытыми дыхательные пути посредством введения пластиковой трубки. Мои рвотные позывы дали понять, что сейчас к ранению добавится отравление, которое придется убирать, и командир оповестил, что я ранен, но в сознании.
Пятая пара, наконец нашедшая вену, доказала, что ее обладатель рожден с самой распространенной мутацией на земле: руки растут прямо из жопы. Струна в 14 гига прошила центряк навылет несколько раз. Я отобрал у него венфлон и кровоточащей правой рукой вонзил себе в вену на левой. Тут же подлетел командир и диагностировал мой поступок как судороги, а это означало срочную доставку в "скорую" по пересеченной местности. Дружная стайка безумных медиков в момент привязала меня к носилкам и, взвалив на плечи, понеслась добрый километр. Fucking факины!
От такой тряски и здоровому поплохеет, а если бы у меня был перелом? Каска неудобно съехала на макушку, поставив голову под углом, сдавливающим гортань, и неприятно натягивая мышцы шеи. Зато стало видно, что брошенный как попало пакет с физраствором протекает и вместо того, чтобы снабжать обескровленный организм жидкостью, потихоньку начал наполняться кровью прямо из вены. И это вдобавок к моему, якобы, ранению и реально кровоточащей правой руке. Да еще и Интуиция с Паникой на каждой кочке хором орали: "Уронят, гады!" А Интеллект молился, как умел: "Люди, которым сейчас плохо, я с вами. Слышите? Вы не одни!" В итоге по игре я выжил, а все "очумельцы" получили зачет.
Ночь пролетела мгновенно, а с раннего утра нас послали в поля, разделенные лесополосами. Эти учения проходили с тяжелой техникой, стрельбищами и коротким перерывом на обед в виде "манот крав" (боевой паек). БМП порхали от цветка к цветку по летним сугробам пыли и песка, чем в итоге вызвали у меня аллергию. Нос потек, глаза опухли, поэтому "помощь" подстреленным я оказывал, почти не дыша и мало что видя.
На одной из локаций оказалось пятеро понарошку раненых на меня одного, ну или пока еще кто-то не прибежит на помощь. Видя, как ловко я управился с первыми двумя, командир решил не дать одним зайцем всех поубивать (то есть долечить). Для усложнения ситуации он начал закрывать своей папкой руку моего подопечного, чтобы вены я искал на ощупь. Фигня! Подняв на него свои воспаленные, залитые аллергическими слезами глаза и не отводя взгляда, я поставил очередную капельницу. Но вместо похвалы меня тут же положили рядышком, обозвав "в-глаза-раненым-химором".
Подоспевший эфиоп, начавший лечить прямое попадание в грудь по-соседству, вскочил и, бросив дело на середине, кинулся ко мне – раненому "НаХ". Возможно, правильное решение, поскольку, кроме проверки наших действий, смотрят и на адекватную оценку ситуации. Смертельными ранениями можно заниматься, если нет других пострадавших, иначе никого не спасешь. Вот только отработанные навыки не предусматривали моей аллергии. Подлетев ко мне, чернокожий медик впал в ступор, типа, а с тобой что делать.
- Разрежь хартманн и промой селином глаза, – подсказал я, надеясь, что этот неуч не занесет мне еще инфекции.
- Он умер, – констатировал командир, и эфиоп рванул к следующему. – Дмитрий, иди в машину скорой помощи, на сегодня ты умер до вечера.
На следующий день многострадальная база была атакована сразу Атомным, Биологическим и Химическим оружием (АБаХ). Поэтому в полном снаряжении соответствующей выдуманной ситуации и не соответствующей реальной жаре в середине лета, мы мотались по территории, выполняя примерно то же, что и последнее время. Ну нах, такой абАх!
Будучи раненым третьего дня, сегодня от такой участи судьба миловала. И Интеллект воздал хвалу, что неумейки с иглами в руках не истязают мое тело, с трудом орудуя в химических перчатках и ничего не видя через поцарапанные стекла противогаза. Но командованию хотелось больше крови, поэтому после скорого обеда нас нагрузили по полной и начали гонять с отжиманиями. Трясущимися руками даже я не всегда попадал в вену, но и этого оказалось мало. Наиболее способные ученики были удостоены поднятия за ноги во время работы с иглой. Короче, рука бойцов колоть устала!
Готовясь ко сну и подвергая самым жестоким и изощренным пыткам закончившийся тюбик зубной пасты, я все размышлял, что же нам приготовят завтра. Вроде все симуляции обыграны, сложность по нарастающей достигла своего пика, а впереди еще два дня. Когда отключают свет, появляется возможность полностью погрузиться в свои мысли и серьезно поду... а нет – все, включили – симуляция военных действий в ночное время.
Когда начинаешь жаловаться на тяжелую жизнь, кто-то сверху обязательно вставит: "Не, ты не знаешь, что такое по-настоящему тяжелая жизнь – ща покажу." Подлые враги в виде фантазий командования устроили АБаХ ночью сразу же после утомительного дня. Так что впредь буду исключительно радоваться хорошей жизни, и вдруг кто-то сверху мне скажет: "Не, ты не знаешь, что такое по-настоящему хорошая жизнь... Но очень скоро узнаешь!"


Окончание курса Ховеш Крави

Предпоследний день – это полная ж... жестокости участь уборки комнат и прилегающих к ним территорий в радиусе двухсот метров. К тому же, так как мы проживаем на третьем последнем этаже бараков, командир заставил нас убирать еще и крышу в наказание за склад коробок из-под пицц и суши. Оставшиеся полдня провели на плацу в подготовке к церемонии окончания под крики прапора, возомнившего себя майором (вероятно, пролетевший голубь невольно повысил его в звании):
- Почему вы так стоите, я же так не сижу! Почему вы правой ходите меньше, чем левой! Почему я должен на вас, а не вы себе сами!
Ну и прочий истеричный бред. Ему на "яд-штаим" надо выставить объявление, мол, продается нервная система в отличном состоянии – заводится с полуоборота.
Под вечер оттащил Артемку от Донцовой, чтобы соблазнить самоволкой в Тель-Авив и хоть как-то расслабиться. Он поныл для приличия, что находится на самом интересном месте, где убийца убивает убийцу убийцы, но все равно согласился. Сели в автобус и стоя доехали до конечной: старой автобусной станции, потому что ничего больше я в столице не знал. Упившись пивом в ближайшем баре, мы приняли, как тогда показалось, вполне разумное решение походить по темным закоулкам в поисках интересного. Но кроме бомжей, валявшихся в горах мусора, ничего интересного не находилось. М-да, не тот это город, и полночь не та!
Внезапно мы вышли на улицу красных фонарей, где собственно фонарей фактически не бывает. Зато было такое состояние, когда душа просит тела, и между ног затеплилась надежда. "Оставь одежду, всяк сюда входящий," – ухмыльнулась Похоть, и сняв себе по путане, мы с Артемкой разошлись по комнатам для соития достоинств с недостатками.
- Что ты хочешь, мой нена****ный? – промурлыкала молодая русскоязычная деваха с двумя средними образованиями, размера, эдак, третьего.
- Хочу, чтобы все мои "хочу" сбылись, – ответил я, но по открытому рту, заклинившему на полуслове, стало понятно: в рекурсиях она была не сильна. Так, принцесса – меньше стресса, я тебе не мозги собираюсь... А вот это она поняла без слов, и, развалившись в позе "добро пожаловать в органы", кинула мне кондом со словами: "Защищайтесь, сударь!"
Лишь вдоволь позанимавшись сексом, временно понимаешь, что это – не главное. Деньги, с которыми я пошел гулять, меня предали, и возвращение состоялось без них. Ну хоть Артем наскреб нам на такси, и всю дорогу мы обменивались впечатлениями о самом страшном оружии – сексе, который столько народу уложил. Я пожаловался, что меня обманом выперли немного раньше окончания оплаченного часа. А он похвастался спертой пачкой уникальных вещей, созданных людьми для людей от людей – то есть презервативами. Он бы еще использованный прихватил, полный жизненной силы. Под конец поездки подвозивший нас куфияносец с улыбкой сказал на довольно сносном русском: "В следующий раз возьмите меня с собой."
Наш отряд уже был снят с охраны территории, а это означало грамотный "прокрад" на охраняемую военную базу, что куда сложнее простого перелезания через забор с помощью знакомых постовых. Тут самое сложное – не торопиться, и в засаде мы прождали удачного момента почти два часа. Зато, незаметно вернувшись в отряд, смогли спокойно доспать до подъема оставшиеся минуты в своих койках... А после – на построении... А после – в столовой... И, конечно же, на затянутой церемонии – ну там только ленивый не спал (кажется, в этой фразе что-то не так).
И вот, с началом июля закончился курс "ховеш крави" (боевого медика). Всем новоиспеченным эскулапам вместе с бумагами об окончании выдали значки "ниндзя". Горизонтально вытянутая красная "звезда Давида" с медицинской змеей посередине получила такое название благодаря визуальной схожести со "звездочкой ниндзя" – сюрикен. Как и положено по Чехову, если на груди висит "звездочка", она обязательно должна быть кинута. В тот же день мы всей толпой обпуляли мусорку новыми значками.
Дело в том, что солдату "крави" (боевые части), в отличие от "джобников" ("job" – рабочие части), как-то не принято носить заслуженные знаки отличия, за исключением инструкторов. Впрочем, последние также не носили значков на гражданке. Думаю, данная традиция родилась не на пустом месте, ведь по значкам можно определить ценность солдата в глазах похитителей. Собственно, в то время я не видел в этом никакой логики, но не стал отрываться от толпы, тем более, что носить этот значок все равно бы не мог – не хочу выпендриваться. Выкидывать его было немного жаль моей собирательной натуре, но впоследствии я с легкостью расставался со всеми значками, тем самым не жалея о выброшенном первом.


Курс Ибис

Меня сразу же перевели на новый курс при авиабазе "Пальмахим", назвав его "ашлама" (восполнение), хотя я лично относился к пехотному типу войск. Сперва я очень обрадовался, подумав, что все-таки удалось добиться более профессионального курса (чем какой-то "ховеш крави"), так как получил значок крылатого змея, свернувшегося вокруг английской буквы "V", приняв его за еще один вариант медицинского символа. Обычно значки присваивались лишь по окончании курсов, но они также могут являться знаком принадлежности к какому-то виду войск.
Еще порадовало новое обмундирование: красные сапоги, краповый берет, майки и дополнительные пары несносных носков (в смысле очень крепких), ведь у них работа самая тяжелая: весь день на ногах. А если у хозяина еще и насморк, то служить им вдвое больше. Получил еще одну карточку солдата с новым номером. Самая непонятная добавка, но дают – бери (а не дают – отбери), как гласит народная мудрость.
Однако оказалось, что я не отношусь к элитному подразделению "Маглан" (собственно, до этого я о нем и не слышал), так как у них свой курс и своя подготовка. Однако, мне предоставляется возможность пройти спецкурс под тем же командованием или что-то вроде того. Словом, запутали все мозги, но когда нечего терять, можно рискнуть всем – я спокойно подписал все, что требовалось.
Это был странный месячный курс войск разведки, где, как я заметил, во всей символике так или иначе присутствовали крылья, хотя это, наверное, логично для авиавойск. Многие инструкторы носили значки черно-серебристого ворона со "звездой Давида" в центре. После мне объяснили, что это не ворон, а зимородок. Какая, нафиг, разница! Что же меня действительно потрясло – это когда выданный мне "змей" на значке оказался птицей с очень длинным клювом – ибис. Ну просто за-Ибис, как все сложно!
Начали проясняться примерные цели курса. Оказалось, что это спецподготовка узких специалистов, к прохождению которой допускается определенный психологический профиль (кроме медицинского профиля, есть еще и психологическая шкала). Это престижный экспериментальный курс, не гарантирующий реального действия – просто уникальная подготовка "на пробу". Что ж, я проучился в двух экспериментальных заведениях – вполне логично и в армии не нарушать эту традицию. А престижными в израильской армии называют практически все курсы.
Курсанты не были здоровяками из спецподразделений или очкариками-ботанами. Наоборот – сплошные серые личности. Нам не давали повышенные нагрузки или заумные тесты. Было очень много бесед, как групповых, так и личных на иврите и русском. Болтали о всякой ерунде, что жутко напоминало университетский курс "меамануёт бейн ишиёт". Каждый день утром и вечером были лекции, которые я окрестил "промывкой мозгов" по секретности информации. В курс входила всякая чепуха, типа, что говорить и не говорить родным и друзьям, как себя не вести и что не носить на гражданке. Разумеется, речь не шла о перевоспитании в пионеров – скорее, правила были интуитивно понятны: с друзьями общаться охотно и много, но не давать поводов подумать о дополнительной функции, или, увидев сослуживцев с курса на гражданке, относиться, как к незнакомому человеку. Разумеется, никогда и нигде не носить значков, которые мы получили или получим в будущем.
Надо отметить, что это работало, хотя в этом я не сознавался даже самому себе. По крайней мере, за весь последующий срок службы я даже званий не пришивал на рукава, за что мог схлопотать от армейской полиции – так и ходил "молодо-зелено", как сказал бы мастер Йода о себе в отрочестве. А из значков носил лишь медицинскую змею на красном фоне, как символ "ховеш крави" – не носить сей знак на гражданке было бы весьма странно, поскольку все "ховшим" (медики) его носят.
В плане общения проблем не было вовсе, поскольку я и так не был чрезмерно общительным в армии, а тут вообще замкнулся в себе по принципу: молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои. Примерно то же можно было сказать и об остальных: никто ни с кем не общался даже после отбоя. Было очень много репатриантов, почти половина с русскоязычной внешностью, а сколько на самом деле, оставалось догадываться по акценту. Но даже с ними я не общался, впрочем, как и они между собой – просто проходили курс и все, разговорчики лишь по делу и исключительно на иврите.
Люди на курсе менялись: одни пропадали, новые приходили. Складывалось ощущение, что у курса нет начала и конца, по крайней мере, для какой-то отдельной группы. Ничего, главное, что у меня есть я – МЫ справимся, да и в общем-то НАМ здесь нравилось. Особенно эти ощущения таинственности и недосказанности, которые даже не хотелось раскрывать. А главное – тут не было шмирот (дежурств), мытья посуды и уборки территории. Все-таки это была база ВВС, а не наша. Вообще эти курсы очень напоминали универ с общежитием на его территории, только друзей у меня здесь не было. В выходные мы уезжали домой, поскольку охрана базы предоставлялась людям в белом, возвращались не на построение, а сразу на лекции. Как я понял, единственным наказанием на этом курсе являлось отчисление или перевод – перевоспитывать муштрой или дисциплиной никого не собирались – все должны быть самосознательны.
Начались занятия по обращению с "воздушным змеем" – прямым передатчиком со "слухачом" или лазерным микрофоном удаленного действия, вся суть которого заключалась поймать четкий сигнал, а оператору нужно было лишь настраивать частоты. Но что интересно, сам оператор речи не слышал – лишь сигнал, делая подводку частот для увеличения четкости, а уже ведущий "летучего змея", принимая этот сигнал, расшифровывал его. Вроде как, таким образом система защищала сама себя: передающий сигнал не знал ни что он передает, ни куда. В свою очередь, принимающий знал, что передают, но не знал откуда и как. Между маяком и базой была лишь невидимая ниточка, державшая "воздушного змея".
Самому "змею" требовалась постоянная смена частот в четкое время, пропустив интервал которого, все последующие действия теряли смысл. Поэтому, даже если аппаратура попадет в руки врага вместе с оператором, который расскажет, как ею пользоваться, упущение интервала не даст пустить "дезу" в эфир.
Поймать "змея" достаточно реально. И тут не было примерных сказок о "Мальчише-Кибальчише", который под пытками хранил страшную тайну Красной Армии, что она всех сильней. Зато было несколько легенд. Например, если ловят "змея" на территории без оборудования, то он – случайно забредший турист с паспортом другой страны, разумеется, без знания арабского – заподозрить его в шпионаже просто нелепо. Или, как вариант, если дурачка ловят за непотребным делом, и тут я имею в виду работу с дорогущим американским оборудованием, тогда отвечать на все вопросы без утайки: рассказывать все, о чем спрашивают, и постараться тем самым сохранить себе жизнь и здоровье. Все остальное дело ШАБАКа – активно действующий и более серьезный уровень спецслужб.
Учеба была как дневная, так и ночная – например, ночью учились ходить с "мышью" и настраивать аппаратуру в полной темноте. Впрочем, это как раз было несложно, поскольку все упрощено до идиотизма. И хотя полная упаковка брезента, где хранилось оборудование, занимала не меньше часа, все детали были достаточно крупные и интуитивно понятные для определенных ситуаций – что-то вроде объемного пазла. Но, будучи художником в душе, я не столько поражался техническому прогрессу, как красоте ночного неба, предстающего через "мышь" невообразимо прекрасным зрелищем с бесконечным количеством звезд, которые, словно росинки или алмазики, были раскиданы по черному полотну. Правда, после этих красот болели глаза и отказывались привыкать к темноте, требуя вернуть "мышь". Бегать в таком состоянии было просто невозможно, но, к счастью, ночных марафонцев из нас никто и не делал.
Проходили также курс "крав мага" у инструктора с нелепым значком железных крыльев с черным ромбом посередине и серебряным кулаком внутри. Сей беджик он цеплял на свою кепку. Однажды, потеряв свой инструкторский головной убор, он в наказание был обязан неделю носить панаму-тембель, действительно создающую дебильный вид. Но прикалываться над инструктором по рукопашному бою могут разве что инструкторы по стрельбе. Собственно, с тех пор к шапкам такого типа я отношусь, как к наказанию, и предпочту получить солнечный удар, но не надеть это убожество.
Сам "Крав мага" мне понравился своей техникой – ничего лишнего, как в красивом капуэро или перенасыщенном национальным колоритом боевом гопаке, нет запретов бокса на удары ногами, нет ограничений карате и спортивного кикбоксинга. В отличие от айкидо, стиль вообще ориентирован на максимальный ущерб в наименьшее время для людей без особой техники, рельефных мускулов или боевой подготовки в прошлом, то есть подошло бы любой девушке. Запретных приемов нет вообще, много болевых, но, в отличие от джиу-джитсу, реально вести оборону против более чем одного противника и, опять же, не требует оттачивания техники. Нет, разумеется, были вещи, требующие качественной отработки, но месячный курс не сделал из нас спецназа, хотя давал основные понятия и принципы.
Для меня курс закончился как-то внезапно, также как и начался, поскольку никто не говорил, что он будет идти месяц или вроде того. Не было церемоний окончания или последнего слова. А просто в один день приехал автобус, набрал по списку народу с разных курсов и развез всех по остановкам, как мне показалось, в рандомальном порядке. Меня высадили на перекрестке Ихуда и объяснили, как добраться до станции поезда в Тель-Авиве. На все это я смотрел, словно со стороны, толком не понимая, что и зачем делается – просто делал, как говорили, без лишних вопросов. Совершенно не ориентируясь в городах израильского центра, я, разумеется, заехал не туда, поэтому опоздал на поезд, и пришлось ехать автобусами. В тот же день мне позвонили и приказали явиться на Бакум для дальнейшего распределения. Только тогда я и понял, что курс для меня закончен, вот только удачно или нет, было совершенно непонятно.


База под Иерусалимом

Следующее направление было в Иерусалим, откуда бронированным автобусом я и был доставлен на новую базу. Здесь мне была выдана вполне понятная эмблема с иерусалимским львом у стены, произведен стандартный инструктаж и оформлены все документы на постоянное место службы. На базе покоились довольно приличные вагончики-бараки, все аккуратненькое, чистенькое, и не так пыльно, как ожидалось. Судя по всему, тут в ходу наказание в виде уборки территории – ничего, бывает и хуже. В обед оказалось, что и с поваром повезло. Все бы ничего, но прапор оказался настоящей Божей тварью, причем весьма редкой! На второй же день наказал меня шабатом за прослушивание музыки в наушниках во время дежурства. А я как раз обещал маме приехать к ее дню рождения – пришлось отложить празднование на следующую неделю, если не придумаю, как себе выбить отпуск по болезни.
Однако, с гимелями пришлось повременить, поскольку на следующий день неподалеку от Вифлеема начала наклевываться какая-то демонстрация. Нас собрали, раздали резиновые пули и строго-настрого запретили ими пользоваться – разве что предупредительные выстрелы в воздух, ну или, уж если совсем прижмут, то по ногам. Короче, дебильный инструктаж. Я поковырял ногтем пластиковый наконечник в виде шарика, так и не поняв, почему же пластиковые пули называют резиновыми. Но особенно долго разбираться нам не дали, поскольку предстояло облачиться в бронежилеты, каски, эфоды да проверить на себе еще тысячу и одну хрень перед тем, как залезать в грузовики и БТР-ы.
Армейская техника отвезла нас под Ткоа, куда, по идее, направлялась толпа арабыдла. Разумеется, в само поселение мы не сунулись, а просто укрепились на местности.
Когда появилось шествие, заорали громкоговорители, начали стрелять в воздух, но толпа не только не остановилась, а даже традиционно пропустила вперед женщин, которые несли на вытянутых в небо руках своих (а, может, и чужих) отроков. Знакомая картина – значит, подойдя ближе, мужчины начнут стрелять из калашей из-за спин этих мадонн с младенцами.
Собственно, я стрелял в воздух, за которым находилась эта толпа, не очень опасаясь, что меня сдадут сослуживцы, прицельно стреляющие примерно под тем же углом. Даже хотелось сказать: "Люди, да вы чокнутые! Вы мне нравитесь!" Но, когда появились арабабы с арабятами, часть народа опустила оружие, а часть вроде как даже стали целиться тщательнее. Снайпера из меня бы никогда не вышло: ну не умею я рассчитывать расстояние до цели, управлять дыханием при ровном пульсе, держа трехкилограммовую дуру и плавно без моргания нажимать курок. Однако, желание залепить кому-нибудь в глаз, чтобы пуля дошла до мозга, заставило целиться не таясь, забыв, что надо делать вид, мол, случайно повело оружие вниз.
Я целился в них, надеясь, что резиновая пуля хоть для кого-то окажется смертельной. И не было в голове дурацких мыслей о святости человеческой жизни, стенаний Раскольникова об убийстве принципа или неприятие расовой ненависти. Все люди расисты, просто в разной степени: раса людей топчет расу тараканов, не задумываясь об их внутреннем мире или что у них детки малые еще в коконах. Примерно также я относился и к магометанам, гонимый не только предвзятым мнением, но жаждой мести. К сожалению, больше пары выстрелов сделать не удалось, так как поступил истеричный приказ прекратить стрельбу. В спешном порядке нас начали загружать назад по БТР-ам, полетели гранаты со слезоточивым газом. К тому же, похоже, демонстрацию уже остановила какая-то внутренняя потасовка, и очень хотелось надеяться, что они там перебьют друг друга.
Мы объехали поселение с другой стороны и оперативненько так начали двигаться по городу под ошарашенные взгляды палестинской общественности, которая, похоже, вообще не была в курсе дела о демонстрации на окраине города. Я, как и положено боевому медику, двигался в самом тылу, надеясь, что не будет раненых не по причине гуманизма, а потому что убивала эта жара и пыль. Словом, не хотелось возиться с кем бы то ни было. К тому же, из-за быстрого вывоза нас из самой интересной заварушки настроение было окончательно испорчено. Пули просились наружу, но в кажущемся мирным поселении стрелять было не в кого. Несмотря на недавнюю стрельбу, ощущение постепенно переросло во что-то рутинное, словно мы на учениях движемся по мирному городу, делая вид, какие мы крутые с оружием. Офигевшие редкие прохожие отходили с тротуаров к домам и неодобрительно молча взирали на наше шествие. Хоть камни не кидают, и на том спасибо. Впрочем, похоже, весь агрессивный молодняк сейчас дышит слезоточивым газом или получает по морде от старших собратьев.
Когда мы, наконец, остановились в какой-то мечети, где тут же арестовали трех присутствующих арабов, все как-то перестало быть таким суматошным, и даже сложилось ощущение, что вот-вот принесут обед. Но обеда не принесли, мы просидели в ожидании хоть чего-то почти до двух, но ничего не произошло. Может, местная полиция там разобралась, может, сами утихомирились, а может, как я надеялся, просто поубивали друг друга. После был отдан приказ возвращаться. Я так и не понял, зачем мы арестовали эту троицу. Может, просто под руку подвернулись, может, надо было хоть как-то оправдать свой вход в поселок, а может, они и были основной целью – этого так и не сказали. Жизнь, в отличие от книг и кино, в большинстве историй не открывает нам начала и конца.
По тому же тихому поселку провели арестованных с завязанными какими-то тряпками глазами. На всех троих были толстые ветровки, и я поражался, как тем не жарко таскать такое. Может, переодеть их в кафан из жалости? С меня лично текло ручьями, оружие поверх эфода, надетого поверх бронежилета, болталось и мешало немыслимо. Все тело чесалось. От каски затекла вся шея, и я неустанно крутил головой, чтобы хоть как-то размять затекшие мышцы.
Вернулись на базу под вечер. Голова просто раскалывалась от боли. Этот шабат я должен был вообще-то провести дома, празднуя мамин ДР, а не шариться по каким-то шариатским деревням. Зато на следующий день было интересно послушать новости, где велись споры о пострадавших в демонстрации. Арабцы орали, что сионистские агрессоры расстреляли мирную демонстрацию, в ответ наши заявляли, что все набитые синяки – результат внутренней драки.
Погибших, к моему сожалению, не было. Стрелявшие бок о бок со мной оказались такими же хреновыми снайперами, как и я. Впрочем, за саму прицельную стрельбу все равно устроили суд. Офицер на фоне израильского знамени заверил меня, что он искренне верит, что именно я стрелял исключительно в воздух, как медик, хороший солдат и ответственный гражданин. И раз я такой ответственный, то мне полагается указать на безответственных товарищей, которые пренебрегли приказом.
Я бы мог с гордостью сказать, что не поддался на провокацию сдать боевых товарищей и гордо принял удар на себя или ловко ушел от удара сам. Ну или как поступает главный герой голливудского кино? Но я же пишу правду, которую, вопреки классику, говорить не так уж легко и приятно. Так что, положа руку на стучащее сердце, сразу согласился настучать с ним в унисон на всех, кто стоял рядом. В принципе, кто они мне – я на базе-то меньше недели.
И вот, когда довольный офицер уже был готов записать их имена, оказалось, что имен-то я и не знаю, а под мое описание подходило полбазы, включая самого допрашивающего. Просто все они и в обычное время для меня на одно лицо, а тут в касках, пыли, вымазанные в чем-то. Выделялся только один белобрысый Алекс, но он как раз опустил оружие, когда вышли женщины с детьми. Ко мне обещали еще вернуться.
Вернулись. Оказывается, не мудрствуя лукаво, меня заложили пяток человек, таких же "сознательных граждан", для которых я тоже был "никто" по имени "никак". Ну уроды! Как говорится: "Вот, ответчик, вам и истец". Пришел приказ отправить меня в центр на дальнейшее разбирательство. И тут я струхнул по-настоящему, поскольку запросто можно угодить на "показательный суд" и стать для других примером, отсидев лет семь. Тем более, что я один из немногих, кто отказался подписываться под петицией с требованием прекратить зачистки, аресты и убийства (как будто мы хоть кого-то убили) мирного населения Палестины.
Это же чистой воды лицемерие, чтобы избежать подозрений в "несанкционированном использовании оружия" и наказания вследствие этого. Я отказался подписываться под такой левой в политическом плане ерундой, и теперь меня отправляют в центр. Обиднее всего то, что даже посоветоваться было не с кем, поскольку из близких мне людей в армии никто не служил, так что, кроме сочувствий и переживаний, мне ничего от них не светит.


Израильский шпион

После стрельбы в Иерусалиме самое логичное было пойти под суд, чего я, собственно, и ожидал. Доказательства были косвенные, и, учитывая, что наручники на меня не надели и в воронок не посадили, я еще не являюсь преступником, а просто сам еду в центр по приказу "сверху". В израильской армии большинство солдат так или иначе предстают перед судом. Однако, это внутренние дела базы, где, как правило, командующий под развевающимся флагом толкает проникновенную речь, дает слово для оправдания и тут же назначает наказание. Но если дело принимает более серьезный оборот и грозит тюрьмой, даже игрушечно-армейской, солдата отправляют в центр на трибунал.
Но, вопреки пессимистичным ожиданиям, в центр меня послали вовсе не на суд, а на очередное распределение. Вот только до этого необходимо было пройти ряд проверок и инструктажей. Среди них был и психолог, и врач, и инструктор в возрасте, но без погон. Собственно, как я понял, меня готовили к первой вылазке на достаточно простое задание в небольшой населенный пункт Асира-Аль-Что-То-Там, расположенный близ Наблуса и окруженный со всех сторон лесным массивом.
Надо ли говорить, что сия новость не просто улучшила настроение и подняла боевой дух, а просто швырнула его за небеса. Какой нашкодивший мальчишка не мечтает вместо заслуженного наказания попасть в разряд секретных шпионов? Ну это я, конечно, преувеличиваю, но хотелось думать именно так. В мыслях всплывали фильмы с Джеймсом Бондом и невероятные ситуации, требующие нестандартных решений. Сам удивлялся, насколько по-детски это представлялось, но ничего с этим поделать не мог.
Не испортило воодушевления даже то, что мне не выдали миниатюрный шпионский пистолет и нож, как у Рембо (сам знаю, как глупо это звучит). Оказалось, что за это еще и платят премию в размере порядка десяти минимальных зарплат. Впрочем, я бы и сам заплатил за такое приключение, так что деньги меня не сильно волновали.
В четверг около четырех утра меня отвезли на точку в гражданской форме с российским паспортом и оборудованием. Лесной массив, обозначенный на карте, оказался низкорослыми оливковыми деревьями. В принципе, спрятаться было можно, но не от кого. Без особых проблем я дошел до точки возле редко разбросанных строящихся домов. Было ощущение, что город только начал разрастаться и умер. Стройки были пусты, как в фильмах ужасов, если бродить по ночам. Однако, солнце уже поднималось над безоблачным горизонтом, и мрачного эффекта не было.
Я залез на крышу почти готовой трехэтажки и увидел весь небольшой поселок, как на ладони. В бинокль была видна пара молящихся прямо на улице бородачей, точнее, их зады, потому что мои "двенадцать часов" на Киблу совпадали с их полуденным намазом на Каабу, но все равно город отдавал пустотой и нереальностью.
Распаковав брезент с оборудованием и настроив "летучего змея", я начал следить за частотой. Уже через пару часов я понял свою ошибку, заняв столь удобную локацию для слухача. Солнце палило просто беспощадно, а о тени оставалось только мечтать. Попробовал укрыться брезентом, но под ним тут же образовалась парилка, и стало еще хуже. Пришлось жариться, проклиная эту безоблачную жаркую погоду израильского лета и бородатых басурман, из-за которых я, собственно, сюда и вылез. Перебазироваться смысла не было: другие постройки также не отличались оттененностью, а если искать достаточно высокое место в тени, то можно пропустить интервал, сделав вылазку бессмысленной.
Я уже начал жутко жалеть, что не взял что-нибудь почитать или пописать, нарушив инструкции, строго запрещающие подобные действия. Однако, вскоре начала болеть голова, и вообще ничего не хотелось. Я даже перестал периодически осматриваться по сторонам, потеряв всякую осторожность. Но этого и не требовалось. Похоже, в городке осталась одна-две группировки, которым также было глубоко наплевать на все вокруг, кроме этой жары. В отличие от меня, недоделанные шейхи сидели по домам или, по крайней мере, в тени навесов. Прихваченная с собой вода нагрелась и стала противной. Бутерброды тоже в горло не лезли. В сотый раз я пообещал себе, что соглашаюсь на подобное задание в первый и последний раз. Вылазка почему-то больше не ассоциировалась с Джеймсом Бондом, мысли о будущей премии чуть улучшили настроение, но этот миг быстро прошел. Было невыносимо скучно, время тянулось назад, болела голова, и я уже почти не следил за частотой и направлением слухача.
Очнулся от полусна лишь при мигании маяка, подающего сигнал к отходу. Оказывается, в какой-то момент я мысленно отключился, продолжая выдерживать интервал на автомате. Мысли сразу собрались, и, покидав оборудование в брезент как попало, я двинулся к точке высадки. Нет, я почти побежал, неимоверно радуясь, что все это наконец-то закончилось.
Это был самый утомительный и скучный день в моей жизни. Совсем не так, как в кино, где агентов разведки преследуют опасные приключения и невероятные события, о коих впоследствии нам повествует режиссер. Не будет и последующих орденов или почестей, которыми удостаиваются "герои" пожарных или полицейских служб, поскольку секретные операции потому и секретные. "Не герои" просто делают свое дело, рискуя собственной жизнью ради спасения сотен других, понимая, что никто из спасенных не узнает и не придаст значения этому вкладу.  Быть "героем" намного легче, когда знаешь, что это оценят.
Впрочем, в моем случае, может и обломится абстрактный значок без церемоний с достойной выплатой по окончании службы. Как говорил Василий Теркин: "Зачем мне орден, я согласен на медаль". Но уж точно не за тупое лежание под солнцем. Как любой медик, тем более военный, я автоматически причислен к "героическим профессиям", потому что спасаю жизни. И была в этом какая-то несправедливость, а, может, это говорило во мне разочарование и несбыточные ожидания от нелепых фантазий. Хотелось с кем-то поделиться всем, что накопилось за этот занудный знойный день, и было не с кем, кроме своего дневника.
По пути назад голова не просто болела – она раскалывалась на мелкие кусочки до двоения в глазах. Хотелось упасть и уснуть суток на пять. Однако, поспать удалось лишь в автобусе домой, ну и, разумеется, дома я отсыпался уже по полной. Почитал новости. Арестовали четырех активистов Хамаса, которых я называю "хамасек-активами". В соседнем городе Наблусе началась зачистка с убитыми по обе стороны. Снова повышенная готовность всех и вся, снова комендантский час. Потом новости запестрели будущим освобождением семидесяти семи палестинцев, а, учитывая, что за неделю до этого уже было выпущено более трехсот, об остальных событиях все просто забыли, отстаивая свои правые или левые лозунги.


Летучий Змей

После успешной вылазки в качестве "летучего змея" началась интересная служба. А "летучим змеем" я оказался во всех смыслах, поскольку, кроме спецоборудования типа "летучий змей", был причислен к цанханим (ВДВ – наплечный знак змея с крыльями на красном фоне), где был "ховеш крави" (боевой медик – другой змей и тоже с крыльями). А вообще, после самой вылазки внешне мало что изменилось, но внутри чувствуешь себя значительным и особенным. К тому же, то ли в целях секретности, то ли в силу других обстоятельств, приходилось постоянно менять базы от топазно-зеленого (самые религиозно-бородатые войска в Израиле – "нахаль хариди") до вишнево-вишневого (правда, туда я попал лишь на 3 дня на один короткий курс, но все же...). Много времени проводил в дороге, благодаря чему занялся своим английским: начал читать Гарри Поттера на родной его мове. Также начал было собирать наплечные знаки баз, на которых был, но после посчитал это скучным, тем более, что часть из них где-то потерялась, и вообще, не хотелось бы стать наплечных дел мастером.
К концу августа меня в который раз "окончательно" перевели в Нетанию. Две-три недели было довольно тихо. Настолько тихо и близко от города, что в одной из самоволок удалось познакомиться с девушкой Таней. Как и прошлая Танька из Нетаньки, она была старше на два года, неброская, не очень активная, даже чересчур осторожная, только внешне они были совсем не похожи. По иронии судьбы я как раз снова наладил отношения с Машкой и снова оказался в том же треугольнике, как и три года назад. Оставалось надеяться, что одна Татьяна не повторит судьбу другой.
Уже на втором свидании трусиха Танька взяла с меня слово, что в самоволку я сбегать не буду, чтобы ей было спокойнее за меня. Обещать это было нетрудно, поскольку я и сам не знал, зачем устраиваю себе такой "экшн", позволяя своему "летучему змею" в душе перелетать границы базы. Ладно, раз уж обещал, то пусть все идет своим чередом: тихо и спокойно.
И только я начал привыкать к относительному спокойствию в Нетании, как посреди недели направили нас прямиком под Туль-Карм. Все бегают, лазают по сарацинским домикам, я отсиживаюсь в БТР медицинской помощи. Ну обязанность у меня такая! Впрочем, носиться по жаре желания все равно не было. Периодические перестрелки, но ни одного раненого не поступало – лишь обезвоживание, мозоли, синяки.
Вдруг повалили один за другим солдатики ко мне в БТР. Говорят, пиши что хочешь, но чтобы меня туда (на передовую) не возвращали. Я объясняю, что, как простой ховеш (медик), не имею такой власти, и вообще, что такого страшного там произошло. Оказывается, абсолютно ничего. Солдаты, ведите ли, не чувствуют себя солдатами, поскольку боевики давно покинули деревню, одна молодежь осталась с камнями в руках. Ну не отстреливать же их – в тюрьму посадят, а не реагировать тоже невозможно, так как подонки тут же наглеют, подходят ближе, и камни оставляют нехилые синяки на скулах, руках и ногах солдат.
Я сказал, что если это основная причина отказа воевать, то даже в том случае, если я тут напишу температуру под сорок, по возвращении всем нам будет прямая дорога в тюрьму. Как личный совет, рассказал о петиции на одной из прошлых баз под Иерусалимом, мол, говорите, что не желаете воевать с мирным населением. За это пожурят, но хоть в тюрьму не отправят – сам свидетель. И цель вроде как благородная, ну не писать же, что синяков боитесь и на крики подростков обижаетесь. Идея за одни сутки захватила весь батальон. Знал бы, в жизнь бы не посоветовал, а то словно политически-левую заразу перенес с одной базы на другую. Комбат встал на дыбы, нас вернули в Нетанию и начали разбирательства. На этот раз все мои наблюдения были со стороны.
Однако, чем все это закончилось, узнать так и не удалось, потому что снова пришел перевод. И летучим змеем полетел я на новую базу, на этот раз под Хадерой, которая душой своей была именно там, но вот физическим местоположением все же ближе к Дженину. Это я узнал, когда бронированным автобусом довезли меня до конечной точки, где уже стоял армейский амбуланс, и все лихорадочно искали дежурного медика. Меня чуть ли не в охапку схватили, сунули в руки галиль (оружие), кинули в машину и сказали, что мы возвращаемся в Хадеру. И это в первый же день моего прибытия! Оказалось, что всего лишь необходимо сопровождать скорую с раненым в голову, и я так удачно подвернулся, ведь по "нохалю" водитель не может везти пострадавшего без сопровождения.
Обязанность армейского медика – любым способом довезти солдата живым до госпиталя. Причем, в действиях практически нет ограничений. Однако, с этим солдатом придумывать особенно было нечего. Лежит себе тихо со снесенной крышей (в прямом смысле снесенной), даже почти не стонет, так что морфин отпал сразу. Жгуты накладывать некуда, так как все остальное тело цело – не на шею же. Капельниц и так три штуки навтыкал, чтобы жидкости в теле хватило до Хадеры. Голова перебинтована, дышит хоть и слабо, но сам, и моя фантазия на этом закончилась. По идее, надо бы говорить с ним, чтобы контролировать его сознание (не дай Бог отключится), но в голову совершенно ничего не лезло. Начал рассказывать ему нового Гарри Поттера, которого как раз читаю в автобусах.
В больнице нас уже ждали и забрали моего солдатика на самом интересном месте рассказа. Больше я его не видел. Вернулся на базу я в той же армейской скорой помощи. Водитель сам не знал, что произошло, так что подробности я узнал лишь по приезду. Оказалось, что была вылазка в Дженин вместе с тяжелой техникой. Один солдат подлез под свой бронетранспортер как раз тогда, когда откинули люк. Вот и получил он по своей ретивой голове до потери сознания. Оглушило его нехило: сотрясение, наверняка, заработал, но от потери крови бы не умер, так как в основном лишь хорошенько содрал кожу на макушке. Его перебинтовали и отправили на базу, а врача на базе не оказалось – значит, по упомянутому "нохалю" надо срочно доставить в ближайшую больницу вне зависимости от степени ранения. Так что ничего страшного с ним бы не произошло в любом случае.
- Ладно, пара лишних капельниц, поставленных мною, ему не повредят, – думал я, а Гарри Поттера он потом и сам почитает, если захочет.
Три недели торчал под Дженином. Как и в Туль-Карме, там введен комендантский час, подростки с камнями, резиновые пули, которыми нельзя пользоваться, бронированные автобусы, аресты каких-то лидеров какой-то танзимятой группировки. Середина сентября не сильно отличалась от начала месяца. Галиль, с которого стрелять мне еще не доводилось, так и остался у меня. Как ответственный солдат, я на следующий же день сам пошел на склад и расписался в его получении. Но вот это как раз было не совсем правильно, поскольку надо было подробно рассказать командиру, как я его получил.
Аукнулось это достаточно скоро. В армии при въезде на базу обязательно надо передергивать затвор. Обычно, затерявшись в толпе вышедших сослуживцев, я только делаю вид, что передергиваю, поскольку мне это вообще неинтересно. Но вот останавливается наш бронированный автобус перед входом, все выходят, передергивают и шагают через проходную. А я зачитался Поттером и вышел последним. Подхожу к проходной, и вдруг меня не пропускают без этого обязательного действа. Что тут скажешь, беру галиль, целюсь вверх и начинаю судорожно искать, на что дернуть, так как в М-16 все совсем по-другому, а с моим равнодушием к оружию я галиль серьезно осматривал вообще в первый раз.
Стоящие на воротах переглянулись, и один подошел узнать, все ли у меня в порядке. Я честно сказал, в чем моя проблема, за что был легко пропущен, а после вызван к майору вместе со своим командиром. Оказалось, что надо было проходить инструктажище, стрельбища, стойбища, лежбища, кладбища, бомбоубежища и площадь для народного гульбища, чтобы только получить разрешение на разрешение носить галиль. А мне его выдали вместе с раненым солдатом, так как по тому же "нохалю" этой базы боевой медик сопровождает скорую помощь с галилем наперевес.
Дело ничем так и не успело закончиться, потому что в итоге послали меня на юг (то есть "на йух"), а именно в самый сортирный сектор на границе с Газой. Море колючей проволоки, море песков и даже море моря видно. Однако, для меня хорошее море – Мертвое море. А на Средиземное мне даже смотреть не хочется, тем более через проволОчки пустынных колючек и колючих прОволок в пустыне. Не про это ли место пел Окуджава "здесь птицы не поют, деревья не растут"? Из зелени посреди пустыни торчали только солдаты, а из растительности – лишь кактус под лисой на плече да сирень бритая.


Сектор Газа

Мне – коктейли и камни, я тру воздух резиной:
Боевые на стрельбах, за победу – тюрьма.
Я живу на прицеле, под кассамом, над миной.
Я ловлю – отпускают дерьмо задарма.
И спешит им помочь из ООН-а инспектор,
Тащит речи и деньги, чтоб покрыть мой деликт.
Дайте что ли асфальт и какой-нибудь сектор -
Я вам вмиг закатаю Близ-Восточный конфликт.

На следующее утро после прибытия на базу, граничащую с Сектром Газа, я заступил на обычное дежурство медика. По сути ничего делать не нужно, если не поднимут по тревоге, что в общем-то и произошло ближе к обеду. Собственно, когда задача базы заключается в охране пограничного забора, боевая тревога слабо отличается от учебной: поднимается две-три машины, загружается десять-двадцать солдат в полном снаряжении, едут на точку, осматривают забор и горизонт и возвращаются, раздраженные жарой и бесцельной поездкой. Однако, на этот раз послали лишь шесть человек в одной машине уж не знаю почему – может, на каждую сторону света послали по машине, а может, большинство машин уехало по учебной тревоге, оставив только дежурных – нам не сказали. Подъехав к забору с муляжами видеокамер на высоких столбах, все, кроме водителя, вышли и разбрелись в разные стороны, чтобы поскорее осмотреть забор и двигать назад под кондиционер.
Внезапно один из солдат начал подавать знаки, мол, двигайте сюда, что-то нашел. Едва переставляя ноги, то ли от жары, то ли от того, что был ближе других, я со всеми остальными начал двигаться по направлению к нему. Меня догнал командир и похлопал по плечу, типа, двигайся быстрее. И тут раздались выстрелы. Два приглушенных пистолетных хлопка с коротким перерывом между собой. Мы синхронно плюхнулись на землю и, перехватив поудобней автоматы, сняли с предохранителя.
Местность была достаточно однообразно-плоская с небольшими холмиками и впадинами. Лишь дорога как бы возвышалась над ландшафтом и уходила сквозь забор через всегда закрытые и окутанные колючей проволокой ворота. Мы с командиром огляделись. Еще двое слева от нас также лежа затаились за холмом с автоматами, направленными в сторону забора. Пятого справа, позвавшего нас солдата, видно не было из-за возвышающейся дороги. Машина, резко вырулив, умчалась по направлению к базе. Первое, что пришло в голову: "Бросил, сука трусливая!" Но, конечно же, он рванул за подкреплением, да и глупо было бы оставаться на возвышенности, учитывая, что машина сама по себе является хорошей мишенью. Думаю, у армейских водителей в подобных ситуациях есть свои инструкции, с которыми я просто не знаком.
Раздался еще один хлопок, и трое газанутых один за другим газанули через дорогу в сторону обвитых колючей проволокой ворот. Не задумываясь и нарушая все уставы, по которым сперва требуется прокричать на иврите и арабском: "Стой! Стой! Или я буду стрелять", – после выстрелить в воздух, и лишь потом целиться по ногам, мы открыли беспорядочную пальбу по троице. Я сделал пару одиночных выстрелов "в никуда", оглушенный неожиданностью смены ситуации и самой стрельбой. Ну вот почему на стрельбище затыкают уши, когда надо привыкать стрелять под реальным грохотом пороховых зарядов? Кончики пальцев резко похолодели и странно пульсировали, от чего автомат нелепо дергало. ПугАло ощущение незащищенности, хотелось сжаться в комок и как-то поместиться за приземистой кочкой, что было физически невозможно.
Тот из парней, кто бежал в середине, упал прямо под ноги последнего, который, чтобы не споткнуться, прыгнул в сторону, и получилось, что оба нарушителя лежат по разные стороны дороги. Среднему пуля как-то нелепо попала в шею и вышла через лицо: может -щеку, а может – через скулу, разглядеть было трудно. Что ж, мы не гостеприимные сторожа, заряжающие ружья солью с хлебом. Как только тот упал, стрельба прекратилась, еще через секунду командир заорал: "Не стрелять!" – прямо над моим ухом, хотя уже никто не стрелял. Он прокричал это еще раз пять, наверное, обращаясь к каждому из нас в отдельности, а может, просто от неожиданности.
Какое-то время мы лежали и смотрели на раненого, распластавшегося на дороге. Мне почему-то вспомнились какие-то голливудские сцены, где с пулей в горле враг сразу же умирал с криками, фонтанируя кровью. Или раненый проклинал врагов, пока его товарищи, отстреливаясь больше для острастки, старались перетащить бедолагу в укрытие. Тут криков не было. Кровь струилась, но как-то вяло, словно из обычного пореза, без пульсаций и не так обильно, как почему-то ожидалось. А главное, он не умирал. Он лежал на возвышающейся дороге под палящим солнцем то ли извиваясь, то ли странно конвульсируя, делая какие-то бессмысленные телодвижения, не пытаясь ни встать, ни ползти. Машинально я отметил, что, видимо, позвоночник не перебит. Никто не пытался к нему приблизиться, и вся эта немая сцена казалась мне чем-то нереальным, неправильным что ли. Я не знал, что делать дальше. Похоже, никто не знал.
Почему-то в этот момент я подумал – если так был бы ранен наш солдат, что бы мы делали. Наверное, точно также лежали бы в ожидании, не предпринимая попыток его спасти. Спасти же "хаджу-под-себя" мысли не возникало, однако не было и желания добить, как кровного врага, даже если бы это не грозило мне тюрьмой. И тут я подумал о пятом солдате, залегшим по другую сторону насыпной дороги. Его видно не было, а, учитывая выстрелы, поди знай – может, тоже лежит там раненый и истекает кровью. Его имени я не помнил, так как мы познакомились только сегодня перед выездом, но даже если бы и знал, кричать бы не стал. Я себя успокоил тем, что криком можно выдать свое месторасположение, также как и он может раскрыть себя ответом. Хотя на самом деле, мне не хотелось услышать тишину или предсмертные крики. И, если совсем честно, не потому, что я так переживал за сослуживца – просто боялся, что придется к нему ползти по простреливаемой возвышенности.
И тут внезапно пришло некое внутреннее успокоение, словно открылось второе дыхание, куда более спокойное, чем первое. Я просто лежал и ждал, словно зритель в ожидании развязки, осознавая свою полную безопасность и отстраненность от происходящего. Время потекло как-то медленно, и стало скучно. Лежащий на дороге все никак не хотел умирать и даже не терял сознания ни от шока, ни от потери крови. Похоже, не так уж хрупка человеческая жизнь, особенно, когда так сильно за нее цепляешься. Мысли прыгнули во времена клинической практики, где меня всегда поражало, с какой твердостью старики, цепляясь за жизнь, упорно проживают год за годом, имея не одну смертельную болячку. И на их фоне какая-нибудь молодая дурочка, выпрыгнувшая из окна от неразделенной любви, умирает от ран, так и не согласившись бороться за свою смертельно интересную жизнь.
Мысли прервал один из НАМАЗанников Аллаха, вскочивший и молча кинувшийся к опутанным колючей проволокой воротам. Мы также молча проводили его взглядом, даже не пытаясь ничего предпринять. Сразу за ним рванул второй, и лишь когда они добрались до забора, командир словно пришел в себя и крикнул: "Не стрелять!",- и, подумав еще секунду: "Никто не встает! Всем ждать!" Опять было в этом что-то неправильное: всё молча, затянуто, однообразно, почти без действий и, разумеется, без соответствующей настроению музыки – словом, неинтересный сюжет экшена. Наверное, я смотрю слишком много фильмов, раз возникают постоянные ассоциации с кинематографом.
Так мы пролежали до тех пор, пока не приехало подкрепление. Раненого нацмена тут же отправили в больницу с другим медиком. За остальными никто гнаться не собирался. Пятый солдат оказался цел и невредим, также ошарашен произошедшим, как и мы все. А я-то думал, что для нас военных война – дело привычное. Не думаю, что для кого-то из нас это была первая перестрелка, но, наверное, подобные ситуации не так просто переходят в рутину, от чего всегда кажутся "словно в первый раз".
До командующего базой мы добрались поразительно быстро. Время словно ускорило ход, отыгрываясь за "замедление" во время последней потасовки. Разумеется, первым делом нас послали на допрос, чтобы осветить, как все было. Я уже морально подготовился к очередному суду, но так его и не дождался. Оказалось, что это были не арабы, а друзы. 
Для тех, кто не знаком с неписаной системой: за ранение "дружественного" друза в перестрелке в тюрьму не "садют", а за арабяку можно получить срок, так как он враг на национальной почве. Впрочем, может, сыграло роль, что командир наш тоже был друз, и он очень переживал за раненого. Нет, он не был с ним заодно, как в дешевых сериалах, просто друзы невероятно дружны. Если при любом друзе я упоминал, что у меня, кстати, командир на другой базе был друз, то тут же подвергался расспросам, как того звали, где живет, и всегда находилась какая-то родственная связь.
Так вот, эта троица не относилась к террористам. Может, они были контрабандисты, а может, чего с базы спереть хотели. У них же ни стыда, ни совести – вообще ничего лишнего. Да и лишнего пистолета не нашли, но нам поверили, что не мы первые открыли огонь. Хотя, если честно, вероятнее всего, хлопки были не из пистолета – слишком тихие, да и зачем друзам лезть на военную базу с оружием. Может, просто что-то упало, издав звук, похожий на громкие хлопки в ладоши, а может, это и были укороченные аплодисменты, являющиеся каким-то их сигналом. Этих ответов я так и не получил, потому что в тот же день у командующего попросил перевода на другую базу в следствие недавних событий. Мол, мотивация упала, и это вообще база войск Гивати, а я все равно остаюсь цанханом.
Боевые части очень трепетно относятся к мотивации, поэтому причина для перевода весьма существенная. Хотя на самом деле я просто ненавижу пустыню. Кроме того, что место смертельно унылое средь бестеневых песков и жалкого подобия низкой растительности, до дома добираться часов пять или шесть. Так что, чем севернее – тем лучше. Меня отправили на перераспределение в центр на следующий же день. В батальоне Гивати я даже не успел получить причитающийся фиолетовый берет и лису над кактусом.


Тренировочная база ВДВ

Моя вдохновенная речь на базе Гивати о том, что в душе я истинный цанхан (десантник), похоже, достигла цели в куда большей мере, чем я ожидал. Еще не закончился сентябрь, как я оказался на базе Миткан-Адам под Модеином, где был определен к будущим десантникам. Вообще, как оказалось, эта база была тренировочная для всех подряд, и, имея хорошие связи со складом, можно было получить чуть ли не любой берет, любую ленту на винтовку и почти любой значок просто так.
Как любой медик, имея возможность помочь солдату в выбивании гимелей (справка о болезни, дающая кратковременный отпуск), отношение со складовыми налаживались почти автоматически. Красный берет и рыжие сапоги мне разрешили оставить свои, а "летучего змея" разведбатальона пришлось снять и поменять на мишеть десантно-штурмового.
Несмотря на то, что бравые будущие десантники являются самыми что ни на есть боевыми войсками, тренировочная база полностью обслуживается джобниками (job – тыловой тип войск). Среди эдаких "ховшим крави" (боевых медиков), никогда не видевших настоящих полевых условий, тут были даже с 45-м нездоровым профилем, которые формально относились к тому же 890-му штурмовому батальону, а реально, скорее к 805-му, поскольку вставали в "8", делали "0" и уходили в "5". Мною же, как человеком с 97-м, обещали затыкать все подобные "панчеры" (непредвиденные проблемы), устраиваемые несчастными солдатами с аллергией на армейскую воду, зеленый цвет формы, дыхание прапора и прочий бред.
Пригорюнившись, я серьезно задумался, как бы себе этот профиль понизить. В конце концов, и у меня найдется пара аллергий на что-нибудь военное, а от этого до приступов астмы один кашель. Новый врач еще не прибыл, а доктор Алехандро из Аргентины, хоть и является хорошим специалистом, но жуткий пофигист, как и половина служащих на этой базе. Надо будет нарыть пыльцы белены и амброзии, да полежать под капельницей несколько дней.
Так я и сделал, правда, оказалось, что амброзия в Израиле не растет, зато было достаточно других "пыльцевых" растений, таким образом на лице выступили яркие признаки "не симуляции". Однако, на базу мне на спасение приехал новый врач Олег, который мгновенно поставил правильный диагноз и снабдил антиаллергенами, но денек дал отлежаться. Полдня я спал, остальную часть читал в газетах статьи про армию, поскольку только это мне было достаточно близко и интересно. Оттуда стало известно, что одна из прошлых баз взяла зону под свой контроль и даже открыла границы, поскольку арестовали активистов ТАНЗИМудов, ФАТХеров и ХАМАСук. Хотя какая-то странная победа, поскольку в том же Иерусалиме теракты продолжают происходить.
24 сентября 27 пилотов отказались бомбить боевиков, так как была высокая вероятность попадания по мирному населению. Однако, ходили устойчивые слухи, что все они не являются непосредственными участниками точечных зачисток, но все равно "левая" эпидемия начала охватывать армию. Меня это бесило жутко по двум причинам.
Во-первых, после случая массовой петиции в Нетании, я понимал, откуда ноги растут. А росли они из самой жопы Иерусалимской базы, где солдаты таким образом решили избежать наказания за неправомерную стрельбу по толпе. В каком-то смысле я винил себя за перенос "левых" идей с юга в центр, но, вероятно, "левая" эпидемия вспыхнула бы и без моей помощи.
А во-вторых, в этом движении я видел не гуманизм, а просто подверженность новой моде. Быть "левым" оказалось особенно круто для служащих солдат боевых частей. Такие, блин, ветераны кровавых действий так устали воевать, так понимают и уважают своего врага... Тьфу, даже думать противно! Лицемерие! К счастью, увольнения и тюремные наказания быстро свели эту левую, во всех смыслах, моду на нет.
На соседней койке лежал водитель армейской скорой Славка и также листал газеты. Вот у кого халява, а не служба. Повидав множество баз и должностей солдат, официально заявляю: водила скорой в армии – это самая бесшабашная функция боевых частей. Вечное дежурство в ожидании событий, поэтому ни работ по кухне, ни осмотра больных, ни охраны территории – лежи себе и жди, когда кого-то надо везти в больницу. Временно исполняющий свои обязанности Славик СЛАВился своей ленью, способностью спать почти круглые сутки и увлечением футболом. Так что, просыпаясь, он штудировал спортивные статьи так же, как я армейские. Ну, как говорится, каждому – свое.
И тут я невольно провел аналогию между нами. Мне, в какой-то мере, было интересно, как там проходят эти операции. Но этот интерес был на уровне игры в футбол, где болеешь за ту команду, в которой играл, но, по большому счету, все равно, кто победит. Странное ощущение, когда ловишь момент привыкания к войне, и она становится даже не первостепенной рутиной в личной жизни. Начинаешь к ней относиться, как к скучной, неблагодарной и малооплачиваемой работе. В окрестностях Модеина войны не было – лишь учения и тренировки, но почему-то появилось равнодушие и к периферии. Газеты стали не интересны, но так как заняться было больше нечем, я вернулся к чтению.
По сводкам той же прессы, снова начались зачистки в Газе (как будто они прекращались), но, как я внезапно открыл для себя, это уже меня не касалось. Из повествования пострадавших террористов, все всплывали и всплывали новые подробности старой истории. И, разумеется, в этом арабреде ничего хорошего не сообщалось, поскольку хорошее не всплывает.
Также СМИ было объявлено, что девушкам будет запрещено служить в боевых войсках наравне с парнями. Это немного позабавило, поскольку практически на всех базах, где я был, не присутствовала даже машакит-таш, а про боевые женские батальоны было больше слухов, чем их очевидцев. Я уже достаточно послужил в израильской армии, чтобы понять: порнофильмы врут.
Кстати, интересный факт: солдату запрещен секс с солдаткой, так как подразумевается, что последняя является девственной, и, следовательно, первый попадает под пункт "порча армейского имущества". Как несложно догадаться, отмазки, типа "я не портил, до меня так и былО", не принимаются в любой сфере (не только в армейской).
Конечно, может, где и служили боевые девчонки, но, к моему сожалению, я в таких отрядах не был. Так что запрет, упомянутый в статье, был для меня так же далек, как и зачистки в Газе. Наверное, тоже стоит подписать "левую" петицию и податься в пацифисты...
Тьфу, что за дрянь в голову лезет от безделья.


Идеальный солдат

Несправедливой жарой начался новый месяц осени. Вся первая неделька месяца выдалась в скандалах, соплях, слюнях и слезах, что вполне соответствовало окончанию слюнтября и началу моктября. Все добило заседание о предстоящем "родительском дне", которое подошло к концу лишь к полуночи. Что это за все-ожидаемый день, я так и не понял, да, собственно, не сильно и пытался, борясь со сном.
Разумеется, проспать на следующее утро было не просто долгом, но и делом чести, ведь все дела чести проходят именно через кровать. За это в наказание я получил особенно ранний подъем на следующий день. Нездоровая атмосфера показательной базы ВДВ упорно лепила из меня идеального солдата, который не спит (и не просыпает), не ест (и не опаздывает с перерывов), не спорит (и не оправдывается) и вообще не существует. Но, видимо, лепного материала во мне немного, зато много сонного: на следующее утро я проснулся еще позже предыдущего.
Почему-то считается, что самое тяжелое в армии – это физические нагрузки. Фигня! Самое сложное – это придерживаться дебильных порядков и бороться со скукой. Если бы на этот день был назначен поход, то это было бы интересно. А встать ни свет ни заря ради отдачи чести прапору или оттачивать идеальное построение – это не для пазамника. Оказалось, что прапор не разделял моего мнения, но согласился, что, выспавшись, я набрался достаточно сил, поэтому могу приступать к наказанию в виде работ, и приказал мне подстричь розы под окном штаба. Я честно сказал, что не умею, за что получил добавочный наряд на кухню и совет учиться. Учился я долго и старательно, стриг по фен-шую... точнее, по фен-шую мне было, как я стриг, и в итоге от роз остались одни пеньки.
Прапор орал так, что я все ожидал его инфаркта, чтобы показать, что я действительно умею: спасать жизнь людям, на которых он бы и в будущем так же орал, если бы не моя профессиональная помощь. Словом, вылечил бы ему такое галантерейное, черт возьми, обхождение!
В наказание на наказание за наказание был послан на прополку пустого участка. Ну не посылать же меня после такого на кухню. Участок был большой и пустой – разрушить что-либо было просто невозможно. Тогда я начал копать яму. По окончании деятельности из поломанной тяпки-лопатки соорудил крест, повесил на него форму и лег загорать.
На этот раз пришел мой временный командир (дежурный врач базы), заменявший постоянного, который куда-то умотал. Не удивлюсь, если Олега послали на замену еще кого-то. Идиотизм, конечно, но для армии вполне реальный. Надо отметить, что др. Алехандро оказался весьма интеллигентным и с неплохим чувством юмора. Он присел на край неглубокой ямы и спросил: "Дмитрий, что это такое?" Я ответил, что в общем-то жду прапора, вот и могилку ему вырыл, и даже крест соорудил в лучших христианских традициях. Алехандро улыбнулся, взял мою форму с импровизированного креста, обнял за плечи и повел к армейскому психологу.
После короткого разговора армейский психолог постановил, что психика у меня на зависть прапору, и обещал способствовать переводу на другую базу – подальше от центра. Собственно, я сказал, что готов понести наказание, но в рамках своей работы и не под началом невесть кого, которому следует принять одну простую вещь: цианид калия, например. А перевод и так придет: не впервой менять наплечный знак.
К сожалению, армия лучше знает, что лучше для тебя, и поэтому тебе от этого только хуже. Разговор из длинного умного и непонятного (инструктаж) перешел на скучный сложный и страшный – предупреждение – причем, такое, за которым следовало ожидать краткую, четкую и оперативную беседу (короче, суд). Пришлось согласиться пойти на самую тяжелую работу – развлекать публику, зато вне прапорских полномочий. Кому как, но для меня это оказалось самое тяжелое наказание. Все же армейские психологи – профессионалы своего дела: нашел-таки, как меня уделать. И хотя на подготовку было выделено почти сутки, я их тупо проспал на соседней койке с вечно спящим водителем Славиком, морально готовясь к приезду родни недо-ВДВ-шников.
Второго октября состоялся родительский "день открытых ворот", в который понаехали родственнички солдат наших славных. А приехали они из Америки, и на иврите разговаривают так же, как я на английском. Общей толпой они шатались по базе, а я стоял у скорой ПОМОЩИ и молился о ПОМОЩИ (парадоксальная туфталогия), а еще молился, чтобы весь этот АМЕРИКАНСКИЙ ЦИРК даже не приближался ко мне. Опять туфталогия, учитывая, что сие американское общество автоматически приравнивается к сборищу клоунов. Пожалуйста, арлекины и пираты, циркачи и акробаты, не увидьте меня, идите лучше донимать прапора.
Но нет, их притянула моя магнетическая натура. Ну что поделаешь, если я такой красивый – этого же, как и мое талантище, в землю не зароешь, даже несмотря на свежевырытую могилу для "любимого" прапора и этот, блин, "родительский день". Так и хотелось лечь вместо той куклы, на которой я должен был объяснять спасение раненого, и надеяться, что лежачего не бьют хотя бы до тех пор, пока он опять не встанет. Да и спать, кстати, хотелось жутко, несмотря на недавний марафон сна. К счастью, в медицине они понимали еще меньше, чем в иврите, и интересовала она их так же, как они меня. И потому разговор постепенно свелся на общие темы, типа, хау-ду-ю-ду (как ты делаешь), ол-райт (все правой), ну и стандартное "как живете, как животик" (то есть, вопросы быта и питания).
А после внезапно прибежал майор и начал орать, что амбуланс мешает проезду. Вот интересно, майоры и прапоры на этой базе умеют нормально разговаривать или, даже делая заказ в ресторане, орут как ненормальные? Как назло, все наши как сквозь землю провалились, с водителем в том числе. Отогнать "скорую" надо было как можно скорее, так как "цирку" пора было уезжать. Ну что же делать, сел за руль и отогнал на стоянку. Давненько машину я не водил, а амбуланс не водил еще дольше (точнее, никогда). Впрочем, бояться было нечего, потому что права бы никто не проверял, а свою линию жизни я и так знаю. Тем более, состою я из бессмертных кварков, так что пока получается жить вечно.
А сколько потом было поисков и криков... Искали водителя, а кричали на меня! Но я огородился незримой стеной и к кричащему у меня в голове крутилось всего два вопроса: "Куда уехал цирк? И почему вы, собственно, остались?", – имея в виду американцев и их сопровождение.
Когда Славик все-таки нашелся, он немедленно получил 28 дней, закрытых на базе, чтобы привыкал спать... то есть, находиться в одном месте. И это безо всякого официального суда на фоне израильской хоругви. Мне обещали нечто подобное позже, поскольку тяжесть вины трудно было установить "сгоряча". Я напомнил, что на девятое октября у меня совсем другие планы, даже если их придется корректировать самоволкой. Удивительно, но прапор пошел мне навстречу, пояснив, что тогда свой срок я отсижу, начиная с десятого. Интересно, что бы это значило? К счастью, на следующий день приехал Олег и как-то меня отмазал. Наконец-то реально повезло с командиром.
Хорошо, а то бы пополнились мои прегрешения еще и пунктом дезертирства, так как пропустить Ленкину свадьбу – это же самоубийству подобно. Она потом или съест, или до смерти запилит (не исключен также и совмещенный вариант) с ее-то вулканическим пылом! Хорошо, хоть будущий супруг – полувулканец, судя по отсутствию эмоциональных реакций на ее взрывы. К нему бы еще инструкцию "Спок и уход за ним", и тогда "идеальный" спутник жизни, к сожалению, не служивший на моей "идеальной базе", на вопрос о недостатках сможет скромно отвечать: "Ну, разве что женат". Зато в семье он станет полноправным лидером – так ему велела Ленка еще до свадьбы. Ну как такое пропустить!


Чем занимаются в армии

С доктором Олегом мы как-то быстро сдружились, и он, будучи моим командиром, всегда вытаскивал меня на полевые учения за компанию. Другие, ивритоговорящие ховшим (медики) были этому только рады, поскольку не надо было вылазить в жару на загаженную территорию. "О поле, поле, кто тебя..." – как воскликнул бы поэт. Но даже горы мусора с печеными лепешками приблудных коров меня не огорчали на фоне приятного отсутствия гигантских очередей из симулянтов "боевых войск".
Обычно в настоящих боевых войсках недолюбливают НЕ-боевых, считая их халявщиками. Может, что-то в этом и есть, но лично я, как оказалось, больше ненавижу их базы. Все только и ищут, как бы пофилонить подольше. Отношения с большинством – исключительно формальные. Все строго официально и на показуху: построения, маршировки... словом, типичная позиция: что бы солдат ни делал, лишь бы ЗА-2.7182818 (ну, кому надо, тот понял).
По мне, уж лучше с нахом (нахаль хариди – батальон религиозных) укатить куда-нибудь нах..., чем выслушивать однообразные жалобы и ждать, когда же этот день закончится. Олег рассуждал примерно также и был готов лететь с максимальной скоростью десантника подальше от этой показушной базы. А десантура твердо стоит на втором месте по скорости в случае нераскрывшегося парашюта (первое место пока остается за саперами).
И вот, сделав этаким медиком "по вызову", благодаря высокому профилю, меня начали дергать на всевозможные учения. Таким образом, список локаций и батальонов, где довелось послужить, невероятно вырос, сбив меня со счета. На резонный вопрос: "А где их медик и врач?" – ответы были просты до идиотизма, типа, "болеет", "на вызове", "авташ" (неделя охраны на другой базе вне зависимости от должности) и, самое убийственное – "а кто его знает".
Первое время было интересно познакомиться с традициями различных войск. Например, Нахаль Хареди не отсыпается в шабат, как я считал до этого, а читает Тору. И что там далеко не все "хареди" (зато ни один не бреется, пользуясь безнаказанностью в этом вопросе), и что у них одних база огорожена не колючкой, а реальным забором, чтобы девушек не видеть. И что в шабат к ним приходят из других баз поесть кошерной пищи и послушать Тору. А "по-чесноку", просто повар был хороший, вот и шли оправдывать аксиому, что желудок – понятие растяжимое. Гостей всегда принимали радушно и с большим вниманием, даже я пошел в их импровизированную синагогу-палатку. К религиозным фанатикам, сотворившим Бога по образу и подобию своему, я не очень-то благосклонен, но вот такое ненавязывание и отзывчивость вызывает уважение.
Или вот снайперы, которые не настраиваются на отстрел вражеских офицеров, а полностью погружены в предстоящие соревнования с "Шальдагом", "Окецом" (кинологический отряд), "Лотаром" (военная школа по борьбе с террором), "Дувдеваном" (спецназ) и полицией. Вообще, как я понял, чуть ли не половина снайперов – "левые" пацифисты, отстаивающие лишь спортивное достоинство своей части. Есть в этом какая-то аналогия с американскими колледжами, где спортсменам рисуют оценки за хорошую игру, а как реальные специалисты, они ничего не стоят. А эти спортивные картонные бойцы еще и ноют постоянно: "Конечно, у полиции пистолеты личные – вылизанные, а не казенные." – или – "У нас тут все "срочники", а они себе в ряды набрали профессионалов." Словом, расхотелось мне быть снайпером.
Также удивило, что в подразделение полевой разведки, как и в тренирующуюся вместе с ними Ямам или Ясам (вечно их путаю), всунуты какие-то Всунниты-Ваххабиты. Но, как мне объяснили, это вовсе не вражеские мавры, а евреи арабской внешности и сознанием... то есть... и СО знанием языка на уровне родного для внедрения в ряды "мирных граждан Палестины". У них даже своя мечеть и молитвы с муллой, в ответ на которые Всевышний наказал нас спамом. Аллах их поймет, верят ли в него на самом деле или это часть обучения. Но все это знание не помогло мне избавиться от ощущения, что я на военной арабазе.
Словно ребенок, достающий своего папу, я периодически дергал Олега за рукав, со страданием вопрошая: "Когда мы уже отсюда уедем?" На это замученный моими однообразными вопросами командир ответил, что если бы он меня сюда не вытащил, то послали бы меня на сутки сопровождать "маса кумта" до стадиона в Кейсарию. Так что, мол, сиди и радуйся, что не тащишься 80 км ради красного берета, который уже имеешь. Тащиться в такую даль, конечно же, не хотелось, тем более, что в церемонии я бы все равно не участвовал, да и, в отличие от большинства солдат, меня бы не приехала поздравлять куча родни. Но с другой стороны, Олег был большой приколист, который каждый четверг сообщал, что мы закрываем шабат, чем приводил в уныние всех ховшим до следующего дня, когда выяснялось, что это была шутка. Поэтому определить, в самом ли деле послали бы меня на "масат кумта" или нет, было просто невозможно. Может, он просто не хотел оставаться с ховешем израильского производства, предпочитая общаться на русской мове.
К сожалению, вскоре у Олега появился третий "гроб" (как бы это ни звучало в отношении доктора), и его перевели на другую базу врачом полка. Но перед уходом он все же выписал мне направление в Тель-а-Шомер на проверку астмы, мол, хочешь понизить профиль – вот тебе все справки в руки, но имей в виду: все, что выше 82-го, не изменит твоего положения.


Машакит Таш

Долбаная служба задолбала до долбенизма! Соблюдая данное Таньке слово "не сбегать с базы ради нее", я устроил себе самоволочку для того, чтобы по телефону поздравить с "Дэ-Рэ" друга Дениса в России. Вообще-то заранее не поздравляют, но не сбегать же с базы без серьезных причин. Сделать это было несложно, поскольку на крупных базах центра такие же крупные дыры в безопасности (ну хоть что-то у доблестной армии в безопасности). К сожалению, Дисика дома не было, и, чтобы как-то оправдать свой побег, три часа гулял по Тель-Авиву в поисках нормальной жратвы.
Вернувшись на базу, морально готовый отмазываться от лишних распросов, был приятно удивлен, что никому я тут на фиг не нужен и с тем же успехом мог бы отсутствовать до утреннего построения. Но и на утренней линейке, оказалось, что меня здесь не ждут. Воспользовавшись этим недоразумением, весь день я провел у врачебного компьютера, который считался сломанным и потому использовался медиками для игр по вечерам. Все испортил новый командир Игаль, которого поставили вместо Олега. Игаль не был врачом, но уже давно был в "кеве" (контрактник), и звание позволяло. Оказалось, он думал, что я давно отбываю "авташ", поэтому вовсе не ожидал меня тут увидеть.
Я ответил, что никак не могу на этой неделе куда-то уехать, так как у меня проверки в Тель-а-Шомере по поводу астмы. К счастью, выписанное Олегом направление было еще в силе. Конечно же, не будь этого разговора, не представляю, когда бы я занялся своей астматической авантюрой, но раз уж так вышло, в срочном порядке назначил себе очередь.
Параллельно проверкам здоровья и симуляциям (поскольку астмы у меня не было) на симуляторах (оценка дыхания при нагрузках и без), мною, наконец-то, занялась местная машакит-таш, которой я ходил плакаться в юбку о том, как тяжело быть бедным одиноким солдатом. Как малоимущий изгой семьи, я не получил разовую выплату фин.поддержки, так как мама своей честностью дала понять психологам, что в сочувствии и деньгах я не нуждаюсь. Так что теперь я давил на пункт "солдат-одиночка". Но машакит попалась на редкость ретивая, которой, в отличие от большинства, не было все фиолетово1. И вот она начала профессионально докапываться до всего, что со мной связано.
"Ты уж определись," – говорит она мне: – "ты из бедной семьи или солдат-одиночка, поскольку одно противоречит другому."
"Да я это... как бы с семьей не в ладах," – отвечаю я.
"А по заключению психологов, семья готова тебя принять в любое время. Зачем тогда тебе финансовая помощь и комната в солдатском общежитии?" – хлопая глазками, вопрошает она снова, словно не понимая, что деньги никогда лишними не будут, а свободная комната в пешем расстоянии от девушки куда лучше родительской квартиры за сотню километров.
"Вам еще и не то расскажут, злыдни такие," – жалуюсь я, чуть не пуская слезу.
"А вот что еще странно. Почему у тебя две карточки солдата? Что это за комбины? Думаешь, разовую выплату дважды дадут?" Ага, щаз! Тут одну фин-помощь фиг-выбьешь, а за две просто порвут.
"Нету у меня двух карточек, да и с вашей системой я не знаком... я вообще медик, а не криминал или хакер какой-то."
Подобные допросы она мне устраивала каждый день, хотя на мои трудности жизни смотрела сквозь пальцы (а точнее, сквозь один поднятый средний палец, делающий плюсы из минусов жизни). То нароет, что я с базы на базу кочую, то мои удостоверения за различные "странные" курсы, то плановые посещения психологов без жалоб. Остались только порочащие связи с заграницей, хотя никогда я не был в забугорье, ты меня не спрашивай о нем.
Мафиози о такой сказали бы в прошлом времени: "Она слишком много задавала вопросов." Конечно, если бы я сказал, что ничего мне от армии не надо, то ее интерес пропал бы сам собой. Но я хотел получить финансовую помощь хоть на образование, хоть на проживание, хоть на что-то уже чисто из принципа. А она хотела поймать меня на нечестной игре в выбивании денег, но, к счастью секретных служб, копала не в том направлении. Дыры в безопасности информации были еще больше, чем в охране самой базы.
Общение с израильтянками у меня никогда нормально не складывалось. И дело даже не в том, что для большинства из них секреты женской красоты так и остаются секретами, а просто не тянет меня на общение с ними. С этой же, опупевшей крЫсавицей, у которой пупок вылазил даже из-под армейской формы, разговор о моих нуждах не клеился вовсе. Однако, сколько нужду не испытывай, а справить придется. И в итоге я все-таки получил кипу бумаг для заполнения и рекомендации, какие письма и куда написать. Придется еще децл поработать головой, хотя это приключение выбрала совсем другая часть тела.
В ближайшее ночное дежурство занялся этой бумажной волокитой вместо того, чтобы как обычно посчитать, сколько часов посплю, если усну прямо сейчас. Но как на зло, солдатики не давали сосредоточиться: кого поносит, кого запорит, кому просто делать нефиг. Да еще и ночные учения где-то совсем рядом устроили и засоряли радио-эфир. Вырубив рацию часа в три ночи, я так и заснул с ручкой в руке, не дописав жалобного письма. И вот с этих учений приходит ко мне пара ребят. Не достучавшись в двери медпункта, они просто влезли через окно и вежливо похлопали меня по плечу, чтобы разбудить. Надо ли упоминать, что так и до инфаркта довести можно, так как первой моей мыслью было, что пришел "любимый" командир Игаль. Оказалось, одного из них с полчаса назад укусил скорпион, которого тут же поймали в банку и принесли показать.
Я осмотрел рану и раздавленное паукообразное членистоногое и оповестил, что данный вид черного скорпиона не опасен для жизни, тем более, что спустя полчаса после укуса, жертва пришла на своих ногах без каких-либо симптомов недомогания и лишь с легким покраснением в пораженной области. В своих познаниях животного мира я не сомневался, так как тему скорпионов досконально изучил еще во времена клиники, прикидывая, какую бы гадость подкинуть своей мадрихе. В Израиле водится всего два вида черных скорпионов: толстохвостый с маленькими клешнями – очень опасен, и наоборот во всех смыслах (такой, что принесли в банке). Со спокойной совестью я отправил вояк назад, а сам продолжил свою документальную деятельность, так как если чужие дела делать своими, то свои дела станут чужими.
Доложив утром о ночном происшествии, я уже собрался было пойти поспать, но меня попросили зайти к карпаху (врачу полка). На этом утреннее вежливое общение и закончилось. Оказывается, по правилам при укусе скорпиона я обязан был будить доктора и посылать солдата в ближайшую больницу. Ставить диагнозы – это не моего ума дела, даже если диагноз оказался правильным. А дальше стандартная процедура: упреки-поучения-обвинения-суд-наказание. Так как ничего страшного не произошло, отделался закрытым шабатом.


Авташ

Наконец-то добрался до Танькиного компьютера с русской раскладкой, в отличие от компа на базе. Теперь можно сделать записи, поздравить всех с "днюхами" и ответить на письма, в том числе и мамины. Несмотря на то, что звонил я почти каждый день, пользуясь особенной скидкой солдатской программы, подаренный армией телефон вечно был вне зоны приема и с ужасной слышимостью. К тому же, мама периодически шлет мне статьи ужасов, что творится на войне, в которой я как бы участвую. Чтобы она излишне не волновалась, приходится напоминать, что вообще-то я тут херней страдаю, а дома не был три недели совсем по другим причинам.
Сперва закрывал пятницу из-за злосчастного солдата, покусавшего скорпиона (или наоборот?). Но главное, что именно НЕ субботу, так как поймал попутку до самой Петах-Тиквы, где завис у Машки, которая, оправдывая диплом повара, наготовила вкусностей на все выходные. Тем более, что у Таньки в эту неделю я появиться не мог, придерживаясь своего слова не сбегать с базы ради нее, а до дому было опасно далеко – если хватятся, то не успею добраться в разумное время: все-таки у меня ритук (запрет покидать базу). На следующей неделе готовились с Танькой к кардиологии. Тут у меня был особенный подход: все обучение через картинки, которые я сходу рисовал, заостряя внимание на определенных мышцах и узлах в сочетании с колебанием ST, QRS и прочей ЭКГ-шной фигни. А так как именно на эти выходные у нее накрылся комп, в делах сердечных (кардиология) ей пришлось верить мне на слово.
После шабата усиленной подготовки – опять на базу лечить недолеченных и штудировать психиатрию, которой мы с любимой четвертинкой (составляющую вместе с Машкой мою половинку) занялись в третий выходной. Недокалеченные солдатики целую неделю маячили всеми прочитанными симптомами, влившимися методом "простой диффузии"из концентрированного учебного материала в мои опустевшие мозги. Поэтому к Таньке я приехал не только теоретически подкованным, но еще и с опытом.
Но к последнему экзамену по гинекологии ей пришлось готовиться самой, так как у меня планировалась полноценная неделя охраны чужой базы (авташ). В каком-то смысле я был даже рад такому раскладу, поскольку, изрядно накопавшись в чужих сердцах (кардиология) и душах (психиатрия), совсем не хотелось погружаться в... Вопреки дилетантскому мнению, гинекология – это сплошные гормоны и "неИСПРОизносимые выРОЖОВывания", описывающие всякие ужасы. Так что погружение в ЭТО... море информации лучше оттянуть до времен, когда мне придется ее сдавать.
А неделька охран началась весьма лучше, чем я ожидал. Сразу по приезду назначили меня "мефакед насия" (командир поездок). И хотя папаху, шашку и коня мне не дали, зато дали каску, рацию и машину с водителем. Работка была непыльная: объезд моих новых владений. База "Куропатка" была большая и состояла из складов оружия, которые, помимо внутренней защиты, внешне охранялись двойным забором и реальными видеокамерами, в отличие от муляжей на границе с Газой. Своровать или устроить диверсию на такой базе в центре страны – дело весьма хлопотное, поэтому на базе периметром в несколько км. курсировало только два джипа, в каждом лишь водитель и командир. Также, в отличие от забора Газы, тут не было песков, росли деревья, бегали куропатки и гуляли олени... да-да – сам офигел.
Свое очередное звание в виде нашивок на рукава я еще не получил, но на гигантской базе был четвертым человеком (после трех офицеров). Мелочь, а приятно. Неприятности начались, когда прошла неделя, а смена мне не приехала. Точнее, смена не приехала не только мне, а также еще паре человекам. В итоге одного выпустили просто так, а другой сбежал. Пришлось сменить удобное кресло авто и охранять, как остальные, из-за нехватки народа. Оказалось, что на данной базе есть "дедовщина". Ну не в смысле издевательств, а просто первыми время шмиры (охраны) выбирают те, кто больше служит. Определяется это по нашивкам или номеру карточки солдата. Блин, нашивки я вообще никогда не носил, а из двух карточек взял именно более новую. Дело в том, что первый номер мне присвоен в военкомате еще во время учебы, а второй с полгода назад – уже будучи на службе. Оба не отражали истинного срока, но получилось, что я тут самый молодой "дух". Офицер, поддерживающий эту традицию, лишь развел руками: извини, мол, такие уж устои.
Ужасно нервное занятие – сидеть на вышке с двух ночи до шести утра, отдыхать восемь часов и опять лезть на вышку. Понимаю, почему на этой базе вместо трех лет служат только два. Не успокаивал даже плеер в дремоте, который я брал не таясь, наплевав на все уставы. А чего, все равно я очки где-то потерял, а с моим "минус три" даже при свете прожектора мало что видно. Словом, охранничек был "оторви да выбрось". Ну а что они хотели за десятку долларов в сутки, так как статус "солдат-одиночка", вошедший в силу на прошлой неделе, пока никаких финансовых добавок не принес.
В мои смены, точнее, в моменты бодрствования на шмире с базы никто не убегал, на базу никто не заезжал и не нападал, но я все равно жутко уставал. Собственно, все солдаты пашут за гроши, как папы Карло, или, точнее, как робинзоны Крузо – все в ожидании пятницы. Но моя пятница как-то уже прошла мимо меня, и, видимо, повел я себя не так, что грозило мне остаться тут еще на одну неделю. А в армии лучше сделать что-то один раз вовремя, чем сто раз правильно. И я решил, что сейчас самое время требовать не ставить меня больше на шмиру. Это я немедленно и сделал.
На предоставленный протест старший офицер ответил, что у него родилась блестящая идея, я интуитивно догадался, что сейчас у меня появится другая нудная и бестолковая работа. Лично мне особенно невыносимы идиоты, которые смотрят на меня, как на равного.Точно угадал! Кроме командира и охранника, я стал еще и пожарником. Ежедневно приходилось убивать свое свободное время на инструктажи по шмирИЗМу, кцинИЗМу и кабаИЗМу (ну нет конца идиотИЗМу) – это инструктажи по охране, командованию и пожарной части соответственно. Про покой и сон я забыл из-за бесконечных учебных тревог. Даже в шабат! Не то чтобы верующие оскорбляют мои религиозные чувства системаИЗМа (выдуманная мною религия), но вытаскивать молящихся в это время людей из синагоги – это уже высшее проявление арабИЗМа! Да еще и в дождь! Ну не люблю я месяц гноябрь, хотя, конечно, посмотрев с капелькой оптимИЗМа – в дубабре было бы еще тяжелее.
Ко всему прочему закончилось чистое белье, и носки уже с легкостью делились на правые и левые. Старший офицер предложил забрать мое белье, чтобы постирать у себя дома. Ну в какой еще армии мира такое возможно? Но меня это почему-то не разжалобило, а наоборот – разозлило. Может, я люблю пользоваться только своей стиральной машиной (и это я не о 98-м виндовозе, который постирал у меня все с диска).
Я сказал, что лично к нему претензий нет, но если база не способна организовать нормальное проживание для солдата, то я обойдусь и без ее опеки: вот, кстати, пойду себе на обед куропаток настреляю. Конечно же, стрелять я не пошел, а просто сел у ворот и задумался: может, не надо было уходить добровольцем в армию. Ну учился бы себе спокойно до августа 2005 (это была моя отсрочка). После написал бы какую-нибудь диссертацию на тему "Уклонение от прохождения воинской службы методом имитации научной деятельности". Словом, грустные мысли шепотом.
Сутки меня не трогали, давая часами ругаться по телефону со своим командиром Игалем. А после, к великой радости, приехала смена. Однако, радость оказалась преждевременной. На смену мне привезли знакомого калеку 45-го профиля с освобождениями от всего на свете. Уехал он так же, как и приехал, смеясь самым искренним на свете смехом – злорадным. Ну все! Меня это взбесило окончательно, и я позвонил "карпаху" (командиру моего командира, что строжайше запрещено). Тот возмутился такому положению не меньше, чем я, и сказал, что отменит все освобождения этому симулянту, и завтра он меня поменяет с утра пораньше. Собственно, от высокого начальства трудно ожидать что-то хорошее. Это птицы высокого полета – красоты не увидишь, пения не услышишь, а вот если нагадят... Но в данном случае меня действительно поменяли. Не утром, конечно, но сам факт. Вернулся тот же солдат с самым искренним на свете выражением лица – ненависти ко всему окружению. Без единого освобождения.


Отморозок

Последняя неделя ноября порадовала понижением профиля до 72, благодаря моим астматическим симуляциям. Правда, понижение было временным и не ниже 65 (барьер боевого профиля), как мне этого хотелось, но все равно давало надежду на получение "открытой базы" где-нибудь поближе к дому. Решил это обсудить сразу же после выходных со своим командиром. Но едва я появился на базе в первый рабочий день, выяснилось, что у меня направление в 10-ю Хайфскую больницу на дополнительную проверку дыхательных путей. Просто не продохнуть с этими проверками. Собственно, это было немного необычно, поскольку больница в Црифине была больше и ближе. Но с заказанной очередью не спорят, и, радуясь этому, я сразу же отправился назад на север.
Еще в поезде по дороге в Хайфу мне позвонили и сказали, что очередь перенесли на неопределенный срок, а с меня требуется забрать из дома полный комплект гражданской одежды (включая обувь) с российским паспортом, и чтобы со всем этим незамедлительно ехать в центр. "Понятно," – ответил я, потому что действительно все стало ясно: предстоит очередная вылазка. Ну не перевод же в российскую армию!
Вечером того же последнего дня ноября, переодевшись и получив инструктаж со снаряжением, я загрузился в закрытый кузов армейского хаммера и отправился в лесной массив под Рамаллой (Рамаллах) в деревушку "Что-то-вроде-Аль-Тира". Конечно, целиком имя поселения не запомнил, но ассоциация с хайфской психушкой (Тират-Кармель) впечатала в память часть названия для ориентировки по карте.
Конечно же, "лес" оказался вовсе не лесом, а низкорослыми чахлыми деревцами, высаженными неаккуратными рядами. Похоже, после того, как турки вырубили здесь все под корень, превратив Палестину в пустыню, вернуться к нормальным рощам и чащам стало просто нереально. Однако, зимние месяцы давали о себе знать, вырастив местами траву с человеческий рост, что жутко мешало ориентироваться на местности. Также дело осложнялось непонятной задачей: до точки я должен был добраться не по прямой, как в прошлый раз, а по дуге с уклоном вправо.
В армии вообще редко объясняют причины приказов, этот был не исключение, но я почему-то решил, что обхожу минное поле, отчего маршрут превратился из легкой дуги геодезической гиперболы в гиперболическую дугу на геодезической местности. Лишь при распаковке брезента на выбранном месте до меня дошло, что, вероятнее всего, была обычная смена одного "змея" на другого, и обход необходим лишь для того, чтобы предотвратить встречу. От этого прозрения на душе стало заметно легче, и я прибавил темпа в установке оборудования, так как не хотелось возиться в полной темноте.
На этот раз Опыт, наученный скукой с прошлого задания, помимо еды и воды, рекомендовал взять с собой блокнот и карандаш. Однако, как ни странно, ночью вне города при скрытой ноябрьскими облаками луне со звездами ни читать, ни писать оказалось невозможно. Опыт порадовался новому приобретению, а Фантазия обиделась на Интуицию, что та не предупредила, и пообещала отомстить Интеллекту по той же причине. "Мышь" (прибор ночного видения) в этом деле помочь тоже не могла, и оставалось только радоваться отсутствию жары и палящего солнца. Ближе к полуночи, переключая окоченевшими пальцами частоты и стуча зубами с такой громкостью, что в страхе притихли все местные шакалы, я вспоминал данное себе обещание никогда-никогда больше не делать подобных вылазок. Еще через час список из количества обещаний самому себе вырос пунктов на двадцать – от банального "больше никогда-никогда не покупать "теплые" носки на рынке" и до креативного "изобрести утеплитель, работающий от холода". В отличие от великого поэта, здоровью моему холод весьма противопоказан.
К двум ночи заскучавшая Фантазия возглавила незапланированный съезд тараканов в голове, и мысли наполнились страшными картинами отмороженных пальцев, которые чернели и с хрустом обламывались. Кровь густела и кристаллизовалась прямо в сосудах, разрывая последние по всему организму своим увеличенным объемом уже твердого тела. Глаза стекленели и начинали трескаться, вылезая из глазниц... Вот бред!
Разум отчаянно боролся с разошедшейся Фантазией, напоминая, что мерзну я тут от силы часа три, и вокруг, блин, субтропики тридцать-какой-то широты, да и температура, хоть и относительно низкая, но плюсовая. И вообще, как человек, учившийся на медфаке, может придумать такую чушь с обледенением в главной роли? На короткое время нездоровая Фантазия соглашалась с разумными доводами, подкинутыми Интеллектом, но, передохнув, бралась за старое с еще более подробными и страшными картинками. "Вот так и сходят с ума от скуки", – мелькнуло в голове, и фантазийная гадина с радостью ухватилась за новую тему. Тараканы в голове аплодировали стоя.
Чтобы как-то отвлечься, я пробовал сочинять стихи, переделывать известные песни, призывал к скорейшему глобальному потеплению и обращался к окружающей среде на набирающем популярность олбанском языке, типа: "Мороз жжет, но ужоснах, без гидрокалбасы – фтопку его сцуко!" Не знаю, на какой лирической ноте все бы это закончилось, но спасительное мигание маяка разогнало собрание вышеупомянутых насекомых, отправило Фантазию в оффтоп, и реальность снова стала сама собой.
Технически полная упаковка брезента занимает почти час, благодаря массе водонепроницаемых застежек и молний, но это лишь в том случае, если полностью его распотрошить. На удобной локации достаточно собрать слухач с креплением и подсоединенный к нему передатчик, то есть на сборку требуется не более четверти часа. Но мое Терпение, растолкав все остальные чувства, сообщило, что оно на пределе и лопнуло. Побросав все, как попало, и завязав кое-как узлом углы брезента, я закинул импровизированный мешок за спину и направился кратчайшим путем к отправной точке. Интуиция проснулась, что-то наврала про надуманные ранее пехотные и противопехотные мины да опять заснула. Разум же, глядя на остатки разорванного Терпения, проигнорировал Интуицию и заставил ускорить шаг.
На месте уже стоял знакомый джип с зажженным двигателем и фарами, что довольно странно, учитывая данную ситуацию. Похоже, декабрь для всех начался с игнорирования инструкций. Солнце еще не взошло, но по силуэту водителя я понял, что тот машет мне руками, заставляя поторопиться. Причем тот вышел из машины и открыл дверь на переднее сиденье, что тоже было совершенно неприемлемо. Едва я сел, положив на колени брезент с оборудованием, машина рванула и понеслась к ближайшему выезду, не разбирая дороги. Водила щелкнул рацией, кинув короткое "ешь" ("есть" – ивр.), и получил такое же лаконичное "рут" (нет перевода, чисто армейское, что-то вроде "прием"). Хаммер вообще достаточно просторный, но на переднем сиденье брезент не переупакуешь, как я планировал это сделать, пока еду в крытом кузове. Видимо, сзади уже кто-то сидит, мелькнула мысль, но спрашивать подтверждение своего предположения я не стал.
Наша легковушка пронеслась в сторону Модеина мимо моря военных машин израильского батальона, который уже спешил на зачистку в противоположную сторону. Как после я прочитал в новостях, в Рамаллахе было арестовано около тридцати палестинских террористов. Жаль только, что надолго их не посадят – всегда найдутся причины для досрочного освобождения, как уже показал опыт предыдущих лет. Надо было перестрелять всех на месте. Однако, в целом ощущения остались довольно хорошие, и я с удовольствием вырезал статью, чтобы прикрепить к соответствующей страничке в дневнике, словно я самолично отловил их всех.


Северная граница

Как и ожидалось, после вчерашней вылазки мне велели собирать вещички в спешном порядке и ждать нового вектора, по которому меня пошлют на этот раз. Вопреки ожиданию оказаться на открытой базе, благодаря временно сниженному профилю, я услышал, что нечего, мол, выпендриваться – для отсидки в медпункте сил хватит. Осталось только определиться с местом нахождения этого места сидения. И надо же было, опаздывая с шабата на построение по пути на базу, опять поругаться со своим начальником – дебилом Игалем.
Несмотря на мое деликатное замечание, что человек я неконфликтный, поэтому с таким мудачьем, как он, спорить не собираюсь, он заорал мне в ответ: "Закрой рот! Берегись меня!" – и вежливо бросил трубку. Хорошо, хоть у меня настроение было хорошее, и я перезвонил ему, спокойно собираясь поорать на него подольше и погромче, но трубку взяла не эта трусливая сКволочь (скотина + сволочь), а мой прапор. Начал убеждать меня, что Игаль мой командир и может мне сказать: "Берегись меня!" А я ответил, что моих знаний в ядах тоже вполне хватит на эту угрозу. На это последовала простая просьба приехать побыстрее.
Вообще у десантников "туева хуча" локаций, типа, куда приземлился, там и окопался. Но есть особенно противные базы. А где еще можно так сгноить, как не на Голанах в такую-то расЧУДОхолоднецкую погоду! Сюда ссылают всех неугодных с центральной базы, так как высокое начальство здесь не появляется, и в самоволку так просто не сбежишь из-за территориальной удаленности от всего. К тому же, возвращаться жить в палатках зимой, вспоминая старый добрый тиронут (курс молодого бойца), не всем захочется.
Сюда-то я и получил свое перенаправление стараниями и хлопотами "любимого" командира. Оставалось надеяться, что на новой базе "Кала", может, кала (типа Игаля) будет не так уж и много. Так что не надо стращать меня грозной судьбой и великой северной скукой. Однако, в расстоянии до родительского дома в Кирьат-Ата сильно не выиграл, да еще и автобусы на эту базу ходят дважды в сутки. Так что опоздания "на часок", как я уже привык, исключены в принципе.
Так как северная граница ныне считается зоной повышенной опасности, устроили мне сборы, как в сказке мальчиш-кибальчиш, только без банки варенья и корзины печенья. Зато дали ящик патронов и перед вступлением в "красную армию" послали день простоять да ночь продержаться в районе стрельбищ. Занятие пристойное, но после дурацких экскурсий по базе с "тофес тиюлим" до мест пулеметания я добрался вместе с покровом позднего вечера.
Наконец-то можно спокойно потренироваться – так сказать, набить руку и мишень пулями. Инструктор сломал светящуюся палочку картонному мужику (как-то двояко это звучит) и строго наказал не целиться в нее, поскольку при попадании стрельба немедленно закончится. Это не в наказание и не потому, что картонный мужик обидится, а просто фиг чего разглядишь ночью в этой черной жаркой Африке, в холодной ее части. Разумеется, со своей "любовью" к оружию весь ящик я потратил на попытки разбить этот химический светильник со сломанной ампулой внутри.
Гм... ни разу не попал (снайпер, БЛИН), зато получил очередную похвалу: единственный ответственный, который выполнил приказ и НЕ целился в стик, а как и требовалось, стрелял ТОЛЬКО по мишени вокруг него. Мол, наделен я этакой наделенностью универсального солдата: и перебинтовать могу, и пулей поделиться с товарищем (как бы это ни звучало), а ведь точность – вежливость снайпера.
"Вот они – красивые дырки вокруг его палки. Приятно посмотреть!" – сказал инструктор, словно о девушках. Вероятно, я был единственным, обстрелявшим световую мишень не только за этот вечер, но и вообще за последние годы. Таким образом, во мне признали не просто достаточную боевую подготовку для отправки в зону повышенного риска ("алеф плюс"), но и повышенную ответственность с исполнительностью.
Утром база была покинута без лишних сантиментов, и я оказался в красных рядах со змеей не только на сердце, но и на плече. Тут не было низкопрофильных нытиков, поэтому к медпункту не выстраивались очереди, заставляя медиков пахать... чужие вены, втыкая капельницы. Наоборот, бравые десантники с воспаленными глазами, простуженными кашлями и замерзшими соплями на прыщавых подбородках, однако в рубашке навыпуск с закатанным рукавом бегали по стрельбищам и стояли на охране базы с ядом в глазах, которому позавидовал бы змей на плече.
"Вот это я понимаю – тяжести службы в армии," – с восхищением думал я, закутавшись в свитер и спальник, попивая горячий чай и глядя из своей палатки на продрогших, но самоотверженных воинов – "А мне двадцать три года! И ничего не сделано для бессмертия..."
К сожалению, на учениях приходилось присоединяться к тренирующимся войскам и переходить с горячих и горячительных напитков на холодный "манат крав" (походная еда) и студеную воду. А так как здоровый патриотизм меня совсем не грел, я тут же простывал и следующие сутки отлеживался с нездоровой температурой в своем же медпункте.


Награда за службу

Наконец-то на счет пришла достойная награда в денежном эквиваленте, а не просто слова благодарности за верную службу с копеечным значком. К сожалению, к награде прилагалось неформальное повышение до хогеда (медика полка). Но это больше походило на наказание: прибавилось и ответственности, и работы, а так изменений никаких. Ну, может, только повод для гордости, так как по идее, хогедом может быть лишь офицер медицинских войск, но их и в центре критически мало. Поэтому на удаленных базах подобные тонкости шиты по воде белыми нитками. В общем, многое можно заставить сделать человека по собственному желанию.
Несмотря на уважаемую должность, приходилось жить в фанерном домике медпункта без обогревателя, рискуя окончательно утонуть в соплях. Заниженная самооценка ныла, что я жалкий, ничего не добившийся бог, печень жаловалась, что перестала расти и требовала спиртного, мозги страдали от информационного голода, и весь организм мечтал о лечении в теплых краях методом РАЗгула и РАЗврата. Но вот подлечиться так и не дали – ни вариантами из грез, ни в целях сменить временное понижение профиля по астме на постоянное, ни в реальных проблемах с уже ставшей хронической простудой. Все направления, аккуратно разбросанные в карманах и сумке бумажными грудами, были просрочены еще с августа. Я периодически валяюсь с температурой, рассуждая о том, что если бы меня в детстве не закаляли, то глядишь, и иммунитетом был бы покрепче. Позаботиться о здоровье медперсонала на базе с вечно отсутствующим медпрофессионалом могут только медкапралы, которых лучше к себе не подпускать. Словом, легче иголке пройти сквозь верблюжье ушко, чем медику уйти на "гимели".
Прибыл Шимшон. Такие еще молодые да зеленые. Разумеется, как хогеду, мне выпала честь кратко рассказать им о тяжких условиях службы в данном районе при собачьем холоде – с медицинской точки зрения. К стандартным речам я добавил и от себя, предупредив их, что на завтра следует утеплить яйца, обмотав сверхчувствительные места наподобие гульфика. В шесть утра следует доложить об этом прапорщику, так как тот за это отвечает. Как оказалось, на базе не все имеют чувство юмора. Разбуженный прапор не смеялся, покрасневший от злости командир Шимшона тоже, сонные солдаты не смеялись еще больше. Похоже, тут никто, кроме меня, не читал повесть Санина "72 градуса ниже нуля", где был описан схожий случай.
После был неофициальный разговор с майором по поводу моей дисциплины. Сижу я себе, смотрю, как в стеклянном стакане растворяется кристаллик марганцовки. Надо сказать, очень красивое зрелище. Подсел ко мне майор и начал объяснять, что мои шутки попадают под какую-то статью. Дело в том, что на отдаленных базах нет как такового суда, тут все решается проще, по-товарищески, так сказать. Заодно он спросил, а чем это я вообще занимаюсь в данный момент. В Израиле марганцовка почему-то не популярна (этот порошок у меня еще с России для дезинфекции), вот и не знают люди такое дело – как не воспользоваться. Сказал, что это ядовитые кристаллы, пью понемногу, чтобы привыкать – вдруг пригодится. Разговор пришлось продолжить уже в Центре, куда меня направили ближайшим автобусом, а чтобы автомат не мешал, сам майор разрешил его пока оставить на базе.
В задушевной беседе с полковником по медчасти в Центре выяснилось, что на меня давно уже идет перестук по поводу нездорового юмора. И хотя пользы от меня по должности, а вреда никакого, но вот что-то все равно не как у нормальных людей. На это я ответил просто: "Пусть стучат – глядишь, откопают!" И начал жаловаться на то, что мои просьбы не удовлетворяют, здоровье не поправляют, и вообще в реальной жизни меня печалит, что нельзя перераспределить очки умений.
Но тот не растрогался. Зато долго втирал, что все "бе-седер-бе-типуль" (в порядке и делается), а чЕсть моей чАсти – это чАсть моей чЕсти, и что в армии можно жаловаться только на короткий срок службы. Я клевал носом, а прикрученная к нему голова кивала, создавая впечатление моего полного согласия.
Расставшись с полковником, я решил воспользоваться случаем присутствия на центральной базе и зайти к машаки-таш. Вот казалось бы, давно надо было сделать, как все, "рош катан" и служить. Не-ет... Разве я могу сделать что-нибудь просто и практично, если есть способ сделать это сложно и прекрасно? Я же сам кузнец своих трудностей! В любом случае, лучше иметь кредо гироскопа: "хочешь жить – умей вертеться", чем провести всю жизнь в анабиозе.
Мои попытки мимикрии в виде солдата-одиночки наконец-то увенчались успехом, но в нагрузку к финансовой помощи я выиграл бесплатную годовую подписку о невыезде из страны (как малоимущий, на какие же средства и куда я поеду).
Разозлившись на такую несправедливость (словно в ближайшее время куда-то собирался), я воспользовался моментом и стащил свое личное дело. Все равно у нее такой бардак на столе, что даже ноги положить некуда – так что не заметит.
Собственно, я всего лишь хотел досконально изучить его без, так сказать, помощи со стороны занимающейся мною толстой блондинки. Я вообще блондинок недолюбливаю, и даже начав любить, вскоре кончаю.
Как и ожидалось, судя по отчету психологов из личного дела, мама наотрез отказалась участвовать в моей потуВторосторонней жизни и все взывала к моей совести, не понимая, что если жить так, чтобы совесть не грызла, то последняя просто умрет с голоду. Также выяснилось, что ночевка в бейт-хаяле рядом с Танькиным домом мне тоже не светит, так как армия предоставляет приемлемые условия для "укрепления семьи" в родном доме на выходных.
Да уж, интересно девки пляшут, если снизу посмотреть! Хорошо, хоть постановили, что на новой базе я закрываю каждый третий шабат и потому не могу полноценно работать. Денег на счету нет, а помощи родных не попрошу, так как мое эго завышено. "С моим эго все в порядке," – возмущенно думал я, посиживая на своем приборе – приключениеискателе. "С ним-то, конечно.." – прошипела Зависть. "Оно еще всех нас перерастет!" – услужливо поддакнуло ехидное Самомнение.
Вернуть бумаги случай не представился, потому что девки закрылись в своем вагончике, оборудованном под офис, и начали праздновать чей-то ДР. Пришлось возвращаться на базу несолоно хлебавши, торта не евши и чая не пивши. ХЕРмон с дождями и холодами последнего месяца этого года заждался недовольного солдата в моем лице.


Голаны

Окончательно достали меня Голаны. Дожди чередуются со снегом, а нудное безделье – с надоевшими тренировками. Теперь меня ничто так не раздражает, как ВСЁ. Со скуки даже начал читать единственную на базе книгу – "Танах" на иврите, выдаваемый каждому солдату. Как сказал бы классик: "Страницы злобы и порока"! Картины поразительного разврата в каждой главе, а с числами автор, по ходу, не дружил вовсе. Хотя именно числа считаются языком Бога, ибо они вне времени и пространства. Порой описаны мелкие семейные передряги наряду с пропуском глобальных событий, словно первоисточник вел дневник наподобие моего.
Может, и мне провозгласить свои записи священными, чтобы через поколения их также перевирали "из уст в уста", а "мудрые" толкователи выдергивали из контекста нелепые законы? И что удивительно: данное Божие Слово содержит в себе тысячи лет убийств, сцен насилия, разврата и всего другого, что продает нам сегодня "масс-медиа". Однако, почему-то эту книгу дают читать детям, и она все равно не пользуется глобальной популярностью.
Ударили первые "морозы" в плюс два. Свой "длинный холодный зимний" свитер я уже не снимаю ни днем, ни ночью. Кажется, что если бы я решил нарисовать всех солдат в отряде, то краска сначала закончилась бы не в зеленом тюбике, а в синем. "Длинный холодный зимний" медпункт, сколоченный из фанерок и металлических листов, даже с работающим вовсю обогревателем приравнивался к холодильнику. В одну из ночей четыре отморозка (в прямом смысле) потеряли сознание, и я отогревал их капельницами, нагретыми в электрическом чайнике, методом ускоренного вливания через вену.
Это стало последней каплей в другом закипающем чайнике – терпения. И мы решили утеплить медпункт матами из "скорой помощи" и в словесной форме. Словесный мат стоял уверенно, а вот другие маты все время падали. Пришлось использовать "длинные холодные зимние" жгуты и веревки из того же амбуланса. На всю эту базу хотелось положить "длинный холодный..." Что-то начинаю зацикливаться от этой нескончаемой израильской зимы, начавшейся в прошлом месяце.
Чтобы как-то разнообразить свое меню, состоявшее из тушенки и "Тик-Така" (с его двумя калориями и тремя литрами слюны), заказали пиццу из Кириат-Шмона. Через пару часов прибыл мотоцикл с разносчиком, у которого на лице в подробностях читались изощренные методы убийства столь удаленных заказчиков. Поэтому о качестве остывшего блюда никто не заикнулся, выдав щедрые чаевые. Не радовали даже "Герои 3", которые я тайком поставил на медицинский компьютер, чтобы было чем в одиночестве заняться на закрытый шабат.
"Повеситься, что ли," – думал я, глядя на веревку с гантелей и имея в виду тарзанку, а не способ покончить с собой. Кроме того, человек ко всему привыкает, даже к петле: подергается, подергается и привыкнет. И вот, приладив один конец веревки к гантельке и закинув другой за центральную балку в потолке, я начал раскачиваться на импровизированных качелях, ожидая, что станет теплее и веселее.
Это оказалось весьма интеллектуальным занятием, потому что в голову полезли такие глубокие мысли о жизни, что не удавалось их оттуда извлечь. Впрочем, жизнь я уже давно не воспринимаю всерьез, как временное явление, но она пока на это не жалуется. Поток нейронных импульсов прервался треском и падением на приключение-искательную точку.
Балка не выдержала груза моих мыслей – как же нынче некачественно строят! Теплее от образовавшейся дырки в потолке, конечно же, не стало. Веселее – тоже. На выбор оказалось сразу два оригинальных способа самоубийства: замерзнуть насмерть или рассказать о случившемся прапору. Зарывшись в груду спальников, я решил придумать что-нибудь утром.
Утро вечера мудренее, поэтому ранние мудрые соображения подсказали, что к прапору "идти не след". Подвинув к пролому двухэтажную кровать, я начал латать свою крышу под девизом "да так оно всегда и было" – мол, еще со времен древних римлян дыра осталась. Однако, как сказали бы на это упомянутые римляне: "Nulla calamitas sola". Пошел свирепый град.
За час большинство палаток было завалено, и ниф-нифы с нуф-нуфами бросились в мой фанерный домик. "Нах-нах вас всех," – удерживал я оборону медпункта от наплыва свиней, но тщетно. Это на юге к "Граду" привыкли, а на севере внезапно начавшаяся в декабре зима шокирует твердыми осадками зеленые насаждения в виде палаток и солдат. Прибежали сюда и прапор с майором.
- Не хило градом крышу пробило, – задумчиво сказал майор.
- Позже починим, – кивнул прапор.
На следующий день вернулись другие медики и очень обрадовались новой крыше с дополнительным утеплением из всякого хлама, который валялся на складе бесхозный, никому не нужный, почти не охраняемый, с дверью под слабеньким замком. Там же на складе я нарыл хермониты себе и своим людям – жизнь начала налаживаться даже на этой заброшенной базе. Проблемы плавно перетекли с моей больной головы на здоровую задницу кладовщика, зажавшего необходимое снаряжение.
Внезапный ночной вызов поднял отряд вместе с нами и понес к чертям за границу. Внедорожье остро чувствовалось задницей в прямом смысле этого слова, так как все удобные маты в этот момент грели наше пристанище. С выключенными фарами амбуланс таки навернулся на ливанских ухабах, рассыпав все незакрепленные медикаменты, потому что крепители и ремни были там же, где и маты. Отряду пришлось разложиться вокруг нас, пока мы в полной темноте приводили в порядок то, что осталось бы в порядке, выдай нам вовремя все необходимое в наше жилище.
Если основная причина детской жестокости – это пазлы на тысячу фрагментов, то для моей, как оказалось, достаточно всего сотни передавленных в темноте тюбиков вазелина, которыми перемазались все и вся. На вопросы других медиков, в порядке ли я, отвечал: "да, только в рандомальном" или "не злите меня, и так уже трупы прятать некуда", а после, смягчившись, добавлял – "шучу-шучу, на самом деле мест полно".
Под утро мы вернулись на базу, и, не дав привести себя в порядок, нам сообщили пренеприятнейшее известие: послали под суд за халатное обращение с медикаментами. Утречко летело к черту (опа, палиндром)! Неуютные ощущения вызывал несмытый вазелин, он же был причиной тревожных ассоциаций о предстоящем наказании на суде.
Однако, на удивление, групповое наказание оказалось не столь сурово: все закончилось лишь одним закрытым шабатом для всех причастных. Но ко мне лично майор, вышедший из образа слуги Фемиды,  обратился отдельно: "А вас, хогед, я попрошу остаться".
Оказалось, пришел новый перевод, и в следующем месяце мне предстоит ехать в распределительный центр со всеми вещами, вновь становясь обычным медиком. И я вдруг подумал, что вообще-то эта база мне больше всех понравилась, даже несмотря на погоду. Попрошусь-ка я в Центре вернуться сюда до конца службы.


Новый Год

Начало налаживаться финансовое положение: в дополнение к премии за хорошую службу получил еще две непредвиденные финансовые выплаты на общую сумму 3200 шекелей (800 долларов). Теперь будет труднее жаловаться на нехватку денег во всякие соболезнующие инстанции. Очень кстати и папа подкинул ваучер на мартовский отдых в Эйлате – три дня для пары. Надо будет пригласить Танюху, тем более, я у нее почти прописался. Вот стоило мне наконец-то получить базу поближе к дому (на севере), как сменил место жительства на Нетанию (в центре). То ли карма у меня такая, то ли на мозгах я как-то неправильно сижу.
Помогая разложить вещи, мама моей девушки наткнулась на обручалку покойной Тани Боровик и спросила:
- Что это за красивое колечко?
- А, это Танькино, – пробормотал я, запихивая майки в шкаф, и даже не сразу сообразил, что ляпнул.
Приглашение в Эйлат и наличие кольца всевластия над своей половинкой окончательно вписали Татьяну мне в невесты. "А пофиг," – решил я, потому что в жизни всегда есть место пофигу: "Зато хоть перестанет приставать с просьбами о ребенке." Еще бы Машка завязала маяться той же идеей: стать Мадонной с ребенком работы неизвестного мастера.
Надо будет познакомить ее с Костиком, который также ждет от меня подарка к Новому Году. В смысле, не младенца, конечно же, а галлюциногенов или что-нибудь из SSRI для повышения настроения и перехода в другой мир (разумеется, в положительном смысле). Вот пусть порадуются друг другу: он – эндорфинам после нормального секса, а она "дитю" в его лице. И чтобы без  этого укуренного: я смеюсь, и все смеется, я веселый мальчик-бред.
Последнее время Константин сильно сдал и совсем распустился. Учеба будущего программиста мешала работе нынешнего охранника. Его соседа Борьку, стимулирующего учиться, армия призвала на шесть лет по контракту. Особенно подкосила новость, что Борис, оставаясь в армии, летом поедет работать по аналогичной профессии над секретным проектом в Америку. Причем, на два года с соответствующей зарплатой.
- Не завидуй, – говорил я Костику, – зато у тебя половая жизнь интереснее, – имея в виду суммарное количество подруг и накатанных сексочасов.
- Я и не завидую, – обижался тот в ответ и окончательно сникал, потому что постоянной девушкой так и не обзавелся, а на поиски новой требовались средства.
- Ну давай тебя с Машкой поближе познакомлю. Айда с нами Новый Год праздновать!
С этим я несколько увлекся, потому что уже обещал справлять застолье в Танькиной семье. Но Костя вежливо отказался, занял 600 шекелей из моих премиальных и ушел то ли укуриться с горя, то ли затариваться жратвой для закуси, то ли найти свою половинку методом тыка, то ли прилежно учиться вместо работы – тут реально все варианты равноценны. Впрочем, у последнего все же шансов больше, поскольку учеба у студента остается главной целью в жизни, хотя не все ученички могут в нее попасть.
Полуночный праздник начала января прошел не так весело, как ожидалось. Во-первых, полезный совет: не задувайте свечки, не прожевав до конца оливье. А во-вторых, в гостях у болтливой девушки ни телек не посмотришь, ни в компьютер не порежешься. Вот ее устами бы... да помолчать в образе хорошей галлюцинации.
Стол тоже особым разнообразием не радовал. Если бы я приготовил все это в общаге, то с чистой совестью сказал бы присутствующим, мол, пусть дрянь, зато – смотрите-ка, как много! А тут по-домашнему было чертовски мало людей, куда можно было бы, не жалея, запихать предложенную снедь. Похоже, целью данной еврейской семьи было доказать, что не только елки ненавидят Новый Год.
Каждая календарная смена года заставляет меня задуматься о том, как много времени потрачено на жизнь и что с годами вырисовывается все больше черт лица, да и Танька тоже не хорошеет со временем. На данный момент она вообще тянет не более, чем на секс-петарду, и к лицу ей разве что ягодицы или белые тапочки – эмблема печали. Моложавой духом эту ипохондрич... ипохондрюч... и пох... (ведь и так понятно) эту недо-медсестру тоже не назовешь. Наконец-то приобретя хоть какие-то познания в медицине к своему липовому диплому, она находила у себя всевозможные болячки и требовала, чтобы ее все жалели и лелеяли:
- Ах, сладкая моя, ну подыши еще на ладан. Добрая, нежная, милая... – мысленно добавляя: "Вот, блин, каких качеств тебе не хватает!"
Есть такой тип людей, которые всегда найдут, за что пожаловаться на жизнь, и Танька была из их числа. Сначала были стенания на работу, после – на учебу, теперь – на другую работу. Периодически вспоминался бывший парень Юра, который помимо того, что пил (а еще жрал, гад), гулял, не работал и брал у нее деньги, в итоге вообще кинул с долгами и квартирой, предварительно продав все вещи и оставив ее материально озабоченной, жильем озадаченной, зато сексуально обеспеченной (наеб... одним словом). И она же еще и переживает, как он, бедненький, там – без нее. Что за дебильный комплекс Экзюпери: мы в ответе за тех, кого вовремя не послали!
И вот оно мне надо: все это выслушивать по новому кругу в новогоднюю ночь вместо еще ненадоевших телепередач. Впрочем, и я круглогодний подарочек еще тот – с достаточной силой воли для сохранения плохих привычек и целым букетищем своих приветов и сюрпризов (ну так ведь она сама заявила, что любит сюрпризы). Размышляя об этом и не слушая ее, отвечая по очереди "Да" и "Нет" на какие-то Танькины вопросы, я внезапно вспомнил, что так и не купил цветы к праздничному столу.
Первый день середины зимы выпал весьма удачно: как раз перед выходными. Обычно армия дает отпуск на первое января для просящих русскоязычных, вероятно, в попытках предотвратить "русское отмечание" данного праздника прямо на базе. Денек отлежался у первой возлюбленной, потом махнул на север со второй – Машкой. Однако, мама отказалась ее видеть, взывая к моей порядочности в личных отношениях с "единственными", и пришлось ехать в Технион к Костику. Он-то понимает, что раскаяться никогда не поздно, а вот согрешить можно и опоздать.
Зимний ветер утих, тучи на небе рассеялись, наконец-то показалось солнце и огрело нас своим теплом. Нелепые мысли о передаренном кольце и трусливом бегстве от холостяцких проблем в виде женитьбы на Таньке растворились вместе с тучами. Еще успею сделать от любви до ненависти один шаг под марш Мендельсона. Что же касается семьи, захотелось свободно себя чувствовать не только в семейных трусах, облегчиться с Машкой и, может, даже сдать ей постоянный угол в любовном треугольнике, но так, чтобы Танька не узнала, а то ведь в ответ тоже изменит мне... лицо табуреткой.
Всю ночь с Костиком и Машкой смотрели "Десятое королевство" – все пять дисков подряд с перерывами на спасение лошадей в виде выкуривания капли за каплей никотина с канабинолом . Костя во время просмотра постоянно восклицал: "О, восхитительно!", "Это шедеврально!", "Как экуменически!" и "Ах, усраться можно!!!" Под утро моя пассия уснула, а мы отправились погулять в компании с косяком, с которым время летит незаметно. Оказалось, друган был в восторге не только от "кина" и травы, но и от Машки.
"Ах, какая женщина, какая женщина!" – просто мозгоизлияние в кровь вследствие острого спермотоксикоза. Понять его можно: секс – это скучно... вот если бы вдвоем... и, желательно бы, с девушкой... Ведь секс без дивчины – признак дурачины. Так что, "хоть римский твой и чуден огурец", но этого недостаточно – надо активней приударить за слабым полом.
Конечно, у Костика бы получилось подкатить так или иначе, ведь если долго ухаживать за огородом, то и тот в итоге может согласиться. Тут главное – правильно разыграть, что имеешь, и тогда есть шансы поиметь, с чем играешь. Однако, в театре жизни, где все люди актеры, главную роль играют деньги. И опять все уперлось в самое популярное печатное издание. Для меня это не проблема: достаточно переложить бумажник в нагрудный карман. А у Кости нет возможности даже купить себе такой бумажник. И уж, конечно, не по карману ему "ключи от счастья женского", которые, по странной случайности, обычно подходят к личной квартире и личному мерседесу.
К обеду неухоженная Машка укатила в свою Петах-Тикву, я – в Кириат-Ату, а несостоявшийся ухаЖорик пошел изучать глубИны образов актеров через поРнометражные фильмы. Воистину бесПорно жизнь скучна, а на безрыбье и слона из мухи "сделаешь". Полагаю, немного "спустя", он забьет на работу и отправится досыпать, удовлетворившись этаким паллиативным решением.
Последний день отпуска я провел с родителями и всеми любимым полноправным членом семьи – телевизором. Российские новости поведали о предстоящих выборах, что Жириновский залез в большую П (политику), а Путин хочет В Ср (Второй Срок). Кстати, заметил, что, судя по написанию, Путин (ВВП) – это почти Жириновский (ВВЖ), только ласково.
Израильский канал дал подробный репортаж, как в конце декабря нашими десантниками были произведены массовые аресты (более 70 палестинцев) в Наблусе, благодаря качественной разведке. Действия были молниеносными, так как, несмотря на размеры города, было точно известно "кого-где-куда". И я даже немного позавидовал другому отряду "летучих змей", вдвое побившему наш личный рекорд прошлого месяца по итогам операции. Впрочем, сам разведотряд со змеей за пазухой в зачистке не участвует, в отличие от ВДВ со змеем на груди и на плече (наплечный знак батальона "цанханим").
Вообще, смена тактики пошла Израилю на пользу. С разворотом новой программы по получению оперативной информации количество жертв с обеих сторон свелось практически к нулю – без "точечных" бомбардировок с "мирными" жертвами и показушного отказа летать у всяких отморозков, без риска вылазки с получением шальной пули или подрыва на мине, без дезинформации со стороны предателей и перебежчиков, без демонстрантов с камнями и зажигательными смесями.
Я искренне уверовал в оригинальность и эффективность подхода разведки к решению проблемы. Уверовали в это и трусливые хамасяцкие боевики, потеряв за один лишь декабрь половину командного состава. 27 декабря "Хамас" официально заявил о прекращении атак на израильтян. 1 января 2004 года израильская армия сняла блокаду Дженина, Туль-Карма, Рамаллы, Вифлиема и многих других городов, в которых мне не доводилось побывать, но где была схожая картина действий.


Последняя вылазка

Любая авария или катастрофа не происходит по какой-то одной причине – это результат действия нескольких причин и совокупности неблагоприятных факторов.
Первая рабочая неделя после Нового года началась новым порядком. После открытия границ между территориями и клятвенных заверений палестинских группировок о прекращении огня напряжение только наросло, и меня определили в вечный коненут (дежурная готовность). Это выражалось в требовании постоянно таскать с собой гражданскую форму с российским паспортом. Летом такое было бы приемлемо, благодаря вместительной армейской сумке, а зимой означало удвоить количество объемного-неподъемного барахла теплой одежды. Кинув растянутый свитер с теплыми штанами, я решил, что такого вполне достаточно, тем более, дополнительные сапоги отказывались помещаться, а лучше армейских носков найти вообще сложно.
Вечером того же дня за мной на базу приехал джип. Уж не знаю, что было сказано моему командиру и что вообще подумали на базе, видя, как хогед (медик полка) сдает оружие, переодевается в гражданское, и его сажают в кузов хаммера. Думаю, решили, что я арестован или удачно "откосил", не выходя с базы. В просторном заду машины сидел мужик бальзаковского возраста с сединой в волосах, но без беса под ребром. Он спокойно и подробно поведал мои задачи по пути в лесной массив между Дженином (условно, деревня-1) и Кфар-Даном (деревня-2). Впервые инструктаж я получал непосредственно во время поездки. В знакомом брезенте появились новые предметы взамен не очень-то нужным креплениям и фиксаторам. Больше всего порадовал фонарик, поскольку в последней вылазке его критически не хватало. Также в один из карманов кое-как запихали миниатюрный радиопеленгатор малого радиуса и отдельно выдали ультразвуковой свисток на шнурке. Похоже, помимо опасности потеряться, была вероятность столкнуться с собаками. А может, опыт предшественников подсказал необходимость этих добавок.
Заменен был и сам "слухач", с ним требовалось менять локацию при активной пульсации маяка, а это означало прогулку с нетрадиционным ориентированием по части периметра ночной арабской деревни. К счастью, все рекомендуемые точки были предположительно надежно укрыты растительностью на бездорожье, так что вероятность кого-то встретить сводилась к нулю. Ключевым словом в данном контексте было, конечно же, "предположительно". Все же сие считалось плюсом непроглядной пересеченной местности. Однако, такая среда была и недостатком, поскольку ближайшая высадка-посадка была в паре километров. А значит, предстоит протопать указанное расстояние через зимние "джунгли израильских широт" сквозь высокую траву, низкие деревья и нормальные кусты. Причем, тихо, как мышь с "мышью" на роже, и чтобы ни одна крыса такое не просекла. Мое ворчание на эту тему было принято за знак согласия.
Окончание хороших израильских дорог почувствовалось сразу, так как водила гнал весьма лихо, словно хотел, чтобы авто прослужило ему до конца жизни. От этого меня несколько укачало, и съеденные за обедом полезные бифидобактерии йогурта перешли на сторону зла. Выйдя из машины, перво-наперво пришлось сделать доброе дело в ближайших кустах. Далее, соблюдая инструкции, я отважно направился по заданному курсу, наслаждаясь прозрением, предоставляемым прибором ночного видения. Вне городских огней через усилитель яркости небо, казалось, не имеет темных пятен от бесконечного количества звезд.
Холмы были густо населены всякой живностью, снующей, вынюхивающей, копающей и просто копошащейся в преддверие ночи. Лес манил своей мифической призрачностью, скрывающейся в нереально позеленевшей чаще. Сказочное свечение вырывалось откуда-то из центра небольшой рощицы. Это околдовывало и звало спуститься с возвышенности, чтобы познакомиться с неизвестным. Заходя в заросли, я вновь восхитился открывшемуся виду: нестройные ряды растительности просматривались насквозь. Листва была усеяна капельками воды, и каждая росинка светилась фантастическим алмазиком, преломлявшим поток света, дарованный звездами и луной. А где-то в глубине неоднородно рассеянное свечение словно давало подсветку каждому деревцу и кусту.
Сказка кончилась, когда левая нога по колено ушла в жидкую холодную грязь. Ёрник проявил свою мерзкую и противную сущность, ёрничая надо мной и норовя накапать за шиворот, отхлестать и оцарапать лицо и замерзшие руки. Недоструганные хилые и кривые рангоуты цеплялись вездесущими колючками за одежду. Какое-то насекомое залезло погреться через рукав и, очень надеясь, что это не таракан, я пытался вытряхнуть его, случайно не раздавив. Свечение оказалось обычным болотом с бликами света, где сквозь незримую грязь проступала вода.
На карте было логично и правильно проложить маршрут по низине в относительно густой зелени, а не по просматриваемым пустынным холмам. Однако, дожди с грунтовыми водами в составлении рассматриваемого плана явно не участвовали.
24 года назад постоянная необходимость делиться сделала из некоторых моих клеток нервные. Чугунная гантелька и салат с хреном в детстве им же дали понять, что жизнь тяжелая и горькая штука, поэтому лучше не восстанавливаться. Теперь нервишки угрожали сдать, если их немедленно не начнут "седативить" посредством хорошей выпивки. Пришлось пообещать себе, что завтра же куплю коньячную флягу и буду ее всюду с собой таскать. НЕВРоны еще немного поНЕВРничали, но угомонились, предоставляя разуму заняться планированием дальнейших действий.
От идеи обойти едва видимое болото по лесу я отказался сразу. Не хватало мне еще "утонутия" вследствие "недоплытия". Возвращаться к исходной точке тоже не хотелось, и я взял резко в право-перпендикулярную сторону по направлению к ближайшему перевалу между средне-высокими холмами. Полагаю, таким образом, путь должен увеличиться в полтора раза, зато не придется всю холодную ночь бродить с мокрыми ногами. Ничего, все равно я приду на задание, будь хоть сто непогод кругом!
Недостаток у плана был только один – со стороны "деревни два" я был отлично виден, но это при наличии соответствующей аппаратуры, конечно, учитывая расстояние и темноту. Я легко убедил себя, что никто не будет в выходные наблюдать ночью за окрестностью. Хотя, воскресенье – это нерабочий день только у христиан, а вокруг, надо полагать, мусульманские территории. К тому же, очевидно, будет, как минимум, странно и подозрительно увидеть кого-то ночью, идущего к деревне таким нелепым маршрутом. Но я сказал себе, что нафиг кому я тут сдался, и этот аргумент был самым весомым. К сожалению, в логической цепочке "мужик сказал – мужик сделал" отсутствует звено "мужик подумал", и ноги понесли меня, подчиняясь сказанному.
Перевал был сухим, но с пронизывающим ветром. Черная вязаная шапка не спасала совершенно. Сопли норовили замерзнуть прямо в носу, а левая нога начала противно хлюпать ледяной водой. Пришлось остановиться, чтобы исправить положение. К счастью, предвидел подобную ситуацию и взял с собой капельницу с носками. Тут надо пояснить: будучи армейским медиком, от нечего делать я срезал верхушку использованной капельницы и упаковывал туда носки, а после запаял обычной зажигалкой. Таким образом, получился водонепроницаемый резерв, который сейчас пришелся как нельзя кстати.
К сожалению, эти ухищрения не помогли, потому что каким-то образом обе ноги все равно набрались влаги. Даже качественная армейская обувь не спасла, что уж говорить о моих домашних сапогах, привезенных из России лет шесть назад. Кстати, оставляя на себе армейскую атрибутику, я лишал себя легенды "заблудившегося туриста". Более того, она выдавала во мне солдата вражеской стороны, однако, и эта оплошность сейчас меня не сильно беспокоила.
Маяк начал помигивать, что означало достаточный интервал для начала прослушки. На этот раз местность была не настолько удачно холмистая, как в прошлый раз. Заброшенной стройки, куда можно было бы залезть, поблизости тоже не было. Но долго крутиться в поисках возвышенности не пришлось – достаточно было закрепить "слухач" повыше на ближайшей оливе, и сигнал тут же стал приемлемо четким. От домов я был достаточно далеко, чтобы оставаться незаметным, но относительно близко, чтобы четко слышать лай собак. Ужасно хотелось проверить действие пугающего свистка, который болтался на шее, но расстояние было не для такого рода экспериментов. Решил после миссии "забыть" отдать эту окАрину, принести на свою окрАину и опробовать на противной шавке соседей из УкрАины.
Окоченевшими пальцами я переключал "интервалы" на "воздушном змее" каждые пятнадцать минут, следя за качеством звука и "зеленой зоной". В мыслях вертелось, что диапазоны частот данного прибора, в принципе, известны, а на этом-то принципе и работает данный прибор. Ничего более умного в серое вещество не лезло. Противная жидкость струйкой текла из носа, и в голове было совершенно пусто от этакой утечки мозгов. Ничего не хотелось, помимо горячего чая и сна. При такой холодине хорошо работать только Дедом Морозом: сутки через 364.
Я уже знал, что сильно простудился, не успев до конца выздороветь с прошлой недели, но ничего с этим поделать не мог. Если всех нас действительно хранит Господь, то такими темпами мой срок хранения весьма сократится. С трудом дождавшись мигания маяка, двинулся к следующей точке. Погода стояла премерзейшая и обещала еще больше ухудшиться. Народу на улицах не было вовсе, а когда начал накрапывать дождь, угомонились и собаки. Думаю, я бы мог свободно незамеченным пройти в самый центр поселка и залезть на самую удобную крышу. Впрочем, у арабцов все крыши удобны для моей миссии, так как они всегда делают их плоскими. Расчет, конечно же, не для любителей "паркура", а на то, что с каждым поколением будет добавляться по этажу. Однако, почему-то не видел фамильных строений выше третьего уровня.
Все это плюс с точки зрения скрытого наблюдения, и я серьезно взвешивал вариант такого наглого действа. Но был один здоровенный минус: вся деревня может оказаться одной большой родней, где каждый пень гордится своими корнями, а потому знаком со всеми местными рожами. Да и любая замотанная агарянка через вырез в парандже может не только как архитектор-офтальмолог глазки строить, а быть мобильным наблюдателем. Так что, на раз просекут любого чужака одним случайным взглядом. Конечно, по гражданскому лицу европейской внешности, вероятно, наши братья Каины стрелять не станут. Но тут у каждой семейки имеется оружие первой необходимости, и поди знай, кому в голову стукнет "не кровь и не вода".
Дождь усилился, когда я обосновался на второй точке. Постарался укрыться под брезентом, но тот был очень неудобным из-за массы деталей внутри. Решил его распотрошить, не сходя с места – все равно обратно тем же ходом. Получилось что-то вроде плаща-палатки. Все лишнее сложил среди груды булыжников, чтобы легче было собрать позже. К испытываемым ощущениям добавился озноб и слабость, указывающие на повышение температуры и нарастающую простуду. "В такую погоду враги дома сидят, телевизор смотрят, только свои по болотам шастают," – услужливо подкинула перевранную цитату избирательная память.
На третьей локации маяк погас, когда начало светать. Все точки я не обошел, но, судя по всему, это и не требовалось. Дорога назад предстояла тем же маршрутом, тем более, что еще предстояло собрать хлам на предыдущей точке. Дошел до десятка каменных холмов, и сердце упало в копчик – поближе к мозгам, которые не запомнили, у какой именно груды я выгрузил барахло из брезента. Голова кружилась, бил озноб, простуда уже гуляла вовсю, никак не давая сосредоточиться. Время поджимало, а ведь еще предстояло топать до машины через поганый лес. Когда, к великой радости вернувшегося на место сердца, заначка была найдена, времени на нормальную упаковку хабара не осталось вовсе. Покидав все как попало и перехватив поудобнее узел наподобие мешка, я решил не тратить время на обход через первую точку.
"Срежу-ка вот тут," – пришла в голову предательская мысль Ивана Сусанина, невольно обрекшая последнего на вечную славу (наверное, позже аналогичная фраза пришла и полякам в отношении головы проводника). Ноги немедленно послушались данного приказа, поскольку без видимых препятствий на пути ориентировка идет по прямой, следуя компасу. Однако, оказалось не все так просто: мало иметь компас, надо еще знать, откуда идешь, а вторая точка была весьма приблизительным ориентиром.
Чувствуя, что заблудился окончательно, я начал выискивать зрительно знакомые объекты. Уже совсем рассвело, утром все выглядело не так, как ночью, но по прошедшему времени ходьбы я чувствовал, что кручусь где-то близко от нужного места. И тут я увидел, как мне показалось, знакомый перевал. Перемещаясь по перешейкам между грязевыми лужами, незамедлительно направился к нему, чтобы осмотреться с возвышенности.
На один из холмов я почти взбежал вместо аккуратного и тихого подъема. На другой стороне стояла семерка арабов, и было очевидно, что они тут не на пикник вышли. Меня увидели сразу двое из них, а невольно вырвавшееся "БЛЯ" привлекло внимание и остальных. Секундная шоковая задержка, и я рванул со склона, бросив все, чем были заняты руки. Судя по крикам сзади, арабанда помчалась за мной. Вдогонку полетели камни – логичное использование преимущества высоты горных пород. Оставалось надеяться не получить попадания в ногу. Этого и не произошло: один из камней попал точно по затылку.

   
В плену

    Открываю глаза на резкие звуки -
    Замелькал свет ударами.. Боль.. Тишина.
    Очнулся во тьме, сзади скручены руки,
    Давит на плечи сырая стена.
    Замер рассвет под молитвенны стоны.
    Снова в спину уткнулся круглый металл.
    Говорю: "Еще жив", – в объектив старой Sony,
    Возвращаюсь к стене. Как я устал...
    Прикорнул на часок. Вновь меняем локацию.
    С голодухи тошнит, и песок на губах.
    Мне нелепо смешно проживать ситуацию –
    Получаю прикладом по ребрам и в пах.
    Просыпаюсь от фар. То ли жив, то ли помер.
    Все уже рассказал – много ль знает солдат.
    5,56 – мой следующий номер.
    Мне – в один лишь конец, мне не надо назад.

Я был уверен, что не терял сознание до конца, однако вспомнить события последних часов совершенно не мог. О чем думает человек, полетевший с крутого склона после каменного подзатыльника? "Вау, какая вспышка света после удара по черепушке! Вот, блин, ща навернусь, не сломать бы чего! Хана всем моим планам на ближайшее будущее!" Кажется, что-то вроде этого проносилось в дурной голове, держащей ноги в постоянном тонусе. Как начинающему бегуну по холмам, горка сделала мне скидку.
Подбежала великолепная семерка, и, говоря словами оптимиста, избила до полужизни, стараясь наглядно объяснить несостоявшемуся медику, где находится печень, а где почки. Почему-то в памяти остались зеленые майки и черные маски вооруженных до зубов шахидов, хотя, кажется, в цвета ислама облачены хизбалюки и джихадоны, да и не по погоде как-то.
Однако, не исключено, что подоспевшие к месту падения милые араблюди, незадолго до этого кидавшие в меня камни, просто постарались помочь подняться. А каждое касание отдавалось острой болью, и дурацкая избирательная память вместе с фантазией сохранила в голове какую-то кашу из происходящего.
Но что точно помню, так это М-16, недвусмысленно направленный в грудь. Вот и поставленная вовремя точка, как сказал бы Бабель, впрочем, в него вряд ли тыкали автоматом, когда он писал свой известный афоризм.
Моргнул и оказался лежащим в углу какого-то дома. Резко ударило в нос неприятным запахом, который в детстве я называл "запах синяков", так как он всегда получался, если сильно стукнуться головой. Начало тошнить, и я постарался сесть. Но слева по ребрам резануло так, что после резкого выдоха, поднявшего столб пыли, перехватило дыхание, и шевелиться не хотелось. Пыль улеглась, ну, думаю, и я вставать не буду. На тебя, бетонный пол, я всегда мог положиться, хотя лежать на голом полу приятнее, если он противоположный.
Кто-то подошел, и единственной мыслью было – "только не по ребрам". Тело начало осознавать происходящее, в частности, что руки за спиной скручены мягкой веревкой в районе кистей, а свободный конец, кажется, привязан к ремню. Оригинально и просто, без перетягивания до перекрытия вен, даже удобно, в какой-то мере. Зато фиг выкрутишься, развязаться нереально, переместить руки вперед – тоже. Словно вязал профессиональный вЯзунчик или bdsm-щик какой-то. Что-то не видел ни одного фильма, где бы так вязали главного героя. А упомянутый макрамешник, похоже, вообще в кино не ходит – нашел же шелковые нити вместо скотча или проволоки.
Ноги свободны, но подошедший навалился на них свой жирной тушей, и в его руке я увидел нож или заточку. Разглядеть, что это, без очков было довольно трудно, а вдобавок к расплывчатой картине, взгляд отказывался фокусироваться на чем-либо. "Сухожилия перережет, чтобы не сбежал," – завопила Паника и все остальные чувства кинулись врассыпную, оставив в голове ее одну. Тело перестало болеть и постаралось вывернуться из под навалившейся массы, но даже внезапный прилив сил не изменил ситуации.
Однако, мне повезло попасть в этот bdsm-клуб на день плетения шелковиком-затейником, а не пыток массовиком-садюжником. Нож вошел в берцовую мышцу голени, пониже правого колена и под мои дикие крики был немедленно вынут. Под переходящий в истерику ор, мужик спокойно, со знанием дела, завязал тряпку и наложил узлом к порезу прямо поверх джинсов. О стерилизации зоны поражения медик хренов, видимо, не имел представления. Думаю, с этим гандоном у меня будут натянутые отношения.
Когда он закончил наносить пользу и причинять добро, подошел худой – словно нарочно для контраста подобрали парочку. Меня усадили на холодный пол, прислонив спиной к сырой стене и помогли напиться из грязной чашки. Намек был понятен, тут не минздрав – тысячу раз предупреждать не будут. Нога пульсировала, но острой боли не было.
- И незачем так орать, – подал голос Интеллект – Там не так много нервных окончаний.
- Ага, – поддержала Интуиция и высказала древнюю китайскую мудрость: "НЕ ССЫ" (означающую "будь безмятежен, словно цветок лотоса у подножия храма истины"). Ну Интуиция всегда такая: сначала поддакивает, а потом отнекивается.
- Время залечит, – успокоила Язвительность, но, не удержавшись, добавила: "А потом убьет!"
Какой-то невеселый некролог мне наклевывается от этой троицы. Жутко болело левое плечо, но в перелом верилось с трудом. Скорее всего, выбил сустав, неудачно упав на него, когда полетел со склона. Боль отдавалась по трапециевидной мышце вверх, и приходилось сидеть, буквально, повесив голову. При попытке выпрямиться, лицо неприятно напрягалось, и голова начинала ныть. Желание свернуть горы чуть не начало с моей шеи. Зато подозрительно ясные мозги мысленно пробегались по всему телу, на ходу ставя диагнозы каждому участку. Оценив ущерб своему имуществу, как не фатальный и приемлемый, мозг расслабился, отказавшись жаловаться на судьбу – в конце-концов, ей тоже со мной не очень-то повезло.
Наконец-то смог получше оглядеться. Только одна комната – возможно, нежилая, потому что нет кухни, но есть стены туалетного уголка, который приподнят сантиметров на пять над полом и почему-то без дверей. Причем, туалет самый обычный: с унитазом и умывальником, а не какая-то дырка в полу. По узкому, длинному, забитому досками окну я сделал предположение, что это подвал, хотя вход обычный – не ступенчатый. В доме навалены тряпки, а может, это немытые старые саджады у них такие. В противоположном углу стоит грубо сколоченный стол, на котором валяется куча хлама и ржавый автомат Калашникова без приклада. Переносной обогреватель, упокоенный на убогом кюрси, создает относительное тепло, но пол и стены все равно холодные.
Кроме гротескной парочки, в комнате был пацаненок. Спортивная майка-безрукавка грязно-красного цвета почти до колен. Поверх еще более грязная порванная армейская куртка с вышивкой "цахал". Растянутые синие трико "увенчивали" новенькие белые кроссовки, которые были вообще не в тему. И черная шапка, как мне показалось, моя. Ох уж эти, мать их, дети – чужого не надо, а свое возьмут, кому бы ни принадлежало. Когда взрослые вышли, он небрежно взял со стола калаш, и, подойдя ближе, приставил дуло к моему лбу, глядя, как на врага народа. Впрочем, именно им я сейчас и являлся. Во многих местах оружие было перемотано черной изолентой, но от этого вид был еще более грозным.
"Посвящение в шахиды через убийство неверного!" – опять завопила глупая Паника на всю вновь опустевшую голову. Наверное, перед смертью человеку должны приходить мысли возвышенные – о Боге или смысле жизни. У меня жизнь была достаточно интересной, чтобы не оставалось времени на поиск ее смысла. Так что сейчас все, о чем я сожалел, было банально и приземленно, словно убогая душонка могла скорбеть лишь об очаровашках, с которыми не успел парой слов перепихнуться, и разочаровашках, с которыми пересПал быть друзьями. Вот так отыгрались последние аккорды на пианино жизни: клавиша белая – клавиша черная – крышка. Что ж, солдатами не рождаются – солдатами умирают.
"БАХ! БАХ!" – заорал внезапно гаденыш, чуть не доведя меня до инфаркта, а потом еще что-то на прекрасном языке тысячи и одной ночи. Вбежали мужики, поорали на него, отобрали автомат, отвесили подзатыльник и пинками выгнали из комнаты мою нелепую смерть. Вот тебе и посвящение с хеппи, мать его, эндом.
Худой присел рядом и на чистейшем иврите спросил, как мои дела и как себя чувствую. В принципе, многие палестуки, как и израильские поклонники Мухамеда, знают иврит на уровне родного, некоторые знают даже русский. Но здесь я чувствовал себя не просто за границей, а военнопленным у террористической группировки. Не знаю, чего я ожидал, наверное, что меня, связанного, усадят за стол, направят в лицо лампу и с диким акцентом или через переводчика эти двое будут вести допрос, играя в "плохого и хорошего копа". А мне нужно будет держать себя в рамках, чтобы не стать портретом на могилке. Лампы не было. Под потолком болтался единственный источник света без абажура. Стол больше напоминал верстак, чем мебель для допросов.
"А ведь у меня сотрясение", – мысленно добавил себе диагноз, с трудом подавляя тошноту: "И не от тяжелого тупого вопроса, все ли у меня в порядке". Однако, озвучил ответ банальным "беседер" и попросился в туалет. Вот тоже момент, не демонстрирующийся в кино. Там герой плюет в лицо врагу, толкает патриотическую речь, стараясь попутно морально задеть смотрителя, готов пройти зверские пытки. А после, изловчившись, убивает всех нафиг, спасая еще кучу народа. И делает все это, ни разу не помочившись.
Плохой из меня главный персонаж боевиков: три признака алкогольного опьянения в виде мужества, чести и отваги отсутствовали напрочь. Хотелось вести себя максимально вежливо и тихо, к пыткам я готов не был. Интересно, к ним вообще можно быть морально готовым? Разум нашептывал: "Будь слабым-умным. Ждать чуда неоткуда, тут главное – самому не учудить". Но, несмотря на ситуацию, страха не ощущалось – и это было как-то нелогично, словно отрицательные эмоции отрицали происходящее, а положительные – тупо положили на все. Злости не было тоже, наоборот: некое равнодушие или смирение.
Парочка перекинулась несколькими фразами, после чего толстяк вышел, но сразу же вернулся с М-16 наперевес. "Наверное, калаш не рабочий," – автоматически отметил мозг. Худой развязал меня и помог подняться. Отвратительное местечко, а где тошно, там и рвет. Порадовав Ихтиандра в водах белого друга, я, хромая, вернулся на старое место. Попутно заметил, что на столе, помимо поеденного коррозией калаша и промасленных тряпок, валялись здоровенные, еще более проржавевшие гвозди. Очень надеюсь, что в ногу ткнули не одним из них, иначе помимо сепсиса, можно заработать столбнячок.
- Ты можешь сейчас говорить? – спросил худой.
Нет, блин, зайдите попозже. Куда же я, нафиг, отсюда денусь! Я кивнул.
- Что ты здесь делал?
Я посмотрел на свою армейскую обувь, прекрасно понимая, что если бы был полностью одет в гражданское, вероятно, уже был бы на территории Израиля, как заблудший российский гражданин. Впрочем, трудно сказать: наверняка, нашли брезент с оборудованием. А у простого в обращении устройства есть недостаток: врагу также несложно понять его предназначение. И хотя любопытство не порок, в моем случае – это военное преступление против палестинского народа. Так что, найденный при обыске бессознательного тела российский паспорт не сыграл бы своей роли.
Но что мне нравится в израильской армии, в подобной ситуации приветствуется нехранение тайн ради сохранения жизни. А как не любить жизнь – мне ведь еще жить с ней. Сдохну, но проживу ее до конца, ни с кем не поделившись (ну разве что по наследству).
Коротко рассказал о своем задании, надеюсь, не пришлось слишком дорого заплатить, чтобы дешево отделаться, а то злопамятная Родина меня точно не забудет. Под конец повествования по мне ручьями тек пот, насквозь пропитав волосы и одежду. Подошел толстяк и, потрогав лоб ледяной рукой, что-то сказал худому. Не надо быть полиглотом и ясновидцем, чтобы понять: у меня сильный жар, а у них сейчас будет головная боль. Накрылись ваши спокойные дни в серпентарии из любящих жен. Меня накормили какой-то фармацевтикой, и я уснул. Надеюсь, дали сильное жаропонижающее, а не какой-нибудь "акамоль", хотя сильное средство – слабое утешение, особенно, когда прикидываешь, что умереть лучше позже, чем навсегда.
Очень реалистично приснился пацан с автоматом, орущий мне в лицо что-то на арабском. Я вскочил и, схватив его за короткие волосенки, с размаху размозжил череп о бетонный пол, получив от этого массу наслаждения. Проснулся от боли в ноге, судя по молитвенным завываниям с улицы, сейчас раннее утро. Долбаный хЕрург своей железкой все же занес инфекцию – к зоне пореза было не прикоснуться. Тошнило, поэтому есть не хотелось, хотя было предложено. Меня сняли на камеру под прицелом знакомого М-16, впрочем, это было показушное излишество. Может, повод для гордости в личную коллекцию – что они- таки умеют пользоваться камерой.
Все так нелепо и чуждо, словно это не моя жизнь, что я вообще тут делаю? Лампочка под потолком начала раскачиваться, заставляя прыгать непонятно чем созданные тени, из которых старались вырваться жуткие демоны. Раньше мне не доводилось доходить до галлюцинаций, тем более, настолько реальных – это было интересно, и я мысленно звал монстров, запертых тенями. Даже в такие моменты не могу, как круглый дурак, непринужденно катиться по жизни, а ищу, во что бы еще вляпаться.
Реальность порадовала слабостью, болью и тошнотой. Меня перетащили в кузов пикапа посредством одеяла, сложенного на манер гамака, и машина немедленно тронулась. Сразу стало очевидно, что в этом транспортном средстве лучший водитель лежит на полу. Похоже, рулевой баран учился держаться за шоферку в израильской армии, потому что также несся по ухабам, рискуя раскидать всех пассажиров из этого хардтопа без топа. Вдруг мной овладел приступ неудержимого смеха, громкого и полного сил. Видимо, этот экзамен жизни первыми начали сдавать нервы. Но получив пару тычков прикладом, скорее, с перепугу от моего внезапного гогота, чем от злости, я успокоился.
Совсем стемнело, и укачавшийся от тряски Морфей прилег рядышком, чтобы меня обнять. Снилось, как стою под дождем у старой базы подле Дженина, и ко мне бегут израильские солдаты. Проснулся от сырости и яркого света фар. Действительно, идет дождь, и почему-то вспомнились каменные плиты нетанского "Ватиким" в пасмурный день, когда хоронили Таню. Вот переселюсь тоже на кладбище – тогда точно люди ко мне потянутся. Но меня уже несли на нормальных носилках в сторону амбуланса – значит, день переселения вновь откладывается на неопределенный срок.


Окончание службы

Окончательно я пришел в себя только в Хилеле (больница в Хадере). С базы доставили рюкзак с моими вещами, где, по счастью, были запасные старые поцарапанные очки. Первым делом я позвонил домой, чтобы сообщить о закрытии шабата. Также пожаловался маме на простуду, скуку, плохую погоду и клиту (сила сигнала на телефоне). После с укороченной версией на ту же тему доложился Таньке, как своей девушке. А затем Борьке, как лучшему другу и взаимному вестнику смерти. Ну в том смысле, что он первый и единственный в списке тех, кому армия сообщит, если смерть окончательно меня испортит. Все, теперь никто дергать не будет, и можно спокойно пересмотреть свои взгляды на жизнь, особенно третий и седьмой.
Но не тут-то было. Первый день меня не оставляли одного ни на минуту. То проводилась психологическая поддержка, то беседы по событиям минувших дней и рассуждения, что делать дальше. Всем интересующимся гражданским честно отвечал, что неудачно упал, а дырка в ноге, наверное, от осколка камня или обломка ветки. В итоге прикинул, что может, так оно и было, а жирдяй с ножом лишь вытащил инородное тело, как умел. В любом случае, лучше шрам и кроватка, чем гранит и оградка. А потом почему-то вспомнился солдат с пробитой головой, которого полгода назад я доставлял из Дженина в эту же больницу. "Придурок", подлезший под люк своего же БМП мог оказаться таким же "неудачником", как я, "неудачно упавшим с холма".
На ночь осталась дежурить ивритоговорящая обезьянка с марокканской внешностью (или наоборот), с головой погруженная в игру на телефоне. Это называется: труд сделал из обезьяны человека, труд может уходить. Наверное, выбила альтернативную службу или студентка на подработке. Хотя, чего со мной возиться – так только последить, на всякий случай, чтобы в окно не сиганул в поисках другого мира. В любом случае, даже практически не общаясь с ней, я не мог расслабиться и заняться любимой медитацией в виде сна. В палате висел ящик для "овощей", транслировавший местные новости. Телевизор давал возможность ничего не делать, когда делать было нечего, но все равно было скучно и почему-то тревожно. Сестра поставила очередную капельницу, врач – укол, а я мог поставить только анализы, и, видимо, поэтому в карты со мной тоже никто не хотел играть.
Температура упала до противных 37-38, саднило горло и текли сопли. Тело, покрытое буквально с ног до головы синяками, напоминало, что внешне тоже болеет. Суставы и позвонки мне вправили вместе с мозгами, чудом отделался трещинами без переломов. Но теперь под определенным углом ребра сводила судорога, перехватывающая дыхание, словно одно ребро норовит залезть на другое. Это как судорога в ноге, только нельзя согнуться, чтобы размять пальцы и избавиться от боли. А еще постоянно подташнивало, может, от сотрясения, а может, от морфина, ведь лекарства, в отличие от людей, я принимаю такими, какие они есть.
Нога неприятно ныла, но это не мешало проскакать на другой до туалета, игнорируя "не роскошь, а средство передвижения" в виде костылей. Порез был глубокий, но короткий, как от лезвия ножа, пошедшего под четким перпендикуляром. Шрам гарантирован, но какой-то банальный, и это немного огорчало. Как любой нормальный пацан, я с детства тайно мечтал о боевом шраме, желательно (хоть и не обязательно) не на лице. А тут попасть в такую передрягу и получить исключительно внутренние повреждения. Даже рубец от паркура на левой ладони трехлетней давности был длиннее, чем эта дырка под правым коленом. Конечно, есть еще подкожный (оказывается, бывают и такие) на правом бедре после удара прикладом, но со временем видно его не стало вовсе и можно было лишь прощупать.
Хотя мне казалось, что я все время бодрствую, выходные пронеслись поразительно быстро, словно полностью их проспал. Морфин давать перестали, и тело явно не соглашалось с таким решением. Почитал в газете, как успешно израильские войска произвели зачистку треклятого Дженина с арестом полутора десятков "лиц, участвовавших в нападениях на израильтян" (цитата из новостей). Это про меня, что ли? Уж не знаю, принадлежали ли мои пленители к гроздьям гнева "Танзима" или были случайными поселенцами, но недостаток свежих новостей именно в том, что в них мало чего сообщают. То ли это из-за нехватки информации, то ли в связи с секретностью.
На следующий день наши начали возводить десятиметровые блоки "разделительной стены" у Иерусалима, чем вызвали бурный протест сотен тысяч человек, так как следующим шагом должен быть демонтаж поселений. Потом были какие-то цыганские забастовки, оставившие другую сотню людей без будущего. Впрочем, может, это были хизбалованные арабешки, но суть попрошайничества от этого не меняется: "Подайте, кто сколько сможет, на процветание". Собственно, вся пресса была заполнена лишь этими событиями, и новости Дженина как-то затерялись в виде коротких статей, не несущих существенно ничего нового.
К посещениям армейского психолога добавился подполковник с двумя фалафелями на плечах. Устроил мне сказку про белого бычка с подробным разбором ситуаций и ошибок. Конечно, у каждого есть право на ошибку, ну а у меня вообще безлимит. Хотя, вобщем-то он прав: если бы я соблюдал все предписания и инструкции, не оказался бы в опасной ситуации. В конце беседы напомнил, что в армии все секретно, поэтому работает стандартная схема: по непроверенным данным из неназванных источников получена неподтвержденная информация, пожелавшая остаться неизвестной. Ясно-ясно, комиссар хренов: не надо хранить секреты общими усилиями. Подписал же "содиут" (документ о секретности) на семь лет. Словом, если чего – упрячете на такой же срок.
Затем он пожал мне руку, похлопал по здоровому плечу, поблагодарил за службу и подарил значок с менорой на фоне меча. Не удивил – дома такой же валяется. Когда он ушел, я мгновенно расслабился, наконец-то осознав, что все уже позади. И только тогда сообразил, что сижу с улыбкой и слезами. Словно эмоции так и не решили, что им необходимо делать, поэтому обрушились все разом.
Ко мне подошла арабская девочка лет пяти в розовом платке и без стеснения с любопытством уставилась на плачущего веселого мужика. Вспомнились дети, вынесенные под пули на демонстрации под Иерусалимом. "Какой красивый ребенок," – совершенно искренне по-доброму подумалось мне и, поддавшись внезапному порыву, я протянул ей значок. Она, заулыбавшись, взяла блестЮчку и стала с интересом ее разглядывать. Показав жестом "рега" (секундочка), я отцепил от формы на стуле значок боевого медика и добавил в ее коллекцию. Мне показалось жутко ироничным подарить именно ей эти знаки израильского солдата. Даже не знаю, что хотелось этим сказать ей или себе – пусть психологи над таким голову ломают.
В один из дней посетил раввин, уж не знаю – армейский или местный, но его-то я точно не ждал. Погрузил на тему Торы, я отомстил Системаизмом. Собственно, раз мои молитвы к "вдохнувшему душу" не помогают, вероятно, я живу не лицензионную версию жизни. Так что предпочитаю сам ковать свое счастье, и пусть это будет моя личная куйня.
Разошлись по-мирному: я в свою палату травматологии, он в свою – психиат... то есть в синагогу или куда он там шел. Наверное, рассчитывал на легкую добычу сломленного духом солдата, ищущего справедливости в этом мире через ненайденного Господа. А мне не нужен мелочный Бог, который заглядывает мне в тарелку, но прощает любой грех, если правильно по-молиться, по-поститься или по-восхвалять.
Из больницы меня выписали еще до конца недели, поэтому сперва я решил на денек съездить к Таньке, а заодно заказать новые очки за счет армии по свежевыписанной бумажке. Однако, мы так и не выбрались из дома, чтобы их выбрать. Ладно, еще успею заказать, когда буду дома. Но у родителей я пробыл всего несколько часов и уехал на шабат в Технион к друзьям, чтобы всю ночь пить-курить, а весь следующий день отсыпаться.
С началом недели меня перевели служить под Беньямину в какой-то психологический центр, в моем случае – с физиотерапией. Тут были приятные домики, в которых жили по четыре человека. Построений и нарядов не было, форма одежды тоже свободная, но я все равно носил зеленый фасон, одобренный армией. Собственно, эта база не была похожа на военную, а больше напоминала санаторий с единственными требованиями не покидать территорию и соблюдать расписание еды и сборищ. Хотя были тут и люди в зеленом, обслуживающие и охраняющие базу. В принципе, тоже халявная служба, но до нас далеко.
Звонить и жаловаться на тяжести службы стало невыносимо сложно – и это была самая большая тяжесть в моем нынешнем положении. К счастью, мама не ожидала ежедневных отчетов, и пары звонков в неделю было вполне достаточно. Вернулся к попыткам выучить английский через "Орден Феникса", убедившись, что это не фанфик, как в прошлый раз. Вот Воландеморт молодец: в каждой книге заботится об образовании Гарри, стараясь убить его только в конце учебного года. Почему же я отправился воевать в середине? В отличие от Хилеля, тут ребята с удовольствием играли в карты, но однажды нас на этом поймали, и игра была конфискована.
Каждый день проходим посещения психолога в группах и поодиночке. Нам придумывают всякие задания, типа: что бы вы, как группа, взяли на необитаемый остров из предложенных предметов – список должен быть одобрен единогласно. А потом разбирают, кто кого и как в чем переубедил. Или давайте лечиться вот этим полиэтиленом с пупырышками: скажите депрессии "нет", скажи депрессии "чпок". Ну и прочий групповой бред, где каждый мог говорить все, что ему взбредет в голову, словно в парламенте.
Личные встречи проходили не так тупо, но периодически приходилось напоминать, что я счастлив по умолчанию, и не надо лезть в настройки. В итоге психолог послал меня к психиатру в Црифин, который определил, что я ненормален своей нормальностью, и посоветовал вовсе не служить в армии. Оказывается, меня нарочно держали тут до конца первой недели февраля, чтобы накопился ровно год службы – это не вызывает подозрений и будет использованно для расчета годовой льготы.
Я долго отпирался, дав почувствовать ему, что нелегкая эта работа – из болота тащить идиота. Тем более, что в мои планы входило вернуться в лоно родного университета на медфак. А со штампом "псих" путь в медицинский будет закрыт, не говоря уже о том, что будет нереально найти нормальную работу.
Однако, меня убедили, что это все миф, и пониженный профиль вовсе не означает "псих", а всего лишь утверждает, что человек непризывной по какой-либо причине. Более того, низкий 21-й профиль получает солдат с моей первой карточкой, где сейчас прописан 72-й по астме. На второй же остается высший 97-й, отслуживший полный срок в год со всеми льготами по окончании службы. Поэтому по выходу я не только без проблем восстановлюсь на факультете, но и получу от армии оплату до конца первой степени, помимо стандартной разовой выплаты за боевые заслуги.
Для пущей убедительности меня снабдили массой телефонов, куда обратиться в случае возникновения каких-либо проблем. А после под мою подпись на необходимых документах послали по белому билету с кодом PT (Post Traumatic) на всю одну сторону: сдавать форму.


Послесловие

В Израиле редкий контракт обходится без подвоха. И неважно, заключаешь ли договор с телефонной компанией или оформляешься на работу. Всегда найдется момент недопонимания в худшую для тебя сторону. Принцип такой: выигрывает тот, кто лучше знает правила, а проигрывает тот, кто их исполняет. Армия обещала заботиться обо мне, как о пострадавшем солдате, трижды выплатить десятикратную минимальную месячную зарплату, оплатить обучение на первую степень и держать в секрете профиль освобождения, чтобы не портить дальнейшую карьеру. И все это за то, что я в ней не останусь.
Однако, сдав зеленые одеяния и рыжие сапоги, поставив последнюю подпись на причитающихся бумагах, я автоматически лишился всех льгот: от бесплатного проезда в общественном транспорте до полного и восстановительного курса. На счет действительно поступили деньги за три вылазки, однако в закрытой армейской системе минимальная зарплата составляла чуть более трехсот шекелей. И в итоге сумма оказалась меньше ожидаемой. А разовая годовая выплата, положенная каждому, оттрубившему свой срок, была отменена, ведь какие-то деньги из той же армии уже зашли. Как там в позапрошлом веке вопрошал классик: "Заступись, страна моя родная! ДЕНЕГ ДАЙ!.. Но Родина молчит..." Хотя, с другой стороны, такая смешная потеря – в жизни много смешных потерь. Деньги всегда слабо влияли на мой патриотичный настрой.
Вот что действительно было досадно, так это необходимость продолжать лечение уже в лоне гражданской системы. Некоторые направления ожидались месяцами. Карточка на бесплатные очки не действовала без карточки солдата. А еще я перестал спать. Просто не мог заснуть, если не выпью. Знаю, что алкоголь не помогает решать трудности жизни (впрочем, и у молока тот же эффект), ну он хотя бы вырубает. Но вот после одна забава: пальцы в рот – и...2 Словом, неприятное занятие.
Говняные проблемы в вине никак не тонули, а поправлять свой "чердак" пивом не всегда получалось. Водка, прошедшая огонь, воду и медные трубы перед тем, как попасть в бутылку, была противна и грозила быть выгруженной из организма за выполнение недопустимых операций. "Да так и спиться недолго," – рассудил Интеллект, теряя дни на водочной диете, и перешел на дорогие коньяки, которые Жадность не позволяла выпивать в больших количествах. Про психологов, в данном случае, можно было вообще забыть, потому что они не субсидировались вовсе. Зато в свои четверть века я не только преодолел этот этап, но еще и стал гурманом, неплохо разбирающимся в горячительных напитках.
С 29-го февраля начались первые лекции, и ВУЗ с радостью принял меня в свои ряды. С еще большей радостью главная крыса медфака заявила, что программа поменялась, и учиться мне придется на семестр больше. К тому же, для "избранных" клиника в этом году будет проходить в Тель-Авиве, где и предоставляются общежития с одним туалетом на двенадцать комнат.
Фигня, главное, не спорить с преподавателями... молчать в тряпочку... быть покорным и тихим... Все, блин – как и до армии, выгнали с клиники по тому же пункту "не соответствует образу медика".
- Может, действительно, рожей не вышел? – спросил я в деканате.
- Нет, конечно, такого просто не может быть! – уверенно заявил мне декан.
- Это нелепость, и ты будешь восстановлен или получишь бесплатное обучение на любом другом факультете, – дал слово глава Хайфского университета.
Вот так без финансовых потерь я перевелся на программиста. Спустя год одна из пострадавших студенток выиграла судебное дело о произволе факультета на клинической практике. Решения об отчислении перестали бесконтрольно рассматриваться одним человеком, а заведующая кафедрой Керол была уволена за необоснованные отстранения студентов с клиники.
Универ в самом деле оплатил обучение первой степени, а армейские средства, выделенные под это дело, пошли на вторую – по программированию. Пониженный профиль действительно нигде не засветился. Полиция без проблем выдала мне разрешение на оружие, благодаря чему свою диссертацию по Искусственному Интеллекту я писал во время работы ночным сторожем на каком-то заводе. Еще до защиты один из преподавателей сманил меня в свою компанию, где всего за пару лет я вырос до главы отдела программирования и статистики. Очень подмывало послать на злосчастный медфак гигантский букет цветов с благодарственной запиской, что меня вовремя отчислили. А также копию заработной платы, вдвое превышающей ту, на которую я мог бы рассчитывать, если бы стал профессиональным медиком.
Жизнь в очередной раз доказала, что непредсказуема, а также вовсе не состоит из черных и белых полос. Она, скорее, как шахматная доска, где все зависит от твоего хода.