Глава десятая.
Когда я вошел в кабинет Бориса Ивановича, я не знал с чего начать: так много у меня накопилось новостей и мыслей. Но его, по-моему, не интересовало ни то, ни другое. Он сидел за столом, откинувшись на спинку кресла, и никак не прореагировал на мое появление. Я предполагал, что первая же моя фраза растормошит его, но я очень ошибся.
- По-моему, я знаю, кто мог похитить девочку, - осторожно сказал я, на что мой лучший друг спросил меня совсем о другом:
- Ты сегодня обедал?
- Нет, - ответил я, и мне расхотелось говорить с ним о деле. Я даже пожелал, чтобы скорее прилетела московская комиссия, и я смог рассказать ей о том, что я узнал сегодня, посетив выставку.
- Тогда давай сходим в наш ресторан, - предложил Борис Иванович. – Мне там почему-то хорошо думается. И коньяк там приличный.
Я понял, что своими радостными воплями мне его не пронять, и решил действовать его же методами. Теперь мне очень хотелось, чтобы Борис Иванович сам начал вытягивать из меня те сведения, которые потрясли меня сегодня.
- Давай сходим, - согласился я. – Надеюсь, что хозяин этого заведения не прибежит к нам с известием о похищении у нас в городе еще одного ребенка.
- Я тоже надеюсь, - отозвался мой меланхолично настроенный друг. - Хотя загадывать наперед ничего нельзя.
Я позвонил Нике и с сожалением отменил назначенную встречу, после чего мы зашли в свое бунгало, которое, несмотря на многолюдье, оказалось свободным, и разом вздохнули, укрывшись от жары.
- Сегодня пить будем мало, - решил Борис Иванович. – Только для тонуса по сто граммов коньяка. Есть будем еще меньше. Салат и суп харчо. Но, самое главное, за обедом мы совсем не будем говорить о деле. Только о бабах и музыке. Или, наоборот: о музыке и бабах.
Но, вероятно, мы были никакими специалистами в этих сферах жизни, потому что разговора у нас не получалось вообще. Неожиданно полог из старого паруса, заменявший в бунгало дверь, распахнулся, и на пороге встал, едва держась на ногах, сраженный жарой Олег, помощник Варновского. Я знал его очень хорошо, так как вместе с ним задерживал в нашем аэропорту самую хитрую и опасную преступницу всех времен и народов, Елену Павловну Копытову.
- Ну, как там погода? – спросил его Борис Иванович, когда Олег плюхнулся в кресло, растекаясь по нему, как медуза.
Следователь, видимо действительно решил, не говорить сегодня о деле.
- Погоду нынче привезли нам из Африки, - сказал Олег, опустошив стоявшую на столе бутылку поддельного «Боржоми». – Из пустыни дует знойный сирокко, солнце не хочет уходить из зенита, а найти в этом городе тень и холодное пиво также невозможно, как и честного бизнесмена.
- А что насчет девушек? – продолжал гнуть свою линию усталый, но неутомимый Борис Иванович.
- С девушками та же картина, - ответил Олег на этот непонятный для меня вопрос и открыл вторую бутылку минералки. – Девушка Оксана, медсестра по профессии, по-моему, редко общается со здоровыми людьми, поэтому восприняла меня очень враждебно и ничем новым со мной не поделилась. Более того, она пообещала сообщить о моем визите своему жениху, некоему Родиону Боровикову, чтобы тот поговорил со мной наедине. А этот жених, оказывается моряк, а у моряков эти разговоры наедине всегда почему-то выливаются в драку.
- Значит, о музыке тогда и спрашивать нечего? – задал мой друг еще более для меня загадочный вопрос и спрятал под стол третью бутылку лже-«Боржоми».
- А вот и нет! – радостно сказал Олег, не заметивший этого жеста. – Действительно, в тот вечер в Оксаниной квартире, которая непосредственно примыкает к месту ее работы, звучала громкая музыка, состоявшая в основном из репертуара группы «Скафандр». Подозреваю, что название группы произошло от того, что слушать эту музыку можно лишь в скафандре водолаза или космонавта. Гражданка Сысоева Татьяна Ильинична, пришедшая на прием по причине колик в животе, сказала, что она не смогла и минуты вынести этого, как она выразилась, шума и ушла, несмотря на то, что колики от музыки у нее усилились. О том, что в это время в комнате был слышен плач ребенка, она не утверждает, но и не отрицает, потому что не расслышала бы там и рева стада слонов. Но об этом настойчиво продолжает говорить соседка Оксаны, некая Зара Минасовна Мнацакян, которая слышала крики девочки, - заметьте, именно девочки! – почти до полуночи.
- А после полуночи? – вполне серьезно спросил Борис Иванович.
- А после полуночи она покинула свой пост у окна нашей девушки и вернулась к себе домой, - тоже на полном серьезе ответил Олег. – Но она уверена, что музыкой там пытались заглушить плач ребенка и его крики о помощи.
- А что вторая девушка? – продолжал Борис Иванович, закуривая.
- А со второй девушкой вообще какая-то ерунда получается, - голосом обиженного ребенка сказал Олег. – Поймать ее было почти невозможно, но когда я разыскал ее наконец в каком-то вертепе за городом, он сказала мне, что будет говорить только с тобой.
- Ну и славно! – внезапно пободревшим голосом выпалил Борис Иванович. - Я и сам горю желанием увидеться с нею. Давайте выпьем коньяк, закусим супом харчо и будем думать о том, почему все девушки такие коварные, а музыка вызывает колики в животе.
- Да вы что! – воскликнул Олег. - Как можно пить в такую жару коньяк, да еще закусывать его супом харчо, от которого во всем теле пожар начинается?
Но, несмотря на это предостережение, Борис Иванович решительно опрокинул в себя дозу коньяка и принялся хлебать дымящийся суп. Нам с Олегом ничего не оставалось делать, как последовать его примеру. Но перед этим я счел нужным сделать своему другу язвительное замечание:
- Кто-то недавно говорил мне, что разговоры на служебные темы на время обеда отменяются.
Борис Иванович отреагировал сразу же:
- А где ты слышал служебные разговоры? Мы говорили о девушках и музыке, как я и обещал. А вот кому-то действительно не терпится сообщить мне нечто важное по делу о похищении. Так что давай, излагай.
Меня покоробило сначала это развязное предложение сообщить информацию, которая действительно распирала меня, но я уже знал, что для Бориса Ивановича это было средством защиты от пустых, ненужных разговоров, а потому начал с вопроса:
- Ты знал, что Ли Зихао приехал на форум не для того, чтобы рекламировать свою основную продукцию, то есть мороженое и прохладительные напитки?
- А для чего же он тогда приехал? – ответил вопросом на вопрос мой друг, что разозлило меня не на шутку.
- Нет, ты сначала ответь на мой вопрос! – настаивал я.
- Хорошо, отвечаю: не знал! – чуть раздраженно сказал он.
- Так вот теперь я могу сообщить тебе, что мы не сделали одну важную вещь: не выяснили с какой целью приехал на форум господин Ли. И таким образом проморгали одну очень значительную деталь в этом деле. Ли Зихао принял участие в нашем форуме, чтобы найти инвесторов для производства электромобилей, то есть, для развития одного из новейших направлений автомобилестроения. И что из этого вытекает?
- Постой, постой! – остановил меня Борис Иванович. - Теперь я начинаю кое-что понимать! И эта записка, и упертые разговоры Фэй Вейсана об электромобилях… Значит, ты думаешь, что приемную дочь бизнесмена – новатора украли его конкуренты, которым очень не хочется, чтобы на смену привычным бензиновым и дизельным лошадкам пришли электрические машины. Я угадал?
- Да, угадал, - грустно ответил я, пораженный тем, как быстро он разгадал то, над чем я мучился часами.
- Ты знаешь, очень хорошая версия. Такая, знаешь, злободневная и кричащая. «Преступная изнанка большого бизнеса!». «Ради наживы они не жалеют даже детей»!
- Ты говоришь это серьезно или смеешься? – не выдержал я.
- Боже меня упаси смеяться в моем-то положении, - сказал он таким могильным тоном, что мне стало его жалко. – Если записка не липовая, то ею, я полагаю, похитители предупреждают господина Ли о том, что его идея создания дешевого электромобиля может стоить ему дочери. В то же время Фэй Вейсан хорошо посвященный в дела этой десятки, сразу догадывается, кто мог украсть девочку и начинает подбрасывать свои догадки нам. Но почему он не говорит нам об этом напрямую? А, доктор Ватсон?
Ответ на этот вопрос у меня уже был давно готов:
- Потому что они друзья, земляки. Ты помнишь, что он сказал в самом начале следствия?
- Помню, и очень даже хорошо
- Так вот сегодня на выставке появился еще один «наш китаец» – отшельник из аула, который встретился с гидом, которого ты поручил мне проверить.
- С седым, что ли?
- Да, с седым. Его зовут Фу Гуанг. И знаешь, чем наш гость заинтересовался на выставке?
- Не электромобилями ли?
- Именно ими.
Борис Иванович задумался и пребывал в таком состоянии минут пять. Мы с Олегом допивали коньяк и доедали суп-харчо.
- Слушай, Ватсон, - неожиданно встрепенулся Варновский, - а та
записка при тебе?
- Конечно, - ответил я, и достал из кармана желтый листочек из книги Конфуция.
Борис Иванович внимательно прочитал записку и раздумчиво произнес:
- Действительно, все лучики сходятся на бизнесе. Или их фокусирует чья-то очень умелая рука. Но мы пока об этом думать не будем, а выясним, кто из этой десятки имеет отношение к автомобилестроению. Или ты и это уже узнал?
- Нет, еще не успел, - признался я.
- Ну, тогда и займись этим. А мы будем копать в других направлениях
- Об одном я уже догадался. Вы разрабатываете версию об участии в этом деле сестры Комарова, медсестры из пригородного поселка. А вот вторую «девушку» я не узнал.
- И не надо тебе ее узнавать. Думай лучше о своих электромобилях.
Он перечитал записку еще раз и покачал головой:
- А все-таки у меня есть основания думать, что записку написал русский.
- Почему? – удивился я.
- Во-первых, мне кажется, что ни один китаец не смог бы осквернить книгу Конфуция, вырывая из нее лист для какой-то мерзкой записки. Во-вторых, почему ее написали на русском языке? И ошибки в ней как будто сделаны специально для того, чтобы уверить нас, что записку писал китаец. Но это просто информация для твоего размышления. Может быть, я и ошибаюсь.
- А как же насчет гостя из аула?
- А ты знаешь, я не нахожу здесь ничего предосудительного. Ну, приехал в город человек и пришел на выставку, чтобы посмотреть на успехи своих земляков в области электромобилестроения.
- А почему его так интересует именно эта область? Когда вокруг нее возникает такой криминал?
- Пока криминал возникает только в твоей голове, дорогой Ватсон. Вот когда ты добудешь мне все доказательства того, что девчонку украли конкуренты Ли Зихао, тогда заинтересуемся и этим любопытным типом из аула. А пока работай. Завтра у тебя экскурсия в заповедник.
- Что, там тоже объявились китайцы?
- Пока нет. Но там, как ты помнишь, работает родной дядя Олега Владимировича Комарова. У него в лесу большой дом, пасека и две заимки, где он иногда ночует, когда совершает объезд своего участка. До заимок тебе, конечно, не добраться, а в доме его ты обязательно побываешь. Присмотрись, что там и как. Вот куклу в доме Кун Веймина ты сразу заметил, может, и там что-нибудь странное увидишь. И еще внимательно приглядись к его жене. Зовут ее Татьяна Петровна. Женщины всегда ведут себя беспокойно, если в доме творится что-либо вопреки их воле. А я не думаю, что она благословила своего племянника на похищение дочери.
- Ты все-таки не исключаешь этой версии?
- Я, уважаемая мисс Марпл, не исключаю ни одну из двадцати семи версий, которые сидят сейчас у меня в голове.
- Почему двадцать семь?
- Не знаю. Пока я насчитал двадцать семь человек, которые могли бы совершить это преступление.
- Так много?
- А у тебя их меньше?
- Гораздо меньше.
- Тогда ты еще окончательно не созрел для сыска. У тебя как начинающего следователя версий и подозреваемых должно быть больше, чем у меня, опытного сыскаря. Учти это!
В это время зазвонил его мобильный телефон. Борис Иванович медленно достал его из кармана, посмотрел на дисплей и недовольно спросил:
- Чего надо?
Ответ собеседника он выслушал спокойно, внешне никак на него не прореагировал, но, отключив телефон, надолго задумался. Затем сказал свою любимую фразу, которую говорил, когда случалось нечто экстраординарное:
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Зная, что это значит, мы с Олегом спросили в унисон:
- Что-нибудь случилось?
Борис Иванович всегда очень берег нервы своих сослуживцев, и потому ответил сразу:
- В Эмму Александровну Ли стреляли. Из пистолета. Тип пистолета неизвестен. Стрелявший тоже.
Отступление десятое
Сказка о гадком утенке (китайский вариант)
Матушка Лю внесла в дом решето с вылупившимися утятами и сказала:
- Целых двенадцать штук высидела наша Низя. Но один вряд ли доживет до утра, больно он уж слабый, даже ножки протянул.
Ее внучка Бао, сидевшая на теплом кане в углу комнаты, подошла и заглянула в решето.
- Бабушка, - сказала она, - отдай мне его. Я согрею его и дам ему поесть, и он обязательно выживет.
- Ну, что же возьми, - ответила бабушка, - может быть, и вправду не умрет до утра. Чего только не бывает. Только вряд ли он станет сейчас что-либо есть, у него даже ротик не открывается. Другие вон как пищат, а этот молчит.
Бао взяла утенка, засунула его себе за пазуху и легла на кан1. Утенок лежал, как неживой, и девочке стало от этого очень грустно. Она закрыла глаза, чтобы из них не полились слезы, и заснула.
Бао пробудилась оттого, что почувствовала, как утенок щиплет ее грудь и царапает ее ножками. Она вытащила его из-за пазухи и увидела, что его глаза открыты и смотрят на нее с любопытством, и как бы улыбаясь .
- Ты хочешь кушать? – спросила она его. – Сейчас мы посмотрим, что бабушка приготовила для других утят.
Решето с ними стояло недалеко от очага и было накрыто полотенцем. Она приподняла его и увидела там раскрошенное яйцо и плошку с водой.
- Разве это еда? – сказала Бао. - Я дам тебе поесть то, что люблю больше всего на свете, и ты тогда перестанешь щипать мою грудь.
Она раскрошила на столе пряник, который привез ей с ярмарки отец, и посадила туда.
Он ударил клювом по столу два раза и замотал головой, словно говоря: «Нет, такого я не хочу».
- Ах, ты так! – сказала Бао. – Тогда ешь это противное яйцо!
На ее удивление, утенку понравилась пища, которую ели его братья и сестры, и даже воду он пил более охотно, чем козье молоко, предложенное ею.
Уже на следующее утро утка Низя, которая высидела утят, пришла к дверям фанзы и стала громко крякать и хлопать крыльями, и девочка Бао сразу поняла, что она беспокоится о своих детях. Но откуда она узнала, что они находятся там, никто понять не мог.
Утята услышали голос своей мамы и тоже запищали в своем решете, ворочаясь и вытягивая шеи. Тогда матушка Лю стала вытаскивать их по одному из решета и ставить на пол. Тех утят, которые тут же пошли, а некоторые и побежали к двери, она отпускала, а тех, кто, расставив лапки, тыкался носом в пол, возвращала в решето, приговаривая:
- Рано вам еще с мамкой гулять.
Утенок за пазухой Бао тоже зашевелился, услышав голос утки, и даже стал щипаться, но девочка строго сказала ему на ухо, повторив слова бабушки: «Рано тебе еще с мамкой гулять», и он послушался ее и утих.
Через день уже все утята ходили за своей мамой по двору, и она строго отчитывала их, если кто-то лез не туда, куда надо.
Но Бао не выпускала своего утенка из-за пазухи, и было похоже, что ему там понравилось, и он уже не волновался, когда слышал голоса утки Низя и своих братьев и сестер. Ему больше нравилось есть из ее рук, чем со стола, и когда его донимал голод, он щипался и царапался.
Теперь, когда семья садилась за обеденный стол, утенок сидел вместе со всеми, выглядывая из-за пазухи Бао или прикорнув у теплой кастрюли с рисом прямо на столе.
- Тебе надо его как-то назвать, - сказал однажды дедушка Чан. – Ведь он теперь как будто член нашей семьи.
- Я назову его Юн, то есть «храбрый», - обрадовалась девочка такому предложению дедушки, которого она очень любила.
- Ты лучше назови его «дохлый», - сказал ее брат Мун, страшный забияка и лентяй, и получил за эти слова подзатыльник от своего отца.
Наверное, именно поэтому он невзлюбил утенка и старался делать ему всякие гадости: налить в плошку соленой воды, спихнуть незаметно со стола и тому подобное.
Между тем, утенок рос и перестал помещаться за пазухой. И тогда Бао сделала уму уютный домик из бабушкиной шкатулки, постелила там сшитые ею самой матрасик и подушечку, а дверцы занавесила красным шелковым платочком. Получилось очень красиво для всех и удобно для утенка, которого она назвала Юн. Днем она выносила домик во двор, и другие утята приходили к Юну знакомиться, хотя и приходились ему братьями и сестрами.
Мы не знаем, завидовали ли они ему, но то, что он с тоской смотрел на эту дружную семейку, когда она отправлялась на пруд, - так это точно. Он должен был или сидеть у себя в домике или разгуливать по жаркому дворику, в то время как другие утята бултыхались в прохладной воде.
И девочка решила избавить своего утенка от жары и тоски. Она отнесла его домик на берег пруда, поставила его у самой воды и сказала: «Ну. что же, плыви!» Юн вылез из домика, но отправиться в плавание не спешил, так как он этого никогда не делал. Он стоял на берегу и смотрел на девочку, как бы говоря: «Ну, показывай, как это делается». Пришлось Бао лезть в воду, и утенок тут же поплыл вслед за нею. Но когда она вышла на берег, Юн тоже покинул пруд, всем свои видом показывая, что он недоволен таким коротким купанием. И девочка была вынуждена сидеть в воде, пока не замерзла.
Теперь они ходили на пруд каждый день, если не шел дождь, и купались там по несколько часов.
А дедушка между тем заметил еще один изъян в воспитании утенка и однажды сказал внучке: «Ты не учишь его добывать самому пищу. Так он может пропасть без тебя».
Тогда Бао посмотрела, как это делает утка Низя, клювом доставая червяков из земли или ныряя за ними под воду, и стала делать то же самое. Правда, в земле она рылась ладошкой и, достав червяка, делала вид, что отправляет его себе в рот, а во время купания опускала голову под воду и старалась поймать там мелкую рыбешку, которых в пруду было множество. И вскоре утенок стал следовать ее примеру, но утка Низя, вероятно смеялась, когда видела, как этот гадкий утенок берет сначала червяка в лапу, а потом уже ест его.
Прошло лето, Юн подрос и возмужал и стал любимцем всей семьи, кроме Муна, разумеется. Утенок был смышленым и забавным, так как перенимал все привычки своей маленькой хозяйки, всюду следуя за ней по пятам. Например, утром он обязательно умывался вместе с нею, хлюпая себе на голову воду из тазика, а перед сном «расчесывался», пригибая свой хохолок перепончатой лапкой.
Потом наступила зима, она была холодной и ненастной, и тут Юн показал, что о к тому же еще и добрый утенок, который не забывает о своих близких. Выходя каждое утро подышать свежим воздухом, он обязательно набирал в зоб побольше чумизы2, отправлялся на птичий двор и угощал ею своих братьев и сестер, которым приходилось трудно в это время года. А один раз он притащил туда кусок циновки, чтобы укрыть им заболевшую сестренку. Утка Низя благодарила его и разговаривала с ним как с равным, иногда даже советуясь по важным вопросам.
Но и зима миновала, и утка Низя высидела новых утят, а прежний выводок превратился в больших и красивых птиц. Теперь они самостоятельно купались на пруду, но Юн плавал отдельно от стаи, и все любовались им, потому что он был самым большим и красивым. Жил он по-прежнему в фанзе и однажды привел туда маленькую уточку, которую нахально увел из соседнего двора. Первым делом он подошел с ней к девочке Бао и крякнул три раза, как бы предупреждая ее: «Теперь моя подруга тоже будет жить здесь. Смотри, не обижай ее».
Наступила пора сева риса, и вся семья работала целыми днями на чеках. Только одна матушка Лю оставалась дома, чтобы готовить еду для работников, да лентяй Мун притворялся, что у него болит живот.
Однажды Бао вернулась с поля очень усталая и голодная и сразу села ужинать за большой стол, который стоял у них прямо во дворе. Ужин был очень вкусный и она быстро проглотила мясо и рис, которые подала ей бабушка.
Она встала из-за стола и собиралась идти в фанзу, чтобы повидаться со своими питомцами и отдохнуть, когда к ней подкатился братец Мун.
- А ты знаешь, что ты сейчас ела? – ехидно спросил он. – Бабушка забила сегодня твоего храброго Юна, потому что ей надоело убирать за ним в комнате. И она сказала, что завтра зарежет и его подругу.
Бао бросилась в дом. Домик, который совсем недавно она расширила для двоих, был пуст. Он выбежала во двор в поисках бабушки, но той нигде не было. Девочка увидела неподалеку утку Низю со своим новым выводком, и та что-то сердито прокричала ей, словно упрекая в том, что Бао бросила своего друга в беде. Она обежала вокруг пруда и увидела лишь горку перьев на берегу. Девочка была готова уже броситься в пруд и утонуть, когда услышала утиный крик в камышах.
Юн и его подруга сидели в зарослях, привязанные лапками к толстой камышине. Увидев Бао, они захлопали крыльями и радостно закрякали.
Поздним вечером, когда ее питомцы, утомленные дневными приключениями, которые устроил им хитроумный Мун, легли спать, девочка Бао лежала на кане и думала.
«Конечно, братец Мун плохой мальчишка, - думала она, - и он нарочно придумывает всякие страшные вещи, чтобы только позлить меня. Но если вдруг не уродятся рис и просо, а лиса перетаскает всех наших уток, которые живут на птичьем дворе? Разве тогда бабушка не зарежет моих любимых питомцев, чтобы спасти всех нас от голода?»
Глубокой ночью она взяла домик с Юном и его подругой, накрыла его шалью и ушла из дома. Навсегда.
Никто до сих пор не знает, где и как они жили.
Только все утки Поднебесной, узнав об этой грустной истории, так затосковали, что перестали разговаривать друг с другом.