Гусь

 
               

  Двор был большим. Самым большим среди здешних дворов. И, говорят, что даже  больше дворов, которые были за Рекой.
  По этой причине куры ходили важными и гордыми, хотя и сомневались от зависти.
  - Говорят, что за Рекой лучше кормят.
  - Ложь.
  - Говорят, за рекой курятники светлее.
  - Пропаганда.
  - Нашесты с подогревом…
  - Ложь, пропаганда, идеологическая диверсия.
  - Но ведь вы не станете отрицать, что там, вдали за Рекой, не все яйца отдают Хозяину: часть оставляют себе?
  Ходили, ходили такие слухи. Циркулировали. Даже на собраниях иногда какая-нибудь курица могла такое прокукарекать. Но её быстро затюкивали, чтобы не пела с чужого голоса. А то и сам Хозяин, узнав, что курица прокукарекала петухом, делал вывод: «Не к добру это. В суп её».

  Но несмотря на слухи и незрелое кукареканье, жизнь шла своим чередом. Правда, рацион становился скуднее, а цыплята всё более щуплыми и хилыми, чем раньше, но на то были объективные причины. Какие – никто не знал. Но они были.
  В это самое время произошло событие вседворного масштаба: Курица-наседка высидела все яйца, цыплята бегали по помойке уже самостоятельно, но она продолжала сидеть. На одном яйце. Яйцо было огромным. « Уж не со страусом ли каким накудахталась под забором?» - болтали злые языки. Ждали: кого высидит Наседка?
 
  И вот наступил день, когда Наседка почувствовала: проклюнулся. Квохча, она сошла с гнезда и тотчас же из яйца выскочила мокрая голова с безобразным плоским клювом. Ужас!
  - Кто это?
  - Какая образина!
  - Дитя алкоголиков!
  - Стыд природы! – острили цыплята.
  «Стыд природы» выбрался из яйца и сказал: «Привет!» Все цыплята разом умолкли, а Наседка онемела от удивления: лапы у цыплёнка были перепончатые – урод! На такое громкое молчание обратил внимание весь двор. Подошли куры и Кураторы:
  - В чём дело?
  - Привет! - сказал ещё раз безобразный цыплёнок и выпрыгнул из гнезда. Цыплята и куры расступились
  - В семье  - не без урода, - сделала заключение курица Куратор.

  «Жизнь шла своим чередом» - так сказать уже нельзя было. Она шла не своим чередом, а чёрт знает каким. Разве мыслимо было раньше такое, чтобы Петух позвал кур и те бросились к нему в надежде понравиться и получить зёрнышко, а он вместо этого устраивает совещание на тему «О нравственном воспитании подрастающего цыплёнка». И – давай об этом уроде: то он в воду лезет, то к Реке стремится, а то и долбанёт кого. Растёт большим и безобразным. Имя себе взял иностранное: Гусь. Позвали его.
  - Почему так себя ведёшь? Почему в навозе не копаешься как все? Почему, если что нашёл – не делишься со всеми? Почему?!
  - Да я – не такой, как все! Я – гусь. А вы – как бульдозеры: только от себя.   
  - Это потому, что у нас – диктакура, - парировал Куратор. – Потому что раньше думай о родине, а потом о себе.

  Только и разговоров у всех об этом Гусе. И все осуждают. Даже из других дворов, кто и не видел его ни разу. Пора было ставить акценты: чужой, значит чужой; что же его каждый раз от реки оттаскивать.
  Собрали весь двор в курятнике. На стенах повесили плакаты: «Мы птицы большого полёта», «Ещё выше интеллектуальный потенциал нашей популяции», «Курия и куры – едины». Вошли куры и Кураторы. Птицы стоя встретили Петуха и Кураторов.

  Слёт открыл Петух и тут же передал слово Курице-куратору. И началось!
  - Я скажу тебе откровенно, как товарищу:  ты не прав, Гусь! Не понимаешь ты преимуществ нашей системы. – Увещевала Гуся Курица-куратор – Вот сидим мы все рядком на нашесте, а Петух у нас – один. И всех нас любит. Почти каждый день. Каждую. Это же – прекрасно!
  - Да я же больше его! – возражал Гусь. - Да и не надо мне его любви: он же… я же…
  - Это ты так говоришь от непомерной гордыни. И шея вон вытянулась: всё за бугор глядишь. А там – Река, туда нельзя.
  - Да я же – не курица!
  - Ты – большая и глупая курица! Только лапчатая. Уродка!
  - Да Гусь я! Гусь – а не курица!
  - Космополит ты, гусь лапчатый, космополит!
  Курица-куратор просунула голову в крынку и сделала большой глоток. Неудобно было пить из крынки, но почётно: так делали за Рекой.
  Слово взял Петух:
  - Вспомним, однако, главный постулат куризма: «Гусь свинье – не товарищ». А отправим-ка мы тебя к Реке, раз ты так хочешь. Тони.

  И отправили. Выселили. И веселились злорадно: щас, мол, увидим, как он…
  - Тонет! Тонет! Я же говорила: утонет! – кудахтала Курица-куратор. – Это же – курам на смех!
  - Он не тонет. Он радуется, - сказали Советники
  Гусь нырял и неэстетично показывал заднюю часть.
  - Нахал! Предатель куризма! – кудахтали Кураторы. – Антикурист!
  - Он не специально показывает попу,-  сказали Советники. – Он так пищу добывает. Иначе не выживет.
  - Га-га-га! – гоготал Гусь выныривая.
  И вдруг, ударив крыльми по воде, он взлетел. Ужас!
  - Высоко взлетел – больнее падать! – парировали Кураторы.
  - К рынку! – кричал Гусь. – К рынку!
  - Зачем ему крынка? – недоумевали Кураторы. – Ишь ты какой выискался! Крынку ему подавай! И из корытца напьёшься, не полиняешь.

  И тут послышался крик многих гусей. Наседка повернула голову набок, посмотрела одним глазом вверх. В синем осеннем небе летели гуси. Много гусей. Они выстроились клином в сторону заречья. И её непутёвый сын, Гусь лапчатый, пристроился к стае.
  Весь двор тайком, одним глазом, наблюдал за стаей.

  А в небе звучала, удаляясь и затихая, песня свободного полёта.